Под сводами высокой лжи Ветер Андрей

Неожиданно лодочник остановил его, взяв за локоть:

– Господин, извини меня.

– Что?

– Господин, – проговорил индиец, – вон тот человек хочет поговорить с тобой, – он указал на голого старика, почти совсем чёрного от загара. – Это один из здешних очень почитаемых дервишей.

– Почему ты думаешь, что он хочет поговорить со мной?

– Он показал на тебя рукой. Юрий засмеялся:

– Нет, спасибо, я не нуждаюсь в предсказаниях.

– Не отказывайся, господин, – настаивал лодочник. – К этому старцу приходят многие, но сам он никогда никого не зовёт к себе.

Юрий посмотрел на Татьяну:

– Ну что? Клюнем на такую уловку? Потратим минутку?

– Грешно отказать дервишу, находясь в Бенаресе, – улыбнулась она и подтолкнула его.

Старик сидел на облитой водой каменной плите. Седая борода выделялась на тёмном теле. На его лысой голове сверкало солнце. Подойдя к старику, Полётов сложил ладони на индийский манер и слегка поклонился. Тот улыбнулся и поднёс сложенные ладони сначала к груди, затем ко лбу.

– Он говорит, господин, что узнал тебя и хочет рассказать тебе нечто, – перевёл лодочник, когда старик забормотал что-то на хинди.

– Если он насчёт предсказаний, то мне ничего такого не нужно, – поспешил отказаться Юрий.

– Он говорит, что рад снова встретиться с тобой через столько лет, – перевёл лодочник слова дервиша.

– К сожалению, он ошибается, я не знаком с ним и никогда не был раньше в Индии.

– Вы встречались несколько сот лет назад, – продолжал переводить лодочник, а на лице его проявлялось всё больше и больше откровенного изумления. – Вы были близкими друзьями, отважными воинами, служили в древнем царстве. Он говорит, что ты раскрыл ему глаза.

– В каком смысле?

– Ты помог ему проникнуться духом смерти, он перестал её бояться… Так говорит этот старик… Ему надо верить… Но в той жизни с тобой произошла беда, господин. Ты отступил от той мудрости, которую носил в сердце. Ты потерял равновесие, поддался ярости. Ты погиб, господин…

Переводчик почти с ужасом смотрел на Полётова. Его изумление не знало пределов. Похоже, он никогда не слышал, чтобы здешний дервиш обращался с подобными словами к европейцу.

– И он рад, – сказал лодочник, – что ты смог снова подняться из праха.

– Передай ему, что я благодарю его за внимание к моей персоне, – ответил Полётов.

– Он видит, что ты не веришь ему, господин. Но он не обижается на тебя. Он знает, что в твоём сердце живёт великая подозрительность. Он знает, что ты ведёшь двойную жизнь и что это убивает тебя.

Юрий посмотрел на дервиша с интересом.

– Почему он думает, что я веду двойную жизнь?

– Он просто знает это. Он говорит, что ты и в этой жизни выбрал путь воина, но теперь это не твой путь, – растерянно проговорил лодочник.

– Какой же путь я должен выбрать?

– Путь жизни…

Юрий переглянулся с Татьяной и обратился к переводчику:

– Скажи ему, что я пишу книги. Разве это плохо?

– Он настаивает, что ты выбрал путь воина, – перевёл лодочник, внимательно выслушав слова дервиша. – Не имеет значения, во что облечены твои действия. Ты должен стать другим. Просто жить. Тогда придёт радость.

Дервиш протянул руку и коснулся ладони Юрия. Впервые за всё это время Полётов вдруг испугался. Ему сделалось не по себе.

Старик произнёс что-то, переводчик сказал:

– Он благословляет тебя.

Юрий кивнул, а лодочник попросил:

– Господин, оставь мне что-нибудь на память. Этот святой человек очень уважаем здесь. Если он сказал о тебе такие важные слова, значит, это правда. Как же в таком случае я могу не взять от тебя чего-нибудь на память? Самый простой предмет из твоих рук будет для меня большим подарком. Подержи хотя бы этот камешек, – он подхватил небольшой камень из пыли и протянул его Полётову, – подержи, господин, и подари его мне.

Юрий взял камешек, покрутил его в руке и подал его лодочнику.

– Благодарю тебя, господин, – широко заулыбался тот и сложил ладони перед своим лицом.

Дервиш засмеялся, наблюдая за этими действиями, и ещё раз коснулся руки Юрия. Он что-то пробормотал на прощанье и жестом показал, что Полётов должен идти. Индийцы умеют очень красиво двигать руками, особенно кистями рук, делая это проворно, элегантно, и каждый жест их всегда понятен.

– Вот и побеседовали, – сказал Юрий, быстрым шагом уходя прочь и увлекая Татьяну за собой.

– А он озадачил тебя, Юрка! – воскликнула она.

– Не то слово. Просто в тупик поставил. Денег не просил. Выгоды ему никакой. В приятели не набивался… Ну, допустим, жили мы с ним пару веков назад вместе, дружили, воевали бок о бок… Объясни, что кроется за его словами?

– Не знаю, милый, не знаю. Мы же в Индии. Здесь всё не так, как у нас.

– И что? Нет, ты объясни, какой ему прок от меня?

– Слушай, ты разве не можешь смотреть на мир иначе? – возмутилась Таня.

– Как?

– Забыв о службе!

– При чём тут служба? – Полётов понизил голос.

– При том, что ты всех подозреваешь в чём-то! Ты разучился верить в искренность, всюду видишь подвох.

– Неужели? – Юрий остановился. – Ты и вправду так думаешь? Я на самом деле такой?

– Да! Такой! Ты всё время в седле! Всё время с пистолетом в руке!

– Ты заблуждаешься. Я никого не подозреваю ни в чём…

– Это ты заблуждаешься, милый. Может, ты не заметил, но твой первый вопрос был: «Какой этому дервишу прок от меня?»… Тебе даже на секунду в голову не пришло, что старик мог говорить правду. По крайней мере то, что он думает. Ты сразу ощетиниваешься внутренне: зачем эти слова, что за этим таится, кто под тебя делает подкоп? Юра, опомнись! Мы же на отдыхе! Нельзя так!

Он стоял смущённый и подавленный.

– Со мной трудно жить? – спросил он через некоторое время.

– Ужасно!

– Но ты же живёшь со мной.

– Потому что люблю тебя. Но не того, который всё время настороже, а другого. Писателя, художника, мужчину, человека… Пойдём, иначе на автобус опоздаем…

Они молчали почти всю дорогу. В гостиницу приехали только вечером.

– В бассейн сходим? – спросил Полётов.

– Не знаю, – Таня пожала плечами. – Кажется, я здорово перегрелась. Устала. Не хочется ничего.

– Пойдём, – попросил он.

Они переоделись и спустились вниз. Небо давно погасло, светили фонари. В бассейне кто-то лениво плескался. Вода колыхалась голубой подсветкой, манила в свои прохладные недра.

– Какое спокойствие, – прошептала Татьяна.

– Принести что-нибудь выпить?

– Соку… И пива, пожалуй.

Юра кивнул и сбегал в бар. Через пару минут он уже сидел на топчане возле Тани.

– Как ты? Полегче? – Спросил он.

– Угу, – она с наслаждением глотнула пива, – только всё-таки душновато.

Искупавшись, они вернулись в номер. Таня скинула купальник и пошла в душ.

– Ужинать будем?! – крикнул Полётов.

– Не хочу, – донеслось из ванной.

Он поднял трубку телефона и заказал шампанского.

Выйдя из душа, Таня увидела блестящее ведёрко, набитое мелко наколотым льдом, из которого торчала зеленоватая бутылка.

– Шикуем? – улыбнулась Таня. Она была завёрнута в мокрую простыню. Голое тело отчётливо проступало сквозь налипшую ткань.

– И занимаемся любовью.

– Сударь, не много ли удовольствий для одного дня? – Она прошлёпала босыми ногами по прохладному каменному полу, остановилась перед Юрием и распахнула простыню. – Не будешь ли ты завтра разбитым?

– Мы же не разбивать будем друг друга…

– А что же мы будем делать? – Таня разжала руки, и мокрая простыня тяжело упала к ногам.

– Ты обворожительна.

– Узнаю голос писателя…

Она бросилась на кровать лицом вниз и с наслаждением вытянулась. Жёлтый свет ночной лампы ровным полукругом очерчивал спину и плечи женщины. Юра прилёг рядом, положив голову ей на поясницу. Расслабленной рукой погладил Татьяне ноги.

– Сними ты свои чёртовы плавки! – Она лениво взмахнула рукой.

Он перевернулся на спину и выполнил её просьбу.

– Обожаю смотреть на тебя, когда ты голый и когда только начинаешь возбуждаться, – сказала она. – Есть в этом какая-то таинственная мощь… Мне кажется, я с возрастом становлюсь более распущенной…

– Не замечал.

– Ты не понял. Во мне пробуждается жадность до секса. Не желание иметь больше и чаще, а жадность до всего, что имеет отношение к сексу… Именно жадность. Смотреть на это хочется… Мне трудно объяснить. Раньше такого не было. – Она перевернулась на спину и дотянулась до его паха. Её пальцы легонько притронулись к медленно набухавшему мужскому органу. – Знаешь, что-то такое могучее во мне зреет, когда вижу это… Абсолютное непонимание и жуткий восторг. Прямо дух захватывает…

– Меня всегда это одолевало. Раньше, конечно, больше было чувственности, и меньше эстетического наслаждения.

– Да я бы не сказала, что тут эстетическое удовольствие. Нет, такое переживание надо как-то иначе назвать, потому что эстетическое чувство очень крепко переплетается с физиологией. Не душой радуешься, а телом. Но телом всё же не впрямую, адуховно… Ну, что ты улыбаешься? Я же сразу сказала, что не могу объяснить этого… Откупоривай бутылку.

Юра зашуршал льдом и звонко хлопнул пробкой. Шампанское мягко зашипело в бокалах.

– За нас, – предложил он.

Таня жадно выпила вино и откинулась на спину.

– Я готова, сударь, – она закрыла глаза, – начинайте…

Он долго ласкал её. Она выгибалась, мягко елозила ногами, закидывала голову, иногда прикасалась к Юрию пальцами, тут же отдергивала руку, шепча: «Нет, не буду, делай всё ты!»…

Потом она быстро уснула, исчерпав любовную страсть, а Полётов долго не мог успокоиться. Он несколько раз выходил на балкон, вслушивался в ровные звуки ночи, густо насыщенной густым звоном насекомых, возвращался в комнату и садился в глубокое кресло, чувствуя обнажённой кожей шершавую поверхность обивки. Лунная полоска света тянулась из окна через кровать и невесомо обнимала женские бёдра, прикрытые складками простыни. Несколько раз Юрию казалось, что усталость уже готова свалить его, и он укладывался, осторожно прижавшись головой к плечу Татьяны. Но сон опять не приходил.

– Ты что? – вдруг спросила Таня. – Не спишь?

– Не получается.

– Я думала, мне снится, будто ты по комнате шастаешь, а ты и впрямь колобродишь.

– Тревожно что-то, – признался Полётов.

Таня села в кровати и потёрла заспанное лицо.

– Он что-то разбудил во мне, – задумчиво проговорил Юрий.

– Кто?

– Дервиш… Какое-то беспокойство…

– Что тебя тревожит, милый? – Она бережно погладила его по голове.

– Не знаю. Нет, пожалуй, это не тревога. Тут что-то другое…

– Но ты сказал «беспокойство».

– Неймётся мне. Знаешь, энергия какая-то собралась внутри и давит, требует действий. Мне кажется, что я всю жизнь охватываю одним взглядом. И прошедшие годы, и будущие…

– И что ты видишь?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Всё как-то на уровне ощущений.

– Что-нибудь плохое?

– Нет… То есть… Там разное… Плохое и хорошее. Будто разные варианты, – в глазах Юрия появился испуг. – Такое чувство, будто вижу тюрьму в конце жизни, застенки какие-то, издевательства… И в то же время вижу, как умираю в окружении доброжелательных людей, в домашнем уюте, в роскоши… Одиноким себя вижу, обиженным и обозлённым, брошенным всеми… И вместе с тем тут же накатывает убеждённость в противоположном… А главное – не могу отогнать всё это… Ты помнишь, каким я становился, когда начинал над очередной книгой работать?

– Помню.

– Вот сейчас нечто подобное. В голове и на сердце всё кипит, словно проворачивается через мясорубку. Я вроде бы знаю, что делать, но не могу двинуться вперед, не могу даже строчки написать, потому что ни в чём не уверен. А вместе с тем вижу книгу целиком! Как жизнь!

– Может, в тебе как раз новая книга и зарождается?

– Нет, уверен, что сейчас не в книге дело.

– Тогда в чём?

– Не понимаю… Тут речь о настоящей жизни… Какие-то ходы, повороты, решения… Да, да, именно решения…

– Ты не можешь на что-то решиться? – спросила она, не в силах понять Юрия.

– Да на что решиться-то? – Он измученно рассмеялся. – Мне решаться не на что. Передо мной нет никакого вопроса, я не выбираю ничего… Но ощущение такое, будто выбираю… Ответить на вопрос, который не прозвучал, не сформировался… Да, вот в чём дело! Я понял.

– Что?

– Во мне зреет какой-то вопрос.

– Какой?

– Не знаю! Вопрос набухает, как книга. Но его ещё нет, поэтому я не понимаю, в чём дело. Но он уже присутствует, как зародыш в женщине. До ребёнка далеко, но изменения в организме уже начались. Понимаешь?

– Понимаю.

Таня поцеловала Юрия в губы.

– Юр? – позвала она после двух-трёх минут молчания.

– Что?

– Ты можешь пообещать мне?

– Не могу. Сначала скажи, чего ты хочешь.

– Ну пообещай.

– Нет. Скажи, о чём речь.

– О твоих книгах.

– О новых? Хочешь вырвать из меня обещание, что я сяду работать, когда мы вернёмся домой? Угадал?

– Да. Хочу. Обещай мне, что оставшееся время ты будешь писать. Ты обязательно должен завершить «Коричневый снег».

– Почему именно его?

– Потому что там надо лишь подшлифовать. Книга почти готова.

– А я кое-что новое начал.

– Почему не прислал мне почитать? – Она навалилась на Юрия и впилась глазами в его лицо. – Почему я не читала? Где? Где оно? В Москве есть текст?

– Разумеется.

– Ну ты и сволочь! – она явно не шутила. – Не прощу тебе этого!

Таня перевернулась, отползла от Полётова и уставилась в стену.

– Танюш, ты что? Ты обиделась?

– Ещё как! Ты просто настоящий гад, – сказала она, обращаясь к стене. – Ты же знаешь, как я жду этого от тебя…

– Малыш, я хотел сделать сюрприз. Мне нужно подправить некоторые моменты.

– Теперь я не смогу спать. Теперь я не дотерплю до Москвы.

– Дотерпишь…

Татьяна рывком села в постели и шлёпнула Юрия ладонью по груди:

– А ну рассказывай, о чём книга. Живо!..

Рейс на Москву задержался почти на три часа. В здании аэропорта стояла нестерпимая духота, кондиционеры не спасали.

Полётов протянул Татьяне бутылочку холодной кока-колы.

– Устала? – спросил он.

– Жара вымотала. – Таня медленно поднесла ко рту пластиковую трубочку и сделала глоток. Её лицо было красным, жёлтые волосы прилипли к мокрому лбу. – В первые дни мне не показалось, что здесь так ужасно. Что же тут летом-то творится?

– Странно, что мы ещё ноги переставляем. То на солнце изжариваемся, то в прохладное помещение ныряем, то в раскалённом автобусе трясёмся… Никогда больше не поеду сюда.

– Не понравилось? – слабо улыбнулась Таня.

– Экзотики должно быть в меру. Знать бы только, где эта мера…

– Ой, слушай! Кажется, наш рейс объявляют.

– Наконец-то! Я уж начал думал, что придётся здесь издохнуть…

Самолёт оказался наполовину пустой, и многие пассажиры заняли по два-три места, с наслаждением вытянувшись на свободных креслах, как на кроватях. Таня выпила холодной газированной воды и сразу уснула. Юрий укрыл ей ноги пледом и, заказав себе бутылку вина, устроился рядышком. Лететь предстояло долго, но спать не хотелось, поэтому он достал блокнот и принялся делать пометки. Ровный гул двигателей успокаивал, ничто не отвлекало…

Когда самолёт совершил посадку, Юра с изумлением обнаружил, что исписал мелким почерком почти все листы. Так продуктивно он давно не работал.

– Малыш, мы в Москве, – он осторожно потрепал Таню по голове.

– Я ещё немного, я попозже… – пробормотала она.

– Вставай, – Полётов заставил её проснуться. Татьяна поднялась с трудом и пожаловалась:

– Качает…

Выйдя из здания аэропорта, Юрий взял такси. Время шло к полуночи, поэтому до Москвы добрались быстро, по освещенным рекламными огнями улицам промчались стремительно, оставляя за собой шлейф вьющейся мокрой пыли, поднятой с залитого лужами асфальта.

Дома Таня опять быстро уснула, безвольно запрокинув голову и разметав руки. Юра долго стоял возле кровати, с беспокойством глядя на измученное любимое лицо. Только сейчас он заметил, насколько оно изменилось за последние несколько часов: глаза изрядно заплыли, щёки обмякли, губы вяло обвисли, лоб покрылся красными пятнами. Если бы Полётов увидел это лицо на фотографии, то не узнал бы Татьяну.

«Устала. Смертельно устала. Может, ей нельзя в такой климат? Чёрт возьми, она никогда не выглядела так ужасно! Будто мёртвая… И зачем только мы поехали? Отдыхать? Кому нужен такой отдых, если после него смертельная усталость?»

Он выключил свет в спальне и прошёл на кухню, стараясь двигаться бесшумно. В холодильнике стояла початая бутылка водки. Он наполнил рюмку до краёв и медленно выпил её содержимое. Ледяной напиток побежал вниз по телу, пустил в стороны жгучие морозные лучи, которые тут же сменялись тёплыми волнами. Полётов налил вторую рюмку и снова выпил. В животе стало горячо.

«Надо вздремнуть».

Он быстро разделся и вернулся в спальню. Таня никак не отреагировала на его появление…

Она открыла глаза только к полудню. Взгляд её был тяжёлым, лицо казалось ещё больше оплывшим, чем вчера.

– Не выспалась? – спросил Юрий.

Таня молча обвела глазами комнату и протянула Юрию вялую руку. Он пожал её.

– Может, поспишь ещё? Она покачала головой:

– Нет. Тошнит…

А через час она попросила тазик, и её начало рвать.

– Уйди, – отгоняла она Юрия. – Оставь меня! Не трогай! Я сама.

Он растерянно топтался поблизости, садился на пол, бережно придерживал руками Тане голову, протирал её влажным полотенцем, уходил, ополаскивал таз и опять возвращался.

«Что за напасть такая?»

Он вызвал врача, но пришедшая пожилая женщина лишь сказала:

– Возможно, отравление. Сдайте анализ кала. И кровь тоже проверьте. А может быть, это просто резкая перемена климата. Не беспокойтесь. Это пройдёт.

И ушла.

Временами Тане становилось лучше. Тогда она пыталась улыбнуться, но улыбка получалась вымученной.

– Я немного вздремну. Ты иди, работай, милый. Не сиди возле меня, – бормотала она, отталкивая Полётова. – Иди к себе в комнату, пожалуйста, пиши, пиши…

– Малыш, я не могу… Вот когда поднимешься на ноги…

– Нет, иди. Если что-то понадобится, я позову… Сделай мне приятное. Когда я встану, дай прочитать всё, что у тебя написано… Ладно?

– Хорошо.

Юрий неохотно уходил в свою комнату и садился за компьютер. Работать не получалось. Он тупо смотрел на клавиши и вслушивался в звуки, доносившиеся из спальни. А через час неведомый приступ снова начинал терзать Таню, подкатывали рвотные спазмы, и Полёто-ву оставалось лишь беспомощно смотреть на мучения любимого человека.

К вечеру Таня почувствовала, что её организм наконец расслабился. Тугая внутренняя струна, державшая всё тело в невыносимом напряжении и выворачивавшая наизнанку, исчезла. Головная боль, от которой едва не лопнул череп, отступила. Опухшими губами Таня отхлебнула холодной воды и шепнула:

– Спать…

По щеке её пробежала слеза.

«Господи, – думал Полётов, – за что же нам даются такие испытания? Что мы должны обнаружить в себе, пройдя через это? Осознать собственное бессилие? Понять свою ничтожность? Увидеть, что мы ничего собой не представляем, несмотря на огромный багаж знаний? Ведь вот случилась беда, а я сидел и не мог ничего сделать. Чувствовал себя младенцем, оторванным от матери и выброшенным в ночную пустыню».

Он опустился на кровать рядом с Таней и осторожно, едва прикасаясь к ней, погладил её по голове.

«Спи, пожалуйста, спи крепко и выздоравливай. Нет ничего хуже в жизни, чем видеть страдания близкого человека. Спи, малыш, отдыхай, набирайся сил»…

– Юр…

Её голос звучал тихо.

Полётов вздрогнул. События предыдущего дня восстановились в памяти не сразу. «Уснул! Чёрт возьми! Уснул!» Он поднялся на локтях и посмотрел на Таню.

– Ты как?

– Во рту горечь.

– Это после вчерашней рвоты.

– Принеси мне, пожалуйста, стаканчик с водой, – слабо попросила она. – Хочу прополоскать рот.