Лубянская ласточка Громов Борис
Еще днем Натали обратила внимание любовника на лужайку перед казино, а за ней – террасами поднимающиеся в гору сады.
– Знаешь, куда ведет это великолепие, дорогой?
– Нет. А что, там, наверху, что-то интересное?
– Да. Место самоубийц: проигравшиеся в пух и прах несчастные – кто не мог расплатиться с долгом – поднимались наверх и со скалы бросались на камни.
– Брр, – поежился Люсьен. – Я же говорил, что рулетка…
– Успокойся, милый. Во-первых, теперь так не поступают – запрещено. И за этим следят. А во-вторых, если ты и упадешь куда-нибудь с горы, то исключительно ко мне в постель.
Вечером они под руку вошли в казино «Монте-Карло». Натали – в элегантном вечернем платье, Люсьен – в безукоризненно сидящем на нем смокинге. Он растерянно оглядывал блестящую публику и изысканную роскошь интерьера. Неужели это он, Люсьен Пуатье, одетый не хуже, чем эти холеные господа, идет по казино «Монте-Карло» под руку с самой шикарной из женщин? Господи, это не сон?
– Ты выглядишь, как потерявшийся ребенок, – смеялась Натали. – Пошли, я устрою тебе экскурсию.
И Натали отправилась с Люсьеном в зал для азартных игр.
В казино «Монте-Карло» фортуна решительно отвернулась от Люсьена. Слишком он был подавлен окружающей обстановкой, слишком боялся проиграть именно здесь, в «Монте-Карло», да еще при Натали… Недаром старинная пословица гласит, что счастливым можно быть либо только в игре, либо только в любви. Пуатье здорово проигрался и оказался бы в очень затруднительном положении, если бы мадам Легаре не выручила его деньгами. На другой день все повторилось.
В поезде Люсьен протрезвел от картежного похмелья и застонал:
– Господи, я сошел с ума – как же я расплачусь с тобой?!
– Не переживай, дорогой. С каждым может случиться. Ты ведь знаешь, мне не к спеху. Не думай об этом – думай о работе. Тебе завтра надо явиться в твой ужасный тайный отдел и быть на высоте.
– Какая ты смешная, радость моя. Ну почему же ужасный?
– Ну сидят жутко умные люди и выводят кошмарные каббалистические знаки. – Натали намеренно изображала наивную простушку, и самоуверенный Люсьен, которого любовница искусно избавила от остатков самокритичности, лишь надувался как индюк – от сознания собственной ценности и значимости.
– Натали, дорогая, давным-давно уже никто не кодирует от руки. Все за человека делает техника.
– На грани фантастики? – Натали не удержалась и вставила фразу, модную в России.
– Почти, – разошелся потерявший ощущение реальности Люсьен. – Хочешь, расскажу, как устроена наша шифровальная машина?
– А зачем она мне? – Натали зевнула. – Дорогой, до Парижа еще два часа. Тебе не жарко в брюках?
Все оставшееся время до прибытия экспресса на вокзал они провели, не размыкая сладостных объятий. И Люсьен окончательно позабыл, что за все надо платить.
В поезде «Ницца – Париж» Люсьен так и не успел посвятить возлюбленную в теорию и практику электромеханических шифраторов – Натали потянуло на ласки, и ликбез пришлось отложить. Но чем глубже становилась его финансовая зависимость от Натали, тем чаще он стремился доказать женщине, сколь важна для государства деятельность, которой он занят на службе. Люсьен гордился своей профессиональной эрудицией, а то, что Натали слушала его лекции с откровенным безразличием, лишь подстегивало самолюбие амбициозного любовника.
– Ты не представляешь, какими космическими темпами совершенствуется наша служба. – В роли оратора Люсьен выглядел весьма забавно. Он стоял посередине спальни в доме Натали, а та, едва прикрыв обнаженные прелести, с глубокой тоской грызла яблоко. – Вот у Гитлера была шифровальная машина «Энигма», – не унимался Пуатье.
– Подай мне стакан воды, милый. Спасибо. Ну и что твоя «Эгина»?
– Во-первых, не «Эгина», а «Энигма», во-вторых, все это уже каменный век. Сейчас в моем отделе такая техника… Супер! И я…
Минут через пятнадцать Люсьен обнаружил откровенно спящую Натали, по-детски подложившую руку под румяную щечку.
– Ну уж спать-то я тебе не позволю! – Выскочив из пижамы, Люсьен прыжком очутился рядом с любовницей.
А Натали и не думала спать.
– Дорогая, чуть не забыл… – Люсьен потянулся в блаженной усталости. – Мы собирались в субботу в «Олимпию» на дневной концерт Клода Франсуа, но – увы – не получится.
– Это еще почему?
– Серьезное дело.
– Партнеры по карточному столу? Знаешь, милый, в последнее время мне что-то не нравится твое поведение. Может, нам…
– Натали, дорогая, но у меня все-таки ответственная работа. – Люсьен чуть не плакал от отчаяния, что может расстроить любовницу. – Вот ты никогда не слушаешь, когда я тебе рассказываю, чем я занимаюсь.
– Ну и при чем тут суббота? – капризничала Натали. – Не смей прикасаться ко мне. Отодвинься, жарко.
– Хотя бы теперь выслушай, умоляю. Именно в ближайшую субботу я и еще трое сотрудников нашего отдела должны присутствовать на вокзале и наблюдать за погрузкой. Точнее, организовать ее и проследить до отправления поезда.
– В Министерстве иностранных дел Франции – трудовой субботник? Наших гоняют на овощную базу и картошку по осени собирать, а ваши клерки грузят офисную утварь? Забавно.
– Почти. Только наш груз – не столы и стулья, а шифровальные машины для посольства Франции в Советском Союзе. – Люсьен абсолютно не замечал, что перешел границы допустимого.
– Ты не перегрелся, милый? Шифровальные машины, как ты их называешь – чудеса техники, погрузят в товарный вагон словно дрова и прицепят к обычному поезду «Париж – Москва»?
– Ну да, – обрадовался окончательно потерявший разум Люсьен. – Оформят соответственно, опломбируют, и посольство получит их как груз, не привлекая внимания.
– И почему я должна тебе верить? – начала сдаваться Натали.
– Потому что у тебя нет иного выхода! – заорал Люсьен, понимая, что прощен. – Теперь можно прикоснуться к вашему величеству?
Утром, когда Люсьен ушел в министерство, Натали вызвала парижского куратора операции «Сверчок» на срочную встречу, позвонив в консульство СССР и спросив у секретаря, готова ли виза для г-на Лафевра. Это была условная фраза. На другой день в три часа они встретились в парке Рояль-Монсо.
– В эту субботу с вокзала Сен-Лазар в товарном вагоне поезда № 3 «Париж – Москва» МИД отправляет в СССР шесть шифровальных машин для посольства Франции в Москве. Техника последнего поколения.
– Как? Откуда это тебе известно?
Натали быстро пересказала разговор с Люсьеном.
– Молодец!
Через два часа информацию, полученную от Мимозы, обсуждали в Москве. В день отправки поезда было передано срочное сообщение из парижской резидентуры, что данный товарный вагон в поезде № 3 следует без сопровождения охраны. В такое даже было трудно поверить… Уже на территории Польши в поезд под видом пассажиров подсела группа специалистов из оперативно-технического управления во главе с офицером внешней разведки. Два купе, находившиеся как раз перед грузовым вагоном, были в их полном распоряжении. Впереди – целых два дня до прибытия поезда в Москву.
– Ну как, дорогой, погрузили дровишки? – Воскресным днем любовники нежились на скамейке скверика Vert-Galant. Садик, раскинувшийся на острове Сите, напоминает очертаниями палубу корабля, медленно плывущего по волнам Сены. Великолепная панорама открывается с этих берегов, а сверху покровительственно наблюдает за влюбленными потомками самый галантный король Франции.
– Да, все хорошо. Муторно только возиться, потом в министерство вернулись – всё копошились с бумагами.
– Надеюсь, в ближайшее время субботников не предвидится?
– Лет на двадцать гарантирую: все субботы – наши. – И Люсьен захохотал.
– Чудесно. Идем обедать?
– Согласен. Предлагаю в следующую субботу отправиться к морю. Принимается?
– Без возражений! – воскликнула Натали. Похоже, московский Валентин оказался прав – Люсьен и думать забыл о долгах. Понравилось парнишке верить в русских женщин, которые одевают, обувают и содержат мужчин. Что ж, дружок, пришла пора расставаться.
Она лежала в ванной, погрузившись в душистую пену, наслаждалась нежным ароматом фиалок. Через открытую дверь слышна ностальгическая мелодия юности: «Que Sera, Sera… – Что будет, то будет», – пела Дорис Дей. В холле зазвонил телефон. Перезвонят, если очень надо. Натали вытянулась и закрыла глаза. «Я не могу тебе дать ничего, кроме любви, мой малыш», – искренне обещала голливудская звезда в своей следующей песенке. Телефонную трубку Натали подняла спустя три часа, хотя несчастный аппарат надрывался почти без перерыва. Должен, в конце концов, человек отдохнуть? Она прекрасно знала, кто сходит с ума на том конце провода.
Он влетел в квартиру как безумный:
– В твоих руках моя жизнь!
– Сядь. Выпей. – Натали подала любовнику бокал неразбавленного виски. – Успокойся и все расскажи по порядку.
– В казино, ты понимаешь, люди знакомятся, это в порядке вещей. Сложилась компания, ни к чему не обязывающая, и у нас. Трое. Вполне приличные люди. Один – менеджер в крупной фирме, второй – биржевой маклер, третий служит в банке. Мы подружились, стали встречаться не только за игрой: сидели в баре за кружкой пива, говорили о разном. Однажды Жерар – тот, что из банка, – предложил: «А не отправиться ли нам, друзья, ко мне домой? Жена с детьми на Ривьере. Стол карточный имеется – по моему заказу сделан. Решайте. Вы, Люсьен, не возражаете?»
– И ты, болван, конечно, согласился.
– Ну да, мы все согласились.
– Дальше! Не тяни, ради всего святого.
– Сели. Начали партию в покер. –Ну?
– Мне страшно не повезло. Ужасно.
Руки Люсьена, красивые, холеные, тряслись, как у последнего пьянчужки. Он совершенно не владел собой, но Натали не знала снисхождения.
– Сколько? – спросила она ледяным тоном.
– Пятьдесят тысяч…
– Повтори!
– Пятьдесят тысяч франков. Срок – три дня. – У Люсьена начиналась истерика. – Натали, любимая, прошу: выручи. В последний раз. Клянусь.
– Нет!
– Умоляю, помоги. Хочешь, на колени перед тобой встану…
– Довольно! С меня хватит. Я сыта по горло твоим нытьем, твоими картами. Ты мне надоел. Уходи и не возвращайся!
– Натали, ты не бросишь меня! – Самообладание окончательно покинуло Люсьена.
– Пошел вон! И если сам не уйдешь – вызову полицию.
Когда за несчастным экс-любовником хлопнула дверь, Натали с облегчением опустилась в кресло. Ну слава богу – финита ла коммэдиа. Он действительно ей изрядно опротивел…
Она мстительно ухмыльнулась, вспомнив, как знакомый по общим махинациям торговец-ювелир, товар которого поступал исключительно через контрабандистов, представлял ей «менеджера из крупной фирмы», «банковского служащего» и «биржевого маклера»:
– Не сомневайтесь, мадам, специалисты – высшей пробы.
– Истинная правда, – подтвердил «менеджер». – В Париже лучше нас шулеров не найдете.
– Держите, здесь половина. – Натали протянула «менеджеру» пачку купюр. – Остальное – после результата.
– Результат получите в наилучшем виде, мадам.
С результатом они, пожалуй, перестарались. Сейчас самое главное, чтобы этот альфонс сгоряча не прыгнул с Эйфелевой башни. Но, надо думать, все пойдет по плану. Во всяком случае, задание куратора – порвать с Валетом после того, как «специалисты» сделают свое дело и вгонят его в запредельный долг, она выполнила на «отлично».
– Пижамы. Синяя… черная с золотом… снова синяя. Теперь – халат. Где же он, черт возьми? В ванной, наверное.
Натали бродила по квартире, собирая вещи Люсьена, дабы уничтожить следы пребывания опостылевшего любовника. Огромный бумажный пакет громоздился посреди спальни. Вслед за халатом туда отправились домашние туфли, флакон туалетной воды, дюжина носовых платков из тончайшего батиста. Венчала гору замшевая куртка шоколадного цвета.
Оказалось, пакета маловато, пришлось доставать еще один. «С ума сойти!» Натали пнула ножкой изящный комодик, вина которого состояла лишь в том, что Натали, когда Люсьен частенько квартировал на бульваре Осман, предоставила его любовнику: «Чувствуй себя как дома, дорогой».
– И что у нас здесь? – Натали дернула ручку верхнего ящика.
Галстуки от Эрмес, галстуки от Ив Сен Лорана… Пестрые и однотонные, яркие и строгие. Пяток бархатных коробочек выстроился у боковой стенки. Запонки? Белого и желтого золота с памятной гравировкой.
– Ну, галстуки – повезу в Москву на сувениры, а это пусть полежит. Так, что я забыла?
Она вышла в холл, вернулась с четырьмя обувными коробками и с упоением швырнула их в бумажный мешок. «Аппетиты у тебя, мой милый, – Фрэнк Синатра позавидует». Наконец все, что напоминало о Люсьене, было упаковано и сослано в холл.
– Что с этим барахлом делать? Отдам консьержке… Забавно, – усмехнулась Натали, созерцая гору вещей. – В Москве все мои любовники, назначенные комитетом, были мужиками: водили в рестораны, делали дорогие подарки, платили за все, наконец! А этот ничтожный альфонс галантно забрался не только в постель, но и в кошелек. Благо я представлю отчет об оперативных расходах.
Натали от души наслаждалась разрывом с опостылевшим любовником. Работа есть работа, она знала, на что шла. «Но Бог свидетель, как он мне надоел…»
Тем временем несчастный Люсьен Пуатье кое-как добрался до ближайшего бара. Ему требовалось хорошенько выпить, чтобы переварить сразу два свалившихся на него несчастья. И он не сразу сообразил, которое страшнее – кошмарный проигрыш или то, что его выгнала Натали. Выходило – последнее. Ибо кто теперь даст за его голову хотя бы сантим?
Скоро весь столик Люсьена был полон картонных кружочков, а он все заказывал и заказывал. И, к немалому своему удивлению, оставался абсолютно трезвым. «Господи, что же мне делать?»
– Мсье разговаривает сам с собой? – К несчастному, не спрашивая разрешения, подсел незнакомый мужчина. – У мсье, вижу, проблемы. Может быть, я смогу чем-то помочь?
– Попробуйте, – произнес заплетающимся языком Люсьен. Он ничему не удивлялся, поскольку пребывал в шоковом состоянии. – Если послезавтра выложите моим партнерам пятьдесят тысяч франков! Но при этом, зарубите себе на носу, – Люсьен все-таки смог опьянеть, – на носу… денег я вам не верну. Ни-ког-да.
– И не надо, – согласился незнакомец.
– А что надо… Денег дадите?
– Совершенно верно, только давайте перейдем в другое место. Где не так накурено, и мы сможем все обсудить.
Незнакомец привел Люсьена в ближайший сквер – тому уже было абсолютно безразлично, куда его ведут. В его воспаленном мозгу билась одна мысль – долг.
– Меня зовут Джек Блэр, я сотрудник английской спецслужбы МИ-6.
– Разведка… – начал трезветь Пуатье.
– Именно. Вы не обижайтесь, но мы за вами давно наблюдаем. Знаем – вы игрок. Сегодняшняя ваша проблема вполне решаема, если…
– Если я стану на вас работать.
– Безусловно. Но, узнав наше предложение, вы поймете: никакого вреда ваша информация для Франции не составит.
– А вы не боитесь, что я сейчас вызову полицию и…
– И меня заберут в ДСТ? Нисколько. Моя дипломатическая карточка при мне – я пользуюсь дипломатическим иммунитетом, а вам, человеку, скажем деликатно, находящемуся в не совсем вменяемом состоянии, вряд ли поверят. Но вы так не поступите, потому что денег, судя по всему, вам взять негде. За неуплату карточных долгов – я знаю, хотя сам карт в руки не беру, – наказывают, и серьезно. Особенно профессиональные игроки.
– Вы правы, я полицию звать не стану. Выкладывайте ваши условия.
– Нас интересует техническая инструкция по эксплуатации шифровальной машины ZCR-5, которую французский МИД давно не использует. Вы же специалист – все знаете лучше меня.
– А зачем тогда вам это нужно?
– Вопрос некорректный, однако я постараюсь ответить. К нам попал на Фольклендах подобный аппарат, но без инструкций. Аргентинцы им длительное время пользовались. Инструкция поможет нам без лишних хлопот понять, как они дошли до такой жизни, что стали угрожать интересам Великобритании.
Пуатье совершенно успокоился, когда услышал название аппарата и цель, которую преследуют англичане. На следующий день они встретились в том же сквере и обменялись пакетами. «Вы, мсье Пуатье, не волнуйтесь – больше мне ничего от вас пока не надо».
Люсьену не понравилось слово «пока», но радость от полученных денег вытеснила неприятный осадок от последней реплики англичанина. С возвратом долга Люсьен не стал тянуть и страшно обрадовал шулеров, сообщив: «Деньги есть».
Жизнь Люсьена мало-помалу вошла в размеренное русло: работа – карты, карты – работа. Затягивалась постепенно рана, которую нанесла Натали. Как вдруг ему домой позвонил Блэр:
– Хочу пригласить вас поужинать, мсье Пуатье.
– Вряд ли у меня найдется свободное время на этой неделе. Позвоните мне… позвоните лучше всего в следующий вторник, мсье Блэр. – Люсьен начал понимать, во что он вляпался, оказав «услугу» англичанину.
– Боюсь, я тоже не располагаю достаточным временем, чтобы ждать так долго. Но если вы заняты, могу подойти к вам в министерство. У меня есть такая возможность. Годится?
– В том же скверике послезавтра, рядом неплохой ресторан, – злобно процедил Люсьен, до которого, наконец, дошло, что «беспокоить» его будут всю оставшуюся жизнь.
Пуатье постепенно втянулся в процесс и продавал самую секретную информацию англичанину, а точнее, офицеру внешней разведки КГБ СССР. Эта была классическая операция вербовки под чужим флагом, проделанная изящно и чисто. Мысль о том, что Натали причастна к сложившейся ситуации, никогда не посещала беднягу Люсьена: они давно уже, с того самого дня, не встречались.
Прошло восемь лет. Январской ночью 1983 года в МИД Франции поступила дипломатическая почта из посольства Франции в Москве. Только сам министр, а затем и глава кабинета ознакомились с содержанием одного из сообщений, прежде чем оно было передано президенту республики. В сообщении доводилось до сведения министра о поразительном открытии, сделанном тогда в посольстве Франции начальником службы кодирования. В документе, подписанном Ренаром Баране, первым советником посольства, в частности, говорилось: «Во время ремонта одной из шифровальных машин было обнаружено, что в корпусе одного из конденсаторов содержится сложное электронное устройство, предназначенное, по всей видимости, для передачи во внешнюю электросеть телеграфной информации». В документе далее уточнялось, что аналогичные электронные устройства найдены во всех остальных пяти шифровальных машинах, использовавшихся посольством для связи с Парижем.
Новость была ошеломляющая! Она означала, что в течение восьми лет КГБ получал информацию обо всех шифро-телеграммах, принимавшихся и отсылавшихся посольством Франции в Москве, включая самые секретные.
Два лишних проводка, обнаруженных в конденсаторах, были напрямую подсоединены к электросети. Силовой кабель шифровальных машин, следовательно, являлся носителем тока к внешней цепи и передавал информацию прямо на Лубянку. Система функционировала в точности как примитивное устройство для прослушивания телефонных разговоров. Гениальность идеи заключалась в том, что подключение к конденсатору позволяло перехватывать содержание сообщений до шифровки, которая практически не поддается прочтению. В результате Лубянка получала «чистые тексты», что в свою очередь позволяло установить систему шифров. Таким образом, КГБ имел возможность читать французские шифротелеграммы практически во всех столицах мира. В течение восьми лет безотказно работал источник наиболее секретной политической информации.
Обладая бесценной секретной информацией, Советский Союз мог совершать опережающие действия или играть на внутренних противоречиях среди членов НАТО. К тому же Франция потеряла десятки миллионов, подписывая торговые соглашения с Москвой, только потому, что Советы знали все планы партнера, его возможные уступки и припрятанные козыри. Всего и не перечислить. Такой оперативный успех был достигнут благодаря тому, что КГБ своевременно получил от своего агента информацию об отправке из Парижа в Москву шести шифровальных машин. Машины отправлялись по две в каждом контейнере по железной дороге в обычных грузовых вагонах, используемых посольствами для перевозок тяжелого и громоздкого оборудования. Эти вагоны проходили в течение двух суток по советской территории.
Операция под названием «Сверчок» получила самую высокую оценку у руководства КГБ СССР. Сам председатель дал указание руководителям соответствующих подразделений представить к награждению ее непосредственных участников. Никто не был забыт… или почти никто. Сотрудники оперативно-технического управления, которые в максимально короткие сроки, что называется «на ходу», обработали французские шифровальные машины, были награждены орденами Красной Звезды. Их руководитель получил орден Красного Знамени. Сотрудник парижской резидентуры, осуществлявший связь с агентом Мимозой и проведший операцию по вербовке Валета, был также награжден орденом Красного Знамени. Резидент, который отвечал за все и вся в своей епархии, был представлен к ордену Ленина.
Что касается Виктора, то, с учетом всех его предыдущих заслуг и за воспитание ценного агента, он был удостоен высшей ведомственной награды – знака «Почетный сотрудник госбезопасности».
А Валет продолжал добывать материалы для «англичанина» еще долгие годы. Как сложилась его судьба, Натали было совершенно неинтересно. Она забыла о нем, как только выгнала незадачливого любовника за дверь.
А что же сама Натали, чем наградила ее Родина? Никому и в голову не могла прийти мысль о представлении ее к правительственной награде. Да она вряд ли и нуждалась в ней. Однако во время очередного посещения Москвы Натали получила благодарность от руководства, что ей было передано через того же Виктора, а самое главное – заверили в том, что в ближайшее время ее мать, долгое время стоявшая в очереди на улучшение жилищных условий, получит двухкомнатную квартиру в Новых Черемушках. Вот это награда!
Мужчины давно не представляли тайны для опытной и просвещенной Натали. Они проложили путь к ее намеченной цели – богатству и секс с ними – кто говорит о любви? – способ добиться желаемого. Что из того, что данное занятие нравится ей и само по себе? Она и не скрывает. Но женщины?..
«Олицетворение» содержания картины «Искушение святого Августина» служило первым всплеском еще не разбуженной чувственности. Московские приключения взрослой Натали не оставляли времени для желаний, дремавших в глубинах подсознания. Только в Париже, в кругу обеспеченных и «раскрепощенных», у нее возник сексуальный интерес и к дочерям Евы. Была ли она бисексуальной от природы? Конечно, определенный «гормональный крен» имелся, но, пожалуй, не меньшую, если не большую ответственность за эти эксперименты следует возложить на стереотипы, господствовавшие в головах «избранных», и на… банальное любопытство. И без сомнения, на любовь к прогулкам по краю пропасти.
Все, на что накладывалось табу, Натали пробовала «на зуб». Именно сладость запретного плода всегда определяла ее поступки, будь то рискованные парковки с карточкой ассоциации медицинских работников Франции на лобовом стекле «мерседеса», или махинации с контрабандным антиквариатом, или – как высшая степень приобщения к «деликатесам» цивилизованного мира – чувственные эксперименты с сестрой по полу. Сексуальная свобода, как известно, не знает границ: двое, иногда трое любовников сразу – обычное дело. Если бы Натали читала дневники Александры Коллонтай, то с удовольствием поставила бы свою подпись под лозунгом Валькирии русской революции: «Конечно, и у женщины бывают периоды повышенных сексуальных запросов… Чем богаче личность, тем любовь многограннее, красивее, богаче, тем меньше места для узкого сексуализма – дорогу крылатому Эросу!»
Но вот, наконец, и Натали вышла за рамки «узкого сексуализма». И, как типичный представитель «цивилизованного мира», начала порхать от одного запретного плода к другому, пытаясь найти высшее сексуальное наслаждение в обманчивой новизне ощущений. И даже убедила себя, что это ей удается…
Для отдельных «продвинутых» лиц из круга, где вращалась мадам Натали – круга известных деятелей бизнеса и культуры, существовал закрытый клуб, куда допускали лишь по рекомендации и где строго соблюдалась конфиденциальность. Клуб располагался недалеко от королевского дворца в Версале. В настоящее время и в Москве появились подобные заведения под названием «клубы для свингеров». Однако, как всегда, первопроходцами здесь были американцы. Они создавали моду для свингеров или своперов, как некоторые из них предпочитали себя величать, ежегодно меняли опознавательные знаки (например, гвоздика в петлице) для «единоверцев». Организовывали общества для «swapping couples» – меняющихся партнерами супружеских пар. Очень скоро и консервативная старушка Европа ввела подобное сексуальное новшество. К этому времени уже стало обычным меняться не только женами и мужьями крест-накрест, а вообще предаваться общему блуду, традиционному и нетрадиционному, пребывая в свободном поиске без всяких ограничений.
После развода с Легаре Натали стала появляться в клубе, приезжая туда с любовниками. Подобные острые развлечения, увы, тоже приедались. И она, по возможности, старалась внести некоторое пикантное разнообразие в традиционную программу.
Внешне версальский особняк для экзотических утех весьма непримечателен. Строгий двухэтажный дом стоит на отшибе, лишь в окружении каштанов. Выдержан в классическом стиле, без излишеств. Две камеры слежения над входом – новинка того времени – бесцеремонно осматривали посетителей. Приоткрывалась массивная дверь, и швейцар, с безупречной внешностью члена палаты лордов, приглашал гостей в гардеробную, где не менее вышколенный лакей принимал плащи и шубки. Широкая лестница вела наверх в ресторан, небольшая арка в холле открывала вход в коридор, ведущий в бар, за которым начинался лабиринт соединявшихся друг с другом уютных помещений – больших для комнат и слишком малых, чтобы именовать их залами. Перед тем как пройти в ресторан, Натали и ее спутник Жан-Лю направились к стойке бара. Бармен с улыбкой, как старую знакомую, но без тени фамильярности приветствовал Натали и ее спутника.
– Рад видеть вас, мадам, сегодня у нас большой сбор. Помимо членов клуба много интересных гостей. Надеюсь, вы проведете время достойно…
– Спасибо, Стив. Постараюсь оправдать доверие.
На стойке, как по мановению волшебной палочки, возникла бутылка с ее любимым напитком – на горлышке виднелась наклейка-стикер с надписью «НАТАЛИ». По традиции, каждый постоянный член клуба хранил бутылку своего любимого напитка в баре. Если она опустошалась, бармен тут же, автоматически, заводил новую.
Выпив по рюмке сухого мартини с водкой, Натали и Жан-Лю прошли наверх. Там они уютно устроились в небольшом алькове – одном из шести на каждой стороне стены узкого зала и заказали себе легкий ужин с шампанским. Симметричность альковов имела свое тонко продуманное назначение. Находящиеся там пары или небольшие компании могли хорошо разглядеть своих сидящих напротив «коллег» по клубу, чтобы позднее не терять времени на выбор партнера. Здешняя кухня отличалась изысканностью и удовлетворяла самые требовательные вкусы парижских гурманов. Огромных лангустов, лениво шевелящих длинными и острыми, как шпаги, усами можно было заказать прямо из большого, ярко подсвеченного аквариума, установленного посередине зала.
– Вот это номер! – вдруг встрепенулась пораженная Натали.
– Что случилось, дорогая? – Жан-Лю перестал разглядывать белокурую американку, которую привел в клуб сидевший напротив шведский дипломат.
– Ты видишь, кто там сидит?! Да не туда ты смотришь, Жан-Лю. Слева от нас. Дама в сиреневом с плотным мужчиной. А напротив них сам Валери Гияр, великий маэстро, лучший дирижер Франции, да и всей Европы… Узнаю его по золотому пенсне. А с кем это он? – Натали придирчиво ощупала взглядом молодую анемичную девушку, сидящую рядом с дирижером.
– А, вижу, ну и что?
Натали не стала говорить Жан-Лю, что ее внимание привлек вовсе не великий маэстро, а дама в сиреневом. Это была дочь советского партийного лидера, славившаяся своим экстравагантным поведением и любовью к бриллиантам. Натали знала, что членов семьи особ столь высокого уровня в обязательном порядке сопровождали сотрудники Девятого управления[25] Комитета государственной безопасности.
Спутник дамы в сиреневом сидел с напряженным лицом, свидетельствовавшим, что удовольствия от своего ужина он не получает. Вероятно, решила Натали, бедняга ломает голову, как докладывать московскому начальству о том, с кем, где и каким образом они провели сегодняшний вечер. Охранник уже отсчитывал оставшиеся часы, которые ему придется провести во Франции, сопровождая свою неуправляемую прикрепленную. Высокопоставленная дочь официально входила в состав делегации советских кинематографистов, прибывших в Париж по случаю проведения Недели советского кино. Визит начался всего два дня назад, но его подопечная уже уверено внедрилась в порочный круг парижского бомонда. Днем она отсыпалась, вечерами присутствовала на различных культурных мероприятиях, а ночью проводила время в самых злачных местах Парижа. Вот и сегодня парень настороженно ожидал каких-нибудь нештатных ситуаций в этом неизвестном, пугающем заведении, куда привел их вертлявый маэстро в нелепом золотом пенсне.
Вскоре ресторан опустел, все его посетители спустились вниз, присоединившись к членам клуба, не желавшим отяжелять желудок перед сексуальным пиршеством. Натали с Жан-Лю прошли сквозь несколько комнат «лабиринта» и оказалась в одном помещении с дочерью партийного вельможи и ее охранником. Натали это сделала не без умысла – в ее голове уже созрела озорная идея. Эта комната мало чем отличалась своей обстановкой от других, разве что боковое освещение в ней было мягче, эротические картинки на стенах слегка подсвечивались, красный цвет обивки на кушетках, диванчиках и креслах дразнил воображение.
Соседка Натали поднялась и направилась к жгучему брюнету напротив. Она положила руку ему на плечо, скользнула за ворот рубашки, поглаживая спину. Спутница брюнета оставалась безучастной к происходящему. Мужчина усадил даму на колени, начал расстегивать ее блузку и зарылся лицом в грудь женщины. Тем временем к его спутнице устремился высокий мужчина в очках, как две капли воды напоминающий министра внутренних дел республики.
Вскоре все происходящее напоминало ожившую картину «Искушение святого Августина», с той разницей, что участники теперешней оргии не утруждали себя полным освобождением от одежд. Совокуплялись жадно и непристойно. Знаменитую актрису осторожно, как драгоценную вазу, положил на стол иностранный дипломат, приступив затем к более энергичным действиям. Юбка ее задралась чуть не до подбородка, а прекрасные ноги в лаковых лодочках тряслись над столом в такт усилиям дипломата. Двое мужчин – спортивного вида блондин и высокий загорелый южанин, вероятно итальянец, – никак не могли поделить очаровательную шатенку. Сама же она не знала, кому отдать предпочтение. Непререкаемое правило клуба – все должно происходить только при обоюдном согласии сторон – неукоснительно соблюдалось.
Охранник, сопровождавший даму в сиреневом, обмерев от страха, безуспешно пытался убедить «прикрепленную» немедленно покинуть этот вертеп. Дочь государственного деятеля, раскрыв рот, наблюдала происходящее – и это только в одной комнате!
«Может стоит совершить экскурсию по лабиринту? – думала она. – Но нет, надо еще немного побыть здесь».
Ее крупное, мясистое, когда-то красивое лицо светилось тайной надеждой: а вдруг кто-нибудь пригласит ее разделить радости всеобщего распутства? Для начала она стала строить глазки загорелому южанину, чего тот попросту не заметил.
Натали, закончившая развлекаться с женой приятеля, который трудился над худощавой немецкой журналисткой, посмотрела в сторону соотечественников.
«Пора пощекотать коллеге нервы». И она, неожиданно подойдя сзади к охраннику, нежно провела ладонью по его щеке. Комитетчик вздрогнул всем телом – похоже, увиденное тоже возбудило его не на шутку. Щека, которой коснулись пальцы Натали, стала пунцового цвета.
– No! No! – только и мог сдавленным голосом выдавить из себя комитетчик.
– Да ты не бойся парень – об этом никто не узнает. Подопечная тебя не выдаст, Впрочем, как и ты ее… Ну а я… Все зависит от того, как ты себя покажешь в деле.
Услышав родную речь в исполнении французской красотки-лесбиянки (бедняга волей-неволей наблюдал процесс общения современных Сафо), парень обомлел. Похоже, лесбиянка – из французской контрразведки. Его «прикрепленную» заманили сюда, чтобы скомпрометировать. Сейчас последует вербовочный подход. Альтернатива – фотографии во всех парижских газетах. Шутка ли – дочь Самого… в парижском борделе. А где был он? Почему не удержал? Писать в рапорте, что понятия не имел, куда завезет их извращенец-маэстро, что справиться у посольских коллег насчет благонадежности заведения он даже теоретически не мог. Как назло, рядом не было никого из посольства. Но кто это будет учитывать при решении его судьбы в Москве?
Сейчас он с ужасом вглядывался в раскрасневшиеся лица вокруг, пытаясь определить, кто еще, кроме этой бабы, здесь «при исполнении»? С карьерой в органах бедняга уже мысленно простился.
Натали же продолжала развлекаться от души:
– Соглашайся, дружок. Получишь несказанное удовольствие, гарантирую!
Он теперь судорожно думал, как для начала поскорее выбраться из окаянного клуба, не дожидаясь появления начальства этой особы и людей с фотоаппаратами.
А Натали, решив, что уже достаточно напроказила, на прощание примирительно улыбнулась комитетчику и произнесла:
– Бери свою даму и быстро проваливай. В следующий раз будь умнее. Передай привет столице нашей Родины. Адью, шер ами.
Капризная принцесса в это время и не собиралась лишать себя удовольствия от зрелища, очевидно, хорошо ей знакомого не только по порнофильмам, и огрызалась:
– Отстань, Витя. Еще рано!
Но комитетчик на этот раз был неумолим. Он железной хваткой взял ее за то место, где должна была быть талия и, почти не отрывая от пола, понес ее массивное тело к выходу. Через минуту они были на улице.
Конечно, подобные экскурсии у Натали возникали скуки ради – когда она отдыхала от очередной интриги и томилась в ожидании следующей. Она не могла существовать без «дела». И судьба сжалилась над ней – собственной персоной, целый и невредимый, на горизонте появился Эдуард Бутман. Разыскал ее сам, позвонил. Появление призрака из прошлого ввергло Натали в шок, правда… лишь на мгновение.
…Алыптадт – не тронутый временем и человеком прекрасный островок Средневековья в центре современного индустриального Кельна. Множество баров, кафе и кондитерских радуют умученных туристов, желающих вытянуть ноги за кружкой пива или полакомиться пирожными. В один из таких баров вошли двое – молодая дама и мужчина средних лет. Дама пожелала «столик возле окна – хочу видеть собор».
– Все такая же любительница прекрасного и вечного, – улыбнулся ее спутник, отодвигая тяжелый резной стул, – садись и любуйся.
– И ты почти не изменился, Эдик, – заметила дама, расстилая белоснежную салфетку на точеных коленях, щедро открытых короткой юбкой.
– Зато ты, Натали, совершенно другая.
– Постарела?
– Упаси боже – возраст ни при чем: ты стала еще прелестнее. Просто сейчас передо мной сидит независимая, крепко стоящая на нашей грешной земле дама. И, судя по всему, отлично обеспеченная. Я угадал?
– Почти.
– Ясно, – захохотал Бутман. – У тебя пока еще нет всех денег, каких тебе хочется. Ах, Натали, Натали! – И, отсмеявшись, уже серьезно предложил: – Давай их делать вместе. Кстати, моя дорогая, пора обзавестись собственной галереей.
– Эдик, ты представляешь, во что это обойдется в Париже? Я давно думаю, где можно выставлять и продавать антиквариат. Ты прав: я довольно обеспеченная дама, но сейчас мне пришлось бы потратить все, что у меня есть. Ну… почти все.
– Понятно. – Бутман видел, что его бывшая любовница лжет. Мастерски. – А если я тебе предложу партнерство?
– У тебя есть такие деньги? Тогда почему ты до сих пор в Кельне, а не в Париже?
– «Париж открыт – но мне туда не надо», – пропел Эдик строку из Высоцкого. – Здесь, в Кельне, масса галерей и ателье, где можно найти весьма интересные вещи. Не хуже, чем в Париже. Не говоря уже о ярмарке, куда съезжаются тысячи художников со всей Европы. Что касаемо денег… – Эдуард зажмурился, прихлебывая знаменитый «Кельш». – Чертовски вкусное пиво!.. Что касаемо денег, то их много. И не только денег – есть камушки и еще кое-что. Но находится мое сокровище в Новом Иерусалиме.
– Где-где?! – Натали едва не подавилась колбаской. – Дачу твою обыскивали сутки. Приезжали с миноискателями. От меня гэбэшники неделю не отставали: «Скажите, где Бутман прячет валюту?» Как будто ты показывал мне свои схроны.
– Знаешь, один тайничок комитетчики обнаружили – дома, на Сретенском бульваре. – Эдуард вновь отхлебнул пива. – Кольца, перстни – дорогие, конечно, но бог с ними. А вот икона рублевская… Икона ба-а-алыпие деньги стоила. Они ее не нашли – иначе она бы значилась в списке конфискованных вещей. Вероятно, она так и осталась в тайнике. А все остальное как конфискат пошло с молотка. Были тогда такие закрытые склады, откуда номенклатура потом покупала эти конфискаты за бесценок. Кто купил полушкафчик – теперь не найдешь. Жаль…
Натали и бровью не повела.
– Я знаю, соседи понятыми были.
– Помнишь то лето, когда по Москве слух прошел, что готовится новый закон о спекуляции валютой? Никита-гаденыш расстрельную статью приказал ввести в Уголовный кодекс. Я помчался на дачу. Там доллары, золото, бриллианты – все лежало в портфеле на чердаке. Представляешь? Времени в обрез. Прятать на участке – обнаружат. Ну нашел я местечко. Еще пару дней – и не сидеть бы нам с тобой на берегу Рейна, попивая светлое пивко.
– Когда тебя выпустили, ты их забрал?
– Нет, что ты. Я ведь сначала попал в лагерь в Италии, как и все евреи перед отправкой в Израиль, куда я так и не доехал… О том, чтобы вывезти валюту и прочее, и думать не моги. Когда я улетал в Рим, меня в Шереметьеве насквозь рентгеном просветили, – хмыкнул Бутман. – Спецобслуживание на прощание устроили… Постой, постой, Натали, – вдруг оживился Эдуард. – Ты сказала, что свободно ездишь в Москву к маме? – И вновь сник: – Однако таможни все равно не миновать…
– А если я гарантирую доставку твоих сокровищ? – Натали пристально посмотрела в глаза «учителя». – На партнерских условиях, разумеется. Половина – моя.
– Не представляю, как ты это сделаешь.
– Не бери в голову. Условие годится?
– Условие подходит. – Бутман с интересом изучал «свое произведение». – Поздравляю, деловая женщина.
– Тогда рассказывай
Натали провела в Кельне неделю, а не пару дней, как собиралась. Эдуард показал ей самые интересные галереи и ателье. «Такое впечатление, что здесь каждый второй житель – коллекционер», – удивлялась она. В Кельне любовь к искусству – традиция давняя. Только в собственности города находится восемь художественных музеев. Знаменитый «Людвиг», далее – «Вальрафф-Рихартц», обладающий роскошной коллекцией от римлян до импрессионистов. Десятки частных собраний, открытых для доступа, наконец, живущие своей особой жизнью бесчисленные ателье кельнских художников. Город заслуженно гордится славой европейского центра современного искусства.
Бутман понимал: теперь в их связке Натали – главная. Вчерашняя Элиза Дулитл из арбатской коммуналки превратилась в настоящую европейскую бизнес-леди. Его роль – вторая. Однако и Натали отдавала себе полный отчет кое в чем: самостоятельно, без знаний и бесценного опыта Эдуарда, ей не заработать и половины того, что они сумеют огрести вдвоем. Ситуация устраивала обоих. И Бутман приступил к реализации проекта.
– Большая финансовая перспектива сегодня в русском авангарде. Лет через двадцать, положим, появится интерес к Айвазовскому, Репину, Брюллову. Не раньше. Сейчас люди готовы платить бешеные деньги за Малевича, Ольгу Розанову, Кандинского. Их картины пока можно найти и, главное, купить за бесценок. И мне такие места известны. Кстати, а ты знаешь, как сумел сделать себе несравненную коллекцию русского авангарда знаменитый Костаки?
Натали кое-что слышала о Георгии Костаки. Однако Бутман счел нужным более подробно рассказать об этом необычном человеке и его судьбе. Родился Георгий в Москве в 1912 году. Его отец, наследник династии богатых коммерсантов с острова Закинф, владел чайными плантациями в Узбекистане, торговал чаем в Москве. Так получилось, что Георгий рос в русской, а не в греческой культуре: язык предков знал плохо, говорил на нем с сильным акцентом, с трудом подбирая слова. Налаженный, обеспеченный быт рухнул в 1918-м.
С началом НЭПа семья вновь, благодаря коммерческой жилке отца, встала на ноги. А с концом новой экономической политики семейство Костаки оказалось в двусмысленном положении. Стало непонятно, как жить. Дело в том, что этим московским грекам удалось сохранить паспорта подданных Греции. Будучи по культуре русскими, они оказались иностранцами. Это в какой-то степени спасало, но одновременно отрезало доступ к работе и образованию. Георгий Костаки даже не смог окончить среднюю школу.
В пятнадцать лет Георгий начал работать грузчиком на рынке, стал приторговывать сам. В отцовском кабинете висели картины. А когда любознательный мальчик попал в Третьяковскую галерею, ему показалось, что те холсты, что дома, похожи на картины, выставленные в музее. Действительно, в домашней коллекции умершего к тому времени Костаки-старшего были «малые голландцы». Так называли работы старых мастеров за кабинетный формат.
В голодные годы комиссионные магазины были переполнены предметами «буржуазного быта». Белая ампирная и красного дерева павловская мебель, старинные бронзовые часы, канделябры, посуда – чего только не было в торгсинах… Цены были смехотворные: умирающие от голода «бывшие» и «лишенцы» за копейки отдавали старинные французские и голландские картины, гобелены и тех же «малых голландцев». Вскоре и сам Костаки стал приобретать для продажи некоторые работы, чтобы на вырученные деньги пополнять коллекцию.
С середины 30-х годов работал шофером в посольстве Греции, но был хорошо известен среди московских и ленинградских коллекционеров. От них же он и получил прозвище «Грек».
Когда началась война и посольство Греции эвакуировали в Америку, знакомые устроили его шофером в посольство Великобритании. Потом он оказался в посольстве Канады, где и работал до 1978 года, до отъезда из СССР, шофером, а потом завхозом. Должность и скромная, и значительная: бывает, завхоз оказывается вторым человеком после посла. Чтобы обеспечить жизнедеятельность посольства, он должен прекрасно «ориентироваться на местности» – знать тонкости национальной психологии и хорошо разбираться в хитросплетениях местной жизни. И на этом посту Костаки был незаменим!
Он видел, как бедно живут многие художники, и начал покупать их работы.
– Ты подумай, – восхищался Бутман, – какое чутье надо было иметь, чтобы платить деньги – пусть маленькие – за «мазню» никому не интересных авангардистов. А Костаки покупал их работы. Интерес к «старым» голландцам у него пропал. Грек стал охотиться за тем, что все считали «мусором». Коллекционеры разводили руками: «Грек спятил!»
Даже на Западе интерес к модернизму первой четверти XX века, особенно к русскому, в то время практически отсутствовал. А Грек разыскивал художников, их родственников и друзей. Лазал по чердакам и чуланам, вытаскивал запыленные рулоны с холстами из-под кроватей. Он, с помощью искусствоведов, составил список тех, кого можно было причислить к русскому авангарду.
Запад вволю «надышался» импрессионистами и переключился на более поздних художников – Мондриана, Брака, Поллака, Миро… Появились книги о творчестве Сикейроса, Ороско, Диего Риверы, Пикассо. А затем и наши интеллектуалы, поначалу целиком захваченные западным искусством, вспомнили о своих художниках начала века. Оказалось, что после гениального Врубеля и русского импрессиониста Коровина в России, независимо от Запада, появились свои авангардисты: Кандинский, Шагал, Малевич и другие.
Их начали искать. И тут оказалось, что большинство художников этого периода собрано в коллекции Грека!