Я, оперуполномоченный Ветер Андрей
«У парня, похоже, начинается ломка», – подумал Виктор и сказал:
– Попрошу вас, – он перевёл взгляд на азербайджанца, – и вас тоже, гражданин.
Подошёл Никифоров.
– Ну?
Девушка и парень, покопавшись в карманах, протянули студенческие билеты.
«Так… Брат и сестра… Студенты медицинского… Что же вы, медики, здоровье своё ни в грош не цените?»
Азербайджанец продолжал стоять неподвижно, пряча руки в карманах чёрного пальто.
– Документы есть? – повернулся к нему Смеляков.
– Нет. Почему я должен с собой документы таскать? – с сильным акцентом проговорил азербайджанец и опустил голову, скрыв глаза под пушистым мехом шапки.
– Пройдёмте со мной.
– Зачем, дарагой? Я просто разговаривал с ребятами. – Азербайджанец удивлённо пожал плечами и уверенно посмотрел на Виктора. – Что я сделал? Зачем ехать?
– Для установления вашей личности.
– Хорошо, дарагой. Я уважаю милицию, спорить не стану. Прокатимся на вашей «канарейке». – Мужчина широко улыбнулся, но в улыбке его чувствовалась натянутость.
– Вы тоже, студенты. – Никифоров широким жестом пригласил молодых людей.
Смеляков взял азербайджанца под руку и повёл к машине через сугробы, наваленные вдоль всей проезжей части. Мужчина потоптался, примериваясь, с какой ноги лучше залезать в УАЗ, и едва уловимым движением выбросил что-то из своего кармана в снег. Виктор подсадил азербайджанца и, проворно нагнувшись, подобрал предмет, от которого хотел избавиться задержанный. Это был небольшой полиэтиленовый шарик с анашой, какие не раз встречались Смелякову с момента его прихода в уголовный розыск.
«Ишь, шустрик какой, – Виктор мысленно ухмыльнулся, – решил сбросить товар. Ну ничего, милый, ты от меня так просто не улизнёшь».
Сергей Никифоров приглядывал тем временем за молодыми людьми.
– Может, мы не нужны? – испуганно спросила девушка. – У нас же всё в порядке с документами. Мы же студенты.
– Разберёмся, – Никифоров распахнул заднюю дверцу и подтолкнул незадачливую парочку. – Устраивайтесь.
Захлопнув за ними дверцу, он вернулся к Смелякову и сел с другой стороны от азербайджанца.
– Поехали, – сказал он водителю.
– Что же вы без документов-то, гражданин? – спросил Смеляков, когда машина рывком тронулась с места, давя колёсами комья грязного снега.
– А для чего мне всё время паспорт при себе держать?
– На всякий случай. Вы же не москвич? А то вот, видите, приходится в милицию ехать для выяснения вашей личности.
– Если нужна моя личность, то Нариманов моя фамилия. Но я понимаю, вам надо проверить. Что ж, во всём разберёмся. Я не в обиде. Почему не прокатиться с хорошими людьми, – почти весело откликнулся мужчина. – Мне бояться нечего. Я ничего плохого не делаю.
– Ну-ну, гражданин Нариманов… – Виктор помял зажатый в кулаке полиэтиленовый шарик.
– Тофик Исмаилович, – уточнил азербайджанец.
У дверей в отделение Смеляков взял азербайджанца под локоть и сказал:
– Осторожно, у нас тут ступени скользкие. Посетители иногда падают, руки-ноги ломают.
– Я крепкий, на ногах твёрдо стою…
Виктор незаметно сунул ему в карман шарик с анашой и подумал: «Посмотрим, удержишься ли ты на ногах, когда увидишь свою наркоту».
– Зови понятых, – распорядился он, входя в дежурную часть.
Дежурный окинул задержанных равнодушным взглядом и вышел в коридор. Было слышно, как он обратился к сидевшим в коридоре посетителям:
– Товарищи, нам нужно два человека в качестве понятых. Пожалуйста, вы и вы, пройдите сюда…
Когда дежурный вернулся с понятыми, азербайджанец улыбнулся и с подчёркнутым безразличием посмотрел в окно.
– Обыскивай, – велел Смеляков дежурному.
Как только из кармана азербайджанца достали полиэтиленовый шарик, девушка-грузинка побледнела, её брат уныло опустил голову.
– Это что? – спросил Смеляков, беря в руки уже знакомый ему шарик. – Похоже, анаша. Вот, товарищи, обратите внимание: это вещество серого цвета, упакованное в полиэтиленовый материал, изъято у этого гражданина из кармана. – И он выразительно посмотрел на юношу-грузина, лоб которого обильно покрылся потом. – Сейчас мы его опечатаем и направим на исследование.
– Мы тут ни при чём! – Девушка испуганно вцепилась в плечо брата.
Азербайджанец взревел:
– Сволочи! Па-адбросили! Вы это мне па-адсунули, ша-акалы! Я буду жаловаться пра-акурору! Выслужиться ха-атите! Честных людей па-азорите! – От накатившей на него неудержимой злобы он стал заикаться, его акцент сделался ещё заметнее. – Ты зачем мне па-адкинул? Это не моё!
– Хватит кричать! – Смеляков взмахнул рукой. – Мы вас отправим на обследование.
– Какое, чёрт, а-абследование?
– В наркологическую клинику, – пояснил Виктор. – Сдадите мочу и кровь на анализ.
– Вот ещё! Что я, кролик па-адопытный, что ли?
– Ну, кролик не кролик, а придётся всё-таки проверить вас на присутствие следов наркотиков в вашем организме. Не случайно же у вас в кармане анаша.
– Не моё это!
– Гражданин Нариманов, возьмите себя в руки! – Виктор взглянул на брата и сестру. – Вам тоже придётся проехать в клинику, граждане студенты.
– Мы тут ни при чём…
– Анализ покажет.
Азербайджанец как-то вдруг сник, смял лисью шапку руками и тупо уставился в пол.
– Ничего, найду я на вас управу, – пробормотал Нариманов уже почти беззвучно.
– Нариманов Тофик Исмаилович? – спросила Вера, усаживаясь напротив Нариманова.
– Да.
– Меня зовут Вера Анатольевна Шилова. Я – помощник прокурора.
Азербайджанец мрачно посмотрел на молодую женщину и криво ухмыльнулся.
– И что? – спросил он грубо.
– Вы знаете, в чём вас обвиняют?
– Всё придумали, – решительно заявил азербайджанец. – Ни в чём я не виноват.
– Придумали? – переспросила Вера. – Вы хотите сказать, что не имеете отношения ни к каким наркотикам? Я вас правильно поняла?
– Да.
– Но вот заключение экспертизы, которую вы проходили в 7-й наркологической клинике. Тут сказано, что в вашей крови и моче обнаружены остатки гашиша. Вот… – Вера показала Нариманову медицинский бланк с печатями.
– Не знаю. Это ошибка. Ничего у меня в организме нет.
– Вы знаете, для чего я пришла?
– Нет.
– Следователь требует санкцию на ваш арест.
– Не понимаю, почему хотят уничтожить уважаемого человека, – угрюмо покачал головой азербайджанец. – Ничего плохого я не сделал.
– А как же анаша? Откуда у вас анаша?
– Это не моё, мне подбросили! Это опер мне в карман анашу подсунул.
– Вы понимаете, в чём вы обвиняете сотрудника милиции? У вас есть доказательства, гражданин Нариманов?
– Зачем мне доказательства? Он подбросил, и всё тут! Этот опер, Смеляков его фамилия, он просто невзлюбил меня за что-то. Я как увидел его, сразу понял, что будут неприятности. Может, он азербайджанцев не любит?
– Как, вы сказали, его фамилия?
– Смеляков. Он так представился, когда документы спрашивал, будто фамилией своей хотел напугать меня. Тоже мне смельчак…
– Ладно, – задумалась Вера, – со Смеляковым я поговорю.
– Ты поговори, дорогая, поговори с ним как следует. Зачем невиновных за решётку сажать? Я тебя отблагодарю, ты будешь довольна. Тофик Нариманов знает, что такое благодарность.
– Что?
– Я буду очень щедрый. Накажи этого Смелякова. Плохих людей надо наказывать, а хороших благодарить. Сколько хочешь за это?
Вера резко встала и отступила от стола, не сводя глаз с азербайджанца.
– Что вы сказали?.. Повторите ещё раз. Деньги предлагаете?
– Предлагаю, – кивнул Нариманов и оскалился. – Деньги каждому нужны. А я хорошему человеку за его работу всегда готов платить.
– Ах вот как… Что ж…
Вера сжала губы и вышла из кабинета.
В дальнем конце коридора она увидела следователя.
– Товарищ Леонидов!
– Слушаю вас, Вера Анатольевна.
Она подошла вплотную к нему и взволнованно проговорила:
– Это что за тип?
– Вы же читали материалы, Вера Анатольевна. Нариманов задержан за хранение и сбыт наркотиков. Вы ведь в курсе.
– Я не об этом!.. Он предлагает мне взятку! Открыто! Не стесняясь! Вы представляете?!
– Успокойтесь…
– Да ну его к дьяволу! – Она нервно постучала костяшками пальцев о стену, осмысливая что-то. – Кстати, вы знаете инспектора, который его задержал? Его фамилия Смеляков?
– Да.
– А как зовут?
– Виктор Андреевич.
– Виктор Смеляков. Любопытно… А не продиктуете ли мне его телефон? Он сейчас в отделении?
– Думаю, что да. Записывайте…
Через десять минут они вышли из здания изолятора временного содержания.
– В прокуратуру? – спросил следователь.
– Да. Поедем вместе. Я доложу Петру Никитичу, что надо арестовывать Нариманова. Думаю, что от нас вы уедете с ордером…
Полчаса спустя она была в кабинете прокурора.
– Пётр Никитич, Нариманова надо сажать. Он, конечно, отпирается, но он виноват. Он мне взятку предлагал, чтобы я отмазала его. Открыто предлагал, не стесняясь. Надо сажать.
– Вы уверены, Вера Анатольевна?
– Абсолютно.
– Значит, выписывать санкцию на арест?
– Леонидов ждёт за дверью. Пригласить его?
– Пусть войдёт…
Вернувшись в свой кабинет, Вера сразу направилась к телефонному аппарату. На другом конце провода послышался голос Смелякова.
– Алло, Витя? Это ты? Здравствуй, это Вера Шилова. Узнал?
– Вера? Привет! – В его голосе слышалась радость, смешанная с удивлением. – Вот уж по-настоящему приятная неожиданность… Ты откуда? Как ты мой служебный телефон откопала? Что-нибудь стряслось?
– Как тебе сказать… Вообще-то я тебе по работе звоню.
– По работе?
– Видишь ли, я занимаюсь делом Нариманова. Да, того самого Нариманова, которого ты задержал. Мне нужно с тобой встретиться.
– Не понимаю. А ты-то какое отношение к этому имеешь?
– Я помощник прокурора, Витя…
– Вот уж не ожидал, что судьба сведёт нас на служебной тропинке, – сказал Смеляков, встречая Веру на автобусной остановке и пожимая ей руку.
– Пройдёмся? Погода хорошая.
Решив побеседовать с Виктором, Вера сразу отказалась от мысли вести официальный разговор за служебным столом. Она не хотела, чтобы им что-либо мешало, сковывало их строгими рамками.
– Значит, ты теперь сыщик? – Она стряхнула с его груди невесомые снежинки. – И как давно?
– С ноября.
– А почему из ООДП ушёл? Надоело?
– Ну дорос бы я до капитана на той службе. И что? Крупный специалист узкого профиля… Нет, Верочка, надо двигаться, надо познавать мир, иначе не будет развития.
Она засмеялась.
– Ты всегда отличался неугомонностью. Я это ещё в первую нашу встречу заметила. Помнишь, как мы у Марины познакомились?
– Ну тогда я не мог быть неугомонным. Это ты брось. Я только-только знакомился с работой, только-только из армии пришёл. Я жуть как боялся моей работы… И если честно, то тебя тоже боялся.
Вера взяла его под руку и спросила строго:
– Меня-то почему?
– Ты из другого мира была. Из семьи дипломатов. И подруги у тебя такие… изысканные. А я – из простой семьи, никакими талантами не награждён, достоинствами никакими не выделяюсь.
– Это ты брось. Ты ещё себя не знаешь.
– Может, и не знаю… Я в розыск пришёл и растерялся. Поверишь ли, столько сразу обрушилось, что просто невмоготу сделалось. Бюрократия, очковтирательство… У меня почти сразу возникло желание бросить всё и порвать с милицией навсегда…
– Но потом ведь что-то изменилось? Ты же продолжаешь работать.
– Увидел я однажды мёртвого мальчика, лет десять ему, не больше. Отчим до смерти запорол его ремнём. И вот тогда что-то перевернулось. Решил: буду работать хотя бы ради того, чтобы извести всех подонков, которые на детей руку поднимают… Сейчас-то я уже успокоился, не смогу передать всех обуявших меня в тот день чувств…
– Понимаю. Служить в милиции – ноша не из лёгких… Кстати, раз уж мы коснулись служебных вопросов, скажи мне вот что… Нариманов утверждает, что у него не было при себе анаши и что ты подбросил её ему.
– Я? – Виктор очень умело изобразил удивление, а затем и возмущение. – Да какого рожна я должен что-то подбрасывать ему?
– А почему ты решил, что у него что-то должно быть? Почему задержал его?
– Не знаю… – Смеляков пожал плечами. – У меня уже в ООДП глаз острый сделался, всякую мелочь подмечаю: кто как смотрит, как руки держит и всякое такое. Да и тут тоже какой-никакой, а профессиональный нюх начал вырабатываться. Увидел, как этот азер разговаривает с молодыми грузинами, как глазами шныряет… А у парнишки, который тёрся возле него, лицо было болезненное, словно ломка у него началась…
– Ты легко угадываешь наркоманов?
– Мы на Черёмушкинском рынке уже сколько раз хватали за руку торговцев анашой и их клиентов.
– Значит, у Нариманова и впрямь была анаша?
– Разумеется.
– И он её не успел выбросить?
– Если он что-то и выбросил, то я этого не видел. Так или иначе, один шарик с травкой у него был…
Вера вздохнула.
– Этот мерзавец хотел взятку дать мне. Я знаю, что он сволочь, просто мне хотелось выяснить. Я же понимаю, что он вполне мог избавиться от своего товара, а ты вполне мог увидеть это и подсунуть ему обратно, чтобы улика не пропала…
– Эта анаша принадлежит ему, – решительно сказал Виктор.
– Работая в прокуратуре, я поняла, что такие факты встречаются сплошь и рядом… – Вера говорила медленно и мягко, стараясь не выглядеть напористой, и искоса поглядывала на Виктора. – И если тебе интересно моё мнение, то лично я не считаю, что опер поступает неправильно, возвращая в карман преступника улику, которую тот успел выбросить. Но есть закон. К сожалению, многие милиционеры втягиваются в это и сами не замечают, как однажды превращаются в преступников, перейдя грань дозволенного. А грань тут очень тонкая.
– Что-то я не очень понимаю, куда ты гнёшь. Ты о чём?
– Сначала ты незаметно подсовываешь преступнику назад то, что он выбросил, а затем начинаешь подбрасывать улики всем подряд, чтобы получить основание для возбуждения уголовного дела… И за решётку попадают невиновные. Ты даже не представляешь, насколько легко скатиться на эту скользкую дорожку.
– Ко мне это не имеет ни малейшего отношения, – твёрдо сказал Виктор.
– Знаю. Я лишь делюсь с тобой мыслями… Да, Нариманов – настоящая сволочь, я ничуть не сомневаюсь в этом, но…
– Конечно, я ещё совсем мало работаю в розыске, но всё-таки я не видел ни одного преступника, который бы сразу согласился с выдвинутыми против него обвинениями. Многих за руку хватаешь, а они всё равно твердят, что не виноваты. Пусть Нариманов жалуется сколько угодно. Мне плевать. Он попался, и я рад этому.
Вера остановилась и прижалась к руке Смелякова, совсем как влюблённая девочка.
– А я рада, что ты не подбрасывал ему эту треклятую анашу… Знаешь, в милиции так много бессовестных людей… Ты всегда казался мне настоящим парнем: честным, прямолинейным, требовательным к себе. А через мои руки прошло уже столько дел о нарушении законности в органах, что я в каждом готова видеть подлеца… Нет, не в каждом, конечно, не в каждом… Но во многих, почти в каждом… Милиция поставлена охранять порядок, а там творится чёрт знает что. Ты знаешь, что один из милиционеров вашего отделения, Васильчук, привлечён за избиение задержанного?
– Да. Только ведь прокуратура ничего не докажет.
– Почему?
– Потому что нельзя доказать, что покалечил именно Васильчук. Может, его на улице собственные приятели исколотили, ну повздорили они по пьянке, схватились за грудки. А потом, когда милиция его взяла, он стал на опера вину валить. Васильчук-то, конечно, очень несдержанный, вспыльчивый, разговаривать с ним трудно, он то и дело на крик срывается. Такому человеку в органах работать противопоказано. Но доказать, что синяки на лице того мужика – дело рук Васильчука… Нет, вряд ли, Вера, свидетелей нет. Никто ничего не видел и не слышал. Слово одного против слова другого.
– Да, трудно… Но ты же не станешь отрицать, что в милиции избивают?
– Не стану. Знаю об этом. Рассказывали. И немало меня такими откровениями огорошили. Хотя «огорошили» – слишком слабое слово… Кстати, это была одна из причин, по которой я начал задумываться об увольнении. Страшно осознавать, что ты являешься частью системы, где сотрудники иногда забивают людей до смерти, и что этому ничего невозможно противопоставить.
– А ты?
Виктор изумлённо поглядел на Веру:
– Бью ли я? Ты очумела, что ли?
– Извини, – она пошла дальше и потянула его за собой, – просто я должна была услышать это лично от тебя…
Виктор не раз возвращался мысленно к этому разговору. Он бесконечно доверял Вере, но признаться в том, что вернул в карман Нариманова анашу, не посмел.
«Вера права, на все сто процентов права, потому что это не метод… Подбрасывать улики нельзя ни в коем случае. Начав это однажды, наверняка скатишься на самое дно. Я это понимаю, и потому мне очень горько… Но как же я должен был поступить? Ведь я заметил, как Нариманов выбросил анашу! Она принадлежит ему! Я так и сказал Вере: наркота принадлежит Нариманову. Я не солгал… Однако я всё-таки солгал. Это знаю я, и это знает Нариманов… Как же я должен был поступить?.. Если преступнику удаётся избавиться от улики – это брак в моей работе. Надо работать профессиональнее… Профессиональнее! Точнее! Работать наверняка! И подобных случаев больше не должно быть…»
ГЛАВА ПЯТАЯ. МАРТ 1980
Они созванивались несколько раз, дважды Виктор заезжал к ней в прокуратуру, хотя никаких дел у него не было. Мало-помалу в Смелякове начала пробуждаться прежняя тяга к Верочке. У неё было одно из тех женских лиц, полных незабываемого обаяния, о которых всегда приятно думать и в которые всегда хочется вглядываться, потому что кажется, что в каждой черте скрывается нечто важное и таинственное, требующее своей разгадки.
Вера заметно изменилась с тех пор, как они познакомились пять лет назад. Её лицо, ничуть не растеряв своего очарования и свежести, сделалось жёстче, улыбка лишилась былой безмятежности, в уголках рта затаились строгие складки, глаза смотрели испытующе. Из беззаботной девушки она превратилась в серьёзную молодую женщину. Это была, конечно, уже далеко не прежняя Вера Шилова, на которую Виктор взирал если не с преклонением, то уж точно с восхищением, и рядом с которой почти всегда чувствовал себя слишком скованно из-за постоянно натянутой в его сердце тоненькой струнки юношеской влюблённости. Нет, он никогда не видел в Вере объект физического влечения, вероятность таких отношений он почему-то сразу выбросил за пределы возможного. Его связывала с Верой только дружба, но почему-то эта дружба допускала влюблённость – лёгкую, почти невесомую, но всё-таки влюблённость.
Вспоминая минувшее, Виктор теперь обнаруживал в своих прежних чувствах много такого, о чём раньше не догадывался, и потому немало удивлялся себе.
Разумеется, Смеляков и сам изменился за прошедшие годы. Работа в милиции многому научила его, закалила, воспитала бойцовские качества, не имеющие ничего общего с мальчишеской задорной воинственностью и самоуверенностью. Конечно, рядом с Петром Алексеевичем он чувствовал себя совсем незакалённым юнцом, но для того, чтобы потягаться с капитаном Сидоровым, нужен был огромный жизненный опыт. Виктор же, пройдя важный отрезок, всё же находился ещё, как он сам понимал, лишь в самом начале долгого пути.
– Здравствуй! – Вера чмокнула Виктора в щёку. – Как ты?
– Отлично!
Они стояли в центре зала станции «Павелецкая» и кричали, чтобы перекрыть шум поездов. На днях Вере позвонил Борис Жуков и пригласил её с Виктором к себе в гости. Мартовские праздники с усиленными дежурствами остались позади, наступило время обычного режима работы, когда Виктор и Вера могли рассчитать свою занятость, и вот они сумели, наконец, договориться о дне.
– Ты знаешь, что Борис женился? – спросила Вера.
– Я с ним в ноябре столкнулся, когда он в загс намыливался заявление подавать.
– Кстати, я его Ленку знаю, милая девочка, весёлая, только молоденькая слишком.
– Где же ты познакомилась с ней?
– Наши отцы вместе в МИДе работают, в одном управлении, так что мы изредка встречались во время праздничных застолий.
– Надо же! Всё-таки мир удивительно тесен.
– Мир-то не тесен, как сказал один наблюдательный человек, а вот социальная прослойка, в которой мы вертимся, слишком тонка. У Лены ещё старший брат есть, только он от их семьи откололся.
– В каком смысле? – уточнил Виктор.
– Знаешь, мидовцы и внешторговцы стараются своих детей по проторенной дорожке пустить. У всех связи, все могут оказать поддержку. Ну, своего рода клановость, хотя у нас принято называть это преемственностью поколений в профессии. А Саша наотрез отказался поступать в МГИМО, потому что с детства был влюблён в фотодело. Он, кстати, и рисует здорово. Может, сейчас уже бросил это, а раньше отменно рисовал.
– А родители, значит, против?
– Они считали, что фотография – баловство, а не профессия… Мои-то ведь тоже хотели меня в МГИМО пристроить. А у меня почему-то была тяга к юридическим наукам.
– Ты бы могла, как Жуков, на факультет международной журналистики поступить.
– МГИМО есть МГИМО, какой факультет ни возьми. Видела я тамошних девочек… Ну не вписываюсь я туда. Там только и разговоров, какую должность папа занимает, кто в какой загранке бывал… И вообще, девочек туда отдают не для того, чтобы профессию получили, а чтобы мужа подходящего нашли…
– Ты у Бориса бывала раньше? – спросил Виктор после долгого молчания.
– Нет, но в Чертаново меня по службе пару раз заносило. Глухое место. Унылые белые девятиэтажки, очень похоже на крематорий. Впрочем, это во всех новых районах. Боря предупредил, что с автобусами у них беда…
Конечной станцией на зелёной ветке была «Каховская». Сразу возле выхода из метро к автобусной остановке начиналась длинная чёрная очередь, люди галдели, толкались, пытались протиснуться вперёд побыстрее. Автобусы подходили с интервалами минут в десять.
– Хорошо, что мы на конечной садимся! – воскликнула Вера, когда им удалось войти по скользким ступенькам в салон. – Не представляю, как дальше люди входить будут.
– А дальше остановок пять-шесть никто не войдёт, – ответил давно не бритый мужичок, от которого нестерпимо разило луком и вином.
– Почему?
– А водила просто двери открывать не станет. Вот доедем до Чертанова, там понемногу начнут вытряхиваться. Но раньше, даже ежели вам надо выйти, и не мечтайте. Тут в дверях плотно стоят. Ежели вам остановок пять или меньше, то лучше пешком, а то проедете лишнего и придётся обратно ехать…
– До кинотеатра «Ашхабад» далеко? – поспешила спросить Вера, пока автобус ещё не тронулся и продолжал набиваться людьми.
– Далеко, минут двадцать…
– Мы там выйдем?
– Там выйдете, – уверенно тряхнул головой мужичок. – Там уже легко будет…
– Молодой человек, передайте на билетик, – послышался голос из-за спины Смелякова, и женская рука в перчатке сунула ему под нос медный пятачок.
– Какой билетик, мамаша! – бодро рявкнул другой голос.
– Из-за таких вот, как вы, мы и живём так… – возмущённо ответила женщина.
– Из-за каких это таких, мамаша?
– Безбилетников! Порядок надо соблюдать, мужчина! А вы зайцем привыкли, всюду зайцем, всюду на дармовщинку!