Пятая Печать. Дом с привидениями Романова Галина

Третья дверь. Опять неудача. Анна стиснула зубы, чтобы они не стучали. Голова начала кружиться. Она задыхалась от подступающего страха, но заставила себя двигаться осторожно.

В комнате треснула стена. Быстро обернувшись, — она уже почти прикоснулась к четвертой двери — девочка увидела, что дверной косяк вздрогнул, как будто с той стороны в него ломилось нечто огромное. Затрещало дерево. С треском отломился и упал кусок стены.

Четвертая дверь…

Пятая…

Дверной косяк вылетел из стены, ломаясь на части.

Не глядя назад — было слишком страшно смотреть, — Анна кинулась к следующей двери, запаниковав, ударилась в нее всем телом…

И невольно взвизгнула, когда она распахнулась от легкого прикосновения.

Дверь была даже не прикрыта до конца, и девочка с разгона ввалилась внутрь, не удержавшись на ногах и шлепнувшись на четвереньки. Прикусила язык, взвыла — да так и замерла на полу.

Это была спальня. Девочка поняла это, едва увидев большую старинную кровать, чем-то похожую на ее собственную постель. Такой же высоты, с такими же прикроватными столбиками и свисающим над нею пологом. Только тут все было ветхим, расползающимся даже не от прикосновения, а от дыхания сквозняка. И полог и само белье…

Неужели нашла? Анна выпрямилась, взглянула — и прикусила губу, борясь со страхом и отвращением.

На постели действительно лежал труп.

Нет, не скелет, как она себе представляла, а именно труп. Высохшее тело. Мумия, как на картинке в книжке по истории Древнего мира. Пергаментная темная кожа обтягивает череп с войлоком превратившихся в сплошную массу волос. Ввалившиеся глаза прикрыты морщинистыми веками. Рот оскален то ли в последней улыбке, то ли в злорадной гримасе. Чепец наполовину истлел, сполз набок. Высохшие руки, похожие на уродливо искривленные ветки, лежат на покрывале. Та самая бабушка?

Анна сглотнула, не в силах отвести взгляд. Череп… подушка… Она должна сунуть руку туда?

Да, должна и как можно скорее! — сказал внутренний голос. Ибо в коридоре что-то рвалось и ломалось. Нечто лезло напролом и вот-вот будет здесь. Ой мама! Раз… два…

На счет «три» Анна резко выбросила вперед руку, просовывая ее под подушку. От толчка череп качнулся из стороны в сторону — мумия словно протестовала против вторжения. Девочка стиснула зубы, просунула руку подальше. Подушка шевельнулась. Череп качнулся опять, отворачиваясь от нее. Это, как ни странно, успокоило. Анна пошарила внутри, стараясь не думать, что там попадается под пальцы. Труха? Полуистлевшие конские волосы? Нет, не думать об этом сейчас, а то вырвет.

Есть! Что-то твердое, слегка вытянутое. Пальцы намертво сомкнулись на находке, но стоило ей потянуть вещицу на себя, как череп сам собой шевельнулся и посмотрел на нее. Под неплотно прикрытыми веками внезапно вспыхнули зрачки.

Это было уже слишком. Забыв наставления тети, Анна заорала во весь голос и шарахнулась прочь. Споткнулась обо что-то, шлепнулась на пол, отбив копчик, завопила еще сильнее.

Громкий пронзительный вопль был ей ответом. Дом ринулся в последнюю атаку, пытаясь во что бы то ни стало вернуть свою собственность. Две боковые ножки кровати подломились, и труп съехал на пол, запутавшись в одеяле. Послышался треск ветхой ткани — одна из костей пропорола его насквозь, высовываясь в дыру. Это была рука — костлявые тонкие пальцы зашевелились, растопырившись в последней попытке схватить похитительницу.

Развернувшись, Анна на четвереньках бросилась прочь, вскочив на ноги только в коридоре. Дверной проем был разломан чудовищной силой. Комната, через которую она прошла в коридор, вся представляла собой груду обломков. Бежать было можно только дальше по коридору.

Если там не тупик…

Нет. Еще одна лестница. Крутая, узкая. На чердак. А собственно, был ли у нее выбор?

Пол ходил ходуном, доски трещали и подпрыгивали как живые, словно их толкали изнутри. За спиной все ломалось и скрежетало, и слышался странный сухой стук, словно труп поднялся и шагал следом, стуча высохшими пятками об пол, но обернуться и посмотреть, так ли это, было страшно. Споткнувшись на бегу, Анна ударилась коленкой об пол, и доска тут же рассыпалась. Острые края больно впились в кожу. На какую-то долю секунды девочке показалось, что сейчас пол проломится и она упадет, провалится вниз, как под лед на реке. Но в следующий миг она изо всех сил рванулась прочь. Затрещала ткань — она все-таки зацепила и порвала чулки — но думать было некогда. Последним прыжком добралась до лестницы на чердак, проворно, как мартышка, взобралась и…

Ударилась макушкой о плотно пригнанную крышку.

Слезы боли и отчаяния хлынули из глаз. Анна коротко разрыдалась, и больше с досады, чем по трезвому расчету, ударила в крышку тем предметом, который сжимала в кулаке. Ударила больше для того, чтобы выместить на нем свою неудачу, но доски неожиданно сломались. На голову, в глаза, нос и рот полетела труха и мелкая щепка. Самый большой обломок, не крупнее ладони, задел щеку. Но девочке было не до того. Она ударила еще раз, уже нарочно действуя своей находкой как молотком. Еще немного — и крышка была разбита.

Лестница под нею дрогнула — пол, на котором она крепилась, внезапно перестал существовать, осыпавшись грудами обломков между балками перекрытий. Еще бы немного — и Анна полетела вниз в ждущие объятия… чего? Смотреть вниз она боялась. Но, на ее счастье, чердачная лестница оказалась прибита еще и наверху. И хотя два ржавых гвоздя не могли выдержать ее веса, у беглянки было несколько секунд, достаточных для того, чтобы кое-как вскарабкаться на чердак. Лестница, лишившись опоры, рухнула вниз, рассыпаясь на лету.

Здесь, на чердаке, царил такой мрак, что Анна какое-то время просто стояла, вытаращив глаза и расставив для равновесия руки. Слабый свет, слишком слабый, чтобы сориентироваться, лился снизу из отверстия. Оттуда же доносились жуткие звуки — хруст и треск, словно огромный монстр, чавкая, грыз остатки лестницы, как собака грызет кость. Пока он не насытится, у нее есть немного времени… для чего?

Глаза никак не желали привыкать к темноте. Даже ночное зрение ведьмы не помогало. То ли настойка, которую ей дала выпить тетя, перестала действовать, то ли тут было чересчур темно. В спертом воздухе пахло пылью, мышами, гнилью, опавшими листьями, землей, затхлой ветошью. Вытянув вперед руки, Анна двинулась наугад.

И почти сразу пальцы ее наткнулись на что-то липкое. Паутина? Наверное. В следующий миг что-то коснулось щеки. Пощекотало скулу, скользнуло по шее за ворот. Чисто машинально девочка сунулась, схватила крошечный дергающийся комок, отшвырнула прочь. Послышался сочный «плюх», словно разбилось сырое яйцо. Сходство довершил запах тухлых яиц, заполнивший чердак.

— Гадость какая! — Анна постаралась дышать ртом. Но даже так вонь вышибала слезы из глаз.

Из чердачного отверстия долетел странный звук — мягкий толчок и затем грохот. Пол вздрогнул. Кто-то снизу пытался пробиться к ней? Новый удар был сильнее — за шиворот и на волосы с перекрытий чердака посыпался всякий мусор. Что-то маленькое, упав, тут же побежало по руке. Забыв все наставления, Анна завизжала. И дом — и нечто, игравшее роль сторожа, — отозвался на ее страх. Третий удар сотряс чердачный пол.

Натыкаясь на захламлявшие чердак вещи, Анна бросилась бежать. Несколько раз она падала, налетала на какую-то старую мебель. Ушибла вторую коленку, врезалась животом во что-то жесткое, один раз, споткнувшись, угодила ладонями в кучу гнилого тряпья. В другой раз, когда при падении она случайно выронила свою находку и в отчаянии принялась шарить вокруг в ее поисках, пальцы сомкнулись на высохшем крысином трупе. Сообразив, что это, она долго трясла рукой и терла ее о подол юбки.

Ей все же повезло — в торцевых стенах имелось несколько чердачных окошек, и слюдяные стекла в них сломались от времени. Анна наткнулась на одно окошко, выбила кулаками остатки рамы и полезла на крышу, цепляясь за черепицу. Вскарабкалась на самый конек, усевшись верхом и озираясь по сторонам.

Тут, на крыше, было гораздо холоднее, чем внизу. Во всяком случае, наверху дул сильный ветер, и Анна мигом продрогла до костей. Она обхватила себя руками, чтобы хоть немного согреться, и затравленно огляделась по сторонам, стуча зубами от холода.

Кругом царила непроглядная ночь. Смутно виднелись кроны деревьев, растущих на склонах оврага, — черные пятна на фоне темно-серого, в синеву неба. Кое-где небо было светлее — там в вышине ползли облака. Кроме деревьев, крыши и неба, ничего больше различить было нельзя.

Анна почувствовала страх и отчаяние. Легко твердить, что с нею ничего не случится, и совсем другое — оказаться в тупике. Бежать было некуда. Путь обратно в дом ей был заказан. Сейчас страж дома — или что там за чудище грызло и ломало доски и стены? — удовольствовался тем, что изгнал незваного гостя вон и успокоился. Но если границы будут нарушены, он пробудится опять. Тем более что девочка все-таки кое-что утащила.

Поднеся находку к глазам, Анна попыталась ее рассмотреть. Собственно, ничего особенного. Просто цилиндр из непонятного материала с утолщениями на обоих концах. Справа — побольше, слева — поменьше. На каждом вырезаны какие-то символы — в темноте на ощупь трудно было понять, что это за знаки. Главное, что пальцы от прикосновения чуть-чуть покалывало. И вот это — таинственная Печать? Как ею пользоваться? Может быть, как обычной печатью — надавить, оставив в нужном месте оттиск? Или это что-то вроде ключа — все эти бороздки совмещаются с нужными, потом надо повернуть направо или налево, и откроется дверь. Гадать можно до бесконечности. И какое дело, как его использовать? Главное, Анна сейчас замерзнет! Ветер все усиливался, и у девочки зуб на зуб не попадал.

— Мама, — всхлипнула она. — Мамочка… Тетя Маргарита, я…

Она разрыдалась, прижимая кулаки к глазам.

Ветер крепчал, трепал ее юбку, хлопал ею по коньку крыши, свистел в ветвях деревьев. Не сразу до Анны дошло, что эти хлопки приближаются и становятся все громче. Она подняла голову, не веря своим глазам. В темном ночном небе в ее сторону направлялся светлый силуэт.

— Ой…

Большая, чуть ли не с человека, светло-серая птица, чем-то похожая на сову, спешила к ней, борясь с боковым ветром. Порыв донес ее глухой крик:

— Гу-ху-у…

— Я здесь! — со слезами на глазах закричала Анна. Держась одной рукой за конек крыши, она махала другой с зажатой в ней Печатью.

— Гу-у…

Огромная сова пролетела над головой девочки так низко, что той пришлось пригнуться. Заложив вираж, птица помчалась на нее и тяжело приземлилась рядом, давая себя рассмотреть. Ростом она была выше сидящей Анны. Каждое крыло длиной, наверное, с два или даже три аршина. Говорят, где-то далеко в горах живут огромные птицы, которые могут унести в когтях целого барана и даже воруют детей. Наверное, она из таких.

— Ук-гук! — птица повернулась, подставив спину.

Ей предлагают забраться на эту птицу верхом? А почему бы и нет? Летала же она на птицах в воробьиную ночь! Девочка кивнула, поползла к сове, подтягиваясь на руках. Выпустить конек крыши было страшно, но не сидеть же тут до конца жизни? Она кое-как обхватила шею спасительницы руками, и та, еще раз пронзительно крикнув, расправила крылья, падая с конька вниз.

Анна завопила, пряча лицо в пушистом оперении. Они падали! Падали! Падали вниз…

Нет, они все-таки летели.

Девочка подняла голову, щурясь от порывов ветра. Волосы лезли в глаза, нос и рот. Она отплевывалась, пыталась сдуть прядки. Птица летела тяжело, с каждым взмахом крыльев теряя высоту. Но она каким-то чудом перемахнула через верхушки окружавших старый дом деревьев и теперь постепенно снижалась в окружавшие город поля. Еще бы! Тащить такую тяжесть на спине было трудно даже для нее.

Все же Анна была благодарна ей за помощь, и когда огромная сова тяжело приземлилась в бурьян, сползла с ее спины, от полноты чувств обняв на шею:

— Спасибо!

— Гу-ху, — ответила птица и, хлопая крыльями, взмыла в воздух. Сделала над девочкой круг и растаяла в ночи.

До городской окраины было рукой подать. Ноги гудели, болели все ссадины и ушибы. Она замерзла и устала, но, собрав остатки сил, Анна заковыляла к городу.

Прошел, наверное, целый час, когда она наконец добралась до своего дома. Калитка была распахнута настежь. Входная дверь — тоже. Уродливое дерево приветствовало девочку скрипом ветвей, царапнуло сучком по кухонному стеклу, и тут же на крыльце показалась тетя Маргарита. Всплеснув руками, пожилая дама бросилась навстречу девочке, обняла за плечи, помогая одолеть последние шаги и подняться по ступенькам.

Усталая Анна почти ничего не чувствовала. Она смутно ощущала, как ее ведут, поддерживая, по лестнице, как укладывают на постель поверх одеяла, как снимают башмачки, капор, помогают избавиться от верхней одежды. Потом ее голову приподняли за затылок. Губы коснулись края чашки, и горячее питье потекло по языку внутрь. Молоко с медом и травами. Смесь жуткая, но ей пришлось выпить все.

— Вот так. Вот молодец! Вот хорошая девочка, — приговаривала тетя Маргарита. — Умница моя. Милая моя! Вот так… Еще немного! Вот хорошо!

— Тетя, — слабым голосом, уже проваливаясь в сон, пролепетала она. — Я нашла… такая штука… Я… где она?

Обе руки были пусты. Где и когда она выронила Печать?

— Все хорошо. — Тетя погладила племянницу по голове. — Успокойся, моя милая! Спи. Все хорошо! Закрой глазки. Вот так… Вот так! А ты чего тут торчишь? — Это было сказано другим тоном. — Чего тут забыл? Проваливай.

Послышался вздох.

— Ладно, можешь остаться, — сменила пожилая дама гнев на милость. — Все равно ты ничего не сможешь сделать! Но чтобы не мешал ей отдыхать!

С этими словами она вышла, оставив дверь приоткрытой.

Уже засыпавшая Анна открыла глаза. Призрак был где-то рядом. Она его не видела, но ощущала присутствие. Но теперь ей не было страшно. После того, что было в старом доме…

— Я думала, ты плохой, — пробормотала девочка. — А ты хороший… по сравнению с тем… другим…

И провалилась в сон, так и не узнав, что ответил ей призрак.

Анна проснулась и долго лежала в постели, не в силах пошевелиться. Ну и странный же сон ей приснился! Старый дом, привидения, трупы, большие серые птицы… Он был настолько реален, что девочка не удивилась тому, что у нее ноют все мышцы — еще бы, вчера столько бегать! — но, откинув одеяло, она оцепенела от неожиданности.

Ее коленки были совершенно целыми! А ведь она была уверена, что поранила одну из них, когда упала и под нею провалился пол. Ни одной царапины не было на руках и локтях. На щеке — она потрогала — не ощущалось ссадины. И лежавшие на стуле чулки тоже были совершенно целыми. А ведь она их порвала в нескольких местах! И это были те самые чулки, с зашитой пяткой. Маленький шов был на месте, но дырок на коленях — ни одной.

Девочка села на постели, потерла руками лицо. Потом тихо оделась, прислушиваясь к ощущениям собственного тела. Да, чувствовалась усталость, как будто она не спала всю ночь и лишь под утро сомкнула глаза. Но в остальном…

Одевшись, бросилась искать тетю. Та сидела в гостиной в кресле с рукоделием на коленях и поднялась навстречу племяннице:

— Проснулась наконец-то, сонюшка?

— Тетя, а что вчера было? — с порога выпалила Анна.

— Как это — «что»? Ничего особенного не было.

— Я вечером уходила из дома…

— Куда? Как ты посмела? — Тетя Маргарита грозно сверкнула глазами из-под очков.

— Но вы сами меня отпустили, — оторопела девочка. — За Печатью… Мне обещали показать Мертвый Дом, в котором она хранилась…

— Кто?

— Де-девочки… — пролепетала Анна, смущенная тоном тети.

— Ах девочки! — Пожилая дама рассмеялась. Перемена была столь разительна, что Анна удивилась. — Милая моя, ты вчера действительно весь вечер болтала о девочках. О том, что, кажется, у тебя появились подружки. А потом отправилась спать.

— Спать?

— Да. И тебе приснился сон.

— Сон? — тупо повторила Анна, не в силах скрыть своих чувств.

— Ну конечно, моя милая! Вечером расскажешь. А сейчас, — тетя обняла ее за плечи и повела к выходу, — тебе надо позавтракать и спешить в гимназию. К первому уроку ты наверняка опоздаешь, но ко второму должна успеть. Я напишу записку, что ты приболела, и чтобы тебя не ругали за опоздание.

— Сон, — пробормотала Анна. — Это был только сон?

— А ты как думала? Тебе все приснилось.

— И про советы, которые вы мне давали? И про Печать?

— Приснилось, — категорично повторила тетя.

Анна почувствовала разочарование. Но ведь ее руки и ноги были целыми, без единой царапины. И одежда тоже. И Печать… Девочка вспомнила, что не знает, как и куда ее дела. Только во сне вещь может пропасть вот так внезапно. Значит, правда? Значит, ночного похода не было? И Мертвого Дома не существует… Задумавшись, она села на стул, придвинула тарелку с овсяной кашей.

— Ты рассказывала вчера о том, что девочки хотели тебя куда-то пригласить, — напомнила ей тетя. — Может быть, тебя это так потрясло, что ты сама и вызвала себе такой сон про старый дом.

— Может быть, — уныло согласилась Анна, ковыряя ложкой кашу. — Тетя, а можно, я не пойду на уроки?

— Нет. — Пожилая дама поднялась. — Ты пойдешь. Завтра или послезавтра — может быть, и останешься дома, но вот сегодня пойдешь обязательно. Хотя бы для того, чтобы самой разобраться с девочками, которые тебе приснились. Ешь. Я пока напишу записку и объясню твое опоздание!

В кашу были покрошены кусочки груши. Тетя Маргарита их терпеть не могла и никогда не ела, предпочитая яблоки. И вдруг… Терзаясь догадками, Анна подняла голову, окинула взглядом кухню — и вздрогнула.

На противоположной стене проступило три слова:

«Это не сон».

Анна спешила в гимназию, не чуя под собой ног. Только встретившись с одноклассницами, она сможет понять, где сон, а где явь. И пусть над нею будут смеяться — что ж. Зато она узнает правду.

Конечно, она опоздала, когда девочка, задыхаясь от быстрой ходьбы, добралась до ворот, уже полчаса как прозвенел звонок на урок. Но в классы никто не спешил. Девочки, от самых младших, до самых старших, толпились в коридоре. Слышался гул голосов, всхлипы, удивленные восклицания. Куда-то пробежала расстроенная классная дама. Отдельной группой стояли горничные, няни и гувернантки, провожавшие воспитанниц на уроки. Они испуганно шептались, озираясь по сторонам. Похоже, занятия отменили.

Появление Анны поначалу никто не заметил. Она протолкалась сквозь толпу, отыскав своих одноклассниц.

— Ты? — вытаращилась на нее Илалия. — Пришла?

— Да. Я опоздала. Проспала… Мне тетя записку написала… Вот! — Анна полезла в сумку. — А что случилось? Почему нет уроков?

— Девочки пропали!

Рука с протянутой запиской замерла в воздухе:

— Кто?

— Ламбрехт, Сущевская и…

— Застольная, — пробормотала Анна.

— Что? — Ее услышали. — А ты откуда знаешь?

Молчать! Не выдавать себя! Если кто-то узнает, что она была последней, кто их видел живыми… если хоть одна живая душа узнает, где они были…

— Я просто… просто вы помните, о чем мы вчера говорили? — выкрутилась Анна. — Они еще предлагали мне сходить в какой-то старый дом.

— Я помню, — кивнула Илалия. — А вы разве не ходили?

— Я не знаю, ходили ли они. — Анна постаралась, чтобы ее голос звучал спокойно. — Меня тетя не пустила. Но они, наверное, пошли.

— В Мертвый Дом? — девочки переглянулись, сблизили головы, зашептались.

Анна прислушивалась. Про Мертвый Дом она знала и теперь внимала подробности.

Да, это была правда. Про дом, называемый Мертвым, так или иначе знали все дети. Взрослые смеялись над детскими фантазиями, осаживали их. Но дети продолжали время от времени бегать на его поиски. Самое интересное, что в его существование верили до определенного момента. Становясь старше, подростки, а потом и взрослые то ли забывали про него, то ли переставали верить. Даже те, кому когда-то выпадала удача отыскать дорогу к Мертвому Дому, — и те заявляли, что все это сказки и городские легенды, не имеющие под собой основания. Тем более что далеко не все из детей, ходивших туда, возвращались домой. Про это тоже все помнили. И когда исчезал еще один ребенок, только другие дети и знали точно, что случилось. Взрослые пытались находить другие причины, несмотря на то что в своем детстве в его существование верили. И теперь девочки не сомневались, что их исчезнувшие подруги все-таки отправились в Мертвый Дом.

Занятия в тот день тем не менее, хоть и с опозданием, но начались, однако никого к доске не вызывали, никого особенно не ругали за неопрятную форму, за невыполненное домашнее задание или забытую тетрадь. Учителя ограничивались тем, что давали самостоятельные работы — прочесть главу из учебника и написать потом ответы на вопросы по прочитанному материалу. На арифметике их просто посадили решать примеры, а уроки сольфеджио отменили вовсе — пианистка так плакала, что просто не могла сосредоточиться. На переменах на третьеклассниц с печальным и сочувствующим любопытством посматривали все. Даже те учителя, которые вели занятия в других, старших, классах, и то скорбно кивали головами.

Сами девочки ходили притихшие. Пустые парты Валерии Вышезванской и ее подруг Анастасии, Калерии и Конкордии невольно притягивали взгляд. Анна поймала себя на мысли, что то и дело оборачивается назад на стол, который занимала Анастасия Сущевская. Все девочки сидели вместе, держась поблизости, и в центре класса обнаружилось как бы пустое место.

Еще на первом уроке классная дама решила было пересадить учениц так, чтобы как-то заполнить пустоту.

— Так, — промолвила она, опасаясь смотреть на класс, — я решила вас пересадить. Ольчевская! Ты сядешь вот сюда. Гавердовская, ты вот за эту парту, а…

— Простите, — Илалия покраснела, как маков цвет, — но можно я останусь на месте?

— Я тоже не хочу пересаживаться, — пискнула маленькая Фаина и втянула голову в плечи, становясь еще меньше.

— Почему? Эти места ближе к доске и…

— Но это место Калерии. — Илалия указала на парту. — Я не хочу его занимать.

— А там сидела Валерия, — совсем тихо, по-мышиному, пропищала Фаина. На глазах ее показались слезы.

— Девочки, как это понимать? — опешила классная дама.

— Я не хочу. — Фаина уже плакала. — Не хочу на это место! Это стол Валерии! Я не стану его занимать… Пожалуйста! Очень вас прошу!

— Хорошо, — сдалась классная дама. — Тогда на это место сядет… Железняк!

Но и эта девочка упрямо отказалась покидать свое место на задней парте. Весь класс взбунтовался — никто не хотел садиться за опустевшие парты. И в конце концов все осталось по-прежнему.

Когда Юлиан открыл глаза, было уже светло. Открыл — и тут же закрыл их снова. Яркий свет с непривычки больно резанул по зрачкам. Юноша тихо застонал.

— Очнулся? — послышался рядом незнакомый голос.

Он осторожно разомкнул ресницы, одновременно прислушиваясь к ощущениям. Выходило, что он лежит на жесткой постели, укрытый меховым тулупом. Пахнет дымом, домом, печеным хлебом, молоком. От тулупа несет овчиной. Рядом умиротворяюще мурлычет кошка, потрескивает в печи огонь. На улице, если прислушаться, слышен шум. Обычный деревенский шум.

Юноша наконец открыл глаза. Над ним склонялась старушка. Вязаная кофта поверх рубахи, простая понева, передник, темный платок на голове.

— Очнулся? — повторила она. — С возвращением с того света, болезный…

Юлиан кашлянул, повел глазами, окидывая взглядом скромную, даже в чем-то бедную избу. Печь, стол, полати, пара сундуков. Он лежал на лавке недалеко от двери. Мурлычущая кошка обнаружилась у изголовья.

— Где я?

Собственный голос показался чужим.

— Пить…

— Сейчас, милый. — Старушка взяла ковшик. — На-ка вот, я травки заварила…

От слова «травки» ему сразу все вспомнилось.

— Нет! — Он шарахнулся от ковшика с темным отваром так, словно там плавали дохлые лягушки и черви. — Молока! Есть молоко?

— Чего ты? — обиделась старушка. — Травки хорошие, сама собирала. Я всех ребят в округе пользую этими травками!

Юлиан застонал сквозь зубы. Ну что за невезение! Спасся от одной ведьмы, чтобы угодить к другой? Впрочем, судя по всему, старушка не обладала колдовскими силами. Он либо напрочь лишился своих способностей видеть невидимое, либо она была самой обычной женщиной.

Качая головой и ворча что-то насчет нынешней молодежи, старушка все-таки нацедила ему в другой ковшик немного молока. Юлиан не стал отказываться. Он по опыту знал, что молоко, как и всякая живая жидкость, сама по себе оберег от любого зловредного колдовства. Особенно если украдкой прочитать заговор на защиту.

Выпив молока, Юлиан почувствовал себя настолько лучше, что попытался приподняться на локтях, осматривая дом уже внимательнее. Судя по обстановке, жили здесь одинокие старики, которым если и помогали родня и соседи, то от случая к случаю. Надо будет их отблагодарить за помощь, как только представится такая возможность.

— Где я нахожусь?

— В Залипках. Село наше Залипки прозывается.

Это название юноша слышал впервые. Да он вообще мало что знал об окрестностях Дебричева.

— А до города далеко?

— Да верст двадцать будет с лишком.

Эва, куда его забросила ведьма! Не на другой конец света, но все-таки… За день столько не прошагаешь, тем более в его состоянии и по осенней грязи.

— А давно я тут лежу?

— Да второй день всего и пошел. Мужик мой тебя за околицей углядел — слышь, порты-то твои белели в траве, вот и заметил. Спина вся в синяках, ноги в кровь сбиты… Кто тебя так?

— Ведьма одна, — скрипнул зубами юноша. — Вот что, бабушка, мне надо в город вернуться.

— Воротишься, непременно воротишься. — Старушка захлопотала. — Вот отлежишься день-другой и воротишься. Ты сам-то откуда?

— Из столицы. По важному делу приехал. Меня зовут Юлиан… — он осекся. Внезапно дошло, что все необходимые бумаги и вещи остались в доме у той ведьмы. Он же поставил саквояж на лавку, разобрав только частично, — а ночью угодил в подвал. А что, если ведьма выкинула его добро в канаву? Или, чего доброго, устроила так, что теперь все уверены, что он умер? Нет, надо возвращаться!

— Я должен вернуться как можно скорее. — Он сделал усилие и сел на постели.

— Ишь чего удумал? — Старушка кинулась укладывать его обратно. — Только-только очнулся — и уже бежать нацелился! Вот они какие, нынешние-то! Нет бы хоть дух перевести, порадоваться, что из ведьминых лап живым выбрался, — а он бежать надумал!

— Пока я тут у вас лежу, в Дебричеве могло произойти все что угодно, — стоял на своем Юлиан. Он держался так стойко, что в конце концов старушка махнула рукой — мол, вечером воротится ее старик, там и решат, чего делать.

Хозяин дома, выслушав гостя, согласно кивнул головой. На другое же утро еще до рассвета юноша пустился в путь, но к тому моменту, когда он добрался до города, все уже случилось.

Юлиан прибыл в Дебричев только перед самой вечерней. Попросил доставить себя в центр города, к главному управлению полиции. Спрыгнул с телеги, приказав подождать, и решительно направился в кабинет к начальнику управы.

По счастью, тот был на месте — расхаживал по коридору, распекая стоявших перед ним навытяжку городовых.

— Это возмутительно! Это позор! Это никуда не годится! — еще на подходе услышал Юлиан его голос. — Я просто не нахожу слов! Вот как вы это можете объяснить?

— Виноваты, ваше благородие… Прощения просим, — вразнобой забормотали городовые. — Обещаем…

— Что обещаете?

— Отработаем! Исправим!

— Что исправите? — уже взвыл начальник полиции. — Что, если мы сами не знаем, что происходит?

— Ваше благородие, виноваты! — опять заблеяли городовые. — Мы ж это… того…

Юлиан приостановился, не желая попасть под горячую руку, но его все равно заметили.

— Марш на работу, — отмахнулся начальник полиции. — Смотреть в оба! Следить и докладывать мне обо всем! И вот я вам! — Он погрозил городовым кулаком и повернулся к посетителю: — Что еще?

Юноша сделал шаг, невольно одергивая одолженную у крестьян свиту:[6]

— Я пришел, чтобы сделать заявление.

— О чем?

— Четыре дня назад на меня было совершено покушение. Меня похитили и почти двое суток продержали в…

— Кто? — перебил начальник полиции.

— Ведьма. Мне известен ее адрес и…

— Ведьма? Это ваша работа, вам, в Третьем отделении, за это деньги платят! У нас тут свои проблемы, а вы сами со своей ведьмой разбирайтесь! И вообще, где вы были все это время?

— Я же говорил — меня захватила ведьма и держала у себя в подвале до тех пор, пока… Что? — До Юлиана внезапно дошло, о чем ему говорил собеседник. — Какие проблемы?

— Какие у нас еще могут быть проблемы? — вспылил начальник полиции. — Так, провинциальные мелочи, не стоящие внимания! Вам, столичным штучкам, только ваши дела кажутся важными! Вы дальше своего носа и не видите никогда, особенно в этом вашем Третьем отделении! Если вас ведьма похитила, она же вас и отпустила! Так из-за чего огород городить? У нас тут сейчас дела поважнее. Нам не до таких мелочей! Если я лишусь своего места, то точно не из-за вас! Похитили его! Как похитили, так и отпустили… А тут, — он махнул рукой, — и как подступиться-то, не знаешь!

Юлиан стиснул зубы. Он не ждал столь гневной отповеди.

— Что-то случилось?

— Догадались наконец, господин хороший! — фыркнули в ответ. — Случилось!

— Может быть, я чем-то могу помочь?

Начальник полиции несколько раз глубоко вздохнул и на мгновение утратил весь напускной гнев. Перед Юлианом стоял усталый и чем-то напуганный человек.

— Дети пропали, — помолчав, промолвил он.

— Какие?

— Трое. Три девочки. Все дочери уважаемых людей в городе. С позавчерашнего дня никак найти не можем. Уже в который раз все в округе обыскали. Уж куда только не заглядывали — и Дебрянку с сетями вдоль и поперек прошли, и в овраги лазили… Как в воду канули!

— Девочки, — повторил Юлиан. Сразу вспомнилась Анна — единственная девочка, которая была ему знакома в этом городе. — Какие девочки?

— Гимназистки.

— Расскажите мне все! — попросил юноша. — Как их зовут? Что уже известно?

Свои проблемы показались ему надуманными. В конце концов, в чем-то начальник полиции был прав. Его отпустили довольно быстро, особых неприятностей похищение не доставило. Такое впечатление, что ведьма захватила его сгоряча, а потом просто поняла, что натворила. Или ей было нужно просто-напросто изолировать его на пару дней, чтобы он не вмешался в… во что?

Ладно, это можно выяснить позже. Сейчас другое. Пропавшие дети.

После занятий девочки из третьего класса расходились притихшие, провожаемые сочувственными взглядами всей гимназии. Анне такое внимание претило. И когда к ним заходил директор, чтобы сказать, как он переживает за их подруг, и когда к ним обращалась классная дама, и когда перед уроком расплакалась учительница сольфеджио — ей больше было жалко, что она никогда не услышит, как пела Калерия, — и когда сочувствие пытались выражать старшеклассницы. Ей было противно и тяжело. Она мечтала поскорее убраться отсюда, остаться одной и как следует обо всем подумать.

И настроение у нее стало еще хуже, когда она увидела, что во дворе у самых ворот стоит какой-то человек.

Конечно, она его узнала, несмотря на то что Юлиан как-то странно похудел и осунулся, словно со дня их последней встречи прошло несколько лет. Будто он недавно был тяжело болен и только-только встал с постели. Он был в серо-синем мундире городового. Тот был ему немного велик, отчего юноша казался моложе. На вид сейчас ему никто бы не дал больше шестнадцати-семнадцати лет, и многие старшеклассницы, проходя мимо, задержали на нем взгляд. А сочинительница стихов Аглая Солонцовская даже вздохнула: «Какой хорошенький!» — и подмигнула юноше. Тот в ответ покраснел, отчего девушки хором захихикали. Анне почему-то стало стыдно. Она остановилась на ступенях крыльца, не в силах сдвинуться с места.

— Ты чего? — Илалия толкнула ее локтем.

Девочка не ответила — в этот миг Юлиан нашел ее глазами и пошел навстречу, к удивлению окружающих.

— Здравствуй.

Краем глаза она увидела, как оцепенела Илалия, как застыли остальные, как вывернула шею Аглая Солонцовская.

— Здравствуйте… А… вы… ты…

— Вообще-то у меня есть дело к директору гимназии, — промолвил Юлиан, — но прежде я бы хотел побеседовать с тобой.

Они стояли на крыльце в толпе удивленных девочек и смотрели друг на друга — Юлиан на пару ступенек ниже, так что их глаза оказались почти на одном уровне. Стояли и не замечали остальных. И Анне ужасно хотелось, чтобы все вокруг исчезли, оставив их вдвоем. Тогда она, по крайней мере, не будет так краснеть и смущаться. И сможет поднять глаза и прямо взглянуть на… Ну чего он так смотрит, что от его взгляда ей даже жарко?

— Зачем вы пришли? Теперь они мне прохода не дадут — будут спрашивать, зачем да почему ко мне приходили из полиции! — прошептала Анна.

— Не обращай внимания. Я просто хотел поговорить с тобой!