Пятая Печать. Дом с привидениями Романова Галина
— Но и допустить, чтобы все испортил этот ведьмак, тоже не имеем нрава!
Анна подслушивала, затаив дыхание. Ей было страшно и интересно. Ведьмы говорили про Печать. Про ту, о которой ей сама позавчера рассказывала тетя Маргарита, как о той, что может храниться в старом доме. В доме, куда проникнуть может только ребенок, ибо такие на него наложены чары. В доме, который, по словам той же тети, Анне просто-напросто приснился!
— Это что же выходит? — прошептала девочка, обращаясь к призраку. — Она меня обманула?
Наверное, ее голос прозвучал слишком громко, потому что голоса вдруг умолкли.
— Кто это там? Анна?
Девочка оцепенела. Бежать? Но она бы не успела. Не зная, что предпринять, она замерла, отчаянно пытаясь придумать оправдание. Может быть, сослаться на плохой сон? Или на то, что ей захотелось в туалет? Или…
Мрак окутал ее. Ледяной мрак, от которого в груди замерло дыхание. Анна зажмурилась до звона в ушах и зеленых пятен под веками, прилагая отчаянные усилия, чтобы удержаться на ногах. Как сквозь вату, до нее донесся скрип двери и голос тети:
— Кто здесь? Анна?
Язык прилип к небу. По спине потекла струйка пота.
Из комнаты что-то спросили.
— Это все он. Бродит, как неприкаянный… Отвлекает только! Смотри у меня. Еще один звук — и не посмотрю на то, кто ты есть! Развею — и будь что будет! Ты и так мне достаточно крови попортил, проклятый! Я тебе говорила, что терплю тебя до первой твоей выходки? Можешь считать, что ты доигрался! Ты ухитрился сделать так, что она перестала тебя бояться, а я смогу сделать так, что она тебя возненавидит!
Выпалив это, тетя Маргарита вернулась в гостиную к остальным ведьмам. И только тогда мрак схлынул, позволив девочке нормально дышать. Она прислонилась к стене, смутно понимая, что произошло. Тетя стояла всего в нескольких шагах от племянницы, но не видела ее.
— Это сделал ты? — прошептала девочка, когда смогла восстановить дыхание.
Ответом был тяжелый прерывистый вздох.
— Но почему?
Впрочем, ответа не требовалось. Тетя могла наказать племянницу, и призрак закрыл ее собой. И теперь наказание будет грозить уже ему.
— Я… не возненавижу тебя, — прошептала девочка. — Так и знай!
Протянула руку, пытаясь нащупать своего спасителя, но встретила только пустоту.
К вечеру второго дня мальчишка пришел в себя. К тому времени весть о найденыше добралась до города. Юлиану через полицейское управление сообщили о том, что в ближайшем селе объявился какой-то незнакомый парнишка, и юноша поспешил туда. Уже было известно, что пропало не трое, а четверо детей — три девочки и мальчик, служивший в доме одной из них. Но он был холопом, его отдельно в розыск не объявляли, и молодой ведьмак отправился в путь на свой страх и риск.
Дом деревенского знахаря, где отлеживался найденыш, стоял немного на отшибе и в стороне от проселка. Дом был старым, но добротным. Сразу видно — строился на века. Юлиан выпрыгнул из дрожек, едва те остановились, и бегом кинулся по траве к массивному, срубленному из бревен крыльцу.
Знахарь в одной рубахе и портах, босой, с подвязанными шнурком волосами мешал большой ложкой какое-то варево в котле. Он не удивился вбежавшему юноше.
— Никого с собой не привел? — вместо приветствия бросил знахарь.
— А должен был? — Юлиан огляделся.
Он не особенно удивился, заметив присевшую в уголок кикимору. Шорох и воркотня под печкой свидетельствовали о том, что там прячется целый выводок домовят. На чердаке и в подвале тоже наверняка было полным-полно мелкой нечисти, но шуликунов не было. И то ладно. Не скоро забудутся их щипки и тычки.
— Да как сказать. — Знахарь прищурился, пронзая его взглядом удивительно светлых лучистых глаз. — За иным столько всего тянется — не враз излечишь. А другого и лечить не возьмешься — так все запущено.
— А у меня что? — Юлиан обернулся через плечо, словно за спиной мог волочиться настоящий хвост.
— Висит на тебе родовое проклятие, — со вздохом ответил знахарь. — Аль сам не чуешь, ведьмак?
— Чую, — кивнул юноша. — Только как снять?
— Никак, — отрезал знахарь. — Обрубишь эту нить — в пропасть рухнешь. Она тебя в жизни и держит.
Юлиан кивнул. Он догадывался, что речь шла о проклятии рода князей Дебричей.
— Но я из побочной ветви, — попробовал возразить он.
— А все едино. Глянь. — Знахарь указал на окно. Юноша послушно выглянул.
Подле дома росла береза. От крыльца была видна только ее верхушка, но из этого бокового окна можно было разглядеть, что когда-то ствол березы отломился на высоте чуть выше человеческого роста. Грубый слом, как обломок кости, еще белел. Но чуть ниже, прямо из ствола, росла молодая ветка. Она тянулась вверх, заменив собой верхушку, и в будущем обещала превратиться в полноценное, хотя и кривое, дерево.
— Вот, — сказал знахарь. — А корень-то один. Понял?
— Давно понял, — кивнул юноша. — А где мальчик?
— Вон там, за занавеской. Сходи. Поговори с ним.
Юлиан направился вглубь единственной комнаты, где за печкой один угол был отгорожен полосатой тканью. Откинул край.
На лавке лежал, разметавшись, подросток лет четырнадцати-пятнадцати. Бледный лоб был в испарине. Он дышал неровно, с хрипами. Дотронувшись до его запястья, юноша ощутил сильный жар.
— Что с ним?
— Простудился сильно. Я уж его в баньке парил, да толку-то… Не простая это простуда. Что-то еще из него жизнь вытягивает. Моих сил не хватает. Так что поспешай, ведьмак.
Юлиан присел рядом на лавку, провел рукой по волосам подростка. Ему не надо было сосредотачиваться, чтобы понять, что на мальчишке, как паутина, висят смертельные чары. Он был не просто болен — он должен был умереть в скором времени. Все искусство деревенского знахаря может только продлить ему жизнь на некоторое время. Но кто наложил чары на обычного паренька? Что случилось?
— Эй. — Он достал из кошеля на поясе маленький круглый камешек с дырочкой, нанизанный на шнурок, раскачал перед лицом подростка. — Ты меня слышишь?
Камешек качнулся подобно маятнику, и вдруг замер, словно его удерживала на месте невидимая рука. Потом начал качаться опять — вправо-влево с равномерностью механизма.
— Ты меня слышишь?
Сомкнутые веки подростка затрепетали. Он приоткрыл глаза. Сначала мутный взгляд его зацепился за раскачивающийся камешек. Зрачки забегали, следя за ним.
— Слышу, — шевельнулись сухие обветренные губы.
— Как тебя зовут?
— Про… Пров-ка, — по слогам выдавил подросток.
— Где ты живешь, Провка?
— Сущевских мы.
Юлиан резко выдохнул. Среди пропавших была Анастасия Сущевская.
— Как ты здесь оказался?
— Не знаю. Бежал. Устал. Упал.
Юноша хмыкнул. До города было верст пять с лишком. Мальчишка столько пробежал? Без остановки?
— Ты знаешь Анастасию Сущевскую?
— Да.
— Ты ее видел?
— Да.
— Ты знаешь, что с нею случилось?
— Нет.
— Где она?
— Не знаю.
— Мне сказали, что ты вышел из дома вместе с нею.
— Да.
— Куда вы пошли и зачем?
— Дом.
— Вы пошли к Мертвому Дому?
— Да.
Юлиан задержал дыхание. Что ж, уже есть что-то важное.
— Что это за место?
— Старый дом. Мертвый.
— Чей это дом?
— Не знаю.
— Где он стоит?
— Далеко…
Мальчик застонал, морщась от боли, тихо всхлипнул, и знахарь, который, оказывается, чутко прислушивался к разговору, кинулся к нему, неся плошку с каким-то настоем. Юлиан принюхался — пахло травами и медом. Приподняв голову подростка, знахарь едва ли не силой влил ему в приоткрытый рот несколько капель настоя, потом провел рукой над лицом, словно стирая что-то. Пробормотал короткий заговор от лихоманки, окропил тем же настоем изголовье и изножье постели. Остаток поставил на пол под лавку.
Когда он отошел, Юлиан вернулся на свое место.
— Где этот дом?
— Во рву… за стено-о-ой. — Мальчишка опять застонал, и юноша с тревогой обернулся на знахаря. А вдруг тот решит, что он и так уже задержался и надо его выставить вон? Но решил рискнуть:
— Что вы там делали?
— Пошли…
— Зачем?
— Не знаю.
— Вы не знали, зачем пошли в старый дом?
— Не знаю. Велели…
Ну, разумеется! Подросток был просто в услужении. Ему приказали сопровождать Анастасию Сущевскую, и он пошел, раз приказано.
— Ты помнишь, как ты оказался здесь?
— Бежал. Упал. Не помню.
— А где Анастасия Сущевская?
— Не знаа-а-аа…
Он зашелся в лихорадочном лающем кашле. Знахарь возник рядом, решительно отстранил Юлиана.
— Погоди пока. Слабоват еще парнишка. Пущай отдохнет, авось потом еще чего-нибудь вспомнит. Я тогда знать дам. А пока — ступай себе. Пора и честь знать.
Юлиан вздохнул. Хозяин дома был прав. Он и сам видел, что подросток болен. И тут явно не только простуда. Что-то странное и страшное унес он на себе из того дома.
— Мне нужна любая мелочь, — произнес он, отступая к дверям. — Любая зацепка и как можно скорее.
— Понимаю. Тебя где искать?
— В Дебричеве. На постоялом дворе у вокзала. Юлиан Дич. Я там один такой…
В молодости губернатор Авксентий Вышезванский часто бывал в столице, Владимире-Северном, и видел там вокзал — заведение, совмещавшее в себе гостиницу, ресторан и театр. И, усевшись в губернаторское кресло, решил завести себе такой же вокзал. Сказано — сделано. Правда, в тихом Дебричеве столичная штучка не прижилась — слишком много было конкурентов и слишком мало посетителей. И постепенно вокзал полностью перестроился. Постоялый двор у вокзала, например, представлял собой что-то вроде ночлежки. Как правило, там коротали ночное время те, у кого не было времени или средств, чтобы поискать жилье в городе. От нескольких часов до одного дня — больше тут никто не задерживался. Юлиан был исключением из правил — он жил там уже вторые сутки и собирался пожить еще. В гостиницу «Святой Сазоний» путь ему был заказан, квартировать у кого-либо еще из горожан он после столкновения с ведьмой опасался. Начальник полиции мог бы поселить его в одну из камер предварительного заключения, но это означало подчинение строгому тюремному распорядку. Да и не хотелось Юлиану в тюрьму. Даже на таких условиях. А на привокзальном постоялом дворе и плата была невелика. Почти все вещи его пропали — ведьма, захватившая его, большую их часть просто выкинула в мусор. Тот же начальник полиции дал взаймы пятьдесят рублей и распорядился выдать сменную пару казенного — тюремного — белья. Не бог весть что, но хотя бы рубашку можно было сменить. Юноша очень жалел о потерянных вещах — пока жил в приюте, он практически не имел ничего своего и теперь переживал потерю особенно остро.
Чтобы деревенский знахарь сполна проникся важностью задачи, Юлиан выдал ему серебряный рубль, пообещав еще столько же за дальнейшие труды. После чего отправился восвояси. Дел предстояло много — и сначала разузнать, что и кому в округе известно про Мертвый Дом в низине за стеной. Он чувствовал, что его основное расследование наконец-то сдвинулось с мертвой точки.
Глава 15
Гимназию свою Анна не любила, и особенно сейчас, когда там такое творилось. Сегодня туда вообще не хотелось идти — надо было разобраться с тем странным сном, с родной тетей, с призраком, со всем тем непонятным и пугающим, что произошло в ее жизни за эти дни. Девочка с трудом перебирала ногами, еле-еле плелась и уже предчувствовала выволочку от классной дамы за опоздание. «А, ладно! Скажу, что так переживала за пропавших одноклассниц, что забыла о времени!» — решила она.
Но, уже подходя к зданию гимназии, белокаменному, с колоннами, она заметила, что на дворе пусто и непривычно тихо. Обычно даже когда занятия уже начались, тут было больше народа — прогуливаются гувернантки и няни, ожидая своих воспитанниц. Спешит на второй урок какой-нибудь учитель. Выскочит из ворот посланный директором с поручением курьер. Дворник шаркает метлой. А сейчас все словно вымерло. «Как во сне!» — подумала Анна и ущипнула себя. Нет уж, второй раз такой реалистичный сон присниться просто не может… Тем более что и не сон это, оказывается.
Дворник, кстати, оказался на месте. Он присел на табурет на крыльце, Анна его поначалу не заметила и вздрогнула, когда ее окликнули:
— Эва, а ты-то куда собралась, барышня?
— На уроки. — Анна взялась за дверную ручку.
— Нет уроков. — Дворник шмыгнул носом и, привстав с табурета, сплюнул через перила крыльца на траву. — Отменили уроки.
— А почему? — Откровенно говоря, девочка только обрадовалась, но изобразила на лице тревогу и разочарование.
— По особому распоряжению. В связи с трауром! — Дворник продемонстрировал черную тряпицу, повязанную на рукаве.
Послышались шаги. Анна поспешно отпрянула. На пороге показались директор гимназии, всхлипывающая учительница музыки и сольфеджио и еще несколько человек из младшего обслуживающего персонала. Многие женщины старательно вытирали глаза. У директора на рукаве тоже был черный креп.
— Вы что здесь делаете? — заметил он девочку.
— Я, — та поспешно спрятала сумку с книгами за спину, — на уроки пришла… Опоздала и…
— Как фамилия? — сдвинул брови директор.
— Си… Сильвяните, — прошептала она.
Учительница музыки торопливо зашептала ему на ухо. Мрачное лицо директора чуть смягчилось.
— Идите домой, ученица Сильвяните, — промолвил он. — На три дня уроки отменены в связи с городским трауром. Приходите в следующий понедельник.
— А почему? Это из-за девочек…
Взрослые уже затопали с крыльца, обходя ребенка. Задержалась учительница музыки.
— Из-за похорон… Вы не знаете, Сильвяните, — голос ее дрогнул, — Валерия Вышезванская умерла. Вчера вечером…
Она разрыдалась, пряча лицо за платком.
— Валерочка, — слышались всхлипы, — такой чудный голосок… такая милая, тихая… умная и добрая девочка… Какое горе!
Анна стиснула зубы.
— Да, — только и удалось ей выдавить.
— Идите домой, — повторила учительница.
— А вы?
— Мы — прощаться. В собор на отпевание, потом на кладбище…
— А можно, я с вами? — рванулась с крыльца Анна. — Тоже попрощаться?
Домой уже расхотелось. А просто так ходить по улицам? Еще чего! Даже тревога за судьбу призрака как-то отступила. Ведь это так или иначе сделала она! Она хотела отомстить Валерии Вышезванской за ее поведение — и вот, пожалуйста. Ее обидчица мертва. А ее сообщницы… они, наверное, тоже.
Взрослые не стали гнать девочку, но Анна все равно держалась в сторонке. А вдруг заметят? Вдруг накажут? Вдруг не разрешат подойти и посмотреть?
По счастью, до главного городского собора идти оказалось недалеко — через две улицы на третью. Там уже собралось полным-полно народа — практически все первые лица города с семействами, все соседи, просто любопытные и зеваки. Анна заметила мальчишек — судя по форменным курточкам, они сбежали с уроков своей гимназии, чтобы поразвлечься, решив, что чужие похороны и такая толпа всяко интереснее, чем иксы, игреки, склонения неправильных глаголов и даты жизни Александра Македонского. На Анну они посматривали с заговорщическим и подозрительным видом — своя сестра-прогульщица или маменькина дочка? Анна показала самому наглому язык и поскорее убралась подальше.
Сделать это было легко — в такой толпе и взрослый растворится без следа, не то что ребенок. Ее толкали локтями. Несколько раз посылали замечания: «Девочка, ты откуда? Ты чья? Куда ты спешишь?» — Она ничего не слышала. Ею владел не страх, а просто нежелание оставаться на одном месте.
Проталкиваясь в поисках удачного местечка — и просто толкаясь, — Анна внезапно заметила Юлиана. Тот стоял в первых рядах, рядом с двумя какими-то незнакомыми девочке мужчинами. Один был в мундире полицейского, другого она видела в первый раз. Юноша казался таким мрачным, что в первый момент девочка даже его пожалела. Наверное, у него неприятности.
Пока она раздумывала, в конце улицы послышалась музыка, стук колес и цокот копыт. Толпа заволновалась. Показался катафалк, на котором был установлен гроб. За ним шли родные и близкие. Городской оркестр играл печальную музыку, от которой у Анны защипало в носу. Четыре вороные лошади с черным плюмажем на головах, — двигались неспешным шагом. Губернатор города господин Авксентий Вышезванский шел рядом с катафалком. Его супругу под руки вели сзади. Анне вдруг стало страшно, и она попятилась, пытаясь смешаться с толпой. Пальцы сами собой сложились в фигу, отгоняющую зло. «Со мной ничего не случится! Со мной ничего не случится!» — мысленно повторяла девочка.
Над ее головой шептались взрослые:
— Гроб-то закрытый! С чего бы?
— Может, болезнь какая заразная?
— Ох, не приведи господи!
— А если это тиф?
— Да, говорят, не болела она ничем. В одночасье угасла.
— А гроб-то почему тогда закрыт?
— Родным, вишь, тяжело смотреть на лицо дочери-то! В храме откроют для последнего прощанья.
Удовлетворив любопытство, Анна попробовала выбраться из толпы, но ее уже подхватило людское море и потащило в темные недра собора. Над головой протяжно и звонко зазвенели колокола.
Юлиан был погружен в мрачные размышления. О смерти дочери городского главы он узнал накануне и никак не мог поверить в случившееся. В том, что до этого дошло, он винил только себя. И надо было ему вмешиваться, варить это зелье? То, что его испортили ведьмы, знал он один. И стоявший рядом начальник полиции смотрел отнюдь не добрым другом. Через служанку и старую няньку стало известно, что он приготовил для девочки зелье. И когда Валерия умерла, губернатор прямо обвинил приезжего столичного чиновника в убийстве. Власти удерживали от немедленного ареста два обстоятельства — сперва надо было все-таки предать тело умершей девочки земле, и потом не так-то просто арестовать служащего Третьего отделения. Ты его сегодня посадишь за решетку, а завтра поменяешься с ним местами и будешь обвинен в государственной измене! Нужны были более веские основания, чем гнев отца, потерявшего дочь.
Начальник полиции мягко придерживал Юлиана под локоток и время от времени шептал извиняющимся тоном:
— Да все я понимаю, но и вы поймите. Доказательства нужны!
— Клянусь, я ее не убивал! — шепнул в ответ Юлиан. — С чего бы мне это делать? По личным мотивам? Но я до недавнего времени не был знаком с семейством Вышезванских и тем более не мог питать к нему настолько глубокой личной ненависти, чтобы решиться на убийство невинного ребенка!
— Да все это я понимаю! Но ведь есть же факт…
Вместе со всеми они прошли в собор к началу службы. Вместе со всеми протолкались поближе к первым рядам, туда, где установили гроб. Взяли свечи, зажгли.
— Я уже говорил вам, что всему виной ведьмы! — косясь на собравшихся и время от времени осеняя себя крестным знамением, отвечал Юлиан. — Я могу представить доказательства своей невиновности!
— Да я-то вам и без доказательств верю, только вот господину Вышезванскому не объяснишь! У вас-то детишки есть?
— Нет. Я не женат. — Юлиан невольно вспомнил своих родителей и детство в приюте. Семью он хотел, но работа не оставляла времени даже для влюбленности. Да и кто из родителей согласится отдать дочь за ведьмака практически без связей? Нет уж, сначала карьера, а потом сердечные дела. Ему всего двадцать три года, успеется…
— Вот когда заведете детей, тогда и поймете. Я, если честно, уж и не знаю… Ох, господи помилуй! Мне вы тоже глубоко симпатичны, но господина Вышезванского у нас в городе уважают и чтут. Его слово — закон! А вы для обывателей кто? Приезжий! Все равно что иностранец! Да и столичных не больно-то любят.
Юноша покосился на мужчину, стоявшего с другой стороны. Это был главный врач города. И он, ссылаясь на распоряжения самого городского главы, отказался вскрывать тело умершей девочки, чтобы установить истинную причину смерти.
— Да уж, — пробормотал Юлиан.
— Но, если позволите, — продолжал начальник полиции, — один совет… Уезжайте!
— Как?
— Как можно скорее! В ближайшие день-два господину Вышезванскому точно будет не до вас. Но когда схлынет горе, он все вспомнит. А вас уже нет, вы уже в столицах! А оттуда пойди достань! Готов даже посодействовать… замести следы, так сказать.
Умом юноша понимал, что это правильное решение. Если его арестуют — даже пусть потом и выпустят! — это потеря времени, репутации и связей. Но сердце говорило иное.
— Не могу, — вздохнул он. — Сначала я должен разобраться кое с чем.
В Третьем отделении его просто не поймут, если он явится с пустыми руками. Сведения о таинственном доме — действительно ли в нем причина того, что в городе время от времени пропадали дети — жизненно необходимы.
— Да что может быть важнее свободы? — всплеснул руками начальник полиции, вскрикнув так громко, что на них зашикали со всех сторон.
Юлиан сделал паузу, прежде чем ответить. Служба уже начиналась, и с гроба, розового, в цветочек, сняли крышку, открыв бледное до синевы, слегка распухшее, как от удушья, лицо покойницы. Люди, потянувшиеся было посмотреть, отпрянули. Какая-то женщина глухо вскрикнула.
Обычно пишут, что «покойная лежала в гробу, как живая, вот-вот встанет и откроет глаза» — особенно когда умирает молодая девушка. Но с Валерией все было не так. Достаточно оказалось взглянуть на ее опухшее лицо, на посиневшие губы, между которыми торчал кончик языка, на приоткрытые глаза, которые оказались выпучены настолько, что не желали закрываться, чтобы понять, что умерла она неестественным путем. Даже сейчас в ее искаженных чертах угадывались отчаяние и ужас. От былой красоты девочки остались только ее волосы, красиво уложенные на белой подушечке вокруг головы. Скрещенные на груди руки были сжаты в кулаки, словно она пыталась что-то оторвать от себя. Она была в праздничном платье, и кружева смотрелись неуместно на фоне изуродованного лица. Мать при виде дочери зарыдала в голос так отчаянно и громко, что начавший службу священник неодобрительно покачал головой.
— Вот это, — кивнул Юлиан. — Девочку убили. И убили жестоко. И это не единственная жертва среди детей вашего города. А я не люблю, когда убивают детей!
— Вы ничего не докажете, — вздохнул начальник полиции, вслед за остальными осеняя себя крестом. — Господин Вышезванский…
— Пусть. — Юлиан, в отличие от остальных, не спешил демонстрировать свое молитвенное рвение и не обращал внимания на слова священника. — Но как быть с другими девочками? Пропали трое детей. И я намерен…
И в этот момент он увидел ее.
Анна тоже протолкалась в первый ряд и во все глаза смотрела на мертвое лицо Валерии Вышезванской. В глазах ее стоял страх и отвращение. Она хотела отвести взгляд — и не могла, парализованная ужасом. «Не может этого быть!» — билась в голове мысль.
Юлиан смотрел на девочку и вздрогнул, когда почувствовал прикосновение с другой стороны. Скосив глаза, он увидел призрак князя Дебрича, проявившийся среди толпы. То, что кругом стояли люди, ему не мешало. Он печально кивнул юноше:
— День добрый.
— Д… добрый, — Юлиану понадобилось несколько секунд, чтобы сосредоточиться. — Простите, если я…
— Ничего-ничего. Мы привыкли! Так нам даже лучше. — Дебрич кивнул на еще две белесые тени. Призраки тех, кто был похоронен в соборе, вели себя как обычные праздношатающиеся гуляки — с любопытством тянули шеи, чтобы посмотреть, прислушивались и присматривались к окружающим.
— А где… — Юноша покосился по сторонам, надеясь отыскать призрак Валерии. Если бы можно было ее «разговорить», многое стало бы понятно. Кроме того, показания покойной в данном случае могли быть использованы в суде.
— Не трудитесь, — дух князя угадал его намерения, — она умерла от проклятия. Ей не дано подобного посмертия.
— Проклятие! — выругался Юлиан вслух, за что на него обернулись все соседи, а какая-то женщина даже пробормотала угрозу в его адрес. — Опять проклятие! Может быть, можно что-нибудь сделать? — опять перешел он на язык мертвых.
— Только одно. Снять проклятие, и душа девочки освободится.
— Как? — шепнул юноша и тут же, бросив взгляд на Анну, все понял. И не удивился, когда девочка внезапно встретилась с ним глазами.
Разделенные свободным пространством в центре храма, гробом и священником, ведущим обряд, они стояли и смотрели друг на друга сквозь огоньки свечей. И в неверном колеблющемся свете рядом с девочкой Юлиан вдруг заметил какую-то тень. Это было странно. Он, умевший видеть невидимое и слышать неслышное, несколько раз встречавшийся с этой девочкой, раньше ничего подобного не замечал. Может быть, потому что раньше они не сталкивались в церкви? Кстати, знает ли Анна о том, что у нее есть собственный призрак?
— Да, — послышался голос призрака князя Дебрича, — это она. Между прочим, внучатая племянница моей жены.
— Я знаю. Я уже был там. Говорил с ее тетей… вернее, пытался.
Он вспомнил неудачный визит и ведьму, сражавшуюся с ним вопреки всем законам. Да, если откровенно, он мог бы уже написать официальное прошение арестовать княгиню Дебрич, или как там ее зовут на самом деле, обвинив в покушении на жизнь официального уполномоченного. Одно дело — самооборона ведьмы от своего, местного, ведьмака или сопротивление при аресте. И другое — нападение на человека, пришедшего открыто, как гость. Но он не сделал этого ни тогда, не сделает теперь. И все из-за нее. Из-за Анны, девочки, которая стояла в нескольких шагах от него. Конечно, Третье отделение выпишет ордер на арест ведьмы. Потом, естественно, разберутся, извинятся, могут даже отпустить, но девочка все равно попадет в приют и потом уже не вернется к тете, так и оставшись на попечении государства. Еще одной сиротой станет больше, а этого Юлиан, сам лишившийся родителей в раннем возрасте, допустить не мог. Для ребенка нет ничего хуже, чем расти в приюте. Каждому маленькому человеку нужна семья. Даже если эта семья состоит из одной пожилой ведьмы и ее так называемых «сестер».
— Ну и как успехи? — полюбопытствовал призрак князя. — Поговорили?
— Нет. Она… начала закидывать меня молниями.
— Хо-хо-хо! — Призрак с удовольствием рассмеялся. — Узнаю свою супругу. Она такой была с молодости. Чуть что не по ней — сразу в драку. Как мы с нею прожили почти пятнадцать лет? Ума не приложу. Опоила она меня. Околдовала, вот что! Вы, стало быть, в моем доме побывали… Никого там не встретили?
Юлиан нахмурился, припоминая мелькнувшую в зеркале странную тень, внимательно всмотрелся в тень рядом с Анной. Нет, не похожа.
— Никого… почти.
— Да? А мне все казалось, что в доме обитает привидение. Я, кстати сказать, склонен в это верить. Вы же помните, что кое-кто из моих предков, хотя и не прямых, обладал некими «способностями»?
— Мартин Дебрич, — вспомнил Юлиан.
— Мартин Дебрич, — кивнул призрак князя. — И не только он. Вы читали историю нашего рода?
— Читал. Там… много непонятного. А кое-что явно подтасовано.
— А все потому, что наш род какое-то время славился своими необычными «талантами». И Мартин был выбран неспроста.
— Для чего выбран? — вытаращился Юлиан.
— Я точно не знаю. У нас его имя было под запретом. Но то, что Мартин обладал некими способностями, — точно. В те годы, знаете ли, мой юный друг, институт ведьмаков был, как бы это сказать, не настолько популярен.
— И ведьмака Мартина просто-напросто постарались забыть, — кивнул Юлиан.
Призрак князя промолчал, но и без того все было понятно. А ведь у всех ведьмаков особая судьба. Ни один ведьмак не мог умереть просто так. Это как ведьма или колдун — не скончается, пока не передаст свою силу наследнику. Да и смерти как таковой для ведьмака не существует. Но Мартин умер. Или нет? Если он умер, не передав своей силы никому, то его могло настигнуть проклятие, поразившее и его род. А если нет? Ему кто-то уже сказал что-то про Мартина Дебрича. Что-то он совершил… что-то такое, из-за чего был проклят и лишен… Чего? Посмертия? Покоя?
Юноша помотал головой, сжал пальцами виски, пытаясь вспомнить.
— Вам плохо? — Кто-то тронул его за локоть.
— Нет. Все хорошо.
— Тогда ведите себя прилично. Вы в божьем храме!
Ах да! Юноша выпрямился, озираясь по сторонам. Оказывается, он уронил свою свечу, которая откатилась прямо под ноги священнику и там погасла.
Поминальная служба подходила к концу. Подходили прощаться родственники. Мать девочки, глухо вскрикнув, упала на гроб дочери — ее еле оттащили. Анну оттерли в сторонку, да и сама девочка не горела желанием приближаться к останкам одноклассницы. Она казалась растерянной, испуганной, и Юлиан, поймав ее взгляд, постарался приободрить, помочь ей. Он улыбнулся и подмигнул Анне, но добился лишь того, что девочка побледнела как полотно. В ее глазах мелькнул ужас, и она постаралась исчезнуть в толпе. Юноша с трудом удержал себя, чтобы не кинуться вдогонку.
Улучив минуту, он все-таки протиснулся к выходу, но, конечно, у крыльца никого не было. Анна куда-то делась. Не станешь же приставать к прохожим — видели ли они девочку, которая только что отсюда вышла?
Читать бесплатно другие книги:
