Шестое действие Резанова Наталья

– Доберусь до мерзавца – убью! Ему еще повезло, что все наши живы, хоть и подранило двоих основательно, не то порвал бы его живым…

Мерсер был рад услышать, что никто из городских стражников, в сущности вовлеченных в дело совершенно случайно, не погиб. Правда, есть еще Вайя…

– А у них? – спросил он, распахивая дверь.

Ответил Лойс, подтянувшийся к ним на ходу:

– Один покойник – пистолетная пуля в лоб, трое раненых. Капитан смотрит, не удрал ли кто. А в общем, больше шума, чем потерь. – Сержант произнес это с некоторым осуждением, словно намекая, что в Эрденоне после такой пальбы и взрывов поле боя было бы усеяно павшими. А здесь что? Карнавальные развлечения и есть.

– Еще один убитый в саду, – успокоил его Мерсер.

Они миновали темную прихожую и на парадной лестнице увидели Роуэна. Он медленно, боком, спускался к ним. Рядом шла Анкрен, приставив ему к горлу лезвие шпаги. Анкрен была в собственном облике, и у Мерсера мелькнуло подозрение, что шпага тоже не призрачная. Роуэн, по сравнению с тем вечером, когда Мерсер встречал его в прошлый раз, имел вид несколько более растерзанный, однако держался спокойнее, чем можно представить в такой ситуации.

– Вы совершаете большую ошибку, – сказал он. Затем прищурился, вглядываясь в лица вошедших. Узнал Мерсера и сообщил: – Но вас я, по крайности, могу понять. А вы, – теперь он обращался к Томьеру, – совершенно неверно истолковали события. Люди, которые находились у меня на службе, взбунтовались. Я не мог остановить их и сам вынужден был запереться в своих покоях. Но порядок восстановлен, злодеи схвачены, и я прошу отнестись ко мне с должным уважением.

Томьер стиснул зубы, чтобы сдержать ругательство. Мерсер воспринял сказанное спокойнее.

– Разберитесь с ним, а я осмотрю дом.

Как по команде, Анкрен отвела шпагу от горла Роуэна и толкнула его вперед, в объятия стражников. Мерсер взбежал на лестницу.

– Больше в доме никого нет, – тихо сообщила Анкрен.

– Венделя тоже нет среди арестованных и убитых.

– Может, его вообще здесь не было?

– Я не увидел и Копченого Глаза, того парня, за кем следил днем. А он здесь был… Они могли проскочить, когда взорвался порох. Правда, вокруг рыщет Форсети… Где был Роуэн?

– В кабинете. Я схватила его, когда он высунулся оттуда.

Они вошли в уже знакомые им покои Роуэна, и здесь решимость Мерсера куда-то улетучилась. Он стоял на пороге, не двигаясь с места. Вряд ли ему мешала темнота, вдобавок она не была полной – в камине тлел огонь.

Анкрен нагнулась к каминной решетке.

– Он здесь что-то жег… полно пепла от бумаги… письма или страницы книг… сейчас уже не разобрать. Вот почему он не участвовал в потасовке.

Преодолев нерешительность, Мерсер медленно прошел через комнату. Анкрен не могла понять, что его смущает. У нее даже возникло чувство, будто Мерсер чего-то боится – впервые за все время их знакомства.

В сравнении с той ночью, когда он здесь побывал, по апартаментам Марсиаля Роуэна словно пронесся вихрь. Книги были сброшены с полок, исчезла часть гравюр, ящики стола и секретеров выдвинуты. В прошлый раз они предположили, что Роуэн не держит у себя подозрительных бумаг, а Вайя подтвердил, что магические книги Роуэна не являются запрещенными. Но, видимо, хозяин дома решил перестраховаться.

– Зеркало на месте, – промолвила Анкрен. – Я думала, он его разобьет.

– Оно же каменное.

– Слышали мы и про такие дела…

Хлопнула прикрытая Мерсером дверь, и вошел Форсети. Копоть с лица он так и не стер, она расплылась на лице разводами, и Мерсер подумал, что теперь капитан мог бы ходить по Нессе без маски.

– Томьер забирает всех в Нумеллу, – досадливо сказал он, – а вы не исполнили обещания – дать сведения, которые позволят выдать Роуэна. А это что такое?

На полу, рядом с письменным столом, стояла металлическая статуя – нет, скорее сосуд в виде фигуры кудрявого младенца с поднятыми для благословения руками. Форсети поднял фигуру – она была увесистой – и поставил на стол. Позолоченное серебро украшали красные камни. Но в груди младенца – там, где должно быть сердце, – зияла рваная дыра. Рубиновая кровь сочилась из пустоты.

– Вы могли видеть это у архиепископа Эрдского. Дарохранительница Оранов, похищенная из их домовой церкви.

– Ага! И камень отсюда вырван? – Форсети был как будто доволен увиденным.

– Скажите лучше, капитан, вы всех схватили? – спросил Мерсер.

– Нет. Один или два успели проскочить. Мы с Огденом погнались за ними, но, к сожалению, мы плохо знаем город, и они ускользнули. – Форсети сообщил о своей неудаче без особых сожалений, очевидно, находка дарохранительницы каким-то образом улучшила его настроение.

– Зато Мерсер знает город хорошо, – сказала Анкрен.

– И они не могли уйти далеко, – добавил Мерсер.

– Что ж, продолжайте поиск, если хотите.

Они покинули кабинет. Роуэн все еще был внизу в сопровождении стражников. Сюда же подошел и Огден.

– Как Вайя? – спросил его Мерсер.

– Кто… а, этот. Малому повезло. Пройди пуля на дюйм правее – и был бы на кладбище новый жилец. А так – ребро поцарапало да кожу сняло. Крови, правда, много вытекло, но через пару недель будет бегать.

– Позаботьтесь об этом человеке, – сказал Форсети. – Он может быть полезен.

Если Роуэн слышал этот обмен репликами, то не подал виду.

– Господа! – Он говорил с прежней уверенностью, отличавшей его в светских гостиных. И, стоя прямо, в белой рубашке с распахнутым воротом, с гордо откинутой головой, был даже импозантен. – Я не вижу оснований для вашего пребывания в моем доме. Согласен, мои слуги преступили закон, и за это я готов ответить перед Советом Двадцати Девяти. Но какая у вас причина задерживать меня?

Точно так же держалась поначалу госпожа Эрмесен. Она была убеждена, что никто из слуг и сообщников ее не выдаст. Что ж, Вендель не тот арендатор, что перерезал себе горло по приказу госпожи, но его здесь нет. И весь шум был затеян, чтобы дать ему бежать. А показаний остальных Роуэн не боится. Возможно, при наличии связей в сенате они ему и впрямь не опасны.

Прежде чем Томьер успел что-то сказать, вмешался Форсети:

– Любого человека всегда найдется за что арестовать. А ради вас, сударь, даже искать не надо. – Он показал собравшимся реликварий.

Роуэн презрительно улыбнулся, ожидая услышать обвинение в воровстве. Без сомнения, ему было известно, что Гарб не заявлял о похищении. Но услышал он нечто совсем другое:

– Век у нас, конечно, просвещенный, но законов против надругательства над святынями никто не отменял. Так что вы, господин Роуэн, имеете быть задержанным за святотатство.

Томьер с одобрением посмотрел на северного коллегу. Он восхитился бы еще больше, узнав, что Форсети – протестант, для которого сосуд для святых даров никакой святости не имеет и ценности, кроме материальной, тоже. Но Форсети это обстоятельство не афишировал.

Но ни Мерсера, ни Анкрен это уже не волновало. Они спешили покинуть дом, и никто их не задерживал.

– Куда теперь? – спросила Анкрен.

– В гавань. – Сейчас было не до того, чтобы оберегать Анкрен от тягостных воспоминаний. – Я думал, что они там сговариваются о переправке на корабль. Но сдается мне, на деле речь шла о лодке или баркасе, чтоб добраться до поместья Роуэна.

– Отлично. – Анкрен извлекла из-под плаща его сумку и перебросила Мерсеру. – Я забрала «аптечку» и деньги, так что можем покинуть Нессу хоть сейчас.

Во дворце, вспомнил Мерсер, оставались смена его одежды и ее платья. И лошади по-прежнему были в конюшне. Но Анкрен при ее образе жизни привыкла расставаться с имуществом без сожалений.

– Хорошо бы все-таки перехватить их до того, как они сядут в лодку, – сказал Мерсер. – Мореход из меня еще тот.

– Зато я справлюсь и с веслами, и с парусом.

Мерсера эта перспектива отнюдь не прельщала. Даже при отсутствии штормового ветра. А значит, надо было торопиться. Вайя не сказал ему ни названия виллы Роуэна, ни точного местонахождения – лишь указал направление. И те, кто знают побережье, легко уйдут от погони. Анкрен же, как бы лихо она ни управлялась со снастями, в этих краях чужая.

– Ты как будто рад, что мы не нашли Камень, – внезапно произнесла она.

– Не знаю. Наверное, да. Там было слишком много народу.

Она не стала спрашивать, что это значит. По крайней мере, людей им встречалось гораздо меньше, чем прошлой ночью, в верхней части города. Ночь перевалила на вторую половину, те, кто выбегали на улицы, чтобы поглазеть на фейерверки, поплясать, подцепить дружка или подружку, уже утомились. Да и места были не самые лучшие для прогулок. Может, у этих улиц не было такой мрачной славы, как у Старой Гавани в Свантере, но портовый район есть портовый район, праздник или нет.

Однако иногда из дверей под вывесками, в ночи словно намалеванными серым по черному, вываливались шумные компании. Орали песни – непременная «Кровавая Масленица» перемежалась разнообразной похабщиной, по-южному замысловатой, и девицы с бумажными цветами в волосах визгливо хохотали. Завязывались драки, переходящие в объятия; и гуляки, цепляясь друг за друга, брели к следующему кабаку. Но пока Мерсеру не нужно было прибегать к оружию, чтобы проложить дорогу, а Анкрен, с этой же целью, – к своему Дару. Они достигли улиц, где не надевали масок, одежда их немногим отличалась от нарядов (с позволения сказать) местных обитателей, и никто к ним не цеплялся.

Дул слабый ветер, влажный и довольно теплый.

– Похоже, будет туман, – проговорила Анкрен.

Неизвестно, с чего она это взяла, пока что погода стояла ясная. Здесь, в порту, никто не запускал шутих и ракет – и кому бы это пришло в голову рядом со складами и кораблями? – но тьма не была полной. Высыпали звезды, и маслянистые черные воды Ганделайна отражали их дрожащие огоньки. От моря исходило какое-то странное призрачное свечение. И резко, для привычного к темноте глаза – болезненно смотрелись рядом с ними огни кабаков и борделей, даже костры в отдалении, которые, должно быть, жгли рыбаки.

Корабельные фонари у вывески «Морского зверя» тоже горели – точно неизвестный зверь, залегший во мраке, открыл глаза. Несколько человек топталось у входа в заведение.

Но Анкрен смотрела не на них.

Еще днем Мерсер заметил скопление лодок у самых окон «Морского зверя», насколько это позволяла линия прилива. Сейчас одна из них отходила от берега и на ней поднимали парус.

– Это они. – Мерсер проследил за ее взглядом.

– Ничего, догоним. Лодок у берега полно.

Но те, кто выходил в море, приняли меры предосторожности. В этом Мерсер и Анкрен убедились, прежде чем добрались до лодок.

Публика у дверей «Морского зверя» кучковалась не просто так. Высматривали тех, кто попытается догнать беглецов. Вряд ли это делалось бескорыстно, из сочувствия к своему брату моряку. Расплатился ли с ними Копченый Глаз, когда нанимал лодку, или бросил завсегдатаям кошелек только что – значения не имело. Портовые бросились отрабатывать плату.

Их было не слишком много, человек семь. Только бы не начали стрелять, подумал Мерсер. Они с Анкрен были на виду, а вот противники, в случае чего, могут укрыться от выстрелов в «Морском звере» или за его углом. Если же дело сведется к рукопашной, это не страшно. В бестолковой потасовке у дома Роуэна он не успел утомиться. И Анкрен изменила сегодня своей привычке ходить без оружия.

Это было и легче, и труднее, чем в Хонидейле. Легче, потому что столкнуться пришлось не с профессиональными наемниками, обученными убивать, а с портовой швалью. Труднее, потому что искусство портовой драки было развито в Карнионе, как нигде в империи. Только здесь, пожалуй, оно и заслуживало названия искусства. Неясно, то ли это каким-то чудом сохранившиеся боевые навыки Древней Земли, о которых ходило столько небылиц, то ли эти приемы завезли в империю матросы, пересекавшие Индийский океан.

Но Мерсеру было не до гаданий. Этим людям не обязательно было убивать его и Анкрен, достаточно было их задержать, и сделать это они могли, переломав, например, им ноги. На ударах ногами и подсечках строилось большинство местных приемов, и тот, у кого были крепкие башмаки, подбитые гвоздями, нередко имел преимущество перед тем, кто вооружен ножом.

Но, какие б ни были у драчуна длинные ноги, к человеку, хорошо владеющему шпагой, он подступить не может. Особенно с подрезанными жилами. Мерсеру было наплевать, что это считалось подлым и некрасивым. Он был не во дворце Убальдина, и пусть про благородные приемы рассуждают те, на кого не бросаются разом с полдюжины громил. Клинок работал, как мельница. Главное сейчас было расчистить дорогу Анкрен, чтоб она успела отвязать одну из лодок, а какую – ей лучше знать. Об этом Мерсер ей не сообщал – был уверен, что она и так понимает.

Поняла. Проскочила вперед, почти не ввязываясь в общую драку (только походя – одному подножку, другого рукояткой в висок), и, сунув клинок в ножны, сноровисто взялась за волглый канат.

Беда в том, что противники Мерсера тоже смекнули, что к чему. Двое бросились вслед за Анкрен. Еще двое валялись на песке, и один из них был по крайней мере оглушен, а с остальными тремя Мерсеру не удавалось справиться так быстро, как хотелось бы. Чернявый парень в платке, носатый, большеротый, вел себя чрезвычайно нагло. Он был самым ловким из нападавших, вооружен багром и, будь Мерсер чуть менее подвижен, сумел бы его этим багром зацепить. Или выбить шпагу. И ограничься он выбиванием шпаги, это пошло бы на пользу и ему, и его подельникам. Но ему невтерпеж было не только разоружить, но и ранить противника. И он попытался сделать это в прыжке, благо сноровка и небольшой вес позволяли. Легкость его и подвела. Мерсер, не выпуская шпагу из правой руки, перехватил чернявого левой за щиколотку и рванул его ногу вверх, так что нападавший перевернулся и ткнулся головой в песок. Больше он не трепыхался. Хотя, вероятнее всего, остался жив. Песок все же, не мостовая, удар не так силен, как должен был быть. Но Мерсера это мало волновало. Почему Анкрен тратит время, отбиваясь от тех двоих, а не применит свой Дар? Уж ей-то следует знать, чего боится морской и портовый люд! Или она устала, держа образ «сержанта Григана»? Нечто похожее было в Эрденоне, в ночь облавы…

С оставшимися противниками Мерсер расправился быстро и почти одновременно. Пробитое шпагой легкое у одного, сломанное кулаком ребро у другого – возможно, оклемаются, но мешать не будут.

К этому времени Анкрен успела вывести из строя первого из тех, кто напал на нее. Оставался второй. Но она не нанесла удара. И он тоже.

Какой-то миг, расползавшийся словно глина, они смотрели друг на друга. Каждый – словно видел призрак. Хотя человек, стоявший перед Анкрен, на бесплотного духа вовсе не был похож. Приземистый, широкоплечий, длиннорукий, в потрепанной матросской одежде, заляпанной дегтем; с физиономией, иссеченной старыми шрамами и оспинами. В потасовке с него сбили шапку, и кровавый свет фонаря отражался в дубленой лысине, окруженной редким венчиком то ли седых, то ли белобрысых волос.

– Хайден, – пробормотал он, сделав шаг назад. – Нэн Хайден… я думал, ты утопла, как все… меня одного на скалу выбросило…

– Не утопла, – хрипло сказала она. – А ты точно один? Может, еще кто выжил?

– Не… я неделю на тех скалах подыхал, пока рыбаки не сняли, никто из парней не выбрался… а как ты? Тебя же в каюте оставили…

Но она уже не обращала внимания на его слова.

– Рыбаки сняли… – Анкрен неуклюже, без следа былой ловкости вытягивала шпагу. – Это мы исправим, Рухт…

Но Рухт заметил ее движение до того, как она взялась за клинок, и успел отскочить в сторону. Без сомнения, он увидел подбегающего Мерсера и сообразил, что вряд ли с ним справится, поэтому вскочил в ближайшую лодку. Потом его осенила какая-то светлая мысль, и он, не медля, стал перепрыгивать из одной лодки в другую, благо здесь они теснились кучно, пока не нашел ту, в которой легко можно было оттолкнуться от берега, перерубив канат ножом. Что он и сделал. Поднявшись в лодке, он расхохотался.

– Нэннеке Хайден! Что, нашла себе нового кобеля? – «Нэннеке» (равно как Анкен и Нэн) было на Севере уменьшительным от «Анна», но выражало крайнюю степень презрения. – По прежнему-то недолго горевала, матросская подстилка!

Он видел, что ни у Анкрен, ни у ее спутника нет огнестрельного оружия, и это придавало ему храбрости. И совершенно напрасно.

– Сейчас я его достану, – сказал Мерсер, наводя балестр.

Анкрен не ответила.

Мерсер выстрелил. Но из-за того ли, что лодчонка плясала на волнах, или из-за темноты в Рухта он не попал, и тот радостно показал ему средний палец. Мерсер снова выстрелил – и снова промах. А продолжать стрелять нет смысла – далеко…

– Садись в лодку, – Анкрен указала на баркас, который выбрала с самого начала – крепкий, осадистый. Она поставила парус и села к рулю. Оттолкнув баркас от берега, Мерсер перелез через борт. Лодка едва покачнулась.

– Мы еще можем его догнать, – сказал Мерсер, хотя понимал, что из-за этого они упустят Венделя. Его парус уже скрылся из виду.

– Нет смысла. – Анкрен говорила ровно, но по щекам ее катились слезы.

Они отошли от берега на несколько саженей, прежде чем Мерсер понял смысл ее замечания. Анкрен вовсе не собиралась отпускать своего врага с миром. Но, промазав по гребцу, Мерсер дважды попал в лодку, и свинцовые шары пробили борт. Лодка у Рухта была хлипкой, с высокой осадкой, и ее быстро стало заливать водой. Рухт, заметив это, повернул к берегу. Он греб отчаянно, быстро, но путь ему преграждал баркас Анкрен и Мерсера.

– Госпожа Хайден! – закричал он. – Простите меня! Я ни в чем не виноват… ни в чем… это все другие… я не трогал ни вас, ни капитана… Помогите!

Мерсер не понимал причины его испуга. До берега не так далеко, вполне можно добраться вплавь. А так, подгребая ближе, Рухт подставлялся под выстрел.

Мерсер хотел зарядить балестр. Однако Анкрен коснулась его руки, останавливая. Затем взялась за весло. Мерсер догадался, что она собирается ударить Рухта, если тот попробует зацепиться за борт баркаса. Должно быть, он бы так и сделал. Но не успел. Слишком быстро его утянуло под воду – невообразимо быстро, с точки зрения человека, не любящего и не знающего моря, но который все же умеет плавать.

Анкрен взглянула на черную воронку на месте исчезновения лодки и пассажира, развернула руль. Крики и огни на берегу, казалось, не тревожили ее. Впрочем, никто за ними не гнался. Береговая охрана, как и городская стража, слишком увлеклись масленичным весельем. Но и впереди никого не было видно.

Они шли вдоль берега несколько часов. А под утро, согласно предсказаниям Анкрен, пал туман, сопутствующий влажным февральским ветрам. Он полз словно бы со всех сторон, и ветер растворялся в нем, уступая место мертвой зыби. И берег, такой близкий, исчезал из виду.

– Лучше бы нам пристать, пока мы не окончательно потеряли из виду береговую линию, – нерешительно сказал Мерсер.

– Тогда мы совсем отстанем от них, – Анкрен не смотрела в его сторону. Но он все равно заметил, что на протяжении этих часов она не переставала беззвучно плакать. И не знал, что делать. Ясно, что, в отличие от той ночи в Эрденоне, когда ангелисты пытались ее убить, к нему за утешением она не бросится.

– Анкрен, я мало что смыслю в мореходстве, но, по-моему, им туман мешает точно так же. Если мы задержимся, задержатся и они.

Анкрен повернула баркас к берегу, и вскоре нос его ткнулся в песок. Каким-то образом Анкрен нашла вход в небольшую бухту, не врезавшись в окружавшие ее черные выветренные скалы и торчащие из воды валуны. В тумане те напоминали чудовищ, выбравшихся на берег из моря. Вдвоем они вытянули баркас на песок. Мерсер подумал, не развести ли костер из плавника и подсыхающих на берегу водорослей, – но какой смысл? Есть все равно нечего.

– Поищем какого-нибудь жилья?

– Не стоит. Дождя нет. А от сырости – вот, – Анкрен бросила ему большой кусок парусины, который нашла под сиденьем.

– Возьми лучше себе, у меня плащ есть.

Анкрен приняла парусину обратно, но не укрылась ею. Села, комкая полотнище в руках.

– Все опять сорвалось… и опять из-за меня. Если б я не наткнулась на эту сволочь, ты мог бы их догнать. Я говорила тебе… Мне ничего не удается, я всем приношу несчастье, а ты не хотел верить…

– Анкрен, не заводи все сызнова. Я не дурак и понимаю, что когда-то с тобой случилось большое несчастье. И тебе о нем напомнили. Но лучше не растравлять сердце, а поберечь силы и лечь спать. Подумаешь, мы их упустили! Найдем, как находили прежде.

– Нет. – Она больше не плакала. – Я должна поговорить с тобой… рассказать… я не хотела… но ты должен знать о том, в чем я виновата.

– Забудь, что кричал этот подонок. Ты ни в чем не виновата.

– Виновата. – Парусиной она промокнула лицо. – Потому и просила, чтоб ты не спрашивал меня о прошлом. И дело даже не в том, захочешь ли ты остаться со мной после того, как все обо мне узнаешь, а это может быть для тебя важно. Ты ведь все равно спрашивал… но я старалась тебе не лгать. По-настоящему я соврала только раз. – Она помолчала, набираясь решимости. – Когда ты спросил, приходилось ли мне слышать фамилию Брекинг.

– А ты слышала?

– Это фамилия моей матери.

Мерсер отвел со лба намокшие волосы, и Анкрен показалось, что в действительности он хочет прикрыть лицо и то, что на нем написано, – страх? любопытство? разочарование? Но скорее это игра воображения – он и так отлично умеет скрывать свои чувства.

– Значит, ты из Брекингов… – тихо сказал он.

– Теперь я спрошу: что ты о них знаешь?

– Это очень старинный род. Один из древнейших, известных в Эрде. Притом отнюдь не богатый. Кроме того, у меня есть основания предполагать, что Брекинги обладали знаниями, большинству людей недоступными… и у них встречались необычные способности. То есть теперь мне понятно, откуда у тебя твой Дар. Но больше ста лет о Брекингах в империи не слышно. Еще мой отец разыскивал их, но они бесследно исчезли… – Это было в равной мере и утверждение, и вопрос.

– Все, что ты сказал, верно. Мои предки были странные люди… и примечательные. Именно они сняли заклятие с тех земель, что нынче зовутся Открытыми, и уничтожили то окаянное Зеркало Истины в Заброшенной часовне, о котором ты слышал. И за это их не любили. Давным-давно Брекинги променяли камни родового замка на палубы кораблей и покинули страну, что не была им благодарна. Рыцари стали купцами и рассеялись по миру. Семья была большая. Я знаю, что у меня есть родственники в Норумбеге и Эстотиланде, может, и еще где-нибудь, но я их никогда не видела.

– Значит, все они в Дальних Колониях?

– Да. Когда говорят о Дальних Колониях, почему-то все думают о Новом Свете. Но по ту сторону Индийского океана, на островах, у империи тоже есть владения. Там я и родилась. Моего отца звали Микаэль Деллинг, он был арматором и капитаном торгового корабля. Точно так же, как родственники матери были моряками и судовладельцами, привыкшими брать свои семьи в плаванье. Лет до тринадцати я лучше знала Батавию и Гоа, где мы с матерью подолгу жили, чем Свантер и Гормунд. Но больше всего времени мы проводили в море. Отец редко возвращался в Европу, сбывал товары, взятые в Индии, на Тапробане и Мадагаскаре, через посредников. – Горечь в ее голосе исчезла. Анкрен улыбалась. Она была сейчас женщиной, рассказывающей ребенку сказку, и ребенком, который эту сказку слушает. – Он возил оттуда пряности, фарфор, кофе, хлопок и шелк, лекарственные снадобья, сандал и черное дерево, а из империи доставлял оружие, инструменты, кожу, меха. Отец много терял на том, что не все сделки осуществлял напрямую, но деньги его не очень волновали. Его больше притягивало все новое, что он видел и узнавал в тех странах: языки и обычаи, моря и города. Мир для него был как сундук с сокровищами; и всеми богатствами, что ему удалось добыть, он делился со мной – от невиданных в Европе цветов до столь же невиданных способов драться…

– Ты все время говоришь об отце, а о матери умалчиваешь. Нарочно?

– Нет, но так получается. Я была отцовой дочерью, и он был для меня, как для своей команды, первым после Бога. А мать?… Она была из Брекингов, но с радостью бы забыла об этом и мне ничего бы не сказала.

– Почему?

– Она была очень религиозна, и силы, с которыми Брекингам приходилось соприкасаться в прежние времена, считала дьявольскими. И ее мучило то, что во мне с детства начал проявляться Дар. Она считала его не Даром, а несчастьем, постигшим меня по ее вине, переданным с ее кровью. И она постоянно внушала мне, что я никогда, ни при каких обстоятельствах не должна этим пользоваться – ради спасения моей души и блага родителей. Отец ее поддерживал. Его, правда, волновала не столько моя душа, сколько безопасность. Я не должна была выдавать себя ни перед кем, даже перед преданными ему матросами. Моряки в большинстве своем страшно суеверны, хуже старух. Знаешь, почему почти все они носят серьги? Это оберег, чтобы не утонуть. И притом считают, что нельзя учиться плавать – чтоб меньше мучиться, если попадешь в крушение. Отец-то последнего обычая не держался – он плавать умел и меня выучил. А что до умения наводить мороки – тут я была послушна родителям. Мне и так было хорошо, меня все любили – зачем мне было притворяться кем-то еще? – Она немного помолчала. – И так было, пока мне не пошел четырнадцатый год. У отца появились новые планы. Ему было мало тех стран, что он уже знал, все предшествующие годы он мечтал попасть в Ниппон и собирал о нем сведения по крупицам. А Ниппон – это закрытая страна. Там и прежде иностранным купцам разрешалось высаживаться только в одном порту. Потом и это правило ужесточилось. Я в точности не знаю, из-за чего. В Ниппоне другая вера… Там были страшные междоусобицы, восстания… Они вроде бы считали, что к этому причастны христиане… Отец говорил, что это не так, купцы не стали бы действовать себе во вред, а гражданские войны наносят урон торговле. Короче, всем иностранцам разрешили селиться только на маленьком островке, соединенном с гаванью мостом, и всех, кто проходит по мосту, строго проверяли. При этом никому из факторов не позволялось держать при себе семью. Но от желающих все равно не было отбоя, потому что торговля с Ниппоном выгодна. И когда освободилась вакансия, отец решил занять это место. Свой корабль – «Талиту» – он передал помощнику, Герду Григану… ну да, – она печально усмехнулась, – так его звали. Он был человек немолодой, немного тугодум, но моряк хороший и преданный отцу. Григан доставил нас в Свантер, и мы с матерью остались там, а после переехали в Гормунд, потому что там жизнь дешевле. Раз в год приходила «Талита» с товарами и письмами от отца. И так продолжалось три года. А на четвертый «Талита» не пришла. И мы не знали ничего о том, что произошло, – в те воды заходит мало эрдских кораблей. Когда прошли все возможные сроки, за которые самый побитый бурей корабль способен сменить оснастку, я решила действовать. Отправиться к берегам Ниппона. Нет, не прибегая к своему Дару – я верила, что этого делать нельзя. И путешествовать сама по себе я тоже не собиралась. Я была глупа, но не настолько. У отца был друг, тоже торговый капитан, Тревор Хайден. Он был моложе отца, ему было в то время, я думаю, около сорока лет. Он постоянно навещал нас, когда бывал в Гормунде, и при всей своей глупости я поняла, что он меня любит.

– А ты любила его?

– Не знаю. Наверное, да… но не так, как он заслуживал. В любом случае, тогда я больше думала об отце. И когда Хайден сделал мне предложение, я согласилась, но с условием: после свадьбы мы отправимся искать отца.

– И он не был против?

– Против была моя мать – нет, не против моего замужества, но мое решение ее пугало. Однако я сумела ее переспорить. Тревор в качестве зятя ее устраивал, сама она полжизни плавала вместе с отцом – почему же я не могу этого сделать? Мы обвенчались с Тревором в Гормунде, тогда мне и вдели в ухо эту серьгу. У моряков серьги должны быть золотые или хотя бы позолоченные – чтоб не утонуть, а у их жен – серебряные, чтоб дождаться… такое там поверье. И мой муж стал готовиться к плаванию. Он никогда не совершал рейса, подобного задуманному, но его корабль – «Гарфанг», хорошая, крепкая шхуна – вполне мог его вынести. А вот команда… Незадолго перед этим на «Гарфанге» была эпидемия гнилой горячки, многих матросов пришлось списать на берег и набрать новых. Я не задумывалась над этим обстоятельством, а оно решило все.

Она снова умолкла. Продолжать ей явно не хотелось. И Мерсер уже понимал причину.

– Команда подняла бунт?

– Да. Они не хотели идти через два океана. Опасно, и полная неизвестность впереди. Я ничего такого себе и представить не могла, привыкла к тому, что решения капитана выполняются беспрекословно. А Тревор… он должен был заметить, что команда недовольна. Но не заметил. Наверное, потому, что с ним была я… Последний порт, в который мы заходили перед уходом в открытое море, был Вальграм. И не успели мы удалиться от побережья на сутки, как они взбунтовались. По большей части это были те, кого Тревор набрал недавно, но во главе был Квинел, его помощник. Не знаю почему. Может, ему не давали покоя истории про Пиратские войны. Или… – Мерсеру показалось, что она собирается сказать: «Ему нужна была я», но Анкрен предпочла проглотить конец фразы. – Все произошло очень быстро. Сейчас я, наверное, сумела бы спасти себя и мужа, а тогда… Конечно, я пыталась сопротивляться, но меня слишком долго воспитывали в понятиях чести. Я не умела отвечать на подлость еще большей подлостью. Короче, меня оглушили, уволокли в каюту. Но хоть какая-то польза от этого удара была. Я ничего не чувствовала и не знаю, один Квинел меня насиловал или были и другие. Когда я очнулась, то была в каюте одна… в нашей каюте, в капитанской, которую Квинел уже считал своей. Платье на мне было разорвано, из уха вырвали серьгу, я с трудом шевелилась. Дверь оставили незапертой, никто меня не опасался, и я как-то выбралась на палубу. И сразу увидела Тревора. Его повесили на рее. А «Гарфанг» сменил курс и прямым ходом шел назад, к эрдским берегам. Я смотрела, как труп моего мужа качается на ветру, и по-прежнему ничего не чувствовала. Вообще ничего. Как будто все чувства во мне умерли. Но вместе с ними умерли и запреты. И то, что было заперто, высвободилось. Помнится, я говорила тебе: чтобы навести на человека морок, не нужно смотреть ему в глаза. Не обязательно вообще смотреть на него. Главное – дотянуться до его сознания. А я могла дотянуться до всех них сразу… странно, я обнаружила, что такие люди очень слабы. Никакой опоры, никакого сопротивления. Только гниль и труха внутри… Там, к востоку от Вальграма, где мы находились, есть опасная скальная гряда. Я помнила, мы с мужем хорошо изучили карты. Но в дневное время, даже при неблагоприятном ветре, можно их обойти. Был как раз день… но я сделала так, что никто из них не увидел скал впереди. А когда убедилась, что шхуна идет прямо на камни и свернуть невозможно, прыгнула за борт. В отличие от них, я умела плавать. Я слышала, как они кричат, бранятся, зовут на помощь… Помочь я им не могла, даже если б захотела. Я думала, они все утонули тогда… до нынешней ночи… Может, Рухт врал, что он спасся один, и есть кто-то еще. А я к ночи доплыла до берега. Провалялась до утра на прибрежной гальке, а потом встала и пошла в Гормунд. Теперь мне было наплевать на прежние правила, я пользовалась Даром без зазрения совести, чтобы есть, пить, добывать деньги и ночлег. Должно быть, я была слегка не в себе, потому что плохо помню этот путь. Добравшись до матери, я свалилась в лихорадке и месяц не вставала. Мать рыдала сутками. Из-за того, что я могла умереть… но больше из-за того, что я сделала. Я не скрыла этого от нее. И она все время каялась в том, что погубила меня, передав эту проклятую кровь Брекингов. Неважно, что у нее никаких особых способностей не было. Она плакала, винила себя, меня, Тревора за то, что меня послушал, не винила только отца. А через месяц, когда я пришла в себя, мы получили известие о судьбе отца и «Талиты». В Ниппоне опять было восстание, и отец каким-то образом пробрался со своего острова на большую землю для того, чтобы передать мятежникам оружие. Вряд ли он сделал это из-за денег… только из-за денег. Его схватили и казнили. Григан на «Талите» пытался его отбить, но по кораблю открыли огонь… он затонул. Несколько человек спаслись на шлюпке, их подобрал голландский бриг. Когда я собиралась на поиски отца, его не было в живых уже около года. И если б я подождала пару месяцев, то и так бы это узнала, а Тревор бы не погиб.

Но это еще не все. Вскоре стало ясно, что я беременна. И я не знала, чей это ребенок. Я хотела от него избавиться, но мать воспротивилась. Она говорила, что любое убийство – грех, но самый страшный грех – это погубить невинного нерожденного младенца. Мне было, в общем, все равно: одним грехом больше, одним меньше. Но я сказала: ребенок, конечно, ни в чем не виноват, но я не собираюсь, каждый раз глядя на него, гадать: родился ли он от моего мужа или от насильника. И мать нашла бездетную пару, которая согласилась забрать ребенка при условии, что я никогда не потребую его назад и не расскажу правды. Меня это вполне устраивало – тогда. Я родила девочку, и они забрали ее. Я думала, что больше не пожелаю ее увидеть. И ошиблась. После этого мать сообщила, что больше не выдержит такой жизни. Она решила уйти в монастырь, только так для нее есть надежда замолить свои и мои грехи. А я могу делать что хочу, единственно, в чем я должна поклясться, – не ступать больше на палубу корабля, слишком много несчастий море принесло нашей семье. Но я и сама этого не хотела. Мать постриглась в монастыре Отшельниц близ Эрденона. А я вышла на людей, которые свели меня с Тоби Мозером и Волчьей Пастью. И Анны Хайден, урожденной Деллинг, не стало. Я придумала себе новое имя, добавив в старое лишь одну букву. Анна – Анкен – Анкрен. На древнеэрдском «анкрен» означает «одиночка», «отшельница». Так же, как мать. Тогда мне это казалось чрезвычайно смелой и циничной шуткой. Понадобилось несколько лет, чтобы понять: я как была самонадеянной дурой, так и осталась. И что я страшно, мучительно тоскую по ним…

– Ты говорила, что виделась с ними.

– И не в первый раз, поверь…

– Значит, ты нарушила клятву.

– Вовсе нет. Моей дочери сейчас десять лет, и я для нее – дальняя родственница. Они терпят мои визиты, потому что каждый раз я оставляю им деньги. Моего Дара – или проклятия – она не унаследовала. Это изрядно утешает мою мать, больше ничем я ее утешить не могу, потому что при встречах мы изводим друг друга упреками. И ничего хорошего из этих встреч не получается. Но жить без них я не могу. Поэтому я никогда надолго не уезжаю из Эрда. И когда Олленше-Тевлис сказал, что велел убить меня и всех, кто со мной связан, я испугалась, что Вендель узнал, где они находятся. Поэтому бросилась к ним, не подумав о тебе. И так всегда… От меня одни несчастья – и мне, и другим. И не убеждай меня, что у меня Дар, что я способна на великие дела. Я не смогла спасти отца, сломала жизнь матери, погубила мужа и отреклась от дочери. Не слишком ли велика цена за морок? За ничто?

– Может быть, – отозвался Мерсер. – Но на свете мало людей, кому не пришлось в жизни платить слишком высокую цену. И если б ты не пыталась спасти отца и отомстить за мужа, не заботилась о матери и дочери, было бы хуже, поверь мне. Твою душу не надо спасать, она сама о себе заботится, несмотря на все потопленные корабли… Тебе следовало давно рассказать мне об этом. Так что хоть какая-то польза от проклятого тумана. Но скоро он рассеется, и мы отправимся дальше – вместе, как раньше. Так что попробуй отдохнуть и набраться сил.

Он забрал из рук Анкрен злосчастную парусину и закутал ею плечи, как одеялом. Но Анкрен показалось, что при всем спокойствии Мерсер был сильно огорчен.

Она этому не удивилась.

Мерсер рассматривал балестр и боезапас к нему. Металлические части арбалета, против ожидания, не пострадали от сырости, зато остальное не радовало.

– Надо же, как не повезло. Расстрелял почти все заряды. Хорошо, что мы в Карнионе, возобновить запас можно почти у каждого оружейника. Но кто знает, когда мы до того оружейника доберемся. Придется быть осторожным.

Анкрен не ответила – она правила лодкой. После рассвета туман уполз в те морские дали, откуда появился. Небо, правда, было серое, бессолнечное и грозилось, как нередко в прежние дни, пролиться дождем; но ветер, разогнавший туман, был попутным, и Мерсер с Анкрен поспешили спустить баркас на воду.

Прибрежные обрывы, светло-коричневые, с вкраплениями дикого камня, оплетала ежевика. Виноградников и садов с моря не было видно. Только дрок, дикие ирисы и зацветающие миндальные деревья.

Поскольку Вайя не мог описать точно, где находится имение Роуэна, не миновать было того, чтобы пристать к берегу и отправиться на разведку. Из-за обрывистых берегов здесь не было рыбацких деревень, но кто знает, долго ли побережье будет пустынным. Анкрен впервые была в этих водах.

Но даже если они благополучно отыщут имение Роуэна, что с того? Мерсер вполне способен ошибаться, и лодка во время ночной потасовки могла доставить беглецов на корабль. Нужды нет, что ни одно судно в тот день гавань Нессы не покидало. Ей ли не знать, как делаются такие дела. Но если Вендель отправился за море, будут ли они продолжать погоню?

Миновал ровно год с тех пор, как Анкрен встретила этого человека, и с трудом помнила, как он выглядит. Но именно он, а не Мерсер заставил ее нарушить привычный образ жизни. Она поклялась, что заставит его «умыться черной кровью». И Мерсер твердил, что не остановится, пока не доведет дело до конца.

Покуда их устремления совпадали. Но, если плыть дальше, ей придется нарушить другую клятву: ни при каких обстоятельствах не ступать на палубу корабля. Проклятье, эта клятва и так уж почти нарушена, даже если думать, что баркас – не корабль.

– Правь к берегу, – сказал Мерсер. – Это где-то поблизости.

Анкрен давно подметила, что Мерсер видит лучше ее, причем при любом освещении. Она глянула кругом. Впереди в море убегал ступенчатый серый мыс, рядом чернело разбитое молнией старое кряжистое дерево. И вдалеке, к линии холмов, уходила масличная роща.

– С чего ты взял?

– Я это уже видел… – предупреждая следующий вопрос, ответил Мерсер. – В кабинете Роуэна, на гравюре. Дерево и мыс. Так что лучше нам за этим мысом и укрыться.

Имение – все-таки лучше было называть его виллой, ибо здесь, в Карнионе, приглашать итальянских архитекторов додумались гораздо раньше, чем в Эрде, – строили в прошлом веке, когда семейство Роуэнов числилось среди самых богатых и влиятельных. Сравнение с дворцом Убальдина было неправомерным, так как вилла и теперь сохраняла вполне достойный вид. Фруктовый сад, расположенный террасами, окружал серо-розовое здание. Широкая лестница спускалась к выложенному плитами причалу. В лучшие времена здесь швартовались собственные корабли промышленников-аристократов, ныне сменившиеся лодками. Но самой примечательной постройкой была смыкавшаяся со скальной стеной мыса небольшая башня, с виллой она соединялась изящным мостом – одной опорой ему служила садовая стена, другая была надстроена с мыса. Смотровую площадку окружали зубцы, напоминавшие о шахматной фигуре.

Но башня отнюдь не была подобна той, где до недавнего времени скрывался от мира Ормонд Олленше-Тевлис, и построена не по прихоти просвещенного магната, желавшего в часы отдохновения любоваться закатами над морем. В пору возведения виллы память о Пиратских войнах была еще свежа, и дозорная башня имела вполне практическое значение. Она была к тому же укреплена, и при необходимости обитатели виллы и башни, господствовавших над бухтой, могли вести оборону при нападении с моря.

Судя по отсутствию на камнях метин от пуль и ядер, защищаться им так и не пришлось. И благодаря тщательно выверенным, хорошо вписавшимся в ландшафт очертаниям укрепление в голубеющем вечернем воздухе выглядело игрушкой, утехой эстета. Несомненно, рисунок, послуживший основой для гравюры, висевшей в кабинете Марсиаля Роуэна, был сделан с этой смотровой площадки. Но сейчас по ней расхаживал человек, вооруженный не грифелем, а мушкетом.

И ворота, ведущие к причалу, были заперты, а за стенами из ракушечника временами бухал густой лай. В городском особняке Роуэна собак не держали, но обитатели виллы, похоже, придерживались иных обычаев. Впрочем, Орану и его управителю собаки не помогли.

– Странно, – пробормотала Анкрен. – Приходится прятаться, хотя в этот раз полицейские силы и Эрда, и Карнионы на нашей стороне.

– В нашем деле такое случается. Меня больше волнует, сколько там людей.

– Вряд ли много. Иначе бы они дозорного у причала поставили.

– Не довод. Они ждут преследователей из Нессы и следят за тем направлением.

– И дождались. Сколько бы их там ни было, нам опять придется разделиться. Усмирять собак – это по моей части.

Пока что иного решения Мерсер не видел. Хотя ему претило проникать в дом без предварительной разведки. Единственное, на чем он настоял, – дождаться ночи. Вендель и Копченый Глаз прибыли на виллу – лодка привязана у причала. Но остались ли они? Не похоже, что здесь постоянно держат дозорного на сторожевой башне. Отвлекающий маневр? Вряд ли. Хотя от Венделя всего можно ждать. И еще – даже если допустить, что Роуэн окончательно исчерпал свои ресурсы по части наемников, на вилле должны быть слуги. Как минимум повар, садовник и сторож. Может, еще и конюх. Привычка Роуэна не держать женскую прислугу на загородное имение распространяется не обязательно. Но у Мерсера было предчувствие, что женщин на вилле нет. Анкрен, конечно, при необходимости способна молчать сутками, но вообще женщину, которая за несколько часов не выдаст себя шумом, встретить очень трудно. А здесь слишком тихо.

Все же его не оставляло сомнение, что Вендель успел скрыться. До сих пор он всегда умудрялся опережать преследователей, и теперь, когда ему не мешает Роуэн, у Венделя нет причин загонять себя в ловушку.

Если только он не знает, что гонятся не за приспешниками Роуэна, а именно за ним. А знать ему неоткуда. Мадам Эрмесен упорно прикрывает в своих показаниях Роуэна-Берлингьера и точно так же должна была молчать об Эспероне. И молчала бы, не спровоцируй ее Анкрен на признание. Однако Вендель покинул Галвин раньше, чем Анкрен там появилась.

Но они ничего не узнают, пока не проникнут в дом. Анкрен, чтобы обойти его, не стала спускаться на берег. Вилла – не укрепленный замок с единственным входом, какие бы сторожевые башни и мосты к ней ни пристраивали. Наверняка непременно есть дорога, а стало быть, другие ворота или хотя бы калитка. И Анкрен надеялась справиться с теми, кто эту калитку сторожил.

Мерсеру достался вход со стороны башни. С вечера он залег на скале и сейчас без труда и лишнего шума мог снять часового. Однако почему-то медлил. Жалко было тратить заряд? Вряд ли. Он сам не понимал своих сомнений. С тех пор как заварилось это дело, Мерсер немало народу отправил на тот свет либо в тюрьму и угрызений совести от этого не испытывал. Черт побери, не далее как прошлой ночью он убил по меньшей мере двоих, а скольких оглушил или ранил – не считал.

И все они – наемники, сектанты, светские дамы, каторжники – были убийцами. Как Мерсер. Они пытались отнять жизнь у него и Анкрен, и он без колебания наносил ответный удар.

Анкрен, которую он считал такой же расчетливой убийцей, одиннадцать лет назад утопила целый корабль негодяев и, похоже, мучается до сих пор. Не потому ли она избегает брать в руки оружие?

Еще до того, как подняться на скалу, Мерсер снял плащ, чтобы не мешал, свернул его и, перебросив через плечо, закрепил, как это делают солдаты. Там, где Мерсеру приходилось воевать, для подобной скатки находилось и другое применение.

Дозорный на башне не спал. Но он не был солдатом, у него устали руки от тяжелого мушкета, от ночной сырости разломилось плечо, и он прислонился к стене, отставив проклятый мушкет в сторону. Правда, честно поглядывать на бухту внизу он не забывал. А смотреть-то надо было вверх.

Удар скатки обрушился ему на голову, и дозорный не успел не только выстрелить – дотянуться до мушкета. Мерсер, перебравшийся со стены на зубец башни, спрыгнул на площадку и, убедившись, что незадачливый часовой без сознания, быстро скрутил его поясом и заткнул ему рот, оторвав воротник от рубахи. Анкрен использовала более оригинальный кляп, но дотянуться до чулка прекрасной дамы было проще, чем до того, что таскал под сапогом служитель виллы. Потом Мерсер подобрал скатанный плащ, мгновение поразмыслил, что делать с мушкетом, и, решив, что при его передвижениях это не помощь, а скорее балласт, бросил с башни на ближайший уступ скалы.

Дорога на мост была открыта, и Мерсер ступил на нее. Главная трудность в том, опущена ли решетка по ту сторону моста. Она должна быть опущена – если вилла всерьез готовится к осаде и ее обитатели приучены к строгой дисциплине. Судя по тому, как вел себя дозорный, это не так.

Глухо шумело ночное море – так, словно мост нависал над волнами, а не над берегом. Бессознательная помощь воображения, иллюзия на не слишком надежном мосту: падать в воду не так страшно, как на камни.

Решетка была поднята. Возможно, из-за близости моря она проржавела и ее нельзя было опустить. И за ней никого не было. Ловушка? Нет, скорее недостаток людей для охраны. Но расслабляться не стоит – лестница со стены ведет в сад, а там наверняка бродит сторож с собаками. А Мерсер, в отличие от Анкрен, с собаками договариваться не умеет. Так он и не будет спускаться. Ему нужно попасть в дом – так? И со стены Мерсер видел просторный балкон, замечательное место для мечтаний прекрасных дам, будь они здесь. Стену и балкон разделяет сад – старые раскидистые деревья: яблони, груши, сливы. Тому, кто не видит в темноте, перепрыгнуть со стены на ближайшее дерево, а после – перебраться с ветки на ветку довольно затруднительно. Но не Мерсеру. Он мог лишь поблагодарить здешних садовников, не трудившихся обрезать старые прочные сучья.

Ни собаки, ни сторожа не встревожились, пока Мерсер перелезал с дерева на дерево. Но, вероятно, этим он больше был обязан усилиям Анкрен, чем собственной осторожности. Потому что в доме не спали, и едва Мерсер успел соскользнуть с ветки на широкий парапет балкона – дверь из комнаты распахнулась, и оттуда выскочил человек.

Будь проклят тот, кто придумал мраморные парапеты. На них трудно удерживать равновесие, и то, что парапеты не предназначены для ходьбы, – не оправдание. Это обстоятельство давало противнику Мерсера короткое преимущество. Особенно если б он решил выстрелить. Но тот нес стражу в доме не с аркебузой, а с матросским тесаком. Широкое лезвие вполне могло подрубить ноги, но оставило заметный шрам на мраморе, поскольку Мерсер успел переместиться вправо и спрыгнуть на балкон – чтоб отразить новый удар человека, за которым два дня назад пробирался по улицам Нессы.

Копченый Глаз дрался с остервенением. В тюрьму, откуда его выкупил Роуэн, он явно попал за дело. Будь на месте Мерсера человек послабее, он не устоял бы под таким напором. Но Мерсер был на своем месте. И это было даже забавно – шпага против тесака, тем паче что места на балконе достаточно. Однако Мерсер шел в этот день не за Копченым Глазом – да и в дом-то еще не вошел, по правде говоря.

Матрос внезапно изменил тактику. Он отступил сначала в глубь балкона, а затем и вовсе в комнату. За его плечом Мерсер ничего не видел. На балконе, под слабым мерцанием звезд, было светлее. Мерсер зацепил крестообразный эфес тесака острием шпаги, Копченый Глаз инстинктивно вцепился в рукоять, стремясь удержать оружие; Мерсер рванул его на себя и, выпустив шпагу, перехватил руками за запястья и развернул – спиной к тому углу, где послышался слабый треск половиц. Поэтому пуля, нацеленная в него, попала каторжнику между лопаток.

Вендель не успел перезарядить пистолет или заменить оружие. Завеса из потертого скельского бархата, отделявшая просторную квадратную комнату от соседней, как бы ожила, и под ее прикрытием Анкрен ударила Венделя ногой под ребро, и тот, выронив стилет, запрятанный за обшлагом рукава, упал на пол. Анкрен заломила ему руки назад.

– Как тот? – спросила она.

– Убит. – Мерсер вытащил тело каторжника на балкон. Тесак остался на полу, Мерсер отпихнул его ногой.

И услышал:

– Вы оказали мне услугу… устранили этого болвана, навязанного Роуэном. Я сам собирался избавиться от него, но он следил за каждым моим шагом. Правда, полагаю, после этого вы убьете меня.

Вендель говорил так же ровно, спокойно и разумно, как прошлым летом в Вальграме, когда нанимал Мерсера. И Мерсер посмотрел на него внимательно: человек средних лет и непримечательной внешности, способный сохранять хладнокровие, даже когда его притиснули к полу и заломили руки.

– Не страшно? – спросил Мерсер.

– Отчего же? Но за все надо платить. Я недооценил вас – не предвидел, что вы объединитесь. Нужно было играть на вашей стороне, а не против вас. А теперь поздно.

– Это верно, – почти прошипела Анкрен.

– Обыщи его, – распорядился Мерсер. – Нам не помешают?

– Нет. Двое удрали… я им показала огромную приливную волну, которая идет на виллу… а третьего сторожат в подвале его же псы.

Говоря это, Анкрен перевернула Венделя, вздернув за отвороты кафтана, усадила и принялась обшаривать. Он не сопротивлялся, то есть вел себя разумно.

– Оружия при нем больше нет…

– А камень? – Мерсер отошел к балконной двери, прикрыл ее, так что стало совсем темно.

– Ага… вот… зашитый мешочек на груди, – Анкрен легко разорвала ткань.

– Посмотри, это тот самый?

– Похоже… хотя надо убедиться. – Анкрен нащупала на столе подсвечник с тремя свечами, выкресала огонь. – Да… я и забыла, что он такой большой. И действительно, на сердце смахивает.

Мерсер смотрел в закрытое окно.

– Заверни его во что-нибудь и положи на стол.

– Камень большой, – подтвердил Вендель. – Наверное, поэтому прежние владельцы и убрали его с глаз долой – решили, что таких рубинов не бывает, это, должно быть, гранат. А гранат – плебейский камень, похваляться им – дурной тон. Однако это не рубин и не гранат. Я вообще не знаю, что это за камень. Но в Тримейне, где никого не волнуют карнионские суеверия, его сумели бы оценить.

– Стало быть, вы собирались продать Камень Крови и его магическое значение вас не интересует?

– Только не говорите мне, что оно интересует вас. Я буду изрядно разочарован.

– Меня многое интересует в этом деле. Оно как шкатулка с секретом. Открываешь, а там еще одна. Поначалу мне казалось, что я разгадаю тайну, когда найду истинного хозяина Стефана Венделя. Тевлис был подставным, Роуэн – тоже.

– Верно. Я многие годы был слугой. Но на деле я служу лишь себе самому. Вы разгадали свою загадку.