Сто бед (сборник) Кустурица Эмир
– So, you foreigner in marriage?[35] – сказал я, не слишком уверенный в лингвистической правильности того, что ляпнул.
– Что все это значит? – вмешался Цоро.
– You foreigner in marriage? – не унимался я.
Парень улыбнулся.
– Что он говорит?
– Что он странник в браке.
– Да что это значит, черт побери?
– Разумеется, он ощущает себя странником в браке. Жена бросила его и сбежала в Загреб к рокеру.
– Странник в браке… Это откуда? Может, из «Strangers in the Night» Фрэнка Синатры?
– Объясни-ка ему хорошенько, что, если ему дорога жизнь, пусть поработает на нас.
– Do you want to work?
– Whatever, I am ready, I need the money to get some hashish and go home[36], – ответил парень, потирая локти и морща нос.
Услышав слово «гашиш», Цоро взорвался и, обхватив голову руками, воздел глаза к небу. Он ненавидел торчков!
– Вот сука! – завопил он, пиная иностранца ногой под зад. – За что ты так со мной?! Сраный голландец, грязный укурок! Вали отсюда!
Комадина вмешался:
– Оставь его, он нам пригодится.
В конце ведущей к отелю «Аргентина» улицы мы дождались, пока носатая тетка не закроет ставни на окнах киоска. Стрекотали цикады, а мне в голову лезли дурацкие мысли: какие звуки они издают, когда совокупляются?
Укрывшись в роще, в некотором отдалении друг от друга, на случай если нагрянет полиция, мы были готовы к налету и не сводили глаз с носатой тетки. Она заперла свой киоск и погрузилась с мужиком в «Шкоду-Mb1000». Когда машина отъехала, Странник подошел к киоску, выломал заднюю дверь и схватил все, что под руку попало. Дрожа, он приволок нам груду бритвенных лезвий и станков «Bic», жевательные резинки, брелоки для ключей – хлам, с которым нам решительно нечего было делать.
На углу стоял здоровенный «BMW». Секунду спустя он был набит всем этим бесполезным барахлом и прибывшими из Сараева маленькими правонарушителями.
По дороге в Макарску Комадина спросил:
– Как вы думаете, фараонам удастся взять нас на своем «тристаче»?
– Да пошли бы они! – расхорохорился Црни.
– Они уже вернулись, – заметил Цоро, глотнув из бутылки ракии и передав ее Комадине.
В зеркало заднего вида он указал на Странника, который беспокойно дергался и заваливался на Црни.
– Эй, наркот, куда полез? – закричал Црни, когда голландец рухнул ему на колени.
Мы расхохотались. Комадина сунул в магнитофон кассету, и с первого же куплета мы хором подхватили:
– «Мать моя, бедняжка, я так ее люблю, с ней провожу все свои дни…»
Мы пели, отбивая ритм по потолку салона и передавая из рук в руки бутылку, пустеющую со скоростью света.
Ракия быстро ударила в голову Црни, который совсем не переносил алкоголя. Он принялся молотить кулаком в потолок «BMW», потом взялся за Странника. Комадина и Цоро прыснули. Почувствовав дружеское одобрение, Црни расстегнул ширинку, чтобы помочиться на Странника. Тот умоляюще смотрел на меня. Я воспользовался моментом, сел между ними и протянул Комадине другую кассету, чтобы он вставил ее в магнитофон.
Црни упаковал свой прибор и уставился на меня. Кассета заиграла. Никто в машине не знал слов.
– I love you baby, та-ра-ра-ри-ра-ра… Ра-ра-ра…
Цоро снова ощутил потребность дубасить в потолок, а Црни, перегнувшись через меня, принялся тузить Странника. Мне это не понравилось.
– Зачем ты бьешь нашего Странника?
– Тебе что, жалко?
– А я тут при чем? Он никому ничего не сделал, а ты его лупишь.
– Ты что, от этого поносом страдаешь?
– Из меня здоровье так и прет, а вот если тебя твоя задница беспокоит, обратись к доктору.
Црни был из тех, кто никому не спустит, но меня обычно не задирал. Сейчас же он не на шутку разъярился и стал колошматить еще сильней. Обстановка накалялась. Напрасно я пытался разнять их.
– Он тебе дороже, чем я?
– Прекрати его бить! Ты меня уже достал!
– Это ты меня достал!
Цоро изощрялся петь по-английски – вот умора! Так что наша с Црни перепалка отступила на второй план. Комадина остановил «BMW» у заправки, опустил стекло и подозвал заправщика в форме югославской нефтяной компании:
– У вас проблемы?
– Нет, слава богу!
– В таком случае мы здесь, чтобы вам их устроить! – И он ухватил заправщика за воротник. – На фараонов работаешь, пидор?
– Нет, клянусь вам!
– Нет?
Комадина отвесил ему крепкую оплеуху.
– Нет, детьми клянусь…
– С сегодняшнего дня работаешь на меня! Выносишь мне все деньги и кладешь в этот карман!
Развернувшись, заправщик попробовал было смыться, но был снова схвачен. Црни подкатом свалил его на землю, и, пока они с Цоро связывали бедолагу, Комадина забрал кассу. Сквозь засунутую в рот вместо кляпа замасленную тряпку заправщик продолжал что-то бубнить. Денег в кассе оказалось совсем мало – парень только что заступил на смену, – и это стоило ему нескольких дополнительных ударов ногой от каждого из нас. Потому что после взлома киоска в Дубровнике увеличение нашего капитала было смехотворным.
Без всякого разбору и за бесценок мы втюхали уличным торговцам свою добычу из киоска. На бабки, полученные за бритвенные лезвия и фальшивые цацки, Странник смог купить гашиш и сделал себе славный косячок.
Пьянущие, мы на четвереньках вылезли на Заострожский пляж. Он казался нам пустынным, пока мы не обнаружили на другом его конце группу отдыхающих с гитарой. Црни первым решил подойти к ним. Он меньше всех выпил, зато больше всех был склонен ко всяким разборкам.
Комадина, Цоро и я валялись на песке, когда он вернулся с пареньком, тыча его в спину своей заточкой:
– Этот господин из Травника желает уступить вам свою комнату для ночлега.
Мы подошли к кучке хиппарей из Травника. Они были немного пьяны и предлагали нам угоститься марихуаной.
Я глазам своим не верил: среди молодых немцев, этих безусых блондинчиков, никак не походивших на серьезных клиентов, вертелась Амра из поезда Сараево – Кардельево. Я встал и, приподняв правое плечо, побрел по пляжу.
Рекомендованная отцом походка не обязательно должна сопровождаться цоканьем подков! Это всего лишь мелкая деталь исполняемого согласно его инструкциям номера! Понятия не имею, с чего вдруг такая мысль пришла мне в голову именно сейчас. Значит, теперь при каждой встрече с Амрой будут возникать эти вопросы: «Почему отец плакал при упоминании о женской отваге? По какой причине он особо подчеркивал мужество Жанны д’Арк? Почему, стоило ему заговорить о матери Момо Капора, он заливался слезами?»
Мое правое приподнятое плечо первым оказалось возле Амры.
– Малыш Калем, слыхал, что есть приказ о вашем аресте?
– Шутишь?
– Кто ты, они не знают, но усатый утверждает, что двоих других он уже брал!
– Откуда тебе известно?
– А это секрет…
Она взяла меня за руку и повела к морю.
– …Тогда, в поезде, забыла тебе сказать: я видела твою фотографию на пляже в Сплите.
– В Макарске!
– Не важно. Ты и те двое шалопаев лежите на песке. А у тебя, как у пентюха, в плавки еще засунута пачка «Кента»!
– Это для придания фотографии международного значения! Так где же ты видела эту фотку?
– Твой предок хвастался моей сестре. «Классный мужик!» – вот что он о тебе сказал. Он тебя обожает!
– Ты меня с кем-то путаешь!
– И нечего дуться! Знаешь, что сказал Момо Капор в «Записках некой Аны»? Что в отличие от женщины мужчина полигамен!
Меня взбесило, что я не знаю, что такое полигамия, но Амра сразу в упор посмотрела на меня:
– Мужчина стремится к переменам! Ему необходимо много женщин!
Она резко развернулась и направилась к берегу. Девушка сняла свитер, а следом за ним и все остальное и побежала к воде. Я видел ее спину с сильными мышцами, разделенную выступающими позвонками на две равные части до самой лебединой шеи. Плечи словно были изваяны скульптором. Среди ее предков наверняка можно обнаружить всадника, пришедшего из пустыни.
«Интересно, все красивые девушки выходят из пустыни?» – размышлял я.
Несмотря на негодование, вызванное историей с отцом, я бросился за Амрой, на ходу стягивая с себя штаны, рубашку, свитер и башмаки. Смущало меня в тот момент только то, что у меня создавалось впечатление, будто я снимаюсь в американском кино про юных влюбленных. Недоставало только падений с велосипеда, прогулки на лошадях, дегустации мороженого и пробуждения на пляже со словами:
– I love you!
– I love you too!
Я тоже вбежал в воду, осознавая, что вырисовывается продолжение истории, начавшейся на повороте Коньицы. Ну той, когда упорхнуло мое детство…
– Валим! Фараоны! – раздался голос, нарушив тишину пляжа.
Лежа на теплом животе Амры, я открыл глаза.
Держась за руки, мы бросились к «BMW». Я открыл багажник и дождался, пока Амра не влезет в него, потом запрыгнул сам и захлопнул капот. Снаружи слышались крики, возня.
– Послушай, детка, можно сказать, что ты моя любовница?
– Это зависит от…
– От чего? – перебил я ее.
– Есть у тебя кто-нибудь или нет.
– У меня никого нет.
– Тогда как же ты хочешь, чтобы я стала твоей любовницей, идиот?
Мы оба прыснули. Вдруг хлопнула дверца, и чьи-то голоса на мгновение испортили наше веселье.
– Стоять! Или я стреляю! – крикнул кто-то.
Мы не испугались и не прекратили смеяться, более того, мы бы и не смогли удержаться. Автомобиль рванул с места; резкое торможение, переключение скорости, сцепление в пол, круто заложенные виражи – все располагало к хохоту. Но вскоре визг шин и тормозов сменился полной тишиной. И когда Цоро открыл капот, он обнаружил покачивающееся тело о двух головах.
– Пора завязывать с этой тачкой, – постановил Комадина. – Она нас выдаст.
Процесс вынимания нас из багажника оказался столь же эпохальным событием, как бегство с пляжа. Всего миллиметр отделял нас от обрыва. Когда я ступил на твердую землю, мне показалось, что я стою на жаровне, – так горели мои ступни. Мы находились на краю обрыва, и его пустота одновременно и пугала, и притягивала.
– Это и есть близость смерти? – шепнул я Амре.
– Ты ничего не понял! Чтобы войти в экстаз, надо, чтобы умер кто-то близкий.
– Вернусь домой, сразу прикончу своего предка!
Она расхохоталась:
– Сестра говорит, он сладкий, как мед!
Расплывшись в улыбке и упершись задом в капот, Комадина толкал краденую тачку под обрыв. Машина полетела в пропасть неподалеку от Жиговице, а мы пустили по рукам бутылку шампанского. «Бэха» запылала, не достигнув воды, – столб дыма еще долго будет подниматься к небу.
– А я думал, что такая груда железа нырнет в море гораздо быстрее, – задумчиво произнес Комадина.
– Но это все-таки не грузовик!
– Не напоминай мне про грузовик, я больше не шоферю!
Црни вдруг, не знаю почему, принялся вопить:
– Давай, Момо Капор, рожай уже! Говори, какого черта ты все время меня достаешь!
– Бить кого-то ради удовольствия – ненормально…
– Ненормально… Точно!
Он отвесил Страннику крепкую зуботычину. Тот упал и не моргнув глазом сразу попытался встать на ноги. Но Црни, перенеся всю свою тяжесть на одну ногу, придавил его к земле. Я бросился поднимать иностранца, протянул ему руку, тогда Црни сзади саданул меня по ребрам. Я и подумать не мог, что он на меня покусится. Все в банде знали, что я сильнее его. Мой друг, конечно, приревновал меня к Амре: он ведь вечно твердил, что женится на брюнетке с отливающими фиолетовым глазами. Как у Лиз Тейлор.
– Значит, желаешь, чтобы я тебя отоварил, – сказал я, закатывая рукава и расстегивая ремешок часов, чтобы передать их Амре.
– Ну-ка, прекратите! – вмешалась она.
– Вот уж нет, – решительно возразил я.
Црни поступил так же. Он снял часы, потом золотую цепочку и браслет. Стоя посреди шоссе, мы смерили друг друга оценивающими взглядами. Кто ударит первым?
– Не строй иллюзий, Црни, я тебя уничтожу.
– А я порву тебя на части, Момо Капор. Но мамаша тебя признает…
– Я не Момо Капор! И ты прекрасно знаешь, как меня зовут!
– Родная мать признает тебя и в виде фарша. Но только по глазам!
Он был ниже меня ростом, поэтому решил, что, бросившись мне под ноги, сможет оторвать меня от земли. Не вышло! Я отвесил ему левой, а потом еще добавил по затылку правой. Он вскрикнул от боли.
– Так, значит, голландцы тебе больше нравятся, да? – крикнул он, стирая кровь с губ.
Еще мгновение, и он набросился на меня. Я отклонился в сторону, но Црни зацепил меня своей заточкой. Брызнула кровь, но я не испугался. Когда он снова кинулся на меня, я схватил его за шею. Он вырвался и, дернувшись в сторону, предательским движением попытался садануть мне головой в живот, но попал в локоть и потерял равновесие. Как всегда бывает вечером после великих сражений, установилась торжественная тишина.
Я прерывисто дышал, но удержался на ногах в боксерской стойке и не спускал с Црни глаз. К нему подошел Цоро, приподнял его руку. Рука безвольно упала. Цоро взвыл: он не понимал, жив ли Црни. Я поднял кулак над его головой:
– Ты тоже хочешь?
Мы все решили, что Црни умер.
– Он ударился головой о землю, – заметил Комадина.
Цоро потряс вялое тело, выскользнувшее у него из рук. Он заливался слезами и по гораздо менее серьезным поводам.
– Теперь я уже никогда не смогу выпить с ним кофе в общежитии инвалидов! – всхлипывал он.
Как поверить, что твой товарищ умер?! Отец плакал над ролью женщин в истории, а я – потому что я убийца! Господи, отцу повезло! Если то, что говорит Амра, не ложь, отец ведет двойную жизнь. Вот в чем его правота: он нашел равновесие. А что моя жизнь… Она пропала…
– Нет, Црни! Не делай этого… Господом Богом молю!
Воздев глаза к небу, я кричал, чтобы хоть кто-нибудь там, наверху, услышал и запретил Црни умирать! И вдруг меня парализовала ужасная боль, из живота хлынула горячая кровь…
Просто Црни был волком… «Волчья уловка, как тогда, у Сейдича», – мелькнуло у меня в голове.
Црни прикинулся мертвым, а когда убедился, что сможет попасть, воткнул свою заточку мне в живот. А потом еще несколько раз.
Наверное, мой крик был слышен на море и в порту Живогошче. Црни приподнялся, встал на колени и схватил камень, чтобы добить меня. Амра принялась колотить его сумкой, но, увидев следы крови на асфальте, в ужасе закричала. Мне нисколько не было больно, только кровь волнами выливалась из меня и текла по ляжкам. Я чувствовал ее тепло на своих ногах. Цоро и Комадина схватили Црни за руки. Мне удалось повернуться на бок и отпихнуть остервенелого врага. Встав на ноги, он начал пинать меня:
– Получи, Момо Капор! Вонючая голландская подстилка!
Обернувшись к Страннику, он вновь занес свою заточку, чтобы ударить его:
– Теперь твоя очередь! Грязная проститутка!
Спасаясь от смерти, Странник бросился наутек. Он бежал и постоянно оглядывался. На повороте он решил убедиться, что Црни его не преследует. Но Црни резко затормозил, заметив автомобильные фары. Из-за поворота на полной скорости выскочил полицейский «фиат» и сбил Странника. Глухой удар, кульбит, падение. Воцарилось тяжелое молчание. Его нарушало только зловещее уханье совы. И хотя ситуация была критическая, в голову мне снова пришел дурацкий вопрос: какие звуки издают цикады, когда совокупляются?
Станет ли моя смерть логическим продолжением событий? Неужели это конец – после тех наслаждений и вершин, к которым привела меня Амра?
Нет ничего теплее крови и ничего таинственнее этой жидкости. Заметив, что силы покидают меня, Амра расплакалась так, словно это наше последнее расставание. При виде лужи крови, в которой плавали мои ноги, Комадина пришел в ужас.
В свете фар своего «тристача» суетились полицейские: в каких-то пятидесяти метрах от нас обезумевшие тени метались между машиной и безжизненным телом иностранца. Сперва темные силуэты склонились над трупом, потом замерли возле рюкзака, отброшенного ударом на обочину.
– Я звоню на пост?
– На пост? Ты что, идиот или как? Хочешь за хиппи чалиться на нарах в Зенице?
– Нет…
– Тогда лучше помоги. Его надо убрать отсюда!
Они подняли тело и сбросили его в освещенный фонарем котлован у выезда из Живогошче. Один из полицейских вернулся к машине за канистрой и шлангом и стал переливать бензин из бака в канистру. Потом они облили Странника бензином и подожгли. Несмотря на то что пламя мгновенно занялось, полицейские злились, что парень горит недостаточно быстро.
– Чертов голландец, ничего толком не может!
– У них все кости отсырели из-за их сраного океана!
– Нам бы газосварку! – предложил кто-то из полицейских.
Автомобиль тронулся с места, метров сто проехал задом, после чего, визжа шинами, на полной скорости помчался в сторону города. Вместе с фарами исчезли тени; только собака выла где-то вдалеке, да из-за перепадов напряжения мигали фонари на въезде в Живогошче.
Вернувшись, полицейские поспешно подожгли труп газосварочной лампой, и очень скоро тело Странника превратилось в пепел.
Моя кровь изливалась волнами, и картинка перед глазами постепенно тускнела. Пока Комадина и Амра тащили меня, я успел заметить, что полицейские сгребли пепел в золотистую консервную банку. Луна освещала тянущуюся за мной по шоссе кровавую дорожку. Когда окончательно стемнело, Комадина разорвал свою рубашку, схватил мою руку и с силой прижал ее к моему животу, в том месте, откуда лилась кровь. Остановилась машина, взвизгнули шины.
– Прижми, слышишь? – сказал Комадина, завязывая у меня на животе свою рубашку.
– Что случилось? – спросил вышедший из автомобиля полицейский.
– Скорей! – умоляла Амра. – Он истечет кровью, если мы не отвезем его в больницу. Он умрет у нас на руках…
– Что случилось? – повторил полицейский.
– На него напал наркоман! Ворвался в его палатку и ранил!
– Чем эта гнида-наркот его ранил? – спросил полицейский, глядя на своего коллегу.
– Заточкой.
– Чем? Заточкой? Вот урод! Говорил я тебе, с этими наркошами не до шуток.
Никакой картинки. Видать, взорвалась катодная трубка телика.
Я очнулся в больнице, голый, как червяк; распростертый на операционном столе, с натянутой до подбородка белой простыней. Мне открывали глаза. Мне показалось, пальцы Амры. Надо мной склонилась медсестра. Она распрямила мою руку и поправила тонкую пластиковую трубочку, соединявшую капельницу с веной.
– Похоже, ты родился в рубашке, но без мозгов! Еще миллиметр, и остался бы без желчного пузыря.
– Сраный наркот! – выругался один из полицейских.
Он посмотрел на медсестру, которая меня перевязывала, дождался, пока она не уйдет за стерильными салфетками, огляделся. Пошептался с другим полицейским. Тот, что повыше, достал консервную банку. Они собрались высыпать пепел в окно на заросли лаванды на больничном дворе. Хотя все еще было утро, над Макарской уже дул маэстраль[37]. Полицейский отворил окно и вытряхнул содержимое банки. Ветер понес пепел над лавандой к морю. Но сильный порыв снова задул его в палату. Сначала пеплом засыпало лицо полицейского, потом клубящееся облачко добралось до Комадины и Амры. Они не поняли, что Странник, теперь уже в вечной форме, возвращается прямо к ним. Сцена приобрела вид истерической комедии. Боль в животе мешала мне смеяться, но я буквально помирал со смеху, глядя, как полицейский настойчиво борется с ветром, заставляющим пепел кружиться по комнате, и пытается снова собрать его в банку. Оба полицейских не знали, что Амра, Комадина и я стали свидетелями их преступления. Чтобы сменить мне повязку, вернулась медсестра, которая тоже была не в курсе.
– Эй, чтобы никакого кровотечения во время моего дежурства, понял? – сказала она, увидев, что я смеюсь.
– Не бойся, подожду твою коллегу. Кажется, она подобрее тебя!
– Ты скоро помрешь, парень!
Второй полицейский посмотрел на меня, словно понял, что можно не опасаться, что история Странника в браке – а теперь в пепле – однажды будет предана огласке. Эта истина устанавливала между нами ничью. Уж не знаю, считать ли ложью сокрытие убийства. По законам разведчиков-гонцов хранить молчание о преступлении не значит лгать, верняк. А как в жизни? Что я смогу рассказать обо всей этой истории, когда вернусь домой? Умалчивать великие истины равносильно большой лжи? Несомненно одно: полицейские прибыли вовремя, иначе сейчас я вместе со Странником охотился бы за ланями на гобеленах Витера. Жизнь и смерть смешались в нас с пеплом голландского туриста, и в тот миг, когда ветер стих, была поставлена финальная точка на приключениях Момо Капора.
– Как же мне теперь вернуться домой?
– Об этом не может быть и речи. Поедешь ко мне.
– Можешь себе представить, как я появлюсь в таком виде перед матерью?
– Подготовить твоего отца поможет моя сестра.
– Не желаю больше никогда о нем слышать!
Амра взяла дело в свои руки; ее кузен Фахро прикатил на своем ослепительно сверкавшем «форде-таунусе», только вот запах освежителя воздуха, смешавшийся с испарениями пластмассы и плохой стали, да вдобавок отсыревшего волглого коврика разъедал глаза почище, чем железнодорожный сортир! Так что в Сараево я въехал в полуобморочном состоянии.
После моей первой поездки в Зеницу к тете и до настоящего момента возвращение в Сараево всегда пугало меня. Уж не знаю, какое тогда было расписание у поездов, но все они имели одну общую черту: обратный путь всегда начинался в сумерках или на рассвете. Приглушенный абажурами желтоватый свет за окнами новостроек казался мне тревожным.
Проезжая мимо своего дома, я увидел, что у нас в кухне горит свет. Я терзался, представляя, как беспокоятся Брацо и Азра. Кстати, стоило мне подумать о Брацо, как у меня мгновенно подскакивала температура. Я почувствовал облегчение, только когда ступил во двор одноэтажного домика на Горуше, под номером пятьдесят три. Он показался мне намного симпатичней того, где меня ждала неприятная встреча с отцом. Глядя на желтый свет под потолком, я быстро уснул. Около полуночи меня разбудил мужской кашель и женский смех в соседней комнате. Высвободиться из объятий Амры было непросто, но еще трудней оказалось добраться до ванной: мешала стреляющая боль в животе. Я зажег свет и уже собирался принять таблетку, когда кто-то вошел. В зеркале за своей спиной я увидел… отца, Брацо Калема! Собственной персоной!
– Ты здесь? – удивился он.
– Да.
– Откуда ты взялся?
– А ты?
– Я думал, ты в Ябланице, на озере…
– А у тебя разве не было «важного дела» в Белграде?
– Я вернулся вчера вечером.
В шелковой комбинации, маленькая, с любопытными глазками и пышной грудью, в дверях ванной комнаты нарисовалась сестра Амры.
– Неужто малыш Калем? Ух ты, Амра не наврала! Настоящий кукленок!
– Для таких, как ты, я не кукленок!
– А кто я, ну-ка, скажи!
– Шлюха!
Я стремительно выбросил вперед руку и схватил любовницу отца за волосы. Она завопила, отец заслонил ее от меня:
– Отпусти немедленно.
– Ты!
– Что я?
– Ты рыдаешь, как баба, над Жанной д’Арк. Это из-за своих делишек ты так заливаешься слезами?
– Я? Рыдаю, как баба?
– Да, ты!
– Выбирай выражения!
– Оставь меня в покое!
– Постыдись, Алекса!
– Это тебе стоило бы постыдиться! Предатель!
– Я твой отец!
– Лучше бы ты им не был, лицемер!
Мне не стоило труда вырваться оттуда: легкий удар вдавил отца в стену. Вытянув руки перед собой, я надвигался на его любовницу. Ему не удалось удержать меня. Она осела на пол, а отец снова бросился на меня. Я с силой оттолкнул его, он потерял равновесие, ударился о раковину, падая, ухватился за подзеркальную тумбочку, и на пол вместе с ним полетели разные мелочи.