Воздушный штрафбат Кротков Антон
— Ловите ушами моих слов: сейчас медкомиссия, потом общее построение, и на аэродром — принимать самолеты.
На организации медкомиссии Борис настоял сам. Он по себе знал, в каком состоянии люди выходит из застенков НКВД, и должен был быть уверен, что его подчиненные физически и душевно готовы к серьезной фронтовой работе. Нефедов также взял с Громова слово, что его штрафников обмундируют и будут кормить не как зеков, а по армейским нормам.
Каждый штрафник получил обычную красноармейскую книжку. В ней имелись вкладыши, по которым выдавалось вещевое имущество. Шинели, гимнастерки, шаровары, сапоги и ботинки летчикам выдали солдатские, хотя среди штрафников большинство еще недавно носили петлицы с лейтенантскими и капитанскими «кубарями» и «шпалами». Вместо авиационных фуражек и зимних шапок-ушанок хотя бы из дешевого бобрика[153] интенданты отыскали на каких-то складах явно довоенной закладки отмененные уставом суконные шлемы-буденовки.
Нефедов экипировался вместе со своими хлопцами, хотя ему, как действующему офицеру и командиру части, хотели выписать накладную на склад комначсостава. Но Борис вежливо поблагодарил заботливого снабженца, после чего встал в общую очередь, чтобы получить кирзовые сапоги вместо хромовых или юфтевых, простую пилотку вместо новенькой офицерской фуражки с «капустой» и «птичкой» и т. д.
Часть укомплектовали старенькими, много раз бывавшими в ремонте «ишачками» и «чайками». Со своим ЛАГГ-ом Нефедову пришлось проститься, его отогнали обратно в Горький.
Пока шло формирование авиагруппы, кормили летчиков не слишком хорошо — суп из заплесневелых сухарей да едва сладкий чай. Но слово свое Громов сдержал. Перед отправкой на фронт каждый получил сухим пайком по банке мясных консервов и пачке галет. А уж на фронте проблем с питанием не возникало. Интенсивно воюющих пилотов кормили по высшей пятой летной норме: белый хлеб, мясо, витамины, шоколад. Непременно 100 грамм на ужин. Курящим летчикам выдавали на день пачку «Казбека». Да и вообще, даже в самые напряженные месяцы Сталинградской битвы проблем с доставкой авиационного керосина, боеприпасов и продуктов не возникало.
После получения самолетов и доукомплектования инженерно-техническим и вспомогательным составом авиагруппа была переброшена на фронтовой аэродром. Сразу началась боевая работа — тренировки на слетанность пришлось совмещать с полетами на прикрытие бомбардировщиков. На первых порах отношение авиационного руководства к «команде Нефедова» мало чем отличалось от взглядов наземного начальства на применение пехотных штрафбатов, которых бросали в самоубийственные атаки на неприступные высоты, заставляли с матерными воплями прорывать хорошо укрепленные участки фронта, бросаться на дзоты через минные поля. Точно так же разжалованных в рядовые летчиков посылали на самые опасные задания, требуя от них максимальных результатов.
Однажды крупный чин из штаба фронта, разгневанный оттого, что восемь штрафников не смогли остановить 60 пикирующих бомбардировщиков «Ю-87» из элитной эскадры StG2 «Иммельман», прислал к Нефедову порученца с драконовским приказом: «Впредь каждый летчик-истребитель, совершивший посадку на исправном самолете и не добившийся результата в воздушном бою, будет предан суду военного трибунала! Если на самолете закончился боекомплект или отказало оружие, летчик обязан таранить бомбардировщик противника!» Нефедов отослал адъютанта генерала обратно со своим ответом: «Каждый дурак, которого даже в академии не смогли научить основам стратегии, обязан немедленно выстрелить себе в голову, постаравшись при этом попасть в мозг».
Оскорбленный генерал обратился в военную прокуратуру, а также пожаловался самому командующему фронтом на дерзкого Анархиста, для которого не существует требований субординации. Несмотря на свою крайнюю занятость, командующий решил лично разобраться в причинах конфликта и попросил своих помощников выяснить, как действительно было дело. Оказалось, что перед тем, как немецкие «пикировщики» атаковали штрафники, немцев встретила поднятая в полном составе по тревоге на перехват вражеской группы истребительная бригада из восьмидесяти трех самолетов. В ходе боя с сопровождающими бомбардировщики «мессершмиттами» советские летчики сбили шесть «юнкерсов» и четыре Bf-109, сами же потеряли восемнадцать самолетов. Затем настала очередь штрафников. Их «улов» составил одиннадцать бомбардировщиков и семь истребителей врага. При этом в ходе боя штрафники потеряли только одного своего товарища. После этого командующий вызвал обиженного Нефедовым генерала и сказал ему:
— Правильно тебя этот Анархист назвал. Только набитый дурак отдаст такой идиотский приказ подчиненным, которые так здорово воюют. Этого Нефедова с его людьми надо к орденам представлять, в центральной прессе их подвиг пропагандировать. А вместо этого все их победы распишут по соседним полкам. А они все равно воюют, как черти!
Но, даже несмотря на боевые успехи и растущий авторитет «нефедовцев», спрашивали со штрафников особисты чрезвычайно строго. Если у контрразведчиков появлялся хотя бы малейший повод обвинить пилота в трусости, они начинали заниматься им вплотную. Правда, в основном летчики подобрались отчаянные, драчливые и опытные. Но были и исключения.
В одной из первых тяжелых схваток Леня Красавчик неожиданно вышел из боя, бросив своего ведущего. И Нефедову, вместо того чтобы атаковать вражеские бомбардировщики, пришлось срочно разворачивать группу и идти на помощь товарищу, оставшемуся без прикрытия. Через три дня такая история повторилась вновь. Но каждый раз у одессита находились оправдания. То на его «ишачке» мотор забарахлил, то внезапно живот скрутило. Вообще-то, при интенсивных полетах летчики часто на нервной почве начинали страдать поносами. Но Нефедов чувствовал, что Красавчик ловко симулирует уважительные причины.
Гнать кого-то в бой силой Борису было противно. Он вообще никогда ни на кого не кричал: «Я тебе приказываю!» Все его распоряжения выполнялись сразу и без возражений, потому что Нефедову верили. Подчиненные видели, что командир не шкурничает, не отсиживается в штабе, а наравне со всеми ходит под смертью. В группе сама собой сложилась такая атмосфера, когда любой летчик считал бы себя подлецом, если бы вместо него на опасное задание полетел кто-то другой. Да и в бою каждый готов был отдать за друга жизнь. Они все стали одной спаянной командой. И, конечно, нельзя было позволить, чтобы из-за труса погиб честный человек.
Вскоре Леня в очередной раз сбежал с поля боя, бросив напарника. Конечно, можно было отдать одессита «на съедение» особисту части — майору Лакееву. За такое преступление и в обычной части полагался расстрел или десять лет лагерей, а уж в штрафбате — тем паче. Но Нефедову была отвратна сама мысль, что по его вине человека прикончат выстрелом в затылок, а его родственников объявят семьей дезертира и лишат продовольственных карточек, а то еще и осудят.
Когда Борис вернулся с задания, то первое, что ему бросилось в глаза — бойкая фигура Лакеева. Обычно флегматичный толстяк возбужденно крутился вокруг истребителя Одессы. Он напоминал охотничьего пса, взявшего след. Рядом понуро стоял Красавчик со шлемофоном в руке и растерянно оправдывался:
— Товарищ майор, что я — отмороженный какой? Честное слово: шасси внезапно вывалилось, сразу скорость начала падать. Какой от меня в бою толк!
— Эти сказки ты кому-нибудь другому рассказывай, а я дезертира за версту чую. Пойдешь под «шлепку», — пообещал особист. Тут он заметил Нефедова и рысью устремился к нему.
— Техники уже проверили: шасси в полном порядке. По-моему, дело ясное: я звоню в трибунал, — от возбуждения у особиста даже запотели стекла очков.
— Это всегда успеется, — поморщился Нефедов. — Подожди полчасика, я немного переведу дух и сам проверю самолет в небе.
— К чему такие формальности, — недовольно проворчал Лакеев. — Дело же ясное!
Запустив двигатель, Борис взлетел. Ушел подальше от аэродрома в противоположную от линии фронта сторону, чтобы не напороться на немецких охотников. Сделал несколько пилотажных фигур — шасси не вываливается. Затем выпустил колеса и снова убрал — все в ажуре.
После посадки, выбравшись из кабины, Нефедов обменялся многозначительным взглядом с владельцем исправной машины, но особисту бросил:
— Он правильно сделал, что ушел. Давай подпишу акт, что парень не виноват. Да и механиков ты не дергай, техника-то у нас, сам знаешь какая, не один капремонт прошла.
А вечером после ужина Нефедов дождался Красавчика на выходе из столовой, отозвал его в кусты и, быстро оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто их не видит, несколько раз от души съездил симулянту кулаком по смазливой морде:
— Вот тебе, сволочь, чтобы механиков под трибунал не подводил!
С этого дня Борис старался не брать одессита на серьезные задания, назначая его то дежурным по КП,[154] то посылая с пакетом в штаб армии. И сидеть бы одесситу тихо, пользуясь добротой командира. Но пижонство у Лени было в крови. Вот и свою настоящую фамилию «Кравец» Леонид переиначил на шикарную «Красавчик».
Однажды, как обычно прогуливаясь по аэродрому, начальник особого отдела майор Лакеев стал свидетелем следующего разговора. Только что вернулось после тяжелого боя звено истребителей. Еще не отошедшие от взрывных эмоций пережитой сшибки с «мессерами» летчики возбужденно делились впечатлениями. К ним подошел Леня, постоял, послушал с завистью рассказы однополчан, а потом и говорит с таким сожалением:
— Эх жаль, меня командир в бой не пускает, а то бы я с этими «мессерами» тоже схватился. У меня руки чешутся натянуть фрицам глаза на жопу. Я говорю Бате: пусти меня сделать фрицам больно. А он чтоб да, так нет!
Вечером после разбора полетов к Нефедову подошел Лакеев:
— Почему вы не выпускаете Красавчика в бой? Он что у вас — на особом положении?!
Лакеев всегда держался с Нефедовым надменно, видимо, гордясь двумя майорскими «шпалами» в своих петлицах. Хотя на самом деле он имел звание младшего лейтенанта государственной безопасности. Существовала специальная директива наркома внутренних дел, которая разрешала сотрудникам особых отделов Красной армии в оперативных интересах использовать удобную для проведения агентурно-контрразведывательной работы форму и знаки различия.
Впрочем, даже будучи на деле не майором, а только младшим лейтенантом, Лакеев все равно обладал огромной властью. Даже посмевший недавно назвать дураком генерала из штаба фронта, Нефедов был вынужден выстраивать дружеские отношения с особистом: периодически выпивать с ним; когда финчасть армии иногда начисляла штрафникам деньги за сбитые самолеты, Борис предлагал сослуживцам скинуться на «подарок» чекисту, чтобы не слишком лютовал. Нефедову приходилось сквозь пальцы смотреть, что Лакеев, пользуясь своим служебным положением, заставлял кухню готовить для него «посылки» из продуктов, полагающихся только летчикам. Борис также знал, что особист сумел запугать нескольких девушек из оружейной и парашютной служб, и они по очереди приходят на ночь к нему в бытовку. Негодяй отлично устроился! И, тем не менее, Нефедову приходилось мириться с этой мразью и даже прислушиваться к его рекомендациям.
На следующее утро после планерки Борис подозвал Красавчика:
— Кстати о птичках, — нейтрально начал капитан, — к чему вам, Ледя, потребовалось так упорно нарываться на комплимент?[155] Я же создал вам форменный курорт на нашей скотобазе. А вы упорно ползете на кладбище.
— Где у нас случилось? — сделал невинное лицо Красавчик. — Я извиняюсь, командир, но ваши слова мне как балконом по темечку. В чем я снова провинился, Батя?!
— Случилось, дорогой мой, еще как случилось! — картинно вздохнул Нефедов и ласково обнял одессита за плечи, увлекая его с собой к самолетам. — Раз сам напросился, не обессудь! Пойдешь моим ведомым. А попробуешь сбежать — догоню и разнесу в клочья. Ты меня знаешь. И учти, Одесса: в полете смотри в оба, чтобы «худые»[156] нам загривки не причесали.
— Одену глаза на морду, командир,[157] — пообещал немного ошарашенный Леня.
Час назад воздушная разведка засекла скопление изготовившихся к атаке немецких танков и мотопехоты. Нефедову было приказано прикрывать колонну штурмовиков «Ил-2». После нескольких дней непрерывных боев командир смог поднять в воздух только десять самолетов. Для прикрытия целого штурмового полка, этого, конечно, было маловато, но как говорится, чем богаты…
Штурмовики идут очень низко. Нефедов с ведомым держится рядом. Под крылом трудно что-то конкретное разглядеть — сплошной огонь и дым. Кажется, даже земля пылает.
Какой-то ад! От вдыхаемой гари щекочет в груди, слезятся глаза.
Чтобы максимально прикрыть «Илов», истребители идут эшелонированным строем — на разных высотах перемещаются парами вдоль колонны штурмовиков. Откуда бы не появился противник, ему не застать конвой врасплох.
А вот и искомые танки. Облепленные, как мухами, пехотинцами, они укрылись в лощине и ждут сигнала к атаке. Штурмовики с ходу начинают утюжить танки реактивными снарядами, бомбами, обстреливать из пушек и крупнокалиберных пулеметов. Проходит совсем немного времени и в овраге уже ничего не различить из-за огня и дыма. Похоже, надеждам немецкого командования на созданный у линии фронта «бронированный кулак» уже не суждено сбыться.
Успешно выполнив боевую задачу, передовые штурмовики торопятся домой. Их строй растягивается на несколько километров. Горстке истребителей приходится метаться вдоль колонны «Илов», чтобы прикрыть отставших и защитить слишком вырвавшихся вперед.
В бездонной синеве неба блеснули акульи тела. Немцы! Борис развернулся на противника. Товарищи немедленно повторили маневр командира. Нефедова прижало к креслу — самолет стремительно набирал высоту.
Леня вначале держался рядом с ведущим, а потом вдруг пропал. Борис смачно выругался и дал себе слово пристрелить труса сразу после посадки. Пока же о нем думать некогда. Намечается нешуточная разборка…
Навстречу капитану неслись не менее тридцати истребителей «Фоке-Вульф-190». Если немцы чувствовали свое превосходство, они дрались отчаянно. Когда до «фоккеров» оставалось метров пятьдесят, капитан открыл огонь из двух 20-мм пушек ШВАК. Во встречном бою это страшное оружие. 180 снарядов на каждый ствол. Причем снаряды тяжелее немецких и скорострельность советских пушек вдвое выше, чем у врага. Правда, отсутствие на истребителе Поликарпова нормального прицела часто сводило на нет это преимущество. Но Нефедов оказался так близко перед противником — на расстоянии «пистолетного выстрела», что не мог промазать. Один из истребителей, пораженный огнем его пушек, вспыхнул и сразу исчез из поля зрения.
«Фоккеры» тоже стреляют в ответ. Тело реагирует раньше, чем успеваешь осмыслить происходящее и принять какое-то решение: следуют броски истребителя вправо-влево, и дымные трассы снарядов остаются в стороне. Мимо метеорами проносятся крылатые машины с черными крестами. На помощь Борису уже спешат друзья. Над уходящими на Восток штурмовиками закипает ожесточенное сражение, больше похожее на смертельную грызню враждующих собачьих свор. Нельзя подпустить противника к «Илам», не имеющим хвостового стрелка. Это равносильно предательству друзей. Хотя истребители лично и не знакомы с ребятами из штурмового полка, но, часто наблюдая результаты работы «горбатых»,[158] испытывают к ним искреннее уважение и теплое чувство фронтового товарищества.
Но отстоять штурмовиков не так-то просто — на стороне немцев численное преимущество. Пока две группы «фоккеров» связывают боем горстку «ишачков» и «чаек», несколько десятков стервятников нападают на беззащитные «Илы». Вот один из штурмовиков, волоча за собой дымный хвост, пошел к земле. Загорелся второй, третий…
Еще составители древнеримских руководств по военному искусству рекомендовали при встрече с численно превосходящими силами противника использовать единственное действенное средство обратить в бегство устрашающие глаз легионы — постараться найти и уничтожить вражеского полководца.
Вычислить в группе «фоккеров» их вожака не так уж сложно. На командирской машине отсутствует бортовой номер, зато изображен особый шеврон. Штабная пара держалась чуть в стороне, руководя по радиосвязи действиями подчиненных. Лишь однажды эти двое зашли в хвост отставшему от своих и едва ковыляющему из-за полученных повреждений «ИЛ-2». Они поочередно выпустили по «горбатому» несколько очередей, и сразу крутой горкой вернулись на безопасную высоту. Им незачем долго добивать чрезвычайно живучий «Ил», ожидая, пока он упадет. Особенно, когда вокруг шныряют советские ястребки. Эти двое и так его уже «сбили». Им достаточно было нажать на кнопку стрельбы, чтобы скомутированный с пушкой фотокинопулемет зафиксировал их победу на кинопленку. Именно таким образом имеющие определенные льготы в подтверждении побед эксперты люфтваффе ставят рекорды по количеству сбитых самолетов.
Догнать на вертикали новейший немецкий истребитель на стареньком И-16 невозможно. Тогда Борис делает так, чтобы немецкий командир со своим ведомым обратили на него внимание. Он снижает скорость и начинает слегка покачивать самолет, будто «ковыляя». Как когда-то — на липецких тренировках со своим немецким инструктором, — изображая подраненную птицу.
Немцы немедленно клюнули на наживку и, словно пара стервятников, спикировали на легкую добычу. Требовалось проявить железную выдержку, чтобы выждать, пока несущаяся на тебя пара прекрасно вооруженных машин приблизится настолько, чтобы можно было различить зрачки глаз их пилотов. Когда этот момент настал, Борис резко развернулся и дал длинную очередь по головному «фоккеру», израсходовав на залп остаток боеприпасов. Нефедов видел, как снаряд пробил фонарь вражеского самолета и взорвался в кабине. Одним немецким асом стало меньше. Но за эту жизнь русский должен был заплатить своей. На безоружный «ишачок» с разных направлений набросились шесть Fw-190.
Борис спикировал к земле и начал крутиться. Это была пляска отчаяния. Трудно на что-то рассчитывать, когда друзья, прикрывая штурмовики, ушли далеко на Восток, а против тебя — шестеро головорезов, намеренных отомстить за смерть своего командира.
Два немца, чтобы не проскочить вперед русского, уменьшили скорость и открыли по нему огонь. Борис опустился пониже в кресле, пряча голову за бронеспинку. Один снаряд взорвался рядом с крылом, оторвав от него кусок элерона. Второй прошел впритирку с кабиной.
Справа и слева встала вторая пара «фоккеров». А где же третья? А вот и они! С воем несутся из небесной глубины. Все. Теперь одинокий русский ястребок зажат с трех сторон, а с четвертой земля. Когда самолет попадает в такую «коробочку», ему остается либо покорно идти «под конвоем» на вражеский аэродром, либо таранить ближайшего к нему противника. Борис выбрал второе. Но его кто-то опередил. Неизвестный краснозвездный истребитель на полной скорости взвился над одним из «фоккеров». Словно потеряв равновесие, он резко завалился на бок, ударив своей плоскостью по крылу немецкого истребителя. «Фоккер» перевернулся. Высота была минимальной и выровнять свой самолет немецкий летчик не успел. Через две секунды тараненный «фоккер» огромным костром догорал на склоне высокого кургана. Ничего подобного Нефедов не видел. «Кто же из моих парней так ловко расправился с «фоккером»? А может, этот пилот вообще из другого полка? И откуда он взялся?» — вопросы теснили друг друга в голове Нефедова.
Самое удивительное, что после такого тарана отчаянный смельчак продолжал держаться в воздухе. Правда, на его самолете был проломлен киль, сильно деформирован один лонжерон и отсутствовала консоль стабилизатора. И, тем не менее, он летел! Спаситель приблизился вплотную к Нефедову, всем своим видом давая понять фашистским летчикам, что снова ударит любого из них, если кто-то посмеет напасть на его командира. В кабине израненного «ишачка» сидел… Леня-Одесса». Лицо его было белое, как мел, и все-таки Красавчик вымученно улыбался Нефедову, словно говоря: «Наконец-то я преодолел свой чертов страх!»
Видимо, на немцев таран произвел очень сильное впечатление, потому что они не стали пытаться продолжить бой и ушли. Пара истерзанных «ишачков» тоже поплелась домой…
Немного позднее Нефедов узнал, что об удачной штурмовке немецкого танкового полка сразу доложили Сталину. Иосиф Виссарионович уточнил, каким образом удалось избежать больших потерь среди «Илов». Докладывающий офицер ответил, что отличились истребители штрафной авиагруппы.
Задумчиво посасывая трубку, Сталин несколько раз молча прошел по кабинету мимо вытянувшегося по стойке «смирно» штабиста, а потом изрек: «Значит, все-таки правильно мы сделали, что поверили этим бандитам! Думаю, Геринг согласен с вами в этом вопросе». После этого группе передали несколько новеньких истребителей «Як-1».
Выбравшись из кабины и на ходу отстегивая лямки парашюта, Нефедов бросился к заруливающей на стоянку машине своего спасителя. Капитан вскочил на крыло «ишачка» и, схватившись за борт кабины, осмотрел ведомого:
— Цел?
— Скорее да, чем нет, — неуверенно ответил все еще очень бледный Одесса. — Только устал, как лошадь на свадьбе.
Вместе с механиком Нефедов помог Красавчику выбраться из самолета. У него оказалась сломанной ключица. В ожидании врача Борис осторожно поддерживал Леню под локоть здоровой руки, говоря ему:
— Ну даешь, бродяга! Да за такое, знаешь… до смерти поить положено.
— Это можно, — согласился Леня. — Я предпочитаю коньяк, но только не марки «Самжэнэ».[159]
Их окружила толпа товарищей. Многие, еще не зная о ранении одессита, пытались подхватить героя дня на руки. Одесса попросил минуточку внимания и важно произнес:
— Не надо качать меня, как героя, а то я вас знаю: два раза подкинете, один — поймаете. Прошу понять меня правильно, я — не пижон. Но «фоккеры» сегодня устроили такой кошмар и сумасшедший дом, что, если бы не простой парень из Одессы, запросто могли бы, не за нас будет сказано, пококать всякого, кто подвернулся им под руку. Поэтому, раз уж я сегодня отмочил такой канкант,[160] командир, прошу разрешение намалевать звездочку на фюзеляже моей «четверки».
— Как же ты решился на таран, Леня? — уважительно поинтересовался один из летчиков.
— Да я бы и не решился. Дешевле утопиться! Я как фрицев увидал, сразу уронил челюсть на пол. Такого винта нарезал, забрасывая ноги за уши! Да вовремя вспомнил, что Батя обещал со мной сделать, если я снова сбегу. Пришлось возвращаться…
С этого дня Одесса начал исправляться. Из боя он уже не выходил без приказа и старательно исполнял роль ведомого. Правда, по-прежнему любил прихвастнуть. Сослуживцам Красавчик теперь любил рассказывать, что, мол, в штабе дивизии прослышали про его исключительный подвиг, да и земляки гордятся героем, так что вскоре его переведут в полк асов— 9-й гвардейский Одесский истребительный авиаполк.
Но главные свои победы одессит все же одерживал не в воздухе, а на любовном фронте. Каким-то образом, почти при полном отсутствии увольнительных, ловкий ходок умудрился закрутить роман с женщиной-полковником интендантской службы. Благодаря близкому знакомству Красавчика с хозяйкой крупного складского хозяйства летчики авиагруппы стали получать новенькое офицерское обмундирование, и вскоре приобрели молодцеватый вид, перестав походить на окопников.
Нефедов быстро оценил главный талант Лени и перед очередным свиданием с завбазой одалживал ему свою парадную форму и ордена, чтобы герой-любовник мог во всей красе предстать пред своей пассией. И судя по всему, полковничиха была весьма довольна ухажером, так как через нес Красавчик умудрился достать специально для командира кое-какие предметы генеральского обмундирования, а также страшно дефицитные — американскую летную куртку «Irvinsuit» и полетные очки «Willson Mk-11» тоже производства США из только начавшихся ленд-лизовских поставок.[161] Эти очки имели небольшое солнцезащитное затемнение, что позволяло увидеть атакующего со стороны солнца врага.
Вообще, что касается коммерции и женщин — тут Леня был неудержим. В первый раз он имел большие проблемы с законом в 1938 году, еще будучи курсантом авиационного училища. Направляясь поездом в отпуск, Леня расположился на верхней полке купе мягкого вагона. Ночью в купе вошли новые пассажиры — муж и жена. Соседи познакомились, выпили за встречу. Потом курсант лег спать. А супруги отправились в вагон-ресторан. Вернулись они оттуда очень поздно и решили, что их сосед уже спит. Сели на его место, еще немного поговорили, обменялись поцелуями, после чего мужчина совершил половой акт со своей женой. А затем, удовлетворенный, залез на верхнюю полку и, потушив лампу, вскоре захрапел.
Убедившись в том, что сосед спит, возбудившийся от зрелища, свидетелем которого он оказался, курсант тихо слез с верхней полки и, раздевшись, пришел к женщине. Та в темноте решила, что около нее супруг и, находясь в полусонном состоянии, ответила на ласки мужчины и отдалась ему. Только когда все уже случилось, гладя лежащего на ней мужчину, дама по каким-то особым признакам обнаружила, что стала жертвой постороннего гражданина. Перепуганная женщина подняла крик, ее мирно храпевший муженек свалился с верхней полки прям на голову пытающегося удрать парня.
Короче, после полагающегося в таких случаях мордобоя Леня оказался в милиции. Ему грозило уголовное наказание по обвинению в изнасиловании. Но, немного поостыв, супруги передумали подавать в суд на злополучного попутчика. Муж дамы оказался небольшим начальником и не захотел, чтобы не красящая его история получила широкую огласку. Его жена — та и вовсе, встретившись в милиции с коварным обольстителем, чтобы подтвердить, что отказывается от обвинений в его адрес, украдкой бросала на молодого военного кокетливые озорные взгляды.
Во второй раз Леня чуть не угодил под суд всего за двенадцать дней до начала войны — за то, что получил на окружном складе по фальшивой накладной десять литров спирта, чтобы с размахом отметить день рождения симпатичной радистки из штаба полка. Но в неразберихе и хаосе первых дней войны армейская прокуратура то ли замяла дело, то ли документы пропали при стремительном отступлении из Белоруссии.
В штрафбат же невоздержанный на язык одессит угодил за то, что в разговоре с сослуживцами назвал проведенную комиссаром полка политинформацию «групповым сексом».
Постепенно вокруг Нефедова сформировался костяк летчиков. Среди «стариков» были не одни только штрафники. Например, Борис взял к себе в группу старого знакомого по испытательной работе Георгия Церадзе. Тот хотя и не был судим и формально мог воевать в обычном полку, но на деле, после того как побывал в плену, его не подпускали к летной работе.
Попав в новый коллектив, майор приживался в нем трудно. В результате тяжелого ранения, изуродовавшего лицо Церадзе, и какой-то личной драмы он сделался нелюдим. В редкие часы отдыха, когда летчики ходили на танцы, грузин лежал на своей койке и читал книгу или просто о чем-то мрачно думал. В общих разговорах, игре в шахматы, домино и преферанс участия не принимал.
Многим такое поведение казалось заносчивостью человека, который просто чурается иметь дело с осужденными сослуживцами. Только Нефедов знал, что когда-то «бирюк» был совсем другим: веселый, артистичный, чрезвычайно щедрый черноволосый красавец-южанин в любой компании быстро становился своим. Его утонченные кавказские тосты, прибаутки и свежие анекдоты мгновенно делали Церадзе общим любимцем. Борис не узнавал старого знакомого.
В бою же Царь, — как майора прозвали в полку, — превращался в одержимого манией убийства и равнодушного к опасности маньяка. Ведомые не могли угнаться за стремительно перемещающимся и рвущимся в самое пекло кавказцем. Нефедов несколько раз просил приятеля не лезть на рожон без надобности и заботиться о своем ведомом. Царь вспыльчиво отвечал, энергично жестикулируя:
— Если он боится, пусть летает с кем-нибудь другим! А я готов воевать в одиночку.
Появилась в поведении Церадзе еще одна странность. Он не скрывал, что презирает женщин. Впрочем, служащие в полку на различных вспомогательных должностях девушки и сами побаивались мрачного грузина со страшной маской вместо лица.
Но однажды произошла история, после которой заледеневшее сердце грузина начало потихоньку оттаивать. Вечером того дня командир послал своего заместителя слетать на разведку. Вернулся с задания майор уже затемно. В столовой ему должны были оставить ужин. Георгий дал поручение своему механику и знакомой тропинкой направился к кухне. Все уже давно поели, поэтому обычного смеха и шуток со стороны столовой слышно не было. Но тут Церадзе услышал вкрадчивый голос особиста Лакеева. Он разговаривал с какой-то девушкой, причем очень грубо:
— Не согласишься по-хорошему, я тебе такое устрою, что сама на коленях приползешь, только поздно будет. Подумай хорошенько, ты же умная, в институте до войны училась. Вот видишь, я о тебе все знаю.
Георгий остановился. Разговор происходил у полуоткрытой двери кухни. Просачивающийся из помещения слабый свет коптилки едва освещал лица мужчины и его собеседницы.
Церадзе узнал в девушке скромную официантку Свету. «Мало ему бойких подружек, за эту тихоню взялся. А ведь прижмет ее так, что никуда не денется, придет к нему в бытовку», — с отвращением подумал о похотливом чекисте Георгий. Он сошел с тропинки и, стараясь не шуметь, леском стал обходить парочку, чтобы войти в столовую.
— Извините, товарищ майор, но я должна идти, — тем временем с мольбой в голосе сказала Лакееву девушка, — у нас через семнадцать минут построение. От старшины попадет, если опоздаю.
— Забудь про старшину, — возбужденно задышал чекист. — Я ей прикажу, эта дура тебе портянки стирать будет.
Чекист обнял девушку. Она стала сопротивляться. Началась борьба. Георгий уже входил в кухню, когда услышал изумленный девичий вскрик и злой голос Лакеева:
— Это тебе, сука, чтобы не кусалась!
Послышался звук нового удара. Георгий поспешил на выручку девушке. По дороге ему очень кстати подвернулся таз с приготовленными для мойки кухонными ножами. Майор схватил два тесака для разделки мяса…
Лакеев с ужасом смотрел на страшного черного человека, внезапно появившегося из леса и чуть не пришпилившего его, словно бабочку булавкой, к ближайшей березе. Оба ножа потомственный танцор-кинжалист «положил» впритирку к голове насильника. Особист не мог произнести не слова. От страха у него что-то заклинило в голове, и толстяк только открывал и закрывал рот, словно рыба.
— Спасибо вам! — сквозь слезы благодарно крикнула Церадзе официантка и бросилась бежать.
Лакеев не посмел пожаловаться на совершившего на него «покушение» летчика. Он прекрасно понимал, что если история получит широкую огласку, то Нефедов сразу встанет на защиту Церадзе. У этих «летунов» чрезвычайно развита взаимовыручка. Это очень осложняло работу особого отдела. А ведь Лакееву начальство спускало план, и он обязан был его выполнять…
На следующий день в столовой во время завтрака официантка, улучив момент, вновь тихо шепнула Георгию: «Спасибо вам!» Теперь, случайно встречаясь, они стали здороваться, как хорошие друзья. Георгий не мог не видеть, как, едва завидев его, девушка вся преображается: на лице появляется приветливая улыбка, глаза начинают лучиться.
А потом Георгий попал в аварию и получил небольшое сотрясение мозга. При посадке шасси его самолета угодило в небольшую ямку, подломилось и истребитель перевернулся. Светлана начала навещать его в санчасти. А когда Георгий выписался, их отношения продолжились. Не было никакого взрыва страстей, страстных объяснений. Просто однажды взаимная привязанность двух одиноких людей, основанная на благодарности за то, что тебя готовы выслушать и понять, переросла в нечто большее.
Светлана тоже была намного моложе сорокалетнего мужчины, но как же эта девочка отличалась от его бывшей знакомой — юной кокетки Лели! Той всегда что-то было нужно от обеспеченного ухажера, эта же стремилась дать сама — душевную теплоту, внимание. Каким-то чудесным образом Светлана поняла истерзанную душу своего друга и по-женски мягко принялась лечить ее, говоря, что всегда хотела иметь рядом именно такого мужественного сильного человека:
— Это ничего, что у вас такое с лицом, — простодушно однажды призналась Георгию девушка. — Зато сразу видно, что в тяжелые годы вы в тылу не отсиживались. Да и женщине спокойней, когда она знает, что суженого не уведет соперница.
Во время активных боевых действий, возвращаясь на аэродром заправить самолет и пополнить боекомплект, Георгий обязательно низко проходил над столовой. Если сбить никого на этот раз не удалось, — просто приветливо покачивал крыльями. В случае же успеха крутил «бочки» по числу сбитых врагов.
— Это он мне этих фрицев посвящает, — хвалилась перед подругами девушка. Отпросившись у своего начальства, она хватала заранее приготовленные лотки с обедом, и счастливая бежала встречать «своего».
Обычно, если вылет был уже не первый в течение дня, Георгий чувствовал себя таким уставшим, что не было сил из кабины вылезти. Но стоило любимой появиться возле самолета, и суровый воздушный боец не мог сдержать открытой мальчишеской улыбки.
Покормив и поцеловав Георгия, Света обязательно спрашивала:
— Куда вечером пойдем?
Поморщив лоб, Церадзе отвечал:
— Думаю, сегодня просто погуляем, — иногда шутливо добавляя: — откровенно говоря, надоели эти званые обеды и бега.
Вообще-то, кинопередвижки и концертные бригады к штрафникам не приезжали, и выбор у влюбленных был небольшим: танцы под гармошку или патефон, да прогулки по окрестностям. Но таков был ритуал, означающий, что ничего страшного в оставшиеся дневные часы не случится и вечером они обязательно снова встретятся…
Но вот над летным полем взлетала ракета, и Георгий запускал двигатель своего «Яка». Девушка говорила ему: «До встречи!», прикрепляла к приборной доске кабины букетик свежих, только что сорванных полевых цветов, целовала летчика и спрыгивала с крыла на землю…
Благодаря своей любви Георгий по-другому стал относиться и к товарищам. Раньше это был закрытый человек, никого не подпускающий близко к своей душе. Теперь же майор мог после боя что-то ласковое сказать молодому летчику, с которым плечом к плечу отбивались от наседающих «мессеров». Товарищи с удивлением обнаружили, что, оказывается, майор вовсе не сноб и гордец, а добрый и веселый человек, умеющий шутить.
Иногда по вечерам грузин брал гитару и в компании друзей-летчиков и их девушек исполнял задушевные романсы, которые очень любил. Но особенно всех трогали переливистые задумчиво-грустные грузинские песни в его исполнении. Женщины словно переставали замечать следы ужасного увечья на лице певца и видели перед собой мужественного человека, в словах которого звучала и юношеская удаль, и грусть о той, которую когда-то несчастно любил, и благодарность матери, а также девушке, скрасившей своей преданной улыбкой день настоящий.
В свой последний вечер Царь пел особенно проникновенно. Давно взошла луна, лес вкрадчиво шумел листвой, тени ночных птиц проносились над головами собравшихся у костра людей, а песням все не было конца.
— Георгий, спой, пожалуйста, что-нибудь повеселее, — попросил один из слушателей, — а то от твоих сегодняшних песен сердце щемит. Словно хороним кого.
Обычно отзывчивый, готовый исполнить любую просьбу друзей, на этот раз Церадзе ответил:
— Без грусти нет веселья, дорогой. После похорон обязательно будет свадьба.
В этот вечер друзьям так и не удалось уговорить Георгия исполнить задорную песню из своего обширного репертуара…
На утро после инструктажа Георгий вместе с Нефедовым направлялся к своему самолету. Предстоял полет на сопровождение «пешек». Было заметно, что Церадзе находится не в своей тарелке.
— Плохой сон видел, — нехотя признался он. — А Светлана в положении.
— Сегодня оставайся дома, — хлопнул друга по плечу командир. — Бери удочки и отправляйся на тихое озерцо. Пришла пора тебе на профилактику становиться, нервы в порядок привести, работаем-то на износ. Один день как-нибудь без тебя обойдемся.
— Нет, нельзя, — покачал головой майор, устремив задумчивый взгляд вдаль. — Только если со мной что… Короче, отправь тогда ее к моей тетке в Кутаиси. Там о ней позаботятся. Адрес у меня на письмах в походном чемоданчике найдешь.
— А я тебе приказываю остаться! — повысив голос, повторил Борис и насмешливо пожурил приятеля: — Э-эх, геноцвали, дорогой ты мой! Боишься, что без тебя люфтваффе разобьем и на твою долю не оставим.
— Не могу я свою очередь пропустить, — пояснил Церадзе. — Как ребятам потом в глаза буду смотреть, если сегодня кто-то не вернется. А так может все и обойдется, глупо придавать значение каким-то снам!
Глава 27
И вот они над фашистской переправой. Пикирующие бомбардировщики «Пе-2» начали спокойно, как на полигоне, работать, выполняя один заход на вражеский понтонный мост за другим. Боевой порядок истребителей над целью — обычный в такой ситуации: группа непосредственного прикрытия — на внешней стороне круга своих бомбардировщиков, другая находится выше «пешек» на случай появления неприятельских истребителей. Наконец появляются «мессершмитты». «Нефедовцы» тут же входят в вираж, завязывается «собачья схватка» воздушного боя…
В этом бою Борис чувствовал себя в ударе. Ему все сегодня удавалось. Уже в первую минуту завертевшейся карусели капитан в блестящем стиле буквально срубил пушечной очередью зазевавшегося немца. Затем зашел в хвост другому «Ме-109». Тот попытался оторваться крутым пикированием, но, не рассчитав маневр, рухнул в Волгу.
Сделав крутую горку в сторону солнца, капитан огляделся, переводя дух и выбирая следующую жертву. Поискав глазами вокруг себя, он вдруг увидел, как в хвост И-16-му под номером «3» пристраивается «мессер». Вот немец открыл огонь по «тройке», в которой находился только сегодня прибывший в часть молодой летчик. Судя по белым хлопкам дыма, оставляемым «ишачком», жить этому чудаку оставалось меньше минуты.
Не раздумывая, Борис спикировал навстречу атакующему «мессеру». Немец тут же бросил дымящийся «ишачок» и пошел в лоб «Яку». У несущихся навстречу друг другу со скоростью пули пилотов было не более секунды на то, чтобы выстрелить и отвернуть от столкновения.
Нефедов первым поймал немца в прицел и нажал гашетку. «Мессер» окутался черным дымом и начал нелепо заваливаться на крыло, вот-вот готовый перевернуться серым брюхом кверху, словно убитая акула.
В эту же секунду в кабине «Яка» раздался оглушительный хлопок. Перед глазами Бориса разлетелся сноп искр. На какую-то долю секунды он потерял сознание, а когда очнулся, понял, что падает. Никак не удавалось вывести беспорядочно кувыркающийся самолет из штопора. Прыгать нельзя — внизу немцы!
Из-под приборной доски на лицо пилота брызгало горячее масло из поврежденного маслорадиатора. Осколки разбитых летных очков впились в кожу, и кровь, смешиваясь с маслом, бурой обжигающей жижей заливала правый глаз.
Вдобавок из-под капота двигателя стали выбиваться языки пламени. Огонь быстро подбирался к кабине. Борис прекрасно знал, что фанерные самолеты сгорают за считаные минуты.
Когда до земли оставалось примерно метров триста, он предпринял последнюю отчаянную попытку спастись — снова отжал ручку управления на вывод и одновременно несколько раз двинул до отказа и обратно рычаг сектора газа.
И о восторг! Машина, словно нехотя, отозвалась на приказы человека. Гибельное вращение начало замедляться. «Як» медленно, страшно медленно, поднимал свой нос. Через пробоины в фонаре быстро вытягивало заполнивший кабину удушливый дым…
Выровнять истребитель удалось уже над самой водой. Борис глянул на приборы — высота десять метров! Еще один виток и он бы разделил судьбу своего недавнего противника, лежащего в металлическом крылатом гробу на дне Волги.
Необходимо восстановить ориентировку и взять курс на родной аэродром. Зажав коленями ручку управления, Борис рукавом вытер кровь и масло с лица; достал из-за голенища сапога карту, нашел знакомый ориентир, взял азимут. Теперь, когда направление к дому ясно, главное — до него дотопать.
А между тем длинные языки пламени уже лижут плексигласовый фонарь кабины. Но пока не перетянул линию фронта, остается потихоньку поджариваться. Впрочем, его не собирались оставлять в покое…
Борис буквально кожей на затылке почувствовал за спиной новую опасность. Оглянулся и увидел, что за ним на полной скорости жмет четверка «мессеров». Так просто фашисты не дадут уйти подранку. Остается, прикрываясь снизу землей и мотая самолет из стороны в сторону, тянуть на свою территорию, пока не собьют или сам не сгоришь…
Нефедов шел так низко, что иногда задевал плоскостями ветки одиноко стоящих в степи деревьев. В действиях немецких летчиков чувствовалось много задора и недостаток мастерства: они активно бросались вперед, словно пытаясь укусить, но стоило русскому «Яку» показать легким креном намерение круто развернуться и огрызнуться из мощного бортового оружия, сразу отскакивали. Проходило секунд десять, и игра возобновляется: клюнут едва плетущегося русского очередью и забегают вперед, чтобы посмотреть, как там «Иван» — живой? А видок у Нефедова действительно плачевный: рожа — в крови и масле, фонарь разбит. Вот, наверное, радуются поганцы!
Порой немецкие истребители подходили так близко к горящему «Яку», что Борис видел лица их пилотов — совсем мальчишки, как тот «киндер» в Испании, с любопытством глазевший на спускающегося на парашюте республиканского пилота в одном сапоге. Впрочем, тот парнишка, не в пример этому выводку, уже был опасным противником. «А все-таки хорошо мы потрепали люфтваффе, раз они бросают в бой таких зеленых новобранцев», — подумал Нефедов.
Тоскливое чувство одиночества прошло. Забрезжила слабая надежда, что каким-то образом удастся выбраться из очередной безнадеги.
Борис пропустил момент, как на его немецких преследователей налетел Церадзе со своим ведомым. Георгий сразу захлестнул «мессеров», взяв на себя всю четверку, отжимая их от командира и давая возможность Нефедову вырваться из клубка боя и уйти…
Борис опять остался один, но ненадолго. Сделав горку, последующим глубоким скольжением летчик немного сбил пламя. Возможно, удастся привести машину домой. Но недалеко от линии фронта его вновь перехватили. Но на этот раз дело обстояло куда как серьезней. По необычной раскраске трех новейших немецких истребителей «Фокке-Вульф 190А-4» сразу стало ясно, что это охотники из какого-то элитного подразделения: камуфляж желто-зеленый; на фюзеляже какие-то геральдические знаки — настоящие хищники! Таких самолетов на этом участке фронта Борис еще не встречал. Судя по желтым кокам их винтов, «фоккеров» недавно перебросили с Западного фронта. Каждый истребитель был вооружен четырьмя пушками (!) (против одной у «Яка») и двумя пулеметами.
Немцы появились внезапно и повели себя как-то странно. Два истребителя встали с двух сторон от русского «Яка» и пошли параллельными курсами с ним, демонстрируя подготовку к нападению. Странно! Третий истребитель попробовал с ходу сбить русского, но Борис ловко уклонился. Тогда этот «фоккер» проскочил вперед, подставляя Нефедову хвост, как бы давая понять: «Вот как я ошибся. Давай же, накажи за это меня!» «Похоже на приманку», — догадался Нефедов. Нечто подобное он уже видел в Испании и на финской войне. Все эти загонщики — слуги своего господина. И эти двое, что летят по сторонам и совершают броски в его сторону, тоже только отвлекают внимание жертвы, чтобы та не заметила подкрадывающегося к ней главного охотника.
Нефедов начал крутить головой. И тут он увидел Его, спрятавшегося в ярких в лучах солнца. «Выжидает! — заскрежетал зубами Борис, — Неторопливый гад! Хочет наверняка…»
Нельзя было ничем показать, что стрелок в засаде обнаружен тобой, тогда появится шанс убить матерого зверя, когда он осмелеет и рискнет подойти. Борис бросился за приманкой, разыгрывая из себя простодушного новичка и сразу четвертый «фоккер» камнем понесся на него…
Внезапно немец прервал атаку и отошел в сторону, а за ним и его подручные. Кто-то их спугнул.
Нефедова догнали на своих «Яках» Церадзе с напарником, встали с ним крыло в крыло.
Выставленными двумя пальцами Царь дал понять командиру, что пару его преследователей он наказал. Затем грузин подошел ближе к группе фашистских охотников, и показал кулак их главному.
«Фоккеры» отошли недалеко, и их главарь видит жест так некстати появившегося заступника. Рыжий немец снисходительно улыбается. Это явно очень опытный пилот. На фюзеляже его «Fw-190» рядом с эмблемой элитной истребительной эскадры JG-3 «Удет»[162] — зеленым драконом — изображен двойной белый шеврон командира эскадрильи (Staffel) и рисунок бриллианта — знак особой охотничьей команды. А на борту чуть ниже фонаря кабины красуется личная эмблема эксперта — черный рыцарь на золотом поле треугольного геральдического щита. И тут же латинский девиз: «Vae victis» — «Горе побежденным». На руль поворота командирского «фокке-вульфа» нанесены 154 отметки об одержанных победах. С таким надо держать ухо востро!
Пока Церадзе сопровождает Бориса, немцы держатся на высоте. Они ведут себя на удивление мирно. Игриво гоняются друг за другом, словно купаясь в лучах солнца. Судя по их плавным неторопливым маневрам, охотники отказались от намерения атаковать. Но это обманчивое впечатление. Они просто выжидают… Прикрываясь солнцем, ждут удобного момента, чтобы внезапно напасть. В конце концов Георгий принял решение дать бой. Он машет на прощание Борису рукой и разворачивается навстречу противнику…
У самой линии фронта пламя охватило кабину. Вокруг огонь и дым. А ведь с момента повреждения самолета прошло чуть более десяти минут. Пламя все больней хватало за лицо. Борис инстинктивно закрывался от него рукой, и оранжевые языки начинали лизать его руку. Горят крылья. Бьющий из-под капота факел, резвясь и издавая довольный гул, быстро доедает фанерную основу самолета. В любую секунду истребитель может вспыхнуть полностью и костром обвалиться вниз…
Борис выключил двигатель, притянул ремнями себя потуже к креслу. Хорошо еще, что ветер был попутным, а то бы «Як» плюхнулся прямо на немецкие окопы. Истребитель проскочил над головами сидящих в траншее гитлеровских пехотинцев так низко, что, будь у него выпущены шасси, колесами бы проехался по каскам некоторых солдат.
Не слышавшие гула приближающегося самолета, немцы ошеломленно наблюдали, как из-за тыловых холмов бесшумно появился истребитель и, волоча за собой длинный шлейф огня и дыма, направился в сторону русских позиций.
Приземлившись «на брюхо», «Як» поднял столб земли и пыли. Самолет потащило по изрытой воронками нейтральной полосе к подбитому немецкому танку. Столкновение обещало быть предельно жестким. Но тут, угодив носом в какую-то яму, «ястребок» встал вертикально и перевернулся. Борис оказался в положении висящим вниз головой на привязных ремнях. Заело чертов замок и никак не удавалось освободиться от привязных ремней. Потрескивала горящая фанера самолетной обшивки, из-за дыма ничего не было видно; от запаха гари кружилась голова; откуда-то сверху на щеки и шею Нефедову капала обжигающая жидкость.
Вдобавок ко всему опомнившиеся немцы начали закидывать упавший истребитель минами и бить по нему из пулемета. «Вот так фокстрот! — с досадой подумал Борис. — Меня, летчика, на земле убивают!!!» Достав пистолет, он начал стрелять в остекление фонаря, чтобы наделать в нем дырок, куда мог бы выходить скопившийся в кабине дым, а заодно в надежде, что выстрелы услышат свои. И вскоре Нефедов действительно разобрал сквозь треск и гул пожара чей-то тихий голос:
— Эй, летчик, ты жив?
— Пока еще да! — радостно крикнул Борис. — Братцы, скорее выручайте! Из ремней не могу освободиться.
— Ух, как горишь! — ответили ему снаружи. — Сейчас подмогем.
Оказалось, что на выручку Нефедову подоспели разведчики пехотного полка. Штыками и прикладами они отломали кусок обшивки борта, разрезали привязные ремни и за руки потащили летчика из самолета. Но в небольшое отверстие прошла только голова, а тело застряло.
Пехотные орут на Бориса, чтобы он оттолкнулся и скорее вылезал, пока их всех тут не накрыло. А ему не во что упереться ногой, чтобы оттолкнуться. Больше всего Нефедов боялся, что, устав с ним возиться, пехота бросит его. Но, слава богу, ребята попались упорные. Поминая крепким словом летчика, немцев и всех, кто приходил им в голову, разведчики принялись раскачивать самолет, и потихоньку вызволили Нефедова. Все вместе они еще не успели преодолеть пятьдесят шагов до своих окопов, как самолет вспыхнул…
Когда Борис появился в блиндаже комбата, на него страшно было смотреть: чумазый, вместо обмундирования обгоревшие лохмотья, в глазах лихорадочный блеск. Командир батальона сразу налил «авиации» спирта. Бориса хорошо накормили, обработали и перевязали раны. После этого он проспал пять часов, пока за ним не пришла машина.
О гибели Георгия Церадзе Нефедов узнал от водителя. Затем ведомый майора сообщил командиру подробности. В бою с «фоккерами» Царь изо всех сил старался сбить их лидера. Но пилот «Fw-190» с черным рыцарем на борту ловко уходил от атак советского истребителя, не принимал вызов, когда Церадзе шел на него в лобовую.
— Потом этот хваленый рыцарь со своими оруженосцами удрал от нас, как последняя б…, — выругался пилот.
— Постой, ты говоришь, что на его борту была намалевана эмблема черного рыцаря? — спросил Нефедов, а про себя подумал: «Неужели Хан? Вообще-то, его почерк».
По словам ведомого Церадзе, уклонившись от боя, немецкие охотники подкараулили их на посадке:
— Я уже выпустил шасси и посадочные щитки, — заново переживая случившееся, нервно дергал щекой и часто затягивался папиросой спасенный товарищем летчик, — вдруг смотрю: Царь резко развернулся и свечой ушел в небо. Понимаешь, командир: он их все-таки первым заметил!
То, что случилось дальше, потрясло всех. Несколько очередей прошили самолет Церадзе. Немецкие охотники в своем фирменном стиле мгновенно скрылись. А обстрелянный «Як» продолжил набирать высоту. Все, кто наблюдал с земли эту драматичную сцену, с облегчением решили, что пронесло и немец промахнулся. Действительно, словно радуясь своему счастливому спасению, Георгий крутил в небе над родным аэродромом замысловатые петли. Потом он вдруг завалился на крыло и устремился вниз, но у самой земли плавно вышел из пикирования и вновь пошел в горку. Пилотаж затягивался, и командир второй эскадрильи взлетел, чтобы подойти к самолету Церадзе и дать ему нагоняй за самодеятельность.
Не сразу ему удалось нагнать самолет майора, выписывающий замысловатые «па» на запредельных перегрузках. Перед комэском предстала страшная картина: фонарь кабины «Яка» разбит и перепачкан кровью, по фюзеляжу протянулись багровые полосы, а у самого Церадзе взрывом снаряда снесло половину черепа…
Еще несколько минут самолет с убитым летчиком на глазах у его друзей и возлюбленной, словно не бездушная железная машина, а живое думающее существо исполнял прощальный танец в честь потомственного танцора-кинжалиста. Последний раз свечой взмыв в небо в качестве пикового аккорда, «Як» перевернулся на спину, наклонился, как будто делая поклон, и отвесно рухнул на пустырь позади аэродрома.
В этот же день состоялись похороны останков героя. На опушке леса появился очередной скромный фанерный обелиск со звездой у изголовья свежего холмика земли. Сколько таких могил уже осталось позади и сколько еще появится!
Пока над могилой друга звучали прощальные речи друзей, в небе крутили высший пилотаж два истребителя, отдавая последний салют прекрасному летчику.
После того как все ушли, возле холмика земли осталась одиноко стоять последняя любовь погибшего в полете горного орла. Борис подошел к девушке, молча постоял рядом с ней. Потом сказал:
— Запомни, Света, мы тебе теперь все — родные люди. Пока хоть кто-то из нас живой будет, тебе с твоим ребенком нужды и одиночества не знать. А я твоему Георгию вообще… жизнью обязан. Это ведь он из-за меня…
— Не убивайтесь вы так, Борис Николаевич, — повернулась к изменившемуся в лице Нефедову Светлана. — У каждого человека своя судьба. Мой Георгий своей не изменил.
В походном чемоданчике друга, в котором Церадзе хранил все свои личные вещи, Борис обнаружил пачку писем от его грузинских родственников, второй комплект офицерского обмундирования, смену белья. Вот и все, что осталось от человека…
В этот же день Борис оставил полк на своего нового заместителя и лично проводил Светлану в Кутаиси. Вернулся Нефедов с твердым намерением найти своего бывшего липецкого инструктора. Со дня гибели Церадзе капитан начал отращивать бороду, дав себе слово, что побреется только после того, как пустит названному братцу кровь. На своем истребителе Нефедов нарисовал отрубленную голову в черном рыцарском шлеме с наглухо закрытым забралом, рядом меч и надпись по-немецки готическим шрифтом: «Поцелуй меня в ж…!»
Глава 28
На охоту Борис вылетал вместе с Маратом Шафировым в качестве второго номера. Вообще-то Шафиров был комэском и, как и Борис, имел своего личного ведомого. Но, узнав, что задумал командир, попросил взять именно его:
— Ты правильно все рассчитал, — ткнул толстым коротким пальцем в карту татарин. — Раз они тут на тебя напали, значит, здесь у них охотничьи угодья. Будем постоянно летать— рано или поздно обязательно их встретим.
По-восточному мудрый, обстоятельный, стопроцентно надежный Шафиров являлся идеальным напарником в таком сложном деле. И. как только случался перерыв в обычной фронтовой работе, они вдвоем вылетали на свободную охоту. На такие полеты Борис не брал разрешения у руководства, принимая всю ответственность на себя.
Они скрытно переходили линию фронта вдали от районов основных боевых действий, прикрываясь облачностью или держась над самой землей. Затем со стороны немецкого тыла начинали патрулировать выбранный район. Если попутно появлялась возможность сбить немецкий транспортник или иную цель, они этот шанс использовали. «Мы, как тигры — убиваем даже, когда не голодны», — посмеивался Шафиров, и в его азиатских глазах, темноликом широкоскулом лице появлялось что-то зверское.
За месяц до начала войны, в мае 1941 года, Шафиров сбил над Брестской крепостью немецкий разведчик, нарушив приказ командования: не атаковать немецкие самолеты, нарушающие границу СССР. Пока шло разбирательство, началась война. До декабря 1941 года летчик честно воевал, сбил три самолета врага лично и два в группе. Но незадолго до Нового 1942 года его отдали под суд по прежнему обвинению. Нелепость! Уже полгода шла война и всем было ясно, что накануне вероломного нападения фашистские авиаразведчики фотографировали наши приграничные укрепления и аэродромы, но все равно карательная машина не могла дать задний ход. Летчика отдали под суд, лишили воинского звания. Но, к счастью, не успели отправить в пехотный штрафбат…
Главной целью советских охотников было найти аэродром, откуда взлетают «фоккеры» в желто-зеленом камуфляже, а лучше встретить их самих в воздухе.
Но безрезультатно прошла неделя, затем другая. Хотя результат, конечно, был: за это время Нефедов лично сбил семь самолетов противника. Впрочем, Борис никогда не был одержим «идеей фикс» непременно лично завалить вражескую машину, чтобы прославиться, заслужить какие-то почести. Если ведомый оказывался в более выгодном положении, Нефедов охотно прикрывал его. Война ведь не спорт, где главное — рекорды. Гораздо важнее приблизить общую победу, выбив кадровый костяк люфтваффе.
Впрочем, если вначале об орденах и звездах думать было просто некогда, то со временем Борис задал себе законный вопрос: если его ребята воюют не хуже коллег из других полков, то почему они не получают за это наград? Ведь за три сбитых над Сталинградом самолета давали орден, а за десять— представляли к Герою. И если вначале штрафникам вообще не записывали победы, то со временем Борису начало периодически удаваться проталкивать в штабные канцелярии сводки о сбитых его ребятами самолетах.
Хотя по-прежнему львиная доля сбитых штрафниками самолетов распределялась по гвардейским полкам, чтобы подогнать их показатели к очередной годовщине Октября или другому советскому празднику. И все-таки Нефедову удавалось постепенно изменять отношение руководства к своим парням. В бою Нефедов, чтобы поддержать молодых летчиков, часто отдавал им свои личные сбитые или писал их на всю группу.
И, тем не менее, как-то само собой получилось, что однажды Борис вдруг стал самым результативным летчиком-истребителем советских ВВС и заслуживал вновь быть представленным к званию Героя Советского Союза. Но в высоких штабах представление вновь положили под сукно. Разве можно удостаивать высшей военной награды офицера, имеющего такую скандальную репутацию, да еще и командующего штрафным подразделением!
И вот однажды долгожданная встреча с «фоккерами» состоялась. Причем началась она под диктовку немецкой стороны. Как ни старались Нефедов с Шафировым сохранять максимальную бдительность в районе предполагаемого появления особенных «фоккеров», те, на кого они охотились, выследили их и нанесли удар первыми.
Борис и его ведомый шли под облаками на высоте примерно трех с половиной тысяч метров. Над головой во всю ширь пространства раскинулся ковер ослепительно белой воздушной ваты. Казалось, эта пелена делает «Яки» невидимыми для тех, кто может находиться над ней.
Правда, в некоторых местах в сплошном слое облачности имелись «проруби», в которые проникали острые золотые стрелы солнечных лучей. В одно такое «окно», похоже, и ударили дьявольски изобретательные немцы. По-видимому, на фашистских машинах были установлены новейшие экспериментальные бортовые радиолокаторы. Ничем иным нельзя было объяснить их внезапное появление из-за облаков в самый выгодный для атаки момент. Во всяком случае, желто-зеленые «фоккеры» как всегда появились неожиданно. И самое неприятное, что они «материализовались из воздуха» прямо за спиной у Нефедова. А до этого успели срезать точной очередью «Як» Шафирова. К тому моменту, как Борис обнаружил на месте ведомого длинноносые «Fw-190», упавший самолет Шафирова уже скрылся из вида, слившись с фоном земли. На командирских «Яках» за неделю до этого смонтировали радиостанции. И Марат обязательно крикнул бы командиру: «Берегись! Сзади “фоккеры”!!!», если бы что-то заметил. Раз он этого не сделал, значит, до последней секунды не видел врага.
Только теперь в наушниках шлемофона Нефедова сквозь шум радиопомех донесся короткий вскрик ведомого: «Пада…»
Немцы действовали, как настоящие пираты: первой очередью срезали антенну на самолете Нефедова, чтобы он не мог вызвать подкрепление. Затем фонтанчики рвущихся эрликоновских снарядов прошлись по задней кромке крыла. «Хотят, чтобы вывалились посадочные щитки, — догадался Борис, — чтобы зайчик не вздумал убежать».
Один из «фоккеров» сумел еще раз попасть по крылу «Яка». Самолет Нефедова перевернулся на спину и стал падать. Немцы не пытались его добить, так же как и не преследовали расстрелянного Шафирова. Зачем? На «фокке-вульфах» стояли фотокинопулеметы. Их пилотам не надо было доказывать свою победу. Они оба сбили по два «Яка», и им обоим их засчитают. Это советским летчикам обязательно требовались свидетели их удачной стрельбы, необходимо было, чтобы наземные войска подтвердили, что рядом с их позицией рухнул такой-то фашистский пикирующий бомбардировщик или истребитель. Если же сбитый тобою самолет упал на вражеской территории, его тебе никогда не запишут в летную книжку. Экспертам люфтваффе ставить рекорды было намного проще…
Отправив к земле второй «Як», немцы ушли в глубь своей территории. Борис сумел вывести у земли свой самолет и бросился за ними в погоню. Хотя пилотировать было трудновато из-за того, что поврежденный самолет постоянно норовил перевернуться, тем не менее Нефедов ни на секунду не задумывался: идти ли ему за «фоккерами» или от греха подальше вернуться домой.
Первым Борису попался истребитель ведомого «черного рыцаря». Заметив «воскресшего» русского, тот с удовольствием улизнул бы на высоту, но «Як» — это не «ишачок», от него так просто не оторвешься на вертикали. Пришлось немцу становиться с русским в вираж. В это время второй командирский «Fw-190» всячески старался зайти русскому в хвост.
Скорей всего в итоге опытные «эксперты» справились бы вдвоем с настырным «Иваном», но тут идущий впереди Нефедова пилот совершил фатальную ошибку, переложив самолет с крыла на крыло. А ведь с противником на хвосте категорически нельзя переходить из левого или правого виража в противоположный. Таким образом, на мгновение «фоккер» стал удобной мишенью, и Борис этим воспользовался. Мощная скорострельная пушка «Як-1» не оставила противнику шансов. Взрывом снаряда у «фоккера» срезало крыло, и он завертелся в штопоре. Борис видел, как из падающего истребителя у самой земли вывалился летчик. Появившийся купол парашюта так и не успел наполниться воздухом. Похоже, сбитому пилоту не хватило высоты, и он разбился.
Потерявший своего ведомого, «фоккер» с черным рыцарем на борту яростно набросился на русского. Рядом с кабиной «Яка» лопнул разрывной снаряд, и ударной волной сорвало колпак фонаря. Борису даже пришлось нырнуть в облако, чтобы сбросить с хвоста рассвирепевшего немца.
Ближе к центру облака его молочно-белая «начинка» приобрела темно-серый цвет. Что-то стало бить летчика по лицу. Неужели пули? Но тогда почему нет боли. «Так это же кружится зарождающаяся в глубине облака «шрапнель» града!» — догадался летчик.
Взяв короткий тайм-аут, Борис выскочил из своего укрытия. Немец ожидал русского, чтобы отомстить. На этот раз козыри были у Нефедова. Он имел небольшое превышение относительно «фокке-вульфа» и контролировал ситуацию…
Вот Борис резко заваливается на крыло и начинает срезать противнику угол, готовясь открыть огонь на упреждение, чтобы немец сам напоролся на его снаряды. Пилот размалеванного «фоккера» понимает, что его фактически зажимают в угол, и лезет наверх.
Борис тут же уходит на косую петлю и снова оказывается на хвосте у немца. Тому приходится спасаться переворотом через крыло. Уже почти схваченный в прицел, в последний момент фашист проваливается вниз… Маневры следуют один за другим, но никому не удается взять верх.
Читать бесплатно другие книги:
