Воздушный штрафбат Кротков Антон

Глава 12

С середины 1920-х годов на базе Липецкого учебного центра ВВС РККА действовала немецкая авиационная школа. Ее существование было нелегальным, так как по условиям Версальского мирного договора Германии было запрещено иметь и развивать военную авиацию.[69] Но советское правительство в рамках секретного соглашения о военно-техническом сотрудничестве разрешило дружественной в ту пору стране готовить летные кадры для зарождающихся люфтваффе[70] на территории СССР…

Некоторых советских летчиков-курсантов, прибывших в Липецк на курсы командиров эскадрилий, назначали в обучение к немецким инструкторам — как правило, опытным асам Первой мировой войны или пилотам гражданской авиации.

Борис попал в обучение к инструктору, которого звали Макс Хан. Правда, его земляки еще иногда вставляли аристократическую приставку «фон» между именем и фамилией 25-летнего барона. Впервые увидев своего нового учителя, Борис подумал: «Не хотел бы я на войне встретиться в воздухе один на один с этим крепким быком. Такого самые запредельные перегрузки не сломают». Но тут же улыбнулся про себя: «А ведь рыжий, как таракан-прусак!»

Высокий, атлетично сложенный, одетый в добротный спортивный пиджак, бриджи для верховой езды и крепкие ботинки на высокой шнуровке, немец если и был похож на быка, то на очень породистого — призового. Его усыпанное крупными рыжими веснушками безбровое лицо имело правильные мужественные черты потомственного аристократа.

Дальний предок Хана мальчиком был подарен турецким султаном австрийскому герцогу. За верную службу в качестве телохранителя и воинскую доблесть юноша был посвящен в рыцари. С тех пор прошло пятьсот лет… Внешностью и своими взглядами на жизнь Макс являл собой образец прусского юнкера.[71] Например, в отношении профессии летчика-истребителя он придерживался того мнения, что по-настоящему преуспеть в этом рыцарском искусстве может только истинный спортсмен и джентльмен. Разве что склонность к восточному коварству нет-нет да и напоминала окружающим, что перед ними далекий потомок янычара.

При разыгрывании учебных боев Хану нравилось изобретать разные хитроумные ловушки. Например, он мог предложить кому-нибудь из своих ведомых сыграть роль приманки, на которую должен клюнуть условный противник. Один из летчиков звена притворялся, будто у него неполадки с самолетом: отставал от группы и начинал медленно «ковылять» в сторону аэродрома. Как только пилот из противоборствующей команды «клевал на живца» — бросался на «подранка», из облаков тотчас появлялся Хан с кем-нибудь из своих «подручных» и пристраивался в хвост доверчивому охотнику. Борис неоднократно имел возможность убедиться, что вырваться из такой западни практически невозможно.

Точно так же практически не было шансов уцелеть в реальной боевой ситуации у того, кто оказывался зажатым в придуманный коварным тевтоном «бутерброд». Прием этот заключался в следующем: пара истребителей летит параллельным курсом на одной высоте, но на значительном расстоянии друг от друга. Если одиночный «вражеский» самолет пытается атаковать один из самолетов пары, второй истребитель тут же заходит в хвост неприятелю и «открывает огонь» (зажимает его в «бутерброд»).

— Мне иногда бывает жаль, что вы служите в иностранной армии: из нас двоих получилась бы отличная пара бандитов-головорезов! — шутливо признался способному ученику после одной такой совместной «охоты» Хан. За восемь лет регулярных полетов из Берлина в Москву в качестве пилота пассажирского «Юнкерса-13» немец отлично выучил русский язык. Даже свою широкую спортивную кепку он носил на русский манер — чуть набок.

— Бандиты так не дерутся, — усмехнулся в ответ молодой русский.

— А как? — живо заинтересовался немец.

— Жестко, насмерть! — убежденно пояснил Борис. Его светло-голубые глаза вдруг потемнели, сделавшись цвета предштормового моря.

Учитель давно заметил, что молодому русскому курсанту не по душе исповедуемая им тактика внезапных нападений из засады и мгновенного бегства с поля боя. Все атаки Хана строились по схожему принципу: подкараулил жертву, внезапно атаковал зазевавшегося врага и, отстрелявшись, немедленно уходи в сторону солнца. Попал или не попал — неважно. Думай только о том, как скорее унести ноги.

— Так дерется интеллигент, имеющий в кармане пистолет или кастет, — презрительно кривя губу, рассуждал воспитанный на своеобразном уличном кодексе чести Борис. — Прижмут гопники прохожего в темном переулке, а фраер неожиданно огрызнется пулей из нагана или саданет налетчика кастетом в челюсть — и бежать.

Макс снисходительно слушал своего ученика. «Если парень каждый раз начнет ввязываться в тяжелые поединки, фронтовая жизнь его будет короткой», — думал Хан. Ему было немного жаль горячего и прямолинейного русского парня, который в силу своей молодости и простого происхождения не мог понять, что джентльменские дуэли стоит затевать только с достойными тебя противниками. А таких экспертов— лишь единицы. Обычная же тактика воздушного аса должна строиться на внезапности. Забраться повыше, внезапно зайти со стороны солнца, чтобы застать противника врасплох и коротким разящим ударом увеличить список своих побед… Таковы жестокие законы войны, и жалость тут неуместна. Недаром на своем самолете Хан разместил латинский девиз: «Vae victis» — «Горе побежденным».

Однако, несмотря на расхождение во взглядах на тактику воздушного боя, между немецким инструктором и Нефедовым возникли теплые дружеские отношения. Даже не зная историю Нефедова, немецкий барон, видимо, неосознанно — по благородным чертам лица, гордой осанке, особому повороту головы почувствовал в нем равного себе носителя голубой крови.

В знак особого расположения Хан единственному из своих русских курсантов показал Нефедову свой фирменный прием ухода из-под атаки сзади. Это был ловкий финт! Однажды в ходе учебного поединка Нефедову удалось поймать самолет немца в прицел. Борис торжествовал, наблюдая, как безрезультатно учитель бросает свою машину из стороны в сторону, пытаясь сбросить преследователя с хвоста. Но радость Нефедова оказалась недолгой. Внезапно «Фоккер» инструктора резко перевернулся через крыло и… исчез!

Борис растерянно закрутил головой, ища провалившегося неизвестно куда противника. Прошло, наверное, секунды три, не более. Неожиданно истребитель Хана «вынырнул», — но уже сзади и несколько выше русского курсанта — заняв таким образом наивыгоднейшую позицию, с которой легко было прицельным огнем в клочья разнести мастерски обыгранную жертву. Если переводить ситуацию на шахматный язык, это был мат в три хода! Немец игриво покачал крыльями своего самолета, словно говоря ученику: «Ну что, приятель, — ты убит!»

Их теплые товарищеские отношения еще более окрепли после того, как Борис дважды спас Максу жизнь.

В первый раз во время зимнего полета на «Фоккере D XIII» одна из посадочных лыж вдруг прямо в воздухе приняла вертикальное положение. Это угрожало неминуемой аварией при посадке. Ситуация усугублялась тем, что в этот раз Макс не успел надеть парашют. Ночь он провел в компании восхитительной русской девушки, из-за чего проснулся слишком поздно. Опаздывая на полеты, решил не забегать на парашютную станцию, а сразу идти к самолету: «Один раз можно слетать и без страховки, — легкомысленно сказал себе Макс. — В конце концов, почему именно сегодня что-то непременно должно случиться с самолетом?»

Дальнейшие события развивались по «закону подлости». Лыжа приняла аварийное положение, когда керосина в топливном баке «фоккера» оставалось на десять минут полета. Чтобы не погибать вдвоем, Макс приказал Нефедову воспользоваться своим парашютом. Но Борис принял другое решение. Пока инструктор вел самолет, Нефедов вылез из кабины на крыло биплана[72] и, держась руками за расчалки,[73] ударами ноги хладнокровно вернул лыжу в нормальное положение…

Во второй раз Борис выручил немца из серьезной переделки перед самым выпуском с курсов. Все началось с того, что однажды вечером, проходя мимо специально построенного для немцев офицерского казино — уютного деревянного домика с садом — Нефедов увидел знакомого официанта. Тот имел крайне растерянный вид. Когда их глаза встретились, официант побитой собакой подбежал к Нефедову:

— Боря, умоляю, помоги!

— Что случилось, Валет? — неприязненно спросил Нефедов, удивленно разглядывая жалкую фигуру обычно фасонистого на вид знакомого.

Внешностью официант действительно напоминал смазливого карточного кавалера. Впрочем, с миром азарта и порока его связывало не только это. Валет был незаменим, когда требовалось достать хорошую выпивку, девочек или попасть в компанию, играющую в карты или бильярд «на интерес». В гарнизоне подобные забавы были строго запрещены.

Особенно оценили своеобразный талант скромного служащего казино немецкие друзья. Дело в том, что на первых порах хозяева ясно дали понять иностранным союзникам, что на время пребывания в России им придется кардинально изменить привычный образ жизни: при досмотре у прибывших в авиашколу вначале 1927 года немцев было конфисковано пятьдесят колод карт, двадцать комплектов игральных костей, порнографические открытки — такие предметы ввозить в СССР было нельзя.[74]

Фактически устроенное местными властями для союзников казино являлось обычным офицерским собранием, где можно было выпить кофе, послушать любимую музыку, почитать советские и немецкие газеты. Вход сюда местным женщинам был строго запрещен. Также на территории гарнизона был установлен «сухой закон».

Но благодаря Валету молодые здоровые мужчины не долго чувствовали себя в России монахами. Да и ОГПУ до поры сквозь пальцы смотрело на деятельность ловкого сутенера и доставалы. Тем более что с его помощью можно было при необходимости скомпрометировать и завербовать заинтересовавшего «органы» иностранного военного специалиста.

Но такая снисходительность чекистов была возможна лишь до тех пор, пока безопасности союзников ничего не угрожало. Поэтому-то так и был напуган Валет.

— Прошу тебя, Боря, выручи! А я тебе по гроб жизни обязан буду: девочки, любая выпивка, марафет[75] — короче, любой каприз, как говорится, за счет заведения. Только дай слово, что все останется между нами. Дело-то подсудное.

— Да говори ты толком! — раздраженно перебил официанта Нефедов.

Борис был сильно выпивши. Еще накануне вечером он вместе с механиками занялся переборкой двигателя своего самолета. Работы было так много, что некогда было отлучиться из мастерских в столовую. Когда же через сутки работа была наконец закончена, механики достали большую флягу с самодельным ликером «Шасси». В качестве закуски Борису предложили маленькую конфетку. Обычно пьянея, Нефедов сохранял ясность ума и твердость движений, только становился вспыльчив и груб. А и без того не слишком развитое у него чувство опасности исчезало вовсе.

Валет принялся рассказывать, как по заказу одного немца нашел ему в городе двух красоток-куколок. Когда стемнело, привел клиента в нужный дом на городской окраине, получил с него полный расчет за оказанную услугу и уже собрался уходить. Но тут из коридора в комнату ворвались трое амбалов. Они сшибли немца с ног, начали его обыскивать, снимать с иностранца дорогой пиджак, массивный золотой перстень, ботинки, часы. Правда, перепуганного сутенера налетчики бить не стали. Ограничились тем, что отняли у него полученные за проституток деньги, припугнули, чтобы держал язык за зубами, и пинком вышибли на улицу.

— По всему видать, троица эта — залетные гастролеры, — трясущимися губами лепетал Валет. — Да и «матрешек» этих я только третьего дня на бирже склеил. Хату для них снял, а они меня так подставили. Вот и верь после этого женскому полу!

Бориса больше всего интересовало, кто именно стал жертвой заезжих бандитов. Узнав, что на крючок попался его инструктор, Нефедов схватил официанта за пестрый пижонский галстук:

— Слушай, ты, кот[76] облезлый! Запомни: если с немцем мокруха[77] выйдет, я тебя в натуре так за галстук возьму,[78] что белый свет померкнет!

— Меня самого до кишок раздели, Боря! — плаксиво оправдывался официант. — В отобранном портмоне вся моя недельная выручка лежала.

— Сейчас заплчу! — зло сплюнул Нефедов и велел Валету скорее вести его к дому, где произошло нападение.

— Вот спасибо те, Боря! Век не забуду… Ведь в милицию мне нельзя… У самого рыльце в пушку.

Перед темным переулком Валет в нерешительности остановился и боязливо кивнул Борису на неясные тени впереди. Там зловеще двигались темные силуэты, слышалось тихое перешептывание.

— Может, я здесь подожду… Тут недалеко осталось: старый казарменный барак, восьмая дверь слева по коридору. Под номером девять.

Вместо ответа Борис достал из кобуры парабеллум[79] и ткнул его стволом официанта в бок.

Лицо сутенера вытянулось.

— Если почувствую, что ты с этими молодчиками заодно, — пристрелю, как собаку!

Валет оторопел окончательно.

— Помилуйте, Борис, извините, не знаю, как вас по отчеству. Вы же командир Красной армии… Я к вам, можно сказать, как к защитнику обратился… Клянусь, я сам жертва!

Официант был лет на десять старше Нефедова, но разговаривал с юношей с почтительным подобострастием.

Пройдя переулок, они оказались в глухом, темном дворе. Из-за грязных стекол окон бараков едва пробивался слабый свет керосинок. Воздух здесь был зловонен и тягуч. В самой атмосфере присутствовали страх и тоскливое предчувствие беды. Где-то неподалеку играла пьяная гармошка, затем вдруг послышался женский визг и следом мужская матерная ругань.

— Ну! Чего опять встал, п-пшел вперед! — Борис грубо толкнул пистолетным стволом меж лопаток своего замешкавшегося на крыльце провожатого.

В длинном темном коридоре пахло сыростью и кошачьей мочой. Чужому в этот мир нищеты и безнадежной озлобленности на внешний мир лучше было не соваться. Во всяком случае, без надежного оружия.

В глубине коридора послышались приглушенные голоса. Борис остановился. Хлопнула дверь, заскрипели подгнившие доски под чьими-то шагами. Что-то подсказало Нефедову, что он оказался на пути покидающей место преступления шайки налетчиков.

— Руки в гору, суки! Оружие на пол. Выходить по одному ко мне спиной. Шмаляю[80] без предупреждения, — грозно прокричал Борис и для острастки выстрелил в потолок. Послышались растерянные мужские и истеричные женские голоса:

— Лягавые! Засада!.. Все, засыпались!!! Федя, это уголовка! Не надо!

После короткого замешательства темноту прорезали вспышки ответных выстрелов. За спиной Бориса удивленно вскрикнул и тихо, жалостливо застонал Валет. Нефедов тоже почувствовал, как его живот что-то обожгло. Опьянение на какое-то время приглушило симптомы тяжелого ранения.

Очень быстро тесное пространство коридора наполнилось пороховыми газами; пулям было здесь тесно, и они с противным визгом рикошетили от стен.

Поняв, что им не уйти обычным способом, бандиты вырвались из здания через окно обшей уборной. Борис преследовал их по темным садам и пустырям гродской окраины. Возле леса летчик почти настиг двоих преступников. Снова завязалась перестрелка. Все это время боль медленно разливалась по животу молодого человека. Он и не понял, в какой именно момент провалился в бредовые галлюцинации…

Сознание ненадолго вернулось к тяжелораненому летчику, когда санитары несли его на носилках к карете «Скорой помощи». Сорокалетний мужчина в круглых очках-«велосипедах» и в синей гимнастерке начсостава милиции возник перед глазами Нефедова, словно из тумана. Он нагнулся к сильно побледневшему лицу юноши и озадаченно проговорил:

— Самого Федьку Лешего застрелил. По золотой фиксе[81] и наколкам только что опознали гада. Он прошлой зимой в Нижнем двух агентов угрозыска убил. Вся милиция по его кровавому следу идет, а ты его вместе с подельником кончил… Вот такие дела, парень…

Пересиливая боль, Борис стал рассказывать про ставшего жертвой преступников немецкого летчика и про то, где его надо искать.

— Все понял, товарищ. Не волнуйся… Тебе это вредно… Сейчас пошлю туда людей. Выручим твоего камрада,[82] если жив, конечно.

У милицейского начальника было озабоченное, осунувшееся от усталости желтое лицо.

— Как он? — милиционер поднял глаза на фельдшера, только что осмотревшего живот Нефедова.

— Вы же военный человек, сами должны понимать! — раздраженно буркнул врач, имея в виду, что положение пациента безнадежно.

Глава 13

И в наше время, несмотря на большие достижения современной хирургии, анестезиологии и реаниматологии, ранение органов брюшной полости считается смертельно опасным. А до появления сильных антибиотиков в сороковых годах XX века человек с такой травмой был обречен на мучительную смерть от сепсиса.[83]

Но, к изумлению врачей, Борис выжил. Его спасло чудо. Точнее, счастливое стечение обстоятельств: на момент ранения в желудочно-кишечном тракте молодого человека не было пищи. Зато выпитый за час до ранения ликер послужил отличным антисептиком. Получивший примерно такое же ранение Валет скончался через сутки…

А Борис уже на третий день пребывания в госпитале пошел на поправку. Вскоре его стали посещать сослуживцы. А однажды появился и Макс с перебинтованной головой и тростью в руках.

— Я уже дважды твой должник! — смущенно пробормотал немец, положив объемистый куль со всякой снедью на тумбочку возле кровати Бориса.

За то, что в борьбе с преступниками Хан сломал их главарю нос, они, перед тем как уйти, подвесили связанного пленника вниз головой на одежном крюке, вбитом в стену. А дверь за собой заперли на ключ. Позвать на помощь Макс не мог, так как в его рот забили кляп. Не сообщи Нефедов вовремя милиции, где искать немца, через час он бы умер от кровоизлияния в мозг.

Хан протянул Борису массивный серебряный портсигар с золотой монограммой в виде переплетенных между собой латинских букв «В» и «N». Также крышку портсигара украшал изящный миниатюрный герб в виде конной фигурки черного рыцаря на золотом поле треугольного щита.

— Такие есть только у представителей моего рода, — с нескрываемой гордостью пояснил Макс. — Теперь ты тоже один из нас. Видишь, тут выгравированы твои инициалы.

— Выходит, я посвящаюсь в рыцари, — догадался Борис.

— Что-то в этом роде, — слегка улыбнувшись, подтвердил Хан. — Правда, принимая во внимание, что тебе пока вместо обычного сортира прописана «утка», полагающуюся в таком случае церемонию придется сократить.

— Значит, никакого возложения меча на плечо коленопреклоненного воина и торжественного воя боевых труб не будет, — разочарованно вздохнул Нефедов. — Жаль!

Оглянувшись по сторонам и понизив голос до шепота, Макс предложил:

— Тогда, может, по такому поводу по тридцать грамм коньяка? Тебе можно?

— Да вроде брюхо мне нормально заштопали, и шов хорошо заживает, — озадаченно размышлял вслух Нефедов. Затем решительно махнул рукой:

— А что там! Где наша не пропадала! Наливай свой коньяк, раз принес!

Получив согласие Нефедова, Макс чуть приоткрыл правую полу своего английского шерстяного пиджака и продемонстрировал русскому приятелю металлическую фляжку во внутреннем кармане. Не вынимая ее из «секретки», он наполнил крышку-стаканчик жидкостью рубинового цвета и протянул раскрасневшемуся от предвкушения товарищу.

— Ах, какой аромат! — восхищенно с шумом втянул в себя воздух и даже зажмурился от удовольствия Нефедов. Мужики на соседних койках тоже уловили волнующий запах спиртного и беспокойно заворочались на своих койках. Но Макс предложил им только папирос и фруктов из принесенного другу пакета.

— Все равно эта публика не оценит букета, — презрительно шепнул Нефедову барон. — Им что самогон, что содержимое из бутылки за полторы тысячи франков — все едино. Я покупаю коньяк только в одном месте на юге Франции.

— Ого! Хорошо вы живете в своей старушке-Европе, — уважительно покачал головой русский и провозгласил первый тост: — Ну что ж, пью за боевое советско-германское содружество и нашу с тобой дружбу, Макс. Рад, что смог в трудной ситуации подставить тебе плечо… Ну и за нового рыцаря — Борьку Нефедова! Прозит!

— А я поднимаю рюмку за моего нового названого брата! И как бы не повернулась дальше жизнь, помни: ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

Далее тосты пошли со стремительной частотой. Вскоре к летчикам присоединились другие пациенты хирургической палаты. Захмелевший барон забыл про изначальную щепетильность и щедро разливал дорогостоящее содержимое своей фляги по мутным стаканам.

Когда коньяк закончился, один из ходячих больных вызвался сбегать в ближайший трактир за водкой. В конце концов, когда весть о попойке дошла до главврача и дело запахло скандалом, Борис просто сбежал вместе с Максом и еще несколькими сочувствующими им пациентами из больницы. Немец взял извозчика, в ближайшем трактире была закуплена провизия, нанят цыганский хор, и разгульная компания с веселыми песнями помчалась кавалькадой на пленэр. Прохожие удивленно оглядывались вслед головной пролетке — на горланящих песни людей в больничных халатах и едущих за ними цыган.

Пикник решено было устроить в живописном месте — на опушке березовой рощи, возле реки. Недалеко от берега из воды торчала сильно обгоревшая корма какого-то корабля. Когда Хан и Нефедов подошли к самой кромке воды, немец задумчиво произнес, глядя на возвышающийся над речной поверхностью деревянный судовой скелет:

— У нас в Германии такое было бы невозможно…

Порядком захмелевший Борис не сразу понял, о чем идет речь. Вначале он решил, что Хан со свойственным многим европейцам высокомерием отзывается о традиционном российском бардаке, и задиристо вступился за Родину:

— А у вас, в фатерлянде, с реками, значит, полный орднунг.[84] Может и пароходы вообще никогда не тонут?

— Я не об этом, — чуть-чуть передернув плечами, произнес Хан. — Просто территорию Германии сейчас контролируют оккупационные силы Англии и Франции, которые никогда не позволили бы нам такие тренировки на бомбометание. Они мечтают иметь у себя под боком слабую, стоящую на коленях Германию, из которой безнаказанно можно выжимать грабительские репарации.

Только теперь Борис сообразил, где находится. Не удивительно, что он сразу не сумел сориентироваться, ведь это место ему приходилось видеть только с воздуха и на полетных картах. В позапрошлом месяце они отрабатывали здесь бомбометание зажигательными бомбами по стоящей на воде старой барже. Этой дряхлой посудине тогда так досталось, что удивляло, как от нее еще что-то сохранилось. Перед мысленным взором Нефедова возник яркий образ стремительно приближающейся цели. В нижней точке почти отвесного пикирования он дергает за рычаг бомбосбрасывателя — и освободившийся от тяжелого груза самолет резко набирает высоту. Далеко за спиной внизу, почти на середине сверкающей на солнце ленты реки, пылает огромный костер…

— Если политики наших стран не полные профаны, то вместе мы когда-нибудь вот так же станем жечь британские дредноуты в Ла-Манше, — убежденно произнес Макс, не отрывая задумчивого взгляда от реки. Затем он повернулся к Борису и предложил следующий тост:

— Обещаю, друг мой, что сразу после того, как наши армии совместно возьмут Париж, я подарю тебе на разграбление его лучшие рестораны и публичные дома. А в Лондоне мы проведем время в каком-нибудь шикарном клубе Пиккадилли-стрит.[85] Ха-ха! Но только после того, как оттуда сбегут его постоянные члены… Впрочем, я ненавижу серую, туманную и ужасно холодную лондонскую погоду, а также снобов, обитающих в аристократической части этого города. Поэтому предлагаю разбомбить к чертовой матери это осиное гнездо…

После окончания липецких курсов карьера Нефедова начала расти словно на дрожжах. Всего за два года он сумел пройти путь от рядового пилота до заместителя командира полка! А ведь обычно летчики только через десять-пятнадцать лет безупречной службы достигали такого служебного уровня. Борис также вступил в партию.

В 1936 году Нефедов подал рапорт командованию с просьбой отправить его добровольцем в Испанию, где вспыхнул мятеж генерала Франко против республиканского правительства. Его просьбу удовлетворили. Но перед долгой и опасной командировкой в тот момент уже капитану Нефедову дали месячный отпуск и путевку в сочинский санаторий ВВС. Но Борис отправился в Москву, ведь он не видел Близняка, Степаныча с самого своего отъезда в симферопольский аэроклуб. А главное, Нефедов собирался рассказать о своих отношениях с Ольгой ее родителям и попросить благословения на брак с их дочерью…

Почти всю ночь накануне прибытия поезда в столицу Борис простоял в вагонном тамбуре, смоля одну папиросу за другой. Тускло светил над головой масляный фонарь. Из щелей темного окна остро и свежо дуло в лицо. Борис вглядывался в черноту придорожного пространства, но ничего конкретного различить не мог. Только тысячи красных искр из паровозной трубы вихрем проносились мимо.

Уже скоро как два года он общался с любимой только по переписке. Не изменилось ли отношение повзрослевшей девушки к романтическому увлечению школьной юности? Да, в своих письмам Тэсс неизменно давала понять Борису, что сильно скучает по нему и ждет не дождется встречи. Но можно ли доверять «бумажным» чувствам? Ведь в отличие от него — живущего только полетами и однообразными гарнизонными заботами, — Тэсс вращалась в блестящем кругу талантливой университетской молодежи. Наверняка многие сокурсники и просто знакомые влюблялись в Ольгу. Да в нее просто невозможно было не влюбиться! И наверняка среди поклонников попадались яркие интересные личности, которыми легко было увлечься. Да и влюбленный в Ольгу Артур Тюхис, который теперь учился в политехническом, тоже не оставлял попыток навязать ей свои ухаживания. Так почему же, черт побери, она должна была так долго хранить верность ему — обычному солдату, каких тысячи?! Только лишь потому, что ее к этому обязывало скромное проволочное колечко?! Вздор!

От таких мыслей Нефедову даже жарко стало. Он расстегнул пуговицы форменного френча, нервным движением сорвал с шеи галстук, ослабил ворот рубашки. «Как дурак подойду к ней на перроне с букетом роз, а она мне заявит: мол, извините, товарищ: любовь прошла, я встретила серьезного человека моего круга, и все такое…».

Уже трижды мимо Нефедова, якобы по служебной надобности, прошла пухленькая проводница. Каждый раз она бросала на молодого красавца-летчика заинтересованный взгляд. Но погруженный в свои мысли Борис не замечал этого. Наконец хозяйка вагона решилась заговорить с ним:

— Извините, что я к вам обращаюсь. Но у вас такое лицо, словно вас девушка бросила.

Борис удивленно посмотрел на почти угадавшую его мысли незнакомку.

— А вы что — потомственная ведьма?

— Да нет! — рассмеялась проводница. У нее было круглое пухлощекое добродушное лицо и удивительно открытая улыбка. — Несколько лет проработаешь вагонной, так волей-неволей научишься понимать людей. Никаких слов не требуется.

Борис с симпатией рассматривал девушку: губы бантиком, нос картошкой, бойкий, бесхитростный взгляд. Проводница предложила:

— Хотите горячего чаю, чего тут на сквозняке стоять. Еще просифонит вас здесь.

— Ничего, я крепкий.

— Понятное дело. В летчики слабаков не берут. Да и хорошие девушки таких не бросают. Так что, не грызите вы себе сердце, товарищ командир. Все у вас будет хорошо. Вы уж мне поверьте. А вообще, мужчины любят себе разные страсти накручивать. Сами-то вы себе многое позволяете, а нас заранее во всех грехах подозреваете. А женщин, если хотите знать, неверных не бывает, если только вы, мужики, сами нас таковыми не делаете.

Когда проводница ушла, Борис почувствовал, что после разговора с ней действительно стало как-то спокойнее на душе. «А все-таки она ведьма!» — усмехнулся он про себя и распахнул окно. В лицо ему дохнуло восхитительной предрассветной свежестью. О предстоящей через несколько часов встрече с Ольгой он теперь думал только с радостным нетерпением — без малейшей примеси страха.

Глава 14

Очередь из спешащих выйти на перрон пассажиров продвигалась к выходу очень медленно. Топчась в проходе, Борис нетерпеливо заглядывал в окна, пытаясь увидеть Ольгу. Но ее не было видно возле вагона. «Неужели не пришла!»

— Товарищ военный, будьте так любезны, не наступайте мне на пятки! — недовольно обернулась и взглянула на Нефедова сквозь бирюзовый лорнет старая чопорная модница в фетровых ботах и кокетливой шляпке.

— Прошу прощения, гражданочка, — смущенно козырнул Нефедов. Случайно взгляд молодого человека скользнул по нежному силуэту за окном, и теплая волна радости немедленно поднялась в его душе. Как же Ольга была восхитительно хороша в своем берете — тонкая и изящная, с лицом ангела!

— Наконец-то ты рядом, — вымученно улыбнулась Тэсс, когда Борис наконец смог выбрался из вагона и подбежал к ней. — Теперь мне ничего не страшно.

Ольга прижалась к груди молодого мужчины. У нее были печальные глаза и бледные губы.

Что имела в виду Ольга, Нефедов понял в этот же день — у нее дома. С некоторых пор в этой уютной квартире поселился страх. Молодой человек почувствовал это вполне отчетливо. Родители Ольги выглядели чем-то подавленными: какими-то притихшими, настороженными. Они словно ждали чего-то неизбежного и трагического. Где-то глубоко, за зрачками их глаз, светился знак обреченности.

К сожалению, в тот вечер Борис вел себя подобно всем влюбленным, не желающим в своем счастливом эгоизме замечать трагедию тех, кто находится рядом. Он весело рассказывал смешные случаи из своей армейской жизни, потом стал мечтать, как следующим летом, в свой отпуск, снимет дачу в хорошо теперь ему знакомых местах под Бахчисараем и как здорово они все вместе проведут там время.

— Спасибо вам, Боренька, за этот великолепный вечер, — благодарно улыбнулась Нефедову Екатерина Алексеевна перед тем, как идти спать, и вдруг с какой-то отчаянной веселостью воскликнула: — Эх! Будем жить! И пускай нас тащат на лед!

В ответ на непонимающий взгляд собеседника она пояснила:

— Однажды ранней весной 1918 года я видела, как матросы вывели на невский лед какого-то человека в интеллигентской шляпе — расстреливать, а он перепрыгивал через лужи, чтобы не промочить ноги и закрывал воротником грудь от пронзительного ветра…

Ночью Борис вышел на кухню покурить и застал здесь Ольгиного отца. Тот сидел в задумчивости, устремив нахмуренный взгляд в глубину гигантского аквариума. Перед ним стояла уже полная смятых окурков пепельница. Фома Ильич взглядом указал Борису на стул рядом с собой. Кивнув на плавающих за стеклом пучеглазых вуалехвостов, мужчина презрительно пояснил:

— Наверное, тоже поглядывают на нас из-за стекла с высокомерием высших существ. Считают себя рыбьей элитой, избранниками судьбы, обитающими в доме солнца, а не в мутной речной водице. Не понимают глупые, что в аквариуме они все на виду у человека с сачком…

Фома Ильич обвел воспаленным взглядом стены просторной кухни и понизил голос:

— По души жильцов этого проклятого дома тоже однажды явится «человек с ружьем». Сначала «они» устроили «ночь длинных ножей» старым большевикам — безобидным пенсионерам. Не дали старым каторжанам вдоволь насладиться мягкими диванами персональных «роллс-ройсов».[86] А затем очередь дошла до нас — за кем по утрам приезжают служебные наркомовские «эмки». Этот проклятый дом с его ваннами, лифтами, паровым отоплением напоминает мне элитное кладбище с мраморными склепами. По ночам половина окон нашего дома не светится, а на большинстве дверей висят красные сургучные печати. Вы знаете, Борис, что означают эти печати?

— Нет.

— Они означают, что жильцы этих квартир уже никогда не вернутся к себе домой.

Борис видел, что Ольгин отец явно не в себе, и не знал, как ему вести себя в такой ситуации. С одной стороны, невежливо было не поддержать разговор. Но с другой — молодой человек не понимал причину страхов этого несомненно порядочного и преданного советской власти человека. Нефедов видел, что в стране идет широкомасштабная работа по разоблачению тайных «врагов народа», и ни на секунду не сомневался в необходимости и законности такой борьбы с вредителями, проникшими не только во все советские учреждения, но даже в армию.

— Да вы не волнуйтесь, Фома Ильич, — попытался успокоить будущего тестя Нефедов, — наши чекисты свою работу знают. Честным гражданам опасаться нечего. Товарищ Ежов[87] вычистит замаскировавшихся предателей и из этого дома. Вам же спокойнее будет жить. Можно будет не опасаться диверсий.

Ольгин отец с сожалением взглянул на молодого человека. Он хотел что-то возразить, но передумал и только безнадежно махнул рукой. А потом вдруг робко произнес:

— Борис, могу я попросить вас об одолжении? Только вы не сердитесь, пожалуйста, на меня.

— Конечно, я готов сделать все, что будет в моих силах.

— Пообещайте, что вы не оставите мою дочь, что бы ни случилось со мной и Екатериной Алексеевной.

Пятидесятилетний мужчина так жалобно смотрел на Бориса и губы у него так дрожали, что Нефедов почувствовал себя неловко. Он заерзал на стуле, не зная, как ответить собеседнику, не спускающему с него просительных глаз.

Вдруг за стеной послышался гул и лязг механизмов поднимающегося лифта. Фома Ильич мгновенно замер, превратившись в статую. Он вытянул шею, напряженно вслушиваясь в этот звук, лицо его напряглось. Мужчина стал похож на сурка, застывшего столбиком возле своей норки. Когда стало понятно, что кабина проследовала этажом выше, хозяин дома расслабленно обмяк на своем стуле и пролепетал с застывшими в глазах блаженными слезами:

— Господи, слава тебе! Пронесло!!! Сегодня уж не придут— через полтора часа рассвет…

Проводить Бориса на вокзал пришли Степаныч и Близняк. Они деликатно стояли в стороне, пока Борис прощался с невестой. Ольга не знала, куда именно едет ее жених, но по отдельным его репликам и настроению чувствовала: командировка обещает быть очень серьезной и опасной.

— Ты сможешь мне писать оттуда?

— Нет.

— Тогда хотя бы почаще думай обо мне. Я знаю — Бог прислушивается к моим молитвам: когда я очень сильно чего-то желаю и прошу его об этом, он обязательно исполняет мою просьбу. Пока между нами будет существовать мысленная связь, с тобой не случится ничего плохого.

— Торжественно клянусь, что буду думать о тебе все свободное от исполнения служебных обязанностей время! — шутливо-торжественно пообещал Нефедов.

— Чудесно! — улыбнулась Ольга. — А я позабочусь, чтобы У тебя за спиной всегда порхали ангелы-хранители.

— Ну тогда мне вообще нечего опасаться! В дополнение к бронеспинке, установленной на моем новом истребителе, они отлично защитят меня от атак сзади.

Неожиданно Борис услышал за спиной чей-то хриплый голос, совсем не похожий на ангельское пение:

— Красиво живешь, братэлло!

Молодой человек оглянулся и обнаружил возле своих ног человеческий обрубок на самодельной деревянной тележке. Он не сразу узнал в опустившемся грязном инвалиде с опухшим щетинистым лицом некогда молодцеватого вора по прозвищу Матрос, который чуть не устроил ему билет в колонию для малолетних преступников.

— А я смотрю, ты это или не ты, — ощерился беззубым ртом уголовник. — Кучеряво живешь: красотка-кралечка, корочки[88] лаковые, костюмчик что надо. А мне после побега отмороженные копыта под самые яйца отрезали. Несправедливо, верно?

Глаза вора налились ненавистью.

— Ты ведь, помнится, у меня в шестерках ходил. Выходит, не по масти хапнул… Должок за тобой. Гони триста рублей!

— Послушай ты, обмылок поганый! — вступил в разговор подошедший Близняк. — Не нравишься ты мне. Катись-ка ты отсюда на своей тачанке, пока тебе оставшиеся конечности не оторвали.

— А ты, циклоп контуженный, не сверкай на меня последним целым иллюминатором, а то и его лишиться недолго, — огрызнулся Матрос.

Степанычу едва удалось удержать бросившегося на уголовника отставного кавалериста.

— Это верно: должок за мной есть, — Борис присел на корточки перед вором, так что их лица теперь находились на одном уровне. По щекам Нефедова ходили желваки, а слова его падали ударами хлыста:

— Я помню, как ты, сука, по ушам мне, малолетке, ездил про наше с тобой корефанство, а потом драпанул, как последняя б…! Ты говоришь, копыта тебе по самые яйца отрезали…

Действительно, несправедливо… Такой мрази надо подчистую «хозяйство» отстрелить.

Борис потянулся к кобуре. Рот Матроса поехал вбок в гримасе ужаса. Выпучив глаза, он отпрянул от страшного знакомого. Пока повисшие на руке Нефедова Степаныч, Близняк и Ольга мешали ему извлечь пистолет, вор с поразительной скоростью катился вдоль состава, словно спортсмен-гребец часто отталкиваясь от асфальта деревянными колодками-«веслами».

Глава 15

После школы Артур Тюхис поступил в Московский механико-машиностроительный институт (МММИ). Направление в этот вуз ему, как своему активисту, выдали в райкоме ВЛКСМ. В институте Артур продолжил успешное продвижение по комсомольской линии. Карьера складывалась с приятной легкостью. В ближайшей перспективе Артур видел себя старшим мастером на одном из крупных столичных заводов. Но это была лишь первая необходимая служебная ступенька для молодого и перспективного специалиста. Если инженерный талант позволит — года через три он получит должность начальника цеха. Если же на производстве не сложится, тоже не беда — переведется в наркомат.[89]

Но заманчивей всего выглядела перспектива попасть на партийную работу. Ведь это означало быть пожизненно причисленным к строго ограниченному числу избранных — в партийной номенклатуре. Вот где таилась настоящая власть и безграничные возможности для утоления собственного тщеславия и материальных запросов! Когда Артур представлял себя партийным функционером, его охватывало упоительное чувство восторга: ты еще молод, а выражаясь точнее — просто сопляк, но вот тебе доверили пускай даже скромное место инструктора горкома — и как же ты взлетел! Твое положение в жизни резко меняется. Отныне на основную массу людей, включая бывших профессоров и начальников, ты смотришь свысока, с положенным тебе по рангу чувством собственного превосходства и вальяжной снисходительности. По сравнению со столь привлекательным будущим даже должность ответственного работника профильного наркомата уже не казалась достойной жизненной целью.

Это было время, когда на смену старым большевикам с дореволюционным стажем на партийную работу активно призывалось новое молодое поколение партийных лидеров, не испытывавших морально-идейных колебаний и не подвергающих сомнению решения руководителей государства. В результате развязанного сталинскими органами госбезопасности политического террора к концу 1930-х годов в составе структур ВКП(б) большевиков с дореволюционным стажем оставалось меньше одного процента. Артур, подобно многим молодым честолюбивым карьеристам, чутко уловил тенденцию времени и спешил использовать выпавший шанс. И все бы у него обязательно получилось, как он планировал, если бы не злосчастный случай…

Однажды студенческая компания отправилась за город — провести воскресенье на даче у однокурсника. Родители этого парня отдыхали в ялтинском санатории, так что дом с садом оказались в полном распоряжении факультетской молодежи. Ах, если бы Артур только знал, чем для него закончится эта увеселительная поездка! Но день с утра обещал быть солнечным, а среди выразивших желание ехать на пикник трех девушек две явно были не прочь благосклонно принять ухаживания «звезды» курса.

Из электрички на маленькую лесную платформу ребята выплеснулись вместе с двумя десятками таких же представителей шумной и веселой отдыхающей публики. Дружной кучкой, с громким переливистым смехом, под гитарный аккомпанемент, пассажиры с корзинами в руках и рюкзаками за плечами сразу углубились в лес.

Дом, в котором им предстояло провести воскресный день, располагался в живописных окрестностях большого озера. Это была прочная купеческая дача начала века с резным портиком и витиеватыми оконными рамами. Углы кирпичной кладки романтично заросли мхом. Ласточки непрерывно беззвучно кружились на высоте чердачных оконцев. Такие декорации сразу настроили Артура на романтичный лад. Весь день он обхаживал сразу двух однокурсниц, пока не зная, какой из них отдать предпочтение. На закате Артур с приятелем пригласили девушек искупаться.

Душистые травы и цветы за околицей стояли по плечо высотой. Потом появилась извилистая тропка, ведущая к песчаным холмам. На пригорке стоял одинокий стожок, невдалеке паслась, привязанная к колышку, грустная коза. Артур первым взбежал на холм, пространство перед ним словно распахнулось, и он увидел раскинувшееся почти во всю ширь горизонта водное пространство. Сосны на песчаном берегу в розовых лучах заходящего солнца казались кроваво красными. Большая чайка, широко распластав крылья, низко, над самой водой, очерчивала широкие дозорные круги. Красотища!

Они расположились в лесу на границе дюн. Развели костерок. Легкий ветер с озера обдувал их лица, красиво трепал легкие женские волосы, шумел в высоких кронах корабельных сосен. Воздух был пропитан запахом сосновой смолы и водорослей. Окружающий закатный пейзаж был безлюден и дик.

Купаться решили нагишом, чтобы полностью слиться с окружающей благодатью. В нагретую дневным солнцем воду зашли всей компанией; некоторое время весело резвились и дурачились у берега. Девицы оказались не особенными любительницами дальних заплывов и вскоре побежали к костру — греться прихваченным с собой вином и есть печеную картошку.

— Смотри, какие русалки! — восхитился приятель Артура, провожая горящим взглядом грациозно бегущих по берегу обнаженных девиц. — Кажется, нам повезло…

— Сплаваем, — предложил товарищу Артур.

— Ты же знаешь — я по этой части не особый мастак, — вяло улыбнулся тот в ответ. — И потом, кто-то же должен их развлекать, пока ты будешь покорять стихию.

— Да ладно тебе прибедняться, дружище, — Тюхис шутливо толкнул напарника плечом. — Делов-то! Сто метров туда и столько же обратно. Зато, поверь мне, после такого заплыва твоя девочка останется тобой довольна. Легкая нагрузка, знаешь ли, способствует успеху у дам.

Говоря так, Артур мысленно констатировал, какой между ними контраст: он — поджарый, гибкий, мускулистый, и этот мясной пузырь с безвольным подбородком и дряблыми бицепсами. Как все-таки приятно чувствовать себя настоящим сильным мужчиной, всегда умеющим получить от жизни желаемое.

Когда приятель все-таки ушел, Артур бросился в воду и поплыл. Спокойная речная гладь, искрящаяся в лучах заходящего солнца, теплая ласковая вода, предвкушение любви — все это создавало особенное настроение счастья. Он двигался мощно и легко, словно дельфин…

На берег Тюхис вышел в стороне от костра — на песчаной косе. Здесь его ожидала одна из девушек. Некоторое время Артур любовался ее совершенным телом, длинными точеными ногами, маленькой, но безупречной по форме грудью. Потом по-хозяйски уверенно обнял за талию, решительно привлек к себе. Его смелые уста отыскали во мраке ее податливые губы и властно охватили их.

Потом в стогу он нежно гладил теплый бархат ее кожи, ощущал под своими ладонями упругие холмы девичьих грудей, жадно ловил ее тихие вскрики и с восторгом чувствовал, как она дрожит под ним. Любовники наслаждались друг другом. Его поражала обезьянья гибкость партнерши: ее стройные точеные ножки под его напором взлетали высоко в воздух, упругие бедра бесстыдно обнимали мужскую шею.

— Ты — мое счастье! Без тебя жизнь пуста, — жарко шептал Артур в маленькое розовое ушко, убыстряя темп в предчувствии сладкого взрыва. Она трогательно «ойкала», каждый раз, когда он двигался слишком резко, тихо постанывала, старалась еще больше распахнуться ему навстречу, чтобы впустить его в самое сокровенное…

В какой-то момент Артур потерял ощущение реальности и времени. Осталось только горячее маленькое тело, изгибающееся и бьющееся под ним, несдержанные вскрики, протяжные благодарные стоны, обрывки ничего не значащих фраз, оброненные громким шепотом с жарких губ — в горячке, в полузабытьи…

Все мгновенно закончилось, когда Артур случайно назвал свою партнершу Ольгой…

В дом недавние любовники вернулись порознь — с чувством отчуждения по отношению друг к другу после произошедшего неприятного объяснения.

Здесь никто не спал. На маленькой кухне при свете керосиновой лампы в самом разгаре был опасный диспут, затеянный кем-то в хмельной отваге. Артура словно поленом по голове огрели, когда он вдруг услышал, как его сокурсники, не таясь многочисленных свидетелей, с горечью обсуждают увольнение из института и последующие аресты профессоров с дореволюционным стажем работы: