След хищника Фрэнсис Дик
— Ну, — сказал я, — вы случайно получили назад деньги из того кейса. Вам повезло. Это означает, что на самом деле вам надо добавить... семьсот миллионов лир.
Триста тысяч фунтов. Если произнести быстро, то не так ошарашивает.
— Но за два дня...
— Банк ссудит. У вас есть имущество.
Он не ответил. Теперь, когда второй раз придется собирать выкуп в мелких банкнотах, это будет технически сложнее. Нужно больше денег и гораздо быстрее. Однако в банках читают утренние газеты — и вряд ли им не будет известно о том, что нужен второй выкуп.
— Что вы собираетесь сделать, когда получите деньги? — спросил я.
Ченчи покачал головой.
— Он сказал мне... Но теперь я не могу вам передать. На сей раз я понесу деньги сам. Один.
— Это неразумно.
— Я должен это сделать.
Он говорил безнадежно и одновременно решительно. Я не стал спорить.
Просто спросил:
— У нас будет время сфотографировать купюры и пометить их?
Он нетерпеливо покачал головой.
— Какое теперь это имеет значение? Дело только в Алисии. Мне дали второй шанс... На этот раз я сделаю все, как они говорят. Теперь я действую один.
Как только Алисия будет спасена — если ему повезет, — он пожалеет, что упустил возможность выручить хотя бы часть выкупа и поймать похитителей. Как это часто бывает при похищениях, эмоции превалируют над здравым смыслом. Но вряд ли можно его в этом винить.
Почти все комнаты на вилле Франчезе были увешаны снимками Алисии Ченчи. Девушки, которую я никогда не видел.
Алисия на скачках по всему миру. Богатая девушка Алисия с шелковой кожей и солнцем в крови (как писали имеющие воображение газетчики) — горячая, яркая, и временами опаляющая. Я мало понимал в скачках, но о ней я слышал, об этой обворожительной девушке из европейского спорта, которая и вправду могла скакать — тут надо вообще газет не читать, чтобы не слышать о ней. В ней было что-то привлекавшее этих писак, особенно в Англии, где она часто выступала. Да и в Италии всякий раз, как о ней упоминали, я слышал в голосе говорившего искреннее восхищение. В голосе каждого, кроме разве что ее сестры Иларии, чья реакция на похищение была неоднозначной.
На фотографиях крупным планом Алисия была не особенно красива — худенькая, с мелкими чертами лица, темноглазая, с короткими прилегающими к голове кудряшками. Ее сестра, чей снимок висел рядом в серебряной рамке, казалась более женственной, более дружелюбной, более милой: Однако в жизни в Иларии ничего такого особо не наблюдалось, тем болей сейчас, при таких ужасных обстоятельствах. Никогда не угадаешь, как человека изменит несчастье. Она и ее тетка Луиза все еще спали, когда мы с Ченчи вернулись на виллу. Все было тихо и спокойно. Ченчи пошел прямо в библиотеку и налил себе большой стакан бренди, показав мне, чтобы я тоже налил себе. Я присоединился к нему, подумав, что напиться в семь утра можно ничуть не хуже, чем в любое другое время.
— Простите, — сказал он. — Понимаю, что это не ваша вина. Карабинеры... они делают что хотят.
Я понял, что он вспоминает, как яростно набросился на меня, когда мы в последний раз сидели в этих же самых креслах. Я небрежно отмахнулся и позволил бренди протечь в горло, согреть желудок. Сменяющие друг друга чувства теснились в моей груди. Может, это и неправильно, но самое старое на свете успокоительное по-прежнему оставалось самым эффективным.
— Думаете, мы вернем ее? — спросил Ченчи. — Вы правда так думаете?
— Да, — кивнул я. — Они не стали бы начинать с нуля, если бы намеревались убить ее. Они не желают причинить ей вреда, как я все время вам и говорил. Они хотят одного... чтобы вы поверили в то, что они убьют ее. Да, я действительно думаю, что это добрый знак, раз им все еще хватает выдержки торговаться, — и это при том, что двоих из них взяли карабинеры.
Ченчи окинул меня пустым взглядом.
— Я и забыл об этом.
Я-то не забыл, но осада и засада отложились у меня в голове в виде воспоминаний, а не как отчет. Всю ночь я думал, не было ли у этих двоих рации, и не узнал ли ОН о провале в тот же самый миг, как все случилось, а не потом, когда его подельщики вместе с деньгами не появились.
Я подумал: будь я на ЕГО месте, я бы очень обеспокоился за этих двоих — необязательно за их жизни, но из-за того, что они слишком много знают.
Они могли знать, где находится Алисия. Они могли знать, кто спланировал всю операцию. Они просто обязаны были знать, где предполагалось передать деньги. Может, они и просто наемники, но им достаточно доверяют, чтобы послать за деньгами. Они могли быть и полноправными партнерами в этом деле. Хотя я сомневался. В бандах похитителей обычно есть своя иерархия, как и во всех остальных организациях. Так или иначе, эти двое попали бы в руки карабинеров живыми или мертвыми. Сами они грозили, что, если их не отпустят, Алисия умрет, но, возможно, ОН ничего подобного Ченчи не говорил. Не означало ли это, что ЕГО в первую очередь беспокоят деньги? Деньги от Ченчи ОН наверняка получит, а вот добиться освобождения своих соучастников вряд ли сможет, потому сейчас он занят именно выбиванием денег, а не их судьбой... Или это просто говорит о том, что у него нет рации, чтобы держать контакт со своими подельщиками, которые угрожали скорее для проформы? Или ОН по рации убедил их забаррикадироваться и постоянно угрожать, связав карабинеров достаточно надолго, чтобы ОН сумел перевезти Алисию в другое место, так что теперь уже все равно, заговорят его соучастники или нет — они просто ничего не будут знать.
— О чем вы размышляете? — спросил Ченчи.
— О надежде, — ответил я и подумал, что похитители, засевшие в квартире, наверное, все-таки не имеют с НИМ никакой связи по рации, поскольку они ни разу не упомянули ЕГО в течение того часа, когда я прослушивал их разговоры с помощью «жучка». Но ОН мог догадаться о «жучках»... если ОН не дурак... и, может, ОН велел им отключиться, дав первые инструкции.
Будь я на ЕГО месте, я держал бы связь с этими двумя с того самого момента, как они отправились на дело. Но существует не так уж много радиочастот, и вероятность того, что тебя подслушают, высока. Но ведь есть коды и условные фразы... Хотя как обговорить условную фразу, которая сигнализировала бы о том, что отовсюду полезли карабинеры и что пришлось пристрелить парня, принесшего выкуп?
Если бы они не забрали выкуп вместе с маячком, они, возможно, смогли бы улизнуть. Если бы им не так отчаянно хотелось забрать выкуп, они не застрелили бы водителя, привезшего его.
Карабинеры действовали тупо, но похитители были ничуть не лучше, и, пока ОН не решит в конце концов прикрыть эту лавочку, надежда есть. Я по-прежнему считал, что надежда эта достаточно слабая. Но вряд ли кто осмелится сказать об этом отцу жертвы.
Слезы, в конце концов побежали-таки по щекам Ченчи. Наверное, от бренди. Он плакал молча, не пытаясь смахнуть или скрыть слезы. Многие мужчины доходили до такого состояния куда быстрее его. Насколько я знал из своей практики, большинство родителей похищенных быстро ломались. Через гнев, тревогу и скорбь, через ощущение вины, надежду и боль, через все эти стадии они приходили к одному и тому же. Я повидал столько людей в отчаянии, что иногда смеющееся лицо просто потрясало меня.
Сидевший напротив меня Паоло Ченчи ни разу в моем присутствии не улыбнулся. Поначалу он пытался придать своему лицу приятное выражение, но, как только он привык к моему присутствию, маска сползла, и теперь передо мной сидел человек, чувства, силу и безрассудство которого я знал. Городской житель, светский человек, удачливый в бизнесе, мудро смотревший на меня с портрета в библиотеке, был чужим. В нашу первую встречу ему не понравилось, что я слишком молод. Теперь он вроде бы привык ко мне. Его вопль о помощи достиг нашего офиса, когда еще не прошло и дня после исчезновения Алисии, и уже на следующий вечер я стоял у него на пороге. Однако сорок девять часов такого кошмара могут показаться целой жизнью, и после облегчения, которое он испытал при встрече со мной, он уже не был столь придирчив.
Сейчас он смирился бы и с четырехруким синим карликом, а не только с худощавым типом в пять футов десять дюймов ростом, с обычными каштановыми волосами и усталыми серыми глазами. Но, в конце концов, он платил мне, а если бы я ему действительно стоял поперек горла, он легко мог от меня избавиться.
Когда Ченчи в первый раз позвонил в нашу контору, он был краток и прям. «Мою дочь похитили. Я позвонил Томазо Линарди из Миланской кожевенной компании спросить совета. Он назвал мне ваше имя... он сказал, что именно ваша фирма вернула его домой в целости и сохранности и помогла полиции выследить похитителей. Мне нужна ваша помощь. Пожалуйста, приезжайте».
Томазо Линарди, владелец Миланской кожевенной компании, сам был два года назад похищен ради выкупа, и неудивительно, что Паоло Ченчи его знал, поскольку Ченчи и сам занимался кожевенным бизнесом. Половина итальянской обуви, импортируемой в Англию, сказал он мне, проходит через его фирму на стадии некроеной кожи.
У этих двоих, между прочим, нашлось еще кое-что общее, хотя и не столь прочно их связывающее, а именно: интерес к лошадям. Ченчи интересовался этим, конечно же, из-за Алисии, а Линарди из-за того, что владел основной долей капитала ипподрома. Этот холдинг в фешенебельном, доходном куске плоской земли был той частью его собственности, которую пришлось продать, чтобы собрать выкуп за него самого, что он, к горю своему, и обнаружил по освобождении. В его случае удалось вернуть только малую часть выкупа в миллион фунтов, хотя спустя месяц почти всех похитителей арестовали. Семь миллионов, которые за него требовали поначалу, означали бы еще и потерю почти всего его бизнеса, так что он в конце концов успокоился, смирился и остался весьма благодарен «Либерти Маркет» и потому порекомендовал нас другому пострадавшему.
По делу Линарди я работал еще с одним партнером. Мы нашли жену Линарди не просто в отчаянии по поводу судьбы ее мужа — она была еще и в ярости из-за размера выкупа. Его любовница рыдала в три ручья, сын захватил его кресло в офисе, его повариха билась в истерике, его сестры лаялись, и его собаки скулили. Вся эта театральщина разыгрывалась фортиссимо, и в конце концов мне показалось, будто меня накрыло приливной волной.
Вилла Франчезе была куда более спокойным домом. Мы с Паоло Ченчи посидели еще с полчаса, чтобы дать бренди улечься, раздумывая о том о сем. В конце концов слезы его высохли, он глубоко вздохнул и сказал, что раз наступает день, то ему нужно переодеться, позавтракать и отправиться в офис.
Естественно, я, как обычно, отвезу его. И конечно же, я могу сфотографировать купюры. Он думает, что я, конечно, прав и что это лучшая возможность хоть что-то потом вернуть.
В этом консервативном доме завтракали в столовой — кофе, фрукты и горячий хлеб подавали под фреской с пастушкой в стиле Марии-Антуанетты.
К нам присоединилась Илария. Как всегда, молча положила себе на тарелку то, что ей больше всего нравилось. Ее молчание было формой протеста — в данном случае явным отказом здороваться с отцом. Даже ради приличия.
Казалось, он привык к этому, но мне это казалось из ряда вон выходящим, особенно в нынешних обстоятельствах. Тем более что между ними не было вроде бы ни ссоры, ни злобы. Илария жила жизнью привилегированной дамы, не работала, по большей части путешествовала, играла в теннис, брала уроки пения, ходила по магазинам и на ленчи — все благодаря деньгам своего отца. Он давал, она брала. Иногда я думал — может, ее так злит зависимость от отца, что она яростно отказывается ее признавать — вплоть до того, что даже не пытается пристойно себя вести... Но она вроде бы и не стремилась никогда найти работу. Мне совершенно четко сказала об этом ее тетя Луиза.
Иларии было двадцать четыре. Свежее личико, чеканный профиль, не худая, с великолепно подстриженными и часто мытыми волнистыми каштановыми волосами. У нее была привычка поднимать брови и смотреть на кончик носа, как сейчас, когда она пила кофе, что, вероятно, отражало все ее взгляды на жизнь и, вне всякого сомнения, приведет к образованию морщин, когда ей стукнет сорок.
Она не спросила, нет ли новостей об Алисии. Она никогда не спрашивала об этом. Казалось, она злилась на свою сестру за то, что ее похитили, хотя никогда прямо об этом не говорила. Однако ее реакция на мое предложение о том, что не стоит ей приходить на корт в определенное время, быть там вместе с друзьями и с ними уходить, поскольку похитители могут потерять надежду от отсрочки в получении выкупа и еще раз нанести удар по той же семье с целью поторопить, была не просто отрицательной, но даже язвительной: «По моему поводу так суетиться не будут».
Ее отец был поражен этими горькими словами, но и она, и я поняли по его лицу, что это правда, даже если он сам никогда себе в этом и не признавался. На самом-то деле было бы куда проще похитить Иларию, но даже будь жертвой она, ее младшая сестра, папочкина любимица, все равно затмевала бы ее в глазах отца. Она продолжала с тем же молчаливым упрямством ходить в то же самое время в те же самые места, прямо-таки нарываясь на неприятности.
Ченчи умолял ее не делать этого, но все без толку.
Я подумывал — может, она и в самом деле хочет, чтобы ее похитили?
Чтобы отец доказал свою любовь к ней, как и к Алисии, продавая драгоценные вещи, только бы получить ее назад?
Поскольку она не спрашивала, мы не стали прошлым вечером говорить ей о том, что ночью будет передача выкупа. Пусть спит, сказал Ченчи, думая о предстоящем ему испытании и желая избавить дочь от этого.
— Возможно, Алисия будет дома к завтраку, — сказал он.
Теперь он посмотрел на Иларию и с огромной усталостью рассказал ей, что передача выкупа сорвалась и что теперь за Алисию придется собирать другой, больший выкуп.
— Другой... — Она недоверчиво воззрилась на него, не донеся чашку до рта.
— Эндрю думает, что мы сможем получить первый выкуп назад, но не сразу... — Он чуть ли не умоляюще всплеснул руками. — Милая моя, мы станем беднее. Это дополнительное требование дорого нам обойдется... Я решил продать дом в Миконосе, но даже этого будет недостаточно. Придется расстаться с драгоценностями твоей матери, как и с коллекцией табакерок. Остальное я должен получить в счет этого дома и имения, и если нам не вернут первый выкуп, то мне придется взять деньги взаймы под оливковую плантацию и придется потом выплачивать долг из дохода от нее, так что ничего у нас не останется. Земля, которую я продал в Болонье, чтобы получить первый выкуп, больше дохода нам не даст, и нам придется жить только на доходы от моего бизнеса. — Он слегка пожал плечами. — Голодать не будем. Мы по-прежнему будем жить здесь. Но ведь надо выплачивать еще пенсию слугам, пособия моим вдовым тетушкам, на которые они существуют... Нам предстоит борьба, моя милая, и я думаю, что ты должна об этом знать и приготовиться.
Она потрясенно смотрела на него, и я подумают, что до этого момента она не осознавала, что выплата выкупа — дело жестокое.
Глава 3
Я отвез Ченчи в его офис и оставил его там наедине с телефоном вести мрачные переговоры с банком. Затем, переодевшись из шоферской формы в безликие брюки и свитер, я отправился сначала на автобусе, затем пешком к дому, где все еще могла продолжаться осада.
С виду здесь вроде бы ничего не изменилось. «Скорая» с тонированными стеклами все еще стояла у края тротуара на противоположной от дома стороне, карабинерские машины все так же парковались у тротуара как Бог на душу положит, все те же карабинеры в фазаньих формах жались к ним, телефургон выбрасывал во все стороны провода и антенны, и комментатор по-прежнему говорил что-то в камеру.
Дневной свет лишал зрелище драматизма. Люди привыкли. Теперь сцена была не пугающей, а мирной, люди двигались шагом, а не короткими перебежками. Стадо зевак начало уставать.
Окна на третьем этаже были закрыты. Я стоял в сторонке, засунув руки в карманы, взъерошенный, с местной газеткой под мышкой. Я надеялся, что у меня не слишком английский вид. Некоторые партнеры «Либерти Маркет» в гражданском выглядели совершенно сногсшибательно, но я всегда считал, что для меня малость ссутулиться и сделать праздный вид — лучший способ остаться незаметным.
Подождав немного и увидев, что ничего не происходит, я побрел прочь, разыскал телефон и набрал номер коммутатора в «Скорой».
— Энрико Пучинелли здесь? — спросил я.
— Подождите. — Послышался какой-то шепот, затем заговорил сам Пучинелли. Голое его звучал устало:
— Эндрю? Ты?
— Да. Как дела?
— Все по-прежнему. В десять я на час оставляю пост.
Я посмотрел на часы. Девять тридцать восемь.
— Где ты перекусываешь? — спросил я.
— У Джино.
— О'кей, — ответил я и повесил трубку. Я ждал его в ярко освещенном стеклянно-кафельном ресторанчике, в котором, насколько я знал, подавали макароны с милым выражением лица даже в три утра. В одиннадцать тут уже было полно посетителей, и я занял столик на двоих, заказав по порции феттучини, хотя сам есть и не хотел. Когда Пучинелли приехал, он с ужасом отпихнул от себя тарелку с остывшей едой и заказал яйца.
Он, как я и предполагал, пришел в гражданском. От усталости у него под глазами были синие круги, плечи поникли.
— Надеюсь, ты выспался, — саркастически сказал он.
Я слегка покачал головой, не говоря ни да, ни нет.
— Всю ночь у меня на шее сидели две важные шишки, — сказал он. Они не могут пошевелить своими зажиревшими мозгами насчет самолета. Ведут переговоры с Римом. Кто-то в правительстве, видите ли, должен решать, но никто из правительства не желает пожертвовать ради этого сном. Ты бы, друг мой, спятил от всего этого. Треп, треп, треп, а толку — ни хрена.
Я сделал сочувственный вид и подумал, что чем дольше затянется осада, тем лучше для Алисии. Пусть продлится, пока ее не выпустят. Пусть ОН, в конце концов, станет реалистом.
— Что говорят похитители? — спросил я.
— Да все те же угрозы. Девушка погибнет, если они вместе с выкупом не уйдут в целости и сохранности.
— Ничего нового?
Он покачал головой. Принесли яйца вместе с булочками и кофе. Он неторопливо съел их.
— Младенец проорал полночи, — произнес он с набитым ртом. — Басовитый похититель все время твердит его мамаше, что если тот не заткнется, то он его придушит. Это действует ему на нервы. — Он поднял взгляд. — Ты всегда говорил, что они больше грозятся, чем делают. Надеюсь, ты прав.
Я тоже надеялся. Вопящий младенец и терпеливого мужчину до белого каления доведет.
— Они что, покормить его не могут? — спросил я.
— У него колики.
Пучинелли говорил со знанием дела, и я рассеянно подумал о его семье.
Все наши дела в основном нашей личной жизни не касались, и лишь урывками, как сейчас я видел за личиной полицейского обычного человека.
— У тебя есть дети? — спросил я.
Он коротко усмехнулся, блеснув глазами:
— Три сына, две дочки, еще один ребенок... на подходе. — Он замолчал. — А у тебя?
Я покачал головой.
— Пока нет. Я не женат.
— Твоя беда. И твое счастье.
Я рассмеялся. Он неодобрительно засопел, словно я обидел его жену.
— Девочки вырастают и становятся мамами, — сказал он. Пожал плечами. — Случается.
Да, подумал я, мудрость проявляется в самых неожиданных случаях. Он покончил с яйцами и принялся за кофе.
— Сигарету? — спросил он, вытягивая коробку из кармана рубашки. Забыл. Ты же не куришь. — Он щелкнул зажигалкой и с глубоким облегчением закоренелого курильщика вдохнул полной грудью. Каждый отдыхает по-своему мы с Ченчи находили то же самое в бренди.
— Похитители этой ночью говорили с кем-нибудь еще? — спросил я.
— В смысле?
— По рации.
Он резко поднял свое тонкое лицо, и семейный мужчина тут же исчез.
— Нет. Говорили друг с другом, с семейством заложников, с нами. Ты думаешь, у них была рация? Почему ты так думаешь?
— Мне интересно, не связывались ли они со своими дружками, которые удерживают Алисию.
Он сосредоточенно подумал и резко покачал головой.
— Эти двое время от времени говорили о том, что случилось, но так, как будто разговаривали друг с другом. Если они говорили по радии и не хотели, чтобы мы об этом узнали, то они очень умны. К тому же они должны были догадаться, что мы их уже подслушиваем и слышим каждое их слово. — Он еще немного подумал над этим и наконец еще решительнее покачал головой. — Нет, они не умники. Я всю ночь их слушал. Они злы, перепуганы и... — Он поискал понятное мне слово:
— Это обычные люди.
— Средние?
— Да. Средние.
— Все равно, когда ты возьмешь их; ты их обыщешь? Вдруг у них есть рация?
— Ты лично хочешь знать?
— Да.
Он оценивающе посмотрел на меня.
— О чем ты умалчиваешь? — спросил он.
Я умалчивал о том, что Ченчи так горячо хотел сохранить в тайне, а Ченчи ведь платит мне. Я мог бы посоветовать ему откровенно поговорить с местными властями, но и только. Идти наперекор желаниям клиента — самая худшая вещь для бизнеса.
— Я просто интересуюсь, — невинно сказал я, — знают ли те, кто стережет Алисию, что тут творится.
— Подождем — узнаем, — сказал он. — Похитители не могут торчать в доме вечно. В конце концов выйдут.
Ченчи мрачно начал с большой картонной коробки, стоявшей на столе в его кабинете. На коробке были яркие наклейки с надписью белым по красному «ХРУПКОЕ СОДЕРЖИМОЕ». Но это «хрупкое содержимое» пережило бы любое обращение. Правда, лишь до той поры, пока не попало бы в руки к бандитам.
— Полтора миллиарда лир, — сказал он. — Банки устроили доставку из. Милана. Привезли их прямо в офис под охраной.
— В этой коробке? — удивился я.
— Нет. Они хотели получить назад свои кейсы, а коробка просто оказалась под рукой. — Голос его звучал устало. — Остальное прибудет завтра.
Они поняли меня и действовали быстро, но проценты, которые они потребовали, разорят меня.
Я молча кивнул в знак сочувствия, поскольку подходящих слов у меня не было: Затем я переоделся в свою шоферскую форму, отнес тяжелую коробку в машину, сунул ее в багажник и повез Ченчи домой.
На вилле мы обедали поздно, хотя из-за треволнений дня зачастую всего не съедали. Ченчи с отвращением отодвигал тарелку, а я иногда думал, что моя худоба результат того, что я никогда не мог есть с удовольствием перед лицом горя. Мое предложение насчет того, чтобы я жил не в его семье, было встречено с негодованием. Он говорил, ему нужна компания, чтобы остаться в здравом рассудке. Я был рад общаться с ним побольше.
Однако этим вечером он понимал, что я не смогу быть при нем. Я отнес коробку с «хрупким содержимым» наверх, в свою комнату, задернул занавески и занялся долгим и нудным делом — я заснял каждую купюру, зажимая их под не дающим, блика стеклом, по четыре снимка на каждую купюру. Даже с камерой на треноге, с длинной пленкой, тросиком и автоприводом эта работа всегда отнимала кучу времени. Я предпочитал не доверять ее банкам или полиции, но даже после большой практики я мог лишь мечтать о том, чтобы обрабатывать по полторы тысячи банкнот в час. Шуршание банкнот этих огромных выкупов преследовало меня даже во сне.
По традиции сотрудники «Либерти Маркет» отсылали непроявленные пленки со срочным курьером в свой лондонский офис, где в подвале стояло простое оборудование для проявки и печати. Номера банкнот затем набивали на компьютере, который располагал их по порядку номеров для купюр каждого достоинства, а затем распечатывали. Затем этот список, опять же с курьером, присылали оперативному советнику, который, после того как жертву освобождали, передавал его полиции, чтобы его распространили по всем банкам страны вместе с объявлением, что всякий, кто сообщит о купюре из выкупа, получит награду.
Эта система казалась нам наилучшей, в основном из-за того, что фотографирование не оставляет на банкнотах никаких следов. Банки могут отследить меченые банкноты, похитители тоже. У банков нет монополии в сканировании купюр на предмет обнаружения флюоресцентной метки. Нетрудно добыть и счетчики Гейгера для радиоактивных меток. Точечные проколы легко увидеть невооруженным глазом на свет, дополнительные линий и отметки каждый разглядит при увеличении. Банкам из-за нехватки времени приходилось обзаводиться оборудованием для быстрого обнаружения метки, что исключало применение невидимых чернил. Похитители, куда более осторожные да еще и пуганые, будут проверять все как одержимые.
Если похитители найдут метки на купюрах выкупа — это смертельно. Потому мы в «Либерти Маркет» ставили на купюры такие трудно обнаруживаемые метки, что иногда и сами их теряли. А уж банки их тем более не могли отследить. Метки состояли из прозрачных микроточек, которые при рассмотрении под микроскопом давали расплывчатые черные буквы Л и М, но сквозь обычное увеличительное стекло они казались обыкновенными черными точками. Мы использовали их только на купюрах большого достоинства, да и то лишь ради подтверждения в том случае, когда возникали сомнения насчет сфотографированных номеров. Пока мы никому не говорили о существовании таких меток и надеялись, что нам удастся сохранить наш секрет.
К утру, валясь с ног от усталости, я сиял едва ли половину — банки восприняли указание о мелких купюрах слишком уж буквально. Заперев деньги в одежном, шкафу, я принял душ и подумал было о том, чтобы поспать, но после завтрака, как обычно, повез Ченчи в офис. Три ночи я как-нибудь продержусь без сна. Потом отключусь.
— Если похитители войдут с вами в контакт, — сказал я по пути, можете сказать им, что вы не в состоянии сидеть за рулем. Скажите, что вам нужен ваш шофер. Скажите... мм... что у вас слабое сердце или что-то в этом роде. По крайней мере, у вас будет помощь на всякий случай.
Молчание было таким ощутимым, что я подумал было, что он не расслышал меня, но он в конце концов ответил:
— Значит, вы не знаете...
— Не знаю чего?
— Почему я держу шофера.
— Вы богатый человек, — сказал я.
— Нет. У меня нет водительских прав.
Я пару раз видел, как он ездил на джипе по дорожкам в своем имении, хотя, как мне помнилось, без особого пыла. Он немного помолчал.
— Я решил не получать прав, поскольку страдаю эпилепсией. Почти всю жизнь. Конечно, таблетками я почти полностью ее подавляю, но предпочитаю не водить машину по улицам.
— Простите, — сказал я.
— Забудьте. Я уже и сам забыл. Это мелкое неудобство. — Ченчи говорил так, словно эта тема надоела ему. Да, считать нерегулярную работу мозга всего лишь неудобством очень типично для него. Когда мы доехали до пригородов Болоньи, он сказал:
— Я должен завтра в восемь утра приехать к тем телефонам у придорожного ресторанчика. Должен привезти в машине деньги. Должен дождаться его... чтобы получить указания. Он взбесится, когда увидит, что я при шофере.
— Объясните ему. Он будет знать, что вы всегда с шофером. Расскажите ему почему.
— Я не могу рисковать, — сказал он дрожащим голосом.
— Синьор Ченчи, ему нужны деньги. Заставьте его поверить, что вы не можете сами водить машину без риска. Ему меньше всего нужно, чтобы вы вместе с выкупом врезались в фонарный столб.
— Ладно... попытаюсь.
— И не забудьте потребовать у него доказательства, что Алисия жива и здорова.
— Да.
Я высадил его у офиса и поехал назад, на виллу Франчезе. Вымыл машину, поскольку шофер Ченчи всегда делал так, когда не был нужен утром. Я так часто мыл эту чертову машину, что знал ее до последнего дюйма, как родную.
Однако нельзя было быть уверенным, что похитители не следят за нами. А эта роскошная вилла на холме прекрасно просматривалась через подзорную трубу за милю с любой стороны. И изменение рутинного распорядка дня стало бы предупреждением для бандитов. И потому, если я шофер, то я буду мыть машину.
Покончив с делом, я поднялся наверх и поспал пару часов. Затем снова занялся фотографированием, прервавшись только затем, чтобы привезти Ченчи в обычное время домой. Явившись в его офис, я обнаружил на его столе еще одну коробку. На сей раз, судя по надписям, она прошла таможню в Генуе.
— Отнести? — спросил я. Он угрюмо кивнул.
— Здесь все. Пятьсот миллионов лир.
Мы ехали домой практически не разговаривая. Я провел вечер и ночь как и прежде — методически щелкая фотоаппаратом, пока не дошел до состояния зомби. К утру все было сделано, микроточки были нанесены на несколько пятидесятитысячных банкнот, но пометил я немногие — времени не хватало. Я сложил их, перетянув пачки резинками, в коробку с надписью «ХРУПКОЕ СОДЕРЖИМОЕ» и отволок ее на своем горбу в холл. Ченчи уже расхаживал взад-вперед по столовой, бледный от волнения.
— Вот и вы! — воскликнул он. — Я как раз собирался разбудить вас.
Время уже близится. Семь часов.
— Вы завтракали?
— Мне кусок в горло не лезет. — Он посмотрел на часы. Я понял, что он на взводе уже несколько часов. — Давайте лучше поедем. А вдруг мы застрянем по дороге? А вдруг там какая-нибудь авария?
Он дышал часто и взволнованно, и я неуверенно спросил:
— Синьор Ченчи, простите, что я спрашиваю, но за всеми треволнениями сегодняшнего дня... вы таблетки свои не забыли?
Он непонимающе глянул на меня.
— Да. Да, конечно. Они всегда при мне.
— Извините.
Он отмахнулся.
— Поехали. Мы должны ехать.
Движение на дороге было обычным, никаких происшествий не было. Мы приехали к месту встречи на полчаса раньше, но Ченчи выскочил из машины, как только я заглушил мотор. От того места, где я припарковался, за двумя рядами машин мне был виден вход в ресторанчик. Он был похож на вход в улей, оттуда постоянно кто-то выходил. Или входил.
Ченчи на негнущихся ногах пошел ко входу и затерялся среди людей, а я, как и положено шоферу, надвинул фуражку на нос и развалился на сиденье.
Если я не буду держать себя в руках, подумал я, то ведь так и уснуть можно...
Кто-то постучал по стеклу. Я открыл глаза, посмотрел по сторонам и увидел моложавого человека в белой рубашке с расстегнутым воротом и золотой цепью на шее. Он показывал мне, чтобы я открыл окно.
У этой машины, раздраженно подумал я, окна на электричестве работают.
Я включил зажигание и нажал кнопку, слегка при этом приподнявшись.
— Кого вы ждете? — спросил он.
— Синьора Ченчи.
— Не графа Риети?
— Нет. Извините.
— А другого шофера вы тут не видели?
— Увы, нет.
У него в руке был свернутый в трубку журнал, перехваченный резинкой.
У меня мелькнула в голове мысль — один из сотрудников «Либерти Маркет» был уверен, что нельзя доверять людям, у которых в руке свернутый журнал, поскольку в нем так удобно прятать нож... Однако эта мысль быстро улетучилась.
— Вы не итальянец? — спросил он.
— Нет. Я из Испании.
— О! — Он пошарил глазами, словно искал шофера графа Риети. Затем как бы между прочим сказал по-испански:
— Далековато от дома вы забрались.
— Да, — ответил я.
— Откуда вы родом?
— Из Андалузии.
— В эту пору там жарко.
— Ага.
Я провел бог знает сколько школьных каникул в Андалузии у моего разведенного с матерью отца, наполовину испанца, у которого там был отель. Испанский — мой второй родной язык, который я знал на всех уровнях от кухонного до светского, и каждый раз, когда я не хотел выглядеть англичанином, я становился испанцем.
— Ваш хозяин завтракает здесь? — спросил он.
— Не знаю, — пожал я плечами. — Он сказал ждать, я и жду.
Он говорил по-испански с тяжеловатым акцентом, и его фразы были грамматически простыми, столь же тщательно построенными, как и мои итальянские.
Я зевнул.
Может, это и совпадение. Похитители обычно слишком пугливы, чтобы идти на прямой контакт, и всеми способами скрывают свое лицо. Этот человек мог быть тем, кем казался — добропорядочным гражданином с журналом в руке, который искал шофера графа Риети и у которого выдалась свободная минутка поболтать.
Может быть. Если нет, то я расскажу ему все, что ему захочется знать, если спросит.
— Вы всегда возите синьора... Ченчи? — мимоходом спросил он.
— Конечно, — сказал я, — работа хорошая. Хорошо платят. Он человек серьезный. Но сам, конечно, никогда за руль не садится.
— Почему?
Я пожал плечами.
— Не знаю. У него прав нет. Приходится кому-то все время его возить.
Я не был уверен, что он понял мои слова, хотя я говорил достаточно медленно, немного сонно. Я снова зевнул и подумал, что, так или иначе, бесконечно-то он трепаться не будет. Я запомню его лицо, так, на всякий случай, хотя вряд ли он...
Он повернулся, словно и он счел разговор законченным, и я увидел его круглую прилизанную голову в профиль. По спине поползли мурашки. Я уже видел его... Я видел его возле «Скорой», сквозь ее затемненные окна. Тогда он был обвешан фотоаппаратами а на рукавах пиджака у него были золотые, застежки. Я четко запомнил его. Он был тогда возле дома... и сейчас он был на месте встречи и задавал мне вопросы. Это не совпадение.
Читать бесплатно другие книги:
