След хищника Фрэнсис Дик
Впервые я оказался в непосредственной близости от одного из членов этого скрытного братства, одного из врагов, с которыми я воевал через других людей и которые никогда не слышали о моем существовании. Я снова расслабился на сиденье, надвинул фуражку на глаза и подумают, что мои партнеры в Лондоне были бы чрезвычайно недовольны тем, что я нахожусь в этом месте в это время. Если я его видел, то он меня тоже. Это может не иметь значения, если он поверит в то, что я на самом деле шофер-испанец, уставший от ожидания. Если поверит, то он забудет меня. Но если нет, то я уже мог бы сидеть здесь с ножом в боку и спокойно остывать.
Снова провернув все в памяти, я вздрогнул. Я не ждал подобной встречи, и поначалу лишь привычка да инстинкт, усиленные настоящей усталостью, заставили меня отвечать ему так, как я отвечал. Меня жуть взяла от мысли, что судьба Алисии зависит от моего зевка.
Время шло. Пробило восемь. Я ждал, делая вид, что сплю. Больше никто не подходил к моему все еще открытому окну с расспросами.
Ченчи появился только после девяти, почти бегом, спотыкаясь, обливаясь потом. Я выскочил из машины, как только увидел его, вежливо открыл заднюю дверь и помог ему сесть, как и подобает шоферу.
— О Господи, — сказал он, — я думал, что он вообще не позвонит... так долго...
— С Алисией все в порядке?
— Да...да...
— Куда теперь?
— Ох... — он вздохнул, чтобы успокоиться, пока я садился за руль и заводил мотор. — Мы должны поехать в Мазару, в двенадцати километрах к югу. Там другой ресторан... еще один телефон. Через двадцать минут.
— Мгм... — протянул я. — В какую сторону отсюда?
— Умберто знает, — рассеянно ответил он. Это мало что мне объясняло, поскольку Умберто как раз и был настоящим его шофером, а он сейчас был в отпуске. Я вытащил дорожную карту из «бардачка» и разложил ее на пассажирском сиденье рядом с собой, безуспешно пытаясь отыскать эту самую Мазару, привычно выводя машину со стоянки. Дорога, по которой мы ехали, шла на восток. Я повернул на первом же большом повороте на юг, и как только мы оказались вне пределов видимости с шоссе, я съехал на обочину и остановился, чтобы разобраться с географией. После еще одного поворота, подумал я, будет указатель. Мы и вправду доехали до Мазары раньше установленного срока, так что было еще время перевести дух. Мазара оказалась всего-навсего перекрестком. По дороге Ченчи сказал мне:
— Алисия читала из сегодняшней газеты... конечно, это была лишь запись на пленке, наверняка запись, поскольку, когда я заговорил с ней, она продолжала читать...но услышать ее голос...
— Вы уверены, что это была она?
— О да! Она начала, как обычно, с одного из воспоминаний своего детства, как и было предложено. Это была Алисия, моя дорогая, драгоценная девочка.
Хорошо, подумал я. Пока все хорошо.
— Он сказал, — Ченчи громко сглотнул, — сказал, что, если на сей раз в выкупе обнаружатся «жучки», он ее убьет. Или если будут метки на банкнотах. И если за нами «хвост»... если мы не сделаем все в точности, как он говорит... если хоть что-то... хоть что-то будет не так, он убьет ее.
Я кивнул. Я верил в то, что так и будет. Второй шанс — это отчасти чудо. Третьего нам не дадут.
— Вы обещаете, — спросил он, — что он ничего не найдет на банкнотах?
— Обещаю, — ответил, я.
В Мазаре Ченчи бросился к телефону, но ему снова пришлось пережить мучительное ожидание. Я, как и прежде, сидел в машине, словно коленца моего хозяина были мне по фигу, и втихаря занимался изучением карты.
Ресторанчик здесь был маленьким: обычная забегаловка рядом с гаражом.
Приходили и уходили люди, но их было немного. День под лучами солнца становился все жарче, и, как примерный шофер, я завел мотор и включил кондиционер.
Ченчи вернулся с пиджаком через руку и с благодарностью упал на сиденье в прохладном салоне.
— Кастелоро. Почему он так поступает?
— Обычная процедура, чтобы проверить, нет ли за нами «хвоста». Из-за последних событий он будет вдвойне осторожен. Наверняка нас будут пасти все утро.
— Я этого не вынесу, — сказал Ченчи. Ничего, вынесет. Выдержал же шесть недель.
Я нашел, дорогу на Кастелоро и поехал туда. Тридцать два километра, в основном по узкой, прямой, открытой сельской дороге. По обе стороны — поля. Любая машина, что станет нас преследовать, будет торчать, как прыщ.
— Насчет вас он не беспокоится, — сказал Ченчи. — Я прямо сказал ему, что взял шофера, потому что страдаю эпилепсией и потому не могу водить машину. Он велел просто отдавать вам приказы, но ничего не объяснять.
— Хорошо, — сказал я и подумал, что если бы я был на ЕГО месте, то спросил бы у Алисии насчет эпилепсии и получил бы подтверждение.
В Кастелоро, маленьком старинном городке с мощеной брусчаткой центральной площадью, полной голубей, Ченчи нашел нужный телефон — он был в кафе, и на сей раз ждать ему не пришлось.
— Возвращаемся в Мазару, — устало сказал мне он. Я развернулся и поехал назад тем же путем, что мы ехали сюда. Ченчи сказал:
— Он спросил меня, в чем я привез деньги. Я описал коробки.
— И что ОН сказал?
— Ничего. Просто велел следовать инструкциям. Иначе Алисию убьют. Он сказал, что убьет ее... страшно, — Ченчи поперхнулся и всхлипнул.
— Послушайте, — сказал я, — они не хотят ее убивать. Не сейчас, когда они так близки к цели. И что они имели в виду под этим «страшно»?
Что-то... особенное?
Он опять всхлипнул.
— Нет.
— Они запугивают вас, — объяснил я. — Угрожают, чтобы вы не вмешивали в дело карабинеров, если вдруг даже сейчас вы позволили им следить за вами.
— Но я не позволял! — взвился он.
— Они должны убедиться. Похитители — очень нервная публика.
Раз они все еще угрожают, подумал я, то это дает надежду, поскольку свидетельствует о том, что они настроены на серьезную сделку. Они не из жестокости тупо гоняли нас — это была настоящая проверка.
На перекрестке в Мазаре нам снова пришлось долго ждать. Ченчи сидел в кафе — его было видно в окно — и дрожал над нетронутой чашкой кофе. Я вышел из машины, потянулся, немного прошелся туда-сюда, снова сел в машину и зевнул. Три машины заправлялись горючим, работник гаража скреб под мышками.
Солнце пылало высоко в голубом небе. Старушка в черном подъехала к перекрестку на велосипеде, повернула налево, уехала. Летняя пыль поднималась и оседала под колесами проезжающих фургонов. Я подумал о Лоренцо Травенти, который в прошлый раз привозил выкуп, а теперь лежал при смерти.
В кафе Ченчи вскочил на ноги и спустя некоторое время вернулся к машине. Состояние его было не лучше, чем прежде. Я открыл заднюю дверь и помог ему сесть в машину.
— Он говорит, — Ченчи глубоко вздохнул, — он говорит, что где-то у дороги между Мазарой и Кастелоро есть часовня. Говорит, мы уже дважды ее проезжали... но я не заметил...
Я кивнул:
— Я видел ее.
Я закрыл дверь и сел на свое место.
— Тогда хорошо, — сказал Ченчи. — Он велит положить коробку за часовней и уезжать.
— Хорошо, — с облегчением сказал я. — Дело сделано.
— Но Алисия... — застонал он. — Я спросил его, когда они освободят Алисию, а он не ответил, просто положил трубку...
Я завел мотор и снова поехал к Кастелоро.
— Потерпите, — утешал его я. — Им еще деньги надо пересчитать. Исследовать их на предмет меток. Может, после последнего случая им нужно оставить деньги немного полежать, чтобы понаблюдать, не следит ли кто за ними по сигналу. Они не отпустят Алисию, пока не удостоверятся в собственной безопасности, так что, боюсь, придется подождать. Запаситесь терпением.
Он тяжело вздохнул и застонал.
— Но они ведь отпустят ее... я же заплатил... они ведь отпустят ее?
Он отчаянно жаждал от меня утешения, и я грубовато ответил:
— Да. — Они отпустят ее, думал я, если будут удовлетворены выкупом, если не случится чего-нибудь непредвиденного, если они не психи и если Алисия не видела их лиц.
Милях в десяти от перекрестка, у кукурузного поля, стояла простая каменная придорожная часовенка — всего-то навсего стена высотой футов пять и шириной три, с выветренной статуей мадонны в фут вышиной в нише на фасаде, с поднятой в благословении рукой. Дожди смыли почти всю лазурь с ее плаща, вандалы отбили ей кончик носа, но у ее ног лежали засохшие веночки, а кто-то положил к ее стопам еще и конфеты. Дорога, по которой мы ехали, казалась пустынной и тянулась прямо как стрела. Тут не было ни лесов, ни укрытий, ни препятствий. Нас наверняка было видно за много миль.
Ченчи стоял и смотрел, как я открываю багажник, вынимаю коробку и кладу ее позади часовенки. Коробка была достаточно вместительной — как раз для всего выкупа. Она стояла на пыльной земле, четырехугольная, коричневая, обыкновенная, перевязанная толстой бечевкой, чтобы было легче нести, весело расцвеченная красными наклейками. Почти миллион фунтов. Дом в Миконосе, коллекция табакерок, драгоценности его покойной жены, постоянный доход от оливковой плантации.
Ченчи несколько мгновений тупо смотрел на коробку, затем мы оба вернулись в машину. Я развернулся и поехал прочь.
Глава 4
Остаток субботы и все воскресенье Ченчи слонялся по своему имению, запоем пил бренди и худел на глазах.
Илария, в знак молчаливого протеста, как обычно, отправилась в теннисный клуб. Луиза, ее тетушка, перемещалась по дому, словно несомое ветром облачко, трогая то одну вещь, то другую, словно хотела удостовериться, все ли на месте.
Я съездил в Болонью, отослал пленки, вымыл машину. Лоренцо по-прежнему был на грани смерти и дышал с помощью аппарата, а на бедной пригородной улочке два похитителя все так же сидели, забаррикадировавшись, в квартире на третьем этаже. Обе стороны вели переговоры, но дело не двигалось, разве что передали молоко ребенку и хлеб и сосиски для остальных.
Воскресным вечером в библиотеку, где мы смотрели новости по телевизору, пришла Илария. Судя по репортажу, на той улице все было по-прежнему, разве только рассосалась толпа, обескураженная отсутствием зрелища, да стало поменьше народу в попугайской форме. Этот телерепортаж был уже простым поверхностным повтором.
— Вы думаете, они отпустят ее? — спросила Илария, когда сюжет сменился и на экране появились какие-то политики.
— Да.
— Когда?
— Не могу сказать.
— Положим, они скажут карабинерам, что не освободят ее, пока они не отпустят тех, в квартире? Вдруг выкуп окажется недостаточным?
Я бросил на нее взгляд. Она не старалась напугать нас — просто спрашивала с каким-то нездоровым интересом, будто в этом деле ее больше ничего не интересовало. На лице ее было неподдельное спокойствие. Казалось, ей действительно все равно.
— Утром я говорил с Энрико Пучинелли, — сказал я. — Пока бандиты ничего такого не заявляли.
Она слегка фыркнула носом, переключила телевизор на трансляцию теннисного матча и села смотреть.
— Поймите, я не сука какая-нибудь, — вдруг сказала она. — Но что я могу поделать, если меня, как всех остальных, не тянет пасть на колени и лобызать землю, по которой она ступала?
— А шесть недель — многовато, чтобы постоянно рвать на себе волосы, так?
— Господи, — сказала она, — а вы соображаете! И не надо думать, что меня не радует ваше присутствие. Иначе папа опирался бы не на вас, а на меня, и в конце концов я послала бы его.
— Нет.
— Да.
Она не отрывалась от экрана.
— А как бы повели себя вы, если бы у вас был сын, а его похитили бы?
— спросил я.
Она окинула меня взглядом.
— Ах вы, педик добродетельный, — буркнула она. Я слегка усмехнулся.
Она решительно вернулась к теннису, но где сейчас витают ее мысли, я не мог сказать.
Илария прекрасно говорила по-английски. Алисия, как мне сказали, тоже — благодаря заботам вдовы-англичанки, которая много лет вела хозяйство Ченчи после смерти их матери. Луиза, Илария и Алисия теперь распределили обязанности между собой, и повариха в отчаянии жаловалась мне, что с тех пор, как милая миссис Блэкетт уехала к брату в Истбурц, в доме все вверх тормашками.
На другое утро по дороге в офис Ченчи сказал:
— Поворачивайте назад, Эндрю. Отвезите меня домой. Это плохо, но я не могу работать. Я просто буду сидеть и пялиться на стены. Я слышу людей, ноне понимаю, что они говорят. Отвезите меня домой.
— Дома может быть еще хуже, — как бы между прочим заметил я.
— Нет. Поворачивайте.
Я развернулся и поехал назад на виллу. Ченчи позвонил секретарше, чтобы его не ждали.
— Ни о чем, кроме Алисии, думать не могу, — сказал он. — Вспоминаю ее маленькой девочкой, потом школьницей, то, как она училась ездить верхом.
Она всегда была такая хорошенькая, такая маленькая, такая веселая... — Он сглотнул, повернулся и пошел в библиотеку.
Через несколько секунд я услышал звон бутылки об стакан. Через некоторое время я вошел.
— Сыграем в триктрак, — предложил я.
— Сосредоточиться не могу.
— Попытайтесь.
Я вытащил доску и расставил фигурки, но ходы он делал чисто механически и без души. Он не сделал ничего, чтобы воспользоваться моими промахами, и через некоторое время просто уставился в пространство, как не раз уже случалось с ним после того, как мы отвезли выкуп.
Около одиннадцати звонок стоявшего у его руки телефона вывел его из прострации, хотя и не слишком успешно.
— Да? Да, это Ченчи... — Он некоторое время слушал, затем нахмурился и в апатии посмотрел на трубку, прежде чем положить ее на место.
— Что там? — спросил я.
— Не знаю. Ничего особенного. Что-то насчет того, что мое барахло упаковано и что я могу его забрать. Я не понял, о чем речь... он бросил трубку, прежде чем я успел спросить.
Я глубоко вздохнул.
— Ваш телефон все еще прослушивается.
— Да, но... — Он замолк, глаза его округлились. — Вы думаете?
Правда?
— Увидим, — сказал я. — Пока ни на что не надейтесь. Как звучал его голос?
— Грубый. — Он говорил неуверенно. — Не тот, что обычно.
— Ладно... в любом случае попытаемся. Лучше, чем тут сидеть.
— Но где? Он не сказал, где!
— Возможно... возможно, там, где мы оставили выкуп. По логике вещей она там.
Он прямо-таки расцвел надеждой, потому я поспешно сказал:
— Не надейтесь ни на что. Не верьте. Если ее там не окажется, вы не выдержите. Он может иметь в виду, что она где-нибудь еще. Но я думаю, что прежде всего следует поискать там.
Он попытался взять себя в руки, но лихорадочное возбуждение не проходило. Он побежал через весь дом к черному ходу, где стояла машина — я там ее припарковал. Надев фуражку, я шагом двинулся следом и увидел, что он бешено машет рукой, поторапливая меня. Я флегматично, уселся за руль и подумал, что этот кто-то знал, что Ченчи дома, хотя обычно он в это время у себя в офисе. Может, ему в офисе об этом сказали... или по-прежнему за ним наблюдали. В любом случае я считал, что, пока Алисия не дома, я должен быть шофером до мелочей.
— Скорее, — подгонял меня Ченчи. Я неторопливо выехал из ворот.
— Ради Бога, скорее...
— Мы там будем. Не надейтесь.
— Ничего не могу с собой поделать.
Я ехал быстрее обычного, но ему поездка все равно показалась вечностью. Когда мы подъехали к часовне, его дочери там не оказалось.
— О нет... нет... — прохрипел он. — Я не могу... не могу...
Я с тревогой посмотрел на него, но это было просто горе, не сердечный приступ.
— Ждите, — сказал я, выходя из машины. — Я проверю.
Я обошел часовню, заглянул туда, где мы оставили выкуп, и нашел ее там — без сознания, свернувшуюся клубочком, в сером клеенчатом плаще.
Отцы — странный народ. Остаток дня Паоло Ченчи переполняла не радость за то, что его любимая дочь жива, здорова и без последствий отделалась от наркотического сна, а боязнь того, что пресса узнает, что его дочь была обнаружена практически голой.
— Обещайте, что вы не скажете, Эндрю. Никому. Вообще никому.
— Обещаю.
Он требовал с меня это обещание по меньшей мере раз семь, хотя это вовсе не было обязательно. Если кто и проболтается, так сама Алисия. Его ужасно беспокоило, что на ней не было одежды, особенно когда мы с ним обнаружили, пытаясь ее поднять, что плащ не был одет в рукава и застегнут. Серый покров просто соскользнул с нее.
У нее было тело подростка: гладкая кожа, хрупкие руки и ноги, груди как непроклюнувшиеся почки. Ченчи был слишком растерян, чтобы коснуться ее, и потому я, универсальный советник, просунул ее руки в рукава и получше завернул ее в плащ. Ее было легко нести. Я уложил ее на бок на заднее сиденье, подогнув ей колени и подложив под курчавую голову свой свернутый пиджак. Ченчи сел рядом со мной на переднее сиденье — тогда-то он и начал требовать от меня обещаний. Когда мы подъехали к вилле, он поспешил в дом, выскочил оттуда с одеялом, и я отнес Алисию, благопристойно укутанную, в ее спальню в полакра площадью.
Иларии и Луизы поблизости не наблюдалось. Ченчи отпустил повариху, поскольку она была чересчур разговорчивой, и наконец спросил, заикаясь, не буду ли я любезен переодеть ее, пока не приедет врач. Ведь я уже видел Алисию, сказал он. Я обалдел, но сделал, как он просил.
Я надел Алисии через голову трикотажную голубую рубашку, просунул руки в рукава, одернул подол и подумал о том, что я и сам-то еще не совсем проснулся. Я уложил ее поверх застеленной постели и накрыл до пояса одеялом. Пульс у нее был хороший, четкий, кожа холодная, дышала она легко наверняка ее напичкали снотворным, вот и все.
Ее тонкое лицо было спокойно, расслабленно, длинные ресницы лежали бахромчатыми полулуниями на упругой коже щек. Четкие брови, бледные губы, впалые щеки. Волосы взъерошенные, явно грязные. Пусть поспит, подумал я.
Когда проснется, ей выпадет много беспокойства.
Я спустился вниз и снова застал Ченчи за бренди. На сей раз он пил стоя.
— С ней все в порядке? — спросил он.
— Все. Абсолютно все.
— Прямо чудо.
— Мгм...
Он поставил стакан и заплакал.
— Простите. Не могу сдержаться.
— Это обычное дело.
Он взял платок и высморкался.
— Все родители плачут?
— Да.
Он еще пару раз сморкнулся и спросил:
— Странная у вас жизнь, не так ли?
— Не совсем так.
— Не говорите, что она была раздетой. Обещайте, Эндрю.
— Обещаю.
Я сказал, что мне придется известить Пучинелли о том, что с ней все в порядке. Он тут же забеспокоился и снова потребовал от меня обещания. Я спокойно дал его, поскольку стресс штука странная и возвращение жертвы отнюдь еще не конец тревогам.
К счастью, Пучинелли был на дежурстве, сидел в «Скорой», хотя я скорее всего передал известие прямо подслушивающему устройству.
— Она дома, — кратко сообщил я. — Я на вилле. Она наверху.
— Алисия? — в голосе его звучало недоверие, облегчение, смешанное с подозрением.
— Собственной персоной. Ее напичкали снотворным, но она цела и невредима. Не торопись, она скорее всего еще несколько часов проспит. Как ваша осада?
— Эндрю! — он начал злиться.
— Что происходит?
— Ты приедешь сам?
Короткая пауза. Он как-то сказал мне, что я всегда облекаю предложение в форму вопроса. Думаю, он прав. Внушить мысль, найти решение. Он знал, что телефон прослушивается — сам приказал это сделать — и каждое слово записывается. Он мог догадаться, что у меня есть что сказать ему с глазу на глаз.
— Хорошо, — сказал он. — Приеду.
— У тебя теперь, естественно, появился хороший рычаг, чтобы выковырнуть из квартиры тех двух бандитов, правда? И... м-м-м... когда заберешь выкуп, не привезешь ли ты его прямо сюда? Деньги, конечно же, принадлежат синьору Ченчи.
— Конечно, — сухо отрезал он. — Но это не мне решать.
— Мгм... Ладно. Я, естественно, заснял все банкноты.
Молчание.
— А ты знаешь, что ты сволочь?
— Ну, понимаешь ли, и прежде вещи пропадали из полицейского хранилища.
— Ты оскорбляешь карабинеров! — воскликнул он в искреннем негодовании.
— Ни в коем разе. Полицейские участки — это тебе не банки. Я уверен, что карабинеры были бы рады отделаться от ответственности за охрану таких больших денег.
— Это вещественное доказательство.
— Остальные похитители, между прочим, до сих пор гуляют на свободе и, несомненно, все еще хотят денег. Деньги можно спрятать от них, официально опечатав и поместив в банк по выбору синьора Ченчи.
Молчание.
— Возможно, я сумею это устроить, — жестко, еще не отойдя от обиды, ответил он. — Вне всякого сомнения, мы увидимся на вилле.
Я со скорбной улыбкой положил трубку. Самому-то Пучинелли я доверял, но это не значит, что я автоматически доверяю всем стражам порядка. Особенно в южноамериканских странах — я там несколько раз работал. Там похитители регулярно дают взятки или угрожают полицейским, чтобы те смотрели не туда, куда нужно. Это почти повсеместный обычай. У похитителей нет угрызений совести, они редко бывают милосердны, и многим полицейским приходится выбирать между долгом и безопасностью своих жен и детей.
Не прошло и десяти минут, как Пучинелли перезвонил.
— Я звоню сказать, что тут кое-что продвинулось. Приезжай, если хочешь. Подъезжай на ту улицу с западной стороны, отсюда. Я уверен, что ты понимаешь.
— Спасибо.
Мои партнеры этого не одобрили бы, но я поехал. Я изучал много случаев осад и бывал на лекциях, которые вели люди, участвовавшие в них, но никогда не видел всего своими глазами. Слишком удачный случай, чтобы упустить его. Я переоделся и превратился из шофера-испанца в неприметного зеваку, занял у Ченчи семейный автомобиль и с рекордной скоростью очутился на той болонской улице.
Пучинелли, как всегда, держал слово: пропуск ждал меня у первого же ограждения. Я легко прошел ко все еще стоявшей там «Скорой». Вошел в нее, как и прежде, через ближайшую к тротуару дверь и обнаружил там Пучинелли, инженера и трех человек в штатском.
— Явился, — проворчал он.
— Ты весьма добр.
Он еле заметно улыбнулся мне и представил меня гражданским. Это был человек, который вел переговоры, и два психиатра.
— Эти два господина консультируют нас насчет изменения в психическом состоянии похитителей. — Пучинелли говорил официально, они важно кивали в ответ. — В основном их психическое состояние связано с младенцем, — сказал Пучинелли. — Он много кричит. Вероятно, молоко, которое мы ему передали, еще сильнее расстроило ему желудок.
Словно по заказу «жучок», что стоял в квартире, стал передавать все нарастающий рев младенца, который снова принялся за свое дело. По лицам этих пятерых я понял, что не только бандиты от этого рева осатанели.
— Сорок минут назад, — сказал Пучинелли, уменьшая громкость воя младенца, — басовитый бандит позвонил мне и сказал, что они выйдут, но только на определенных условиях. Никакого самолета не надо — они отказались от этой затеи. Они хотят только быть уверенными, что в них не будут стрелять. Минут еще через двадцать... то есть час спустя после того, как они позвонили... они сказали, что выйдет мамаша с ребенком. Затем один из похитителей. Нигде, ни в одной квартире карабинеров быть не должно. На лестнице тоже, также у передней двери и на тротуаре. Мамаша с ребенком выйдут на дорогу, за ними — первый бандит. Оружия у него не будет. Если его возьмут спокойно, то выйдет один из детей, затем, через некоторое время, их отец. Если второй бандит будет уверен, что ему ничто не угрожает, он выйдет со вторым ребенком на руках. Без оружия. Мы должны взять его тихо.
Я посмотрел на него.
— Они сами все так решили? Или ты подслушал их план через «жучок»?
Он покачал головой.
— Я ничего не слышал.
— Они позвонили уж слишком быстро после того, как Алисия вернулась.
— Подозрительно быстро.
— Ты будешь искать рацию?
— Да. — Он вздохнул. — Последние дни мы сканировали радиочастоты.
Результатов никаких, но я пару раз до того подумывал о том, что бандитам давали инструкции.
Инструкции от разума, холодного и наглого, подумал я. Жаль, что такие мозги принадлежат преступнику.
— А что они намерены сделать с деньгами?
— Оставят их в квартире.
Я глянул на экран, который показывал, где находится сигнал от кейса с деньгами, но было темно. Я наклонился, щелкнул переключателем, и на экране послушно возник сигнал. Четкий и устойчивый. По крайней мере, выкуп все еще там.
— Я бы хотел подняться, как представитель синьора Ченчи, — сказал я, — чтобы удостовериться в том, что деньги в целости и сохранности.
— Ладно, — ответил Пучинелли, подавляя раздражение.
— Это очень большая сумма, — рассудительно сказал я.
— Да... да, полагаю, что так. — Он ворчал, как я понимал, отчасти оттого, что был сам по себе человеком честным, а отчасти оттого, что он был левым. Такое богатство в руках одного-единственного человека было для него оскорблением, и ему было наплевать, потеряет ли Ченчи эти деньги.
Окна квартиры через улицу напротив были все еще закрыты, хотя день был жарким.
Читать бесплатно другие книги:
