Brainiac. Удивительные приключения в мире интеллектуальных игр Дженнингс Кен

Не уверен. Однако можно сказать точно, что тривия позволяет сделать ум более гибким. Знаменитое исследование образа жизни монахинь, проводимое Национальным институтом изучения старения, показало, что интеллектуальная активность на склоне лет позволяет серьезно снизить риск болезни Альцеймера и старческого слабоумия. Большинство подобных исследований имеют дело с такими занятиями, как чтение, разгадывание кроссвордов или игра в настольные и карточные игры. Занятие тривией задействует те же мозговые центры, что и все вышеперечисленное.

Однако в отличие от игры в пинокль или от любого популярного издания для решения кроссвордов, тривия зачастую предлагает контент, далекий от тривиальности. Посмотрите на тест Эдисона или тест Госдепартамента США. Знание обстоятельств убийства Линкольна или географии Южной Америки не «тривиально» в том смысле, в котором «тривиально» знание фамилии куклы Барби[164] или того, какой персонаж был выведен из сериала «Семейка Брэди» в последнем эпизоде[165]. Пока я стоял за игровым столом в Jeopardy! и отвечал на вопросы про лекарства от рака, про движение по защите прав человека, про факты из жизни Эйнштейна, Ганди и Моцарта, я понял, почему слово «тривия» настолько не подходит к процессу. Ведь на самом деле важно знать, кто были величайшие гении человечества, какие виды рака поддаются излечению или историю борьбы за гражданские права. Педагог Э. Д. Хирш предложил термин «культурная грамотность» для описания набора стержневых знаний, которые необходимы каждому из нас, чтобы держаться на плаву, будучи в обществе. Когда вы описываете тривию как «случайным образом выбранный факт из набора базовых знаний о жизни», вы понимаете, что знание тривии — не что иное, как добротная, крепкая культурная грамотность, пусть даже разукрашенная искусственными неоновыми огнями телешоу.

Иногда даже самая экстравагантная тривия может всерьез воздействовать на окружающий мир. Вице-президент по маркетингу компании Snapple Beverage Groop Стив Джармон запустил акцию «Реальный факт», в рамках которой на обратной стороне крышечки каждой бутылки с напитком Snapple была помещена тривия. Он до сих пор вспоминает, как ему позвонила некая дама, научный сотрудник, которую найденная на такой крышке фраза: «Верблюжье молоко не свертывается» вдохновила на создание нового направления в исследовании жидкостей.

Даже имея дело с менее весомыми материями, тривия может служить той первой наркотической дозой, которая открывает ворота к расширению сознания. Тривия — марихуана познания, и, как хорошо известно людям, играющим в тривию в пабах, с нее тоже отлично «пробивает на хавчик». В жизни существует множество вещей, слишком пугающих, чтобы погружаться в них с головой, — от квантовой физики до российского кино. Но тривия может предложить легкое и увлекательное погружение в любую тему, от которой вы были готовы шарахаться, как от огня.

Возьмем кого-нибудь вроде меня, кто упорно считает балет скучнейшим действом, несмотря на неоднократные попытки мистера Роджерса в детстве убедить меня в обратном ссылками на то, что великие футболисты, такие как Линн Сван, когда-то им занимались. И сегодня, если вы припрете меня к стенке на какой-нибудь вечеринке и начнете рассказывать о красоте и чудесах балета, уверяю вас, вы потеряете даром время. Мои глаза сделаются стеклянными еще до того, как вы успеете встать в третью позицию. Но дайте мне интересный вопросный факт про балет, например про то, что в 1913 году на премьере «Весны священной» Стравинского публика чуть не устроила беспорядки, поскольку была шокирована авангардной музыкой и хореографией, — и вы привлечете мое внимание. Неожиданно (ну надо же!) балет теперь тоже входит в сферу моих интересов. Похожая история произошла у Минди с бейсболом, который ее страшно утомлял, но я обхаживал ее на протяжении всей Мировой серии 2004 года, рассказывая всю самую интересную информацию из истории Red Sox и отдельно о «Проклятии Бамбино». Возможно, она прикидывалась, но ей время от времени почти удавалось проявлять искренний интерес. Такова сила тривии — она пробуждает наше любопытство в отношении вещей, которыми иначе мы бы никогда не заинтересовались.

Иными словами, тривия — это крючок на удочке образования. К тому моменту, как ты понимаешь, что заглотнул наживку, ты уже болтаешься на леске. Интересно, есть ли где-нибудь сегодня историк, изучающий Гражданскую войну в США, потому что в детстве был очарован примечательной историей про Уилмера Маклина? Маклин был так раздосадован тем, что первая крупная битва Гражданской войны разыгралась на его ферме, что перевез семью в тихий городок под названием Аппоматокс. Пятью годами позже в парадной гостиной его дома в Аппоматоксе была подписана капитуляция южан, положившая конец войне. Или, может быть, где-нибудь живет морской зоолог, увлекшийся своим предметом, потому что в начальной школе прочел про обитающего в Атлантическом океане гигантского кальмара, у которого самый большой в природе глаз — размером с волейбольный мяч? Хороший факт тривии, попавшийся под руку в нужное время, может дать вам больше, чем правильный ответ на аукционе в Jeopardy!. Он может изменить вашу жизнь.

Несмотря на то что Роб Хентцель расписывал мне ужасы «синдрома Кубка по викторинам», он быстро согласился с утверждением, что хоть мастерство в тривии и не эквивалентно интеллекту, но эти две характеристики все же коррелируют. Чемпионы Jeopardy! участники команд Кубка по викторинам и короли Trivial Pursuit почти всегда являют собой модель современного интеллектуала. Они запоем читают. Они способны поддержать разговор на любую тему и делают это мастерски, используя большой словарный запас — своего рода ходячие тезаурусы и одновременно ходячие энциклопедии. Они хорошо учились в школе. Они поправят вас, если вы скажете «одевать» вместо «надевать», и объяснят разницу между пословицей и поговоркой.

Понятно, что Госдепартамент не ждет от сотрудников Министерства иностранных дел, что они будут проводить все время на коктейльных вечеринках, обсуждая ландшафты Аргентины или бибоп (хотя какая бы это была вечеринка!). Томас Эдисон знал, что его мастерам в работе нечасто понадобится история Древнего Рима, чтобы изготовить очередной шкаф. Но я догадываюсь, что и Дядя Сэм, и Томас Эдисон не приравнивали знание тривии к профессиональным умениям, когда составляли свои тесты. Они, так же как и Роб, находили корреляцию между этими двумя вещами, при этом быстро проверить и оценить первую было проще, чем вторую.

Даже если быть умным не то же самое, что знать много фактов, нетрудно увидеть, почему эти качества идут рука об руку. Если вы интеллектуально развиты, то, вполне вероятно, владеете навыком быстрого обучения и памятью, способной впитывать информацию, как губка. Вам интересен мир вокруг вас, и потому у вас больше шансов запомнить тривию, с которой вы сталкиваетесь. И наоборот, как объяснял мне тренер по викторинам Эрик Хиллеманн, чем больше информации вы в себе аккумулируете, тем проще вам принимать новые факты. В конце концов у вас в голове образуется паутина знаний, в которой новые «приобретения» застревают, как мухи. Знания и интеллект образуют замкнутый круг.

Редактор журнала «Эсквайр» Эй Джей Джейкобс исследовал взаимосвязь между умом и накоплением знаний в своем бестселлере 2004 года «Всезнайка». Арнольд хотел, повторяя слоган menthal_floss, «почувствовать себя умным», но вместо того, чтобы подписаться на журнал, бедняга решил прочитать всю энциклопедию «Британника» от «А» до «Я», все 44 млн содержащихся в ней слов. Это привело его, как следует из книги, к многочисленным размышлениям о природе и дефинициях «интеллекта», но в большей степени (внимание, спойлер!) к тому, что он, по его собственному признанию, стал невыносим для окружающих. Он так настойчиво втюхивал всем свежеузнанные факты из «Британники» («Ну, говоря об образе Иисуса в толстовстве…»), что друзья вскоре прозвали его Самым большим занудой в мире.

«Итак, я полагаю, что ты все немного преувеличил?» — спрашиваю я у Эй Джея во время нашей встречи в отеле в центре Манхэттена. В личном общении он оказывается просто душкой с бровками домиком и глуповатой улыбкой. У него нет ничего общего с долговязым австралийским актером Ноем Тейлором, за которого он с успехом выдавал себя на церемонии вручения «Оскара» в 1997 году, чтобы потом написать об этом статью. «Ведь ты не стал таким уж занудой?»

«О! Ты удивишься, насколько мало мне пришлось преувеличивать», — ответил он.

Упс. Я пытаюсь замять неловкость, спросив, какой его самый любимый факт из вычитанных в энциклопедии. Эй Джей мог бы вспомнить любой из самых величественных фактов, любую самую глубокую мысль, содержащуюся на одной из тридцати трех тысячах страниц. Вместо этого он буквально покорил мое сердце, выдав два перла:

1. У опоссумов 13 сосков.

2. Рене Декарт испытывал влечение только к косоглазым женщинам.

Поскольку я сомневаюсь, что Эй Джей когда-либо пытался подоить самку опоссума или устроить косоглазой кузине свидание вслепую с умершим в XVII веке французским философом, приходится признать, что он не расценивает эти знания как полезные. Похоже, он любит тривию потому же, почему и я. Она напоминает нам, что правда может быть удивительнее вымысла, что наша Вселенная — на самом деле, восхитительное и загадочное место. Посреди будничной рутины тривия может стать внезапным ударом грома из облаков, напоминающим, как чертовски удивительна жизнь вокруг нас.

Эй Джей становится мне еще ближе, когда описывает свое детство с книжными полками, под завязку набитыми книгами с тривией. «Пока я взрослел, у меня были самые разнообразные коллекции — палочек для коктейлей, рвотных пакетиков из самолетов и, конечно, коллекция тривии. Чем более редким кажется факт, тем лучше. Как будто ты разыскиваешь редкий серебряный доллар, или марку с двумя надпечатками, или что-то вроде того. Факт про Рене Декарта — как раз такая чудесная редкая монета». Он признаётся в почти маниакальном характере накопления тривии, которое для многих ее адептов превращается скорее в алчное соревнование, чем в простое удовлетворение любопытства.

По ходу разговора я понимаю, что Эй Джей не преувеличивает. Правда, он то и дело (возможно, даже непроизвольно) приплетает к разговору ненужные и странные факты. Он, похоже, воспринимает количество тривии, выданной собеседниками в разговоре, как некое соревнование. Я убедился в этом, обронив походя, что работаю программистом.

«Эй, а я знаю один классный факт про компьютеры и программирование!» Такое впечатление, что под воздействием внешнего раздражителя у него в мозгу перещелкнул какой-то тумблер. «Знал ли ты, что первым программистом в истории была женщина и что она — дочь лорда Байрона?»

«Ага. Забавно, что ты это упомянул. Первым языком программирования, который я выучил, был как раз язык Ада в честь той самой Ады Лавлейс».

Я думал, что мы по-дружески, как бы в закрепление знакомства и ко взаимному удовольствию, обменялись парой интересных фактов, однако Эй Джей явно не разделял моей радости. Напротив, он выглядел раздосадованным. «Ты меня сделал, — говорит он глухо, как бы признавая свое поражение. — Я об этом не знал».

Истоки своего гиперсоревновательного взгляда на тривию он относит на счет далекого детства. «Не знаю, как тебе, но мне редко удавалось поймать бейсбольный мяч или удачно ударить по футбольному. Тривия была сферой, в которой я мог отличиться. Я тогда выучил все вторые имена президентов США. С тех пор это отношение не оставляет меня».

Я киваю. «Я видел такое в матчах Кубка по викторинам. Люди, которые не могут выпустить свой адреналин на баскетбольной площадке, сублимируют агрессию, выучивая, к примеру, особенности спаривания пингвинов».

«Между прочим, среди них очень высок процент гомосексуальных особей».

Эта фраза на мгновение выбила меня из седла. «Что? Ах! У пингвинов! Я думал, ты говоришь о любителях тривии».

В беседе с Эй Джей всегда нужно быть готовым к тому, что разговор внезапно изменит свое направление на 180 градусов. Как будто только что вы читали том энциклопедии «А — Ак» и вдруг угодили в «Яму». Но что в первую очередь бросается в глаза и в книге и в ее авторе — это беззаветная, почти детская любовь к познанию. Его путешествие длиной в 32 тома показывает, что выучивание тысяч фактов одного за другим — наверное, не лучший способ стать умнее, но бывают способы гораздо хуже. «Знания и интеллект — не одно и то же, — заключает он. — Однако они лежат в одной колыбели».

Мне приходится согласиться. Разрозненные факты, даже самые тривиальные, служат теми кирпичиками, которые, будучи хорошо оформлены и расставлены в правильном порядке, могут стать основой знания и даже мудрости. Конечно, увлеченность тривией может превратить некоторых людей в зануд и даже в инфантильных неудачников, как несчастных Джона Тимбса и Альберта Саутвика. Но я готов спорить, что в тысячу раз большему числу тривия помогает стать увлеченными, любознательными и успешными взрослыми людьми. Список пылких поклонников тривии, преуспевших в профессиональной карьере, включает в себя Уильяма Ренквиста, Тома Хэнкса, Билла Клинтона, упоминавшегося уже здесь Томаса Эдисона, Майю Энджелоу[166]. В конце концов, любое обучение начинается с отдельных фактов, и игры в тривию, возможно, лучше, чем что бы то ни было, иллюстрируют неразрывную связь с интеллектом информации, которая заложена в голове. Вам понадобится и то и другое, чтобы пробиться через действительно серьезные препятствия как в тривии, так и в жизни. Таков главный урок, который мне преподала история про Абеляра и Элоизу, помимо очевидного: «Не следует французскому учителю слишком сближаться с 16-летней ученицей, иначе ее сумасшедший дядюшка может загнать его в угол и оторвать яйца».

Не все факты в тривии «тривиальны», и даже если они таковы, в один прекрасный день они могут вам пригодиться. Я размышляю об этом, выехав из отеля и направляясь по Седьмой авеню навстречу полуденному солнцу. Даже информация о том, что у опоссума тринадцать сосков, для кого-то может что-то значить. Даже если такого человека не существовало бы, это все равно был бы вопрос жизни и смерти для тринадцатого детеныша в помете самки опоссума.

Глава XI

Что такое соприкосновение?

Моя 20-я игра в Jeopardy! вполне может оказаться последней после того, как соперник слева от меня, Алан Пол, прямой, как башня, экономист из Лос-Анджелеса в тонированных очках, открывает ближе к концу игры аукцион в теме «Ревущие 20-е». Он увеличивает свой счет на $4000, ответив, что планировал осуществить Джек Макгерн по прозвищу Пулемет, заручившись алиби у своей подружки[167]. По окончании второго раунда игры у Алана ровно вдвое меньше очков, чем у меня. Это означает, что если он отвечает на финальный вопрос правильно, а я нет, то он победил.

«Детская литература», — объявляет Алекс тему финального раунда. «Посмотрим, кому она поможет больше, нашему чемпиону или претендентам?» Независимо от того, идет ли игра на равных или нет, Алекс всегда как бы экспромтом выдает одинаковую речовку. Складывается впечатление, что за 20 лет ведения он научился произносить ее и во сне. Сам же он рассказывал в интервью Washington Post, что на собственной свадьбе, давая невесте согласие, он облачил его в привычную форму: «Итак, мой ответ… да!» Интересно, после вопроса священника о том, согласен ли он взять в жены эту женщину, было ли у него 30 секунд на принятие решения под фирменную «Музыку раздумий»?

«Полное имя этого литературного персонажа звучит так: Оскар Зороастр Балтазар Оливер Лоренс Вольфганг Амброзиус Ньютон Диггс[168]. У вас на раздумья 30 секунд. Удачи».

Есть два способа дать правильный ответ на этот вопрос. Можно пристально всмотреться в этот довольно длинный список, чтобы понять, зачем Оскару могло понадобиться девять имен, почему именно эти имена, и вообще, что за всем этим может стоять. Либо провести все детство за изучением коллекции сборников, изданных бывшим авиадиспетчером из Сакраменто Фредом Вортом.

Мне повезло оказаться во второй группе. Я до сих пор визуально помню статью про «Оскара Зороастра Балтазара Оливера Лоренса Вольфганга Амброзиуса Ньютона Диггса» вверху страницы 514 книги под названием «Самая полная энциклопедия тривии», вышедшей в 1977 году. Статья располагалась между «Оскаром Ворчуном», чей день рождения отмечается 1 июня, и «Осгудом Конклином», директором школы из ситкома «Наша мисс Брукс», сыгранного Гейлом Гордоном.

Фреда Ворта можно с полным основанием назвать иконой тривии 1970-х. И я был в числе десятков тысяч фанатов, которые обладали его 800-страничной энциклопедией и двумя ее продолжениями. Я провел многие часы, листая сборную солянку из всевозможных фактов, безыскусно расставленных в алфавитном порядке, получая какое-то странное удовольствие от впитывания информации о событиях, о которых я никогда до того не слышал и многие из которых произошли за 30 и более лет до моего рожденья. «Запоздалый отсчет» в поединке Дэмпси-Танни, «Маленький Немо: приключения в стране снов», «Смеющаяся Гарбо», начальные титры сериала «Бен Кейси» — собранные вместе за десятки лет остатки былого культурного ландшафта, о котором я бы никогда ничего не узнал, если бы не богатые воспоминания и плодовитое перо Фрета Ворта. Благодаря Фреду я сразу вспомнил секрет Оскара Зороастра Балтазара Оливера Лоренса Вольфганга Амброзиуса Ньютона Диггса, что сделало меня богаче на $40 тысяч в финале игры и позволило продлить победную серию.

Телефонный справочник помог мне отыскать Фреда и навестить его в бунгало в Сакраменто. Безоговорочный гуру тривии из моего детства оказывается благодушным 60-летним жителем пригорода, слегка похожим на гнома с серой бородой оттенка газетной страницы. Так мог бы выглядеть Кенни Роджерс, играющий главную роль в телефильме про Орсона Уэллса, или, что было бы еще круче, наоборот. Я не пытался его себе никак представлять до нашей встречи, но сразу понял, что только так он и должен выглядеть.

«Заходи!» — говорит он, приглашая меня к себе в дом.

Закрывшаяся за мной дверь погасила яркое калифорнийское солнце, и несколько мгновений я никак не мог разглядеть затемненную гостиную. Пока мои глаза привыкают к сумраку, в нос мне ударяет знакомый с детства аромат чего-то старомодного и затхлого. Когда удается разглядеть стены, заставленные полками с пола до потолка, я узнаю запах. Старые книги. Тысячи старых книг. Дома у Фреда пахнет, как в букинистическом магазине. Это не та смесь ароматов пачули и кошачьего туалета, которая главенствует в маленьких семейных лавках с ветхими изданиями, но благородный запах древности, как в больших магазинах Powell’s City of Books в Портленде или Нью-Йоркском Strand. Это тяжелый, освященный веками запах миллионов и миллионов слов.

Помимо древнего Вюрлитцеровского музыкального автомата у северной стены и нескольких кинопостеров, все пространство покрыто книгами. Даже на диване напротив входа высился метровый стеллаж. Большая часть этих книг — расставленные по алфавиту биографии и мемуары Старого Голливуда — горючее, которое питало неугасимую любовь Фреда к кинотривии. «Из этих восьми книг про Элизабет Тейлор, — рассказывает он, делая ударение на каждой букве „т“, — я смог нарыть только восемь фактов, по одному на книгу». На одной заметной, хоть и узкой, полке стоят всевозможные издания книг самого Фреда. Здесь не только три его энциклопедии тривии, но и сборники вопросов, справочники по американским президентам, кино, Второй мировой войне и Элвису Пресли. Еще одна комната также заполнена книгами в жанре нон-фикшн, а художественная литература находится в гараже. В кабинете Фреда отведено место только под издания тривии, которые занимают все полки. Я вижу корешки многих знакомых книг. Неоднократно перечитанные, с загнутыми уголками страниц, они валялись кучей рядом с моей детской кроватью. «Лексикон распространенных заблуждений», «Не самые лучшие моменты в спорте», «Большие, еще больше и самые большие секреты», «Необыкновенное происхождение обыкновенных вещей». И, конечно, два ряда альманахов мистера Рипли «Хотите верьте, хотите нет».

И все же Фред не всегда был книжным червем и даже не всегда увлекался тривией. Он рассказал мне, что рос в бедной ирландской семье. Когда его мать, разведенная уборщица, не могла разрешить какой-либо спор, возникший между сыновьями во время обеда, она шла в читальный зал библиотеки, чтобы поискать ответ в авторитетном San Francisco Chronicle. Это все, что связывало его на тот момент с тривией. После окончания средней школы Фред попал в военно-воздушные силы и на три года уплыл служить за океан, в Англию. За все это время, по его словам, он прочел только одну книгу. Какое-то порнографическое издание.

Находясь за границей, Фред заметил одну особенность британских грампластинок — и это изменило всю его жизнь. Конверты с рок-н-рольными песнями, которые он покупал, пестрили информацией. Там были перечислены все сессионные музыканты, принимавшие участие в записи. На американских альбомах того времени такого не было. Обложки заинтриговали его, пробудив к жизни отличительную черту любого фанатика тривии — ненасытную страсть к деталям. После возвращения в Штаты и поступления в университет Фред впервые отправился в книжный магазин своего кампуса, чтобы поискать на стеллажах названия книг, о которых он хотя бы что-то слышал, но никогда не читал. «Человек-невидимка», «Гроздья гнева»[169]. «Пожалуй, стоит узнать, о чем это все», — сказал он себе и начал вести дневник, в который записывал заглавия всех книг, которые читал. К тому времени, когда он прекратил делать записи десятки лет спустя, дневник насчитывал около 6000 наименований.

Альбомы британского рока раскрыли Фреду глаза на окружающий мир, в котором можно получать бесконечное удовольствие от раскапывания редких причудливых фактов об интересующих тебя областях популярной культуры. Сегодня мы живем в мире, в котором развлекательная тривия стала мейнстримом, в котором есть DVD, полностью посвященные любой узкоспециальной теме, фанатские интернет-сайты, специализированные журналы для киноманов и любителей рок-музыки на любой вкус. Поэтому очень легко забыть, что мир не всегда был таким. Фред уверяет, что в 1950-х — начале 1960-х годов человек вообще не мог быть любителем тривии, связанной с Америкой. Для этого попросту не было ресурсов. «Можете ли вы себе представить, что с того момента, как Элвис Пресли стал звездой, до выхода в свет первой посвященной ему книги прошло 14 лет?! — негодует Фред. — В этой стране никого не интересовали подробности. По-европейски разработанные детали».

«Как вы думаете, в чем причина?»

«Погода. Вся история Англии состоит из поисков вещей, которыми можно было бы заниматься в помещении и не зависеть от погоды за окном. А в России погода еще хуже. Это объясняет, почему в русских романах может быть 182 персонажа. Всему виной плохой климат».

То, что культура в нашей стране «тривиализировалась», то, что мы знаем множество фактов из закулисной жизни звезд, об интересных местах планеты, музыке и фильмах, — во многом заслуга Фреда Ворта. Во времена только зарождавшегося в 1960-х университетского бума тривии Фред мечтал о книге, в которой любого рода нетривиальные сведения о чем угодно были бы всегда под рукой и легкодоступны для человека, жаждущего узнать, как на самом деле звали «Хосса» Картрайта[170] или чья фотография красовалась на обложке первого номера журнала People[171]. «Это была насущная необходимость», — утверждает Фред. Так он начал прочесывать библиотеки, магазины игрушек и вечерние телешоу, собирая малоизвестные факты и занося их на отдельные карточки размером 3 х 5 дюймов. В год моего рождения, 1974-й, он опубликовал свою «Энциклопедию тривии», содержащую статьи от А (первой буквы имени Август персонажа серии комиксов про Матта и Джеффа, игравших на бегах) до ZVBXRPL, закодированной надписи с информацией о результатах забега из фильма братьев Маркс «День на скачках».

В последовавшие затем годы Фред, не оставляя работу авиадиспетчера в Федеральном управлении авиации, одновременно стал человеком-тривией, то есть целой индустрией.

Он выпустил переиздание «Энциклопедии тривии», исправленное и дополненное с помощью читателей, затем еще два ее сиквела и еще несколько игровых книг с квизами. Пять лет он редактировал собственный информационный бюллетень под названием Trivia Unlimited. Он писал вопросы для Trivia Trap, телеигры с ведущим Марком Гудсоном, правда, выходившей в эфир недолго. Зато в ней прозвучал самый любимый вопрос Фреда всех времен: «В какой американской тюрьме разводил канареек заключенный Роберт Страуд?»[172]

Подобными вопросами Фред засыпал меня всю дорогу. Он напоминал бурлящий котел, из которого пузырями выплескивается наружу тривия. У какого главного героя телесериала были инициалы F. U. Феликс Унгер — персонаж сериала «Странная парочка» — единственный главный герой телесериала с инициалами F. U?[173] Где изобретен салат «Цезарь»?[174] Что преподавал ученикам мистер Чипс, герой кинофильма Goodbye, Mr. Chips?[175] Какой актер был одновременно членом и «Грязной дюжины», и «Великолепной семерки»?[176] Однако Фред не воспринимал наш разговор как дуэль с целью выявления интеллектуального превосходства, как это бы делали другие фанаты тривии. Им руководил неподдельный интерес. С горящими глазами он делился со мной правильными ответами, независимо от того, верно я отвечал или нет.

«Многих людей тривия отпугивает, — говорит он. — Они не готовы смириться с тем, что чего-то не знают. Что бы ты им ни рассказал, их реакцией будет: „Да какое мне дело?“»

«Может быть, они правы? — спрашиваю его я. — Есть ли от тривии какая-то реальная польза или „Да какое мне дело?“ — адекватная реакция?»

Фред на минуту задумывается. В конце концов он говорит: «Паровой двигатель. Давай возьмем для примера паровой двигатель. Когда-то древние греки придумали игрушку, в которую можно было налить воды, и она начинала кататься по полу. Они не знали, как объяснить принцип ее работы, но они умели ее делать. Так же как научная фантастика может быть образцом, проектом для будущих научных открытий, так и тривия — это образец для информации. Не будем забывать, когда тривия стала актуальной — накануне компьютерной эры. Это был знак свыше, тривия пыталась нас о чем-то предупредить. Тривия знала, что вскоре на общество хлынут потоки информации».

В этом что-то есть. Независимо от того, была ли тривия предвестницей, или легким толчком, или только ранним симптомом, она, конечно, отразила суть информационно насыщенной (и информационно безумной) эпохи, в которой мы живем. Если бы музыкальный феномен Элвиса случился сегодня, невозможно было бы себе представить, чтобы первая книга про него появилась лишь 14 лет спустя. Еще до того, как первый альбом занял бы первые строчки в списках бестселлеров музыкальных магазинов, на сотнях сайтов можно было бы скачать песни, обсудить музыку, слова и сценический образ исполнителя. («Что за хрень у него на голове вместо бакенбард?») Может быть, поэтому тривия в своем нынешнем виде и не существовала до XX столетия. Человеческие создания еще не накопили достаточного количества бесполезной информации, чтобы начать доставать ею друг друга.

Справочники Фреда Ворта по-прежнему пользуются популярностью среди фанатов тривии, которые признают их важное значение в формировании жанра. Но также они знамениты и своими, так сказать, странностями. Для примера откройте любую его энциклопедию на странице, где все цифры и числа в заглавии статей написаны прописью и идут в алфавитном порядке. Например, там, где статьи начинаются с цифры 1 (один). Вы будете бессмысленно пролистывать страницу за страницей с самыми разнообразными цифровыми данными: адресами, телефонами, спортивной статистикой, серийными и автомобильными номерами. Неужели хоть кому-то может быть интересно, что порядковым номером Клингера, героя сериала «Чертова служба в госпитале МЭШ», был 19 571 782? Или что адрес главного героя фильма «Невероятный мистер Лимпет» в исполнении Дона Кноттса был 1313 Pleasant Avenue? Или что 10 644 322 185 — номер социального страхования в комедии Стивена Спилберга «1941-й»? Даже в разнообразных тематических викторинах такая тривия вам вряд ли понадобится.

«Я не горжусь автомобильными номерами и тому подобными штуками, потому что понимаю, что их знание не сделает человека лучше, — говорит Фред. — Это то, что я называю пустяками». Есть, оказывается, что-то, что сам Фред Ворт признаёт ненужной мелочью!

Другие читатели пеняют автору книги, скажем так, на «спокойное» отношение к проверке фактов. Рей Хэмел специально коверкает его фамилию, называя автора «Фред Врет». «В его книгах столько ошибок, что приличные авторы вопросов давно перестали ссылаться на них как на источник информации». Его энциклопедии и вправду содержат изрядную долю городских легенд и апокрифов, но не стоит забывать, что Фред писал их фактически из головы во времена, пока книжные полки еще на заполнились трудами исследователей популярной культуры. Досконально изученные ныне вопросы, как то: «Действительно ли в фильме по роману Хемингуэя „Иметь и не иметь“ вместо Лорен Бэколл поет юный Энди Уильямс?» или «Был ли телеактер, прославившийся благодаря рекламе как „Плачущий индеец“, на самом деле индейцем чероки?» — в 70-е годы, когда ими впервые заинтересовались фанаты тривии, еще не имели однозначного ответа.

«Точность меня сильно заботит, — говорит Фред. — У меня нет ни времени, ни возможности вернуться назад и еще раз перепроверить. Но если вы много читаете и интересуетесь, то сами отличите ложную информацию от истинной».

«То есть когда вы утверждаете, что… — мой взгляд падает на первую страницу рукописи, которая лежит сверху на письменном столе и посвящена продовольственной тривии, — Генри Дэвид Торо изобрел хлеб с изюмом, например, у вас есть для этого достаточно серьезные основания?»

«Ага. И если вы будете читать еще и еще, то обязательно наткнетесь на этот факт во второй и в третьей книге. И вообще читателю надо с самого начала сказать самому себе, что он по умолчанию доверяет тому, о чем ему рассказывают другие люди».

Даже если автор газетной статьи попадается на том, что выдумывает факты ради украшения истории, и даже если эта выдумка абсолютно безумна, статья еще может иметь какую-то чисто литературную ценность. Но тривия тем и уникальна среди «свободных искусств», что имеет ценность, только когда стопроцентно математически, эпистемологически и доказуемо верна. Главная задача тривии — удивлять людей информацией, которая звучит неправдоподобно и тем не менее абсолютно аутентична. Если отнять у тривии необходимость быть истинной, то открываются безграничные горизонты. Можно пытаться удивлять своих друзей только что выдуманными фактами. «Знаете ли вы, что Мартин Ван Бюрен приходил на заседания Кабинета министров абсолютно голым и обмазанным клубничным вареньем?», «Знаете ли вы, что шея жирафа целиком состоит из олова?»

Поддельная тривия обесценивает информацию так же, как поддельные деньги обесценивают национальную валюту. И, к сожалению, большинство людей сегодня получает тривию из разбросанных по всему интернету беспорядочных списков фактов. Некоторые из этих фактов недопроверены, а некоторые и просто взяты с потолка или высосаны из пальца. Итог один — множество таких сведений не соответствует действительности. Независимо от того, что сообщают вам популярные mail-рассылки, имя Венди не появилось впервые на страницах повести Джеймса Барри «Питер Пен», дети не рождаются без коленных чашечек, комиксы про Дональда Дака никогда не запрещали в Финляндии, а Уинстон Черчилль спокойно появился на свет дома, а не в женском туалете во время бала. Изобретение эрзац-тривии получило сейчас такое широкое распространение, что родилась целая небольшая индустрия, построенная на ее развенчании. Кабельное телешоу «Разрушители мифов» часто имеет дело с ниспровержением фальшивой тривии вроде: «Пауки-сенокосцы — самые ядовитые существа в природе» или «Кваканье уток не разносит эхо». Колумнисты, такие как Сесил Адамс, и сайты наподобие Snoopes.com чуть ли не каждую неделю занимаются опровержением разнообразных легенд тривии.

Однако точность в тривии может оказываться забавной штукой. Возьмем факт про Торо, который изобрел хлеб с изюмом. Эта история приводится в научной общепризнанной биографии Генри Дэвида Торо, опубликованной в 1965 году профессором Уолтером Хардингом, ведущим специалистом по Торо в мире. Можно ли найти более авторитетный источник? И, конечно, это факт, по меньшей мере достойный того, чтобы поделиться им с друзьями.

Есть только одна закавыка. Генри Дэвид Торо мог обладать множеством замечательных качеств, неопровержимым моральным авторитетом, отточенным литературным стилем, мастерством фигурной рубки дров, однако таланта кулинарного инноватора среди них не было. На самом деле в поваренных книгах рецепт хлеба с изюмом впервые встречается не позднее 1671 года. Похоже, заслуженный профессор опирался на статью 1943 года, напечатанную в Ladie’s Home Journal, которая в свою очередь почерпнула изюминку про изюм из легенд родного городка Торо под названием Конкорд, штат Массачусетс. Автор книги «Уолден, или Жизнь в лесу» действительно очень любил сухофрукты, но он был далеко не первым человеком, который догадался запечь их в хлеб. В конце концов Хардинг признал свою ошибку, напечатав в 1990 году в сборнике трудов, посвященных Торо, статью под названием «Торо и хлеб с изюмом». Вы могли слышать отголоски шока и возмущения членов сообщества «Пеки, как Торо» после выхода этой статьи.

Так умирают великие факты тривии. Но не любую тривию можно так однозначно дискредитировать. Была ли у артиста, озвучивавшего Багса Банни, на самом деле аллергия на морковь или ему просто не нравился ее вкус, как он сам писал в автобиографии? Правда ли, что сэру Исааку Ньютону принадлежит идея делать специальные дверцы для кошек в домах англичан, о чем свидетельствуют многие издания, или это шутка какого-нибудь старого сумасшедшего профессора, придуманная в районе 1802 года? Можно потратить целую жизнь, пытаясь раз и навсегда разрешить подобные загадки, и все же не прийти к окончательному решению.

Иногда кажется, что при ближайшем рассмотрении факты тривии теряют определенные очертания и ускользают от нас. Это можно назвать применением принципа неопределенности Гейзенберга для тривии. Возьмем в качестве примера «Город ветров». Даже новички в тривии, вероятно, знают, что «Город ветров» — это популярное прозвище Чикаго, данное в честь ветров, продувающих город с озера Мичиган, верно? Но более опытные бойцы скажут вам, что на самом деле выражение это восходит к статье 1890 года колумниста Чарльза Дана, который имел в виду городских хвастунов, чей треп быстро разносит ветер, то есть ничего общего с погодой. Но прошел еще десяток лет, и любитель занимательной этимологии, некто Барри Попик, погрузился еще глубже в изучение вопроса, и теперь опять считается, что метеорологическое объяснение было верным. Он отыскал выражение «Город ветров» в статье 1876 году из газеты Cincinnati Enquirer, где речь шла о прошедшем через Чикаго торнадо. Правда в тривии не всегда так очевидна, как кажется. Дайте информации несколько лет, и ветер снова может подуть в другую сторону.

«Кстати, ты сегодня завтракал? — неожиданно спрашивает Фред, прерывая мои раздумья. — Думаю, мы могли бы заехать в „Блэк Ангус“. Это недалеко, в Розвилле. Ты за рулем, не возражаешь?»

Даже по тому, как во время ланча Фред заигрывает с официантками, в нем можно опознать фаната кинотривии. «У вас удивительные глаза, — говорит он обслуживающей нас порядком измученной девушке. — Вы напоминаете мне Вирджинию Мэдсен в фильме „На обочине“. Не правда ли, она похожа на Вирджинию Мэдсен из кинокартины „На обочине?“»

Официантка смотрит на него с подозрением. «Я понятия не имею, кто это», — говорит она.

В промежутках между поеданием сэндвича и жареной картошки Фред рассказывает мне, как в 1983 году для тривии, а значит, и лично для него наступили грандиозные перемены. Та параллельная ветвь истории началась в декабре 1979 года, как раз когда Фред стал работать над первым переизданием «Энциклопедии тривии». В Монреале два журналиста Крис Хани и Скотт Эбботт длинным субботним днем сидели за столом, уставленным пивом, и играли в скребл. Но они не были увлечены процессом. Вместо этого они обсуждали способ заработать в будущем году больше денег, чем те несколько тысяч долларов, которые принесла им афера с «письмами счастья» в нынешнем. Никаких ярких профессиональных достижений у них к этому времени не было. Хани бросил университет, не доучившись, и вместе с женой Сарой недавно переехал к Эбботтам, которые не могли в одиночку выплачивать взносы по ипотеке.

Хани и Эбботту потребовалось 45 минут такой «недоигры» в скребл, чтобы в общих чертах разработать схему быстрого обогащения. Они придумали новую настольную игру, напоминающую скребл, но «для взрослых». Сейчас это трудно себе представить, но для 1979 года идея была революционная. Тогда настольные игры были скучным времяпрепровождением в дождливые дни для семидесятилетних стариков, а совсем не тем, чем можно увлечь взрослых людей на вечеринке. Но в этой игре не будет голодных бегемотиков, лорда Ликорайса или мистера Минта[177]. Не будет в ней ни лестниц, ни горок. Она будет построена на вопросах тривии, похожих на те, которые приятелям так нравилось разгадывать во время игры в пул в местных барах.

Хани и Эбботт привлекли к реализации своей идеи еще двоих, чуть более респектабельных друзей — Джона, неудавшегося хоккеиста, брата Хани, а также юриста по имени Эд Вернер. Все четверо были настоящими детьми 1960-х и выглядели соответственно — ниспадающие на плечи волосы и подкрученные вверх длинные усы. Так могла бы выглядеть четверка финалистов на конкурсе двойников Дэвида Кросби[178]. И не удивительно, что при создании новой игры этот необыкновенный квартет стал действовать необычными методами. Они водили своих друзей и знакомых по барам, пили с ними много пива, в процессе уговаривая вложить в дело тысячу долларов или около того. После чего отправились через океан к популярному среди туристов южному побережью Испании, чтобы хорошенько оторваться на тамошних пляжах, а заодно сочинить 6000 вопросов, которых, по их мнению, будет достаточно для запуска игры.

Конечный продукт, названный Trivial Pursuit, не имел ничего общего с настольными играми, которые кто-либо когда-либо видел. Его необычная первоклассная упаковка — квадратная коробка насыщенного темно-синего цвета с золотыми надписями шрифтом, напоминающим этикетку шотландского виски, скорее подходила для шоколада или дорогого одеколона, чем для развлекательного игрового набора. Первую партию из одиннадцати сотен коробок ребята продали канадским оптовикам. При этом оказалось, что затраты значительно превысили прибыль. На продаже каждого игрового набора они потеряли $60. Даже для канадских долларов несложно оценить масштабы потерь.

Всплеска популярности, на который они так рассчитывали, не произошло. Заказы от магазинов и ярмарок по распродаже игрушек были незначительными. 1982 год стал годом Пакмэна, и всем казалось, что настольные игры будут теперь нужны людям как прошлогодний снег. Компании Milton Bradley и Parker Brothers отвергли игру. Она нарушала слишком много правил. «Мы были самой крупной компанией в мире игровой индустрии, — говорит один из сегодняшних руководителей Milton Bradley. — Мы знали ее вдоль и поперек. Во-первых, мы знали, что взрослые не играют в игры. Кроме того, мы знали, что люди не готовы платить $30–40 за игровой комплект».

Положение молодого стартапа под названием Horn Abbot Ltd. оказалось хуже некуда. Сара Хани зарабатывала тем, что сдавала бутылки. Скотт Эбботт жил в состоянии постоянного душевного истощения, как будто увлечение тривией привело его к тяжелому похмельному синдрому. А Крис Хани под воздействием стресса вообще пережил нервный срыв и попал в больницу. В последний момент падающее знамя новой игры подхватила американская компания Selchow & Righter (издатели «Скребла» и «Парчизи» (Parcheesi)). Они решили дать новой игре шанс и предложили издателям гигантское роялти в размере 15 %, что было втрое больше, чем в среднем по рынку.

Ребята в одночасье оказались спасены от банкротства, однако первоначально продажи игры не пошли. Тогда Selchow & Righter провели очень разумную кампанию вирусного маркетинга. Они стали вкладывать отдельные карточки Trivial Pursuit в свои еженедельные почтовые отправления крупнейшим продавцам на рынке игр и игрушек. Кроме того, они разослали их знаменитостям, чьи имена были упомянуты в вопросах. Среди тех, кто откликнулся на эту корреспонденцию и выразил игре поддержку, были Грегори Пек, Ларри Хагмен и Джеймс Мейсон[179]. Однако переломный момент случился в Южной Каролине на съемках фильма «Большое разочарование», где Гленн Клоуз познакомила с игрой съемочную группу. Вскоре вся группа заболела ею. Когда об этом раструбили в газетах, игра не просто получила известность в Голливуде, но оказалась прочно связана с потенциальным кинохитом, который стал манифестом поколения беби-бумеров.

Trivial Pursuit расправила крылья. В одном только 1984 году было продано 22 млн копий — рекорд всех времен для настольных игр. Игру можно было встретить повсюду на обоих побережьях: в близлежащих барах, студенческих кампусах, на семейных вечеринках, специально организованном национальном чемпионате и на журнальном столике в гостиной моих бабушки и дедушки в городе Юджин. Собственно, там я впервые в нее и сыграл. Я был как минимум на 20 лет моложе почти всех реалий, упоминаемых в вопросах, однако все равно хотел играть еще и еще до самого вечера, пока меня не отправляли спать. В десять лет способность отвечать на вопросы Trivial Pursuit из взрослой жизни, про сериал M*A*S*H[180], гольф и Уотергейт, казались мне знаком принадлежности к взрослому миру.

Trivial Pursuit была настоящей королевой. Jeopardy! тогда только-только вернулась на телеэкраны после десятилетнего отсутствия, и еще несколько лет, пока Ask Me Another! и «Вопрос на $64 тысячи» еще не вошли в пору зрелости, Америка не могла насытиться тривией. К Рождеству 1984 года на полках магазинов игрушек лежало около 50 разных тривия-игр, подражающих или имитирующих Trivial Pursuit. В 1985 году коллекциям кроссвордов в секциях «Игры и головоломки» книжных магазинов пришлось угрюмо потесниться, чтобы освободить место для десятков скороспелых книг с тривией. Подобно тому, как в 1975 году они уступали место нардам, в 1995-м — вызывающим головную боль трехмерным «волшебным картинкам» с дельфинами в 3D, а в 2005-м — покеру и судоку.

Можно предположить, что Фред Ворт должен был быть счастлив от того, что его стародавнее хобби вдруг обрело всенародную любовь. Так и было, пока его сердце не разбил Филипп Коломбо.

За завтраком Фред объясняет, в чем было дело. «Это старая история, которая случилась в те времена, когда в Нью-Йорке были всего четыре ежедневные газеты. Если ты хотел найти первоисточник информации и думал, что Globe ворует ее у Post, ты помещал заведомо неверную информацию в Post и смотрел, куда эта информация пойдет дальше». Эта тактика на удивление распространена и среди издателей справочной литературы. Дорожные атласы рисуют несуществующие города, словари изобретают слова, энциклопедии описывают вымышленных знаменитых личностей, и все для того, чтобы впоследствии вычислить тех, кто ворует их материалы. Не верьте Новой Колумбийской энциклопедии, когда она описывает биографию знаменитого фотографа почтовых ящиков Лилианы Маунтвизель. Не вводите в свой лексикон слово esquivalience («эсквиваленс») только потому, что Новый Оксфордский американский словарь уверяет, что оно означает «умышленное уклонение от какой-либо из должностных обязанностей». Оба примера — полная выдумка, направленная на то, чтобы поймать в ловушку плагиаторов, которые скопируют эту информацию. «Это как будто поставить метку на гигантскую черепаху и отправить ее в дальнее плавание», — говорит один редактор словарей.

Фред предусмотрительно сделал то же самое. Статья «Коломбо» в его «Энциклопедии тривии» содержит информацию о том, что настоящее имя лейтенанта — Филипп. На самом деле, у Коломбо, как и у его телесериальных собратьев Куинси и Гиллигана, официальных имен никогда не было. Фред придумал имя Филипп как приманку для воров тривии (сегодня-то все фанаты тривии знают, что в одном из ранних эпизодов сериала в кадр попадает бейдж полицейского. Если нажать на паузу, то можно черным по белому прочитать: «Фрэнк Коломбо»). Когда Фред прочитал вопросы первого издания игры Trivial Pursuit, ему сразу стало ясно, что значительный объем информации, возможно, около трети, взят ими из его энциклопедии, причем взят почти без изменений. И на одной из игровых карточек он обнаружил, что его капкан сработал. Рядом с маленьким розовым овалом, обозначающим категорию «Развлечения», был вопрос: «Как зовут лейтенанта Коломбо?» И рядом ответ: «Филипп».

Фред подал на Trivial Pursuit в суд, оценив сумму своего иска в $300 млн. В итоге дело «Ворт против Selchow & Righter» дошло до Верховного суда, который, как и все предыдущие инстанции, отказал Ворту в удовлетворении требований. Никто не спорил с тем, что около тысячи вопросов (адвокаты Фреда настаивали на числе 1675, что составляет 27,9 % от всего игрового материала) были позаимствованы из «Энциклопедии тривии» и ее продолжения. Проблема оказалась в трактовке копирайта. К сожалению для Фреда, авторское право не распространяется на факты. Вы не можете защитить копирайтом 1675 фактов, даже если вы потратили годы на то, чтобы их собрать и отделить зерна от плевел, после чего пришли четыре канадца, украли ваши зерна и испекли из них хлеб ценой в $1 млрд. «Открытие некоего факта, независимо от того, сколько труда и затрат для этого потребовалось, не может считаться авторским произведением», — гласило заключение Апелляционного суда Девятого судебного округа. Со своей стороны Скотт Эбботт и Крис Хани свободно признались, что использовали труды Фреда, но им пришлось задействовать и море другой литературы. Они считали, что в том и состоит главное предназначение энциклопедий — давать людям справочную информацию. Суд с ними согласился.

Чтобы заплатить за судебные издержки, Фреду пришлось заложить квартиру. Его бывшая жена, с которой он развелся незадолго до процесса, выкатила встречный иск, претендуя на часть тех денег, которые Фред может потенциально отсудить за Trivial Pursuit. Так что ему пришлось вести юридическую войну на два фронта. Незадолго до того первый издатель «Энциклопедии тривии» обанкротился, не выплатив причитающиеся Ворту в качестве роялти $50 тысяч. Еще незадолго до того Фред принял участие в знаменитой забастовке, организованной профсоюзом авиадиспетчеров в 1981 году, в результате которой всех, кто отказался вернуться на работу по требованию президента Рональда Рейгана, уволили, запретив им в будущем любую государственную службу. «Так что я, можно сказать, был на коне», — печально шутит он.

Фред остался без работы, без денег и страдал всякий раз, когда случайно слышал, что Trivial Pursuit продала очередной миллион экземпляров «его тривии». Когда я спрашиваю его, помог ли в целом бум тривии 1980-х, подогретый успехом Trivial Pursuit, его личной карьере, он горько усмехается. «Ты знаешь, пожалуй, да. Если посмотреть вот в каком ключе. Чтобы воспользоваться моими вопросами, им сначала пришлось купить книжку. С каждой проданной книги я получал 20 центов. Значит, благодаря им я смог заработать 20 центов!»

Trivial Pursuit не смогла долго поддерживать взятые темпы завоевания рынка и астрономические объемы продаж. Уже через год после появления на свет игровой комплект можно было встретить в одном из каждых пяти шкафов с играми в Америке. Расти дальше было просто некуда. Резкое падение продаж — с 22 млн игр в 1984 году до 5,5 млн в 1985-м — стало катастрофой для Selchow & Righter. В 1986 году компанию поглотил гигант рынка видеоигр, компания Coleco, недавно озолотившаяся благодаря куклам Cabbage Patch Kids. В итоге после банкротства Coleco в 1989 году Trivial Pursuit перекочевала под бренд Hasbro, где пребывает по сей день.

Чтобы выбраться из финансовой ямы, Фреду пришлось устроиться на скучную работу администратора, контролирующего распределение медицинских льгот для местного департамента социальных программ, на которой он и провел следующие 14 лет. Общение с провинциальной бюрократией отвратило его даже от главной любви его жизни — работы с информацией. «Тривия показывает светлую сторону информации, а работа в местной администрации — отрицательную, темную сторону. Мы с тобой, конечно, оба любим копаться в деталях. Зато чиновники, которые пишут законы и инструкции, никогда не продумывают всех подробностей».

Фред знает про мои успехи в Jeopardy! но все равно не хочет позволить мне оплатить ланч. «Это было бы слишком банально». Улыбаясь, он отбирает у меня чек. «Теперь я смогу всем рассказывать, что заплатил за твой завтрак».

Фред вышел на пенсию год назад. Наконец спустя долгое время он снова смог заняться тривией. И, судя по папкам, скоросшивателям и коробкам с картотеками, занимающим каждый сантиметр его кабинета, зря времени не теряет. По моим подсчетам, он работает одновременно над пятью неоконченными книгами. Это манускрипт с кулинарной тривией, где я подглядел факт про хлеб с изюмом. Рядом стоит коробка, наполненная каталожными карточками, которые распределяют не самых известных людей по разным необычным категориям: косметологи, домовладельцы, едоки, лексикографы. («Смотри сюда, — говорит Фред. — „Игроки“. Твое имя тоже в свое время появится в этой картотеке».) Еще есть книга про звезд, участвовавших во Второй мировой войне. Еще есть задумка ежегодника тривии на манер Книги рекордов Гиннеса, в котором информация будет разбита на десять разных категорий.

«А вот то, что поглощает сейчас большую часть моих дневных занятий, — говорит Фред, указывая на письменный стол. — Это будет настоящая бомба». «Это» полная биографическая энциклопедия кино, которую он собирает десятки лет. Она получается огромной. Большие папки занимают все полки над столом и змейкой перетекают на другие книжные полки и стеллажи. Здесь хватит папок, чтобы обеспечить контору по выдаче водительских удостоверений или окружной суд. Они, как и все в этом доме, аккуратно расставлены в алфавитном порядке, начиная с первого тома Aaliyah — Albertson, то есть от певицы Алии — погибшей принцессы R&B — до Джека Альбертсона, сыгравшего дедушку Вилли Вонки в фильме про шоколадную фабрику. Неудивительный коктейль, учитывая всеохватную историю Голливуда длиною в век, на которую замахнулся Фред.

«130 твердых папок, в каждой из которых подшито по три мягких, — с гордостью говорит Фред. — 6000 страниц. Вот попробуй, назови любого актера».

Мне не хочется быть совсем уж банальным, поэтому я называю Джоэла Маккри. Маккри — один из моих самых любимых недооцененных актеров. Он играл главную роль в фильме Хичкока «Иностранный корреспондент», нескольких лучших комедиях Престона Стерджеса и целом возе вестернов.

Фред тем временем уже листает папку номер семьдесят какую-то. «Любопытный выбор. Давай посмотрим. Эван Макгрегор, Малькольм Макдауэлл, Хатти Макданиел… Ага! Джоэл Маккри».

Он протягивает мне папку, заполненную вырезками из газетных заметок и журнальных публикаций, а также несколько страниц аккуратно напечатанного им самим текста, посвященного полузабытому голливудскому ковбою. Больница, в которой он появился на свет. Его физические данные. Адреса мест, где он жил. Молодые актрисы, с которыми у него были романы. Имена всех лошадей, на которых он ездил на экране. Официальное время и причина смерти.

Я ошеломлен тщательностью проработки материала. Это было бы похоже на маниакальную страсть к преследованию знаменитости, если бы мистер Маккри не скончался 20 октября 1990 года приблизительно в 4:50 утра. «Так вот зачем вам все вышедшие в свет голливудские биографии? Вы делаете из них подобные выжимки?»

«Это сервис, который я собираюсь предложить людям. Я выполняю за них работу в течение 20 лет. Зато им не придется это делать».

«И вы планируете это опубликовать?»

«Ох, когда-нибудь», — говорит Фред неопределенно.

Сегодня Trivial Pursuit выходит в своей «-дцатой» редакции. За это время было продано около 80 млн игр и заработано около миллиарда долларов чистой прибыли. В викторину играют 30 с лишним стран на 20 с лишним языках. Каждый из четырех родоначальников игры заработал многие миллионы долларов и живет себе спокойно в Онтарио, наслаждаясь статусом богатого джентльмена без определенных занятий. Скотт Эбботт и Крис Хани открыли супер-пупернавороченный гольф-клуб на 36 лунок под названием Devil’s Pulpit к северу от Торонто. Эбботт, кроме того, владеет командой «Брамптон Батальон», играющей в одной из второстепенных лиг североамериканского хоккея. Джон Хани и Скотт одно время увлекались скачками и ездовыми лошадьми, самая известная из которых, Чарли Барли, чемпионка Канады 1990 года, была гордым потомком последней лошади[181], выигравшей в скачках на приз «Тройной короны». Эд Вернер стал добропорядочным фермером и выращивает виноград.

Между тем Фред Л. Ворт живет на скудную окружную пенсию, едва помещаясь между рядами папок в пыльном кабинете, бережно занося кинотривию в старенький персональный компьютер IBM, который выглядит так, как будто был приобретен еще до оглушительного успеха Trivial Pursuit в 1984 году. Его книги — безусловная классика тривии для тысяч ее поклонников. Они — недостающее звено между вспышкой увлечения университетской тривией 1960-х и бумом тривии настольных игр 1980-х. Но кто сегодня вспомнит его имя? Он настоящий забытый герой тривии.

«Конечно, мне было горько видеть их успех, и даже зная… — Он не заканчивает предложения. — Все эти годы я думал, что никто не знает. Я смотрел „Кто хочет стать миллионером?“, и никто ни разу не звонил мне во время подсказки „Звонок другу“».

Но его лицо почти сразу просветляется. «Вот почему я так обрадовался, когда ты мне позвонил! Какой чудесный был сегодня день!»

Перед тем как уйти, я прошу Фреда подписать мне экземпляр его энциклопедии, который я привез с собой, и говорю, что жду не дождусь, когда его новые книги появятся на полках книжных магазинов.

«Что ж, у меня теперь столько же времени, сколько у Стивена Кинга, семь дней по 24 часа. Постараюсь использовать его все целиком, для того чтобы закончить работу побыстрее». Пусть Фред не получил долю от сотен миллионов долларов, которые в том числе благодаря ему заработала Trivial Pursuit, но как минимум сегодня, возможно впервые за много лет, он выглядит по-настоящему удовлетворенным. Мы прощаемся. Фред Л. Ворт закрывает дверь и отправляется обратно вглубь своего темного дома, населенного книгами.

Глава XII

Что такое повторение?

Однажды поздним вечером мы с Минди, щелкая кнопками телевизионного пульта, наткнулись на фильм «Шампанское для Цезаря» (Champagne for Caesar). Эта малоизвестная пошловатая кинокомедия 1950 года пародирует игровую лихорадку того времени, в особенности радиовикторину «Третьего не дано» и выросшее из нее телешоу «Вопрос на $64 тысячи», в которых с каждым последующим правильным ответом на вопрос выигрыш участника удваивался.

Рональд Колман, исполнивший в этом фильме свою последнюю главную роль, играет крайне непривлекательного эрудита 1940-х годов, который вдобавок носит претенциозное имя Бюргардт Боттомли. Голос за кадром описывает Боттомли как «последнего образованного человека в Америке… На завтрак он ест кукурузные хлопья, сдобренные изрядной порцией Шопенгауэра, а обед его сопровождают последние исследования в области атомной энергетики».

Короче говоря, Бюргардт — интеллектуал и невыносимый сноб. Когда сестрица тащит его к витрине универмага, чтобы посмотреть ее любимую телевизионную викторину «Маскарад за деньги», ведущего которой играет настоящий телеведущий Арт Линклеттер (это, кстати, его единственная роль в кино), он читает другим зевакам, также столпившимся посмотреть телешоу, высокомерную лекцию о вреде викторин. «Как вы можете выносить эту чушь? Я не могу позволить себе не предупредить вас. Эти люди — предтечи интеллектуального разрушения Америки. Если для того, чтобы вызвать шквал аплодисментов и выиграть призы, нужно всего лишь знать, что два плюс два равно четыре, то вскоре это знание станет пределом обучения!» Это распространенное обвинение и аргумент против тривии: она якобы оглупляет общество, предлагая иллюзию интеллектуального превосходства путем демонстрации поверхностного знания мелких, пустяковых фактов.

Однако Бюргард вынужден переменить тон после своего провала на собеседовании при приеме на работу в мыловаренную компанию Milady. Принимая во внимание тот факт, что компания Milady выступает спонсором «Маскарада за деньги», он решает принять участие в викторине и выиграть там все ее деньги. Дело в том, что «Маскарад за деньги», в отличие от реального прототипа игры, «Третьего не дано», не ограничивал потенциальный выигрыш участника $64 тысячами. В «Маскараде» выигрыш можно было удваивать бесконечно.

Даже троечникам должно быть понятно, что, с точки зрения арифметики, это была впечатляюще неудачная идея. Бюргард появляется в шоу неделя за неделей, вскоре превращает свой выигрыш в миллионы долларов и становится сенсацией национального масштаба. Винсент Прайс, директор компании, которую персонаж Колмана хорошо наманикюренными руками толкает к банкротству, приходит в ярость. «Я убежден, что мы создали настоящего Франкенштейна, очень хорошо информированного Франкенштейна! Его необходимо остановить!» Даже близкий герою по духу персонаж Арта Линклеттера выходит из себя: «Мне все это нравится не больше, чем вам! Но что вы от меня ждете, чтобы я пошел и пристрелил его?»

Вопросы тривии в фильме — типичные «гробы», которые, по замыслу голливудских сценаристов, герой-ботаник, как всегда, с легкостью расщелкивает, как орехи. «Из какого количества пластин-слоев состоит коренной зуб индийского слона?», «Какова частота крика летучей мыши?», «Что профессор Эйнштейн говорил о пространственно-временном континууме?» Писатели и сценаристы никогда не пишут правдоподобную тривию. Когда-то я листал старый комикс про Дональда Дака, которому в качестве финального вопроса в борьбе за главный приз радиовикторины достался такой: «Сколько капель воды низвергается в Ниагарском водопаде за неделю?» Удивительно, но Дональд знал точный ответ!

Когда ставки дорастают до $40 млн, продюсеры «Маскарада за деньги» организуют съемку специального шоу в Голливуде, и вся Америка приникает к экранам, чтобы посмотреть в лицо Бюргарда на финальном вопросе: «Назовите ваш номер социального страхования». И вопреки всему суперэрудит и чемпион поставлен в тупик! Ах, какая ирония судьбы!

Довольно странное чувство — смотреть старую туповатую комедию и понимать, что дурацкий сюжет, написанный за десятки лет до моего рождения, в некотором смысле предсказал ситуацию, в которой я сам сегодня очутился. Мне никогда не доводилось прокрадываться ночью по коридорам особняка в Коннектикуте в поисках пропавшей кости бронтозавра и ручного леопарда, как Кэри Гранту в фильме «Воспитание крошки», зато я абсолютно точно знаю, что такое внезапно, невероятным образом очутиться в шкуре Рональда Колмана. Я знаю, что значит полностью изменить парадигму телевизионных игровых шоу, просто отказавшись сходить с экранов и оставаясь там неделями, одна за другой. (Как заметил однажды изобретатель гибкого уретрального катетера, «Рыба и игроки в телеигре протухают за три дня»[182].) Я знаю, что такое растущее напряжение и концентрация внимания. Я видел панику за сценой, растерянных продюсеров и раздраженного ведущего. Возможно, я не обладаю аристократическим британским акцентом и аккуратно подстриженными усиками, но все равно я и есть сейчас Бюргард Боттомли.

После победы со скрипом в 20-й подряд игре благодаря ответу на вопрос из темы «Детская литература» следующие 28 игр проходят для меня в спокойном ключе. В каждой из них мне удается решить все свои проблемы еще до финального раунда. Как и в случае с безумными правилами бесконечного удваивания выигрыша в игре «Маскарад на деньги», моя затянувшаяся победная серия выглядит скорее просчетом продюсеров Jeopardy!. Отменив ограничение на максимум пять подряд сыгранных игр для одного участника, они недооценили те преимущества, которые дает длительное пребывание в игре — привычка к особенностям работы кнопки, комфорт за игровым подиумом и страх со стороны двоих новичков-претендентов. Полагаясь на закон больших чисел, я уверен, что в течение последних нескольких месяцев обыграл как минимум нескольких игроков, которые знали больше правильных ответов за игру, но они проиграли из-за недостатка опыта.

Формат Jeopardy! никогда не был рассчитан на то, что кто-то сможет побеждать во многих играх подряд. Каждый день мне приходится выслушивать один и тот же инструктаж перед игрой, правила, произносимые одними и теми же словами с одной и той же интонацией. Смешные и кажущиеся спонтанными шутки и репризы всегда вставляются в одни и те же места и произносятся в одном ритме. Кто-нибудь обязательно вежливо смеется, когда Сюзанна Тербер нажимает на воображаемую кнопку лбом, чтобы показать пример того, как не надо делать. Каждый день выбирается один счастливчик, который станет объектом шутки Мэгги про декорации программы и порно 1980-х. Весь этот треп теперь вколочен в мою голову, как катехизис.

Более того, эпизод в середине каждой программы с мини-интервью тоже, конечно, не задумывался для человека, который играет 50-ю игру подряд. Уже после трех первых передач я исчерпал запас остроумных и милых шуток про себя. Можете себе представить, что было еще через 43 программы. После окончания каждой пятой съемки Мэгги налетает на меня, как стервятник, с требованием все новых анекдотов. «Я напишу вам по электронной почте на этой неделе. Для записей следующих программ нам понадобится от вас еще десять историй». С каждым следующим днем мои «истории» становятся все скучнее и скучнее, в особенности по сравнению со свежими байками от меняющихся соперников.

«Итак, Дарси, весь последний год вы летали над Суданом на кукурузниках в рамках гуманитарной миссии ООН? Удивительно! А что же победитель нашей прошлой игры Кен Дженнингс? Кен, здесь сказано, что вы вроде бы любите самолетную еду, это правда?»

«Да, Алекс, это правда. Я вроде бы люблю самолетную еду».

Мои истории вырождаются настолько, что перестают быть историями как таковыми. Несколько раз, отчаявшись что-то вспомнить, я выдумываю какие-то факты. Лгать Алексу — это по ощущению все равно что лгать священнику. Но вскоре мне приходится преодолеть это чувство. А в конце программы ведь есть еще место, где мы с Алексом должны как бы потрепаться ни о чем.

«Ну что ж, Кен, может быть, есть что-то, о чем вы бы хотели меня спросить? А то я про вас, кажется, уже все знаю».

«Э-э-э… что вы ели сегодня утром на завтрак, Алекс?»

Несмотря на все то длительное время, которые мы провели вместе с Алексом, он все еще, кажется, относится ко мне с прохладцей, как будто болеет против меня. Виновата ли здесь только его постоянная показная беспристрастность? Или он думает, что я порчу шоу? Возможно, ему не нравится делить всеобщее внимание с постоянным второстепенным персонажем? Или я ему просто надоел до зубной боли? Выходя на подиум, я чувствую себя как старшеклассник, сочиняющий любовную записку: «Дорогой Алекс! Я тебе нравлюсь? Дай мне знать. Да или нет?»

Я могу чувствовать себя неуютно в связи с моим внезапным успехом в Jeopardy! но это ничто по сравнению с тем, что чувствуют другие игроки. Не забывайте, что еще ни одна из моих игр не была в эфире. И никто не кричит «Ура!» и не бросает в воздух чепчики, когда Мэгги легко, как бы между делом сообщает претендентам, что среди них в комнате находится победитель последних 20, 30 или 40 игр. Улыбки застывают на лицах. Кто-то обычно нервно посмеивается и уточняет: «Нет, серьезно? Сколько, вы говорите, игр?» Я в свою очередь проявляю неожиданный интерес к процессу удаления катышков со своих штанов или привожу в порядок воротничок, пока все глаза в комнате мрачно осматривают меня с ног до головы.

Я понимаю их возмущение. В свой первый день я испытал похожие чувства в отношении Анны Бойд. Я пытаюсь улыбаться, придерживать для всех двери, желать всем удачи перед каждой игрой, надеясь свести эту ненависть к минимуму. Когда они требуют объяснений моей удачливости, я лишь говорю, что удивлен ей не меньше, чем они. Здесь, кстати, нет никакого притворства. Это правда.

Иногда мне удается наладить за сценой хорошие отношения с некоторыми будущими игроками. Ник Аретакис (24-я игра) — продавец в книжном магазине из Нью-Хейвена — разделяет мою любовь к британскому кино 1940-х годов вообще и фильмам Майкла Пауэлла и Эмерика Прессбургера в частности, а также хорошо знаком с редкими книгами по истории мормонов. Коллин Мин (43-я игра) не только работает юристом в Сиэтле, там же, где раньше работал мой отец, но и год ходил в ту же начальную школу при американском посольстве в Южной Корее, что и я. Не знаю, что заставляет нас налаживать связи друг с другом перед игрой. Возможно, ощущение общей нервозности, может, стокгольмский синдром[183], а может, и неподдельный взаимный интерес. Однако после того, как игра складывается не так, как им бы хотелось, некоторые из них становятся холодны и стараются от тебя дистанцироваться. Большинство мечтает как можно быстрее смыться со съемочной площадки. Некоторые уходят, не торопясь, что-то сокрушенно бормочут себе под нос, посылая проклятия либо в свой адрес, либо в мой, либо в оба одновременно. Не могу сказать, что я их за это осуждаю.

Некоторые претенденты, кстати, испытывают облегчение, когда узнают, что им предстоит играть со мной, то есть это как будто уменьшает для них невероятное напряжение перед появлением в Jeopardy!. Все-таки проиграть Голиафу не так стыдно, зато как круто оказаться Давидом, если удастся его побороть! Улыбчивый канадец Брайан Шипли, вместо того чтобы сторониться меня в артистическом фойе, страстно желает получить мой автограф. В моем сознании неожиданно всплывает картинка, когда возбужденные баскетболисты сборной Анголы выстраиваются в очередь за автографами к Джордану, Берду, Мэджику Джонсону и остальным игрокам «Дрим Тим» во время предыгровой разминки на Олимпиаде в Барселоне. Другой игрок примерно 30 лет от роду, назвавший сам себя «торчком», сообщил мне по секрету, что утром перед тем, как сесть в шаттл от отеля «Рэдиссон» до съемочного павильона Jeopardy! он выкурил два косяка «чисто ради релакса». Похоже, сработало. Во время нашей игры он выглядел о-очень расслабленным.

Но один за другим, уверенные и не уверенные в себе, обкуренные и необкуренные, они все проигрывают. Садовник, разводящий орхидеи, экстрасенс, оказывающий услуги по телефону, симпатичный старик из Уэльса, переживший нацистские бомбардировки Британских островов, дочь актера Брайана Деннехи, геолог, исполнительница танцев живота, гитарист поп-группы 1990-х Combustible Edison — все они отправились домой с выигранными деньгами за второе место и утешительными призами за третье. Я чувствую свою вину перед всеми вместе и каждым в отдельности. Это не пустые слова — я правда так чувствую. Мы могли бы стать друзьями, но боги Jeopardy! сделали нас противниками в игре. В конце концов, они такие же тривия-зависимые, как и я, и так же, как и я, мечтают получить свои пятнадцать минут славы в Jeopardy!. Но вместо этого все они получают удар в спину от парня, у которого есть несправедливое преимущество в виде 40 выигранных игр. Это гложет меня изнутри. Не настолько сильно, чтобы, например, нарочно проиграть игру, но все же…

У моего положения есть и еще одно преимущество, которое никогда раньше не приходило мне в голову. Конечно, никто в Jeopardy! специально не предлагал мне играть на условиях Чарльза Ван Дорена и не показывал заранее правильных ответов. За исключением случаев… когда это все-таки иногда происходило.

Тривия конечна. Она может содержать лишь такое множество фактов, которое, особенно если ты сознательно ставишь для нее рамки, может быть забавным, интересным и понятным для широкой аудитории. Фред Ворт жаловался мне, что он в своей жизни прочел такое количество тривии, что ему практически не попадаются больше факты, способные по-настоящему удивить. «Я называю их четырехзвездочными, и только они приносят истинное наслаждение. Мне будет гораздо приятнее найти четырехзвездочный факт тривии, чем 20-долларовую банкноту».

Согласно Фреду тривия похожа на пляж, песок которого за годы был столько раз просеян, что все сколько-нибудь красивые ракушки оттуда давно вынули. Поэтому не должен вызывать удивления тот факт, что мне не очень долго пришлось играть в Jeopardy! до момента, когда факты и вопросы стали повторяться. Не слово в слово и, конечно, не злонамеренно, но достаточно для того, чтобы подарить мне ответы на несколько вопросов, которые иначе неминуемо прошли бы мимо меня. Гораздо проще вспомнить, какая партия заключила свою конвенцию в 1968 году в Майами, если другой вопрос неделю назад сообщил тебе, что в том же году демократический конгресс прошел в Чикаго. Много легче вспомнить название антибиотика, который был вытеснен пенициллином во время Второй мировой войны[184], после того как несколько недель назад завалил тот же самый вопрос на аукционе, потеряв при этом $4200. (Не знаю, доводилось ли вам просаживать на одном вопросе викторины несколько месяцев квартплаты, но неудивительно, что правильный ответ на такой вопрос надолго отпечатался бы в вашем мозгу.) То же самое было и с вопросом про певца в стиле кантри, который отбывал срок в тюрьме Сан-Квентин до момента, когда Рональд Рейган подписал его прошение о помиловании[185]. На этот вопрос я не ответил в моей самой первой игре, и он же попался мне еще раз спустя несколько месяцев.

Такого рода повторы неизбежны, если учесть то обстоятельство, что Jeopardy! выдает в эфир гигантское количество тривии — почти 15 тысяч вопросов каждый год. Но в целом я не согласен с Фредом, что тривия так легко исчерпаема. Любого рода коллекционеры рискуют рано или поздно (о ужас!) собрать свою коллекцию целиком. Они могут обнаружить, что у них теперь есть весь набор памятных тарелок, посвященных гонщику Дейлу Эйнхардту, или все выпуски комиксов про Человека-муравья, или полный комплект коллекционных чашек с цитатами из ситкома Joanie Loves Chachi, и не за чем больше рыскать по блошиным рынкам и сайту eBay. (В таком случае вы можете либо попытаться «проапгрейдить» свою коллекцию товаров Joanie Loves Chachi до состояния «как новенькие», либо признать, что жизнь пуста и бессмысленна, и сунуть голову в петлю.) Фанаты тривии — тоже, как заметил Эй Джей Джейкобс, коллекционеры. Только они в некотором смысле удачливее свои коллег. Объект их страсти практически бесконечен. Вопросов «четырехзвездочной» тривии, возможно, действительно, мало, и они редко встречаются, но поток новой тривии никогда не иссякнет. Сумма человеческого знания, если представить ее в мегабайтах, растет с астрономической скоростью каждый день. По расчетам ученого-программиста, доктора Жака Валле (одного из отцов-основателей интернета, а также эксперта в области изучения НЛО, с которого Франсуа Трюффо списал главного героя фильма «Близкие контакты третьей степени»), она удваивается каждые 18 месяцев.

Другими словами, новая тривия «производится» постоянно и в промышленных количествах. Еще десять лет назад было невозможно задать вопрос: «Кто стал единственным человеком, который получил „Оскара“ за то, что сыграл роль другого реального обладателя „Оскара“?»[186] или «Какие два президента США были тезками по среднему имени?»[187] — просто потому, что события, на которых они основаны, тогда еще не произошли. Песок может быть основательно просеян, но волны снова и снова выносят на пляж красивые раковины.

Сорок с лишним игр в Jeopardy! научили меня еще одной вещи, касающейся знаний, — а именно тому, что берутся они отовсюду. Я всегда предполагал, что умники, выстраивающиеся в очередь к подиумам Jeopardy! черпают все свои знания из книг благодаря запойному чтению в течение всей жизни. Их вдохновенные бледные лица подтверждали мою теорию. Однако мой личный опыт и опыт участников, с которыми я об этом говорил, заставил меня переменить свое мнение. На самом деле (дети, заткните уши!) чтение здесь вторично. Конечно, я люблю читать. Я узнал много ответов из прочитанных книг. Но гораздо большее число фактов перенеслось в мою память не со страниц книжек, а просто из жизненного опыта, из любопытства, которое я проявлял в течение всей жизни, из наблюдений за миром вокруг меня.

Мне даже немного стыдно от того, сколько ответов в Jeopardy! я дал не благодаря высокоинтеллектуальным книгам в благородных кожаных переплетах, а благодаря чему-то более плебейскому. Надо ли говорить, на сколько вопросов по мифологии я ответил лишь благодаря серии комиксов про Тора, которые я просматривал в детстве? Или сколько ответов из области географии подарили мне телепередачи про путешествия в разные страны? Источником почти всего, что я знаю про звезды и созвездия, были научно-фантастические фильмы категории «Б». За представление о том, как выглядят флаги государств мира, я должен благодарить канал NBC и его трансляции с Олимпиад, а за знания названий водоплавающих птиц — составителей кроссвордов.

Понимание того, сколько ежедневно пропускаемой через себя информации мы способны впитывать при определенной внимательности, поистине воодушевляет. Вернувшись домой после очередного съемочного цикла, я осознал, как легко каждый день, каждый час узнавать что-то новое. Достаточно посмотреть всего несколько минут старого фильма про Вторую мировую войну в ночном телеэфире, чтобы узнать о ней что-то, чего не знал до того, — например, кодовое название пляжа, где происходила высадка союзных войск в Нормандии, которое совпадает с названием химического элемента[188]. Листая журнал в ожидании приема у стоматолога, я на каждой странице могу найти для себя что-то новое, будь то статья о глобальном потеплении, плей-офф НБА или реформе здравоохранения. Готовя ужин вместе с Минди, я могу выучить новые слова французского или итальянского происхождения, которые в изобилии встречаются в рецептах, ведь ни по-французски, ни по-итальянски я не говорю. Например, таким способом я узнал, какие макаронные изделия на языке оригинала называются «маленькими репками»[189]. Даже такое бессмысленное видео, как сериал про паровозика Томаса и его друзей, которое Дилан заставляет меня смотреть вместе с ним, при более пристальном изучении может оказаться прямо-таки сокровищницей ценных сведений о поездах и железных дорогах. Десятки раз на дню в моей голове срабатывает виртуальный сигнал: «Эй, а ведь про это могут спросить в Jeopardy!». Эти звоночки больше не вгоняют меня в панику. Я даже научился получать от них удовольствие.

Без сомнения, самая сюрреалистическая часть всей моей телевизионной эпопеи — это секретность. Перед первой записью я подписывал документ, в котором обязался не раскрывать никому подробности и результат программы до того, как она попадет в вечерний эфир. Но еще до этого я решил для себя, что по возвращении никому из домашних не расскажу о том, что произошло. Никому не нравится заранее узнавать счет футбольного матча, который ты вознамерился посмотреть в записи, ведь так? Вот я и решил дать своим друзьям и семье возможность сполна насладиться саспенсом во время просмотра игры по телевизору и не сообщать им, выиграл я или проиграл.

Такой план я вынашивал, пока считал, что мне предстоит только одна игра с маленькими шансами на вторую и уж совсем невероятную третью. На тот момент рекордом Jeopardy! было семь побед подряд. Я и предположить не мог, что мое пребывание на съемках Jeopardy! продлится больше недели, не говоря о том, что я буду ездить туда, как на работу. Вместо работы.

С того момента, как я понял, что мне придется лететь на съемки в Лос-Анджелес третью неделю подряд, моя начальница Гленда начала прикрывать меня. Ей пришлось вооружиться неистощимым набором легенд, объясняющих, почему меня каждый вторник и каждую среду на протяжении всей весны нет на месте. «У Кена грипп», «Кен красит цокольный этаж дома», «Кен сидит с больным ребенком». Если вы до сего момента считали программистов очень умными и проницательными людьми, боюсь, придется вас разочаровать. Ни один человек во всем офисе ничего не заподозрил.

Где-то после пятой или шестой поездки в Калифорнию ребус стал казаться уже слишком сложным, и я начал задумываться о том, как бы с наименьшими потерями рассказать всем, что на самом деле происходит. Вести тайную жизнь очень непросто — постоянно приходится размышлять о множестве разных проблем. Что думают коллеги с работы о том, почему меня не было вчера? Хватит ли денег на нашем банковском счете, чтобы в этом месяце еще три раза съездить в Калифорнию? Когда у меня закончится одежда, пригодная для появления в кадре (я ведь программист, «приличная одежда» для меня — это шорты, на которых не заметны пятна от кетчупа), как одолжить подходящие шмотки у отца, не говоря ему правду о том, зачем они мне вдруг понадобились?

Кроме того, обманывая всех, кого знаешь, на протяжении нескольких месяцев, можно нанести себе психологическую травму. Я начинаю чувствовать себя немного шизофреником. Несколько дней в месяц я тот самый Кен Дженнингс, который бьет рекорды телеигры и чей постоянно растущий выигрыш уже выглядит внушительной суммой, способной изменить жизнь. Но об этом еще никто не знает. Я по-прежнему должен возвращаться домой и быть просто Кеном Дженнингсом, обычным молодым папашей из пригорода, занимающимся привычным механическим офисным трудом и делающим вид, что ничего не происходит.

Я начинаю ощущать себя Кларком Кентом, работающим в газете Daily Planet, который в общении с друзьями создавал впечатление мягкого, ничем не примечательного человека, так что они ничего не предполагали о его полной опасностей двойной жизни[190]. Я провожу дни на рабочем месте, создавая одно за другим почти идентичные компьютерные интернет-приложения, а затем будто по тайному сигналу срываюсь в «Калвер-Сити». Этот психологически рваный ритм убивает меня.

Выброс адреналина во время игры в Jeopardy! — это круто, но, когда я возвращаюсь домой, мне не хватает той уверенности в себе и своей компетенции, которую я ощущаю, когда держу руку на кнопке. Наверное, что-то подобное чувствует морпех, когда сжимает в руках автомат. «Это моя кнопка. Здесь есть еще две таких же, но моя — именно эта. Моя кнопка без меня бесполезна. Я без моей кнопки бесполезен. Я должен хорошо жать на кнопку. Я должен жать быстрее, чем мои противники, которые хотят пережать меня…»

Я никогда не чувствовал себя достаточно уверенным или компетентным, сидя перед монитором рабочего компьютера. Я занимаюсь этим уже пять лет, и почти каждый день из этой половины десятилетия напоминал мне, что то ли из-за слабых способностей, то ли из-за своего отношения к делу я — посредственный программист. Это просто не мое.

Я, кажется, всю жизнь, с младых ногтей был фанатом тривии, но я никогда не рассматривал занятие ею как вариант выбора жизненного пути. Ну и, кроме того, при знакомстве девушкам было наплевать на то, что я знаю, какая столица — самая северная в мире[191], каково первое имя Капитана Кранча[192] или какая команда — единственная в американском профессиональном спорте находится в муниципальной собственности[193]. Так что я и думать про это забыл. Казалось, что тривия просто не может быть делом жизни для взрослого человека. Моей специализацией в университете был английский язык. Но с точки зрения рынка труда это тоже не выглядело слишком перспективным. («В чем разница между филологом-англоведом и пиццей-пеперони?» «Пицца-пеперони может накормить семью из четырех человек».) Поэтому я и переквалифицировался в компьютерщики. Я знал, что это будет не так весело, но новое занятие казалось мне безопасным и ответственным делом. В год выпуска из университета я подал документы на продолжение обучения сразу по нескольким программам. Но вскоре состоялась моя свадьба, и мы решили, что будет здорово взять ипотеку и время от времени вносить небольшую сумму на погашение кредита. Таким образом, мне пришлось оставить мысли о продолжении образования и согласиться на первое же предложенное место программиста. Мне всегда нравились условия моей работы. Но сама она в разное время казалась либо не особо возбуждающей, либо разрушающей душу и чрезвычайно утомительной. Я мог платить по счетам, но никогда не был по-настоящему счастлив.

Jeopardy! — это первый случай в моей жизни, когда я о чем-то мечтал и при этом что-то сделал для того, чтобы эта мечта осуществилась. Вообще-то это для меня не типично. И главное, каким-то чудом моя ставка сыграла. И теперь я стою здесь, делая то, что у меня хорошо получается, ради перемен — и награда будет в сотни раз больше, чем за те безопасные, спокойные и ответственные занятия, за которыми я собирался провести остаток жизни!

Среди всего многообразия лотерейных билетов счастливым оказался именно этот, со значком тривии, который выглядел самым неказистым и легкомысленным из всех возможных. Кто бы мог подумать?

Глава XIII

Что такое традиция?

Городок Стивенс-Пойнт лежит точно в центре Висконсина, на сотню миль севернее Мэдисона, если ехать по 39-му хайвею. Это классический вариант небольшого американского городка на Среднем Западе. Здесь вы найдете тенистые авеню с высаженными по бокам деревьями и главную улицу со старомодными, но милыми домами постройки XIX века. Неподалеку, в пруду Макдилла можно великолепно порыбачить со спиннингом. В городке даже есть средних размеров муниципальный университет, представитель тех очаровательных кампусов, в которых Курт Рассел[194] проводил свои злонамеренные лабораторные опыты в диснеевской киношке 1970-х.

В размеренном течении жизни Стивенс-Пойнта есть серия важных для города ежегодных мероприятий, которые так же предсказуемы и непримечательны, как и почти все здесь. С начала июня на набережной выступают музыкальные группы. В ноябре открывается сезон охоты на оленей. В марте после зимней спячки раскрывает двери любимое жителями кафе-мороженное Belt’s Soft Serve в южной части городка, и перед его дверьми выстраиваются очереди. Но одно событие выделяется из череды прочих и стоит особняком как для горожан, так и для их гостей, приезжающих специально ради него. Оно яркой кометой пересекает орбиту умиротворенной жизни центрального Висконсина.

В апреле крошечный висконсинский Стивенс-Пойнт на 54 часа становится мировой столицей тривии.

«Это самая крутая штука в городе, — сообщает мне мэр Гарри Уэскотт, пытаясь перекричать гул автомобильных моторов и аплодисменты зрителей. — Это круче, чем что бы то ни было в университете, это даже круче, чем день встречи выпускников!»

Мы с Его Величеством мэром находимся на заднем сиденье открытого джипа «Вранглер», петляющего по улочкам вокруг кампуса UWSP (Университета Висконсин в Стивенс-Пойнте) со скоростью примерно десять миль в час. Он размахивается и бросает в толпу миниатюрные шоколадные батончики Almond Joy. Перед нами ползет полицейская машина, одна из лучших в округе Портедж, создающая красно-голубую светомузыку. Позади на весь квартал протянулась пестрая вереница самых разнообразных транспортных средств. Странная процессия включает в себя грузовик с танцующими в открытом кузове овощными роллами, передвижное кладбище, переполненное зомби, корабль викингов, заведенную с толкача «Шевроле Бьювиль» 1979 года, которая каждую секунду грозит рассыпаться в ржавую труху, а также одетого в костюм Бэтмена парня на мопеде, к которому привязано инвалидное кресло, в нем, в свою очередь, восседает другой парень, одетый как Человек-паук.

Это Парад тривии, праздник, который открывает самый крупный в Соединенных Штатах фестиваль тривии. Он проходит в Стивенс-Пойнте каждый год в апреле на протяжении последних 36 лет.

Сам мэр Уэскотт — выпускник местного университета и бывший сотрудник университетской студенческой радиостанции, вещающей на волнах 90FM, которая организует и транслирует ежегодный тривия-марафон. В бытность свою школяром он работал там новостником и прямоэфирным диджеем. «Сколько там у нас была мощность ретранслятора? 30 ватт? — спрашивает он у другого ветерана местного вещания. — В общем, там, где мы сейчас, — а мы всего в паре кварталов от кампуса, — было уже ничего не поймать».

Времена изменились. Мощность передатчика сегодня составляет 11–500 ватт, и на Среднем Западе это самое крупное студенческое радио. Они планируют дойти до 50 тысяч ватт, как только накопят денег на новый передатчик и антенну, и, конечно, больше всего средств в эту копилку приносит фестиваль тривии. С учетом продажи рекламы, вступительных взносов 400 с лишним сотен команд и продажи сувенирной продукции (только продажа фирменных маек с логотипом фестиваля принесла станции в первый день $20 тысяч) доход от проведения мероприятия может составлять до $60 тысяч каждый год.

Мы въезжаем на стоянку возле местной школы — это последняя точка парада. Каждый карнавальный экипаж был собран и укомплектован одной из команд — участниц ежегодного состязания. Для самых креативных авторов предусмотрены специальные призы. В этом году победителем парада признан корабль викингов, который, как оказалось, принадлежит команде «Норвежские жеребцы», ветеранам турнира с десятилетним стажем. Помимо стабильного превосходства по части выступлений на парадах, «жеребцы» регулярно оказываются в первой сотне итоговой турнирной таблицы. Это позволяет предположить, что с тривией у них получше, чем с орфографией.

Корабль викингов, конечно, впечатляющ. В равной степени впечатляющими можно признать и подводную лодку, и космический корабль «Норвежских жеребцов», с которыми они побеждали в прошлые годы. Однако у меня есть сильное подозрение, что в этом году на решение судей повлияла флотилия постпубертатных девиц в открытых топах и коротеньких шортах, которые вертелись вокруг импровизированного плавсредства на всем протяжении его пути. Сегодня первый по-настоящему теплый, весенний пятничный полдень, и солнце, с восторгом глазеющее на юные студенческие тела, тоже как будто принимает участие в параде. «Эта девочка учит танцам мою четырехлетнюю дочь, — бросает мне между делом один из судей, когда мимо прокатывается очередная викингесса. — Надо признать, она… прекрасно сложена».

После вручения наград мэр передает мегафон коренастому мужчине, на вид 50 с небольшим лет, с губ которого не сходит саркастическая усмешка. Своими очками и непослушной седеющей бородой он смутно напоминает мне Джерри Гарсию времен хита Touch of Gray. Это Джим Олива, который сам избрал для себя странный жизненный путь длиною в 25 лет. С 1979 года он проводит этот тривия-фестиваль и составляет для него все вопросы. В какой-то из годов этого марафона за свою всеведущую мудрость он получил прозвище Оз. Итак, Оз все утро нетерпеливо потирает руки, подсознательно пытаясь приблизить радостный момент начала соревнований. Наконец время пришло. Джим хватает мегафон и ревет в него: «Вы готовы к тривии?» Вся толпа и даже парни, приплясывающие в костюмах овощных роллов, приходят в неистовство.

«Величайший в мире фестиваль тривии» — так ныне почившая в бозе Американская ассоциация тривии назвала когда-то одно из мероприятий в Стивенс-Пойнте, прошедшее еще до того, как к организации подключился Джим Олива, хотя сегодня сложно представить себе этот конкурс без него. Фестиваль впервые состоялся в 1969 году и проходил в течение одного дня — 16 часов, 80 вопросов и небольшая горстка команд. Образцом для него послужило другое мероприятие, тоже тривия-радиоигра, которую с 1966 года Университет Лоуренса проводил неподалеку от городка Эпплтон. (Кстати, первый вопрос в Лоуренсе звучал так: «Как звали отца Супермена?»[195]) В свою очередь предшественником турнира под Эпплтоном считается конкурс в Белойт-колледже. Теперь и Висконсин вошел в историю благодаря фестивалю тривии, проводимому по студенческому радио.

К 1975 году фестиваль достиг своих нынешних масштабов: 54-часовой марафон, на протяжении которого каждый час задается по восемь вопросов. Игра проходит следующим образом: на волне 90FM диджей в прямом эфире зачитывает вопрос. Затем звучат две песни, во время которых все участвующие команды должны дозвониться на радиостанцию и передать свои ответы. Результаты по каждому вопросу заводятся в компьютер и суммируются. У каждой команды есть только один звонок и одна попытка ответа на каждый вопрос. По окончании второй песни ведущий объявляет: «Время вышло! Ответы сданы. Звонки больше не принимаются!» Затем он зачитывает правильный ответ на вопрос, но у команд нет времени, чтобы радоваться попаданию «в десятку» или предаваться горю («Я же тебе говорил, что это был Аксель Каррас!»), потому что следующий вопрос звучит немедленно. Этот цикл повторяется 428 раз с шести утра пятницы до полуночи воскресенья. Промежуточные результаты объявляются после каждого часа.

Энергичный темп соревнования, один вопрос на семь минут или около того, не дает расслабиться. Но на этом трудности команд не заканчиваются. Дополнительно существуют 20 с лишним вопросов с картинками, которые издаются радиостанцией 90FM в виде газеты New Trivia Times за неделю до мероприятия. Кроме того, в течение турнира можно трижды сыграть в «Угадай мелодию» — когда в эфир выдаются короткие фрагменты из 24 музыкальных произведений. Но и это еще не все! Ранним утром в субботу и в воскресенье командам предлагается пройти небольшой квест — по нескольким наводкам отыскать на главной улице Стивенс-Пойнта заранее спрятанные там предметы. («Это для того, чтобы хотя бы один раз за день выгнать людей на свежий воздух», — объясняет Джим.) Проводится также автомобильный квест, в ходе которого участники, руководствуясь зашифрованными указаниями, звучащими по радио, охотятся за сокровищами. Подсказка может быть прочитана в любой момент в течение игрового уик-энда. Ну, и в этом году в довершение всего будет задано восемь ультрасложных, «гробовых» вопросов, которые будут периодически звучать в том же самом эфире в течение марафона. Для их раскрутки команды могут использовать все выходные — ответы необходимо сдать в самом конце соревнования. Короче, на протяжении 54 часов скучать не получается. А игрокам приходится быть готовыми выполнять несколько задач тривии одновременно.

Как ни странно, недостатка в игроках, готовых принять серьезный 54-часовой вызов, не наблюдается. В городке с населением меньше 25 тысяч человек число зарегистрированных участников фестиваля из года в год колеблется возле солидной отметки в 12 тысяч человек. И это только в официальных списках. Будет не вполне корректным утверждать, что в мероприятии принимает участие половина города, поскольку многие постоянные игроки — это приезжие или уроженцы Висконсина, разъехавшиеся по стране и вернувшиеся на уик-энд ради фестиваля. Но даже с учетом этого факта город, без преувеличения, сходит с ума по своей радиотривии. «Каков же приз за все эти мытарства?» — спросите вы. Ну, по большому счету, никакого. Лучшие десять команд получают по небольшому сувениру. И, собственно, все.

Я въехал в Стивенс-Пойнт на взятом в прокате «Ниссане Альтима» за несколько часов до начала парада. Поначалу я думал арендовать более компактный автомобиль, но большая «Альтима» — это уступка длинным ногам Эрла Кахила, который решил составить мне компанию. «Ты собираешься регистрироваться на игру?» — спрашиваю его я.

«Да ну… Мне просто интересно просмотреть, каково это, когда целый город сходит с ума на почве тривии. Ты такое когда-нибудь видел?»

Мы едем по Дивижн-стрит, торговой улице, которая пересекает центр Стивенс-Пойнта. Пейзаж за окном знаком и привычен своей безликостью. Те же универмаги, магазины автозапчастей и «Бургер-кинги» можно встретить абсолютно в любой точке Америки. Но одно отличие все же есть. Каждая уличная вывеска тематически связана с тривией. «Добро пожаловать игрокам в тривию!» «Тривия 36 — не отступать и не сдаваться!» «Специальное тривия-предложение — чипсы начос за $1,59». Мы с Эрлом останавливаемся на поздний ланч возле мексиканской закусочной Taco Bell. И несмотря на то что без малого через неделю заведение ждет закрытие и перепланировка, хозяева в качестве приманки тоже используют тривию. «Последний понедельник перед концом — добро пожаловать фанатам тривии!»

«Стивенс-Пойнт — маленький городок, — говорит Джим Олива, — но он реально дает жару во время уик-энда тривии». Тривия принесла Стивенс-Пойнту известность, подарив ему упоминания в передачах CNN, федеральных газетах, монологах Лено и Леттермана[196]. Даже в Jeopardy! однажды был вопрос об этом фестивале, хотя никто из троих участников не смог дать на него правильный ответ. («Что такое Висконсин?») Тривия во многом сформировала и облик самого города. Еще недавно, так же как и в начале 1970-х, старая телефонная станция могла обеспечить лишь 72 соединения одновременно. Большую часть года этого вполне достаточно. Однако в течение уик-энда тривии число звонящих в один и тот же миг, чтобы сдать ответ, может равняться нескольким сотням. «Можно было десять минут прождать на линии в ожидании длинного гудка», — вспоминает Джон Эккендорф, соавтор Джима с 1989 года. Десятиминутная задержка может вывести из себя, когда надо дать ответ на вопрос в ограниченное время. Но местные власти гораздо больше заботила необходимость десятиминутного ожидания при наборе 911 или вызове других оперативных служб. Фестиваль вынудил компанию AT&T обновить телефонное оборудование, поставив в городе новые цифровые АТС на десять лет раньше запланированного срока.

Несмотря на весь этот ажиотаж, я вынужден сделать признание. И когда мы с Эрлом ехали в гостиницу, и глядя на парад, я испытывал изрядный скепсис. На мой взгляд, с форматом конкурса в Стивенс-Пойнте есть одна проблема. Каждый раз, когда, я о нем слышу или думаю, слово «тривия» в моей голове заключается в виртуальные кавычки. Для меня это не тривия. В моем представлении тривия всегда ассоциируется со внезапной радостью, инсайтами и гордостью, когда неожиданный ответ на сложный вопрос для тебя самого становится сюрпризом. Но в Стивенс-Пойнте игроки не стоят на подиуме с кнопками в руках. Есть одна нестыковка в том, что они сидят дома и имеют семь минут на каждый вопрос. Думаю, вы уже догадались.

«Гугл».

А задолго до появления «Гугла» существовали шпаргалки, которые готовили преданные поклонники тривии Стивенс-Пойнта. То есть не просто там какие-то шпаргалки, а Шпаргалки с большой буквы, — не подспорье в учебе, а образ жизни.

В Jeopardy! возможность списывания исключена. Написать на руке все столицы африканских государств перед телевизионным квизом с точки зрения морали все равно, что использовать шпаргалку на экзамене в средней школе — это читерство[197]. Вы, конечно, можете прийти на съемки в галстуке с рисунком в виде таблицы Менделеева или в рубашке, на рукавах которой напечатан полный список вице-президентов США, но вам никто не даст воспользоваться своими «домашними заготовками» во время игры.

В Стивенс-Пойнте, напротив, Шпаргалки — единственный способ за что-то бороться в игре. Не так уж много лет понадобилось участникам, чтобы понять — гораздо легче ответить на вопрос: «Какое происходящее от бургера имя носил военный суперкомпьютер в фильме „Войнушка“?»[198] — если ты можешь открыть в Шпаргалках закладку: «Кино: 1982–1982». Если вам задали вопрос, ответа на который вы не знаете, но у вас под рукой есть нужная книга или журнал, к концу второй песни вы, скорее всего, будете этот ответ знать. Если же вам попадается какая-то информация, которую, как вы предполагаете, быстро в доступных книгах и журналах не найти, вы заносите ее в тетрадь.

Сторонний наблюдатель не затратит много времени на то, чтобы понять: Стивенс-Пойнт — не просто старомодный маленький городок, который лишь на один уик-энд в год впадает в буйное помешательство, напоминающее сюжет рассказа писательницы Ширли Джексон «Лотерея». Чтобы все время быть в форме, эти люди круглый год ведут сумасшедший «тривияцентричный» образ жизни. Игроки могут записывать идущую по телевизору рекламу, чтобы потом просматривать ее, кадр за кадром, протоколируя все детали, которые теоретически могут показаться пригодными для вопросов. Какой счет зафиксирован на табло за спиной Джеймса Леброна в рекламе Nike? Что написано на футболке парня, делающего заказ в пиццерии Little Caesar’s? Чтобы быть в курсе всех топовых новостных тем, некоторые команды назначают дежурных по вечерним шоу, по одному человеку на каждый день. Представьте себе, что каждый вторник вы должны проводить весь вечер у телевизора, записать все центральные программы на видеомагнитофон или цифровой рекордер, чтобы потом отсматривать их, делая максимально подробные выписки. Ведь вы же не хотите стать виновником поражения команды из-за того, что пропустили именно тот эпизод ситкома According to Jim, по которому будет задан вопрос!

«Это мания, — говорит Рей Хэмел, который приезжает на фестиваль каждый год из Мэдисона. — Я не могу смотреть фильм, не делая параллельно выписки. Когда я ходил на свидания с девушками, у меня было правило — на первом свидании никаких записей. Однако уже со второго свидания девушкам приходилось свыкнуться с тем, что в кинотеатр, помимо них, я беру с собой тетрадь и ручку». В тридцать одной книге Рэй дал подробные описания почти 8 тысячам фильмов.

Джим Олива любит задавать вопросы из потребительской сферы: ингредиенты кулинарных блюд, рисунки на упаковке продуктов и т. п. В результате этого цокольные этажи домов Стивенс-Пойнта заполнены десятками аккуратно разложенных оберток от конфет, коробок из-под хлопьев и «хэппи милов». Я захожу в один из таких домов, где в этом году будет играть команда, известная как YAARGH!: Two Porta Potties, No Wading. Название команды связано с прошлогодним фестивалем, во время которого в штабе команды засорилась канализация, и пришлось срочно заказывать портативные биотуалеты. Я продираюсь через картотеку аккуратно разорванных упаковок, рассортированных по алфавиту от N до Z — собачий корм «Скуби Ду», завтрак из хлопьев «Шрек», макароны и сыр «Губка Боб Квадратные Штаны». Похоже, коллекция пережила как минимум прошлогоднюю туалетную аварию. «Ты не боишься, что нужно быть маленьким Говардом Хьюзом[199], чтобы собирать весь этот мусор?» — осторожно интересуюсь я у одного из игроков команды Гэвина Скотта.

«Ну, пока мы не начали вместо ботинок надевать на ноги коробки из-под салфеток Kleenex, мне кажется, волноваться не о чем», — беззаботно отвечает он. Тут появляется самый юный член команды YAARGH! которому на вид не больше десяти лет, и вклинивается в разговор: «Мама купила попкорн, фруктовую пастилу и еще что-то. Мы это никогда не едим, зато на обертках есть тривия».

Мне по-прежнему кажется странной идея соревнования, в котором вместо проверки знаний тривии поощряется способность лучше всех писать шпаргалки. Думается, школьные учителя должны со мной согласиться. Ладно, пусть когда-то, в начале 1980-х конкурс Джима способствовал созданию города стенографистов, но тогда игроки пользовались хотя бы своими собственными выписками. Они должны были приложить усилия и потратить время. Теперь давайте включим режим быстрой перемотки и перенесемся в начало 1990-х. Альберт Гор, мастеря что-то в своем гараже (это, конечно, ирония!), придумал удивительную штуку — объединить несколько университетских и правительственных компьютеров в единую сеть с удаленным доступом. Тогда же несколько технически подкованных команд поняли, что теперь гигантский массив поп-культурной информации может стать доступен в этом так называемом интернете.

Последующий взрыв популярности Всемирной паутины и появление поисковых движков предопределили глобальную смену парадигмы для описываемого конкурса. Вспомните картотеку, которую вы и ваши товарищи по команде кропотливо заполняли информацией о выходных данных всех фильмов, выпущенных с 1916 года. Вспомните тысячи часов, которые вы убили на сортировку всех этих сведений и приведение их в актуальное состояние. Вспомните и ужаснитесь! Теперь этот эксклюзив есть у всех — достаточно лишь ввести адрес www.imdb.com. Ах, вы почти закончили составлять алфавитный указатель с текстами поп- и рок-песен на 6000 страниц? Хорошая новость! Можете выкинуть его в помойку! Неожиданно и многоопытные ветераны, и необстрелянные новички тривии получили равный доступ к одному и тому же набору записей, настолько исчерпывающих, насколько можно себе вообразить. И все это без каких-либо усилий. Во времена Шпаргалок успех в соревновании Стивенс-Пойнта зависел если не от уровня знаний, то хотя бы от количества часов, затраченных участниками на подготовку, и от степени их внимательности к деталям. Что же теперь определяет исход конкурса? Умение гуглить?

Я хочу задать Джиму вопрос, изменил ли интернет его подход к составлению тривии. Однако, когда мне удается добраться до низенького кирпичного здания радиостанции на краю кампуса, до старта остается лишь несколько минут. Восемнадцать операторов-волонтеров сидят за восемнадцатью телефонами и поедают пиццу, бесплатно предоставленную местным кафе Domino’s. Каждому из них предстоит выдержать 13 четырехчасовых смен, в течение которых у них, правда, не будет недостатка в еде, питье и всем остальном. Местный кабельный телеканал устанавливает камеры в комнате с телефонами. В этом году решено транслировать все 54 часа конкурса в прямом эфире. Помощник Джима — Джон Эккендорф распекает одного из телевизионщиков за то, что его бесцельно блуждающая камера только что показала и выдала в эфир белую доску, на которой во время игры записываются правильные ответы.

На первую диджейскую смену по ежегодной традиции заступает сам Джим Олива. Он уже в своей кабинке, красуется перед камерами, объявляя первую песню Born to be wild группы Steppenwolf, которая всегда знаменует начало конкурса. С вопросом про «Гугл» придется подождать.

По всему округу Портедж в сотнях домах, где расположены штаб-квартиры команд, приемники настроены на волну 90FM. Ни один человек без риска для жизни не сможет в течение ближайших 54 часов сменить частоту. День ушел на встречи с приехавшими в город друзьями и родственниками, создание продуктовых запасов, налаживание домашних компьютерных сетей, распаковывание коробок со справочниками и картотеками из Шпаргалок. Теперь дети утихомирены, браузеры открыты, энергетики загружены в холодильник. Я чувствую напряженность момента. Для этих людей начинается главное событие года; и Рождество, и летние каникулы, и Суперкубок по американскому футболу меркнут в сравнении с ним.

Заранее записанный «Мистер Голос» объявляет: «В 36-й раз мы играем в тривию! Оставайтесь на волне тривии!» Звучат приличествующие моменту фанфары, затем Джим погружает микрофон в свою всклокоченную бороду. «Ты готов сыграть в тривию, Быстрый Эдди? — спрашивает он, перефразируя вопрос, обращенный к герою Пола Ньюмана в фильме „Цвет денег“. — Тогда мы начинаем. Первый вопрос первого часа». Ну что же! Поехали!

Вопросы, вгоняющие в ступор своей сложностью, еще впереди, а пока первый вопрос. По еще одной укоренившейся традиции он элементарен. Дело в том, что ответ на него каждый год один и тот же — «Роберт Редфорд».

Традиция берет начало в 1980 году (вопрос семь 42-го часа игры, если быть точным), когда ведущий эфира спросил: «Кого недавно назначили уполномоченным по канализационным стокам в городе Прово?» Джим был уверен, что правильный ответ на этот вопрос — актер Роберт Редфорд. Об этом он незадолго до фестиваля прочитал в каком-то журнале. Однако возникла спорная ситуация, поскольку предприимчивые игроки догадались позвонить в штат Юта и узнали у какого-то мелкого чиновника городской администрации Прово другую фамилию. Правда, интересно представить себе лицо человека, которому неожиданно позвонили по межгороду только для того, чтобы узнать, кто тут у них заведует канализацией? Чтобы разрешить спор, Джиму пришлось связаться с представителем Редфорда, который сообщил, что Редфорда действительно недавно назначили уполномоченным по канализационным стокам, но в округе Прово Каньон, что неподалеку от Прово. Вопрос пришлось снять, и с тех пор каждый фестиваль начинается с какого-нибудь вопроса про Роберта Редфорда. «Чтобы помнили», — поясняет Джон Эккендорф.

В обычное время 90FM — нормальная старая рок-н-рольная станция, которая, если верить плакату на входе, крутит «Только Альтернативу!». Но в уик-энд тривии она превращается в станцию, которая крутит то, что в данный момент времени пришло диджею в голову. Что касается предпочтений Джима, то они меня совершенно не удивляют. Он ставит доброе старье в виде California Girls его любимой группы Beach Boys и затем Elenore в исполнении Turtles. Затем звучит седьмой вопрос первого часа игры: «Постер какого фильма можно было разглядеть за головой Джона Макинроя[200] во втором выпуске его недолго выходившего в эфир ток-шоу?» (Это «Живи и дай умереть», если что. Неужели вы этого не знали?) Дальше идут Rolling Stones и Vanilla Fudge. Потом вопрос восемь: «Какая секретная американская военная база в 1942 году получила название благодаря консервам?»[201]

Надежды принести пользу и подсказывать ответы какой-нибудь команде, которые я до этого питал, постепенно испаряются. На большинство вопросов невозможно дать ответ без помощи интернет-поисковика. Иногда, конечно, попадаются и такие, что апеллируют к реальному миру, нормальным знаниям и не требуют от вас иметь под рукой конспект нужного эпизода сериала Crossing Jordan. Но и они невероятно сложны. Час второй, вопрос пятый. «Каково второе имя Джимми Нейтрона?»[202] Час третий, вопрос первый: «Почему Эвелин Малрэй перед первой встречей с Джейком Гиттесом была потной и разгоряченной?»[203] Я гордо поднимаю голову — это первый вопрос, в ответе на который я уверен. Это же из «Китайского квартала» с Джеком Николсоном! Интересно, хватит ли командам двух песен, чтобы найти эту сцену на DVD? DVD-проигрыватель удобнее и быстрее видеомагнитофона. Надо сказать, что он изменил конкурс почти так же сильно, как интернет. Джим уже объявил вторую песню Last Train to Clarksville, и она довольно короткая. Так что у вас, дорогие фанаты тривии, осталось всего 2 минуты 47 секунд на то, чтобы вставить диск в проигрыватель и найти на нем нужный эпизод. Вперед!

Уроженец Чикаго Джим Олива приехал в Стивенс-Пойнт в 1974 году, чтобы преподавать математику в средней школе имени Бена Франклина, и на протяжении следующих десять лет все девятиклассники города учились под его руководством разлагать на множители многочлены. Последние 20 лет он владеет небольшим магазинчиком компьютерных товаров. К 1979 году, когда радиостанцию 90FM покинул составитель вопросов тривии Стив Хемильтон, Джим уже два года работал там волонтером. И к нему, как к самому старшему на станции, по его собственным словам, должность перешла по наследству.

Джим Олива — симпатичный, вдумчивый, мягкий человек, в отличие от Оза. (Как я уже сказал выше, во время тривии Джим Олива превращается в волшебника страны Оз, великого и ужасного, правителя Изумрудного города в образе гигантской головы без рук, без ног на троне из зеленого мрамора.) Оз железной рукой руководит конкурсом. Он не терпит препирательств и не пересматривает решений относительно зачета ответов на вопросы. Говорящий тихим голосом, сентиментальный Джим Олива прячется в своей маленькой кабинке, а перед зрителями предстает Оз. «Не обращайте внимание на человека за занавеской!»

Участники принимают все это как должное. Когда Джиму приходится прибегнуть к крутым мерам и засудить недовольного чем-то игрока, «хардкорным командам это нравится, потому что он — Оз!», говорит Эккендорф. И многие игроки воспринимают турнир не как борьбу с другими такими же игроками и командами, не как борьбу с вопросами, но как противостояние с Озом. «Я думаю, многие перед началом игры говорят друг другу: „Эй, давайте надерем Озу задницу“, — потому что он реально иногда ведет себя как говнюк», — уверяет один из капитанов команд.

Я делаю вывод, что за годы проведения этого фестиваля Джим стал больше, чем главным автором тривии — он гуру, чирлидер, талисман и великий инквизитор в одном лице. Тому свидетельство — энтузиазм и даже нежность, с которой он говорит со мной о тривии в перерывах между диджейскими сменами. Он — сердце и душа этого фестиваля. «Трудно не испытывать ко всему этому отеческих чувств в мои 59, — говорит он. — Не просто перестать для всех них быть отцом». Он будто пытается убедить меня, что сам хотел бы иного. Но меня так просто не купить!

Джим серьезно относится к своим обязанностям. Сезон тривии начинается с приходом нового года и проведением традиционного Парада Роз[204]. Начиная с первой субботы января и до начала фестиваля в апреле они каждый уик-энд запираются вместе с Джоном Эккендорфом в редакторской комнате и творят. «Мне приходится хранить в этой комнате все отходы нашего производства до конца турнира», — признаётся Джим. Он знает, что в противном случае участники будут копаться в их мусоре. Кроме того, один парень постоянно следит за ним, когда он идет в супермаркет. «Я беру себе с полок продукты, а люди вокруг замирают, как вкопанные, и пялятся мне в тележку, пытаясь разглядеть, что именно я себе положил». Одна дама, игрок команды, рассказала мне позже, что потратила несколько недель на то, чтобы выведать, какой зубной пастой пользуется Джим.

По общему мнению, на составление всех вопросов конкурса у него уходит 150 часов чистого рабочего времени. Во время турнира он умудряется держаться в строю круглосуточно — прикорнуть удается всего на несколько часов рано утром в воскресенье. В остальные 50 часов у него слишком много дел.

Очевидно, у Джима есть определенное видение, концепция конкурса, которая выходит за рамки простой игры в вопросы и ответы. Он придумал традицию, которая объединяет около 10 тысяч человек каждый апрель, год за годом, и испытывает законную гордость за популярность и масштаб мероприятия. Он гордится тем, сколько денег на образование студентов оно собирает, но больше всего — тем, что заставил весь город делать одно общее дело. Ежегодно в начале фестиваля поминают всех участников, покинувших этот мир в последний год. А раньше, говорят, были случаи, когда Джим прерывал ход конкурса, чтобы объявить о рождении ребенка у одного из играющих прямо сейчас мужей. В некотором смысле аудитория фестиваля — это большая семья размером в 12 тысяч человек.

Так изменил ли «Гугл» способ проведения конкурса для всей этой большой семьи, увлеченной тривией? Джим отмахивается от этой проблемы, заявляя, что он всегда на шаг впереди тех, кто ищет ответы на его вопросы в сети. Можно задавать больше вопросов, связанных с визуальной информацией и всякими другими штуками, которых текстовым поиском в интернете не найти. Можно строить фразу в более описательном ключе, без ключевых слов, так что поиск не даст нужных ссылок. Видимо, Джим имеет в виду то, как он задал вопрос про «Китайский квартал», не упоминая в нем напрямую название фильма. Но все же мне интересно, наивен он или лукавит, заявляя на полном серьезе: «Мы вбиваем в „Гугл“ каждый наш вопрос, слово за словом, и зачастую поисковик не выдает ни одной ссылки»? Для владельца компьютерного магазина странны столь явные лакуны в умении пользоваться интернетом. Игроки говорили мне, что Джим решительно недооценивает число вопросов, которые берутся прямым поиском, и что таких вопросов значительно больше 60 %.

Мне кажется, Джим чувствует скептицизм в моем голосе. «Однажды к нам приезжал репортер из Миннеаполиса, газета Star Tribune, чтобы сделать небольшой материал о фестивале, — рассказывает он, — и этот парень так вдохновился увиденным, что остался на все выходные. В итоге он позвонил в газету и сказал, что в воскресенье не появится, потому что тут слишком круто! Фестиваль — одна из тех вещей, которые нельзя оценить, пока сам не попробуешь». И он многозначительно на меня смотрит.

Ну что же, я готов испытать, каково это.

Возможно, ни одна команда не выражает дух тривии Стивенс-Пойнта лучше, чем «Берноуты с Франклин-стрит». Во всяком случае они представляют собой гигантскую черепаху-долгожителя этого конкурса. «Думаю, что мы самая долго существующая и стабильная команда на соревновании. Мы ни с кем никогда не объединялись и никогда не разделялись», — говорит капитан «Берноутов» Майк Вайза. Это их 31-й фестиваль. Их команда старше меня.

Майк — спокойный и веселый семьянин где-то под 40. Если вы ожидаете привычно консервативного внешнего вида от программиста и городского олдермена, то в нем вас удивит длиннющий «конский хвост» из вьющихся волос, яркая «вареная» футболка и любовь к скабрезным шуточкам. Он и его жена Крис позвали нас с Эрлом в комнату на втором этаже их высокого старого дома, расположенного, само собой, на Франклин-стрит. Штаб-квартира их команды примечательна двумя вещами. Первая — потолок двускатной крыши, доверху заклеенный десятками пожелтевших газет. Вторая, которая поражает еще больше, — две дюжины людей, заполнивших каждый уголок и каждую трещинку этой маленькой комнатушки. Небольшая группа представителей старшего поколения собралась внизу за кухонным столом, чтобы за беседой готовить еду для верхней оравы. Мне предстоит узнать, что это стандартный вариант для многих команд — трехдневный уик-энд тривии выполняет объединяющую роль для больших семей, члены которых слетаются отовсюду только на такую приманку. «Многих из этих людей мы видим только здесь и только раз в году», — объясняет Крис Вайза.

Дом принадлежит тете и дяде Майка по фамилии Груликовски. «Еще семьдесят два часа!» — уточняет Майк. Оказывается, дом выставили на продажу, и Вайза решили купить многолетнюю штаб-квартиру своей команды. Сделка должна завершиться в понедельник.

«Ну, вы, конечно, не для того покупаете дом, чтобы раз в год играть здесь в тривию, не так ли?» — пытаюсь пошутить я.

«Вообще-то именно для этого», — признаётся Майк. Мое недоумение говорит само за себя. Я здесь чужак, посланец странного внешнего мира, где люди не покупают дома для того, чтобы раз в год поиграть в них в вопросы, которые задают по радио. «Ты должен понять. „Берноуты с Франклин-стрит“ играют в этом доме на протяжении 31 года. Что нам еще остается делать? Переезжать на Дубовую улицу? Это невозможно!»

Страницы: «« 1234567 »»

Читать бесплатно другие книги:

Бизнес-кейс «Реструктуризации VOLVO» представляет собой универсальный образовательный комплект, кото...
Книга «Нефть & Газ» представляет собой доступное изложение учебного курса «Введение в нефтегазовый б...
Церковная иерархия была создана святыми апостолами по благодати Святого Духа, и принятие иерархичнос...
Книга посвящена проблемам информационных оснований мышления и культуры. Автор выступает и как информ...
В монографии освещаются вопросы социальной информации и комплектования информационных систем. На бол...
В книге Я.В. Сиверц ван Рейзема космологический характер мыслительной деятельности человечества, фор...