Кот, который умел искать мины Уланов Андрей

– Мне, – улыбнулся я, – по службе не положено обижаться.

Марина несмело улыбнулась.

– Вы правда извините, – пролепетала она, – но уж очень не вовремя... Может, вечером... Ой, нет, вечером я выступаю...

– В ресторане «У Ательстана», – закончил я за нее.

– Знаете? – удивилась она.

– Служба такая, – пожал я плечами.

– Нет... – Девушка смутилась. – Решила, захаживали...

– Ну что вы, – я попытался придать физиономии выражение, подобающее патентованному гишпанскому инкубу, – если бы я наведывался в это заведение прежде, то, без сомнения, запомнил бы вас. Позволите заглянуть к вам на работу?

Ой, Валя, не перебарщивай! Соблазнитель нашелся.

– Да, заходите, конечно, – обрадовалась барышня Валевич. – Садитесь за столик налево у эстрады, он обычно в резерве, если спросят – скажете, я пригласила...

Неимоверным напряжением лицевых мускулов я, не издав ни звука, все же смог донести до собеседницы, что ее слова прозвучали несколько двусмысленно. А вот реакция ее показалась мне совершенно уже неправдоподобной.

– Ну да, – повторила Марина, – пригласила! А что – нельзя?

Я, к стыду своему, стушевался, как бывает со мной всякий раз, стоит девушке взять инициативу на себя. Издержки усвоенного в нежном возрасте «морального катехизиса строителя рая». У немцев было проще – киндер, кирхе, кюхе, и никаких гвоздей.

– М-можно... – промямлил я.

– Тогда подходите к семи, – решительно заявила эмоциональная барышня. – На допрос обещаю явиться... или вам подписку дать?

– Ну что вы, – усмехнулся я, – все официальные клятвы, будучи пережитком Стройки, давно отменены как вредные для души. Значит, в семь?

– Непременно, – девушка мотнула головой. – А покуда...

– Позвольте откланяться, – вставил я, не дожидаясь, когда с нежных женских уст слетит нечто более грубое.

– Пока! – игриво бросила девушка, захлопывая дверь.

Если мне не показалось, то изнутри лязгнуло три тяжеленных засова.

Нелепый какой-то вышел разговор. Донельзя сумбурный. И мало того – меня не покидало ощущение, что барышня Валевич не то пыталась от меня отделаться, не то, наоборот, решила воспользоваться моим появлением в своих целях.

И тем не менее, сбегая по лестнице с третьего этажа, я совершенно несолидно насвистывал.

Всеволод Серов, среда, 16 июня

В магазин я вернулся скорее по привычке. До назначенного на вечер свидания с Мариной оставалось еще добрых пять часов, и тратить их впустую было... ну, почти кощунственно. Во всяком случае для меня, представителя раешного поколения. Это теперешнюю молодежь ежечасно убеждают, что праздность не грех, а вполне богоугодное занятие, нам же с куда большим пылом внушали совсем другое. Кое-что из внушенного осталось.

Ну а если без шуток, то за последние две-три недели я изрядно подзапустил магазинные дела, беззастенчиво свалив их на Шара с Македонским. Мне действительно было не до того – сначала Сумраков, вокруг которого пришлось поползать по чердакам, колокольням и кустикам, потом этот чертов газетер...

Поэтому, войдя в магазин, я направился прямиком к прилавку и, игнорируя взметнувшуюся ввысь бровь Шара и удивленное «мр-ур» Македонского, выволок из-под него здоровенный фолиант, долженствующий служить книгой записи заказов.

Я, конечно, немного погорячился, когда покупал его. Девять десятых сего чуда переплетного искусства все еще продолжали оставаться девственно пустыми. А примерно такая же доля измаранных страниц была заполнена чушью, за воплощение которой я, будучи пока в относительно здравом уме и твердой памяти, браться не собирался ни под каким видом. Ладно еще просьба достать двух самочек скорпены, – тут добрый человек, похоже, просто не осознавал всей тягомотности просимого. Причем самцы его, видите ли, не устраивают! Спасибо еще, что не самочек василиска.

А вот о чем, интересно, думал посетитель, заказавший «полное семейство огненных головастиков»? Кроме того, что само содержание этих милых существ можно подогнать под статью «хранение магически вредоносных субстанций», так ведь они удрать норовят чуть ли не чаще, чем все остальные мелкие бесы, вместе взятые. А что может натворить полное семейство огненных головастиков, скажем, в многоквартирной инсуле... тут уж уголовным грехом не отделаешься, тут можно и по терроризму загреметь.

Так, это мы уже видели, это тоже... лялиусов, в принципе, можно поискать. В Москве ими мало кто занимается, но рыбки красивые, даже если заказчик не явится, пристроить сумеем. Так, а вот рогатых жаб Хьюи я не повезу специально. А то я не догадываюсь, что этот урод с ними делать собрался! Начитаются всякой доморощенной оккультной муры с лотков, и, сколько потом ни убеждай, что из рогатых жаб не делают афродизий, и максимум, что вызовет сие варево – это качественное расстройство желудка... неистребима в народе мечта о магии на халяву. Нет, не повезу. Жалко жабку.

Хм... а вот этой записи я не видел.

– Эксклюзивное оформление интерьера, – вслух прочел я. – Заказ от двенадцатого сего месяца. Заказчик – некий господин Вэ Туруханов из ЗАО «Альгамейд Среднеруссия», вызов служебного и личного зеркал прилагается. Что за дела пошли в королевстве датском, а?

– Да так, – задумчиво отозвался эльф. – Он, по-моему, просто спасался от дождя. 12-е – это прошлая суббота, как раз такой ливень был... ну, ты помнишь.

– Помню. – Я зябко поежился, вспомнив, как колыхался в своем «вороньем гнезде» под хлещущими струями. Промок я тогда до костей и, если бы не амулет, лежать мне сейчас с хар-рошей ангиной.

– Ну вот, – продолжил Шар. – И, как всегда при сильном дожде, участок с вывороченной брусчаткой, тот, что напротив сухоручкинского дома, превратился в непроходимую трясину, скрытую под поверхностью огромной лужи.

– Это ты мне рассказываешь?! – возмутился я.

– В ней-то, – эльф проигнорировал мой возмущенный возглас, – экипаж господина Туруханова и завяз. Намертво.

– Что ж он не на ковре был, если такой умный? – скептически осведомился я.

– Сударь, вы безнадежно отстали от моды, – усмехнулся Шар. – Коврами сейчас пользуются только не признающие приличий...

– В смысле – отмороженные?

– ...так называемые «братки». Солидные же предприниматели, или, как принято говорить на заморский манер, бизнесмены, перемещаются исключительно на собственных экипажах. Высший шик – это, разумеется, единороги, потом следуют олени, желательно златорогие, затем кони. Как обычные, так и магические.

– Магические – это какие, например?

– Если постараться вспомнить. – Шар воздел глаза к потолку. – Не далее как два месяца назад мне довелось лицезреть экипаж, запряженный восьмеркой коньшмаров.

– Мяв, – поддакнул Македонский.

– Что?! Да эти же твари полквартала снесут в преисподнюю, если сумеют вырваться!

– Как говорите вы, люди, – оскалился эльф во все тридцать шесть зубов, – за что купил, почем и продаю.

– Ну-ну, – скептически протянул я. – И давно уже наблюдается сия тенденция в нашем высшем обществе?

– Да уж года два как.

– Надо же! – искренне удивился я. – Теряю хватку. В среде моих, можно сказать, клиентов происходят такие вещи, а я о них не имею ни малейшего представления.

– Ты еще просто не дорос «исполнять» фигуры такого уровня, – серьезно заметил эльф. – И благодари за это бога. Пока ты «работаешь» по хоть и крупной, но шпане, где крутизна измеряется длиной ковра и набрюшной цепи, – у тебя есть шанс.

– Положим, я не собираюсь останавливаться на достигнутом, – отшутился я, одновременно – чертова привычка! – мысленно прикидывая, как бы я мог «исполнить» клиента в экипаже. М-да, а ведь с точки зрения личной безопасности карета куда надежнее ковра. Ей даже аварию толком не подстроишь – эффект отлетевшего колеса не сравним с эффектом разошедшейся под седоком ткани, под которой – полверсты воздуха и очень твердая земля. Опять же: тот, кто находится внутри, полностью скрыт от любопытных взглядов – попробуй прицелиться в мелькнувший на миг среди занавесок силуэт. Ну а уж о том, сколько защитных заклинаний можно на нее навесить, не беспокоясь при этом, что они вступят в конфликт с левитационными чарами... Н-да, воистину век живи, а два учись!

– А у этого... Вэ Туруханова какая упряжка была?

– Обычная четверка гнедых. – Шар слегка повел плечами. – Хорошие орловские двухлетки, шергинские или нижегородские.

– Ясно, – вздохнул я. – Будем считать лошадиную тему закрытой... до поры. А скажите-ка вы мне, цветы мои... донные, с чего б это у сего достойного мужа появилась мысль декорировать свое служебное обиталище аквариумами? Сам он дошел до мысли такой или подмог ему кто?

– Сам, – невозмутимо отозвался эльф. – Я просто показал ему несколько своих эскизов... рассказал, где мы уже выполняли подобную работу.

– Ми-ияу! – радостно подтвердил Македонский.

– Про городскую управу, небось, натрепал, – догадался я. – Маленькую такую слабость второго помощника градоначальника... которая городу ежемесячно в пару тысяч полновесных талеров обходится.

– Просто, – задумчиво заметил Шар, – я подумал, что, при всей твоей человеческой нелюбви к работе мы можем позволить себе еще одного эксклюзивного клиента. Помимо прочих соображений можешь принять во внимание тот факт, что это позволит хотя бы частично ответить на традиционный вопрос районного мытаря – каким образом насквозь убыточное предприятие безбедно существует уже шестой год.

– Уж кто бы говорил про нелюбовь к работе, – проворчал я. – Таких лентяев, как вы, эльфы, поискать... В своих лесах уже сто тыщ лет как могли бы рай на Земле построить.

– Даже десять эпох назад, – холодно отозвался эльф, – мои предки были достаточно мудры, чтобы отвергнуть столь безумную идею.

– Ой-ой-ой! – прищурился я. – А почему же современные исследователи Новых Апокрифов настойчиво указывают на имеющиеся в них эльфийские корни? Что-то там насчет трудов мудрейшего Эплико...

– Только полные невежды, – перебил меня Шар, – могут пытаться сравнивать труд патера Карла Маркса с древним гностическим учением, написанным совсем по иным причинам, которые вам, людям...

– Мря! – предупреждающе вякнул кот. – Мрям!

Несколько секунд мы с Шаром, набычившись, мерили друг друга враждебными взглядами, после чего дружно расхохотались.

– Воистину, – с трудом выговорил сквозь смех эльф, – правы были ваши мудрецы, когда говорили, что весь вред – от излишнего образования! К вашей расе это относится в превосходной степени!

– Вообще-то, – скромно заметил я, – первым это сказал гном.

– Неважно, – отмахнулся Шар. – Так что будем с этим заказом делать? Время-то идет.

– Знаешь, – задумчиво сказал я, – а пожалуй, что я сам навещу господина Вэ Туруханова. Погляжу, где это водятся личности, способные позволить себе собственный выезд. ЗАО «Альгамейд Среднеруссия», как же! Написали бы прямо – ЗАО «Родина Продакшн».

– Зачем ты так? – примирительно сказал эльф. – Что, по-твоему, честным трудом уже вовсе никто не занимается?

– Нет, почему же, – удивился я. – Грабители, например. Вот уж кто трудится в поте лица. Киллеры опять же... знал бы кто, какой это тяжкий кусок хлеба с икрой! А то читают всякие бульварные листки...

– Ты еще потребуй, чтобы тебе молоко за вредность выделяли, – усмехнулся эльф. – Серьезно – пойдешь?

– Пойду.

– Когда?

– Хм... – Я уставился на висевший над кассой календарь с рекламой рыбьего корма. – Сегодня у нас среда, так? Вот завтра и схожу. Только созвонюсь с этим бизнесменом.

– Мя? – недоверчиво наклонил голову Македонский.

– Зуб даю, – пообещал я.

Валентин Зорин, среда, 16 июня

В редакции «Светской жизни», куда я решил наведаться после визита к барышне Валевич, царила рабочая суета. Скрипели самопишущие карандаши, кто-то интеллигентно ругался, обнаружив, что забыл такой карандаш заточить, и тот только зря царапает бумагу, отбивали барабанную дробь печатные машинки, носились люди и нелюди, прижимая к груди стопки бумаг, державшиеся явно на одном Слове... Мне едва не показалось, что я попал в родное центральное городское благочиние. Только мундиров не хватает.

– Вам что надо? – Вынырнувшая из-за угла особа, отличавшаяся телосложением и ростом тумбочки, взяла меня за пуговицу камзола и требовательно покрутила.

Я привычным движением вытряхнул из кармана корочку.

– Благочиние, господство Зорин. – Я подержал документ перед лицом «тумбочки», пока та не сфокусирует на нем взгляд, потом убрал. – Где тут ваш... редактор, наверное?

– Вы насчет Парамоши? – догадалась «тумбочка». – Так, вам, наверное, к нашему главному, к Варсонофию Нилычу! Только... – Она потупилась. – Он сейчас занят.

– И сильно? – скептически поинтересовался я.

Похоже было, что здесь заняты абсолютно все, причем продыха бедным журналистам не предвидится до Страшного суда.

– Ну... минут на пятнадцать, – созналась «тумбочка». – Вряд ли дольше.

– Тогда... – Я поспешно раскинул мозгами. – Может, вы меня просветите?

– В какой области? – парировала «тумбочка».

– Ну, например, об отношениях в редакции... – Я потер подбородок, изображая бурную мыслительную деятельность. На самом деле вопросы были совершенно стандартные, но людям почему-то льстит, когда стараются ради них. – Не было ли у господина Парамонова врагов... Чем он занимался в последнее время... Такие вот вопросики.

– Тогда идемте! – «Тумбочка» перехватила меня за рукав и потащила куда-то в угол общего зала, где за баррикадой из книжных полок притулился письменный стол, явно рассчитанный на рост моей странноватой собеседницы.

– Простите, а с кем имею? – полюбопытствовал я, немного ошарашенный таким напором.

– Хельга Аведрис Торнсдотир, – представилась «тумбочка», не отпуская моего камзола.

Я постарался не уронить челюсть на пол. Нет, я, конечно, осведомлен, что у карл тоже есть женщины – в конце концов, откуда-то же должны браться маленькие гномики? Но, во-первых, гномки редко покидают дом; даже во времена Стройки, когда очереди стояли везде и за всем, в них редко можно было увидеть гномку – уж скорее ее мужей. А во-вторых, я никогда не слышал, чтобы гномка согласилась сбрить бороду.

Эмансипация, не иначе.

– Так, Ольга Торновна, – ненавязчиво напомнил я, – вы что-то хотели мне рассказать?

– Про Парамошу? – Гномка вспрыгнула на стул – ножки жалобно скрипнули. – Значит, отвечаю по порядку. Врагов у него столько же, сколько знакомых. И даже больше. Его никто больше пяти минут вынести не мог. Для редакции он служит... служил объединяющим началом.

– Что ж в нем было такого неприятного? – не удержался я.

– А все! – отрубила гномка. – Более наглого, самодовольного, пронырливого, бесцеремонного типа свет божий не видывал! Я уж не говорю о честности – которой в нем отродясь не было, и совести – которую ему в детстве ампутировали. Вместе с хвостом и рогами.

Я пришел к выводу, что покойный Парамонов относился к той категории поганцев, что способны занять рубль и не отдать безо всякой корысти, из принципа. Такие действительно долго не живут.

– Ольга Торновна, спасибо, я понял, – прервал я журналистку, которая пустилась в красочное, хотя и совершенно фантастическое описание предположительных предков господина Парамонова, из которого следовало, что наш покойник произошел не от обезьяны, как большинство людей и нелюдей. И не из реторты алхимика, как многие другие существа. А... впрочем, это уже поэзия, и ее я приберегу до той поры, когда придет пора описывать собственное высокое начальство. – А не подскажете ли, над чем покойный Парамонов работал в последнее время?

– Это вам придется у него самого узнавать, – сообщила гномка. – Парамоша у нас был на особом положении. Под кого он копает, даже Снофнилыч не знал. Он и на работе нечасто появлялся – заглянет, может, раз в неделю, всех достанет, материал сдаст и уйдет. Но что-нибудь к очередному выпуску да принесет. Не найдет, так придумает. – Она развела руками. – За то его и держали.

– Понятно, – протянул я. – Ну, может, у вас какие-то догадки есть?

– У меня? – картинно изумилась гномка. – Ню-ню. Вы же должны помнить, сколько мозолей Парамоша поотдавил. Да вот хоть норильское дело – там миллионы завязаны. Его за любое могли... – Она пробормотала себе под нос что-то по-древненорвежски и перевела: – Шлепнуть.

– М-да. – На более осмысленное высказывание меня не хватило.

– Ну, господин благочинный, теперь ваша очередь, – жизнерадостно заявила гномка. – Делитесь.

– Чем? – не понял я.

– Сведениями, – точно несмышленышу, разъяснила журналистка. – А что ж вы думали – я вам буду задаром распинаться?

Правду говорят: с карлой не торгуйся – голым уйдешь.

– Вообще-то, – попытался я взять нахрапом, – содействие следствию входит в обязанности каждого гражданина.

– Пф! – отмахнулась гномка. – Найдите мне таких идиотов, я про них репортаж сделаю. Такой заголовок будет – закачаешься. «Их науськивает полиция» – звучит?

– Благочиние, – автоматически поправил я. – Это на Западе полиция. А у нас – пресвятое благочиние.

– Благочиние – оно пресвятое, – возразила Хельга. – А полиция – продажная. Прям как у нас.

– Знаете, барышня... – возмутился я.

– Вот именно, что знаю, – буркнула гномка. – Я, между прочим, репортер криминальной хроники. Начиталась этих ваших отчетов. «Скончался от трех ножевых ранений в грудь. Вывод следствия: самоубийство».

– Что, правда такое было? – изумился я. – Мы в отделе грешным делом думали, что это анекдот. Кто из наших так блеснул?

Гномка моргнула.

– Вообще-то и правда анекдот. Это я для примера, – призналась она. – А что, могли написать?

– Ну, ваша братия же за деньги и не такое напишет, – напомнил я. – Чем мы хуже?

Журналистка фыркнула и поспешно сменила тему:

– Так что там у вас в благочинии думают?

– У нас – это значит «я», – пришлось мне уточнить. – Я вообще-то веду следствие по этому делу.

– И что вы в благочинии думаете по этому поводу? – не отставала Хельга Аведрис.

– Что у нас есть шанс прижать Невидимку, – честно признался я.

Сделал я это не без задней мысли. Мой противник – а Невидимка еще со вчерашнего дня стал казаться мне кем-то вроде невидимого соперника по партии в какие-то вселенские шахматы – сейчас неуверен в себе. Он не знает, удалось ли ему провести погоню. Я хотел усилить его неуверенность до той точки, после которой Невидимка начнет ошибаться.

– Того самого загадочного киллера? – возбужденно прошептала гномка. – Теневика-снайпера?

А неплохо осведомлены репортеры криминальной хроники!

– Того самого, – кивнул я. – Это его работа, без сомнения.

– Пуля из серебра и железа? – деловито переспросила Хельга, с бешеной скоростью чирикая карандашом. Как она потом будет разбирать эти каракули – ума не приложу. Есть заклятье, позволяющее разделять слои надписей, но я не слышал, чтобы его адаптировали к рунике.

– Его фирменный знак, – ответил я.

– О-о! – протянула гномка уважительно. – И откуда у вас такая уверенность?

Я вкратце обрисовал версию следствия – то есть те шаткие умозаключения, что пришли мне в голову вчера по дороге с работы. Хельга Торнсдотир кивала, но понять, что она думает на самом деле, по ее квадратному лицу было совершенно невозможно.

– Что-то в этом есть, – снисходительно признала она, когда я закончил. – А вы не думали, что вам самому может грозить опасность?

– В голову не приходило, – честно признался я. – Не будет меня – поставят кого-нибудь другого расследовать.

– Но вы, по сути, объявили охоту на Невидимку, – гнула свое гномка. – Не опасаетесь его мести?

– Он не мстителен, – ответил я. – И не убивает зря. Мы можем с уверенностью приписать ему восемь эпизодов. Всякий раз он прицельно убирал свою мишень. И всякий раз это были типы, замазанные в криминале до кончиков ушей.

– Парамонов тоже? – хитро прищурилась гномка.

– Нет, – поправился я. – Это исключение.

– Подтверждающее правила?

– Тоже нет.

На несколько секунд над столом повисла тишина.

– И каковы же будут ваши дальнейшие действия? – деловито поинтересовалась гномка.

– Поговорить с вашим... Варсонофием Нилычем, – напомнил я. – А потом – ворошить наследство Парамонова.

Как и предсказывала моя агрессивная собеседница, Варсонофий Нилович Петров освободился только через десять минут. Все это время я упрямо торчал под его дверями, пристальным волчьим взглядом доводя секретаршу – старого строечного образца грымзу, тогда их еще брали, чтобы работать – до нервного припадка и мужественно отражая атаки ленивых газетеров, почуявших запах халявного репортажа. Будучи человеком немного честным, я их отправлял к Ольге-Хельге за разъяснениями; борзописцы куксились.

Главред «Светской жизни» оказался человеком совсем не светской внешности. Впрочем, вы же не станете требовать от директора монопольки регулярно посещать протрезвитель, верно? Нужен был наметанный глаз сыщика, чтобы определить в потрепанном камзоле редактора продукцию небезызвестного Урмановского дома, из чего следовало, что Снофнилыч – данное сотрудниками прозвище подходило этому немолодому, хитроватому даже на вид человеку как нельзя лучше – в средствах стеснен не был, а следить за собою полагал, вероятно, попросту излишним.

– Итак, Валентин... эээ... – начал Снофнилыч, едва я переступил порог его кабинета.

– Павлович, – просветил его я, усаживаясь без приглашения. – Но лучше всего – господство Зорин. – Я на всякий случай по новой блеснул корочкой.

– Ну что же, – вздохнул главред и почесал за ухом. – Если вы по делу Парамонова...

– Только не надо, Варсонофий Нилыч, заверять меня, будто вы ничего не можете сообщить следствию, – перебил его я. – В основных чертах меня просветили ваши сотрудники... но, как я понял, брат... э, господин Парамонов был в вашей конторе на особом положении?

Главред неохотно кивнул.

– Можно сказать и так, – промямлил он. – Отчитывался он только передо мной... Да ну его к лешему! – внезапно озлился старик. – Ни перед кем он, скотина, не отчитывался! Придет, поскандалит, репортаж выложит на стол... и опять пропадет.

Я сочувственно похмыкал.

– Одно в нем хорошо было – как часы работал, – без охоты признал Снофнилыч. – Каждый четверг... Не было еще, чтобы к сдаче опоздал. Только... – Он вздохнул. – М-да.

У меня создалось почему-то явственное ощущение, что место парамоновского репортажа на этой неделе займет парамоновский же некролог.

– В четверг, значит... – повторил я. Давно замечал за собой дурацкую привычку – повторяюсь, когда сказать нечего, а разговор продолжать надо. – Скажите, а когда покойник, – при этом слове Снофнилыча передернуло, – брался за какую-то тему... он ведь не одну статью по ней писал?

– Разумеется, – слегка обиженно отозвался главред. – Прорабатывал от и до... и потом еще мог вспомнить – через полгода, через год... У него дома ба-альшой архив хранился.

– Как вам кажется... – Я запнулся, подбирая слова. – Давно ли господин Парамонов не выдавал свежих сенсаций?

– Ну... – Снофнилыч, нельзя не отдать ему должное, задумался. – На мой взгляд, как раз время пришло. Да и сам он намекал на что-то такое. С этими своими командировками...

– Куда? – Я ухватился за последнее слово, как бульдог.

Главред пожал плечами.

– В точности сказать не могу. Куда-то... в Биармию, кажется. Или дальше.

– Выяснить никак нельзя?

Снофнилыч щелкнул по селектору. По исцарапанной хромированной поверхности побежали разводы.

– Олимпиада Даниловна, поднимите, пожалуйста, последние чеки Парамонова, – пробурчал главред, и импровизированное зеркальце померкло.

– Сейчас выясним, – пояснил он мне.

– Но что за сенсацию держал в рукаве Парамонов, не знали даже вы? – решил я уточнить.

– Даже я, – кивнул Снофнилыч. – Володя ради нее решился даже придержать статью о никелевом деле... слышали?

– Слышали, – неопределенно отозвался я, едва не подавившись. До меня не сразу дошло, что «Володя» и есть Парамонов В. С.

Слава богу, главред «Светской жизни» не стал интересоваться, отчего это расследование по вышеупомянутому делу, уже не раз с большой помпой открывавшееся и так же часто спускавшееся на тормозах, до сих пор не движется, хотя его сотрудник – о мертвых ibi bene – уже разжевал и положил на стол все потребные и непотребные улики. Мне, случалось, задавали и более идиотские вопросы.

Но если Парамонов решил слезть с заезженного никелированного конька... значит, и вправду подыскал себе скакуна покрепче.

В дверь постучали.

– Да, Олимпиада Даниловна! – бросил главред.

– Вот, Варсонофий Нилыч, – проговорила крашеная блондинка средних лет, цепляясь за увесистую папку. – Последние чеки Парамонова, как вы и просили.

– Нет, нет! – Снофнилыч возмущенно замахал руками. – Я просил поднять, а не принести! Вот, господин благочинный интересуется, куда Володя в последний раз ездил.

– Посмотрим... – Бухгалтерша проворно, как белка, зашуршала листами. – Так... Пермь, Нижнекамск, Оркск, снова Пермь... Вот.

– Действительно, Биармия, – развел руками Снофнилыч. – Если надо...

– Нет, нет, – успокоил я крашеную Олимпиаду, изготовившуюся уже грудью защищать драгоценную папку. – Если придется использовать ваши документы в качестве вещественных улик, мы придем с запросом и ордером. Благодарю вас за содействие. Если что-то вспомните – звоните.

Я небрежно черкнул на зеленом бумажном квадратике номер нашего отдела и вышел.

– Ну что? – Уже наученный опытом, я опустил взгляд. Хельга Аведрис выжидающе поглядывала на меня, запрокинув голову. – Есть результаты?

– Предварительные, – сладенько улыбнулся я.

– Не верю, – отрубила гномка. – Не мог Снофнилыч вас вывести на Невидимку, хоть...

– А кто вам сказал, что меня сейчас интересовал Невидимка? – ласково поинтересовался я. – Невидимку мы поймаем и без того – слишком он наследил в деле Парамонова. Я ищу того, кто сделал заказ.

– И найдете? – с ехидцей спросила Хельга.

– Вряд ли, – признался я. – Но если не искать – не найду точно.

Выходя из старинного особняка, где размещалась редакция, я глянул на часы у входа и присвистнул. Неужели я столько проваландался? Ну да – пока утром заехал в участок, отметился-расписался, потом – дом Парамонова, потом сюда... Велика Белокаменная, что ни говори, и даже порталы не спасают. Я прикинул, что обернуться до семи часов в участок, а потом еще к «Ательстану» на другой конец города не успею. Поэтому, найдя не разбитое еще хулиганами платное зеркало, я позвонил Смазлику, чтобы тот отметился за меня, а сам, перехватив с уличного лотка пару пирожков и кружку сбитня (да, я понимаю, что жрать перед походом в ресторан – дурной тон, но, во-первых, у меня с утра во рту росинки маковой не было, а во-вторых, пирожки дешевле), отправился прямо на свидание.

По дороге в кабак мне пришло в голову, что если уж я иду на выступление госпожи Валевич, то не худо было бы прихватить букет, и я бодро завертел головой в поисках цветочного ларька.

Ларьков, обычно усеивающих улицы нашей столицы вокруг порталов, точно поганки, сейчас, как назло, не было видно. Зато внимание мое привлекла неброская вывеска, исполненная золотой вязью, стилизованной под эльфийские тенгвы. За витриной колыхались причудливые и даже на вид очень дорогие орхидеи.

Я поколебался немного и, решив, что шанс встретить орка-цветочника близок к нулю, зашел.

В магазинчике было темновато. Благоухали розы всех цветов радуги – я готов был поклясться, что заметил зеленые, – колыхались пышные, точно купчихи, головки пионов, трепетали лиловые лепестки ирисов, таинственно склонялись над прилавком огненные птицы каких-то бромелиад.

– Сударь?

Я обернулся. В тени усыпанного алыми цветами деревца в кадке стоял невысокий – для своего народа – эльф лет двухсот от роду.

– Желаете подобрать букет, – утвердительно бросил див, окинув меня оценивающим взглядом.

Я кивнул.

– Для дамы? – В его мелодичном голосе отчетливо слышался акцент – не эльфийский, сглатывающий шипящие, а другой.

Я кивнул снова.

– Молодой? – Кивок. – Близко знакомой? – Я помотал головой.

– В таком случае... – Эльф явственно призадумался. – Да.

Одним скользящим движением, какому позавидовал бы Нижинский, он очутился за прилавком и выдернул из огромной охапки роз в посеребренном ведре одну-единственную белую розочку на недлинном стебле.

– Вот так, – с удовлетворением объявил он, подставляя розу под луч света, по какому-то капризу оптики пробивавшийся сквозь заставленную букетами витрину.

Роза была совершенна. Привозные цветы срезают еще нераспустившимися, и наружные лепестки роз сохраняют неприятный зеленоватый оттенок. Эта же была непорочно-бела, как снег, как фата невесты или покров Богородицы. При виде такой чистоты хотелось покаяться в грехах, совершить что-нибудь благородное... руки хотя бы вымыть...

– А теперь займемся обрамлением, – промолвил эльф. Длиннопалая ладонь его зависла на миг над одной вазой, метнулась к другой и зависла снова, точно капризная бабочка.

– Э-э... – робко вмешался я. – Простите, а одной розы мало не будет?

– Дарить женщинам охапки цветов – это пережиток дикости, – авторитетно заявил эльф. – Вполне достаточно одного... совершенного... в сочетании с декоративной зеленью, разумеется.