Ангелы-хранители Кунц Дин

6

В воскресенье вечером Трэвис, чувствовавший приятную усталость после длинного дня в Солванге, искренне считал, что уснет, не успев даже положить голову на подушку, но не тут-то было. Он никак не мог перестать думать о Норе Девон. О ее серых с зелеными крапинками глазах. Блестящих черных волосах. Изящной тонкой шее. Музыкальном смехе. Нежном изгибе улыбающихся губ.

Эйнштейн лежал на полу в серебристой полоске просачивающегося сквозь окно лунного сияния. Но когда Трэвис битый час проворочался с боку на бок, ретривер забрался в кровать и положил тяжелую голову и лапы ему на грудь.

– Эйнштейн, она такая милая. Я еще никогда в жизни не встречал таких милых и приятных людей. – (Собака молчала.) – И она такая умная. У нее очень острый ум, о чем она даже не догадывается. Она замечает даже то, на что я не обращаю внимания. Она видит все вещи в чудесном свете. Когда я с ней, то смотрю на мир ее глазами. И он кажется мне новым и удивительным.

Эйнштейн лежал смирно, но не спал. Он внимательно слушал.

– Когда я думаю о том, что эта жизненная энергия, этот ум, эта любовь к жизни целых тридцать лет безжалостно подавлялись, мне хочется плакать. Тридцать лет в старом мрачном доме. Господи! Но когда я думаю, что за тридцать лет она сумела не озлобиться, мне хочется ее обнять и сказать ей, какая она невероятная женщина, какая сильная, отважная и невероятная женщина.

Пес не двигался и не издавал ни звука.

Трэвиса внезапно пронзило яркое воспоминание: приятный запах шампуня от волос Норы, когда он случайно прижался к ней перед витриной картинной галереи. Он сделал глубокий вдох и, казалось, снова почувствовал пленительный запах, отчего сердце вдруг забилось сильнее.

– Чтоб мне провалиться! – воскликнул Трэвис. – Мы знакомы всего несколько дней, но я, похоже, влюбился!

Эйнштейн поднял голову и тявкнул, словно желая сказать, что наконец-то Трэвис все понял, и что это он, Эйнштейн, свел их вместе, и он гордится собой, и все это было лишь частью грандиозного замысла, поэтому Трэвис должен прекратить дергаться и начать радоваться жизни.

Наверное, еще не меньше часа Трэвис говорил о Норе, о ее красоте, грациозности, мелодичном голосе, уникальном взгляде на жизнь и необычном складе ума. Эйнштейн слушал его очень внимательно, с неподдельным интересом, что было свидетельством подлинной и искренней дружбы. За этот час Трэвис буквально ожил и воспрянул духом. Он уже не надеялся, что сможет снова кого-нибудь полюбить. Тем более так сильно. Ведь еще неделю назад он и не чаял победить вечное одиночество.

В конце концов усталость – физическая и эмоциональная – взяла верх, и Трэвис уснул. И, проснувшись посреди ночи, увидел слипающимися глазами, что Эйнштейн опять у окна. Ретривер положил лапы на подоконник и, прижавшись мордой к стеклу, напряженно вглядывался в темноту.

Трэвис почувствовал, что собака нервничает.

Но ему снилось, что он держит Нору за руку при свете полной луны. Ему не хотелось просыпаться, чтобы не разрушать сладостную фантазию.

7

В понедельник утром, двадцать четвертого мая, Лемюэль Джонсон и Клифф Сомс стояли в маленьком зоопарке, а точнее, в контактном зоопарке для детей в Ирвайн-парке, раскинувшемся вдоль восточной границы округа Ориндж. На небе ни облачка, солнце пригревало вовсю. Листья раскидистых дубов застыли в неподвижном воздухе, с ветки на ветку порхали птички, весело выводящие свои трели.

Двенадцать животных были убиты. И сейчас лежали окровавленными грудами.

Ночью кто-то – или что-то – перелез через ограждение вольеров и растерзал трех козлят, белохвостую олениху и ее новорожденного детеныша, двух павлинов, вислоухого кролика, овцу и двух ягнят.

Пони тоже погиб, хотя и не был растерзан. Очевидно, он умер от страха, когда бросался на ограждение в бесплодной попытке ускользнуть от хищника, напавшего на других животных. И теперь пони лежал на боку с неестественно вывернутой шеей.

Кабаны не пострадали. С хриплым сопением они обнюхивали пыльную землю вокруг своего корыта в загоне, пытаясь отыскать завалявшиеся кусочки корма.

В отличие от кабанов остальные животные были смертельно напуганы.

Служащие парка, тоже смертельно напуганные, сгрудившись возле оранжевого грузовика администрации округа Ориндж, беседовали с двумя представителями службы контроля за животными и с молодым бородатым биологом из Калифорнийского управления дикой природы.

Лем, присев на корточки возле несчастного олененка, изучал раны у него на шее до тех пор, пока хватало сил выдерживать вонь. Однако источником неприятных запахов были не только сами мертвые животные. Убийца, очевидно, испражнялся на тела своих жертв и обливал их мочой, совсем как в хижине Далберга.

Прижав к носу платок, чтобы не дышать зловонными испарениями, Лем направился к мертвому павлину. У птицы была оторвана голова и одна нога. Оба крыла сломаны, радужные перья слиплись от крови.

– Сэр, – позвал Лема Клифф Сомс, находившийся в соседнем вольере.

Оставив павлина, Лем нашел служебный проход в соседний загон и присоединился к Клиффу, который стоял возле мертвой овцы.

Вокруг с голодным жужжанием роились мухи. Они садились на труп овцы и тотчас же взлетали, когда их пытались отогнать.

Клифф был бледным как полотно, хотя и не в таком шоковом состоянии, как тогда, в прошлую пятницу, в хижине Далберга. Возможно, эта кровавая бойня потрясла его не настолько сильно, поскольку жертвами на сей раз были не люди, а животные. А возможно, Клифф уже морально подготовился к экстремальной жестокости противника.

– Вам лучше подойти с этой стороны, – сказал Клифф, сидевший на корточках возле овцы.

Лем обошел труп овцы и присел рядом с помощником. И хотя голова овцы находилась в тени нависавших над загоном ветвей дуба, Лем увидел, что правый глаз овцы был вырван.

Клифф без комментариев палкой приподнял с земли голову овцы, продемонстрировав Лему и пустую левую глазницу животного.

Тучи мух над головой постепенно сгущались.

– Похоже, это наш беглец. Все сходится, – заметил Лем.

Клифф отодвинул от лица носовой платок.

– А что вы на это скажете? – Он подвел Лема к трем мертвым животным – двум ягнятам и козленку. У них были вырваны глаза. – Я бы сказал, тут и спорить не о чем. Проклятая тварь в прошлый вторник ночью убила Далберга, затем пять дней бродила по предгорьям и каньонам, занимаясь…

– Чем?

– А бог ее знает! Но прошлой ночью явно объявилась здесь.

Лем вытер носовым платком пот с лица:

– Мы всего в нескольких милях к северо-северо-западу от хижины Далберга. – (Клифф кивнул.) – И как, по-твоему, куда направляется этот монстр? – (Клифф пожал плечами.) – Нам нипочем не узнать, куда он собрался. Мы не способны предугадать ход его мыслей, потому что не знаем, как именно он мыслит. Придется молить Бога, чтобы он оставался здесь, в относительно малонаселенной части округа. Мне даже страшно представить, что может случиться, если ему взбредет в голову направиться в восточные предместья вроде Ориндж-Парк-Эйкерс или Вилла-Парк.

На обратном пути Лем бросил взгляд на мертвого кролика. Мухи так плотно его облепили, что стали похожи на дрожащий на ветру кусок черной ткани, которую набросили на труп.

Восемь часов спустя, в семь вечера того же понедельника, Лем подошел к трибуне конференц-зала на территории авиабазы морской пехоты в Эль-Торо. Он наклонился к микрофону, постучал по нему пальцем – проверить, что он работает, и, услышав отчетливый глухой звук, сказал:

– Господа, прошу внимания.

Сто мужчин сидели на складных металлических стульях. Все как на подбор молодые, хорошо сложенные, пышущие здоровьем, лучшие из лучших – разведка морской пехоты. Пять взводов, состоящих из двух отделений, были переброшены из Кэмп-Пендлтона и других калифорнийских баз ВМС. Большинство из них принимали участие в прочесывании предгорий Санта-Аны в прошлую среду и четверг в поисках беглецов из «Банодайна».

Они продолжали операцию и только что вернулись после целого дня поисков в горах и каньонах, успев сменить военную форму на гражданскую одежду. Чтобы обмануть репортеров и местные власти, они прибыли на обычных седанах, пикапах и джипах в различные точки по периметру зоны поисков. После чего углубились в лес группами из трех-четырех человек, одетых как обычные туристы: в джинсы или штаны-хаки из «Банана репаблик», футболки и рубашки в стиле сафари, в бейсболки «Доджерс», «Будвайзер», «Джон Дир» или в ковбойские шляпы. Все вооружены мощными пистолетами, которые при встрече с настоящими туристами или представителями местных властей можно было спрятать в нейлоновые рюкзаки или под просторными футболками; в пенопластовых кулерах лежали пистолеты-пулеметы «узи», необходимые в случае неожиданного столкновения с противником.

Каждый человек в этом зале подписал обязательство о неразглашении данных об операции, в случае нарушения которого виновному грозило продолжительное тюремное заключение. Он знали, на кого предстоит охотиться, хотя, как подозревал Лем, не все верили в существование подобного существа. Некоторые явно дрейфили, но другие, особенно те, кто участвовал в операциях в Ливане и Центральной Америке, были достаточно хорошо знакомы со смертью и различными ужасами, чтобы спокойно воспринимать характер намеченной жертвы. Несколько ветеранов еще застали последний год войны во Вьетнаме, а потому считали эту миссию легкой прогулкой. Так или иначе, все они были бравыми ребятами и относились с осторожным уважением к необычному врагу, которого преследовали. И если Аутсайдера можно было найти, они непременно его найдут.

И вот теперь, когда Лем попросил тишины, морпехи тотчас же замолчали.

– Генерал Хотчкисс говорит, вы провели там очередной бесплодный день. И я понимаю, что вы расстроены не меньше, чем я. Вы уже шесть дней работаете в условиях пересеченной местности, и очень устали, и, естественно, задаете вопрос, как долго это еще продлится. Что ж, мы будем продолжать поиски до тех пор, пока не засечем беглеца, пока не загоним Аутсайдера в угол и не убьем его. Пока он на свободе, другого пути остановить его не имеется. Не имеется. – (Никто из сотни присутствовавших мужчин не проявил даже тени неудовольствия.) – И прошу не забывать, что мы также ищем собаку.

Наверное, каждый человек в этом зале в глубине души надеялся, что именно он найдет собаку, а встретиться с Аутсайдером придется кому-нибудь другому.

– В среду сюда прибудут еще четыре взвода разведки морской пехоты с отдаленных баз, которые будут работать с вами посменно, чтобы вы могли пару дней отдохнуть. Но завтра утром вы снова отправитесь на дело, причем зона поисков будет определена по-другому, – продолжил Лем и начал водить указкой по карте округа, вывешенной на стене за кафедрой. – Мы сдвигаемся на северо-северо-запад, в холмы и каньоны вокруг Ирвайн-парка. – Лем рассказал о бойне в контактном зоопарке и подробно описал состояние тел убитых животных, поскольку не хотел, чтобы участники поисков расслаблялись. – То, что случилось с животными из зоопарка, может случиться с любым из вас, если вы потеряете бдительность не в том месте и не в то время.

Сто мужчин смотрели на него очень внимательно и серьезно, и в их глазах Лем увидел сто разных отражений собственного страха.

8

Во вторник ночью, двадцать пятого мая, Трейси Ли Кишан не могла уснуть. Трейси находилась в состоянии крайнего возбуждения. Ей казалось, что еще немного – и она буквально взорвется. Она представляла себя одуванчиком, легким шариком белых пушинок. Один-единственный порыв ветра – и пушинки разлетятся во все уголки земли, а она, Трейси Кишан, перестанет существовать, уничтожив себя слишком сильным волнением.

Для тринадцатилетнего подростка Трейси обладала на редкость богатым воображением.

Лежа в постели в темной комнате, Трейси даже не нужно было закрывать глаза, чтобы представить, как она на лошади, а точнее, на своем гнедом жеребце по кличке Гудхарт мчится по ипподрому: мелькают барьеры, все остальные лошади далеко позади, финишная линия менее чем в ста ярдах впереди, восхищенные зрители на трибунах взрываются ликующими криками…

В школе Трейси обычно получала хорошие отметки, но не потому, что была прилежной ученицей, а потому, что учеба давалась ей на редкость легко и она хорошо успевала, не прикладывая к этому особых усилий. Впрочем, школа не слишком волновала девочку. Трейси была стройной блондинкой с глазами цвета ясного летнего неба, очень хорошенькой, у мальчиков она имела бешеный успех, хотя мальчики интересовали ее не больше, чем учеба в школе, по крайней мере сейчас, хотя все ее подружки настолько зациклились на сексе, настолько были поглощены этой темой, что до смерти надоели Трейси.

Единственное, что действительно любила Трейси – любила глубоко, страстно, самозабвенно, – были лошади, породистые скакуны. Трейси с пяти лет собирала фотографии лошадей, а с семи лет уже брала уроки верховой езды, хотя родители долго не могли позволить себе купить дочери лошадь. Однако в последние два года бизнес отца пошел в гору, и два месяца назад семья переехала в Ориндж-Парк-Эйкерс, где многие держали лошадей и было достаточно лошадиных троп. За домом родителей Трейси, в дальнем конце участка, имелась конюшня на шесть лошадей, хотя только одно стойло было занято. И вот сегодня, двадцать пятого мая, в день неземного блаженства, в день, который навечно останется в сердце Трейси Кишан, в день, когда она поверила, что Бог действительно есть, Трейси подарили собственную лошадь – великолепного, прекрасного, несравненного Гудхарта.

Итак, Трейси не могла уснуть. Она легла в постель в десять, но к полуночи сна по-прежнему не было ни в одном глазу. И вот в час ночи, когда уже наступила среда, Трейси поняла, что больше ни секунды не может оставаться в кровати. Нет, она должна была отправиться на конюшню и посмотреть на Гудхарта. Убедиться, что с ним все в порядке. Убедиться, что ему удобно в его новом доме. Убедиться, что Гудхарт действительно существует.

Откинув простыню и тонкое одеяло, Трейси вылезла из постели. На Трейси были лишь трусики и футболка с эмблемой ипподрома «Санта-Анита-Парк». Поэтому девочка натянула джинсы и сунула босые ноги в кроссовки «Найк».

Она медленно, очень тихо повернула ручку двери и вышла в коридор, оставив дверь открытой.

В доме было темно и тихо. Родители и Бобби, девятилетний брат Трейси, крепко спали.

Не включая света и полагаясь лишь на лунный, струившийся сквозь большие окна, Трейси прошла по коридору в гостиную, а оттуда – в столовую.

На кухне Трейси выдвинула ящик углового шкафа с кухонными принадлежностями и вытащила оттуда карманный фонарик, затем открыла заднюю дверь и вышла во внутренний дворик, осторожно закрыв ее за собой и не включая фонарик.

Весенняя ночь была прохладной, но не холодной. Редкие облака, посеребренные луной, плыли по ночному небу, словно галеоны под белыми парусами, и Трейси немножко постояла, глядя на звезды, чтобы насладиться моментом. Несмотря на растущее нетерпение, ей хотелось впитать в себя каждую деталь этой особенной ночи. Ведь что ни говори, это будет ее первое свидание наедине с гордым и благородным Гудхартом. И, оставшись вдвоем, они смогут поделиться своими мечтами о будущем.

Трейси прошла через двор, обогнула бассейн, где в мелкой ряби хлорированной воды деликатно отражалась луна, и ступила на полого спускающуюся вниз лужайку. Мокрая от росы трава мерцала в танцующих лунных лучах.

Слева и справа границы участка были обозначены низким белым деревянным штакетником, тускло светящимся в лунном свете. За штакетником находились соседние владения – некоторые площадью не меньше акра, некоторые размером с участок Кишанов. Ориндж-Парк-Эйкерс накрыла ночная тишина, нарушаемая стрекотом сверчков и кваканьем лягушек.

Трейси медленно шла к расположенной в конце двора конюшне, размышляя о том триумфальном будущем, которое ждало их с Гудхартом. Он был призером скачек в «Санта-Анита-Парк», «Дель-Мар», «Голливуд-Парк» и на других ипподромах Калифорнии, но получил травму и не мог больше принимать участие в скачках. Однако его можно было использовать как племенного жеребца, и Трейси не сомневалась, что он сможет стать производителем чемпионов. Через две недели в конюшне планировалось поселить двух кобыл, а затем отправить всех лошадей на племенную ферму, где Гудхарт осеменит кобыл. После чего все трое вернутся в конюшню, и Трейси о них позаботится. На следующий год на свет появятся два здоровых жеребенка, с которыми будет заниматься тренер, живущий достаточно близко от Кишанов, чтобы Трейси могла навещать, помогать тренировать своих питомцев, учиться всему, что нужно знать для воспитания чемпиона, а потом… а потом она, Трейси, и отпрыск Гудхарта войдут в историю скачек, о да, она была абсолютно уверена, что они войдут в историю скачек…

Ее фантазии прервались на самом интересном месте, когда футах в сорока от конюшни Трейси наступила на что-то скользкое, кашеобразное, едва не упав. Навозом вроде не пахло, и тем не менее Трейси решила, что это Гудхарт навалил кучу, когда вчера вечером его выпускали во двор. Почувствовав себя неуклюжей дурой, Трейси включила фонарик, направила луч на землю, но вместо кучи навоза обнаружила останки безжалостно растерзанного кота.

Фыркнув от отвращения, Трейси тотчас же выключила фонарик.

В округе было полным-полно котов, отчасти потому, что они помогали регулировать популяцию мышей вокруг конюшен. Правда, койоты с расположенных на востоке холмов и каньонов постоянно устраивали набеги в поисках добычи. И хотя коты были проворными животными, иногда койоты оказывались проворнее, и поначалу Трейси решила, что какой-то койот подрылся под изгородь или перепрыгнул через нее и поймал невезучую кошку, возможно охотившуюся на грызунов.

Однако койот наверняка сожрал бы кошку целиком, оставив лишь кончик хвоста и клочок-другой меха, поскольку койоты были скорее обжорами, нежели лакомками, и отличались чудовищным аппетитом. Койот мог утащить кошку куда-нибудь подальше, чтобы насытиться без помех. Но эта кошка, похоже, не была съедена даже наполовину, а скорее просто разодрана в клочья, как будто что-то или кто-то убил ее ради извращенного удовольствия разорвать на части…

Трейси содрогнулась.

И вспомнила слухи насчет контактного зоопарка.

Два дня назад кто-то убил несколько животных в клетках маленького контактного зоопарка в Ирвайн-парке, расположенном всего в паре миль отсюда. Скорее всего, накачавшиеся наркотиками вандалы. Психи на свободе. Собственно, о жестоком убийстве в зоопарке ходили лишь слухи, которые никто не мог подтвердить, но, судя по всему, слухи эти не были лишены основания. Кое-кто из ребят вчера после школы отправился на велосипедах в парк. Изувеченных трупов они не видели, но доложили о том, что в вольерах, похоже, было меньше животных, чем обычно. Шотландского пони ребята точно не обнаружили. Однако служители парка оказались крайне неразговорчивыми и на вопросы не отвечали.

У Трейси возникла мысль, что, быть может, те же самые психи орудуют в окрестностях Ориндж-Парк-Эйкерс, убивая кошек и других домашних питомцев, что реально пугало и вызывало отвращение. Итак, если люди способны сойти с ума, начав убивать кошек исключительно ради забавы, то кто помешает им окончательно свихнуться и приняться за лошадей?

Трейси подумала о Гудхарте, стоявшем один-одинешенек в своем стойле, и ее пронзило острое чувство страха. Она даже на секунду оцепенела.

А ночь вокруг показалась Трейси даже тише, чем раньше.

Впрочем, ночь действительно стала тише. Сверчки прекратили верещать. Лягушки больше не квакали.

Облака-галеоны, похоже, бросили в небе якорь, а ночь застыла в бледном сиянии луны.

В кустах кто-то был.

Большую часть этого огромного участка занимала просторная лужайка, но кое-где виднелись красиво организованные группы деревьев, в основном терминалии и палисандровые деревья, ну и парочка коралловых деревьев, а также клумбы с азалиями, кусты сирени и жимолости.

Трейси отчетливо слышала треск в кустах, словно кто-то торопливо, не разбирая пути, сквозь них продирался. Но когда Трейси включила фонарик и обвела лучом ближайшие заросли, то абсолютно ничего не обнаружила.

Ночь снова притихла.

Замолкла.

Выжидающе.

И Трейси уже начала было подумывать о том, чтобы вернуться домой, разбудить отца и попросить его проверить, в чем дело, или лечь в постель, а утром самой разобраться в ситуации. Но что, если это просто засевший в кустах койот? Тогда Трейси ничего не грозит. И хотя голодный койот способен напасть даже на маленького ребенка, он вряд ли рискнет напасть на подростка. Ну а кроме того, Трейси так волновалась за своего благородного Гудхарта, что не могла терять ни минуты. Ей нужно было срочно удостовериться, что с ним все в порядке.

Подсвечивая себе под ноги фонариком, чтобы, не дай бог, не наступить на разбросанных кругом дохлых кошек, Трейси направилась к конюшне. Но, не успев сделать и несколько шагов, снова услышала треск ветвей, а что еще хуже – жуткое рычание. Трейси еще не приходилось слышать, чтобы животные издавали столь страшные звуки.

Трейси повернула назад, вероятно собираясь бежать в сторону дома, но там, в конюшне, Гудхарт пронзительно заржал, словно от страха, и лягнул деревянную обшивку стойла. И Трейси живо представила себе, как к Гудхарту подбирается злобный психопат, вооруженный жуткими орудиями пыток. Опасение за собственное благополучие вытеснил страх, что с ее ненаглядным производителем чемпионов может случиться нечто ужасное, и Трейси со всех ног кинулась его спасать.

Несчастный Гудхарт принялся брыкаться с еще большим остервенением. Он непрерывно бил копытами, барабаня по стенам, и ночь, казалось, огласило эхо грядущей грозы.

Трейси была примерно в пятнадцати ярдах от конюшни, когда за ее спиной снова раздался этот странный утробный рык, и девочка поняла, что этот некто нацелился на нее, собираясь напасть сзади. Трейси поскользнулась на влажной траве и, закружившись на месте, подняла фонарик.

На Трейси неслось существо, которое определенно было порождением ада. Оно издавало странные вопли, полные безумия и ярости.

Несмотря на свет фонарика, Трейси не удалось толком разглядеть нападавшего. Луч отклонился в сторону, луна зашла за облака, темнота сгустилась, омерзительный зверь двигался очень быстро, а Трейси была слишком напугана и не могла до конца осознать, что именно предстало перед ее глазами. Тем не менее она увидела достаточно, чтобы понять, что раньше ей такого еще не доводилось видеть. Трейси показалось, будто она видела черную бесформенную голову с асимметричными впадинами и выпуклостями, гигантские челюсти, набитые острыми кривыми зубами, янтарные глаза, сверкавшие в свете фонарика, совсем как кошачьи или собачьи глаза – в свете фар.

Трейси завизжала.

Существо, издав очередной пронзительный вопль, прыгнуло на Трейси.

Оно врезалось в девочку с такой силой, что едва не вышибло из нее дух. Фонарик выпал из рук и покатился по лужайке. Трейси упала, и чудовище прыгнуло сверху, и они покатились по лужайке в сторону конюшни. Трейси, почувствовав, как острые когти вонзились в правую половину ее тела, принялась отчаянно молотить мерзкое существо маленькими кулачками. Разинутая пасть была у самого лица Трейси, и она чувствовала на себе зловонное дыхание зверя, чувствовала запах крови и гнили, а что еще хуже, она чувствовала, что мерзкая тварь вот-вот вцепится ей в горло, и подумала: «Я труп. Боже мой, оно собирается меня убить! Я труп, совсем как та кошка». И она, несомненно, погибла бы уже через пару секунд, если бы Гудхарт, теперь меньше чем в пятнадцати футах от них, не вышиб створку запертой двери стойла и в панике не кинулся бы прямо на них.

Увидев это порождение ночных кошмаров, жеребец заржал и встал на дыбы, словно собираясь затоптать зверя и лежащую под ним Трейси.

Напавший на Трейси монстр снова пронзительно завопил, правда, на сей раз не от ярости, а скорее от страха и удивления. Выпустив Трейси, он перекатился на бок, чтобы не попасть под копыта.

Копыта Гудхарта врезались в землю буквально в нескольких дюймах от головы Трейси, после чего жеребец снова встал на дыбы, перебирая передними ногами, и Трейси поняла, что обезумевший от страха конь может ненароком размозжить ей голову. Трейси бросилась в сторону от лошади и подальше от зверя с янтарными глазами, скрывшегося в темноте за конюшней.

Гудхарт снова встал на дыбы и заржал, Трейси отчаянно завизжала, и все собаки в округе завыли. Тут в доме зажегся свет, и в душе Трейси затеплился огонек надежды на спасение. И все же девочка чувствовала, что нападавший так просто не сдастся и что он уже кружит вокруг испуганного жеребца, пытаясь до нее добраться. Трейси слышала, как монстр глухо рычит, брызгая слюной, и поняла, что зверь наверняка не даст ей добежать до стоявшего вдалеке дома. Тогда она решила пробраться к конюшне, к пустующему стойлу. Она бежала и монотонно приговаривала:

– Господи Иисусе, Господи Иисусе, Господи Иисусе!..

Обе створки двери конюшни голландской системы были заперты на щеколду. Еще одна щеколда соединяла дверь с дверной рамой. Трейси отодвинула эту вторую щеколду, открыла дверь, шмыгнула в пахнущую сеном темноту, закрыла за собой дверь и изо всех сил потянула ее на себя, поскольку дверь не запиралась изнутри.

И буквально секундой позже монстр врезался в дальнюю створку, пытаясь ее вышибить, но мешала дверная рама. Дверь открывалась только наружу, и Трейси надеялась, что существу с янтарными глазами не хватит сообразительности понять, как устроена дверь.

Но ему хватило сообразительности…

Милостивый Боже на Небесах, ну почему, почему он не оказался настолько же тупым, насколько и безобразным?!

Врезавшись в дверь только два раза, он прекратил ее толкать, а наоборот, начал тянуть, едва не вырвав у Трейси из рук створку.

Девочка собралась было крикнуть, позвать на помощь, но ей нужна была каждая крупица сил, чтобы, упершись пятками, удерживать дверь. Дверь трещала и ходила ходуном в раме под напором демонического существа. К счастью, Гудхарт по-прежнему продолжал жалобно ржать от страха, а поскольку монстр тоже пронзительно кричал – в этом странном звуке было что-то от человека и что-то животного, – то отец Трейси наверняка должен был понять, где именно находится источник шума.

Дверь приоткрылась на несколько дюймов.

Трейси взвизгнула и потянула на себя дверь.

Нападавший тотчас же дернул дверь еще раз и, чуть-чуть ее приоткрыв, попытался расширить щель, тогда как Трейси отчаянно старалась закрыть дверь. Трейси явно проигрывала. Дверь приоткрылась на дюйм. Трейси увидела смутные очертания бесформенной морды. Острые зубы тускло светились в темноте. Янтарные глаза потемнели. Монстр зашипел и рыкнул на Трейси, его зловонное дыхание перебивало запах сена.

Всхлипывая от ужаса и отчаяния, Трейси из последних сил пыталась удержать дверь.

Но дверь приоткрылась еще на дюйм.

И еще на один.

Сердце Трейси так громко стучало, что заглушило первый выстрел дробовика. Она не была уверена, что именно услышала, пока второй выстрел не разорвал тишину ночи, и Трейси поняла, что отец, выбежав из дома, прихватил с собой дробовик 12-го калибра.

Дверь стойла захлопнулась прямо у Трейс перед носом – нападавший отпустил ее, испугавшись выстрелов. Трейси продолжала крепко держать створку.

Но потом девочка подумала, что папочка в этой суматохе обвинит во всем Гудхарта, решив, что конь взбесился или что-то типа того. И тогда она крикнула из конюшни:

– Только не стреляй в Гудхарта! Не стреляй в лошадь!

Больше никаких выстрелов не последовало, и Трейси сразу почувствовала себя глупо из-за того, что могла подумать, будто отец способен пристрелить Гудхарта. Папочка был очень осторожным человеком, особенно с заряженным оружием, и пока он не будет знать точно, что именно произошло, не позволит себе ничего, кроме предупредительных выстрелов. Скорее всего, папа просто разнес в щепки парочку кустов.

С Гудхартом, вероятно, все будет в порядке, а чудовище с янтарными глазами уже наверняка дало деру в предгорья, или в каньоны, или туда, откуда оно появилось…

Но что это был за чертов зверь?

А значит, суровое испытание, слава богу, уже позади!

Трейси услышала торопливые шаги и папин голос, выкрикивавший ее имя.

Она распахнула дверь стойла и увидела папу, бежавшего к ней в одних синих пижамных штанах, босиком, с дробовиком в руке. За папой, вооружившись фонарем, торопливо шла мама в коротенькой желтой ночнушке.

На пригорке, целый и невредимый, уже успокоившись, стоял Гудхарт, производитель будущих чемпионов.

При виде уцелевшего жеребца слезы облегчения хлынули из глаз Трейси. Шатаясь, она вышла из конюшни, чтобы посмотреть на коня поближе. Но уже после пары шагов нестерпимая боль обожгла огнем всю правую половину тела, внезапно закружилась голова. Трейси покачнулась, упала, приложила руку к правому боку, почувствовала что-то мокрое и поняла, что истекает кровью. А затем вспомнила о вонзившихся ей в бок когтях еще до того, как Гудхарт вырвался из стойла, вспугнув нападавшего, и словно со стороны услышала свой голос:

– Хорошая лошадка… какая хорошая лошадка…

Папа упал перед Трейси на колени:

– Детка, что, черт возьми, случилось?! Что с тобой такое?

Тем временем подоспела мама.