Ангелы-хранители Кунц Дин

9

В среду утром, в двадцать минут пятого, всего через несколько часов после нападения на дом Кишанов, Лемюэль Джонсон подошел к палате Трейси Кишан в больнице Святого Иосифа в городе Ориндже. Несмотря на проявленную оперативность, Лем обнаружил, что шериф Уолт Гейнс его опередил. Уолт стоял в коридоре, нависая над молодым врачом в зеленом хирургическом костюме и белом лабораторном халате, и, похоже, эти двое о чем-то спорили.

Кризисная команда АНБ держала под контролем все полицейские управления округа, включая полицейское управление города Ориндж, в зону ответственности которого входил дом Кишанов. Старший ночной смены кризисной команды позвонил Лему домой сообщить о происшествии, характер которого соответствовал профилю ожидаемых инцидентов, связанных с «Банодайном».

– Ты ведь уступил нам свои полномочия, – многозначительно произнес Лем, присоединившись к Уолту с доктором у закрытых дверей палаты.

– Возможно, данный случай не связан с тем делом.

– Ты прекрасно знаешь, что связан.

– В таком случае вы не выработали четких критериев.

– Выработали. Еще тогда в доме Кишанов, когда я разговаривал с твоими людьми.

– Ладно. Допустим, я просто наблюдатель.

– Бедная моя задница, – сказал Лем.

– А что не так с твоей задницей? – улыбнулся Уолт.

– Да у меня там сидит здоровенная заноза, и у нее даже имя имеется: Уолтер.

– Как интересно! – отозвался Уолт. – Оказывается, ты даешь имена своим занозам. Интересно, а головной или зубной боли ты тоже даешь имена?

– Да, у меня сейчас к тому же еще и сильная головная боль. И ее имя тоже Уолтер.

– Приятель, так и запутаться недолго. Лучше назови свой головняк Бертом, или Гарри, или как-нибудь еще.

Лем едва не расхохотался: он любил этого парня, но отлично знал, что, несмотря на их дружбу, Уолт воспользуется смехом друга как рычагом, чтобы снова влезть в это дело. Поэтому Лем сохранил каменное выражение лица, хотя Уолт наверняка знал, что Лема разбирает смех. Дурацкая игра, но им приходилось в нее играть.

Доктор Роджер Селбок внешне напоминал молодого Рода Стайгера. Когда Лем с Уолтом, увлекшись, перешли на повышенные тона, доктор нахмурился. В нем явно была некая властность, присущая Роду Стайгеру, поскольку этих нахмуренных бровей оказалось достаточно, чтобы успокоить друзей.

Селбок сказал, что сейчас девочку обследуют, ей обрабатывают раны и дают обезболивающее. Она очень устала. Доктор собирается ввести ей успокоительное, а потому не хочет, чтобы ей задавали вопросы, пусть даже самое высокое полицейское начальство.

Необходимость говорить шепотом, утренняя больничная тишина, запах дезинфекции в коридорах, проходящие мимо люди в белых халатах – от всего этого Лем чувствовал себя не в своей тарелке. Он неожиданно испугался, что девочка в худшем состоянии, чем ему говорили, и озвучил свое беспокойство Селбоку.

– Нет-нет. Она в приличной форме, – ответил доктор. – Я отправил ее родителей домой, чего никогда не стал бы делать, если бы у нас был повод для беспокойства. Левая сторона лица в ссадинах, под глазом синяк, но в принципе ничего страшного. На раны с правой стороны пришлось наложить тридцать два шва, поэтому сейчас для нас самое главное – свести к минимуму рубцы на теле, но девочке ничего не угрожает. Она пережила сильнейший испуг. Однако Трейси – умная девочка, очень уверенная в себе, и я не думаю, что у нее останется сильная психологическая травма. И тем не менее я не нахожу возможным подвергать ее сегодня допросу.

– Не допросу, – поправил доктора Лем. – Всего-навсего несколько вопросов.

– Пять минут, – добавил Уолт.

– Даже меньше, – сказал Лем.

Они дружно насели на Селбока, и доктор наконец сдался:

– Ну… вы ведь тоже делаете свою работу, и если вы обещаете, что не будете слишком сильно на нее давить…

– Я буду обращаться с ней, как с хрустальной вазой, – обещал Лем.

– Мы будем обращаться с ней, как с хрустальной вазой, – уточнил Уолт.

– И все же объясните мне… что, черт возьми, с ней приключилось!

– А разве она вам не сказала? – спросил Лем.

– Ну, она утверждает, будто на нее напал койот…

Лем удивился, впрочем так же как и Уолт. Быть может, в конце концов это дело вообще не связано со смертью Уэса Далберга и мертвыми животными в контактном зоопарке Ирвайн-парка.

– Однако, – продолжил врач, – ни один койот не станет нападать на кого-то размером с Трейси. Койоты представляют опасность только для очень маленьких детей. Да и раны не похожи на те, что может нанести койот.

– Насколько мне известно, отец девочки вспугнул нападавшего выстрелами из дробовика. А он знает, кто напал на девочку?

– Нет, – ответил Селбок. – В темноте невозможно было разглядеть, что именно там происходило. Поэтому он сделал два предупредительных выстрела в воздух. Говорит, что-то вихрем пронеслось через двор, перемахнуло через забор, но больше он ничего не видел. Говорит, Трейси сперва заявила, что это был бугимен, живший когда-то у нее в шкафу, но девочка явно бредила. Хотя лично мне она сказала, будто на нее напал койот. Итак… вы в курсе происходящего? Вы можете сообщить информацию, необходимую для лечения девочки?

– Я не могу, – ответил Уолт. – Но мистер Джонсон знает все о сложившейся ситуации.

– Большое тебе спасибо, – скривился Лем, на что Уолт лишь улыбнулся, затем Лем повернулся к Селбоку. – Доктор, прошу меня извинить, но я не вправе обсуждать это дело. В любом случае моя информация никак не повлияла бы на ход лечения Трейси Кишан.

Когда Лем с Уолтом наконец вошли в палату, оставив доктора Селбока хронометрировать в коридоре продолжительность посещения, они увидели хорошенькую тринадцатилетнюю девочку, всю в ссадинах и бледную как полотно. Девочка лежала в постели, до подбородка накрытая одеялом. Несмотря на обезболивающие таблетки, она был очень напряженной, даже взвинченной, и Лем с Уолтом сразу поняли, почему доктор собирался ввести ей успокоительное.

– Мне хотелось бы, чтобы ты ушел, – сказал Лем Уолту Гейнсу.

– Если бы все наши желания сбывались, мы каждый день ели бы на обед филе-миньон, – ответил Уолт. – Привет, Трейси. Я шериф Уолт Гейнс, а это Лемюэль Джонсон. Я в принципе очень милый, а вот Лем настоящий говнюк – так все говорят, – но не волнуйся, я буду держать его в узде и он будет у меня как шелковый. Хорошо?

Общими усилиями им удалось разговорить Трейси. И вот что они узнали. Трейси сказала доктору Селбоку, будто на нее напал койот, потому что, хотя это и было неправдой, она не надеялась убедить врача – или кого бы то ни было еще, – что на самом деле видела нечто совсем другое.

– Я боялась, они решат, будто я серьезно ударилась головой и у меня мозги съехали набекрень. Ведь тогда они меня продержат здесь гораздо дольше.

Лем присел на край кровати:

– Трейси, не волнуйся. Я точно не приму тебя за сумасшедшую. Кажется, я знаю, что именно ты могла видеть. И мне лишь нужно, чтобы ты это подтвердила.

Девочка удивленно посмотрела на Лема.

Уолт стоял в изножье кровати, словно внезапно оживший огромный игрушечный медведь, и умильно улыбался:

– Прежде чем потерять сознание, ты сказала своему папе, что на тебя напал бугимен, когда-то живший в твоем платяном шкафу.

– Он действительно был жутко безобразный, – тихо произнесла девочка. – Хотя, я догадываюсь, это было нечто другое.

– Расскажи мне, – попросил Лем.

Трейси посмотрела на Уолта, затем – на Лема и тяжело вздохнула:

– Нет, лучше вы сами скажите, что, по-вашему, я могла видеть, и, если это будет похоже на правду, я опишу вам все, что смогу вспомнить. Но я не собираюсь начинать первой. Вы точно решите, будто я чокнутая.

Лем посмотрел на Уолта с нескрываемым разочарованием, прекрасно понимая, что хочешь не хочешь, но придется раскрыть кое-какие факты этого дела.

Уолт ухмылялся.

Тогда Лем обратился к девочке:

– Желтые глаза.

Открыв от удивления рот, Трейси тотчас же напряглась:

– Да! Выходит, вы знаете, так? Вы знаете, что это было. – Трейси попыталась сесть, но сморщилась от боли, поскольку швы на ранах тотчас же натянулись, и девочка бессильно откинулась на подушки. – Что это было? Что это было?

– Трейси, – начал Лем, – я не имею права сказать тебе, что это было. Я подписал документ о неразглашении. И если я разглашу секретные сведения, то попаду в тюрьму, но самое главное… я перестану себя уважать.

Трейси нахмурилась и, подумав, кивнула:

– Кажется, я могу это понять.

– Отлично! А теперь расскажи все, что можешь, о том, кто на тебя напал.

Как оказалось, Трейси видела не так уж много, поскольку ночь была темная, а фонарик осветил Аутсайдера лишь на мгновение.

– Для животного он был очень большим… возможно, размером с меня. Желтые глаза. – Она поежилась. – И морда… какая-то странная.

– Чем именно?

– Бугристая… бесформенная. – Девочка, и так очень бледная, побледнела еще сильнее, на лбу у нее выступили капельки пота.

Уолт прислонился к изножью кровати и напряженно подался вперед, не желая пропустить ни слова.

Внезапно здание больницы сотряс порыв налетевшего с гор ветра, встревожив Трейси. Она с ужасом посмотрела на дребезжащее окно, за которым завывал ветер, словно ожидая, что кто-то, разбив стекло, вот-вот ворвется в палату.

А ведь именно так, напомнил себе Лем, Аутсайдер и попал в дом Уэса Далберга.

Трейси тяжело сглотнула:

– Огромный рот… и зубы…

Ее трясло как в лихорадке, и Лем ласково положил ей руку на плечо:

– Все в порядке, солнышко. Все уже позади. Все в прошлом.

Трейси сделала паузу, чтобы собраться с духом, и продолжила, не переставая дрожать:

– Мне кажется, оно было вроде как волосатым… или мохнатым. Я не уверена. И очень сильным.

– Какого зверя оно тебе напомнило? – спросил Лем.

– Оно было ни на кого не похоже, – покачала головой Трейси.

– Но если сравнивать его с другими животными, то оно больше походило на кугуара, чем на кого-то еще?

– Нет. Только не на кугуара.

– Тогда на собаку?

Трейси задумалась:

– Возможно… оно чуть-чуть походило на собаку.

– Может, немного на медведя, да?

– Нет.

– На пантеру?

– Нет. Ни на кого из семейства кошачьих.

– Тогда на обезьяну?

Трейси снова засомневалась и, нахмурившись, задумалась:

– Ну я не знаю, с чего бы… Хотя да, оно немного смахивало на обезьяну. Но только ни у одной обезьяны, ни у одной собаки нет таких зубов.

Дверь открылась, и в палату вошел доктор Селбок:

– Ваши пять минут давно истекли.

– Ничего, все в порядке. Мы закончили. Еще полминутки, – попросил Лем.

– Хорошо. Счет пошел на секунды. – Доктор Селбок вышел из палаты.

Лем снова повернулся к девочке:

– Я могу на тебя положиться?

Она посмотрела ему прямо в глаза:

– Никому не рассказывать? – (Лем кивнул.) – Конечно. Да мне и не хочется никому говорить. Родители считают меня слишком развитой для своего возраста. Я имею в виду интеллектуально и эмоционально. Но если я начну рассказывать дикие истории о… монстрах, они решат, будто я не такая уж взрослая, как им кажется, и, быть может, недостаточно ответственная, чтобы заботиться о лошадях, а значит, они могут отсрочить мои планы разводить лошадей. А я не могу этим рисковать, мистер Джонсон. Нет, сэр. Поэтому, что касается меня, это был местный койот. Но…

– Да?

– Скажите… а он может вернуться?

– Не думаю. Но было бы разумно хотя бы какое-то время не ходить ночью в конюшню. Хорошо?

– Хорошо. – Судя по испуганному лицу девочки, она будет сидеть дома с наступлением темноты по крайней мере несколько ближайших недель.

Лем с Уолтом покинули палату, поблагодарили доктора Селбока за сотрудничество и спустились в подземный паркинг больницы. Солнце еще не взошло, и подвальное помещение было пустым. Шаги глухо отдавались от бетонных стен.

Оба автомобиля были припаркованы на одном этаже, и Уолт прошел за Лемом к зеленому неприметному седану АНБ. Когда Лем вставил ключ, собираясь открыть дверь машины, Уолт, оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что они одни, произнес:

– Скажи мне.

– Не могу.

– Я все равно узнаю.

– Ты отстранен от дела.

– Тогда обращайся в суд. Получи постановление на мой арест.

– Что ж, я могу.

– За то, что я угрожаю национальной безопасности.

– Ты получишь по заслугам.

– Засади меня за решетку.

– Что ж, я могу. – Лем знал, что никогда в жизни этого не сделает.

Упертость друга обескураживала и здорово раздражала Лема, но, как ни странно, в то же время импонировала ему. У Лема было совсем мало друзей, и самый близкий из них – Уолт, поэтому Лем убедил себя в том, что причина отсутствия у него широкого круга друзей – разборчивость и крайне высокие стандарты. И если бы Уолт безропотно отошел в сторону, если бы испугался федеральных властей, если бы на раз, два, три подавил свое любопытство, то сразу упал бы в глазах Лема.

– Кто из тех, кого ты знаешь, обладает сходством с собакой и обезьяной и имеет желтые глаза? – спросил Уолт. – Кроме твоей мамы, конечно.

– Не смей трогать мою маму, белый человек! – произнес Лем и, уже не сдерживая улыбки, сел в машину.

Придержав дверь, Уолт посмотрел на друга:

– Тогда кто, ради всего святого, все-таки сбежал из «Банодайна»?!

– Я ведь уже сказал тебе, что это не имеет никакого отношения к «Банодайну».

– А пожар, возникший на следующий день в лаборатории… Неужели они сами устроили поджог, чтобы скрыть то, чем они там занимались?

– Не смеши меня, – устало сказал Лем, вставив ключ в замок зажигания. – Улики можно уничтожить более эффективным и менее радикальным способом. Если, конечно, там действительно были улики, требующие уничтожения. А их там наверняка не было, поскольку «Банодайн» не имеет к этому никакого отношения.

Лем завел двигатель, но Уолт не собирался сдаваться. Продолжая держать дверь, он наклонился поближе к Лему, чтобы перекричать шум мотора:

– Генная инженерия. Вот чем они занимались в «Банодайне». Манипуляциями с бактериями и вирусами для создания новых микробов, способных вершить великие дела вроде выработки инсулина или разъедания нефтяной пленки. А еще, похоже, они подправляли геномы растений для создания сортов кукурузы, способных расти на кислых почвах, или пшеницы, требующей вдвое меньше воды для полива. Мы привыкли думать, что манипуляции с генами проводятся в малых масштабах – растений и микроорганизмов. Но что, если они экспериментируют с геномом животных с целью получения необычного потомства: абсолютно новых видов? Так они именно этим балуются, да? И не такое ли существо сбежало из «Банодайна»?

Лем раздраженно покачал головой:

– Уолт, я не специалист по рекомбинантной ДНК, но не думаю, что наука достигла таких высот, чтобы более-менее уверенно вести подобные разработки. Да и вообще, с какой целью? Ладно, допустим, они смогли создать странное новое животное путем манипуляций с геномом существующих видов. Но какое они этому найдут применение? Разве что для демонстрации в качестве ярмарочных уродцев.

– Я не знаю, – прищурился Уолт. – Вот ты и скажи.

– Послушай, деньги на исследования выделяются с большим скрипом, и идет жуткая грызня за любой мало-мальский грант, так что вряд ли кто-нибудь может позволить себе экспериментировать с тем, что не будет иметь прикладного значения. Усек? Ну а поскольку я принимаю участие в данном расследовании, ты, естественно, делаешь вывод, что речь идет о национальной безопасности, из чего следует, будто в «Банодайне» проматывают деньги Пентагона, чтобы создать ярмарочного уродца.

– Слова «проматывают» и «Пентагон» иногда встречаются в одном предложении, – сухо заметил Уолт.

– Уолт, будь реалистом. Пентагон может позволить некоторым своим подрядчикам широко тратить деньги на создание необходимых систем вооружения. Но совсем другое дело, если Пентагон будет сознательно субсидировать эксперименты, не имеющие оборонного потенциала. Да, эта система иногда не слишком эффективна, иногда даже коррумпирована, но она никогда не бывает откровенно глупой. В любом случае хочу повторить еще раз: наш разговор совершенно бессмысленный, так как все это не имеет ни малейшего отношения к «Банодайну».

Уолт наградил друга долгим взглядом, затем тяжело вздохнул:

– Господи, Лем, да ты просто молодец! Я знал, что ты будешь мне врать, и тем не менее почти поверил, будто ты говоришь правду.

– Я говорю правду.

– Ты молодец. Итак, расскажи мне… как там насчет Уэзерби, Ярбеков и остальных? Вы поймали убийцу?

– Нет.

На самом деле сотрудник, которому Лем поручил это дело, доложил, что, похоже, Советы прибегли к услугам киллера, не связанного с их конторой и, возможно, никак не связанного с миром политики. Расследование, кажется, зашло в тупик. Но единственное, что Лем сказал Уолту, было это короткое «нет».

Уолт выпрямился и собрался было закрыть дверь машины, но, передумав, снова наклонился к Лему:

– И еще одно. Тебе не кажется, будто у него очень целенаправленный выбор пути следования?

– О чем ты говоришь?

– Сбежав из «Банодайна», он движется строго на север или северо-северо-запад, – сказал Уолт.

– Да не сбегал он из «Банодайна», чтоб ему пусто было!

– Из «Банодайна» в каньон Святого Джима, оттуда в Ирвайн-парк, оттуда сегодня ночью в дом Кишанов. Строго на север или северо-северо-запад. Полагаю, ты в курсе, что бы это могло значить, куда он может направляться, но я, естественно, не смею тебя об этом спрашивать, ибо тогда ты просто-напросто сгноишь меня в тюрьме.

– Я сказал тебе чистую правду о «Банодайне».

– Говори-говори.

– Тебе это любой скажет. А теперь ты отпустишь меня наконец домой? Я устал как собака.

Уолт улыбнулся и закрыл дверь машины.

Лем вырулил из подземного паркинга на Мейн-стрит, а оттуда – на скоростную автостраду в сторону Пласентии, где находился его дом. Лем надеялся лечь в постель еще до восхода солнца.

Он ехал на служебном седане АНБ по улицам, пустынным, словно морские пути, и думал об устремившемся на север Аутсайдере. Лем, так же как и Уолт, заметил целенаправленный выбор маршрута. И Лем не сомневался, что знает, кого ищет Аутсайдер, хотя и не знал точно, куда именно тот направляется. С самого начала между собакой и Аутсайдером установилась незримая связь, шестое чувство, подсказывающее им, чем занимается и в каком настроении находится каждый из них, причем даже тогда, когда они находились в разных помещениях. Дэвис Уэзерби почти серьезно предположил, что в отношениях между этими существами имеется некая телепатия. И теперь Аутсайдер, скорее всего, был по-прежнему настроен на волну собаки и, повинуясь этому неведомому шестому чувству, шел по ее следу.

Беспокоясь за собаку, Лем молил Господа, чтобы это было не так.

Еще в лаборатории стало понятно, что собака боится Аутсайдера, и не без оснований. Эти двое были инь и ян проекта «Франциск», успех и провал, добро и зло. И насколько восхитительной, правильной и хорошей была собака – настолько же Аутсайдер был отвратительным, неправильным и плохим. Ученые обнаружили, что Аутсайдер не боится собаки, а ненавидит ее всеми фибрами своей души, причем настолько горячо, что это не могло не озадачивать. И вот теперь, когда оба вырвались на свободу, Аутсайдер мог специально преследовать собаку, поскольку больше всего на свете ему хотелось разорвать ретривера на куски.

Внезапно Лем понял, что от волнения слишком сильно нажал на газ. Автомобиль стрелой несся по автостраде. Лем поспешно отпустил педаль.

Где бы сейчас ни находилась собака, даже если она и нашла у кого-то приют, ей угрожала серьезная опасность. И те, кто ее приютил, тоже были в смертельной опасности.

Глава 6