Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник) Константинов Андрей

— Орган. Печатный. А вы какой имели в виду? — огрызнулась Ольга. — Однако вам ли как главному редактору не знать, что ответчиками в суде будете выступать именно вы. А не муниципальная и районная администрации, под дудки которых вы устраиваете эти чёрнопиаровские танцульки! — здесь взгляд Прилепиной невольно упал на стол, на коем высилась кипа свежеотпечатанных газет. Она демонстративно брезгливо взяла в руки верхнюю и скривила губы в презрительной улыбке: — «Петр Сидоров»… Странно, что вы не додумались изложить этот материал в стилистике коллективного письма. «Мы, нижеподлизавшиеся» Вам самому-то не противно работать по принципу: «Цель оправдывает средства массовой информации»?… Еще и девушку несчастную приплели…

— Что значит приплёл? — решил все-таки попытаться перехватить инициативу Гронский. — Начнём с того, что это печальное событие действительно имело место быть. Молодая девушка, между прочим девственница, изнасилована, истерзана и убита. В течение недели ее ищут родные, близкие, друзья, милиция. В том числе, прочесывают лес. Но никто ничего не находит. Заметьте — это удаётся только вашему студенту. Который, оказывается, имеет привычку гулять в лесу по ночам. Вам самой это не кажется подозрительным?

— Нет, не кажется.

— Это потому что вы заведомо встали на сторону своих подопечных. Качество, безусловно, похвальное. Вот только, поверьте, жизнь порой подбрасывает нам такие сюжеты… Что же касается вашего вопроса… Скорее, здесь я с вами соглашусь. Мне действительно противно. Противно всем этим, — он горько кивнул в сторону газетной кипы, — заниматься… Вы абсолютно правы, Ольга Николавна: мы полностью зависим от местных властей. Шаг влево, шаг вправо считается побегом. Нет, нас не расстреляют — нас всего лишь выставят на улицу.

Ольга посмотрела на редактора с насмешливым сочувствием:

— Вы так дорожите этим местом?

— Лично я — нет. Но у меня в штате, помимо двух корреспондентов, еще есть корректор, фотограф, бильд-редактор, верстальщик и бухгалтер. Итого, семь человек. Местной администрации ничего не стоит одним распоряжением сменить всю нашу команду. Учитывая, что других печатных изданий здесь нет, это гарантированно означает безработицу. А у них у всех семьи. Это я могу в любой момент подорваться и вернуться в Питер. Устроиться хоть копирайтером. Они — не могут.

— Так вы что, не местный? Питерский?

— А что, непохоже?… Впрочем, пожалуй, да. К сожалению, ассимилироваться в окружающем убожестве особого труда не составляет… До недавнего времени я работал в нескольких крупных питерских газетах. Причём весьма серьезные люди признавали за мной, минимум, небесталанность. Однако в конечном итоге это не спасло.

— А что случилось? Не спасло от чего?

— Меня вышибли. — нехотя признался Гронский. — Под зад коленом. Невзирая на прежния заслуги.

— За что вышибли?

— А вот за то самое. За неправильное понимание линии партии. За собственное мнение. За ершистость. За неуживчивость. И это при том, что беспристрастных журналистов не существует в природе. Беспристрастность в СМИ — это или неспособность, или нечестность. К сожалению, это не яяпервый сказал. Но подписываюсь здесь под каждой буквой.

— И тогда вы решили перебраться в провинцию?

— Ага. Решил поменять столичную нечестность на областную неспособность.

С улицы раздался резкий протяжный сигнал клаксона. Гронский, вздрогнув от неожиданности, подошёл к окну и внимательно всмотрелся: на площади, строго напротив редакции, возле новенькой «Пежо» стояли двое молодых людей — парень и девушка.

— Это не за вами? — не отводя взгляда, почему-то подсевшим голосом спросил у Ольги редактор.

— За мной, — подтвердила Прилепина и посмотрела на часы: — В самом деле, заболтались мы с вами.

— Это что, ваша студентка?

— Да. А что вас смущает?

— Ничего.

— Константин Павлович, а вы не находите, что она очень похожа?

— На кого? Похожа?

— На убитую девушку? Её фотография на днях была опубликована в «Тайном советнике».

— Не знаю. Я… я не видел этой публикации…

— Ну, мне пора! — поднялась из-за стола Ольга. — Я поняла вашу мотивацию, Константин Павлович, и приняла к сведению вашу точку зрения. Мне на самом деле искренне жаль и вас, и ваших людей. Вот только, хочу предупредить сразу — мы всё равно не намерены спускать это дело на тормозах.

— Я понимаю, — Гронский медленно отошёл от окна. — Более того, у меня есть кое-какие соображения на этот счет.

— Какие соображения?

— Мне потребуется некоторое время, чтобы грамотно их сформулировать. Вы не станете возражать, если завтра я, возможно, нагряну к вам с ответным визитом?

— Да ради бога, приезжайте. По крайней мере, сможете своими глазами убедиться, что не так страшен черт — как его малютка… Всего доброго, Константин Павлович… Да, вы позволите? Экземплярчик? А то у нас на базе этот номер мгновенно сделался раритетом.

— Да хоть всю пачку, — рассеянно предложил Гронский.

Ольга взяла со стола несколько газет и вышла из кабинета. А редактор торопливо вернулся к окну и сосредоточенно принялся наблюдать за тем, как она выходит из подъезда, перебрасывается парой фраз с молодежью, после чего все трое садятся в машину.

Серебристый «Пыжик» уже давно скрылся из виду, а Гронский так и продолжал стоять, прижавшись лбом к оконному стеклу.

И о чём-то напряжено думал-думал-думал…

Санкт-Петербург,

7 июля 2009 года,

вторник, 20:35

— …Моя б воля, я бы таких просто стрелял! Таких, которые без цели, без какой-то видимой надобности людей гасят направо и налево. Америкосы, к слову, именно так и поступают при задержании.

— Да успокойся ты, Женька! Дадут ему пожизненное, стопудово дадут. При таком общественном резонансе никто Евсюкова отмазывать не станет. Они же там, наверху, не идиоты. Вот только откуда в тебе, Евгений, столько кровожадности? Вроде бы книжки умные читаешь — философов, гуманистов разных. А сам при этом за смертную казнь агитируешь.

— Да, я за смертную казнь на нынешнем этапе исторического развития России! — запальчиво взялся объяснять Крутов. — Но это не от кровожадности, и не от того, что её возвращение серьезно изменит криминогенную обстановку. Опыт показывает, что это не так. Просто пожизненное заключение, его условия в нашей стране таковы, что оно напоминает древнюю китайскую пытку каплей воды, которая ежеминутно падает человеку на темечко. Человек постепенно сходит с ума и медленно умирает. По большому счету, мы никогда и не отказывались от высшей меры, только сейчас приводим ее в исполнение абсолютно садистским способом — содержим преступника в таких условиях, что он живет в аду на земле!

Этим вечером в релакс-комнатушке «гоблинов» проходила небольшая стихийная вечеринка, посвященная счастливому избежанию Григорием и Ильдаром серьёзного наказания за июньский косяк со свидетелем. Как водится, с каждой опустошаемой бутылкой градус пьяных базаров, вкупе с пьяным же пафосом, нарастал. И в какой-то момент наличествующий в курилке народ уже не столько пил, сколько до хрипотцы, с легким матерком, перебивая друг друга, спорил: «за жизнь», «за службу» и за глобальное «что же будет с родиной и с нами?».

— А по мне так здесь не всё столь однозначно. — заявила порядком захмелевшая Наташа Северова. К слову, в подобных дискуссиях она традиционно участвовала наравне с мужчинами. И отнюдь не в качестве «блондинки». — К примеру, если человек пьяным за рулем влетает на остановку, давит четверых ни в чем не повинных прохожих, то получает за это шесть лет. А здесь, в случае с Евсюковым, за два трупа — и сразу пожизненно?

— Наталья, не забывай! Евсюков был сотрудником милиции, — напомнил Вучетич. — В данном случае это должно рассматриваться как отягчающее обстоятельство.

— Да брось ты! В момент стрельбы, судя по всему, он вообще был… марсианином. По крайней мере, лично я никогда не поверю, что человек, находясь в здравом уме и в твердой памяти, может совершать такие вещи.

— То есть ты его как бы оправдываешь, что ли? — поразился Григорий.

— Я не оправдываю. Я всего лишь пытаюсь понять: зачем ему было это нужно? Это же фактическое самоубийство! Всё равно как на самолете в небоскреб вдолбаться… Он что, рассчитывал оттуда уйти незамеченным? Она какую-то выгоду материальную с этого поимел? Я не говорю, что Евсюков хороший и что его надо в жопу целовать…

— Ф-фи, Натали! Здесь же джентльмены! — изобразил негодование Джамалов. — Жопа! Неужели трудно подобрать синоним? Ты ведь всё-таки аналитик.

— Да запросто! Седалище. Задница. Пятая точка. Тухес. Гузно. Нижний бюст. Очко… Так вот, насчет вменяемости. Да не может вменяемый человек такие вещи сделать! Просто потому что ему это незачем. Я бы поняла, если бы Евсюков убил каких-то свидетелей. Видевших допустим, как он получает взятки. Тогда — да. Ужас, конечно, но — верю. Отчасти понимаю. А просто так зайти в магазин, начать шмалять и считать это нормальным… Почему одних в аналогичных ситуациях сажают в дурку, а других закатывают на пожизненное? Только из-за пресловутого общественного резонанса, что ли? Что за двойные стандарты?

— Знаешь, Наташ, мне кажется здесь не в двойных стандартах дело. — нахмурился Холин. — Общественный резонанс он ведь тоже не на пустом месте возник. И не один только Евсюков тому виной. Просто у любого механизма существует определенный предел прочности. И в нашей с тобой краснознамённой он давно превзойден. Именно поэтому она в народе не любима и не уважаема. Оно бы и ладно — мы бы как-то ужились и без взаимной любви, ограничившись фиктивным браком — но ведь милицию еще и боятся! Вот это, на мой взгляд, самое страшное.

— Эт-точно! — поддержал Григория Вучетич. — Причём, боятся всех её представителей поголовно. Без оглядки на иерархию должностей и званий, которая столь много значит в системе координат МВД.

— А всё потому, что обывателю и в самом деле всё равно, кто завтра заедет ему в рыло: холёный, краснорожий сержант ППС или, к примеру, степенный, породистый офицер РУБОП. Тем более, что между первым и вторым принципиальной разницы нет никакой. Просто первый мечтает о том, чтобы когда-то стать вторым. А второй им уже стал и теперь мечтает о чем-то более возвышенном.

— Например, о пенсии по выслуге лет.

Народ дружно повернул головы: оказывается, Мешок, в свойственной ему манере, незаметно проскользнул в курилку и молча наблюдал за пьяными дебатами подчинённых.

— Ффу, Андрюха, так ведь и заикой можно сделаться! — облегченно выдохнул Виталий. — Мы ж были уверены, что всё начальство после совещания домой свинтило.

— А я, вишь, вернулся.

— Надеюсь, без Олега Семеновича?

— Без. Так что можете продолжать. Да, а что за повод?

— Гришка с Ильдаром амнистию празднуют.

— Во-во! Объясни ты нам, двум идиотам, по какому, собственно, поводу амнистия? — набросился на Андрея с распросами Холин.

— А это и не амнистия вовсе, — улыбнулся тот в ответ и пояснил: — Это всего лишь замена ожидаемого расстрела бессрочными каторжными работами.

— Всё едино. На дворе ведь вроде как не красный день календаря?

— А красный в Главке вчера был.

— А что там у них стряслось?

— Вчера были произведены массовые задержания членов ОПГ Литвина. В том числе, повязали его самого.

— Ни фига себе! — изумился Джамалов. — Это ж как они на такое сподобились? Самого Литву!

— Литвина удалось приземлить на основании показаний, которые успел дать Айрапетян. А киллер, которого ты, Ильдар, условно опознал по фото, есть никто иной, как бригадир Литвы по кличке «Зеча». Это от «Зенит, чемпион!». Говорят, большой поклонник футбола. Вечно ходит в «зенитовском» шарфе.

— Его тоже взяли?

— Пока нет, ищут. Но если возьмут, будут раскручивать его на Литву как на заказчика убийства. По сравнению с вменяемым тому рейдерством, этот вариант для следствия гораздо перспективней, а потому предпочтительней. Словом, по иронии судьбы убийство Айрапетяна пришлось очень кстати: мавр сделал свое дело — мавра можно завалить.

— Чудны дела твои, господи! — покачал головой Григорий. — Слушай, а чего нам шеф с утра по поводу Тараса говорил? Поэту-то за что спасибо?

— За раздолбайство, как ни странно. Да, кстати, а где сам-то?

— Как обычно. На очередные блядки ускакал.

— И, как обычно, наврал, — усмехнувшись, поправила Наташа. — По-моему донжуанский список Шевченко существует исключительно в его патологически больном воображении.

— Да бог с ними, с бабами его, — нетерпеливо встрял меж ними Джамалов. — Так что там за история? С каким раздолбайством?

— Шевченко сопроводиловку по Айрапетяну ещё накануне должен был в УРе согласовать. Но, как обычно, проваландался. В итоге вышло, что в день убийства бухгалтер официально не был передан нам и формально его отправка в Нижний лежала в зоне ответственности уголовного розыска. — объяснил Мешок. — В общем, всё получилось случайно. Хотя обычно у нас так и планируется… Ладно, народ, вы тут допивайте, конечно. Только без фанатизма! А я поехал. Подустал сегодня, от всех этих совещанок идиотских.

— Андрей, ты меня до метро не подбросишь? — попросила Северова.

— Зачем до метро? Я могу тебя прямо до дома подвезти.

Наташа посмотрела на Мешка с пьяной прищуринкой:

— Даже так? Ну, смотрите, господин майор. Я вас за язык не тянула.

— Вах! Зачем сейчас едешь, джан! Так хорошо сидим, да?! — придуриваясь, запричитал Ильдар и притянул Северову к себе. — Слющай, никуда не отпущу! Ночью поедем, такси возьмём, да?!

— Ночью? В такси? С лицом кавказской национальности? Ни-за-что! Я девушка порядочная! — хохотнула Наташа, высвобождаясь. — Андрей, буквально две минуты подождёшь, ладно? Я только… Носик, короче, припудрю…

Давно это было, года три назад, а может даже и чуть раньше, не суть. Случилось тогда между Мешечко и Натальей то, что в народе принято называть служебным романом. В ту пору Андрей был начальником отделения в знаменитом «убойном» отделе уголовного розыска, где под его руководством, в частности, тянул лямку опера и Гриша Холин. У последнего, к слову, имелось гораздо больше прав на нано-руководящую должность, но все его ментовские достоинства (опыт, профессионализм, выслуга, звание) перевешивались одним-единственным недостатком — повышенной склонностью к злоупотреблению алкогольными напитками. Нет, конечно в этой части Мешок также не был ангелом и, что называется, прикладывался регулярно. Однако согласитесь, что между «регулярностью» и «запойностью» дистанция всё-таки огромного размера? А вот Наташа Северова на тот момент подвизалась в одной из самых блатных служб питерского Главка. А именно — в пресс-службе, куда она попала исключительно стараниями… Впрочем, об этом чуть позже.

Однажды команде Мешка крупно подфартило: по горячим следам им удалость поднять громкое убийство крупного питерского бизнесмена. Причём оперативники вычислили и задержали как непосредственно самого убийцу, так и заказчика преступления, что по нынешним временам большая редкость. Тема получила большой резонанс и была подхвачена большинством городских СМИ. Так что неудивительно, что вскоре Андрею позвонили из пресс-службы Главка и, ссылаясь на указание верховного главнокомандования, приказали прибыть лично и под запись рассказать об очередной героической страничке в нелёгкой жизни сотрудников уголовного розыска. Вот Мешок и прибыл. А по прибытию на место встретился и познакомился с Наташей. И уж так познакомился, что тем же вечером (благо накануне жена с дочерью укатили на юга) они с Северовой до полуночи кутили в ресторане, а после оказались в одной постели в богато обставленной трехкомнатной квартире на проспекте Металлистов.

Здесь надо сказать, что Наташа до сих пор с теплотой вспоминала то доселе неведомое ей ощущение, с которым она проснулась тогда рядом с Андреем. И удивилась вовсе не отсутствию лихорадочного «погуляли» и не исчезновению синдрома «убирать глаза в сторону». Она удивилась абсолютному спокойствию и желанию обнять. И хотя тем утром буквально через каких-то пару часов с дежурства должен был вернуться ее благодетель, она не ринулась сходу зачищать и выпроваживать Андрея со словами «созвонимся».

В тот раз, уходя от Северовой, на первом этаже Мешок интуитивно вскрыл нужный почтовый ящик и, помимо всего прочего скомканного, в его руках очутился конверт на показавшееся подозрительно знакомым имя. Андрей разорвал и прочитал. Опера, они ведь такие… Как гинекологи. Не важно содержание — важно обращение. Мешок пробежался по строчкам и повторил «Ой-йо!», но уже в иной интерпретации. «Нам поперло… Или наоборот…» — пошкрябал затылок опер и по приезду в контору осторожно навёл справки. Так он узнал, что Наташа Северова в недавней прошлой жизни работала парикмахером в элитном салоне на улице Чайковского, куда, по-соседски, так любили наведываться милицейские бонзы. И что переквалифицироваться в аттестованные сотрудники милицейской пресс-службы ей помог никто иной как заместитель начальника УБЭП ГУВД полковник милиции Турвиненко. С которым Наташа, выражаясь скучным юридическим языком, сожительствовала на протяжении последних полутора лет.

От осознания сего факта Андрею сделалось немного неприятно. В большей степени наверное потому, что ему был персонально неприятен сам полковник Турвиненко, о котором Мешок знал и слышал много разного всякого. Но на развитие их с Наташей отношений это неприятие практически не повлияло: до конца месяца они встречались ещё, минимум, раз пять-шесть, и все эти встречи неизменно заканчивались альковной близостью. По ведомству, естественно пошли разговоры. Да и тьфу на них! А потом часть мужиков-сослуживцев, тех которые здоровы и в прямом, и душевном смысле (здесь, в первую очередь Гришка Холин) как гаркнули всем неугомонившимся! «Камыши» тут же и успокоились.

Но потом из отпуска вернулись Лера с Алиской, и на смену «бабьему лету» постепенно пришла тётка-осень, а за ней и старуха-зима. Встречи сделались нечастыми, а потом постепенно и вовсе сошли на нет. Инициатива, а вернее безынициативность, в данном случае исходила исключительно со стороны Андрея. Которого и служба затянула, и быт заел. Но самое главное — в какой-то момент Мешок почувствовал, что Наташа всё больше и больше привязывается к нему. А почувствовав — испугался, так как на тот момент ещё не был морально готов радикально менять что-то в своей более-менее устоявшейся жизни. Словом, его пока ещё вполне устраивало то, что категорически не устраивало Северову. На том они и разошлись. И каждый остался при своих. Правда, такой вод парад приоритетов продолжался относительно недолго.

Примерно полгода спустя в Северной Столице разразился большущий скандал: в отношении загодя списанного из органов полковника Турвиненко возбудили уголовное дело сразу по нескольким «злоупотребительским» статьям. До тюрьмы, как водится, дело не дошло — что-то замяли, что-то простили «за давностию лет», — однако крови у полковника бывшие коллеги попили немало. А посему, после того как решением суда дурная карма Турвиненко оказалась полностью очищенной, тот не стал восстанавливаться в должности, а решил посвятить себя большому бизнесу. В чем, благодаря полезным связям и знакомствам, очень быстро преуспел. А преуспев — сначала сменил модельный ряд своих авто и квартир, а в скорости — модельных ряд своих женщин. Так Наташа сперва лишилась жилья на Металлистов, а затем перед ней замаячила угроза увольнения — слишком уж много претенденток имелось на её козырное место в пресс-службе. Самостоятельные попытки Северовой уйти переводом в другое подразделение успехом не увенчались: видимо, брать на службу женщину скандально офоршмачившегося замначальника УБЭП считалось плохой приметой.

И вот тут-то ей по старой дружбе-памяти помог Мешок, которого только-только назначили на должность заместителя начальника будущих «гоблинов». Определённые сомнения у него, безусловно, имелись: как известно, хуже нет устраивать к себе на работу родственников или друзей. Экс-любовниц — тем паче. И всё-таки в какой-то момент Андрей решился, а решившись, сумел убедить Жмыха взять Северову на должность аналитика. И, как показало время, не прогадал. При всех своих закидонах и наличии за душой всего-навсего средне-технического (парикмахерского) образования, Наташа зарекомендовала себя как человек и легко обучаемый, и на лету схватывающий. Более того, с приходом Северовой былые отношения если не возобновились, то получили, скажем так, новое наполнение. Теперь их общение большию частью сводилось к взаимным словесным пикировкам, но при этом периодически Наташа позволяла Мешку совершать «доступ к телу». И тогда у Андрея внезапно нарисовывались экстренные служебные командировки и внеплановые суточные дежурства. Неизменно проходившие в тесной, но уютной «однушке» на Ленинском, на съём которой у Северовой ежемесячно уходила треть её милицейской зарплаты.

Ну да, не зарплатой единой жив человек. В том смысле, что в окружении Наташи появилось немалое количество мужиков, готовых по первому зову оказать содействие и высказать сочувствие молодой одинокой красивой женщине с квартирой. Словом, на жизнь хватало. А вот с настоящей любовью, с дружбой настоящей, дела у Северовой обстояли много хужее

Так, может быть, я поднимусь? — поинтересовался Андрей и по-свойски интимно положил ладонь на голую наташину коленку. До Ленинского они удачно долетели за двадцать минут — толком даже наговориться не успели. И теперь вроде как наступил момент расставания. При том что расставаться Мешку совсем не хотелось. Тем более, что сегодня для того имелись все необходимые предпосылки.

— А что, послушный супруг этим вечером домой не торопится?

— Абсолютно не торопится.

— Вы снова выписали себе служебную командировку?

— Этого даже не потребовалось. Мои нынче на даче.

— Ах вот оно что! А я-то, дура, сижу-гадаю: и чего это мы сегодня столь неприлично любезны? — насмешливо протянула Северова и возвратила ладонь Андрея на прежнее место. — Извини, но сегодня не получится.

— Почему?

— По чекану! Не хочу.

— А вот я очень даже хочу! — ухмыльнулся Мешок и попытался притянуть Наташу к себе.

— Руки! — требовательно приказала Северова, уворачиваясь. — Держите себя в руках, господин заместитель начальника.

— Натах, ты чего?!

— А ничего! Ежели у вас либидо из штанов наружу просится и терпеть совсем невмоготу, поезжайте на Невский и снимите там себе девочку. А если с деньгами туго, на девочку не хватает, вон: два километра до площади Победы, а оттуда по прямой — по Киевскому шоссе. За час с небольшим вполне себе до Сиверской доберетесь. До разлюбезной Иоланты Николаевны. Цветочки там пособираете, птичек послушаете. Ну и, глядишь, чего другое сообразите.

— Блин, Натаха! Ну Прилепина-то здесь причём?

— А я причём?!!

— Просто я думал…

— Что ты думал?!!! — окончательно завелась Северова. Не без алкогольного, к слову, подсоса. — Ты думал, что устроив мне перевод в «гоблины», совершил тем самым величайшее благодеяние? Расплачиваясь за которое, я отныне должна трахаться с тобой всякий раз, когда твоя благоверная будет уезжать на дачу? Так?! А тебе не кажется, что ты малость задрал ценник? И что пришла пора чётко определиться: сколько ещё соитий я осталась тебе должна? Пять? Десять?

— Ну, знаешь!.. — возмущенно вспыхнул Андрей.

— Не знаю! И знать не хочу!!!

Наташа выскочила из машины, хлопнула дверью так, что на первом этаже, проснувшись, испуганно залаяла собака и уже через пару секунд, грохоча каблучками, скрылась в своём подъезде.

Обалдевший от такого вот внезапного и ничем, по его мнению, немотивированного приступа ярости («разве что водка у них была палёная?»), Мешок, нервно закурив, какое-то время посидел в машине, размышляя: стоит ли подниматься и пробовать исправить ситуацию? В конечном итоге решив, что не стоит, он сплюнул досадливо, и уехал. Не за девочками на Невский, не в Сиверский к Ольге, а всего-навсего домой. Спать. В гордом, хотя и не шибко приятном одиночестве.

Самое забавное, что по дороге до него дозвонилась… Прилепина. После разговора с которой, Андрей вдруг поймал себя на мысли, что пьяное теоретическое предложение Наташи навестить этой ночью Ольгу в сущности имело под собой определенный практический смысл. Вот только разворачивать машину и пускаться в обратный путь было бы слишком: и тяжко, и лениво.

Ленинградская обл.,

дер. Даймище

учебная база Гидромета,

7 июля 2009 года,

вторник, 22:54

Около одиннадцати вечера Прилепина, уже переодевшаяся в гигантского размера футболку с логотипом фирмы экс-супруга (идеальная ночнушка в условиях, приближенных к полевым), позвонила Мешку. Не желая откладывать свежеиспеченную проблему на неопределённое потом, она попыталась убедить начальство в необходимости организовать достойный отпор коварным интригам господина Чугайнова. Вот только выходило это у неё предсказуемо «не очень». У Мешка своих проблем — как служебных, так и личных — имелось выше крыши. А тут ещё какие-то местечковые бодания и заморочки.

— …Да я всё понимаю, Андрей Иванович!.. Да!.. Я понимаю, что не наш профиль. Просто хочется хорошим людям помочь!.. Я не знаю. Может, компромат какой на этого Чугайнова есть. Или что-то подобное… Ничего и не шантаж! Просто надо поставить зарвавшегося чинушу на место!.. Кто?… Нет, редактор здесь не при делах. Уверена… Я так понимаю: ему приказали — он написал… Да… Кстати, помните того молодого мужчину, на «Опеле», который любезно остановился и подбросил меня до базы? Так вот он и есть тот самый редактор… Да… Константин Павлович Гронский… Что? А! Глава муниципального образования — Александр Александрович Чугайнов. Да, Сан Саныч. Может, попросить Наташу, когда у нее будет время, покидать его по базам?… Спасибо, Андрей Иванович… Ах да, всё забываю спросить: вы в курсе, что информация по убийству Светланы Ларионовой уже просочилась в СМИ?… Да, «Тайный советник». А Жмых утверждал, что никто-ничего… Понятно… В роль преподавательницы? Да вроде бы вошла. Сегодня, правда, была на грани провала. С этим чёртовым теодолитом… Долго объяснять, потом. Ой…

Это в комнате Прилепиной внезапно мигнул свет и свешивающаяся с потолка на проводе лампочка погасла.

— …Ой, Андрей Иванович, извините. У меня тут что-то свет барахлит… Да…Всё, спокойной ночи. Завтра созвонимся.

Ольга отключила телефон и на ощупь сдвинула занавеску на окне. Стало чуть светлее, но ненамного. Она прислушалась: за дверью, откуда начинался длиннющий барачный коридор, вроде как скрипнули доски пола. Включив слабенькую подсветку на мобильнике, Ольга подошла к двери — так и есть: в коридоре явно кто-то шоркался.

— Кто здесь?

Ответом ей было молчание и звук удаляющихся шагов. Еще через пару секунд тихонечко хлопнула входная дверь. Ольга взяла в руку уже использовавшийся в качестве средства самозащиты молоток и, сдвинув щеколду, осторожно выглянула в тёмный коридор — никого. Крепко сжимая рукоятку, она крадучись добралась до двери, вышла на крыльцо и, осмотревшись по сторонам, углядела в ночи силуэт фигуры, поспешно удаляющейся в сторону спортивной площадки и бараков, в которых квартировали парни.

— А ну, стой! — придав голосу максимум свирепости, крикнула Прилепина и воинственно потрясла в воздухе молотком. Поняв, что её (фигуру) обнаружили, та резко припустила в сторону и скрылась в близлежащих кустах. Организовывать преследование в одиночку Ольга благоразумно не стала, а посему просто вернулась в барак и основательно «забаррикадировала» входную дверь. Размышляя об этом странном происшествии, она направилась было к себе и… встала как вкопанная: сначала застыв в изумлении, а секундою позже — заколотившись в неслабом мандраже.

На стене, рядом с комнатой Раи, красовался давешний, выведенный кроваво-алым знак бесконечности. В подслеповатом мерцании корпускул света, испускаемых разряжающимся мобильником, картинка сия смотрелась особенно жутко.

Хичкок, что называется, отдыхает!

Санкт-Петербург,

8 июля 2009 года,

среда, 10:18

Этим утром в оперской «гоблинов» было непривычно пустынно. Так, что в противоположных углах огромной комнаты сейчас наблюдались лишь два «оазиса»: заступивший дежурным на сутки Шевченко и оперуполномоченный Северова. Совмещая должности аналитика и делопроизводителя, Наташа по сути была единственной в конторе аттестованным сотрудником, к коему можно применить столь распространенный ныне социальный статус «офисный работник».

Северова со злобным выражением каменного лица клацала по клавиатуре, видимо, сочиняя очередной ответ на очередной запрос. Словом, занималась делом. А вот на откровенно скучающего Тараса накатил редкий приступ «енотизма». В данный момент он наводил порядок в ящиках стола, богатых разнообразным полезным и не вполне хламом. Таковым, в частности, являлись: куски шоколада, журналы знакомств, ненужные бумаги, пустые пачки от сигарет, гильзы от «ПМ», презервативы, фотографии девушек с дарственными надписями и прочая-прочая-прочая. Порядок наводился путем незатейливого вываливания содержимого ящиков на стол с последующей обстоятельной сортировкой.

— Привет честной компании! — в оперскую, утирая пот со лба, завалился Мешок. — Уф-ф, ну и жара на улице! Градусов двадцать пять, не меньше. Ого! А это что тут у нас? Переучёт вечных ценностей или уничтожение улик?

— Да флэшку, блин, где-то посеял, — объяснил Тарас. — Никак найти не могу.

— Понятно. «Три солдата срочной службы ищут девушку для дружбы». Дай-ка мне служебный журнал.

— Да его еще не заполнял — сам видишь, и без того зашиваюсь. Да там и заполнять особо нечего: Кульчицкий повез молодого и Виталю на стрельбы.

— А почему Виталю, а не нашего Тиля Уленшпигеля?

— Жека у шефа на день отпросился — в Москву уехал.

— На фига?

— Да там у него с роднёй чего-то. Не то крестины, не то поминки.

— Ясно. А Холин где?

— Гришка в суде. Сегодня Извицкая показания дает. На Монаха.

— Точно, совсем из башки вылетело. А Ильдар?

— Ильдара «убойники» дернули. Опять чего-то по киллеру хотят. Иоланта, свет Николаевна — в деревне. Мы с Натахой — бдим. Кнопки — молчат. Смежники-заказчики, слава богу, тоже. Вот, собственно, и всё.

— М-да, как-то всё не задорно… Наташ, удалось что-нибудь накопать по муниципальному главе из Сиверского?

— Работаю, сейчас закончу! — раздраженно, не отрывая взгляда от монитора, отозвалась Северова. — У меня, между прочим, с утра объезд был. Плюс штабу срочно статистика за июнь понадобилась.

— А я, между прочим, тебя ни в чем и не упрекаю, — миролюбиво сказал Мешок, пытаясь погасить страсти.

Но не получилось — Северову понесло:

— Вслух — не упрекнул. А подумать — подумал.

— Ты чего сегодня такая, словно с цепи сорвалась?

— А ничего! Одному — то, другому — это. Натаха напечатай, Натаха накопай, Натаха сгоняй туда, Натаха съезди сюда. И всем — бегом! Всем — срочно! Вон, новенькую, только появилась, так сразу на природу, на парное молочко. А я целыми днями — как лошадь свадебная: рожа в цветах, а жопа — в мыле… Да и какие там в жопу цветы!

Северова финальным нервным аккордом остервенело клацнула «мышкой». В ответ рядом с ней утробно заурчал принтер, выводя справку.

— На, забирай своих провинциалов!

— А почему ты говоришь о Чугайнове во множественном числе?

— Ты вчера позвонил… (Я уже спала, между прочим!)… И назвал две фамилии — Чугайнов и Гронский.

— Да я этого редактора просто обозначил. Чтобы ты газету быстрее нашла и на состав учредителей пробила. Сам по себе он мне на хрен не сдался.

— Знаете что, товарищ начальник?! — зарычала Наташа. — Надо грамотно и четко ставить служебную задачу. Я тут, как дура, валандаюсь с этими! Специально на работу пораньше приехала! А он оказывается «просто обозначил»! Тьфу!

Наташа сгребла со стола сигареты и, рассерженная, выбежала в курилку.

— Не удивляйся, Андрюх, она сегодня с самого утра такая, — пояснил Тарас. — Словно с цепи сорвалась. Может, критические дни? — Шевченко поворотился к висящему на стене календарю. — Надо бы начать отмечать, что ли? Чтобы в следующий раз подготовиться, — он обвел красным фломастером текущее число. — Андрюх, не знаешь, менструальный цикл обычно через сколько повторяется?

— У всех по-разному. В среднем, около месяца. — с видом знатока ответил Мешок, на самом деле будучи прекрасно осведомлен в причинах нынешнего настроения Северовой. Он забрал с принтера справки, улёгся с ними на диван и погрузился в свежеотпечатанное чтиво

С муниципальным главой Мешечко разобрался минут за десять. Судя по информации, которую собрала Наталья, был Сан Саныч Чугайнов самым натуральным жучарой. «Выжига и плут», по ёмкому выражению мессира Воланда. Взять хотя бы эпизод с его попаданием в муниципальные депутаты: оказывается, все остальные претенденты на сей мандат требовали отмены результатов голосования по кандидату Чугайнову А. А., в связи с нарушениями областного и федерального законов о выборах, выразившимися в попытках подкупа и физического воздействия на электорат. По данным кандидатов в день выборов в общественные приемные с самого утра стали поступать многочисленные жалобы как письменные, так и устные от избирателей на то, что им предлагают деньги от 50 до 100 рублей, водку, чтобы они проголосовали за кандидата Чугайнова. Порой предложения сопровождались угрозами физической расправы с непокорными избирателями и членами их семей в случае отказа голосовать. Прокуратурой Гатчины даже возбуждалось уголовное дело по статье 141 УК РФ (воспрепятствование осуществлению избирательных прав или работе избирательных комиссий). Вот только дело окончилось ничем, и окружная избирательная комиссия признала выборы состоявшимися.

— …Вот так у нас братва и заходит в депутатство, — подытожил краткий пересказ этой выборной истории Андрей и лениво выругался. — Прикинь, Тарас: фактически Чугайнов, имея тогда рейтинг всего 6,6 %, по итогам выборов получил 33,8 % голосов.

— Ну, и молодца! — одобрительно крякнул продолжающий шмон Шевченко. — Значит, варит котелок у человека. Да и грех не воспользоваться ситуацией, ежели избиратели сплошь лохи и кретины. И вообще, жизнь надо прожить так…

— …Чтобы еще раз не захотелось, — докончил за него Мешок. — Ладно, с вами, товарищ, давно всё ясно. Равно как с вашей политической платформой и зиждущейся на ней гражданской позицией

— Да! Я в душе — либерал. И не вижу в этом ничего зазорного!

— «Человек он был новой породы: / Исключительно честь понимал / И безгрешные даже доходы / Называл воровством, либерал!» Вот каким должен быть, по мнению поэта Некрасова, истинный либерал… Мотайте на ус, поэт-песенник. А для начала, хотя бы отпустите усы. Такие же, как у вашего знаменитого тёзки.

Андрей отбросил на пол справку на Чугайнова и, закинув ногу на ногу, занялся изучением биографии журналиста Гронского. Раз уж Наталья так перестаралась.

— …Гронский Константин Павлович… 1976 года… в девятилетнем возрасте остался без родителей… школа-интернат… не служил… журфак СПбГУ… так… начинал в «Вечернем Петербурге»… далее… ого! «Золотое перо» в номинации «Дебют года»… потом «Коммерсант», «Невский вестник»… вплоть до… вплоть до сентября 2008 года… Интересно… а в марте 2009-го «Оредежские зори»… М-да, карьера из серии «то взлет, то посадка»… Странно, почти четыре года заведующий отделом политики в «Невском вестнике». Чегой-то его вдруг к земле потянуло? Прямо, толстовец какой-то…

— «Невский вестник»? — прислушался к его бормотанию Тарас. — У меня там девка знакомая работает. Или работала. Мы с ней больше года не виделись. Прикинь, Евой зовут?

— Журналистка?

— Да нет, какое там. Что-то типа секретарши на ресепшене. Короче, перхоть офисная.

— Э-э, не скажи. Секретарша суть есть идеальный источник информации. У тебя ее координаты сохранились?

— Визитка есть. Я почему и вспомнил за «Невский вестник» — она мне буквально только что на глаза попадалась.

— Тарас, не в службу — поищи, а?!

— Вот, блин, шлёпнул на свою голову, — сварливо пробурчал Шевченко. Тяжело вздохнув, он вынул из пазов уже перебранный ящик, снова высыпал его содержимое на стол и взялся в нём рыться.

— И все-таки, какого хрена он ушел из «Невского вестника» в провинциальный боевой листок? — продолжил вслух размышлять Мешок. — И где до этого тусовался в течение почти шести месяцев?

— Во, нашел.

Шевченко переправил Андрею картонный прямоугольник визитки.

— Мерси. Так, что тут у нас? Неизбежная… хм… Во фамилия, а? Неизбежная Ева Владимировна. Слушай, ничего если я ей позвоню?

— А мне-то что? Звони, если хочешь.

— На тебя ссылаться?

Тарас задумался, вспоминая былое, после чего решительно замотал головой:

— Не, лучше не надо. Мы с ней…того… Короче, Андрюх, если что — ты меня не знаешь!..

Ленинградская обл.,

дер. Даймище

учебная база Гидромета,

8 июля 2009 года,

среда, 15:40

После обеда, когда студенческая бригада за № 2 продолжила на Оредеже занятия по измерению расходов воды, к Ольге подошёл Кирилл, которого гоняли в барак за исправным секундомером, так как имеющийся в наличии категорически отказывался заводиться.

— Иоланта Николаевна, вас там, у ворот, какой-то мужик спрашивает.

— Что за мужик?

— Не знаю. На синем «Опеле» приехал. Говорит, вы с ним договаривались.

Вспомнив, что синий «Опелёк» имеется у Гронского, и что они действительно накануне вроде как договаривались, Ольга направилась к капитанскому мостику Вульф.

— Анна Бернгардовна, вы не будете возражать, если я вас ненадолго покину?

— Да ради бога. Ступайте, голубушка. Всё равно, думается мне, что через полчасика мы закончим. Если, конечно, Синюгина не утопит вертушку… Кстати, вы, помнится, сегодня к сыну собирались? Так и поезжайте себе. Мы тут и без вас сдюжим.

— Спасибо, — поблагодарила Прилепина, никак не ожидавшая такого щедрого подарка, и торопливо направилась к воротам. Крайне заинтригованная тем, какие-такие соображения намеревается ей озвучить главный редактор муниципального листка. Вчера вечером Ольге показалось, что пресловутые «соображения» Константин Павлович выдумал сходу. Исключительно для проформы, дабы не выходить из неприятного разговора уж совсем конченым продажным писакой. А вот — подишь ты! Сдержал слово, в самом деле приехал

Вот. Здесь собранные мною за последние полгода материалы по деятельности местных властей в целом и господина Чугайнова в частности, — безо всяких предисловий начал Гронский и протянул Ольге увесистую папку. На долю секунды рукав его джинсовой рубашки задрался, и Прилепина увидела на левом запястье розовый, внушительных размеров шрам. — Долгое время собирал исключительно для себя. В научно-популярных целях. Думал, когда-нибудь написать на их основе книгу. Что-нибудь навроде «История города Глупова-2»… Возьмите, это значительно облегчит вам жизнь, если вы всерьез возьметесь бодаться с Чугайновым и его командой.

— А не опасаетесь, что Сан Саныч как-нибудь да и прознает о вашем… научно-популярном хобби? — спросила Ольга, с благодарностью принимая папку. Сейчас она была искренне рада, что журналист всё-таки оказался порядочным человеком.

— Ничего, мне не привыкать быть битым. Знаете, как говорят в нашем медиасообществе? «За одного битого журналиста редактор двух небитых дает». И вообще — будем считать, что вчера вы меня убедили и во мне проснулись остатки совести.

— Спасибо вам, Константин Павлович.

— Можно просто — Костя.

— В таком разе — можно просто Ольга! Спасибо за материалы, Костя. Обещаю, сделаю всё возможное, чтобы о вашей причастности к сбору этих материалов никто не узнал.