О тех, кто в МУРе Вольфсон Семен

До Москвы оставалось совсем немного. Чтобы поддержать знакомство, Леонид Семёнович предложил Лёньке сходить в Сокольники, покататься на картодроме; тот с радостью согласился.

На станции «Москва– Третья» решили выйти.

Когда поезд остановился, и они шагнули на перрон, из тамбура выскочил длинный как жердь парень в чёрной куртке, который до этого прятался в переходе между вагонами.

– Получи, сука! – крикнул он, ударив Горевого заточкой в правый бок, и быстро побежал по платформе.

– Спица! Гад! – вдогонку ему прокричал Лёнька.

Леонид Семёнович, вначале ничего не почувствовавший, кроме удара, теперь под действием сильной боли стал заваливаться на платформу. По правой ноге потекло что – то теплое. Он лежал на перроне в сознании, но силы постепенно его оставляли.

– Лёня! Сынок! Возьми у меня в правом кармане мобильный, набери 03, нажми кнопку вызова, и, когда ответят, скажи:

– На платформе «Москва– Третья» лежит раненый бандитом старший оперуполномоченный майор Горевой. Попроси, чтобы поторопились.

Когда скорая приехала, вокруг Горевого натекла уже приличная лужа крови, а сам он был в полубредовом состоянии.

– Это что за мальчик с вами? – спросил врач.

– Мальчик, сынок Лёня. Пусть со мной едет! – из последних сил пробормотал Леонид Семёнович и потерял сознание.

Очнулся он в отделении реанимации.

– Наконец-то, – сказал склонившийся над ним врач. – Вы помните, что с вами произошло?

– Да. Меня ударили ножом на платформе. Со мной был мальчик Лёня. Где он?

– Это вы про вашего сына? Можете не волноваться, пока вы лежали без сознания, он сидел в коридоре рядом с дверью. Только вид у него какой-то странный, давно не умывался, что ли? Мы его покормили, отмыли, одежду простирнули, денька через два можно его к вам пустить. Рана у вас довольно глубокая, задета печень, вы потеряли много крови, более суток были без сознания, но сейчас всё позади, – врач успокаивающе похлопал Горевого по плечу, – вам надо лежать, поправляться. Кстати, здесь ваши жена и дочь: волнуются.

Через два дня Горевого перевели в общую палату.

Первыми, кого он увидел, были Маша и Лена, бросившиеся его обнимать и целовать. Потом в палату тихонько вошел Лёнька и тоже подошел к кровати.

– Лёня! А это кто? – спросила жена, – мне он сказал, что твой сын.

– Тот самый вождь краснокожих, помнишь наш разговор? Зовут Леонидом.

– Ах, Лёнечка! Сыночек! Конечно, как же? А я-то сразу и не сообразила. Сейчас домой, а завтра опять к папе приедем.

– Не хочу я никуда ехать.

– Лёня! – если ты меня за папку считаешь, то она твоя мама, и ты должен её во всем слушаться, а это твоя старшая сестра. Всё понял?

– Угу! А мы завтра точно приедем?

– Точно, точнее не бывает. Теперь каждый день будем к нему ездить.

– Тогда ладно.

Они вышли из палаты, Лёнька шел последним.

Потихоньку Леонид Семёнович поправлялся, и через неделю его должны были выписать. В понедельник с утра приехал начальник отдела полковник Власов, а с ним несколько оперов.

– Давай, рассказывай, герой, как же ты так подставился?

– Да сзади ударили, к тому же я ещё и не один был.

– Приметы нападавшего запомнил?

– Я – нет, а сынишка мой приёмный даже кличку его знает – Спица.

– Ладно, ты выздоравливай, и делать тебе теперь больше нечего, как ко мне в замы идти. А с этой Спицей я сам разберусь. Я его найду, тогда и посчитаемся, – с этими словами полковник встал.

– Спасибо, Николай Фомич, – Горевой улыбнулся и пожал протянутую руку.

Если вам приходилось бывать на Патриарших прудах, то вы, вероятно, помните, что по обе стороны стояли выкрашенные в темно-зеленый цвет скамейки с изогнутыми спинками. Одна из них, находящаяся примерно посередине слева по направлению к центру, отличалась от соседних своим голубым цветом.

Почему она была такой, теперь уже никто не скажет. Возможно, у маляров не хватило зеленой краски, или кто-то очень убедительно попросил их поменять цвет. Может быть, это был человек, которому в жизни часто не хватало голубого неба над головой.

Одно время на этой самой скамейке по вторникам и четвергам, примерно с двух до четырех часов дня, можно было увидеть широкоплечего старика с сучковатой палкой в руках, одетого всегда по погоде.

Время от времени к нему подходили какие-то люди и заводили разговор, однако никто не присаживался рядом, а все стояли, как ученики у доски перед учителем. Выслушав говорившего, старик иногда, ничего не объясняя, коротко говорил: «Нет», а иногда согласно кивал головой, глядя на собеседника из-под густых тёмных бровей живыми, глубоко посаженными глазами.

Лицо его с высоким лбом, широкими скулами и квадратным подбородком в любое время года было покрыто коричневым загаром, какой можно приобрести, работая годами на сорокаградусном морозе, где-нибудь на лесоповале, когда над кожей одновременно трудятся ветер, мороз и солнце. Этот загар остается на всю жизнь.

Если приглядеться, то на палке, которую старик держал в руке, каждый сучок представлял фигурку какого-либо зверя. Самый крупный, располагавшийся поближе к изогнутой ручке, был точной копией медведя; ниже находились фигурки волка, лисы и других обитателей сибирской тайги. От времени палка сильно рассохлась и была скреплена двумя кольцами светлого металла, по всей видимости, серебра.

В один из таких четвергов, ровно в три часа пополудни, возле скамейки остановился мужчина среднего роста и плотного телосложения, на вид лет шестидесяти.

– Здорово, Отмычка! – негромко произнес он.

Сидевший приподнял седую косматую голову и также негромко ответил:

– Я никакой не Отмычка. Вы, уважаемый, обознались.

– Да, будет тебе, Михаил Прохорович! Старых знакомых не узнаешь?!

Старик пристально взглянул на говорящего:

– Николай Фомич, неужто ты?!

– Я самый.

– Поди, генерал уже!

– Да нет, полковник только.

– Тоже солидная должность.

– А здесь-то по делу или так?

– Дело у меня к тебе. Больше не знаю, к кому обратиться.

– Раз по делу, то присаживайся, слушаю. Тем более, я ведь перед тобой в долгу, и долг свой помню. Как сейчас вижу… Лет восемнадцать тому назад спускаюсь на лифте с двумя приличными баулами: четыре норковые шубы, как-никак, брюлики, рыжевье по карманам. Мне ведь любой замок открыть было раз плюнуть, за что такое погоняло и получил. Спустился, на улице уже тачка ждет. А подъезд – проходной. Вдруг слышу, в дальнем углу девочка плачет. Я баулы поставил – и туда. Гляжу, девчонка лет двенадцати стоит, к стенке прижалась, плачет, а платьишко на ней расстёгнуто. Плачет и говорит: «Дяденька не надо, дяденька не надо!» А перед ней бугай здоровенный с ножиком: видно, на что нацелился. Я в дискуссию с ним вступать не стал, а выписал ему командировочные с правой руки так, что он чуть дверь подъездную не выломал. Рука-то у меня тяжелая была. Однако фраер этот не из пугливых оказался. Пришлось с ним повозиться: с пером на меня полез, всю руку располосовал. А тут ваши архаровцы, прошу прощенья, милиционеры, налетели: квартира-то на сигнализации была. Повязали меня, и к тебе в отделение. Вот там мы с тобой и встретились. Отпираться мне смысла не было: как говорится, на кармане взяли. И девчонку, и этого бугая с огромным синяком под глазом привезли. Я всё, как было, и рассказал, а девочка подтвердила. Уж не знаю, на каких весах ты взвешивал, только отобрал мою добычу, а самого отпустил без протокола.

Николай Фомич достал из кармана пачку «Мальборо», а Михаил Прохорович папиросы «Беломор-канал». Они закурили. Издали могло показаться, что два давно знакомых старика мирно о чём-то разговаривают. На самом деле это были «вожди» двух вечно враждующих племен, одно из которых жило по воровскому закону, а другое по уголовному кодексу. Но кроме двух взаимоисключающих законов, существовал третий, более древний, главный постулат которого гласил, что за добро надо платить той же монетой, уходящий корнями в историю глубже, чем Ветхий Завет. Это позволяло беседовать начальнику убойного отдела МУРа и старому вору в законе.

– Так какое же ко мне дело? – спросил Отмычка, крутя в руках свою сучковатую палку.

– Трость у тебя интересная. Откуда?

– Да все оттуда же. На последней отсидке грузили лес в товарняк. Я, естественно, бригадиром, стою у ёлки, считаю кубометры, а штабель брёвен высокий, аж выше вагона. Пишу, кубики приписываю, конечно. Одним глазом в блокнот, а другим за погрузкой слежу. Вдруг вижу, верхнее бревно братаны уронили, и оно вниз катится, увлекает за собой остальные. Я кричу: «Атас! Спасайся, кто может!», а сам за ёлку встал, чтоб ею прикрыться. Деревце, так себе, небольшое, сантиметров пятнадцать в диаметре у комля. А эта лавина брёвен как раз на меня. Так что, если бы не ёлочка, мне бы не жить. Можно сказать, легко отделался, только ногу в голени сломал. Мне потом братаны из этой ёлки палку сделали, с ней и вышел, некоторое время ещё хромал, потом перелом зажил, хромота прошла, а сейчас с годами опять дает о себе знать. Но ты ведь пришёл не про палку спрашивать?

Николай Фомич не успел ответить, потому что у скамейки остановился мужчина лет сорока в коричневом костюме, давая понять старому вору, что пришел по делу.

– Игорёк, присядь пока вон на ту дальнюю лавочку, мне с человеком перетереть нужно.

Мужчина, названный Игорьком, послушно удалился.

– Дело у меня, вот какое. Одного из моих ребят сильно порезали в электричке за то, что он захотел мальчишку подобрать из тех, что по вагонам на гармошках играют. Кличка этого паразита Спица. Мне надо знать, где его найти.

– Знаешь, Николай Фомич, – немного подумав, ответил Отмычка, – вообще-то я таких услуг милиции не оказываю, но с другой стороны, не хочу у тебя в долгу оставаться, к тому же, я эту грязь, которая детишек и калек эксплуатирует, и за воров не считаю. Помогу. Приходи сюда во вторник часам к трём. Ну всё, прощай!

Полковник Власов медленно встал и зашагал в сторону метро.

Во вторник он узнал, что вся мразь, контролирующая вокзалы, по четвергам собирается в одном из кафе. Переговорив в отделе с ребятами, в четверг Власов во главе бригады из восьми человек на двух волгах в сопровождении автозака подъехал к кафе.

Договорились, что внутрь он войдет один, а когда подойдет к столу, за которым сидит эта компашка, остальные ворвутся в помещение.

В кафе он наметанным глазом сразу выделил компанию мужчин человек из десяти, сидевших за двумя сдвинутыми столами, с бутылками водки и закуской, а среди них Спицу, знакомого ему по описанию Леньки.

Подойдя к нему, Власов схватил его за шиворот и резко поставил перед собой.

– Ты нашего опера порезал?!

И, не дожидаясь ответа, полковник, бывший в молодости призёром первенства Динамо по боксу в полутяжелом весе по Москве, провел Спице сначала апперкот левой, а затем короткий прямой в голову правой.

От первого удара тот со стоном согнулся, а от второго отлетел к столу и проехался по нему на спине, сметая на пол тарелки и бутылки.

В то же мгновение в кафе ворвались восемь человек в милицейской форме с оружием в руках. Застигнутые врасплох, все, кто сидел за столом, на несколько секунд оцепенели. Остальные посетители кафе тоже словно прилипли к стульям.

– Спокойно, суки вокзальные! Работает МУР. Давайте, ребята, их по– одному в автобус! – скомандовал Власов.

Доставленную банду рассовали по камерам в изоляторе временного содержания до выяснения личности. Спица со сломанной челюстью попал в лазарет, после чего его ожидал суд и статья за вооруженное нападение с причинением тяжких телесных повреждений сотруднику милиции.

Глава 4

Уроки русского языка и литературы в старших классах

Утро у Горевого не задалось: плохо выспался, оттого что этажом выше до самого утра громко играла музыка и стучали каблуками по паркету. Ему хотелось подняться к соседям и потребовать, чтобы они прекратили этот концерт, но, вспомнив, что у них свадьба, он махнул рукой и не пошел: «Один раз за столько лет можно потерпеть».

Леонид Семёнович, как всегда, чисто выбрился, позавтракал, в этот раз без аппетита, поцеловал жену и отправился на службу.

Троллейбус подошёл довольно быстро и, как ни странно, в нём было несколько свободных мест. Горевой, ездивший обычно в общественном транспорте стоя, на этот раз сел: давала знать о себе не зажившая ещё рана в боку.

На следующей остановке в салон вошло довольно много народу, в основном молодежь, поспешившая занять свободные места. Когда троллейбус отъехал от остановки, Леонид Семёнович увидел, что рядом с ним стоит сухонькая пожилая женщина лет семидесяти – семидесяти пяти, небольшого роста, в давным-давно вышедшем из моды плаще, удивительно ладно сидевшем на ней, как сидит хорошо сшитая одежда. На её голове была такая же, немодная, чёрная шляпка, придававшая хозяйке старорежимный интеллигентный вид.

Одной рукой она опиралась на тонкую бамбуковую палку с изогнутой ручкой, а другой для устойчивости ухватилась за вертикальную никелированную стойку.

– Настоящая мисс Марпл, – подумал Горевой. – Мадам, садитесь, пожалуйста! – уступил он свое место.

– Merci, mon ami, (спасибо, мой друг, фр. – прим. авт.) – поблагодарила старушка, усаживаясь. – La politesse ne cote rien et achte tout.

И, догадавшись по выражению лица собеседника, что его знания французского языка весьма поверхностны, тут же перевела:

– Ничто не обходится нам так дёшево и не ценится так дорого, как вежливость.

Леонид Семёнович был польщен, но его самолюбие было слегка задето тем, что он не может ответить собеседнице в том же духе. Это высказывание он знал, но никогда не слышал, как оно звучит на французском языке.

– Что? Болит? – спросила старушка.

– Что? – не понял Горевой.

– Правый бок. Вы все время к нему руку прижимаете.

– Да, знаете, упал неудачно.

– Так неудачно, что прямо по печени. А по вашему спортивному виду не скажешь, что вы такой неустойчивый.

Леонид Семёнович усмехнулся, не найдя, что ответить:

– Точно, мисс Марпл.

Он незаметно и на этот раз более внимательно оглядел старушку.

– На самом деле ей больше, чем 75, которые я ей сначала дал. Лет восемьдесят, наверняка. Судя по манере разговаривать, скорее всего – бывшая преподавательница. Леонид Семёнович вспомнил свою учительницу русского языка и литературы в старших классах. Чем-то они были очень похожи друг на друга. Одежда старая, не раз побывавшая в ремонте, – он заметил на кожаной сумке, лежащей на коленях, едва заметную узкую заплатку. Потом перевёл взгляд на её обувь, столь же добротную и старомодную, как и остальные вещи.

– Видимо живет одна, детей или нет, или редко общается с ними. Скорее всего, нет.

В это время троллейбус остановился. Открыв двери, женщина-водитель объявила:

– Граждане пассажиры, прошу покинуть салон! По техническим причинам троллейбус дальше не пойдёт.

Люди, торопившиеся, в основном, на работу или на учебу, громко выражая свое недовольство, устремились к открытым дверям. Последними вышли старушка и Горевой, который помог ей спуститься со ступенек.

– А, мне как раз сюда и нужно. Спасибо вам большое.

Горевой повернулся и увидел на ближайшем здании вывеску «Ремонт одежды»:

– Всего хорошего, мисс Марпл!

– Всего хорошего, мистер Шерлок Холмс! – она улыбнулась и направилась сторону ателье.

– Интересно, старушка вычислила мою профессию или просто в тон ответила? – усмехнулся Горевой. – Надо же, по московским улицам средь бела дня вот так запросто разгуливает героиня Агаты Кристи.

Не дожидаясь другого транспорта, Леонид Семёнович отправился на работу пешком.

Не встретив никого, он дошёл до своего кабинета и ещё из коридора услышал, как надрывается на столе телефон:

– Алло, ты почему трубку не берёшь? Звоню тебе уже 10 минут.

– Виноват, Николай Фомич, опоздал: троллейбус сломался, пришлось пешком добираться.

– Ты вот что, Лёня, зайди сейчас ко мне.

– Слушаюсь! – и он быстро направился в соседний кабинет.

– Доброе утро, Николай Фомич.

– Доброе утро, Лёня! Присаживайся! – пробасил Власов. – Вид у тебя какой-то уставший. Ты что, плохо спал?

– Угадали. Соседи наверху до утра не давали заснуть: свадьба у них была.

– Хочешь с утра размяться вместо зарядки? Что, например, нового про меня скажешь?

– Вчера вы были на рыбалке.

– Ну, об этом догадаться нетрудно. Пол-отдела слышало, как я по телефону договаривался с приятелем.

– Добавлю к этому, что сегодня утром ваша жена не провожала вас на службу, как обычно.

– Верно. Она уже второй день гостит в Калуге у двоюродной сестры. Ты мне домой звонил?

– Нет. У вас из-под ворота рубашки видна тельняшка, в которой вы, вероятно, на рыбалку ездили. А Зинаида Михайловна в таком виде вас на службу не отпустила бы, заставила футболку надеть, которую вы обычно носите.

– Так, – усмехнулся Власов.

Они сидели за небольшим журнальным столиком, рядом с письменным столом.

– Добавлю, что вы сегодня очень плотно позавтракали.

– Почему так решил?

– У вас ремень обычно застегнут на третью дырку, а сейчас на вторую.

– Действительно, – опять усмехнулся Власов, – позавтракал я плотно: наелся жареной картошки с рыбой от души. Да… С тобой, как говорится, в карты лучше не садиться. Ну, скажи мне на милость, откуда ты такой взялся?! Кто тебя всему этому научил?!

– Да никто, как-то само собой получилось. Впрочем, нет. Кое-кто меня в свое время подтолкнул.

– И кто же это?

– Не поверите, учительница русского языка и литературы в старших классах, Пчёлкина Александра Ивановна. Вот как, например, проходил один из её уроков. Помню, мы изучали повесть «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова. Произведение сложное для десятиклассников; я и сейчас не приемлю многие идеи автора. А тогда мы эту повесть вообще не понимали, и класс откровенно скучал. И для того, чтобы мы лучше почувствовали характер поэта, она привела в пример эпиграмму, написанную в альбом одной из барышень.

Три грации считались в древнем мире.

Родились вы…Всё три, а не четыре.

– Язвительный стишок, ребята. А мог бы написать: «Родились вы, и стало их четыре». Почему он так не сделал, как вы считаете?

Что тут началось. Дремавший до этого класс как будто проснулся. Поднялся лес рук. Одни говорили, что Лермонтов просто язвительный человек. Другие – что барышня чем-то его обидела. Третьи, и таких было большинство, утверждали, что Лермонтов при всей своей язвительности не мог написать неправды, как не может покривить душой истинный поэт под угрозой наказания или даже смерти. Одна девочка привела в пример стихи О. Мандельштама, о Сталине, которые стоили ему жизни: «Мы живем, под собою не чуя страны….». Таких уроков было много, и всегда в творчестве того или иного писателя или поэта находились строки, заставлявшие весь класс размышлять. А после этого короткого отступления от темы у меня появился интерес к творчеству Михаила Юрьевича. Я стал много читать, прочитал почти все его произведения, стараясь через них глубже понять характер автора. Наконец, понял самое главное для себя. Несомненно, Лермонтов великий русский поэт. Ушел из жизни очень рано, но проживи и напиши он гораздо больше, никогда бы не смог сказать о себе, как Пушкин: «Печаль моя светла».

– Да ты прямо филолог, литературовед.

– Нет, Николай Фомич, мне до них далеко. Я ведь так, из интереса. Вскоре место книг заняли живые люди; моё внимание стали привлекать всякие мелочи в одежде, в поведении, в манере разговаривать. Я старался объяснить себе, почему это так, а не иначе. В дальнейшем умение наблюдать и анализировать очень помогло мне во время учёбы в школе милиции.

– И много ребят из вашего класса пошли работать в органы охраны правопорядка?

– Нет, я один.

– Да-с, – произнес Власов, – но вернемся, как говорится, к нашим баранам. Пока тебя не было, звонили из главка: ночью ограбили ювелирный магазин и убили сторожа. Просили бросить на раскрытие лучшие силы. Хозяин магазина жмёт на все педали: у него, видимо, связи в главке через жену одного из наших начальников. Минут через десять о преступлении сообщил дежурный, назвал адрес. Лёня, я тебе обещал, что полтора месяца ты только на бумагах посидишь, пока рана окончательно не заживёт. Но тут случай такой, пойми, для меня быстро раскрыть это дело очень важно, а лучше тебя с этим никто не справится. Рана-то болит еще?

– Иногда побаливает.

– Тогда ты там не очень напрягайся. Работать с тобой будет следователь Игорь Капустин. Знаешь такого?

– Да. Заочно. Листал дело, которое он вел. Толковый парень.

– Их начальник, Петренко, после второго инфаркта на пенсию пошел. Сейчас вместо него твой дружок Григорьев; прёт наверх, как паровоз, не дай бог, нами командовать будет.

– А что, он следователь неплохой.

– Неплохой, неплохой – чужими руками жар загребать. Думаешь, я не знаю, как вы вместе дела раскрываете.

– Ну, это уж вы слишком, Николай Фомич!

– Ладно. Время покажет… Вы там тихо и спокойно; приехали, посмотрели, никуда не дергайся. Возьми с собой пару оперативников, а дальше тебя учить не надо.

Через пятнадцать минут микроавтобус с опергруппой и машина трупоперевозки приехали на место и припарковались на противоположной от магазина стороне улицы, так как только там оставались свободные места.

– Ты, Серёжа, посматривай на всякий случай, что происходит вокруг, – сказал Горевой шофёру, выходя из машины.

Стальная дверь магазина, находящегося на первом этаже кирпичного дома, оборудованная глазком, была закрыта. Возле толпился с десяток зевак, среди которых Леонид Семенович увидел знакомого журналиста и кинооператора криминального раздела московских новостей. Они кивнули друг другу.

– И откуда эта братия обо всем узнает раньше нас? – с досадой подумал Горевой.

– Дорогие зрители! Вы только что слышали рассказ хозяина магазина об ограблении и убийстве сторожа. А вот на место преступления прибыл наш прославленный уголовный розыск. Сейчас мы попробуем взять интервью у руководителя оперативной группы, майора Горевого. Товарищ майор, как вы считаете, скоро найдут преступников? – журналист поднёс микрофон Горевому.

– Знаете, господа репортеры, – Горевой едва сдерживал раздражение, – мы, как вы сообщили своим радиослушателям, только что прибыли. Детали, интересующие вас, сможем сообщить не ранее завтрашнего дня. А сейчас я прошу вас удалиться и не мешать работать.

– Итак, уважаемые телезрители, с нетерпением будем ждать результата.

Они погрузились в стоящий рядом микроавтобус с крупной надписью «Телевидение» на борту и уехали.

Горевой с оперативной группой вошёл внутрь, а следом за ними два санитара с носилками. На полу торгового зала, выложенного плиткой, в луже крови, на спине, раскинув руки, лежал мужчина лет пятидесяти с небольшим, в добротном коричневом костюме в полоску. Из-под расстегнутого пиджака виднелась чистая рубашка кремового цвета с повязанным в тон костюму галстуком. Добротные коричневые ботинки завершали его одежду. На кисти руки синела татуировка в виде якоря. С левой стороны на груди расплылось пятно крови.

Осматривая место преступления и машинально отмечая отдельные детали, Горевой, как это часто с ним бывало, одновременно вспоминал утренний разговор с Николаем Фомичом.

– Видно, крепко на старика жмут, хотят на пенсию спровадить; вот и дельце подходящее подвернулось. Если быстро не раскроет, будет повод говорить, не пора ли, дескать, отдохнуть. Поэтому-то он и направил меня сюда. Представляю, как ему было нелегко нарушить свое обещание.

Эти мысли, однако, не помешали Леониду Семёновичу внимательно осмотреть труп и отметить, что сторож был убит прямо у порога: значит, кому-то открыл дверь, и что одежда у него слишком нарядна для дежурства.

Горевой наклонился над гладко выбритым покойником, будто рассматривая узел галстука. Наколка наводила на мысль, что убитый имел отношение к флоту.

– Кто хозяин магазина? – спросил Леонид Семёнович.

– Я, – ответил мужчина в сером свитере и такого же цвета брюках. Мужчина был небольшого роста, лет сорока пяти, с чёрными блестящими волосами и глубокими залысинами на лбу, помятым лицом и бегающими мышиными глазками. – Меня зовут Мокроусов Виктор Петрович.

Он сразу не понравился Горевому именно из-за своего бегающего взгляда.

– Скажите, здесь всегда такой тусклый свет?

– Нет, только когда магазин не работает. Можно сделать яркий.

Щёлкнула клавиша выключателя, и в зале, монотонно гудя, загорелись несколько ламп дневного света.

Медэксперт тут же приступил к своим обязанностям.

– А почему над входом нет светильника?

– Был, был светильник. Ночью всегда горел. Два года тому назад хулиганы разбили. Я не стал устанавливать новый: все равно разобьют, и экономия электроэнергии опять же.

– Будьте любезны! Повесьте на дверях объявление «Магазин закрыт на учет», а дверь на замок не запирайте. Кто первый обнаружил труп? – обратился Горевой к вернувшемуся хозяину.

– Я. Приехал, как обычно, минут за пятьдесят до открытия, сменить сторожа. Потом приходят продавщицы, и мы из сейфа в моем кабинете достаем и раскладываем товар в витринах, а ровно в десять открываемся. В этот раз дверь была не заперта. Открываю, и смотрю – лежит. Я сразу звонить по 02.

– А кто еще, кроме вас, сторожа и продавщиц работает в магазине?

– Ещё уборщица, Надежда, симпатичная, знаете ли, бабёнка, работает по договору. Приходит часов в одиннадцать, уберется часа за два в торговом зале и у меня в кабинете, когда я выхожу. Наверное, ещё где-то подрабатывает.

– А сторож у вас один, никто его не подменяет?

– Один. Я ему плачу полторы ставки. Он одинокий, ему всё равно, где ночевать. Говорил, что всю ночь не спит, сторожит, но я думаю, что в основном сторожил этот диван, он у меня раскладной, удобный.

– А почему у вас нет охранника? Так ведь и днём ограбить могут.

– Он нам ни к чему. У каждой продавщицы под ногой тревожная кнопка, УВД рядом. Если что случится, через минуту будут здесь, а ЧОПу нужно платить, больше, чем обеим продавщицам вместе взятым.

Горевой скользнул взглядом по пустым витринам, шкафам и стоявшему около стены дивану с журнальным столиком.

– Давайте пройдем в ваш кабинет.

Хозяин открыл дверь, обитую с двух сторон каким-то звукоизолирующим материалом.

– О, замочек-то у вас взломан. Ребята, присаживайтесь!

В левом дальнем углу небольшой пятнадцатиметровой комнаты на подставке стоял открытый сейф, приваренный к балке, проходящей вертикально по стене, а ближе к двери – диван с жестким сиденьем, такой же спинкой и деревянными подлокотниками. На диване устроились оперативники и Капустин.

Вдоль правой стены напротив сейфа располагались стеллажи, на них – стопки различных журналов, альбомов, каталогов, папок. Отдельно стояли справочники: по ювелирному делу и телефонные. Ближе ко входу – раковина. Середину комнаты занимали письменный стол с телефоном и кожаное вращающееся кресло, с которого удобно было достать любую папку или справочник. Горевой подошел к окну, зашторенному очень плотной тканью малинового цвета, раздвинул шторы и увидел решётку, датчики сигнализации на стеклах и припаркованный около магазина чёрный фольксваген.

В это время звякнул дверной колокольчик, и послышались женские крики: вероятно, продавщицы увидели труп.

– Ничего, судмедэксперт им поможет, – подумал Горевой.

– Виктор Петрович, в каком виде вы обнаружили сейф?

– В таком, как вы его сейчас видите, и обнаружил. Пусто, все пусто!

– А как запорное устройство действует, можете показать? – Горевой встал спиной к стеллажам, напротив сейфа, на дверце которого располагались по три в ряд девять лимбов с указателями, с нанесенными на них выпуклыми цифрами от 0 до 9, вращающимися внутри своих колец.

– Сейф 1960 года выпуска, изготовлен в Бельгии, пустоты между стальными листами заполнены специальным материалом: случись пожар, все сгорит, а этот ящик и его содержимое уцелеет. Он номерной, открыть можно, только набрав с помощью лимбов девятизначный код, известный лишь мне, – хозяин, повернулся спиной к Леониду Семеновичу и закрыл собой почти весь сейф; затем захлопнул дверцу.

Было слышно, как сработал запорный механизм.

– Теперь, чтобы открыть, надо набрать кодовое число, вот так.

Опять сработало запорное устройство. Открыв дверцу, директор сразу же изменил набранный код.

– Вы всегда так закрываете и открываете сейф?

– Всегда.

– Скажите, когда вы достаете ценности, окно зашторено?

– Оно зашторено всегда.

– Так, теперь давайте познакомимся. Я замначальника убойного отдела Петровки, 38. Зовут меня Горевой Леонид Семенович. Это – следователь, капитан Игорь Капустин. Рядом – наши оперативники, в зале работает судмедэксперт, так что к расследованию вашего дела привлечены лучшие силы. Скажите, что это за фотография на стене?

– Моя дача в Красково, досталась от деда, тоже ювелирных дел мастера, как и мой отец. Выходит, я ювелир в третьем поколении.

– Виктор Петрович, отчего это домик, как ежик, трубами ощетинился?

– А, вы заметили. Это от того так много труб, что в доме имеется ювелирная мастерская, оборудованная специальной печью для плавки металлов с вытяжкой и вентиляцией.

– Она у вас в рабочем состоянии?

– Да, иногда занимаюсь ювелиркой по старой памяти, делаю перстенечки, кулончики в основном для себя, а иногда для знакомых.

– Виктор, как у тебя дела? – спросил Горевой у вошедшего судмедэксперта.

Страницы: «« 1234567 »»

Читать бесплатно другие книги:

В конце 16 века стало ясно, что великим европейским державам слишком тесно на континенте. Тогда-то и...
Издание продолжает и дополняет собой книгу «Евангелие дня. Толкования на Евангельские чтения церковн...
Виноделие в Шампани восходит к древним римлянам, и об их присутствии в этой провинции, расположенной...
Более 70 лет прошло с тех пор, как К. Ниши представил на суд читателей свою уникальную систему оздор...
Люди Ребуса похищают сотрудницу «наружки», бросив вызов команде Нестерова. Экипаж принимает вызов – ...
Сотрудники «наружки» из экипажа Нестерова оказываются посвященными в тайные планы сибирского вора в ...