Ходячие мертвецы. Дорога в Вудбери Киркман Роберт
Ребенок начал есть.
Стоя в дверях, Боб смотрел со смесью любопытства и отвращения, как маленький зомби заглатывал и пережевывал мягкие ткани черепа, словно выковыривая мясо из панциря омара.
Губернатор наблюдал за трапезой. Раздавалось чавканье.
– Мы с моим братом Брайаном – и еще несколькими моими друзьями – отправились вместе с Пенни на поиски лучшей жизни. Поехали на запад, на некоторое время застряли в Атланте, связались с новыми людьми, потеряли нескольких. И поехали дальше на запад.
Маленький труп затих, прислонился к стене и крохотными грязно-алыми пальцами стал закапываться глубже в продырявленный череп, ища лакомые кусочки.
Голос Губернатора стал на октаву ниже:
– В саду недалеко отсюда мы наткнулись на несколько тварей. – Он запнулся на мгновение. Слез не было, но голос его немного подрагивал. – Я оставил брата с Пенни, а сам отгонял их… А дальше одно повлекло за собой другое.
Боб не мог пошевелиться и не мог вымолвить ни слова в этой душной комнате с грязными плиточными стенами, водопроводными трубами и темной плесенью на полу. Он смотрел на это крохотное отродье, на жутком лице которого теперь застыло удовлетворение. Со сложенных бантиком детских губ свисали прожилки мозговой ткани, а мутные глаза закатились, как только девочка оперлась о стену.
– Мой братец проштрафился по-крупному – из-за него убили моего ребенка, – объяснил Губернатор, уронив голову на грудь. Голос его от чувств стал хриплым. – Брайан был слаб – вот и все. Но я не мог все так оставить. – Он посмотрел на Боба печальными, повлажневшими глазами. – Я знаю, ты меня понимаешь, Боб. Я не мог отпустить свою маленькую девочку.
Боб понимал. Его одолела тоска по Бренде.
– Я ненавижу себя за то, что Пенни погибла, и за то, что она вернулась. – Губернатор пристально смотрел в пол. – Я кормил ее кусками тел, и мы продолжали двигаться на запад. Когда мы достигли Вудбери, мой брат Брайан полностью зациклился на своей вине.
Тварь, которая когда-то была маленькой девочкой, отбросила череп, словно выкинув скорлупку от устрицы. Будто очнувшись ото сна, она стала осматривать комнату своими молочно-белыми глазами.
– Мне пришлось убить Брайана, как больную собаку, – едва слышно пробормотал Губернатор. Он сделал шаг в направлении маленькой твари, которая прежде была ребенком, и его голос стал почти бесстрастным. – Иногда я все еще вижу в ней свою Пенни… когда она спокойна, как сейчас.
Боб тяжело сглотнул. В нем нарастали и клубились противоречивые чувства – отвращение, печаль, страх, глубочайшее страдание, даже симпатия к этому опустошенному человеку. Он покачал головой:
– Вы через многое прошли.
– Ты только посмотри на нее, Боб, – Губернатор кивнул в сторону маленького зомби. Тварь вздернула голову, раздраженно посмотрев на него, моргнула. В глазах ее промелькнул слабый отблеск Пенни Блейк. – Моя крошка все еще там. Правда ведь, дорогая?
Губернатор подошел к закованному в цепи созданию, опустился на колени и погладил его мертвенно бледную щеку.
– Осторожно, вы же не хотите, чтобы… – начал было Боб, замерев на месте.
– Вот моя красавица.
Губернатор провел рукой по спутанным волосам крошечного зомби, и тот моргнул. Бесцветное лицо исказилось, глаза сузились, черные губы поднялись, обнажив гнилые молочные зубы.
Боб шагнул вперед:
– Осторожно…
Пенни клацнула челюстями в опасной близости от обнаженного запястья Губернатора, но он вовремя успел отдернуть руку:
– Ой!
Маленький зомби натянул цепь, встал на ноги и стал протягивать вперед свои руки… Губернатор попятился, сюсюкая:
– Зайчонок мой… чуть не схватила в этот раз папочку!
Боб почувствовал слабость. Отвращение нарастало внутри него, и желчь вот-вот готова была вырваться наружу.
– Боб, будь добр, достань-ка тот сверток, в котором я принес голову.
– Чего?
– Будь добр, достань последнее лакомство вон из того мешка.
Сдержав тошноту, Боб повернулся, заметил на полу сверток и посмотрел в него. На дне мешка в луже сохнущей крови лежал бледный человеческий палец, очевидно мужской. Костяшки были покрыты волосами, а с оторванного конца торчал белый осколок кости.
Боб вытащил из кармана носовой платок, наклонился и достал палец, и в этот момент что-то внутри него оборвалось – неожиданно, как лопнувшая резинка.
– Почему бы тебе не накрыть на стол, мой друг? – предложил Губернатор, гордо встав рядом с извивающимся ребенком-зомби, положив руки на бедра.
Бобу казалось, что его тело стало двигаться само, руководствуясь каким-то собственным разумом.
– Да… конечно.
– Вперед!
Боб встал в нескольких дюймах от того места, до которого доходили цепи. Пенни хрипела и с шумом бросалась на него, расшатывая болт.
– Конечно… Почему бы и нет?
Протянув вперед руку с оторванным пальцем в ней, Боб покормил существо.
Маленький труп схватил подачку, упал на колени и обеими руками стал запихивать палец в свой прожорливый рот. Прачечную заполнили отвратительные чавкающие звуки.
Мужчины стояли рядом и наблюдали. Губернатор одной рукой приобнял своего нового друга.
К концу той недели строители стены дошли до границы третьего квартала на Джонс-Милл-роуд, где стояло заколоченное почтовое отделение, исписанное граффити. На кирпичной стене, выходящей на парковку, какой-то шутник, очевидно, изучавший в университете литературу, написал: «Так и кончается свет, но не со взрывом, а с ходячим»[32], – и это стало постоянным напоминанием об исчезновении общества и правительственных структур, знакомых всем.
В субботу Джош Ли Хэмилтон оказался в рабочей бригаде и перевозил тележки с обрезками досок с одного конца тротуара на другой, обменивая таким образом свои мускулы на еду, которой могли питаться они с Лилли. У него больше не осталось ценностей, которые можно было продать, поэтому последние несколько дней Джош делал черную работу: чистил общественные туалеты и соскребал останки животных с коптильных рам. Но он с радостью занимался всем этим ради Лилли.
Джош влюбился в эту девушку так глубоко, что по ночам тайком плакал в унылой темноте, когда Лилли засыпала в его объятиях. У него в голове не укладывалось, как можно было обрести любовь среди жестокости этого чумного мира. Наполнившись безрассудной надеждой и погрузившись в мечтательность, ставшую побочным эффектом первых поистине близких отношений в его жизни, Джош едва замечал отсутствие остальных членов его группы.
А группа эта, казалось, рассеялась по ветру Время от времени Джош видел вечерами Меган, которая пробиралась куда-то вдоль балюстрад жилых домов, полураздетая и обдолбанная. Он понятия не имел, была ли она до сих пор со Скоттом. На самом деле Скотт вообще пропал. Похоже, никто не знал, где он, и, как ни печально, похоже, это никого не волновало. Дела Меган, судя по всему, шли неплохо. Среди пятидесяти с небольшим жителей Вудбери было менее дюжины женщин, а из них только четыре еще не вошли в стадию менопаузы.
Гораздо больше Джоша беспокоило то, что Боб явно находился под властью талисмана города. Было очевидно, что Губернатора – а Джош доверял этому социопату в качестве лидера не больше, чем он бы доверял одному из ходячих в качестве тренера детской бейсбольной команды, – заинтересовал старина Боб, и он притягивал его к себе хорошим виски, барбитуратами и социальным статусом.
Субботним днем, однако, Джош выкинул все это из головы и занялся разгрузкой сайдинга у конца временной стены. Другие рабочие двигались по обе стороны баррикады и прибивали планки. Некоторые пользовались обычными молотками, другие – пневматическими, подсоединенными к работающим на бензине генераторам. Шум раздражал и был практически невыносимым.
– Ставь сюда, около мешков с песком, брат, – сказал Мартинес с дружеским кивком. У его бедра болталась винтовка «М1».
На нем красовались его фирменная бандана и камуфляжная рубашка без рукавов, и он по-прежнему вел себя по-приятельски. Джош не мог его понять. Он, казалось, был самым спокойным из всей шайки Вудбери, но планка здесь находилась не так уж высоко. Мартинес руководил постоянно менявшимся караулом на стенах и редко братался с Губернатором, хотя они, казалось, были не разлей вода.
– Старайся свести шум к минимуму, брат, – подмигнув, добавил он. – Если возможно, конечно.
– Понял, – ответил Джош, кивнув, и начал выкладывать на землю листы древесно-стружечной плиты размером четыре на шесть футов. Он сбросил свою клетчатую куртку – зимнее солнце стояло в тот день высоко в небе, и по его шее и спине катился пот – и за несколько минут закончил разгрузку.
Подошел Мартинес:
– Может, сделаешь еще одну ходку до обеда?
– Будет сделано, – сказал Джош, освободил тележку, повернулся и снова пошел вниз по улице, оставив свою куртку – а с ней и короткоствольный полицейский револьвер – висеть на столбе.
Порой Джош забывал, что револьвер лежал в кармане куртки. С момента прибытия в Вудбери он еще не пользовался им – охранники неплохо справлялись со своей задачей.
За прошедшую неделю случилось только несколько атак у кромки леса и на боковых дорогах, но все они были легко и быстро отбиты хорошо вооруженными воинами-любителями. По словам Мартинеса, огневая мощь Вудбери объяснялась тем, что они нашли оружейный склад на базе Национальной гвардии США в пешей доступности от города. Там был целый арсенал оружия военного назначения, которому Губернатор тут же нашел применение.
Но правда заключалась в том, что атаки ходячих были самой меньшей из проблем Губернатора. Население города, казалось, ожесточалось под давлением жизни после эпидемии. Чаши терпения переполнялись. Люди начинали бросаться друг на друга.
Джош менее чем за пять минут прошел два квартала, отделявшие стройку от склада, думая о Лилли и их совместном будущем. Затерявшись в своих мыслях, он не заметил запаха, который обдал его, когда здоровяк приблизился к каркасному дому у самых железнодорожных путей.
Когда-то этот склад использовался в качестве сарая на южной конечной станции железной дороги Чаттуга – Чикамога. Весь двадцатый век выращивавшие табак фермеры отправляли по этой линии связки сырых листьев для обработки на север, в Фейетвилл.
Джош вразвалку подошел к длинному узкому зданию и поставил тележку у двери. Самая высокая точка потрепанной всеми ветрами остроконечной крыши строения возвышалась по крайней мере на тридцать пять футов над землей. Обшивка была старой, облупившейся и сплошь покрытой царапинами. Единственное высокое окно у двери было разбито и заколочено. Место было похоже на лежащий в развалинах музей, отголосок старого Юга. Рабочие использовали это здание, чтобы держать доски в сухости и хранить строительные материалы.
– Джош!
Услышав знакомый голос, донесшийся из-за спины, Джош остановился в дверях. Он повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть Лилли, которая бежала к нему в своем фирменном причудливом наряде – мягкой вязаной шапке, нескольких разноцветных шарфах и шубе из меха койота, выменянной у одной из престарелых женщин города. На ее узком лице сияла утомленная улыбка.
– Куколка, ты просто услада для усталых глаз, – сказал Джош, схватив ее в охапку и заключив в нежные медвежьи объятия.
Она обняла его в ответ – не с безудержной страстью, скорее платонически, – и Джош уже не в первый раз задумался, не зашел ли он с ней слишком далеко. Или, может, их занятия любовью изменили сложную динамику их отношений. Или, может, он не удовлетворил ее ожиданий. Она, казалось, чуть сдерживала свою привязанность. Лишь чуть. Но Джош решил выкинуть это из головы. Может, всему виной был стресс.
– Мы можем поговорить? – спросила она, посмотрев ему прямо в глаза тяжелым, мрачным взглядом.
– Конечно… Поможешь мне?
– После вас, – сказала девушка, махнув в сторону входа.
Джош повернулся и толчком открыл дверь.
Поначалу они не обратили внимания на запах мертвой плоти, смешавшийся в душном сарае с запахом плесени. Они не заметили и зазора между двумя окаменелыми кусками гипсокартона в дальнем конце склада и того, что задняя часть здания опасно примыкала к дикому лесу. Сарай уходил по меньшей мере на сотню футов во тьму, вмещая опутанные паутиной ненужные рельсы, столь глубоко изъеденные ржавчиной, что цвет их сливался с землей.
– О чем задумалась, куколка?
Джош прошел по забросанному паровозным шлаком полу к стопке деревянного сайдинга. Панели четыре на шесть выглядели так, словно их оторвали от какого-то сарая; края выкрашенных темно-красной краской планок были сколоты, на них засохла грязь.
– Надо двигаться дальше, Джош, пора уезжать из этого города… пока не случилось что-нибудь ужасное.
– Скоро, Лилли.
– Нет, Джош. Я серьезно. Послушай! – Она взяла его за руку и развернула к себе лицом. – Пусть Меган, Скотт и Боб остаются, мне все равно… Но нам пора отсюда убираться. С виду тут уютно, прямо как в кино, но внутри все прогнило.
– Я знаю… Мне просто нужно…
Он замолк, краем глаза увидев тень, которая промелькнула снаружи, за забитым досками окном.
– О боже, Джош, ты…
– Встань позади меня, – сказал он, одновременно осознав несколько вещей. Он почувствовал запах, примешавшийся к застойной вони сарая, услышал низкое, утробное урчание, доносившееся из задней части здания, и увидел свет, который пробивался сквозь прореху в углу.
И, что самое ужасное, Джош понял, что оставил револьвер в куртке.
Глава десятая
И в этот момент на улице раздался грохот автоматной очереди.
Лилли вздрогнула во тьме сарая, а Джош резко развернулся к стопке досок, заметив, как проломилось заколоченное окно.
Трое хрипящих зомби – общий вес которых заставил старые доски треснуть – стали карабкаться внутрь сарая. Двое из них были мужчинами, один – женщиной; лица у всех были сильно изранены, на щеках зияли дыры, обнажавшие слизистые оболочки и зубы, тускло светившиеся в темноте, подобно слоновой кости. В здании раздался целый хор хрипов.
Джош едва успел заметить это, когда услышал шаркающие шаги, приближавшиеся к нему из дальнего конца темного сарая. Повернувшись, он увидел гигантского ходячего в комбинезоне, скорее всего бывшего фермера, кишки которого болтались снаружи, как скользкие молитвенные четки, волочась перед ним, пока он пробирался по пыльному складу, пьяно натыкаясь на стопки ящиков и старых железнодорожных шпал.
– ЛИЛЛИ, ВСТАНЬ ПОЗАДИ МЕНЯ!
Подскочив к груде досок, Джош схватил огромную деревянную панель и выставил ее перед ними на манер щита. Лилли прижалась к его спине, почувствовав тяжесть в груди и задыхаясь от ужаса. Джош поднял панель и пошел на огромного ходячего с решимостью лайнбекера, выбежавшего в поле для атаки на квотербека[33].
Джош впечатал панель в мертвеца, и тот зарычал, пуская слюни.
Сила удара повалила огромный труп на спину, и он приземлился на грязный пол. Джош вместе с панелью упал на ходячего. Лилли повалилась вслед за ними. Под весом их тел гигант оказался прижатым к полу и стал корчиться под панелью, цепляясь почерневшими пальцами за ее кромки и царапая воздух.
Снаружи ветер донес звон тревожного колокола.
– ВОТ ДЕРЬМО!
Джош на мгновение потерял контроль над собой и еще раз уронил панель на громадного мертвого фермера. Лилли отбросило в сторону, а Джош поднялся и начал колотить своим тяжелым ботинком по деревяшке, которая раскалывала череп зомби. Снова и снова прыгая на панель, Джош издавал хриплые, безумные крики. Лицо его исказилось от ярости.
Наконец раздался слабый хруст черепа мертвеца, и из-под панели с брызгами хлынула мозговая жидкость. Фермер затих. Вокруг него растекались широкие ручейки черной крови.
Все это произошло за несколько секунд, пока Лилли в ужасе отступала назад. Неожиданно с улицы перед сараем раздался голос, знакомый голос, спокойный и сдержанный, несмотря на его громкость: «ЛОЖИТЕСЬ, РЕБЯТА!!! ЛОЖИТЕСЬ НА ПОЛ!» – и Джош почти подсознательно узнал выговор Мартинеса, в то же мгновение вспомнив, что еще трое ходячих лезли в сарай через окно.
Спрыгнув с панели, Джош повернулся и увидел, что мертвецы уже приближались к Лилли, протягивая к ней свои с трудом контролируемые безжизненные руки. Лилли закричала. Джош подскочил к ней, пытаясь нащупать оружие. На полу были только обрезки железа и металлическая стружка.
Лилли пятилась и кричала, и крик ее перекрывался громким и властным голосом, раздававшимся с улицы:
– ЛОЖИТЕСЬ НА ПОЛ, РЕБЯТА! НА ПОЛ, СЕЙЧАС ЖЕ!!!
Джош вдруг все понял, схватил Лилли и повалил ее в грязь.
Над ними нависали три мертвые твари, рты их были разинуты, капали слюни. Они были так близко, что Джош чувствовал мерзкую вонь их смрадного дыхания.
Передняя стена осветилась. Раздалась пальба из автоматов, и гипсокартон украсился ожерельем из пулевых дырок, сквозь каждую из которых внутрь сочился дневной свет. Очередь прошлась по животам трех вертикально стоявших трупов, заставив их станцевать в темноте жуткий танец ватуси[34].
Шум поднялся невероятный. На Джоша и Лилли, прикрывших головы, посыпались деревянные щепки, куски гипса и частицы гниющей плоти.
Краешком глаза Джош заметил пляску смерти. Ходячие вздрагивали и дергались под какую-то неритмичную барабанную дробь, а темноту пронизывали блестящие нити света.
Черепа раскололись. Во все стороны полетели частицы материи. Мертвецы один за другим обмякли и повалились на землю. Пальба продолжалась. Тонкие лучи солнца заполняли сарай потоками невыносимо яркого света.
Вдруг наступила тишина. С улицы до Джоша донесся приглушенный стук гильз о мостовую. Он слышал, как тихо передергивались затворы и перезаряжались обоймы. Тяжелое, напряженное дыхание людей растворялось в шуме ветра.
Прошла пара секунд.
Джош повернулся к Лилли, которая лежала рядом, прижавшись к нему и вцепившись в его рубашку. На мгновение ему показалось, что она впала в кататонию. Лицом девушка уткнулась в грязный пол. Джош подтянул ее ближе и погладил по спине.
– Ты в порядке?
– Лучше и быть не может… просто супер.
Казалось, она очнулась от ужаса и смотрела на растекавшиеся лужи мозговой жидкости. Изрешеченные пулями обмякшие тела лежали всего в нескольких дюймах от них. Лилли села.
Джош встал и помог ей подняться на ноги. Он начал было говорить что-то, но тут его внимание привлек скрип старого дерева у входа в сарай. Дверь, верхняя половина которой была пробита пулями, с треском распахнулась.
Внутрь заглянул Мартинес.
– Вы двое в порядке? – без предисловий поспешно спросил он.
– Порядок, – ответил Джош и расслышал в отдалении шум.
Ветер эхом разносил громкие сердитые голоса. Раздался глухой треск.
– Нам тут еще один пожар надо потушить, – сказал Мартинес, – если с вами все хорошо.
– Мы в порядке.
Кратко кивнув, Мартинес отошел от двери и исчез в сером свете дня.
В двух кварталах к востоку от железнодорожных путей, около баррикады, шла драка. Драки вообще стали привычным явлением в новом Вудбери. Две недели назад парочка охранников мясника перегрызлась из-за замусоленного порнографического журнала. В тот день доку Стивенсу пришлось вправлять вывихнутую челюсть одному из спорщиков и зашивать налившуюся кровью глазницу другому.
В основном эти стычки происходили не на виду – за стенами домов или поздно ночью – и вспыхивали по самым глупым поводам, которые только можно было вообразить: один не так посмотрел на другого, другой оскорбил третьего неудачной шуткой, а четвертый просто раздражал всех своим видом. Уже несколько недель Губернатор был озабочен тем, что стычки эти случались все чаще.
Но до этого дня большинство таких столкновений оставались личными.
Сегодня же драка разразилась прямо средь бела дня, около продовольственного центра, на глазах у двадцати человек… и толпа, похоже, только подливала масла в огонь. Сперва прохожие с отвращением смотрели на двух молодых солдат, голыми кулаками колотивших друг друга на холодном ветру. Их лишенные изящества удары были пронизаны презрением и яростью, глаза горели гневом неизвестно на кого.
Но вскоре что-то в толпе изменилось. Злобные выкрики уступили место возгласам и гиканью. В глазах наблюдателей вспыхнула жажда крови. Стресс, вызванный эпидемией, вырвался наружу в форме диких животных воплей, безумных одобрительных восклицаний и исступленных жестов некоторых из молодых мужчин.
Мартинес с охранниками появился как раз на пике драки.
Дин Горман, паренек-реднек с фермы в Огасте, одетый в потрепанные джинсовые вещи и исколотый татуировками в стиле хеви-метал, сделал подножку Джонни Прюитту, толстому и рыхлому любителю травки из Джонсборо. Прюитт, который опрометчиво выступил с критикой футбольной команды «Огаста Стейт Джагуарс», резко выдохнув, повалился на песок.
– Эй! А ну-ка прекратите!
Мартинес подошел с северной стороны, держа у бедра еще не остывшую после потасовки в сарае «М1». По пятам за ним следовали трое охранников, оружие которых тоже было наизготове. Мартинес перешел улицу, но разглядеть дерущихся за плотным кольцом разгоряченных зевак было не так-то просто.
Виднелись лишь клубы пыли, мелькавшие кулаки и кричавшие зрители.
– ЭЙ!!!
Внутри сомкнувшегося круга наблюдателей Дин Горман пнул Джонни Прюитта по ребрам металлическим носком своего тяжелого ботинка, и толстяк скорчился в муках, перевернувшись на спину. Толпа возликовала. Горман напрыгнул на парня, но Прюитт парировал маневр, выставив колено, которое пришлось Горману точно в пах. Зрители ахнули. Горман упал на бок, прижав руки к своему хозяйству, и Прюитт, подскочив к противнику, нанес несколько косых ударов ему в лицо. Из носа Гормана на песок алыми полосами брызнула кровь.
Мартинес начал расталкивать зрителей, пытаясь пробиться в центр.
– Мартинес! Стой!
Почувствовав, как его крепко схватили за руку, Мартинес развернулся и увидел Губернатора.
– Погоди секунду, – едва слышно произнес этот жилистый человек, и в его глубоко посаженных глазах промелькнула искра заинтересованности. Его усы, свисавшие по обе стороны ото рта, подобно подкове, стали густыми и темными, придав его лицу хищное выражение. Поверх полотняной рубашки и джинсов на нем был длинный черный плащ, на ногах – высокие кожаные сапоги; волосы величественно развевались на ветру. Он выглядел как рыцарь-дегенерат из девятнадцатого века, этакий стильный вооруженный бандит. – Хочу кое-что проверить.
Мартинес опустил оружие и качнул головой в сторону драки:
– Боюсь, как бы кого-нибудь не убили.
К этому моменту здоровый Джонни Прюитт уже сомкнул свои толстые пальцы на горле Дина Гормана, и Горман начал задыхаться и хрипеть. В считаные секунды драка превратилась из жестокой в смертельную. Прюитт не собирался отступать. Толпа разразилась жуткими хриплыми возгласами. Горман дергался и корчился на земле. Ему не хватало воздуха, лицо его приобретало цвет баклажана. Глаза были навыкате, во все стороны летела кровавая слюна.
– Не бойся, бабушка, – пробормотал Губернатор, пристально наблюдая своими пустыми глазами.
И в эту минуту Мартинес понял, что Губернатор следил не за самой дракой. Глаза его скользили по выстроившимся полукругом зрителям: Губернатор наблюдал за наблюдателями. Казалось, он впитывал в себя выражение каждого лица, каждый зверский вой, каждый выкрик и возглас.
Тем временем Дин Гоман на земле начал затихать в мертвой хватке похожих на сардельки пальцев Джонни Прюитта. Лицо Гормана посерело и уже приблизилось по цвету к сырому цементу. Его глаза закатились, он перестал бороться.
– Ладно, хватит… Оттащи его, – сказал Губернатор Мартинесу.
– ВСЕ НАЗАД!
Мартинес проложил себе дорогу через толпу, держа винтовку обеими руками.
Под дулом ствола «МГ» толстый Джонни Прюитт наконец-то разжал свои руки, и Горман задергался.
– Приведи Стивенса, – приказал Мартинес одному из охранников.
Толпа, все еще возбужденная от этого ажиотажа, застонала. Одни ворчали, другие свистели, разочарованные разрядкой.
Стоя поодаль, Губернатор внимательно наблюдал за этим. Когда зрители начали расходиться в разные стороны, качая головами, он подошел к Мартинесу, по-прежнему стоявшему над мучившимся Горманом.
Мартинес поднял глаза на Губернатора:
– Жить будет.
– Хорошо. – Губернатор взглянул на парня, валявшегося на земле. – Думаю, я понял, что делать с гвардейцами.
В то же самое время в темноте импровизированной камеры на нижних ярусах гоночного трека шептались четверо мужчин.
– Не сработает, – скептически произнес первый, который скорчился в углу в пропитанных мочой семейных трусах и смотрел на тени своих товарищей по заключению, сидевших вокруг него на полу.
– Да заткнись ты, Мэннинг, к чертовой матери! – прошипел второй, Баркер, тощий как палка двадцатипятилетний парень, сердито глядевший на остальных арестантов сквозь длинные пряди сальных волос.
Когда-то Баркер был любимчиком майора Джина Гэвина в Кемп-Элленвуде в Джорджии и получил назначение на специальную службу в 221-м батальоне военной разведки. Теперь – спасибо этому психу Филипу Блейку – Гэвина больше не было, а Баркера разжаловали, превратив в униженного полуголого оборванца и бросив в подвал забытых богом катакомб, где ему приходилось существовать лишь на холодной овсянке да изъеденном червями хлебе.
Четверо караульных находились здесь на «домашнем аресте» уже больше трех недель, с того самого момента, как Филип Блейк хладнокровно, на глазах десятков горожан, одним выстрелом убил их офицера Гэвина. Теперь они чувствовали лишь голод и чистую ярость, цепляясь за тот факт, что Баркер был прикован к стене из шлакоблоков прямо слева от закрытой двери и с этого места теоретически мог напрыгнуть на человека, входящего в камеру, – например, на Блейка, который регулярно наведывался сюда, чтобы забрать одного из узников и отвести его на встречу с какой-то чудовищной участью.
– Он не глуп, Баркер, – прохрипел из противоположного угла третий человек, Стинсон. Он был старше и полнее остальных, этакий славный парень с гнилыми зубами, который когда-то руководил отделом реквизиций на базе Национальной гвардии.
– Я согласен со Стинсоном, – сказал Томми Зорн, сидевший в нижнем белье у дальней стены. Кожу на его исхудалом теле покрывала неприятная сыпь. Когда-то Зорн работал на базе Национальной гвардии в отделе доставки. – Он нас сразу раскусит.
– Не раскусит, если все сделать четко, – возразил Баркер.
– И кто же будет изображать мертвеца?
– Да без разницы. Я вот точно врежу ему, когда он откроет дверь.
– Баркер, по-моему, ты здесь совсем двинулся. Серьезно. Хочешь кончить, как Гэвин? Как Грили, Джонсон и…
– ТЫ ХРЕНОВ ТРУС!!! МЫ ВСЕ КОНЧИМ, КАК ОНИ, ЕСЛИ ВЫ ЧТО-НИБУДЬ С ЭТИМ НЕ СДЕЛАЕТЕ!
Громкость голоса Баркера, натянутого, как высоковольтный провод, резко оборвала разговор. Четверо караульных долго сидели в темноте, не произнося ни звука.
Наконец Баркер сказал:
– Нужно лишь, чтобы один из вас, пидоров, изобразил мертвеца. Больше я ни о чем не прошу. Я оглушу его, как только он войдет.
– Сложно сыграть убедительно, – протянул Мэннинг.
– Изваляйся в дерьме.
– Очень смешно!
– Порежься и размажь кровь по лицу – и пусть высохнет. Не знаю… Царапай глаза, пока кровь не пойдет. Хочешь отсюда выбраться?
Повисла долгая пауза.
– Вы же хреновы гвардейцы, черт вас дери! Хотите сгнить здесь, как опарыши?
Снова воцарилась тишина, а затем в темноте раздался голос Стинсона:
– Ладно, я согласен.
Боб вслед за Губернатором прошел через скрытую от посторонних глаз дверь с одной из сторон гоночного трека, затем спустился по железной лестнице и пересек узкий коридор со сложенными из шлакоблоков стенами. Шаги гулким эхом отдавались в тускло освещенном помещении. На потолке горели питающиеся от генераторов аварийные светильники, забранные сеткой.
– Я наконец-то понял, Боб, – сказал Губернатор, бренча связкой ключей от всех замков, висевшей на длинной цепочке у него на ремне. – Этому городу нужны… зрелища.
– Зрелища?
– У греков был театр… У римлян – цирки.
Боб понятия не имел, о чем говорил Губернатор, но покорно следовал за ним, потирая сухие губы. Ему жутко хотелось выпить. Он расстегнул свою камуфляжную куртку. Из-за духоты и влажности, царивших в напоминавшем пещеру бетонном подземелье гоночного трека, над его обветренными бровями выступили капельки пота.
Они прошли мимо запертой двери, и Боб готов был поклясться, что из-за нее до него донесся характерный приглушенный шум восставших мертвецов. В коридоре завоняло гниющей плотью и плесенью. Живот Боба скрутило.
Губернатор подвел его к металлической двери с узким окошком, расположенной в конце коридора. Заслонка армированного стекла была опущена.
– Пусть горожане будут довольны, – пробормотал Губернатор, остановившись у двери и ища нужный ключ. – Главное, чтобы все были послушными, сговорчивыми… податливыми.
Боб подождал, пока Губернатор вставит толстый металлический ключ в замочную скважину Как раз в тот момент, когда замок уже должен был щелкнуть и отомкнуться, Губернатор повернулся и взглянул на Боба:
– Некоторое время назад у нас в городе возникли проблемы с Национальной гвардией. Они думали, что могут командовать людьми, третировать всех… Думали, что могут создать тут для себя небольшое королевство.
Озадаченный, одурманенный, чувствующий тошноту Боб кивнул и ничего не сказал в ответ.
– Несколько из них до сих пор тут сидят. – Губернатор подмигнул, словно объясняя ребенку, где стоит банка с печеньем. – Их было семеро. – Он вздохнул: – Теперь осталось только четверо – расходятся быстро, как горячие пирожки.
– Расходятся?
Губернатор шмыгнул носом и неожиданно виновато посмотрел в пол.
– Они служат высшей цели, Боб. Для моей крошки… для Пенни.
Неожиданно почувствовав позыв к рвоте, Боб понял, о чем говорил Губернатор.
– Но это не важно… – Губернатор повернулся к двери. – Я знаю, они для многого могли бы пригодиться… но теперь я понял их истинное предназначение. – Он улыбнулся, – Гладиаторы, Боб. Во имя общего блага.
И в это мгновение произошло сразу несколько вещей: Губернатор повернулся, поднял заслонку окошка, нажал на выключатель… и сквозь армированное стекло стало видно, как, замигав, зажглись длинные трубки флуоресцентных ламп, прикрепленных к потолку, и как осветилась сложенная из шлакоблоков камера площадью триста квадратных футов. На полулежал крупный мужчина, одетый лишь в майку и трусы. Он был залит кровью и подергивался, его черные губы задрались и в безобразной гримасе обнажили зубы.
– Вот досада, – насупился Губернатор. – Похоже, один из них обратился.
Из камеры доносились приглушенные закрытой дверью крики остальных заключенных, которые гремели цепями и молили, чтобы их спасли от только что обратившегося кусачего. Губернатор пошарил в складках своего черного плаща и вытащил «кольт» 45-го калибра с перламутровой рукояткой. Проверив магазин, он пробормотал:
– Стой здесь, Боб. Это займет всего секунду.
Он щелкнул замком и ступил в камеру, где из-за двери на него тут же наскочил человек.
Испустив хриплый крик, Баркер навалился на Губернатора со спины. Прикованная к его лодыжке цепь натянулась, достигнув своего предела, и потянула из стены крепление. Застигнутый врасплох, Губернатор споткнулся, уронил пистолет и, задохнувшись, упал на пол. Пистолет громыхнул о бетон и, вращаясь, отлетел на несколько футов в сторону.
Боб с воплем появился в дверях. Баркер тянулся к лодыжкам Губернатора и хватал их, царапая плоть своими нестрижеными ногтями. Он пытался достать связку ключей, но она оказалась зажатой под ногами противника.
Губернатор с неистовым ревом пополз к упавшему пистолету.
Остальные мужчины протестующе закричали. Потеряв все остатки рассудка, Баркер цеплялся за лодыжки Губернатора и рычал в дикой, неистовой, убийственной ярости. Открыв рот, он вцепился в нежную плоть вокруг ахиллова сухожилия Губернатора, и тот взвыл.
Боб как громом пораженный застыл за полуоткрытой дверью и наблюдал за событиями.
Баркер ожесточенно сражался. Губернатор пнул узника и попытался достать пистолет. Остальные заключенные старались освободиться, неразборчиво выкрикивая предостережения, пока Баркер царапал ноги Губернатора. Сам Губернатор тянулся к пистолету, до которого оставалось всего несколько сантиметров… И наконец длинные сильные пальцы Губернатора ухватили рукоятку «кольта».
Одним быстрым и непрерывным движением Губернатор развернулся, навел свой полуавтоматический пистолет одинарного действия налицо Баркера и разрядил его.
Читать бесплатно другие книги:
