Страшные истории для девочек Уайльд Нир Эллис

Вода и камень

Наконец наступил день летних соревнований по плаванию. Изола пыталась уложить волосы в уже привычную высокую прическу а-ля Мария-Антуанетта, но ей мешало что-то у корней. Запустив руку в волосы, Изола достала то, что там запуталось, – нитку жемчуга, напоминавшую о зверствах русалки с пляжа Кровавой Жемчужины. Изола испуганно вскрикнула, и камешки упали в раковину, гремя по водостоку, словно крики утопающих.

– Я не боюсь, – сказала Изола. Затем повторила это громче, стараясь, чтобы голос не дрожал: – Не боюсь. Я тебя не боюсь.

Принцы возвращались в ее жизнь в том же порядке, в котором исчезали, – в обратном порядке первого появления. В голове непрошено всплыл образ русалки, появившейся на волнах словно океанский дух. Окровавленная, она с ласковой улыбкой звала к себе шестилетнюю И золу, протягивая к ней манящие руки. Ее Кристобелль. Но как насчет русалки с пляжа Кровавой Жемчужины – серийной убийцы с соленой кровью, которая охотилась в доках и гротах и убила бесчисленное множество людей, ослепленная ненавистью к одному человеку? Почему в этом существе проснулась необъяснимая любовь к ней, Изоле Уайльд?

Восседавший на школьном ранце Изолы Зайчик своим тяжелым взглядом пришпилил И золу к месту, словно бабочку.

– Русалка. Она пыталась причинить тебе вред?

– Да, пыталась, и у нее получилось.

– Не бойся, – заверил Изолу горгуль. – Флори поняла, что Солаваль снова под защитой, и теперь пытается натравить на нее призраков. Но моя здесь. Моя оставаться.

В раздевалке Изола застала Лозу за растяжкой. Лоза помахала ей, но Изола не нашла в себе сил улыбнуться в ответ.

Изола не принимала участия в соревнованиях. Она подделала почерк отца и написала записку с объяснением причин, и Зайчик с облегчением выдохнул. Но Изола все равно переоделась в свой костюм дома Мордреда – платье Гиневры, выкрашенное в черный цвет. Ей хотелось рассказать Эдгару что-нибудь забавное. Он посмеется, представив себе Изолу в траурном платье у бассейна, усиленно притворяющуюся воодушевленной школьным праздником.

Половину всего, что Изола в последнее время делала, она совершала исключительно ради того, чтобы было что ему рассказать.

Сев у бассейна, Изола смотрела, как Лоза взобралась на тумбу, готовясь представлять дом Артура на четырехсотметровой дистанции. Она легко победит, но, как всегда, яркая лента не имела значения; Лоза лишь хотела улучшить свой прошлогодний результат.

Сестра Кей дунула в свисток, девочки прыгнули в воду, и зрители принялись хлопать, топать и подбадривать пловчих криками. Девочка из дома Гиневры уже отставала.

Лоза доплыла до стенки и развернулась, и Изола по привычке захлопала и крикнула:

– Вперед, Лоза!

Возможно, все дело в воображении, но подруга словно поплыла быстрее, рассекая руками гладкую поверхность воды. Навстречу ей плыли другие участницы соревнования, значительно уступавшие Лозе в технике, на другом конце бассейна барахталась девочка из дома Гиневры, а в середине под водой расцветало что-то темное. Быстро разрастающееся красное облако.

– Что это?

Слова Изолы потонули в криках болельщиков, но Зайчик ее услышал. Он поерзал, чтобы посмотреть на происходящее сквозь зачесанную вверх челку.

– Что?

Ярко-красное облако двигалось вслед за пловцами.

– Похоже на кровь, – непонимающе подумала вслух Изола. Неужели кто-то ударился головой о стенку?

А затем кровь свернулась и поднялась к поверхности – разумное существо.

– Нет, – выдохнула Изола.

– Что?

– Кристобелль.

– Слушай сюда, – настойчиво произнес Зайчик. – Солаваль в безопасности. Русалка не причинит ей вреда. Не здесь.

Но Русалка с пляжа Кровавой Жемчужины направлялась к Лозе.

Изола еще не пошевелилась, но Зайчик находился слишком близко к ее возбужденному мозгу: он почувствовал, как вращаются шестеренки и принимается решение.

– Нет! – завизжал он, когда Изола вскочила и с разбегу прыгнула в бассейн.

Крики толпы под водой воспринимались словно белый шум, будто треск волн между радиостанциями, шипение в небе между ударами молний. С крепко зажмуренными глазами Изола погрузилась на дно. Когда она их открыла, на нее смотрело прекрасное лицо.

Русалка улыбнулась Изоле. Вокруг их голов в воде плавали облака волос: одно – красное, как Марс, другое – белое, как Луна.

Кристобелль глянула в дальний конец бассейна, где Лоза уже выигрывала сама у себя состязание, и Изола сжала руку русалки, в отчаянии качая головой.

В коже Кристобелль не было ни одного пузырька воздуха.

Изола хотела спросить: «Кристобелль, что она с тобой сделала?», но на ее лице читались лишь ненависть к Флоренс за этого двойника-русалку и злость на лесную ведьму за разрушенные жизни двух девочек.

Кристобелль взяла свободную руку Изолы, легко удерживая пленницу на дне бассейна. Ее волосы начали оплетаться вокруг Изолы, кандалами сковывая ее руки. Одна прядь ласково скользнула по лицу.

Кристобелль ухмыльнулась – оскал синего под водой частокола зубов, – и Изола почувствовала, как что-то сдавливает шею. Она уже не могла думать ни о чем другом, кроме неминуемой смерти. «Ну, хотя бы Лоза цела», – промелькнула в голове мысль. Русалка подняла руки – вместо ракушечных ногтей из ее пальцев торчали черные рыболовные крючки. Красная мушка на щеке, казалось, приобрела очертания полумесяца.

Они стояли нос к носу, и Изола больше не пыталась вырваться. Похожие на водоросли волосы все туже обхватывали ее шею, но как только Кристобелль поднесла пальцы-крючки к правому глазу Изолы, Зайчик пулей выскочил из копны волос подзащитной, разинув пасть в немом реве. Черные когти устремились к кровавокрасному мрамору единственного глаза Кристобелль.

Русалка завизжала, и Изола вмиг оказалась свободной от ее коварных локонов. Кристобелль отвернулась, но Зайчик успел проткнуть когтем родинку на ее щеке – след от крючка ее любимого моряка. Кристобелль снова закричала и рассыпалась на обжигающе-горячие пузырьки, а горгуль обмяк. Изола потянулась за ним, и тут чьи-то руки обхватили ее за талию.

Внезапно она словно пушечное ядро устремилась к поверхности, рассекая разделяющую миры воду с воплем идущего по родовым путям младенца. Затем до нее донеслись перепуганные крики монахинь и школьниц, а ее спасительница, запыхавшаяся Лоза, прокричала ей на ухо:

– Я могла бы побить личный рекорд, идиотка!

Изола отчаянно цеплялась за подругу. Куда же подевался ее защитник? Невольно потянувшись к кольцу на шее, она нащупала горгуля, свернувшегося у нее на груди прямо над сердцем.

Она подняла глаза на обеспокоенные лица вокруг. Прислушалась к себе и хрипло вдохнула воздух перетруженными легкими.

Сердце выстукивало соло громче, чем когда-либо.

Слабости

Зайчик ослаб, но не умер. Вынырнув, он принялся чихать и сыпать оскорблениями, но Изола шикнула на него и всю дорогу домой несла пострадавшего на руках, поглаживая мягкую шерстку и подрагивающие усики. Задев переднюю лапу горгуля, Изола поняла, почему вода причиняла ему вред.

Как и у настоящих горгулий, его маленькое тельце постепенно превращалось в камень.

Объедки. Изола выкопала спрятанную на клумбе фиолетовую фею, разорвала ее на части и принялась совать кусочки в пасть горгуля. Тот кашлял и давился, но проглотил все, а потом Изола отнесла его на чердак, обернула старыми детскими одеяльцами и села в кресло-качалку, не спуская больного с рук.

– Попрощайся с мальчиком, – прошептал Зайчик, пока они качались в тусклом свете солнца, проникающем сквозь запыленное чердачное окно.

– С кем?

– С мальчиком, который тебе нравится. К которому ты ходишь каждый день.

– С Эдгаром?

Горгуль сморщил розовый носик; имя «Эдгар» нравилось ему не больше, чем «Изола».

– Он больше не в безопасности, ведь Зайчик больше не может его защищать.

Изола резко выдохнула:

– Зайчик, ты и Эдгара защищал?

– Я есть хороший горгуль! – с отголосками былой гордости выдохнул он.

Изола прижала его к груди еще крепче.

– Спасибо.

– Но сейчас глупый девочка должен сказать мальчику «прощай», – медленно продолжил Зайчик. – Мальчик в опасности, пока Зайчик нездоров. Привидешка до него доберется.

– Да, я знаю. Хорошо.

– И привидешка сейчас попытается добраться до Солаваль. Но Солаваль сильная. Она себя защитит.

Изола кивнула, хотя горгуль уже закрыл красные глаза. Он тяжелел у нее на руках.

– Хорошо, – повторила она. – С тобой все будет тип-топ, Зайчик, обещаю.

– Зайчик, – вздохнул маленький горгуль. – Прежде никто не давал моя имени. Моя нравится имя «Зайчик».

Когда он уснул, Изола притащила для него с чердака свою старую люльку и поставила у кровати. Потом присела, чтобы медленно-медленно зашнуровать свои ботинки.

Если бы Изола собиралась выйти замуж за Эдгара, она побежала бы к нему по проходу, метя пол церкви кружевным медово-золотистым шлейфом, еще до первых нот марша Мендельсона. На десерт гости ели бы засахаренную сирень, свадебный торт испекли бы со сливовым ликером и взбитыми сливками, на горячее подали бы рыбное филе из хвоста Кристобелль, а потом молодые жили бы в дупле дерева в лесу Вивианы – вот о чем Изола мечтала в своих одиноких странствиях по тайным коридорам школы Святой Димфны.

Она перешла дорогу в последний раз.

Выдохшееся шампанское

– О, привет! – воскликнул Эдгар, открыв ей дверь.

Изола Уайльд стояла на его крыльце, как всегда красивая, но чуть более безумная, чем обычно.

Ее волосы превратились в огромное мокрое гнездо из косичек и узелков, неестественный цвет кончиков выцвел до нежных пастельных тонов, а вплетенные в прическу бусины напоминали талисманы. Выкрашенное в черный цвет платье Гиневры тоже насквозь промокло.

– Ты больше не можешь меня видеть, – прошептала она.

Эдгар открыл дверь пошире, но Изола не стала входить, поэтому он вышел на крыльцо и с тихим смешком сказал:

– Ну, ты не невидимка, поэтому…

– Я имею в виду, – чуть громче произнесла Изола, – что нам больше нельзя видеться. Все кончено.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не хочу это продолжать, Эдгар! – Изола схватилась за волосы и зажмурилась, как будто желая оторвать себе голову. – Ты заслуживаешь лучшего!

– Что случилось?

Изола испуганно открыла глаза.

– Ничего.

– Нет, что-то произошло. Рассказывай.

Эдгар попытался взять ее за руку, но Изола отшатнулась, словно вампир от чаши со святой водой, и попятилась по ступенькам.

– Просто держись от меня подальше! Пожалуйста, не подходи ко мне!

Эдгар не мог не двинуться за ней следом. Его шаги повторяли ее, и со стороны они выглядели парой, танцующей вальс на расстоянии.

– Изола, что не так? Прошу, расскажи мне, что случилось!

– Я больше не хочу с тобой встречаться! – завизжала она, продолжая отступать со двора. Голос сорвался, на глаза навернулись слезы, а щеки залил румянец. – Все кончено!

– Почему?

– Потому что из водосточной трубы шампанского не нальешь!

– Что-что?

– Это значит, что ты не сможешь спасти добро от зла! Не сможешь спасти меня от нее\

Эдгар остановился в конце подъездной дорожки, а Изола в слезах рванула к своему дому. Асфальт, по которому она бежала, представлялся Эдгару рекой Стикс. Он пошарил в пустых карманах – монет, чтобы заплатить перевозчику, не нашлось.

– От нее? – повторил Эдгар, нацеливая взгляд на второй этаж дома через дорогу.

Почуяв золото волос принцессы, большой дракон открыл глаза. Увидев перед собой седьмую принцессу с самодельным мечом из костей братьев, он заревел, но рев быстро перерос в оглушительный хохот. Люди в далеких деревнях побежали в укрытие, испугавшись грома и землетрясения.

– Ты больше не сможешь удерживать меня здесь! – смело заявила принцесса. – Я – седьмая принцесса, а ты остался совсем один!

– Но ты ведь тоже одна, – заметил седьмой дракон, в своем веселье выпуская из ноздрей грозовые тучи. – А я – Одиночество. Как ты надеешься меня победить?

Две Изолы

Ошеломленный Эдгар сидел за кухонным столом. Что сейчас произошло? Он чувствовал, что решение приняли за него: кто-то невидимый взял его за плечи, развернул и направил по пути, которого он не выбирал.

Одной ногой Эдгар качал колыбельку Пака, а руки невольно потянулись к карандашам и блокноту. Все еще не в себе, он начал рисовать – а затем, обнаружив, что штрихами наносит ресницы на портрет Изолы Уайльд, вырвал лист из блокнота, смял и кинул в мусорное ведро. Промахнулся – попал в Кассио, который обозвал его всеми худшими словами из лексикона десятилетнего мальчишки, пнул ведро и затопал наверх. От шума Пак проснулся и заплакал, но Эдгар подхватил его на руки, пока Цветок Лотоса не начала ругаться, и выбросил в ведро блокнот.

Когда мама попросила его сходить за покупками, он тупо кивнул, мысленно находясь совсем не в доме номер тридцать семь, а где-то в темных колючих зарослях.

Купив на Главной улице тканевых подгузников для Пака и семян для Цветка Лотоса, Эдгар зашел в городскую библиотеку. Углубился в поиски, но не нашел в каталоге ни единой книги, хотя и перепробовал все варианты написания имени «Пардье, Лилео».

Он даже не понимал толком, зачем ищет экземпляр этой книги. Вряд ли Изола снова воспылает к нему нежными чувствами, если он прочтет наизусть несколько строк из ее любимого сборника сказок. Вопреки здравому смыслу он потратил минуту на поиск в Интернете по имени и фамилии – «Изола Уайльд». Поиск принес плоды: в местной газете Эдгар обнаружил ее недавнее фото. Изола с комом сладкой ваты в руках стояла на фоне сияющей неоновыми огнями вечерней ярмарки, а рядом с ней маячил Джеймс Соммервелл. Джеймс улыбался, а Изолу, видимо, застали врасплох – ее рот был открыт, когда фотограф нажал на кнопку.

В конце Главной улицы Эдгар увидел красный автомобиль с нарисованными на капоте усами и постучал в окно. Джеймс опустил стекло и высунул руку, стряхивая пепел с сигареты.

– Чего надо?

– Джеймс? Я – Эдгар, помнишь меня?

Джеймс лениво затянулся, казалось, смеривая его взглядом, и Эдгар переложил пакеты с покупками из одной руки в другую.

– Ага, – наконец протянул Джеймс.

– Можно задать тебе вопрос?

«Ты любишь Изолу? – рвалось с его губ, до этого успев полностью заполнить разум. – И, что еще более важно, любит ли она тебя?»

– Дай-ка угадаю, – фыркнул Джеймс. – Изола крутит с тобой динамо?

Эдгар не ответил, и Джеймс довольно нервно рассмеялся, прикуривая очередную сигарету. Затянулся и продолжил:

– Слушай, скорее всего, дело не в тебе. Она просто такая. Сначала делает что-то одно, потом сразу противоположное. Словно пытается быть двумя Изолами сразу. – Его лицо стало равнодушным. – Надеюсь, ты тот, кого она ищет.

Эдгара охватило смятение.

– Я видел вашу фотографию, – выпалил он, пока Джеймс переключал передачу, намереваясь продолжить движение. – Совсем недавнюю, где вы с Изолой на каком-то карнавале. И я просто подумал, ну, вы…

Джеймс снова рассмеялся, сощурив темно-карие глаза.

– Мне нравилась эта девушка, чувак, – признался он, игнорируя невысказанный вопрос. – Я думал, что смогу снова сделать ее счастливой.

– А кто говорит, что она несчастна? – Эдгар почувствовал, что щеки краснеют от этого мнимого пренебрежения. Неужели это он сделал ее такой печальной?

– Это из-за ее мамы, приятель, – ответил Джеймс, качая головой. – Уже семь лет прошло, а она до сих пор несчастна из-за мамы.

Эдгар вспомнил слова Изолы о болезни мамы и о том, как она винила в этом себя и свое рождение. Провел рукой по голове – волосы на ощупь внезапно показались колючими – и холодно произнес:

– Ее мама не могла уберечь себя от болезни, Джеймс. В этом никто не виноват.

– Ага. Именно так Зола всегда и думала. Что ее мама не выбирала, болеть или нет. Ну конечно.

Молчание было таким же невыносимым, как и разговор. Джеймс заполнил паузу, выдохнув дым из ноздрей, словно дракон.

– Она словно пытается жить чужой жизнью, – спустя несколько секунд тихо сказал он, глядя прямо перед собой. – Не знаю, может, она подхватила это от своей психованной мамаши. Думаю, именно поэтому она постоянно меняет внешний вид, понимаешь? Как будто пытается приспособить к себе вторую личность.

– Ага, – кивнул Эдгар, и моментально вспомнил – словно обухом по голове ударили. – Типа вроде как первая Изола была настоящей Изолой… – пробормотал он себе под нос.

За автомобилем Джеймса выстроилась уже вереница машин. Водители нетерпеливо жали на клаксоны; Джеймс и Эдгар услышали это одновременно и вынырнули из глубоких вод своих тяжелых мыслей.

Когда красная машина тронулась, а окурок Джеймса вылетел из окна, словно нежное прощание, Эдгар задумался.

Неужели в этом все дело? Неужели Изола думает, что из-за общего имени с покойной сестрой поэта должна расплачиваться за годы, которые не суждено было прожить первой Изоле? Раньше она говорила, что считала, будто умрет в девять лет, и с того самого девятого дня рождения жила в подсознательном ожидании смерти, которая так и не пришла. А теперь, в шестнадцать, не знала, как жить дальше.

В брюхе волка

С наступлением сумерек Изоле стало хуже. Горло сжималось, грудь впала и остыла, а синяки на ногах пульсировали в ритме сердца. Она чувствовала, как по спине клацают драконьи когти, холодные и прочные. И все это – из-за мертвого тела, найденного в лесу по пути в школу. Все потому, что ей не хватало духа убить единорога, который все равно бы не пережил очередную зиму.

– Все будет хорошо, – успокаивала ее мама, баюкая Изолу в объятиях, пока та рыдала, не объясняя причин.

– Ага, – всхлипнула Изола, вытирая рукой нос, поглощенная мыслями о стеклянном кинжале в форме креста и о похожем на Сумрака детеныше единорогов где-то в лесу – ее обратном билете в ненормальную жизнь. – Все будет хорошо.

Зайчик свернулся в клубок под одеялом Изолы. Он почти не шевелился – все четыре лапы превратились в серый камень. Вдыхая, он хрипел, словно легкие тоже постепенно затвердевали.

– Зайчик, я тебе помогу, – прошептала она в его мягкое ушко и провела трясущимся пальцем по мордочке. – Я… – Она нервно сглотнула. – Я раздобуду для тебя еды.

Она надела черные армейские ботики, выключила свет и на секунду почувствовала покой, понимая, что братья возвращаются к ней, пусть и таким извращенным способом.

Следующим на очереди был Джеймс.

Телефон Изолы завибрировал, и она ответила, увидев на дисплее номер друга. На другом конце линии звенела напряженная тишина, и Изола предположила, что больше ничего от Джеймса не дождется. Оставив телефон рядом с горгулем, она проскользнула вниз, нетерпеливо ожидая появления Алехандро, в каком бы жутком обличье тот ни явился.

Уже сгустились синюшные сумерки, и Изола стояла на краю пропасти во все еще влажном платье девочки из дома Мордреда.

Деревья на опушке леса склонились перед ней, взывая к Изоле голосами, слишком высокими, чтобы разобрать слова – возможно, предостережения, а быть может, радостные приветствия. Изола несла фонарик и острый осколок зеркала. Она нервно щелкнула кнопкой фонарика и, устремившись вперед, своим оружием прорезала колючие заросли. Древние деревья слишком ослабли, чтобы бороться. Космический цирк явно испустил дух.

Изола коснулась обручального кольца на цепочке – оно похолодело почти до температуры стальной клетки ее ребер. Небо темнело, и по мере пути кольцо становилось все холоднее, словно компас ведя ее по расчищенной лесной тропинке.

Кольцо вывело ее к Дьявольскому Чаепитию. Детеныш единорога был там, словно ждал Изолу.

Он подрос и больше не был нежным созданием из книги сказок. Гладкая черная шкура (редкость, потому что чаще всего встречались голубовато-белые и серые единороги), короткий золотой рог, фиолетовая грива и хвост всех цветов радуги. Жеребенок стоял в центре кольца из мухоморов. Над ним висела белая клетка, такая же, какой Изола увидела ее в первый раз. Между прутьями так же торчала нога покойницы в изодранном чулке. На костях уже почти не осталось мяса.

Жеребенок с любопытством поднял голову, оторвал кусочек плоти с лодыжки и с аппетитом принялся жевать.

Изола стояла за пределами поляны, сжимая осколок зеркала так крепко, что острый край врезался в ладонь. Кровь стекала по руке, красно-черными буквами выписывая на коже пять букв ее имени.

Ножки жеребенка, слабые, как у антикварного столика, подогнулись, и он улегся в гнездо из перьев. Он раздувал ноздри, чуя волнение Изолы. Выплюнув пережеванное мясо, поднял окровавленную мордочку и черными глазами обозрел окружающий лес.

Изола шагнула вперед.

Единорог распахнул глаза. Красивые ресницы слегка подрагивали. Он не боялся Дочери Нимуэ.

Изола присела на корточки рядом с ним. Коснулась его шеи.

В доме номер тридцать шесть горгуль перестал дышать.

Изола привлекла жеребенка к себе.

– Зайчик, прости. Я не могу. – Осколок стекла выпал из окровавленных пальцев на траву и перья. Изола зарылась лицом в гриву единорога. – Сумрак, мне так жаль!

Жеребенок игриво взбрыкнул задними ногами. Ласково наклонился и уткнулся мордой в лицо И золы, не обращая внимания на бегущие по ее щекам слезы.

Изола запустила пальцы в его мягкую гриву. Поцеловала в макушку и снова прошептала:

– Мне так жаль, малыш Сумрак.

Под чьей-то ногой хрустнула веточка. Тень – на пару тонов темнее окружающей ночи. Тучи расступились, и из-под их плотного одеяла показалась полная луна.

– Кто здесь? – закричала Изола, испугав жеребенка, и принялась нащупывать на земле осколок зеркала. – Это ты, Флоренс? Нимуэ? Или лесная ведьма?

Из тени вышла женщина.

– Никто из названных тобой, дитя! – пророкотала матушка Синклер.