Страшные истории для девочек Уайльд Нир Эллис
В центре леса Вивианы находилось кладбище.
– Здесь вы меня похоронили, – тихо произнесла Лилео.
Изола от неожиданности подскочила: она не знала, что женщина пошла за ней.
– Твой отец хотел похоронить меня на церковном дворе рядом с моей матерью, но священник не позволил. – Она фыркнула. – Самоубийца в освященной земле! Только представь! Поэтому вам пришлось упокоить меня здесь, вместе с этими давно умершими странниками… и ты не навещала меня. Ты изучила каждый сантиметр леса, но никогда не проходила под мостом. Ты перестала смотреть и забыла, как видеть.
Воздух под Мостом Вздохов холодил кожу – вдали от горящего дерева, вдали от принцев.
– Мне так жаль, – пробормотала Изола.
– Нет, не жалей меня, моя принцесса! Я не хотела, чтобы ты приходила. Я всегда знала, что я такое. Я – наихудшая часть Лилео, обломок, заноза в ее душе. Поэтому я и ушла. Скиталась по миру. И никогда не собиралась возвращаться.
– Но я вызвала тебя. Мы провели спиритический сеанс…
– И она тоже явилась, – тяжело вздохнула Лилео.
Изола подошла к Флоренс, которая стояла на коленях у могилы и крошила на нее лепестки цветов, словно конфетти.
– Ненавижу ее, – всхлипнула Флоренс, – но она моя мама, поэтому я не могу ее не любить.
Изола наклонилась к надгробному камню, стараясь не смотреть на выгравированное на нем имя.
– История о твоей смерти… Зачем ты ее выдумала?
Флоренс затрясла головой:
– Это не я! Эта история была с самого начала, разве ты не помнишь «Королеву росомах»? – Она утерла рукавом нос, и внутри Изолы словно переломилась льдинка, тут же растаяв.
Сказка из ее любимой книги – та, которую Изола ненавидела и заставила себя забыть. Все это время правда была заключена в бумагу и чернила книги на полу ее спальни – видения и страхи походили на препятствия, которые реальный мир чинил лунатику. «Помни, помни…»
– Я думала, эта сказка поможет тебе вспомнить. – Молитвенно сомкнутые руки Флоренс задрожали. —
Я так злилась, что… – прошептала она. – Она не собиралась этого делать, но убила меня, Изола. Расщепила мою душу. Заточила в свою болезнь, как и тебя в этом проклятом доме.
Единственное воспоминание перышком пролетело сквозь мятущиеся мысли Изолы: как папа взорвался за завтраком, когда она упомянула своих «воображаемых друзей». Отец разозлился не на неосторожно произнесенное имя Алехандро, а на слово «мама»…
– Не позволяй ей держать тебя в клетке, – прошептала Флоренс.
Изола посмотрела на нее. Волосы цвета натуральных волос Изолы – пепельно-русого – потемнели от пыли и печали. Под слоем накопившейся грязи платье Флоренс было бежевым с пастельно-розовыми ленточками – то самое платье, что Изола надела на свой десятый день рождения.
Флоренс так долго была заперта в лесу! Она звала Изолу, но та не слышала. Она помнила о случившемся, чтобы Изола смогла об этом забыть.
Изола похоронила правду вместе с мамой, спрятала ее в гроб, под землю посреди темного леса. Болезнь. Позор. Самоубийство.
Изола кивнула своему призрачному двойнику и выпрямилась.
– Прости, – обратилась она к Лилео. – Мне очень жаль, что с тобой все так случилось. И продолжает происходить. Хотелось бы мне как-то тебе помочь.
– Так останься со мной, – прошептала Лилео, и Изола вцепилась в надгробие, чтобы удержаться на ватных ногах. Влажный камень крошился под пальцами – земной след ее настоящей мамы. – Останься с нами, – исправилась Лилео. – Будем жить здесь. Нимуэ бы этого хотела. Твои принцы тоже могут остаться. У нас будет свой мир, о котором ты всегда мечтала.
– Но я не…
– Ты не сможешь вернуться назад, – с ангельской улыбкой произнесла Лилео. – Твоя другая мама – это лишь отголосок последних лет ее жизни. Она никогда не изменится!
Изола прошла мимо нее под мостом, возвращаясь к горящей Жизнесмерти. Дерево все еще стояло, протягивая верхние ветви к небу в напрасной попытке вспороть брюхо туче, чтобы пролился живительный ливень. В небе сияла белая и круглая полная луна.
Изола представила, как выпускает стрелу и поджигает ночное светило, и задумалась, почему она никогда не замечала, насколько мир Нимуэ сплелся с настоящим миром сквозь трещины в стенах дома? Она разучилась разделять эти реальности, туго свившиеся в единую нить.
– Вы хотели бы здесь остаться? – спросила Изола у братьев, все еще потрясенно стоявших полукругом.
– Что? – пискнула Цветочек.
– Если я здесь останусь, – отчаянно попробовала еще раз Изола, – вы останетесь тут со мной?
Принцы утратили дар речи.
– Ну, теперь ты видишь, моя принцесса? – окликнула ее Лилео, выходя из-под моста. Флоренс плелась за ней.
Изола взглянула в глаза своей темной половинке, и Флоренс еле заметно покачала головой. «Держись подальше от проклятого леса».
Улыбаясь, Лилео протянула руку, и впервые Изола увидела в лесной ведьме что-то материнское, похожее на любовь.
Пульс трепыхался в горле, словно пойманная в сачок бабочка. Под ногами лежал лук, который Флоренс выбила у Изолы, защищая ненавидимую мать. Изола подняла последнюю стрелу. Наконечник светился чем-то розовым.
– Пыльца фей, – пробормотала себе под нос Изола. – Говорят, она может исцелять доброе и уничтожать злое.
– Откуда у тебя эти стрелы? – Лилео прижала руки к сердцу. – Они… они из моих костей…
Изола не ответила. Наложила стрелу на лук и натянула тетиву, чувствуя за спиной молчаливое присутствие пятерых принцев. Сверкающий наконечник засветился розовым почти как Цветочек, и впервые за все это время Лилео испугалась.
– Что ты делаешь?
– Убиваю Одиночество, – спокойно ответила Изола и пустила стрелу, которая ярко-розовой кометой рассекла ночь и вонзилась прямо в сердце Флоренс.
Седьмой дракон, Одиночество, посмотрел на седьмую принцессу и ощерился.
– Ты не сможешь меня победить, – прогрохотал он, и рокот, словно гонг, сотряс даже его чешую. – Принцев больше нет, и ты сейчас одна на всем белом свете.
– Возможно, – храбро отозвалась маленькая принцесса, – но ты ведь тоже последний из своих братьев? А я никогда не останусь совсем одна.
Дракон расхохотался, и из его ноздрей повалил дым, заволакивая принцессу на вершине горы черным туманом.
– Может, я и маленькая! – крикнула принцесса и крепко зажмурилась, защищая глаза от горячего черного пепла. – И последняя! Пусть я не самая добрая, не самая любящая и не самая упорная, но во мне есть понемногу и того, и другого, и третьего! И пока у меня есть это все и в придачу память о людях, которые меня всем этим наделили, Одиночество никогда не сможет меня победить!
Прощальная кровь
Секунду Флоренс стояла, потрясенно дрожа. Из раны в груди что-то текло, но не кровь – скорее, что-то блестящее и розовое. Пыльца фей пожирала ее изнутри.
Лилео в ужасе вскрикнула и подбежала к Флоренс. Бледные руки сжали древко стрелы, вырывая его из плоти. Принцы и Изола хором закричали «НЕТ!», и из темноты моментально метнулась тень, блеснуло золото и раздался глухой удар – Сумрак выскочил из-под сени деревьев и пронзил сказочницу золотым рогом.
Сбитая с ног Лилео оглушительно закричала, и Сумрак выдернул из ее раны рог. Лилео с окровавленным плечом отползла в сторону, таща за собой Флоренс. Притянула ничего не понимающую жертву на колени, боясь притронуться к торчащей из ее груди стреле.
– Не умирай, моя принцесса, не умирай, – выдохнула она, укачивая девочку.
– Но посмотрите, мисс Пардье, – тихо произнес Алехандро, – она не умирает.
При этих словах розоватое свечение в груди Флоренс начало распространяться, охватывая все тело девочки, словно огонь, пожирающий Жизнесмерть. Свет
ослеплял – Изола почувствовала исходящий от двойника жар и отошла, прикрывая глаза ладонью, пока тепло и розовое мерцание не исчезли и в лесу снова не воцарилась темнота.
На руках у Лилео лежала Флоренс с выпученными от ужаса глазами – обоими глазами. Из груди девочки больше не торчала стрела, волосы очистились от крови и грязи. Она снова стала Изолой, но десятилетней, с гладкой прической, в ярком платье и с заплаканными голубыми глазами.
– Спасибо, – выдохнула она. Перевела взгляд с Изолы на Лилео и растворилась в воздухе. Лилео теперь цеплялась за пустоту.
У Изолы перехватило дыхание – что-то теплое и розовое словно ворвалось в нее, и она внезапно снова стала целой, воссоединившись со своей забытой половинкой.
– Не за что, – прошептала Изола, прижимая руки к груди. Сквозь ткань она нащупала обручальное кольцо, мирно лежащее поверх бешено колотящегося сердца.
– Не понимаю, – пропищала Цветочек, заглушая тихие всхлипы Лилео. – Почему ты просто не убила ведьму?
– Потому что, – пророкотала Руслана, – она предпочла матери себя.
При этих словах сказочница неуклюже встала. Ее всю трясло. Кровь из раны текла на грудь – черная, как чернила для сказок, что она оставила после себя и забрала с собой.
– Я все равно не… – не унималась Цветочек.
– Потому что, – перебила ее Изола, – убей я Лилео, Флоренс осталась бы здесь. Неисцеленная и озлобленная. Она всегда пыталась бы навредить мне, стремясь до меня достучаться. – Она повернулась к Лилео. – Но Флоренс держала здесь и тебя. Тебя преследовала вина за содеянное, приняв образ твоей маленькой дочки.
Потрескивание огня заполнило паузу.
– Мама, – обратилась Изола к лесной ведьме, – ты убила себя, но не меня. Тебе больше не в чем себя винить, потому что твоя вина ушла вместе с Флоренс.
– Но я…
– И со мной все хорошо, – заверила ее Изола. – Я тебя прощаю.
Вот оно, заклятье снято. Корона из сучьев на голове Лилео зазеленела, грязь комьями начала отваливаться от кожи, дыры на рваном платье затягивались, а из глаз, как и у Изолы, текли горячие слезы. Из линий на ладонях и трещин в хрустальных ступнях заструился свет.
– Правда?
Теперь золотистое свечение лилось из мимических морщинок, пробивалось из внутренних уголков глаз, просачивалось из-под ногтей. Лилео посмотрела в сторону опушки – туда, где на Аврора-корт стоял дом номер тридцать шесть.
– Мы с ней связаны. Если уйду я, не станет и ее.
– Хорошо.
– Правда?
– Не совсем. Не знаю, что я буду без нее делать. – Руки Изолы дрожали, и она вцепилась в Алехандро, чтобы не выдать своего волнения. – Но я могу жить без нее, потому что она умерла без меня. Пора тебе прекратить себя мучить. Ну, то есть да, немного угрызений совести тебе не повредит – ты и правда натворила дел и теперь никогда не сможешь к нам вернуться. Но… – Краем глаза Изола глянула на первого принца. Алехандро всегда знал, что сказать.
– Но также ты должна гордиться, – торжественно произнес он, – потому что оставила после себя дочь, достаточно сильную, чтобы справиться с этим тяжелейшим испытанием.
– И радоваться, – добавила Кристобелль, – потому что теперь она точно не падет жертвой того же дракона, что и ты.
– И чувствовать себя любимой, – пропищала Цветочек, – потому что все это время она видела в тебе лишь хорошее.
– И благословенной, – присоединился дедушка Ферлонг, в знак уважения снимая шляпу, – потому что провела с ней целых десять лет.
– И, наконец умиротворенной, – завершила Руслана, – потому что она готова отпустить тебя во всех твоих обличьях.
Лилео Пардье прижала руки к сердцу.
– Я любила тебя, – прошептала лесная ведьма, темнейшая часть маминой души. – И всегда буду любить.
Она глубоко вдохнула, затем выдохнула. Ослепительный свет вырвался из ее тела, и Лилео Пардье начала рассыпаться – словно живописно разлагающийся на быстрой перемотке труп. Золотистые хлопья летели ввысь, пока она не растворилась вся, как до нее – матушка Синклер и Флоренс, а ее прах не ушел в землю у корней Жизнесмерти.
Изола упала на колени.
И в эту секунду, ровно в полночь, в лес Вивианы пришла весна.
Все начало просыпаться: цветы распускались, словно маленькие красные сердечки, листья вырывались из почек, густая трава стремительно полезла навстречу небу. Унылые ветви деревьев устремились ввысь, снова воспрянув к жизни. Жизнесмерть задрожала, пожирающее ее пламя угасло, и волшебное дерево вновь ожило: ярко-зеленые листья покрыли ветви словно снег, а привязанные к стволу красной ленточкой бубенцы с новой силой зазвенели.
Сумрак подошел к И золе и лизнул ей челку. Капля чернильной крови с рога упала ей на щеку, словно слеза. Кролики, лисы, волки и разнообразные Дети Нимуэ обступили Изолу и Сумрака плотным кольцом.
Но Изола снова осталась одна – братья исчезли, растворившись в легком ветерке снятого заклятия. Уткнувшись лицом в ладони, она зарыдала. В доме номер тридцать шесть маленький пушистый комочек выскользнул из-под одеяла и исчез во тьме, а призрак мамы Уайльд, в последний раз улыбнувшись и с облегчением вздохнув, погрузился в пенную ванну в последний раз. Вода больше не колыхалась. А через секунду погасла последняя свеча.
Потерянная и обретенная
Эдгар почти дошел до дома. Уже перевалило за полночь, и полная луна светила с небес, освещая ему дорогу. После разговора с Джеймсом он зашел к Пипу и Магелле, и они с обеспокоенными лицами выслушали его рассказ о том, что творилось с его девушкой. Говоря, Эдгар не мог сдержать слез.
Гелла предложила довезти его до дома – что-то в пакетах с покупками явно подтаяло, – но Эдгар отказался, понимая, что прогулка поможет прочистить мозги и собраться с мыслями. Он устал, поскольку пошел самым длинным путем, зная, что совершенно точно заблудится, если пойдет в темноте через лес… и, кроме того, он ведь обещал Изоле. Желудок сжался, когда Эдгар вспомнил ее испуг той ночью, когда Лоза и остальные ребята из волчьей стаи Пипа скрылись в чаще. И хотя Изола больше не желала его видеть, он твердо намеревался сдержать данное ей слово.
Но Эдгар все равно держался поближе к сумрачному лесу. По дороге он слушал жуткие завывания животных, горловые попискивания обитателей ночи и скрип ветвей, похожий на саундтрек к фильму ужасов.
Эдгар вздохнул, когда впереди показался единственный фонарь на Аврора-корт. И уже доставая из кармана ключи, он услышал окрик:
– Изола!
Узнав знакомый голос, Эдгар бросил пакеты, развернулся и увидел Лозу и Элли Блайт Неттл. Те подъехали к дому номер тридцать шесть с противоположной стороны и остановились под фонарем. Элли Блайт осталась на велосипеде, спустив с педалей длинные веснушчатые ноги, и с явным беспокойством смотрела, как бросившая свой велосипед на газон Лоза кричит под окном Изолы.
– Лоза?
Она развернулась и поспешила к Эдгару.
Он заметил, что Лоза натянула свитер поверх пижамы, и удивленно спросил:
– Лоза, ты что, сбежала из дому?
Она нетерпеливо взмахнула рукой.
– О Эдди, пожалуйста, скажи, что видел Изолу!
Он кивнул, опуская глаза.
– Здорово, а то я так волновалась: она сегодня убежала с уроков. Что-то случилось, и она…
Элли Блайт подъехала ближе.
– Эдгар, что с тобой? – поинтересовалась она, внимательно на него глядя. Лоза вытаращилась на него и замолчала; под очками в фиолетовой оправе в ее глазах плескался страх.
Сунув руки в карманы, Эдгар потупился и пробормотал:
– Она меня бросила.
Лоза повернулась к Элли Блайт.
– Слушай, Элли, мне надо… Я тебе позвоню…
– Все путем, – кивнула Элли Блайт и наклонилась, чтобы быстро чмокнуть Лозу в губы. – Найди свою подругу. Позвони попозже, я буду переживать.
– Хорошо.
Стиснув ладошку Эдгара, Лоза затащила его на крыльцо дома номер тридцать шесть и принялась отчаянно барабанить в дверь.
– В школе сегодня что-то случилось, – отрывисто произнесла она, прислушиваясь к звукам в доме Уайльдов. – Я весь день ей названивала, но родители не разрешали мне выходить из дома… Она была будто сама не своя, и я точно знаю, что она тебя любит, поэтому вряд ли просто так совпало, что именно сегодня… – Лоза прищурилась, поняв, что Эдгар молчит, и принялась с удвоенной силой молотить ладонью по двери.
– Может, она так странно себя вела, потому что не знала, как со мной порвать, – промямлил Эдгар. Он не мог сосредоточиться на словах Лозы, поглощенный мыслями о внезапном разрыве, которого никак не предвидел. – И Джеймс вроде как намекнул, что это я сделал ее такой несчастной… Даже не знаю. – Он застонал и запустил пятерню в волосы. – Я был плохим парнем – видел ее фотографию с Джеймсом и никогда не читал этих сказок Пардье, хотя Изола вечно мне их советовала. Искал в библиотеке, но не смог найти…
Лоза перестала стучать в дверь и перевела на него взгляд.
– Конечно, не смог.
– Ага, Изола говорила, что это очень редкая книга.
– Редкая – это точно. Единственная, – кивнула Лоза.
– Как это понимать?
– Буквально: у Изолы единственный в мире экземпляр этой книги. – Лоза неуверенно приподняла брови. Эдгар расслышал в ее голосе прорывающиеся нотки беспокойства. – Она тебе не рассказывала?
– Что именно?
– Эдгар, что тебе известно о ее маме?
В спальне своей дочери в доме номер тридцать шесть папа Уайльд стоял в красном свете лампы и смотрел на исписанную хаотичными предложениями стену, похожую на вырванную страницу из песенника. Когда он сел на кровать, с тумбочки упала подхваченная порывом взметнувшегося ветра книга и открылась на одной из последних страниц – сказке про королеву росомах. Папа Уайльд поднял книгу, которую его дочь однажды уронила в лужу воды пополам с кровью.
Аккуратный почерк его жены на этих страницах был почти неразборчивым – Лилео явно спешила, записывая эту историю.
Длинные абзацы текста почти скрывались под ржавыми пятнами. «Высохшая кровь», – в страхе подумал папа Уайльд. Несколько страниц слиплись, и он сумел лишь наугад вычленить из видимых обрывков фраз конец истории, бессмысленный список указаний для Изолы, словно переданных с того света.
Она была женщиной, она была девственным лесом, она была блудницей, ведьмой, росомахой. Золотое кольцо на пальце приковывало ее к реальному миру за границей глуши и, моя Изола, эта женщина любила тебя так сильно, что хотела окутать тебя своим телом, чтобы защитить, не понимая, что ее кости сомкнутся вокруг тебя клеткой.
Дочь пела в ее птичьей клетке, пока…
Не позволяй никому оборвать твой голос. Не оставайся в клетке. Ступай тихонько по краю опушки, не заходи далеко ни в реальность, ни в волшебный мир – только так Дети Нимуэ могут обрести счастье.
Не позволяй отцу видеть то, что мелькает в твоих глазах: он узнает в этом меня и оставит тебя, моя маленькая принцесса.
Не стесняйся своих странностей.
НО НЕ ПОВТОРЯЙ МОИХ ОШИБОК.
Потерянная и обретенная Часть II
Он прекратил читать, пройдясь взглядом по первой странице.
«Как символично, – подумал он. – Сказка о девочке, чья мать оставила ее полуслепой в клетке на растерзание всему миру…»
– О, Лилео, – выдохнул папа Уайльд, роняя на колени книгу, чертову реликвию.
И хотя он ругал дочь за безрассудное поведение, он все время знал, что виновата в этом не она. Виновата его жена, его любовь, его королева. Это она похитила дочку и утащила в темный лес, и даже если бы он продал дом, погрузил вещи в машину и уехал далеко-далеко, его дочь осталась бы запертой в этой мысленной клетке за костяными прутьями, откуда ее никак не вызволить.
Он любил свою жену и ненавидел ее, Лилео, лежащую в полной ядовито-розовой воды ванне, словно в ожидании, пока дочь преодолеет последние несколько ступенек, прошлепает новыми нарядными туфельками по кровавой луже и откроет дверь, которая с тех пор никогда не закроется.
Однажды он слышал, что Пандора в конце концов сумела закрыть свой чертов ящик, и внутри осталась только надежда. У папы Уайльда оставалась только Изола, и он навесил бы на ее комнату замок, только бы защитить дочь.
Из мучительных мыслей его вырвал стук в дверь. Моргнув, папа Уайльд сбросил книгу на кровать, не заметив углубление в форме кролика на смятых простынях, и спустился вниз.
– Мистер Уайльд! – выпалила запыхавшаяся подруга Изолы (Роза или как там ее?), когда он открыл дверь.
– Изола дома? – спросил мальчик, живущий через дорогу.
– Нет, – покачал головой папа Уайльд. – Она… – Он подумал, как бы лучше сказать, но слова не шли на ум, поэтому пришлось неловко закончить: – Не здесь.
Девочка вытаращила глаза, а парень – Эдвард? Эдгар? – на секунду зажмурился, словно получив подтверждение, что случилось нечто ужасное.
– Где она? – спросил парень.
– Нам нужно ее увидеть. В школе кое-что произошло, и она… – затараторила девочка.
– Мистер Уайльд, это правда очень важно…
– Что именно? – раздался сверху усталый голос.
Все трое на пороге посмотрели вверх. На площадке второго этажа стояла Изола: в каждой складке порванного черного платья – усталость, в волосах – веточки, а из-под фиолетовой повязки на правом глазу сочится кровь.
Прекрасное
Сад был не так красив, как всегда казалось Изоле. Теперь, когда пелена спала с глаз, она разглядела запустение. Даже розы начали гнить, серые и сморщенные, словно легкие курильщика.
Заверив Лозу и Эдгара, что с ней все хорошо и да, в последнее время она вела себя странно, но, несомненно, это осталось в прошлом и она не имела в виду того, что наговорила в этом состоянии. На последней фразе Изола многозначительно посмотрела на Эдгара, а потом папа Уайльд выпроводил гостей и отвез дочь в больницу.
Всю ночь они просидели на неудобных пластмассовых стульях, дожидаясь, пока их пригласят к врачу. Изола не рассказывала, что произошло, а отец на нее не давил. Просто взял дочку за руку и принялся говорить, что надо бы как-нибудь навестить его родителей в Лондоне, затем спросил, когда Изола собирается познакомить его со своим парнем, и рассказал, что прочитал в газете о группе экологов, нанятых мэрией Авалона, чтобы наконец спасти умирающий лес.
Изола неуклюже склонила голову ему на плечо, и так же медленно, словно боясь ее спугнуть, папа
Уайльд поднял свободную руку и ласково погладил дочь по голове. Пальцами он нащупал пробор, не заостряя внимание на запекшейся крови и комьях грязи, и Изола поняла, что даже сейчас, говоря об обыденных вещах, чтобы заполнить стерильную белую пустоту больничного вестибюля, он все еще рассказывал ей сказку.
На рассвете Изола покинула больницу. На глаз наложили белую повязку, чтобы целебная мазь поскорее заживила глазное яблоко.
В комнате не осталось ни следа волшебного кролика, а окно было слегка приоткрыто, словно только что поцелованные губы. Изола ожидала найти в комнате каменную статую, но надеялась, что исчезновение горгуля означает лишь расторжение их договора, что Зайчик выжил и отправился поедать ревень в садах других девочек, которые нуждались в защите больше, чем догадывались сами.
На чердаке она вновь перебирала мамины фотографии, которые, как она поняла – и всегда знала, – были снимками Лилео Пардье, мертвой французской сказочницы. По меньшей мере, ее красота не была лишь плодом воображения. На снимках красовалась Лилео с беременным животом, Лилео в свадебном платье. Там же был ее портрет, который на похоронах стоял у гроба, и Изоле вновь стало десять, а ее матерью была Лилео Пардье или, иногда, Лилео Уайльд – когда отправители неправильно подписывали письма и счета.
Лилео, рожденная во Франции в семье истово верующих католиков, которые отвергали окружавшее ее волшебство, – наполовину девочка, наполовину чудесное создание, сотканное из ночи и звезд. Лилео вместе с мужем, чью фамилию обожала, но не взяла. Лилео, которая детенышем-жеребенком побрела в обратную сторону, из города из стекла и металла – в лес, и там попыталась построить новую жизнь. Но прошлое тяжелым бременем лежало на ее плечах; мысли и воспоминания якорями и обвивавшими шею жемчугами тянули ее обратно на морское дно. Лилео – ругательное слово, возлюбленное слово, древнее и непереводимое, то, что призывало летучих мышей и северные ветра, когда его произносили задом наперед. Волшебное имя блестящей девочки, которая не могла жить ради своей дочери и умереть ради себя.
Фотография в конце книги сказок – словно засушенный между страниц цветок. Снимок матери Изолы в дни ее панковской молодости: худая, как смерть, вся в черном, словно воровка-форточница. Мама. Мама наверху в ванне. Мама брызгает шею цветочными духами. Мама лежит в лавандовом поле, снимает ботфорты в заклепках, расчесывает волосы, лежит мертвая, словно Офелия, в остывшей воде, протягивает Изоле книгу предписаний, историй и выдумок…
Изола вспомнила, какой в последний раз видела маму: окрашенная солнцем в оранжевый, та сидела под сливой и что-то писала на последних страницах книги. В траве стрекотали сверчки, а бокал шампанского рядом нагревался в теплых лучах.
Под фотографией автора прятались последние написанные слова Лилео Пардье, как Изола всегда и подозревала.
«Я всегда буду несчастна и боюсь отравить этим и тебя. Я хочу, чтобы ты навсегда осталась такой, какая ты сейчас. Я вижу тебя, Изола: ты смеешься, улыбаешься, радуешься жизни. Вижу, как солнечные лучики запутываются в твоих прекрасных волосах. Вижу торт на твоих пальчиках и пятна от травы на босых ножках. Вижу, что мою малышку переполняет счастье… И без меня тебя ждет золотое безопасное будущее. Ах, как прекрасно то, что я вижу!»
Последняя фраза – слова святого Доминика, покровителя юных преступников, мошенников, анархистов и отчаявшихся людей, готовых совершить то, что уже не удастся исправить.
Изола распахнула дверь ванной – дверь из своего ночного кошмара: шторка задернута, лампы горят, свечи оплавились, ванна суха, как кость, а мамы больше нет.
На тайном кладбище – надгробный камень, когда-то, возможно, бывший осколком вулкана или костью динозавра. Его украшали серебристая надпись «ЛИЛЕО ПАРДЬЕ», даты через черточку и короткая грустная фраза, в которой слышались отголоски мерцания свечей, новых рассветов и вечной жизни. Того, что мигнет один раз и потухнет. Вроде смерти, чья красота объясняется ужасом, или рая, который кажется страшным, потому что находится очень и очень далеко.
Братья-принцы ушли, даже не попрощавшись, – должно быть, им было больно, но Изола страдала сильнее. Флоренс исчезла, однако каждый из братьев доказал, что внутри него таится спящий дракон, и все они убедились, что не могут полностью себе доверять.
Возможно, теперь призраки бороздят просторы Вселенной, фурия стоит по колено в крови какой-нибудь бедной девочки, русалка накликает шторм, а фея вместе с матушкой Синклер спит в зарослях жимолости.
Мамина спальня была пуста, шторы – задернуты. На тумбочке лежали лекарства с давно истекшим сроком годности, пыльные фотографии маленькой И золы и высокая стопка книг с закладками – классические сказки, Оскар Уайльд, Эдгар Аллан По, мамины сочинения и легенды Нимуэ о единорогах, драконах и девочках иного рода…
Внимая маргаритковым побегам
На похоронах Изола стояла в нарядном кружевном платье и черно-белых полосатых чулках. Она читала вслух похожим на трель полузадушенной певчей птички надтреснутым голосом, кровавым ручейком разливавшимся по проходу:
- Ступай легко – она под снегом
- Теперь лежит
- И, маргаритковым побегам
- Внимая, спит…
Во время прощания с покойной Изола тихо сидела за фортепиано в дальнем углу и одной рукой наигрывала простенькую колыбельную, которой ее научил дедушка Ферлонг, до ужаса похожую на ту, что много лет спустя Флоренс начала распевать под окном.
Одетый в черный костюм и довольно взволнованный доктор Азиз успокаивал папу за кофе с лимонным пирогом, заверяя вдовца, что сделал все возможное, и папа Уайльд не должен винить себя – иногда их нельзя спасти, как ту же Сильвию Плат. Ведь такой порыв может объясняться и спонтанной реакцией, и наследственностью, да и, наконец, просто судьбой…
Опечаленные мужчины посмотрели на И золу, и в голове у нее всплыла непрошеная ужасная картинка: мамин правый глаз, мертвый бездонный пруд, своим безжизненным взглядом словно пригвоздивший ее, Изолу, к месту. Изола тут же усилием воли вернула себя в настоящее, к бдению у гроба, холодным клавишам пианино, чашке с некрепким чаем и руке Алехандро, лежащей у нее на плече. Тогда Изола Уайльд впервые задавила в себе какое-то чувство, утопив его в глубинах подсознания. Когда оно перестало бороться, Изола набрала в грудь воздуха, открыла оба глаза и продолжила жить.
А что-то в ней уже начало умирать.
Смерть Изолы
Изола распахнула все окна в доме и открыла настежь дверь маминой спальни, чтобы выветрился затхлый запах пыли и воспоминаний. Потом долго отмокала в горячей ванне.
Той ночью, лежа в постели в обнимку с Эдгаром, Изола рассказала ему все. Все, на что Джеймс ответил бы недоверием, Лоза – беспокойством, сестра Кей – воплями об одержимости бесами, а папа Уайльд – криками, осмелься Изола об этом заговорить. Она поведала Эдгару все, что случилось с ее мамой и с ней самой, не нарушая неписаного закона Детей Нимуэ.
Парням не суждено понять все, что заботит их девушек.
Эдгар слушал, не перебивая. Занавеска была отдернута, и в свете полной луны он взял предложенную Изолой книгу и прочитал последние слова Лилео Пардье, семь долгих лет скрывавшиеся под фотографией.
– Возможно, единственная в мире предсмертная записка, в которой встречается слово «торт», – прошептал он в темноте.
Отправив его домой, Изола вылезла на крышу понюхать доносящийся из леса Вивианы запах летних цветов. За горизонт упала одинокая звезда.
Было бы здорово сидеть тут вместе с Эдгаром и таять в его медвежьих объятиях. И с мамой тоже – они бы держались за руки и тайком пили яблочный шнапс, живые и неразлучные. Эта ночь запомнилась бы и каждому из ее братьев, ушедших незнамо куда.
Изола глубоко вдохнула и задержала дыхание, представив за эти несколько секунд до выдоха, как сидит на крыше с каждым из них по очереди. Порхающая, точно пчелка, Цветочек, зависшая у щеки, как сережка цвета фуксии. Затейливо повязанный шейный платок Алехандро, шелком касающийся ее лица. Мокрые шлепки чешуйчатого хвоста Кристобелль по черепице. Клацанье черных когтей Русланы по серебряной рукояти смертоносного кинжала. Ароматный дым трубки дедушки Ферлонга, причудливо клубящийся в волосах Изолы. И Джеймс, до того, как влюбился в нее и после того, как разлюбил, – воображаемый Джейми, бледная тень реальности, который не оправдал надежд Изолы на второй, более внимательный взгляд. Даже дремлющий у нее на коленях Зайчик, шевелящий когтями и грезящий во сне о свежем мясе.
Все это Изола увидела и отпустила, и братья улетели в стратосферу вместе с ее долгим, протяжным выдохом. Ветер подхватил их, и они, взявшись за руки, длинной цепью яркого хвоста кометы понеслись вверх.
Изола старалась постоянно чем-то заниматься, но забыть было сложно. Она восстановила запущенный сад, превратив каждый цветок в надгробный камень на могиле памяти о принцах. Матушка По помогала Изоле, пока все не стало таким красивым, каким Изола всегда воображала.
Черный кролик грыз розовый куст на могилке. Улыбаясь, Изола подхватила его на руки и ласково пригладила дрожащие уши. Глаза зверька оказались, к сожалению, голубыми.
– Если когда-нибудь встретишь моего друга, – прошептала Изола, – скажи ему, что я всегда буду рада с ним пообедать.
Кролик оскалился, обнажив два ряда острых черных зубов.
Эдгар принес так и не посаженную на задворках дома номер тридцать семь яблоню и посадил ее там, где раньше росла слива. Яблоки уродились алыми и зелеными, и на каждом фрукте выделялись резные инициалы – Э.Л. и И.у. Косточки блестели черными бриллиантами, и Изола складывала их в свою музыкальную шкатулку, чтобы потом украсить ими рамку маминой фотографии.
У корней цветущей Жизнесмерти Изола закопала четыре испанские монеты, две – в шкурке кролика, две – в яблоке: для лесной ведьмы Лилео, двойника мамы, и для собственной темной половинки, Флоренс.
Лилео Пардье-Уайльд, Неспящая Красавица, наконец освободилась из заточения в башне и вернулась в свою могилу под Мостом Вздохов. Изола возложила на ее последнее пристанище венок из выросших в саду цветов.
Иногда отец приходил вместе с ней. Папа Уайльд больше не дергался в присутствии Изолы и не отдалялся в ответ на ее попытки сблизиться, так что в доме стало намного уютнее. Папа Уайльд знал: что-то изменилось, – но не был уверен, что именно. Однако он заметил, что Изола больше не носит на шее проклятое обручальное кольцо. Теперь оно лежало на его тумбочке: золото слегка потерто, а внутри – гравировка с инициалами его покойной жены.
Иногда Изоле казалось, что краем глаза она заметила Сумрака, царственного и сытого единорога, несущегося через подлесок с Леди на спине. Леди скакала на нем, словно никогда и не переставала, а ее длинные французские волосы отросли до самых щиколоток.
Изоле исполнилось семнадцать, и Эдгар лежал рядом с ней в кровати, рисуя на ее ключице кролика. Не белого торопыгу, опаздывающего к важной персоне, отчего бедные безумные девочки потом проваливались в кроличьи норы, а красноглазого зайчика, садового горгуля.
А потом Эдгар и Изола принялись рисовать друг друга на стене-дневнике возле кровати, закрашивая годы страдальческих заметок щедрыми густыми мазками. Случайно касаясь друг друга, они метили места прикосновений отпечатками испачканных краской пальцев.
Глаза Эдгара походили на глазки Зайчика, только не светились красным и не смотрели на Изолу как на десерт. Точнее, в какой-то степени именно так Эдгар на нее и смотрел, но Изоле казалось, что он хочет съесть ее не спеша, наслаждаясь вкусом сотню лет неразлучной жизни вместе.
Утром Эдгар проснулся, тесно прижавшись к Изоле и согреваясь жаром ее горячего, словно пустынный джинн, тела. Он нехотя выскользнул из-под одеяла, потянулся и гигантскими буквами вывел пастельным мелком на все еще мокрой от краски стене:
ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕНА ВСЯ МОЯ ЖИЗНЬ
Талисман
Читать бесплатно другие книги:
