Поющая в репейнике Машкова Анастасия

– О, Павел Иванович, вот и вы. Можем начинать!

«Молодчик» приветствует Супина радостно, выскакивая из кабинета.

– Давайте, друзья, без церемоний, располагайтесь у меня, – великодушным жестом приглашает он всех.

– Демократию разводит, волчонок в овечьей шкуре, – шепчет логист Полкану. Но тот будто не слышит его слов.

Когда все рассаживаются у стола для совещаний, странный новый генеральный, блистая улыбкой, начинает вываливать в пулеметном темпе информацию.

– Итак, господа, меня зовут Денис Денисович Мещеряков. Сразу хочу успокоить всех – пока никаких экстраординарных мер по штатному расписанию и по персоналиям принимать я не намерен. Буду присматриваться к вам. А вы – ко мне, – он едва ли не подмигивает смурному логисту.

– Но это не значит, что какие-то нововведения не последуют в работе, когда я оценю всех и каждого. Всех и каждого! – улыбка исчезает так же моментально, как и появляется. – Самый существенный момент на сегодняшний день – назначение моего заместителя. Я принял решение и уже подписал свой первый приказ, – дурашливый Денис Денисович машет листом с подписью-кляксой. – Назначаю заместителем генерального директора моей… – он делает резкое ударение на слове «моей» и выдерживает паузу: –…моей компании Павла Ивановича Супина. Не слышу ликования? – разводит он руками.

Все, захлопнув рты и пригасив ошалелые взгляды, дружно кивают.

– Павел Иванович – опытный и в высшей степени искушенный специалист по продажам нашей продукции.

Денис Денисович глумливо хихикает.

– Уверен, мы с ним сработаемся.

Супин спокойно смотрит из-под роскошных очков на нового шефа и с достоинством кивает. Будто рублем дарит.

Логист покрывается апоплексическими пятнами и вытирает пот со лба.

– Не решен вопрос с главным бухгалтером. Вещь, как вы понимаете, принципиальная. У вас есть, Павел Иванович, своя кандидатура? – деловито интересуется «молодчик».

– Да, Денис Денисович. Я бы предложил Наталью Петровну Блинову. Она – самый опытный специалист в моем отделе… Бывшем моем отделе. Я ей доверяю, и в коллективе она пользуется, бесспорно, уважением.

Повисает нарочитая пауза. Наталья Петровна, из белой превратившись в пурпурную, хватается за коленки, пытаясь унять дрожь.

– Ну хорошо. Это мы еще обсудим. Я приму окончательное решение позже. А пока… пока Наталья Петровна будет и.о. главбуха, чтобы этот участок не болтался без надзора. А сейчас – иные темы.

Совещание несется галопом. Мещеряков вываливает на подчиненных массу идей и прожектов, которые необходимо реализовать, чтобы встряхнуть «зарастающее тиной болотце». Супин едва заметно морщится, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, и думает о том, что этот молодой, да ранний бизнесменишка доведет, пожалуй, карандашную империю до ручки. Пока этого не случилось, он, Павел Иванович, должен выжать из ситуации максимальную, а лучше – баснословную пользу.

После совещания Наталья Петровна, поддерживаемая Полканом, вплывает в бух-столовку.

Бухгалтерши вытягивают в нетерпении головы. Супин холодно смотрит на Маню, которая опоздала на три с половиной часа и еще не успела включить свой компьютер. Маня же с удивлением разглядывает новые очки Павла.

– Новый генеральный директор нашей компании принял решение назначить и.о. главного бухгалтера Наталью Петровну Блинову. Поздравьте нашу коллегу, – Полкан изображает подобие улыбки.

– Но… а как же? А как же вы? – придушенно спрашивает Утка.

– А я, к сожалению, не смогу видеть своих прекрасных сотрудниц слишком часто. Увы, – вздыхает Супин. – Я занимаю кабинет на третьем этаже.

– Заместителя? – удовлетворенно спрашивает Ритуся.

– Да. На меня сваливается много новой, сложной работы, – скорбно выговаривает Полкан.

Все, кроме Мани, начинают поздравлять Павла Ивановича. Но он смотрит только на Голубцову и ждет ее слов.

Она подходит к Павлу и, всматриваясь в его лицо, произносит:

– Вы – загадочная личность, господин Супин. Очень загадочная.

Полкан морщится.

– Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, госпожа Голубцова.

Он отворачивается от Мани.

– Наталья Петровна, пройдемте в мой, вернее, в ваш кабинет!

Проходя мимо пальмы, он вытягивает палец вверх:

– А что с нашей подопечной? Где ее макушка?

– Вы имеете в виду цветочки? – хмыкает Ритуся. – Завяли с горя и осыпались.

– Да, не могла же она цвести вечно, в самом деле, – бормочет Супин и отпирает дверь, с которой кто-то успел до начала рабочего дня сорвать бумажную полоску с печатью.

Когда он выходит из кабинета, оставив в нем охающую Блинову, то видит, что Манино рабочее место пусто.

– А что же Голубцова? Не успела прийти с опозданием на три часа и уже умчалась, – кидает он в пространство, изображая недовольство.

Рита и Елена Стефановна испуганно косятся друг на друга.

С Маней он сталкивается в коридоре. Она идет, опустив голову, и о чем-то сосредоточенно размышляет.

– Иди-ка сюда, – хватает ее Супин за руку и тащит к лестнице.

– Куда? Паша!

Он смотрит из-под своих шикарных очков странно, зло и тащит ее вниз.

Они пробегают по гулкому неуютному коридору в сторону складов. Затащив Маню в темную нишу, Павел хватает ее за плечи:

– Не смей так на меня смотреть! Я хотел все объяснить тебе дома сегодня. Я просто… ни в чем не был уверен.

Голубцова выворачивается из его рук.

– Можешь не оправдываться, я ни о чем тебя не спрашиваю.

– Нет, спрашиваешь! Не веришь, злишься.

– Злишься, по-моему, ты.

– Да, я злюсь, потому что противно чувствовать себя чертовым интриганом. Слышать гадкий шепот за спиной. Впрочем, плевать мне на остальных, но в твоих глазах я выглядеть мерзавцем не могу.

– А ты мерзавец? – Маня снисходительно смотрит на Супина.

– Это – бизнес. Всего лишь – бизнес. Звезды сложились так, что я смог избавиться от этого ярма – вечных указок и давиловки Бойченко. Знаешь, сколько лет я пашу на него в предвкушении манны небесной, которая все не спешит свалиться на мою голову?! Знаешь? Пятнадцать лет! Пятнадцать лет безукоризненной, рабской службы. И что взамен?!

Супин шипит, скорчив болезненную гримасу. Маня опускает глаза, не может смотреть в неузнаваемое, искаженное злобой лицо.

– Вся прибыль, все заработанные, отмытые, принесенные на блюдечке мною деньги он, как одержимый, вкладывал в расширение. Господи, как я ненавижу эти слова: расширение и развитие! Годами я подсчитывал, сколько домов, машин, поездок, прекрасных вещей проплыло мимо меня! Каждый новый филиал – это моя, понимаешь, моя квартира в Венеции, в Гонконге! Мой дом в Майами!

– Ты был в Майами? – хмыкает Маня.

Он снова вцепляется в ее плечи.

– Нет, я нигде не был! Потому что девять лет работаю без отпусков. Потому что дерьмовый ремонт делал два года, выгадывая на материалах. Я заслужил, потом и кровью заслужил то, что дали мне эти бандюки за ерундовые сведения о Бойченко, который тоже не ангел с крылышками. Не ангел, Маша! Ты пойми и не спрашивай меня об этой грязи, которую не нужно тебе знать. Ты слышишь?! Это не нужно пускать в нашу жизнь.

Маня пытается стряхнуть руки Павла.

– Прекрати меня трясти. И нашу жизнь невозможно разделить на настоящую и ту, что понарошку. Ты хочешь, чтобы я жила с тобой понарошку, надев розовенькие очки в золотой оправе?

Супин отшатывается, срывает с лица очки, тычет ими в Манино лицо:

– Да, это символ! Пока ты оплакивала тетку, я сидел в роскошном салоне оптики и тупо ждал, чтобы мне срочно, немедленно сделали очки, о которых только мог мечтать! Я заслужил их!! – взвизгивает Павел.

Маня берет из его рук очки, аккуратно надевает их на Павла, улыбается, глядя в его измученное горящее лицо.

– Паш, ну, заслужил и заслужил. Хорошо. Что ты так орешь и бесишься, будто я тебя осуждаю? Ты же не убил никого, в конце концов. Насколько подло ты поступил по отношению к генеральному, я тоже оценить не могу. Думаю, что не вправе вообще об этом судить. И генеральный мне никогда не нравился. Надутый и хитрый. Думаю, никакими страшными тайнами из вашего прошлого ты меня не удивишь. Не представляй меня святошей или дурой.

Павел вдруг набрасывается на нее, принимается целовать как одержимый.

– И тебя, Голубцова, я заслужил! Заслужил!

– Паша… родной… нас увидят, прекрати. Слышишь, грузчики совсем рядом ржут и матерятся, сейчас сюда пойдут… Ты кофту мне рвешь… Господи! Да оставь колготки, оставь… – Маня пытается схватить руки обезумевшего Супина. – Меня же никто не отнимает. Я с тобой! – вскрикивает она.

Он отпускает ее, тяжело дыша. Во взгляде появляется осмысленность, краснота сходит с лица.

– Да, ты со мной. И никому я не позволю что-то изменить.

Рита входит в квартиру, с трудом втаскивая сумки с продуктами. Она спешит порадовать дочку ее любимыми пирожными, за которыми пришлось ехать на Арбат, в знаменитую кулинарию «Праги».

– Ники, тетя Галя, как вы у меня?! – кричит она, снимая шубку. – Я страшно устала и есть хочу. Вы ужинали?

В коридоре показывается нянька. Вид у нее замученный.

– Ох, Риточка, а мы-то как устали. Общественным транспортом пилить из гимназии – это мука мученическая. Никочка расплакалась, когда ее в метро стиснули. И в маршрутке укачивало сильно. Нет, эта дорога ей не под силу.

– Господи, что же делать? – руки Риты падают, она смотрит на тетку беспомощно.

– Не знаю… Или водителя нанимать, или отдавать ее в школу поближе к дому.

– Да какие в этом районе школы?! – ужасается Рита.

– Ну, какие-никакие. Все лучше, чем девчонку в шесть утра поднимать. Она ведь так измучилась, что, как приехали, легла в постель и не просыпается.

Нянька берет сумки и тащит их на кухню.

– Она спит?! Тетя Галя, да что же я с ней ночью буду делать? Как ее подниму завтра в шесть? – негодует Рита.

Галя лишь машет рукой и отворачивается.

– Еще вот что… Я и сама не знаю, справлюсь ли, – нянька от неловкости почесывает то нос, то бровь, то хватается за подбородок. – Давление скачет – еле встаю утром. А тут ведь – готовка, уроки… И прибраться надо. Но главное, конечно, дорога. Она убийственная, Рита, поверь.

– Да верю я! Но утром ведь я отвожу ее. И потом, между прочим, сама весь день вкалываю.

Подбородок Гали начинает дрожать.

– Рит, и еще я не могу спать на кухне. Ну, ты сама посуди, в мои годы на раскладном кресле…

Нянька смахивает слезы.

Рита смотрит в замешательстве на Галю и не находит слов. Ничего она не может ей пообещать! Ритино положение после возвращения дочери оказывается значительно хуже, чем представлялось вначале. Вчера, подсчитав по-бухгалтерски дотошно все возможные расходы, Кашина поняла, что оставшихся средств ей будет едва ли хватать на шпильки, которые по «доброте душевной» посулил бывший муж. Поэтому Маргарита решила жестко экономить. Зачем девочке четыре секции? И нагрузка непомерная, и деньги на ветер. И без конного спорта проживет, не королевских кровей, поди. Тогда же Рита предложила няньке кухарить и прибираться за небольшую доплату: все дешевле, чем нанимать повариху и горничную. Но, похоже, ее план терпел полный провал.

В кухню входит заспанная надутая Ника.

– Пить хочу!

– Никуся! – бросается к ней Рита. – Вот, как раз любимый твой сок манго купила. И пирожные с шоколадным кремом. Через всю Москву за ними моталась.

Ника брезгливо смотрит на коробочку с пирожными, которую ставит на стол мама.

– Я такие уже сто лет не ем. Крем гадкий – терпеть не могу.

– Ну… ладно. Завтра другие куплю, какие скажешь.

– Я такие люблю, как повар наш Лелик пек. Таких ты не найдешь, они по тайному французскому рецепту.

Рита садится на стул, бледнея. Горло сжимает спазм. Она готова разрыдаться, завыть, обрушить гнев и боль… на кого? На кого ей обрушивать свою ненависть?!

– Ника, ты не младенец. И ты должна понимать, что прежняя жизнь, как у папы, закончена. Ты была у меня здесь не раз. Ела со мной и спала. И знала, как мы будем жить. Ведь главное, мы любим друг друга, не можем друг без друга!

Маргарита старается говорить сдержанно и вкрадчиво.

Ника сидит, болтая ногами, и разглядывает с брезгливой гримаской круглый телевизор на полке.

– Какой же страшный у тебя телевизор, ма. И стулья все облезлые – я только сегодня разглядела. Вот ты говоришь, что, как раньше, не будет. Но почему мы не можем жить у нас, почему? Папа ведь уехал жить за границу! Пусть отдаст нам дом!

Ника вскакивает, капризно сморщив лобик, готовясь расплакаться.

Рита обнимает дочку, гладит ее по шелковистым волосам, заглядывает моляще в глаза.

– Это его дом. Он будет еще туда приезжать. Может быть, продаст. Это нас больше не касается, Ники. И потом, мы никогда не сможем содержать такой огромный дом. Но у нас тоже будет свой уютный и дорогой дом, потерпи чуть-чуть.

Ника отталкивает ее.

– А сколько ждать?

– Ну-у… не знаю. Пару лет, – теряется Рита.

Нянька скорбно смотрит на нее, потому что прекрасно понимает, что и за десять лет Кашиной не накопить на приличное жилье для избалованной дочки.

– Все, мам, я спать хочу. И в школу не пойду ни за что! – выкрикивает Ника и выбегает из кухни.

– Это почему еще?! – бросается за ней Рита.

– Потому что меня будет тошнить на обратном пути в маршрутке. В вонючей бомжатской маршрутке!

Ника кидается на кровать, плачет, зарываясь в подушку.

– Ну хорошо, доча, обратно будете ездить на такси. Это мы потянем. Ники, это мы решим, я тебе обещаю. Я все сделаю, чтобы тебе было хорошо, все! И бассейн, и конная секция, все будет по-старому. Верь своей маме.

Рита обнимает дочку, целует ее сжатые кулачки.

Когда Ника засыпает, Кашина тихонько поднимается с кровати, вытирает заплаканное лицо и идет в кухню.

– Да, Галя, – обращается она к няньке, хозяйничающей у плиты. – Придется решать эту ситуацию кардинально. И я, кажется, знаю – как.

Ее черные глаза горят отчаянной решимостью. Она идет в коридор и достает из сумочки небольшой листок. На нем записан номер телефона и имя: Сурен Бегян.

Через два часа Ритуся въезжает в ворота закрытого жилого комплекса на Ленинградском шоссе, проходит мимо консьержа, почтительно кланяющегося роскошной посетительнице. На пятнадцатом этаже, у открытой двери, ее ждет помощник Кашина: глаза его горят нетерпением и радостным возбуждением.

– Вы – отчаянная женщина, Маргарита, и это совершенно сводит с ума.

– Вы боитесь своего шефа даже на расстоянии нескольких тысяч километров?

– Нет, сейчас, увидев вас, я уже ничего не боюсь.

Он собственнически обнимает ее, противно дышит в лицо.

– Так пройдемте в дом и… пообщаемся?

– Пообщаемся, – шепчет Бегян и, втянув Маргариту в квартиру, захлопывает дверь.

На следующее утро Рита входит в приемную генерального и его зама. За Люсечкиным столом уже сидит новая секретарша: брюнетка с чувственным ртом и бюстом пятого размера. Она ощупывает Кашину ревнивым взглядом. Маргарита не остается в долгу, презрительно кривит губы.

– Денис Денисович занят, – манерно говорит секретарша.

– Я к Супину. Он у себя? – Рита кивает на правую дверь.

– Да, кажется, у себя, – теряет интерес к сопернице красотка и сообщает селектору:

– Павел Иванович, к вам посетительница.

– Бухгалтер Кашина по срочному делу, – подсказывает Рита.

Когда она входит в кабинет, то понимает, что конструктивного диалога с Полканом может и не получиться. Он настороженно смотрит на Ритусю, будто готовится к яростному отпору.

Рита без приглашения садится к столу.

– Я надеюсь, в вашем кабинете нет подслушивающих устройств и камер?

– А я надеюсь, что вы не будете злоупотреблять моим вниманием – у меня масса работы.

Супин сдвигает очки на кончик носа, смотрит на Риту как на ядовитое насекомое.

– Я с деловым предложением. Относительно организации работы экономического отдела, – сухо произносит она.

– Интересно. А это можно изложить коротко?

– Да. Блинова не справляется с обязанностями главбуха. Она старая и разбросанная тетка. Я предлагаю свою кандидатуру.

Супин смотрит с изумлением на Кашину, а затем, выдохнув и немного расслабившись, берет карандаш, начинает им постукивать по столу.

– Хорошо, Маргарита, я обдумаю ваше предложение.

– Нет, вы пойдете сейчас же к генеральному и скажете, что меняете свое решение.

– Но это не мое решение! Назначает Мещеряков. Завтра он, скорее всего, приведет своего проверенного человека. Блинова – временная фигура.

– Так и назовите ему этого проверенного человека. Жена бизнесмена Кашина – куда уж проверенней?

– А… а если я не хочу, чтобы вы возглавляли отдел? Из личных, субъективных причин? – Супин отбрасывает карандаш и берет другой.

– Тогда вы мне не оставляете выбора, Павел Иванович, – Рита подается вперед и начинает говорить медленно, будто объясняя сложный урок отстающему ученику.

– У меня есть сведения о том, что десять лет назад вы дали развод и разрешение на выезд своей жене и сыну – Ирине Супиной и Ивану Супину в обмен на лечение, убившее неудобного вам и Бойченко юриста.

Маргарита делает паузу. Полкан, не мигая, смотрит в ее черные глаза. Рита облизывает пересохшие губы и переходит почти на шепот.

– Сведения эти могут попасть в правоохранительные органы России и Германии. Насколько я знаю, бывшая жена ваша замужем за врачом мюнхенской клиники, в которой и сама работает медсестрой? Да, нехорошо все может получиться и для нее, и для мужа – Ганса Крабе. А главное – для вас. Нет, этого нельзя допустить. Никак нельзя, – озабоченно кивает головой Ритуся, добавляя зычности голосу.

Супин, побелев, встает, хватается за узел галстука, который вдруг начинает его душить.

– Покиньте мой кабинет. Немедленно, – выговаривает он едва слышно, сжимая в правой руке карандаш, как смертельное жало, нацеленное на Риту.

– Я так и знала, что это – правда, – удовлетворенно вздыхает Кашина. – И времени на раздумье у вас, так и быть, – сутки. Кстати, оклад главбуха в нашей конторке не так велик, как хотелось бы. Так что вы еще и поделитесь со мной по дружбе средствами Кашина. Он ведь выписал вам премию в размере миллиона долларов? Я ничего не путаю? Так вот: я претендую всего лишь на треть. Не более.

– Вон! – шепчет Полкан, который не может справиться с голосом. – Или… или я тебя…

Карандаш ломается в его скрюченных пальцах, и он бросает его на ковер.

Рита прыскает.

– Еще и меня прихлопнете? Ну вот это уж никому не нужно. И очень опасно для вашего здоровья. Так же, как химиотерапия, прописанная вашей женой несчастному юристу…

Она идет к дверям с гордо поднятой головой.

Покинув приемную, опускает руку в сумку и нажимает кнопку на диктофоне.

«Надеюсь, все записалось. По крайней мере, отпираться он не посмел. Уже – хлеб. Если что – будем действовать через Маню. Это даже гуманно – открыть ей глаза на этого убийцу! Нет, Манюне нужен хороший мужик вроде Тосика, а не этот целлулоид бездушный. Этого можно приберечь и для себя, если, конечно, он в гору пойдет. А почему нет? Я-то с ним про любовь и совесть чирикать не буду. Не до сюсюканий. Нам с Никой выживать надо».

И Рита, исполненная праведной решимости, спешит в бух-столовку, где Блинова, войдя в новую роль, уже костерит несчастную Утку из-за задержки зарплатных ведомостей.

– Это ты мне стенку свою простить не можешь, да, Ната? – причитает Елена Стефановна. – Будто я ее разбила! Но как я могла пойти против воли Бобочки, с которым у нас теперь совершенно иные отношения, просто иной уровень, Ната!

– Вот только от описания ваших вибраций избавь, Ленушка, – отмахивается от нее Наталья Петровна. – Ничего личного. Отныне и всегда! Я не собираюсь садиться в лужу с первыми же отчетами. А так как знаю, что все вы делаете в последний момент, с кондачка, а целыми днями треплетесь на отвлеченные темы, то и намерена поставить этому заслон, ясно, Кашина? – Она поворачивается к вошедшей Ритусе. Та фыркает новой начальнице в лицо:

– А Голубцовой вы замечаний отныне и всегда делать не намерены? Из-за ее привилегированного положения?

Рита тычет большим пальцем в потолок.

– Какая низость – обсуждать личные отношения сотрудников во всеуслышание. Я этого, Кашина, не потерплю в своем отделе!

Она удаляется в кабинет, хлопая дверью.

– Не было печали, – качает головой Утинская. – А какой девчонкой хорошей была. Как власть меняет людей.

– Елена Стефановна, вы как ребенок – совершенно в людях не разбираетесь, – говорит Маня, отвлекаясь от компьютера.

– Как раз дети очень хорошо чувствуют людей, Манечка. Это нам, взрослым, голову очень просто задурить, – вздыхает Утка.

– Это точно, – зло произносит Рита, кидая на Маню острый взгляд.

Но Голубцова ничего не замечает вокруг. Она с рассеянной улыбкой смотрит на экран монитора.

Глава одиннадцатая

Супин в панике ходит по кабинету, запретив секретарше соединять его с кем бы то ни было. Он пытается найти решение, призывая весь свой недюжинный рационализм. Да, он предчувствовал, что слишком гладко игра с Кашиным ему не сойдет с рук. Эта мегера с ангельским личиком сумела надавить на своего непробиваемого бандюгу, выудила сведения! Впрочем, и черт бы с ними. Конечно, что-то они разнюхали о юристе… Он, паскуда, предать их с Бойченко решил тогда, десять лет назад. Верил, что его спасут от безнадежной болезни денежки конкурентов. Клиника в Израиле, операция… Не успел! У Иры в больнице помер. И ничего никто доказать не сможет – стандартное лечение, включая химиотерапию. А то, что сердце не выдержало, – так это бывает. Кто же знал?..

«Кто?! Ира знала! Я знал! И толкнул ее на это. И проклятие ее заслужил. Как же она сказала тогда?.. Да, руки подняла, будто шаманка настоящая, а не медичка-материалистка и кандидат наук, и прошипела: “Проклинаю тебя и Бога в свидетели беру, что никогда ты не найдешь счастья и покоя в жизни. Никогда!” Вот оно, проклятие, материализуется. Хоть в петлю. И поделом!..»

Павел смотрит в окно на соседнюю бетонную коробку. В ней тоже располагается контора по продаже какой-то смехотворной белиберды вроде наполнителей для кошачьих туалетов, на которой серьезные дядьки и хищные тетки делают миллионы. Может, прав Бойченко со своим Валдаем? Впрочем, и там не за фантики жизнь устраивать придется. За проклятые, ненавистные деньги.

Супин вздрагивает от звонка мобильного. Маша… Сердце прерывает гонку, дыхание останавливается. Он дрожащим пальцем дотрагивается до экрана.

– Я выскочила из бух-столовки, где бабки переругались вконец, и почему-то решила сказать тебе, что умираю от любви! – слышит он радостный шепот Мани.

– И еще я совершенно не могу сидеть на стуле. Все болит и ноет. Вот как ты меня замучил ночью. Что ты молчишь? У тебя люди?

– Нет. Я один. И я тоже… умираю.

– От любви?

– Да, Маш. Да.

– Это просто счастье, – выпаливает Маня, и в трубке раздаются гудки.

«Вот чего я боюсь больше всего на свете! Маниного презрения и недоверия. Я не могу потерять ее, не могу!»

Супин подходит к столу, берет очередной карандаш, крутит его в руке. Он уже знает, что пойдет на все условия Кашиной.

* * *

Ночью Мане снится кошмар. Аля подходит к ее кровати, тычет пальцем в лицо и говорит странно, нараспев:

– Такой длинный путь, а ты все спишь. Ты же не успеешь.

– Куда, Алечка, куда? – спрашивает Маня шепотом, боясь разбудить Павла. Он уже вторую ночь не уходит от нее в маленькую комнату – спит, крепко прижавшись, будто боится, что она вскочит и убежит.

– Проводить Трофима в рейс. Дорога далекая, плохая. Вот, на-ка, возьми ему рыбки – Тосик любит рыбку жареную.

Аля сует Мане огромную рыбину. Маня отстраняется и видит, что огромная скользкая рыба еще трепещется, поводит страшным пустым глазом, а из-под жабр сочится кровь, которая заливает простыню…

Маня вскрикивает и просыпается. Павел поднимает голову:

– Что, Манюш?

– Ой, сон дурацкий. Страшный такой, про Алю.

– В церковь сходи, свечку поставь, – зевает он и поворачивается на спину. – Покойники вроде любят, когда свечи за них ставят. Впрочем, я в эту ерунду не верю. Просто ты перенервничала в эти дни. Ничего, в выходные поедем с тобой в Звенигород. Там красотища, тишина… И гостиница очень хорошая есть. Не боишься горок крутых? Усядемся на тюбинг – и в полет. Лепота…

– Не-а, я с тобой ничего не боюсь, – Маня прижимается к Павлу, целует его в шею, шепчет, что вот так, обнявшись, им ничего не страшно. Ничего.

Утром Маня никак не может найти свой мобильник, который запропастился невесть куда.

– Ну Бог с ним, Маш! Какие там срочные звонки у тебя? Вечером найдешь.

– А вдруг Тосик позвонит? Он сегодня из рейса возвращается и обязательно позвонит, будет нервничать, где я и что.

Она вытряхивает все из своей сумищи на кровать.

Супин подходит к Мане, растерянно щупающей подкладку сумки.

– Я вот что хочу тебе сказать, Маш. Трофим, конечно, хороший мужик, и какие-то родственные чувства ты к нему вполне можешь испытывать. Но… мне это, откровенно говоря, не слишком приятно. Все-таки он – мой соперник.

Маня хмыкает.

– Тосик – соперник? Скажешь тоже. Ты еще к братьям моим сводным меня приревнуй.

– Да, я ревную. Мне вся эта ситуация неприятна. Ты всю жизнь будешь носиться с чужим Тосиком как с писаной торбой?

Супин смотрит на часы и хватает со стула портфель. Времени – в обрез, а Павел Иванович никогда в жизни не опаздывал на работу.

– Паш, но это невозможно, взять – и отрезать в один день. Тосик и Аля – это уже моя жизнь.

Страницы: «« « ... 678910111213 » »»