Поющая в репейнике Машкова Анастасия

Глава четвертая

Михаил Николаевич Кашин – поджарый мужчина с лакированной лысиной и карими глазами сидит за массивным столом и выводит пальцами дробь по дубовым разводам. Он напоминает хищного зверя, готовящегося к нападению. Напротив него сидят его верные помощники. Смуглая женщина с вечно прищуренными, настороженными глазами и тяжеловесной челюстью и рыхлый мужчина с иссиня-черными небритыми щеками, делающими его похожим на моджахеда с припрятанным в рукаве кинжалом. Кашин перестает долбить пальцами и складывает руки в гигантский замок.

– Да, никто не мог предположить, что у этого генерального, ёлы, такое паршивое сердце. Возможно его поднять на ноги за два дня? Или попробовать пронести бумаги на подпись в палату?

– Нет. Нереально, – категорично кивает женщина и выпячивает челюсть.

– Значит, приходится терять драгоценное время… Японский городовой! Ну, а что наши выкормыши-следователи? Достали нужные файлы из компьютера?

– Да, что-то молчание затягивается, – озабоченно говорит «челюсть» и берет со стола телефон.

Абонент, которому она дозванивается, тарахтит в трубке громко и долго. Женщина сначала бледнеет, потом вспыхивает.

– Но… этого не может быть. Сурен, – она внимательно смотрит на небритого, – ты ведь скопировал все документы? Я лично видела огромные суммы сокрытой прибыли.

Небритый уверенно кивает.

Человек в трубке что-то выкрикивает.

Михаил Петрович выхватывает телефон у женщины.

– Это Кашин! Еще раз и коротко, ёлы! – рявкает он.

Собеседник говорит тихо и кратко.

– Значит, Супин уничтожил все левые платежки и сметы? И даже в бумагах ничего?! Но как он успел?!.. Ага, возможный подручный… И что? Нам нечем их больше прищучить, японская мама?! Да… еще какой сюрприз!

Кашин швыряет трубку на стол, обводит бешеным взглядом подчиненных, сжимая кулаки.

– У Ритки не хватило бы на это мозгов.

– Значит, она ведет двойную игру. Супин не может быть ее любовником? – спрашивает помощница.

– Ха! – ощеривается Кашин. – Теперь я ничему не удивлюсь. Но в таком случае Нику она больше не увидит никогда в жизни!

Кажется, огнедышащие кулаки дельца того и гляди прожгут в раритетной столешнице дыры.

Дверь в кабинет приоткрывается и в щелочке показывается просительная мордочка секретарши:

– Михал Николаич, к вам какой-то Супин.

Секретарша понижает голос:

– Жутко настырный. Говорит что-то про зверя и ловца… Больной, наверное. Гнать?

Кашин цепенеет, выпрямляется и, переглянувшись с помощниками, выстреливает хитроумной словесной конструкцией в сторону секретарши. Выпустив пар, поднимается из-за стола и рявкает:

– Давай сюда его! Быстро!

Помощница бросает сквозь зубы:

– Миша, сядь. Не нужно метать бисер перед мелкой сошкой.

– Сам я знаю, что нужно, а что нет, ёлы, – замахивается на нее Кашин.

Женщина зажмуривается. Кашин рушится в свое кресло. В этот момент в кабинет входит Павел Иванович. Прямой, негнущийся и пугающе бледный.

Он смотрит затравленно на хозяина кабинета, косится на его помощников, вонзивших в него взгляды, что клыки, и замирает, не зная, что предпринять.

– Ну что же, зверь, говорите, выбежавший на ловца? – ухмыляется Кашин, отметив, что лоб соперника покрыт испариной, а глаза полны плохо скрываемого ужаса.

– Кусаться зверь надумал? Угрожать?!

– Н-ничего подобного, Михаил Николаевич. Я с конструктивными предложениями, которые бы устроили все стороны… конфликта, – тихо произносит Полкан. Видно, каких неимоверных усилий стоит ему каждое слово.

Кашин переглядывается с помощниками и живо указывает Супину на кресло у стола.

– Ну, предлагайте. Послушаем с интересом, чего уж.

Павел Иванович садится.

«Столб столбом, – думает “челюсть”, с нескрываемым презрением оглядывая несуразного посетителя. – Какую игру может затеять такой дуболом? Припугнуть его как следует, да и вся недолга».

Небритый, похоже, полностью солидарен с коллегой. Он расслабленно откидывается на спинку, прикрывая глаза.

– Никаких компрометирующих финансовых документов ваши следователи, я думаю, не нашли? И это путает все ваши планы. Я понимаю…

– А с чего вы решили, что у нас есть на ваш счет какие-то планы, милейший? – фыркает женщина. – Вы вообще кто такой?

– Да? – расплывается в крокодильей улыбке Кашин.

– Вы знаете, кто я… Отбросим игру в прятки, – Супин старается смотреть поверх Кашинской лысины. – Супруга ваша бывшая проболталась своей подруге в порыве раскаяния. А она, как на грех, оказалась моей… любовницей. И подчиненной…

Михаил Николаевич обрушивает кулаки на стол:

– От баба-дура!

Он вскакивает и начинает метаться по кабинету.

– Ну ничего… все копии у нас есть, господин главбух. Мы уж к делу их пристегнем. Вы в безвыходном положении, ёлы!

– Думаю, это не совсем так, – Супин, несколько успокоенный, поправляет очки и кладет ногу на ногу. – Но даже понимая, что реальных козырей у ваших следователей нет, так как я уничтожил документы, я склонен полагать, что вы не отступитесь. Боевая биография у вас не та…

Супин тактично покашливает.

– А с ним приятно иметь дело, японский бог! – вдруг вскрикивает с восторгом Кашин, обращаясь к помощнице. – И биографию выяснил и что-то про сотрудничество лепечет. Ну-ка, ну-ка, что там вы хотите за слив компромата? Урыть решили своего генерального и свою задницу вытащить? Так ведь?!

Кашин, оскалившись, хохочет.

«Челюсть» переглядывается с небритым и тоже кисло улыбается.

– Грубо. Но точно, – вздыхает Супин. – Только я не хочу никого урывать. У меня биография, увы, не та. Генеральный спокойно отойдет от дел, все подписав. Он давно Валдаем бредит. Заслужил человек спокойную старость. А я… я бы еще поработал. Быть может, и пользу какой-нибудь серьезной корпорации принес.

– Ладно, ладно! Не пойте! Что хотите конкретно, Супин?!

Тяжелого взгляда Кашина главбух не выдерживает. Съеживается. И голос его срывается на фальцет.

– Ничего оригинального, ей-богу. Я… денег хочу. И должность в обновленной компании.

Небритый вдруг начинает фривольно посвистывать, задрав голову.

– Заткнись, Сурен! Я сам решу, где посвист, а где – верняк, – рявкает Кашин на помощника.

– Гарантии?! – он снова придавливает взглядом Полкана.

И Супин излагает свой ловкий и простой план.

Прощаясь с Кашиным, который в задумчивости провожает непрошеного гостя до дверей, Полкан вдруг останавливается и с чувством произносит:

– Маргарита на пределе. Она способна на любой безумный поступок ради дочери. Я бы на вашем месте не выпускал Нику в ближайшие дни из дома. И сдержал обещание, данное жене. Впрочем, не смею диктовать…

– Вот это точно, ёлы. Не смеешь. Ну, бывай, коллега! – ощеривается Кашин и распахивает перед главбухом дверь.

Когда она закрывается, бизнесмен мрачнеет и молча проходит к столу. Помощники ждут его вердикта. Он поднимает глаза на «челюсть».

– Эльза, поднимешь всю информацию по этому Супину. Родился-женился, что, где, как, связи с генеральным. И про его любовницу все узнаешь.

– Сурен, а ты последишь за Ритой.

Рабочий день в бух-столовке тянется бесконечно. И бабульки, и Рита с Маней ведут себя, будто сговорившись: нейтральный тон, реплики ни о чем, подчеркнутая доброжелательность. Бухгалтерши предоставлены сами себе. Впрочем, вся контора, лишенная руководства, копошится по инерции, сохраняя хорошую мину при безнадежной игре, – изображает производственную деятельность.

То Блинова, то Утинская приносят вести из коридора, то есть от Люсечки.

«Генеральному лучше…» «Зам его, паскуда, сбежал в Израиль, к брату…» «На предприятие метит сам олигарх П». «Оказывается, все годы канцелярка была лишь прикрытием для гораздо более серьезных дел. Поговаривают, это связано с оружием и контраба… ах!»

Но главных известий – от Кашина или Супина – нет как нет! И подруги, глядя на заторможенные стрелки часов над дверью, переглядываются, вздыхают и сникают, держась за компьютерные, совершенно бесполезные мышки. Пальма роняет первый пуховый цветочек.

Ближе к вечеру к Мане обращается деловитая Блинова:

– Голубушка, у тебя же хороший знакомый имеет большегрузную машину?

Маня с удивлением смотрит на Наталью Петровну. И это ей известно! Когда Голубцова умудрилась говорить о Тосике в конторе?

– Нет, такого знакомого у меня нет, – отворачивается она.

К разговору присоединяется Утка:

– Но как же, ты ведь рассказывала мне о поездке в Минск на фуре. Очень романтично…

– Ах, это-о… – напускает на себя равнодушие Голубцова. – Так это когда было! И потом, у того моего бывшего знакомого холодильник. Зачем вам холодильник?

Блинова разочарована.

– Да, холодильник нам не подходит. Нам мебель перевезти. Живем в пяти минутах езды, так ведь все равно машину заказывать!

– Да, Ната предлагает мне изумительную стенку в хорошем состоянии. Мы с Бобочкой уже решили и обои переклеить, и пол освежить, – умиляется Елена Стефановна.

– Ради стенки?!

– Ради жизни! – рявкает Блинова. – Новое пространство, взгляд на мир и эти… – Блинова трясет рукой, ища поддержки у Утки.

– Вибрации, Ната. Или энергии, – подсказывает Елена Стефановна.

– Да, они самые, – выдыхает Наталья Петровна, одергивая рыжий пуловер.

Видно, время с переездом поджимает, а вопрос с лишней стенкой никак у нее не решается.

– В Интернете сотни предложений по перевозкам. Вопрос пяти минут, – подает голос из-под пальмы Ритуся.

– Это мы и без догадливых знаем. А вы, Маргарита, зря больничный не взяли – плохо выглядите, – замечает ехидна Блинова и распахивает холодильник.

Рита открывает рот, чтобы парировать выпад противной тетки, но вздрагивает и смотрит на мобильный, лежащий перед ней. Неужели он звонит? Наконец-то…

– Да?! – Рита хватает трубку и выбегает из бухгалтерии.

Маня пытается ее догнать, но Кашина словно сквозь землю проваливается.

Когда она появляется в комнатушке и усаживается за компьютер, ни единой эмоции невозможно прочесть на ее лице.

– Что, Рита? Что?! – допытывается Голубцова, подходя к подруге.

– Ничего. Это один не стоящий внимания дурак звонил. Забудь. Все не то.

Маргарита горько усмехается и отворачивается от Мани, с которой явно не хочет откровенничать.

– Рит, но вечером все остается в силе? Ты приедешь ко мне?

– Это даже не обсуждается. Если… если ты, конечно, по-прежнему готова быть со мной заодно.

Бездонные глаза Риты горят и вызовом, и мольбой.

Ей снова приходится доверяться чужим людям, а не действовать и принимать решения самой. Чертов Супин позвонил и распорядился, видите ли, чтобы она после работы ехала домой, оставила машину у подъезда и, выдержав паузу и замаскировавшись (как он себе это представляет, интересно? – паранджу, что ли, напялить?!), ехала на метро к Голубцовой. Все в целях ее, Риты, безопасности. Впрочем, в здравомыслии ему не откажешь. Кашин и слежку за женой может устроить. А вот Маню пугать нечего.

Рита пожимает ладонь Голубцовой, пытается вымученно улыбнуться.

– Всё шушукаются, будто очень нам их разговоры интересны, да, Еленушка? – нарочито басит Блинова, выглядывая из-за монитора.

– Да что уж там, Ната. Пусть уж. А ты подумай-ка лучше, чем пальму нашу удобрить. Что-то она совсем хиленькая стала, – откликается Утинская.

– Конечно, затухнешь тут, в нынешних… вибрациях! Тьфу ты, слово все-таки, Стефанна, неприличное какое-то. Кто вибрирует? Зачем? Просто тьфу, и все!

Блинова отплевывается, ворчит, пыхтит и осуждающе смотрит на Утку, которая принимается щебетать по телефону с Бобочкой.

В кухоньке тети Али царит уныние. За столом сидят четверо: хозяйка, Трофим, Маня и Рита. Суп остывает в тарелках, часы бухают в зловещей тишине, Аля вздыхает, косясь на холодильник, где морозится попусту водка.

Одиннадцатый час вечера, а Полкана все еще нет. И телефон его выключен.

– Ну что, еще раз позвоним? – спрашивает Маня у Трофима.

Все взоры обращаются к мужчине, который становится, похоже, негласным лидером и от которого растерянные женщины ждут окончательного слова.

– Тщетно. И время не оставляет нам выбора. Дезертира сбрасываем со счетов.

Седов пружинисто поднимается. Он сосредоточен и значителен. Меланхолии во взоре как не бывало. Рыхлые щеки пышут решительностью.

– К сожалению, машину мне в Алином дворе не развернуть. Так что завтра, как и договаривались, я жду вас на перекрестке. Увы, придется вам пользоваться услугами такси. Это плохо. Но лучше, чем «ауди» Ритину светить. Это она права.

Звонок в дверь заставляет всех вздрогнуть.

– Супин! – кидается ко входу Маня. – Так что, таксисты, может, и не понадобятся! Полкан не бросит нас!

– Свежо предание, – мрачнеет Трофим.

В квартиру вваливается главбух. Не входит, не вплывает, не перешагивает порог. Вваливается! Он с трудом держится на ногах, близоруко щурится по причине отсутствия на лице очков, залихватски улыбается и держит на вытянутой руке ворох желтых тюльпанов.

– Мария, я категоти… категорически вас приветствую! – трясет поникшими цветиками Полкан.

– Павел Иванович! Да где же это вы так… назюзюлились? – растерянно хмыкает Маня, беря у Супина цветы.

Тетя Аля шепчет племяннику в ухо:

– Вот видишь, позволил себе человек. Нормальный, значит. Негодяй бы не позволил. Какой ласточка-то…

Тетя Аля улыбается, принимает букет у Мани. Трофим же натягивает свитер, не только не желая порхать вокруг ненадежной «ласточки», но даже находиться с ней в одной кухне.

Лишь Рита с недоумением и болью смотрит на происходящее.

– Спасение утопающих, как вы догадываетесь… – Полкан пытается стянуть ботинки, но это у него не получается, и он валится на пуфик. Маня, хохоча, помогает шефу разуться.

– Спасение, – назидает Супин, тыча длинным пальцем, – в наших руках. Вот он – Бэтмен большого пути! – вскидывает руку в сторону Трофима главбух. – Завтра мы полетим с плащом и маской в сторону черных захватчиков, чтобы вырвать… и все!

Павел Иванович в изнеможении откидывается.

– Спасибо, Голубцова. Вы чудно добры. И кудри вам к лицу. Философ совершенно прав. Жизнь – треугольная штука, черт возьми!

– Ну ладно, Павел Иванович, пойдемте ужинать и отдыхать, – пытается подставить плечо Полкану Маня.

С ее помощью Супин встает и движется в сторону кухни.

Трофим становится монументальной преградой на их пути.

– Тосик, ну что ты, в самом деле? – возмущается Маня.

– Я все сказал. Маргарита поняла. Буду ждать в семь ноль-ноль на условленном месте. Надеюсь, без неожиданных сюрпризов, – Седов выпячивает подбородок в сторону соперника и, притиснув его с силой к стенке, проходит в коридор.

– Тосик, останься! Куда же ты? – лепечет тетя Аля.

– Я – спать. Утро предстоит сложное, – гордо обрушивает себе на голову шапку-ушанку Трофим и, запахнув пуховик на манер Бэтмановского плаща, удаляется из квартиры.

– Я снова все сделал не так? – смотрит растерянно на Маню Полкан.

– Все так, Павел Иванович.

Маня отводит глаза от близкого и доверчивого лица шефа. От него пахнет хорошим коньяком, сигаретами, одеколоном. Пряным, дурманящим.

«Господи, я ног не чувствую. И вспотеть только не хватало», – проносится в Маниной смятенной голове.

Но, слава Богу, Супин усаживается на стул и хватается за ложку.

– Ни черта не ел! Только пил… О, какое счастье – горячее!

Он говорит что-то еще, прихлебывая и глотая. Слов женщины не разбирают. Они, как зачарованные, смотрят на него, одинаково подперев руками щеки. Три девицы у стола.

Первой спохватывается тетя Аля.

– Добавочки, конечно! – она подливает Полкану супа и снова подпирает щеку.

– Простите меня. Расклеился что-то… Но завтра, в семь ноль-ноль… Так ведь? В семь? Я готов. Решительно готов. И незачем было размазывать меня по стенке. Да!

Супин пытается собраться с мыслями и восстановить привычную мину непререкаемого достоинства.

– Отдохните, Павел Иванович, а утром посмотрим, – подает голос Рита. – Вы сегодня ничего не выяснили? Не были у генерального в больнице?

Супин обреченно мотает головой.

– Все впустую. И генеральный плох. Придется нам идти на крайние меры. И мне… страшно. А вам? Неужели вам всем не страшно? А если тюрьма? А если охрана Кашина схватит и покалечит? Или вовсе убьет? Рита, что вы молчите?!

Маню поражает искренность, с которой Полкан расписывается в своей слабости.

«Он – настоящий. Конечно, не Бэтмен. Да и к свиньям этого голливудского шута! Хочу встретить вот такого, живого…»

Рита пожимает плечами.

– Никакой охраны быть не должно. Водитель и нянька. Но, быть может, вам и вправду лучше не рисковать? В конце концов, помогать человеку, который лишает вас работы и едва ли не сажает в тюрьму, – абсурд.

– Бросьте, Кашина, делать из меня слизняка. Мне ведь тоже нечего терять. Выбора нет.

Он скребет ложкой по тарелке, подбирая остатки лапши. Посуда после трапезы аккуратиста выглядит образцово – можно и не мыть.

Тетя Аля тянется к холодильнику. Маня категорично машет на тетку. Аля сникает и снова укладывает щеку-плюшечку на руку.

– А где ваши очки? И машина? – спрашивает Маня.

– О! Очки вроде в пальто. Они все падали в грязь почему-то… А машина там… – он неопределенно кивает в пространство. – Не беспокойтесь. Я посплю, встану в пять и буду на месте с машиной в нужное время. Спасибо, как всегда, все очень вкусно.

Супин, покачиваясь, встает:

– Мне бы в душ, если позволите…

Маня бежит в гостиную, достает из шкафа свежее полотенце. Поворачиваясь, она натыкается на Павла Ивановича. Он подхватывает ее под локоть и, быстро склонившись, целует руку.

– Я не стою вашего беспокойства. Вы… Голубцова… вы даже не представляете, кого пустили в дом.

Маня неловко отнимает руку, опускает голову, краснея:

– Вора и растратчика?

– Да уж… – вздыхает Супин. – До Тосика мне – как до луны.

Маня прыскает.

– Может, оно и к лучшему?

Полкан театрально раскидывает руки, мол, как знать?

– Вот полотенце. Шампунь и всякое прочее в ванной. А… ваши вещи?

Маня от смущения говорит излишне деловито.

Супин берет у нее полотенце, грустно ухмыляется:

– Вещи – пустое. Носки за ночь высохнут на трубе. Пардон за прозу.

Маня мгновенно представляет голубые носки в горох, обмотанные вокруг полотенцесушителя, но это отнюдь не сбивает ее романтического настроя. «Горох – это даже мило. В качестве вызова и нестандартного решения… Один известный журналист вообще носки с сандалиями носит, и ничего».

Полкан отворачивается и бредет нетвердой походкой в ванную.

Маня входит в кухню, садится на табурет. Она не замечает, как Аля украдкой сует рюмку в раковину и подмаргивает Ритусе. Рита переводит взгляд на Маню, загадочно улыбаясь.

– Нет худа без добра, да, Манюнь?

– Рит, это просто гадко так думать обо мне, – вспыхивает Маня.

– Прекрати. Это все мудреная наша жизнь. Деревянный Полкан превращается в лирического героя. Смешной Тосик – в непоколебимого воина, а Царевна-Несмеяна – в подлую лягушку.

– А героиня второго плана? Наперсница царевны?

– А она и есть настоящая героиня. И царевна.

Рита усмехается и отпивает из массивной чашки ненавистный растворимый кофе.

Глава пятая

Будильник звонит как припадочный. Так, во всяком случае, кажется Мане. Она прихлопывает невротика. Без четверти шесть. Темень непролазная. Что происходит? Ах, да… Операция, фура, Ника… Маня зажигает настольную лампу, осматривается. Риты в комнате нет. Но из кухни доносится неумолчный стрекот тети Али. Значит, все поднялись раньше Голубцовой. Позор!

– Мы опаздываем?! – влетает она в кухню в пижаме.

– Нет, время есть. Садись пить чай.

Ритуся невозмутима, как караульный у Вечного огня, и так же торжественна.

Она уже одета и даже слегка подкрашена.

– А… Павел Иванович?

– Полкан давным-давно за машиной помчался. Ну, чай наливать, беспокойная ты наша царевна? – усмехается Рита.

– Вот, греночки тепленькие, – Аля подсовывает под руку Мане тарелку.

– Господи, какие гренки, Аля?! Мне кусок в горло не полезет.

– Мань, оставайся ты дома. Я за тебя волнуюсь. И потом, столько народу просто не нужно! – горячо говорит Рита.

– Здра-асьте, приехали! Я тебя не брошу!

Маня смотрит на поникшие тюльпаны в вазе, вздыхает и направляется в ванную. Замешкавшись у дверей гостиной, она замечает, что постель Полкана аккуратно застелена: подушка стоит ровным углом, как, видно, Супина еще в детском саду приучили. Маня вдруг шмыгает в комнату. Подбежав к дивану, с силой прижимает лицо к подушке. Та хранит сладковатый запах одеколона. Сердце пускается в восторженный, дикий галоп.

«Я схожу с ума… С ума…»

Супин является через пару минут. Он сосредоточен и сух. Как, впрочем, и всегда. Его встречает Рита, так как Маня наспех чистит зубы и пытается плохо-бедно пригладить буйные кудри.

– Вы разбили очки? И как же, видно что-нибудь? Вам же за руль… – расстраивается Кашина, глядя на треснутое правое стекло Полкановых окуляров.

– Ничего. Видно. Куплю сегодня новые.

– Надеюсь, что купите, – многозначительно поджимает губы Рита.