Принцесса Екатерина Валуа. Откровения кормилицы Хиксон Джоанна

22

Труа, небольшой город на берегу Сены, неуловимо напомнил мне Париж, только без соперничающих гильдий и разбойничьих банд. Гуляя по узким улочкам, легко было представить, что это Париж тех времен, когда кровавое правление герцога-дьявола еще не наполнило город злобой и страхом. В отличие от Парижа, вольготно раскинувшегося по обоим берегам Сены, Труа скромно расположился на западном берегу, аккуратно вписавшись в излучину реки. Из многочисленных ворот крепостной стены города во всех направлениях расходились торговые пути. Быстрые воды реки весьма изобретательно отвели в город по искусно прорытым каналам, и тяжелые грузы доставляли на барках, входящих через шлюзы в крепостной стене. Лошадиные упряжки и ручные тележки угрожали здесь прохожим так же, как запряженные волами повозки на парижских улицах. По каналам же сплавляли отбросы и нечистоты, из-за чего в городе воняло, будто в отхожем месте. По счастью, апрельские ливни, которых не избежал в дороге королевский кортеж, уже смыли большую часть зимней грязи и освежили каналы.

В самом центре города, у одного из каналов, располагался дворец графа Шампанского, построенный в давние времена. Роскошная каменная лестница в конце длинного парадного зала вела в королевские покои. До сих пор принцессу селили в тесных и неудобных комнатах, поэтому я приятно удивилась просторным помещениям, отведенным Екатерине в огромном дворце. Как и прежде, ее фрейлинам определили жилье в отдельном здании, но, к нашему невероятному облегчению, выяснилось, что в Труа у герцога Бургундского имеется своя резиденция, где он и будет жить.

– Более того, из Дижона приехала его супруга, чтобы должным образом принять английское посольство, – объявила Екатерина с торжествующим видом. – Ах, Пресвятая Дева ответила на мои молитвы!

К Екатерине вернулся аппетит, а за ним – интерес к жизни. В пост к королевскому столу подавали скудные яства – овощные похлебки, каши, хлеб и рыбу, – которые предназначались для усмирения плоти, а не для восстановления сил. Желая хоть как-то поправить худобу моей госпожи, я ежедневно ходила на рынок за лакомствами. Повесив корзину на руку, я с удовольствием прогуливалась по улицам, наблюдая, как город просыпается от зимней спячки. С приближением великого праздника Пасхи торговцы амулетами ставили лотки на соборной площади, предлагая иконы, святые мощи, индульгенции и всевозможные чудотворные зелья. Разносчики бродили по улицам, нараспев расхваливая свои товары, и голоса эхом разносились среди красивых деревянных домов с двускатными крышами и кровлей из разноцветной черепицы. Ставни, ночью защищавшие лавки на первом этаже, днем служили уличными лотками для всевозможной снеди и хозяйственной утвари. В воровском Париже подобные заманчивые товары растащили бы в мгновение ока.

Хотя герцог Бургундский и отправил графу Уорику послание с обещанием беспрепятственного проезда до Труа, обеспечило оно только защиту в королевских и бургундских владениях. Близ Мелёна, где стоял гарнизон принца Карла, посольский кортеж из двухсот английских рыцарей и оруженосцев попал в засаду, устроенную отрядом дофинистов. Посольство легко отбилось, и во время пиршества, устроенного в Труа герцогом и герцогиней Бургундскими, граф Уорик веселил гостей красочным описанием происшествия. Екатерина, сидевшая по правую руку от графа, выслушала его рассказ и вернулась, исполненная негодования на сторонников принца Карла.

– Они смеялись над Карлом! – сердито восклицала принцесса, пока мы с Агнессой помогали ей снять придворное облачение. – Похоже, его самого в Мелёне не было. Он бы прислушался к советам Танги дю Шателя и никогда не согласился на такое опрометчивое нападение. Поражение было неизбежно! Глупо отправлять пятьдесят человек против двухсот. Граф Уорик злорадно описывал, как послал свой арьергард в тыл дофинистов, которые не успели даже мечи вытащить. Десять человек убиты, остальные бежали. Для Карла это тяжелая потеря.

Впрочем, негодование принцессы было недолгим, ибо Ричард де Бошан, граф Уорик, произвел на нее сильное впечатление. В ее описании он представал настоящим рыцарем – из тех, о ком Кретьен де Труа писал свой роман о Камелоте и дворе короля Артура: истинный норманн, высокий и широкоплечий, с гордой осанкой, русыми волосами и пронзительным ястребиным взглядом.

– Ах, как он танцует! – восторженно проговорила Екатерина. – Во всяком случае, ноги мне он не отдавил. А главное его умение – вести приятную беседу. Он свободно говорит на латыни и греческом, а также английском и французском – как и король Генрих. Из вежливости я, конечно, поинтересовалась, каков король Генрих, и граф сказал мне, что он – bermensch. Я спросила его, что это значит, и он ответил, что так по-немецки называют сверхчеловека. Так что он и немецкий знает! Когда я спросила, красив ли его король, граф засмеялся и сказал, что не может судить об этом, и предложил мне лучше спросить, хороший ли он вождь. Я так и сделала, и тогда он ответил: «Хороший вождь создает последователей, великий – создает вождей. Генрих же – великий вождь». Поэтому теперь я даже побаиваюсь Генриха Английского… Наверняка граф Уорик намеревался напугать и меня, и всех остальных. Хорошая тактика, не правда ли? По-моему, лучше бояться великого вождя, чем такого подлого дьявола, как Иоанн Бургундский.

Агнесса укоризненно приложила палец к губам, и принцесса вернулась к рассказу о прочих развлечениях королевского пиршества.

С началом Пасхи улицы Труа украсились зелеными ветвями и переполнились паломниками, следующими за статуями и мощами святых. Юноши и девушки, разбившись на пары, пели и танцевали на улицах и площадях. С комком в горле я наблюдала, как Алисия отправлялась на встречу со своим ухажером, портным по имени Жак. Однажды мы с Алисией отправились на рынок, и я невольно стала тайным свидетелем их первой встречи. О том, что дочь готовится к любовному свиданию, я догадалась по тщательности, с которой Алисия мастерила розетку из кружев и цветных лент, чтобы прикрепить ее к лифу воскресного платья. Из дворца Алисия вышла вместе с другими служанками, но я подозревала, что при первой же возможности она ускользнет от них, и прошептала короткую молитву святой Агнессе, прося покровительницу юных дев защитить мою дочь и подарить ей счастливый день.

После мессы в соборе королевская семья собиралась на пасхальный обед в ратушу, куда был приглашен и граф Уорик. Оставалось только гадать, что расскажет граф своему королю о принцессе, которую предлагают ему в жены. Несмотря на спешную подгонку, сделанную Алисией, красивый зелено-красный упелянд Екатерины чересчур свободно сидел на ее исхудавшей фигуре. Такая худоба не пристала невесте короля, который наверняка задумывался о наследнике. Во мнении же Екатерины о графе сомневаться не приходилось. Она вернулась с пиршества в приподнятом настроении и не скрывала, что совершенно очарована английским посланником.

– Я сегодня снова танцевала с графом Уориком! – радостно восклицала она, грациозно кружась вокруг меня. – Он – само совершенство! Граф даже описал мне наряды английских придворных и признался, что они следуют французскому стилю, хотя и с опозданием в несколько лет. Английские мужчины еще не начали носить бубенцы на одежде, хотя сам граф их приобрел и надел на сегодняшнее пиршество – причем оказался первым человеком, который не выглядел с ними глупо!

– А вы танцевали только с графом Уориком? – спросила я, приподняв бровь.

– Нет, что ты! Иначе сплетни пойдут… – Катрин скорчила гримаску. – Мне пришлось танцевать сальтареллу с герцогом Бургундским, а затем вероломный Ги де Мюсси имел наглость пригласить меня на балладу. Представляешь?

Похоже, баллада была для Екатерины символом любви и возвышенных отношений. Ясно, что подлому мессиру Ги никогда не дождаться прощения!

– Не собираешься ли ты завтра в город, Метта? – внезапно спросила принцесса и объявила о своем намерении отправиться вместе со мной. – В Труа меня никто не узнает, особенно если я попрошу у Алисии наряд служанки. Мы прогуляемся по городу, заглянем в лавки к торговцам и на рынок…

– Я бы с удовольствием, ваше высочество, но вряд ли королева одобрит подобную вылазку, – ответила я.

Екатерина на мгновение задумалась.

– Ты права, – вздохнула она. – Что ж, придется сослаться на головную боль. Королева все еще отслеживает мои регулы?

Я смущенно потупилась. Королева Изабо приказала мне ежемесячно приносить свидетельства того, что принцесса страдает от «проклятия Евы», поскольку ее способность к деторождению играла важную роль в ходе переговоров о мире, заключаемом под залог брака.

– Не волнуйся, Метта, я знаю, что тебя заставили, – печально усмехнулась Екатерина. – Мне это очень кстати. Я скажусь больной и останусь в своих покоях. Мы с тобой проскользнем вниз по лестнице для слуг и выйдем на улицу через черный ход. Агнесса займет чем-нибудь остальных фрейлин, и никто ничего не заметит.

Екатерина надела скромное платье из некрашеной шерсти и фартук из небеленого льна и покрыла голову чепцом с широкой оборкой, сразу превратившись из знатной дамы в неприметную служанку.

Я не стала идти с ней под руку, как с Алисией, но во всем остальном мы выглядели как мать с дочерью, вышедшие на рынок. Мы покинули дворец через черный ход, пересекли канал и направились в сторону торговых лавочек и палаток, теснившихся вокруг городского рынка. Катрин пришла в восторг, сообразив, что на нее не обращают внимания. Прохожие приветливо улыбались и кивали нам, а принцесса улыбалась и кивала в ответ, словно была простолюдинкой из толпы.

На рю дю Шаперон мы любовались искусными творениями шляпников, на рю де Орфевр следили за работой мастера ювелирных дел, который ловко обращался с тончайшей, почти невесомой золотой пластиной. Рю де Пен была моим любимым местом, потому что витающий здесь запах свежеиспеченного хлеба возвращал меня в безоблачные дни детства, когда парижане жили в мире и согласии, и напоминал о родительском доме. Я рассказала об этом принцессе, и мы немного постояли у пекарни.

На рыночной площади из церкви Сен-Жан вышла свадебная процессия. Юные жених и невеста, окруженные многочисленными родственниками, с торжественными лицами стояли на ступенях церкви рядом со священником. На площади собралась огромная толпа: нищие, ожидающие традиционной милостыни от молодоженов, музыканты, готовые заиграть веселую мелодию, и нарядные конюхи, которые держали лошадей, украшенных лентами и разноцветными перьями.

Проходя мимо лавки на рю л’Эгюий, где работал портной по имени Жак, я указала принцессе на ухажера моей Алисии – он как раз пришивал черный шелковый кант к коричневому бархатному рукаву. Скорость и тщательность его работы впечатлили Екатерину не меньше, чем в свое время Алисию.

– Он такой серьезный и сосредоточенный! И не скажешь, что влюблен, – лукаво заметила Катрин. – Может, зайдем познакомиться, Метта?

Екатерина очень хотела войти в лавку и что-нибудь заказать. Пришлось напомнить ей, что служанка не может позволить себе даже лоскут коричневого бархата. На следующий день принцесса вызвала Жака во дворец, и вскоре портной с рю л’Эгюий приступил к шитью нового роскошного наряда. Алисия, естественно, вызвалась ему помогать. Она все еще не признавалась в своих отношениях с Жаком и ничего не рассказывала о своем избраннике, но я никогда не видела свою дочь счастливее и веселее. Ее глаза излучали теплый свет, а на губах постоянно играла улыбка. Весенним блеском глаз и порозовевшими щечками радовала меня и Екатерина; к ней вернулась ее красота, а фигура приобрела женственные очертания.

Словно для того, чтобы отпраздновать это новое цветение, принцесса получила дар от короля Генриха – хрупкое венецианское зеркало, которое преподнес ей граф Уорик после очередного пиршества в парадном зале. Доверенный короля не скупился на похвалы, и Екатерина приняла подарок, густо покраснев от смущения и удовольствия.

– Ваше высочество, я точно знаю, какие чувства испытал бы король Генрих при виде вашей красоты, – начал граф, галантно опускаясь перед принцессой на колено. – Его сердце забилось бы от волнения, а королевская кровь вскипела бы в жилах от мысли о восхитительной возможности назвать вас своей королевой.

Люк с Алисией сдавленно захихикали. Мы сидели в конце длинного стола, отведенного для свиты принцессы. Строго говоря, Люку следовало ужинать с дворцовой челядью на кухне, но иногда церемониймейстер позволял мне приводить сына в парадный зал. Я поручилась за поведение Люка, однако хихиканье во время выступления почетного королевского гостя хорошими манерами не назовешь, и мне пришлось пнуть сына под столом.

– Король Генрих просит красивейшую из всех принцесс христианского мира принять это зеркало в дар и выражает надежду, что всякий раз, глядя на свое отражение, ее высочество ощутит и восхищение дарителя, и его желание увидеть собственными глазами то, что видит это скромное стекло. – Граф поднялся, снял с головы зеленый шаперон, склонился в глубоком поклоне и с искренней улыбкой продолжил речь: – Однако, не имея чести встретиться с вами, ваше высочество, мой государь не знает, как это знаю я, что зеркалу никогда не удастся отразить вашу истинную красоту, которая есть красота ума, а поэтому не видима ни человеческому глазу, ни венецианскому стеклу. Когда я вернусь к королю, я постараюсь наилучшим образом описать и зрелость вашего ума, и тонкость ваших чувств, и нежность вашей души, хотя, боюсь, слов простого солдата не хватит, чтобы воздать им должное.

Щеки Екатерины, внимавшей сладким речам красавца графа, залились ярким румянцем, что выдавало ее молодость и неискушенность.

– Вы недооцениваете свое красноречие, милорд Уорик, – мягко возразила она. – Прошу вас передать его величеству, вашему господину и королю, мою благодарность за щедрый дар. Глядясь в это зеркало, я буду размышлять о мире, о котором мы все молимся и который, мы надеемся, скоро воцарится между нашими странами. И я также благодарю лично вас, милорд, за то, что вы так любезно дали мне понять, как преданы вы и другие вассалы своему сюзерену и как высоко его цените.

Зеркало немедленно установили в салоне Екатерины, и принцесса долго не могла избавиться от посетителей, желавших полюбоваться своим отражением. Пришла даже королева – и сразу же выразила желание приобрести такое же для своих покоев. Позже, когда поток посетителей иссяк, я украдкой взглянула в зеркало и пришла в ужас, увидев толстую грудастую матрону. Ведь я по-прежнему считала себя легконогой и розовощекой девицей, отражение которой видела в лужах Монмартра, когда дразнила мальчишек на шумных игрищах Майского праздника. Не представляю, зачем королеве понадобилось иметь перед глазами это жестокое напоминание об уходящих годах. Вероятно, она попросту была слепа к угасанию своей красоты.

В последний день апреля писцы и юристы отложили в сторону перья, составив формальное перемирие, которое подписали герцог Бургундский и граф Уорик. Английский посланник тут же уехал, чтобы воссоединиться со своим государем в Манте. Перед отъездом он склонился к руке Екатерины и, одарив ее сияющей улыбкой, прошептал:

– До скорой встречи, ваше высочество.

23

– Надеюсь, король Генрих так же очарователен, как его посланник, – призналась мне Екатерина в тот вечер. – Хотя Ричард Уорик годится мне в отцы, я совершенно покорена его речами и улыбками! Увы, сегодня мне сообщили еще одну новость. Скоро состоится встреча для обсуждения условий мирного договора, и меня должны представить Генриху.

– Это замечательно! – воскликнула я. – Наконец-то вы встретитесь с английским королем! Вы часто говорили, что брак с Генрихом – единственный способ сбежать от герцога Бургундского.

– Да, но меня тревожат возможные условия договора. – Екатерина взволнованно стиснула руки. – На встрече герцог будет отстаивать интересы Бургундии, а Генрих печется об интересах Англии. Кто же будет служить интересам Франции? Что останется от нее, когда закончат раздел ее земель? А какова будет участь Карла?

– Пусть об этом беспокоится Танги дю Шатель, – сказала я. – У вашего брата много советников, заботящихся о его интересах, а у вас, ваше высочество, есть только вы сами.

– И еще ты, Метта, – вздохнула Екатерина. – Кстати, вскоре мы с тобой вновь отправимся в путь, потому что встреча с королем Генрихом состоится через месяц в Мелёне. Мы поедем той же дорогой, почти до Понтуаза.

Известие о предстоящем путешествии меня не обрадовало – слишком хорошо я помнила тряску в повозке по разбитым дорогам. Алисию новость огорчила сильнее. Я думала, что дочь, наконец, признается в своих отношениях с Жаком, но она промолчала и при первой возможности ускользнула из дворца. Пришло время облачать принцессу в придворное одеяние, а Алисия так и не вернулась.

– Метта, я на твою дочь не сержусь, и ты ее не ругай, – невозмутимо приказала принцесса.

– Вы слишком добры, ваше высочество, – возразила я. – Она пренебрегает своими обязанностями.

– Слишком скоро у нее не останется ничего, кроме обязанностей, – заметила Екатерина. – На сборы нам дали три дня.

От Екатерины Французской

Карлу, дофину Вьеннскому

Приветствую вас, мой дражайший брат!

Как все опять изменилось… Мне сообщили, что королева и герцог Бургундский в своем бесстыдном альянсе добились заключения мира между Францией и Англией. Меня в очередной раз предлагают в супруги королю Генриху! Я рада, что вы не прочли моих предыдущих посланий, ибо тогда не удалось бы сохранить в тайне знание, как я пострадала от дьявола-герцога. Однако я горячо молюсь о том, чтобы предстоящая мирная конференция положила конец моим мукам и я достигла того, что положено мне по праву рождения, а именно стать королевой и женой, которая не брезгует исполнением священных супружеских обязанностей и не отшатывается от мужа в страхе и отвращении.

И все же, как добиться мира между Англией и Францией, не уничтожив полностью ваше законное право наследовать французский престол? Какую власть король Генрих получит над нашими землями? Насколько вероломно поведет себя герцог Бургундский с целью расширить свои феодальные владения? Что останется от Франции? Надеюсь, что вы не окажетесь под пятой герцога Бургундского и сами изберете свою судьбу. Я также на деюсь, что вы не станете винить меня за то, что я покорилась своей участи. Увы, у меня нет иного выбора. В противном случае мне грозит безумие.

Независимо от того, как все обернется, остаюсь вашей преданной и верной сестрой,

Екатерина

Писано в Труа, в графском дворце,

в понедельник, второй день мая 1419 года

Покидая Труа, Алисия, к ее чести, не бурчала и ни на что не жаловалась. Впрочем, у нее не было иного выхода, поскольку королевский двор уезжал, и она не могла оставаться здесь одна, без родных и друзей – не считая Жака. Люку тоже пришлось собираться в дорогу, потому что охота – главное развлечение короля, а все, что доставляло удовольствие Карлу, облегчало жизнь его опекунам и слугам. В Труа он вел себя спокойно и мирно, пугающие приступы недуга больше не повторялись, но никто не мог предсказать, как повлияет на короля возвращение в Понтуаз.

Королева Изабо решила нанести Екатерине визит именно в тот день, когда портной Жак принес законченное платье. Фрейлины с чрезвычайной осторожностью вынесли зеркало из опочивальни принцессы, и Екатерина попросила Жака подождать, пока она примерит новый наряд.

– Вы должны увидеть его в зеркале, мастер Жак, – уверяла она. – Говорят, что только в посеребренном венецианском стекле заметны мельчайшие подробности творения мастера.

– Разумеется, ваше высочество, – изумленно согласился Жак, разглядывая свое отражение. – Для меня будет большой честью подождать.

Алисия с Агнессой помогли Екатерине надеть новое платье. Портной ухватился за редкостную возможность шить для принцессы и создал не обычный упелянд с высокой талией по придворной моде, а нечто совсем иное. Екатерина выбрала для платья темно-бирюзовую парчу с золотой нитью, а для высокого воротника и изнанки рукавов – атлас сливочного цвета. Из этих тканей Жак сотворил необычный наряд, плотно обтягивающий талию, с пышной юбкой, расходящейся впереди клином и открывающей так называемый петтикот – нижнюю юбку из плотного кремового шелка, густо расшитого золотыми цветами и листьями. Подобного одеяния французский королевский двор еще не видел. Наконец принцесса вышла в салон и долго вертелась перед зеркалом, желая разглядеть платье со всех сторон.

– Ваше высочество, я создал этот наряд на основе модели, представленной мастерам гильдии по окончании моего ученичества, – поспешно пояснил Жак. – Его тогда назвали необычным.

– Потрясающее творение! – просияв, воскликнула Екатерина. – Настоящий шедевр. Я буду им дорожить. Мастер Жак, у вас настоящий талант, и я объявлю об этом при дворе.

– О чем это вы собираетесь объявить, дочь моя? Боже милостивый, что на вас надето?! – прозвучал раздраженный голос с характерным баварским выговором.

Восторженный шепот фрейлин мгновенно утих. Они обернулись к двери и поспешно опустились на колени. В сопровождении двух фрейлин королева Изабо вошла в комнату. Повинуясь жесту матери, разрумянившаяся Екатерина поднялась с колен.

– Ах, ваше величество, как мы рады вашему визиту! Не соблаговолите ли присесть? – тихо сказала она, указывая на собственное кресло.

Фрейлины приподняли длинный шлейф усыпанного рубинами и изумрудами платья, и королева опустилась на мягкое сиденье. Мы затаили дыхание, испугавшись, что ее невероятно высокий головной убор зацепится за балдахин и упадет. Головные уборы королевы в последнее время становились все выше и выше, возможно, как с иронией предположила ее дочь, чтобы отвлекать взгляды от лица с растущей сеткой морщин.

– Садитесь, – благосклонно произнесла королева. – Все, кроме вас, Екатерина. Вам я не позволю сесть, пока вы не объясните, почему так необычно одеты. Надеюсь, вы не собираетесь появляться при дворе в этом наряде!

– Нет, если на то не будет одобрения вашего величества, – с запинкой ответила Катрин. – Однако, ваше величество, вы же не станете возражать против такого красивого платья?

– Оно слишком странное! – воскликнула королева. – Больше похоже на спальную робу, чем на придворное платье. Что на вас нашло?

Екатерина, вспомнив причудливые одеяния самой королевы, решила оправдать Жака и не стала выбирать осторожных выражений.

– По-моему, наряд восхитителен. Я твердо намерена его носить, пусть и не в вашем присутствии, раз уж вы до такой степени его не одобряете. Однако я уверена, что вскоре при дворе появится с десяток подобных. Ваше величество, позвольте представить вам портного, который создал это замечательное одеяние, – мастер Жак из Труа.

По знаку принцессы Жак выступил вперед и, пунцовый от благоговения и смущения, преклонил колена перед креслом королевы. Изабо мельком взглянула на него и тут же махнула ему отойти.

– Портной из Труа?! Это все объясняет. Убирайся! Уродливые провинциальные наряды погубят репутацию моего двора.

Огорченный Жак отступил и попятился из комнаты. Алисия выскользнула следом, так незаметно, как умеет только прислуга. Королева не обратила на них ни малейшего внимания. Я украдкой вздохнула.

– Боюсь, вашему двору придется ходить в обносках, ваше величество, потому что вряд ли мы скоро вернемся к парижским портным, – процедила Екатерина.

– Вы ошибаетесь, дочь моя. Наш господин герцог Бургундский заявляет, что, как только мирный договор и брачный контракт будут подписаны, мы триумфально вступим в Париж и устроим вашу с королем Генрихом свадьбу. – Она окинула собравшихся величественным взглядом. – И, уверяю вас, невеста не будет одета в платье, сшитое каким-то ничтожеством из Труа!

Поездка в Понтуаз, предпринятая в благоуханные майские дни, прошла гораздо быстрее и легче, чем наше первое туда путешествие. Принц Карл, по всей вероятности, строго приказал своим войскам не препятствовать движению кортежа родителей, поэтому мы ни разу не встретили его отрядов, а со стороны разбойников явилось бы крайним безрассудством напасть на эскорт из шестисот хорошо вооруженных бойцов, так что в дороге не случилось ничего неожиданного. По дороге король несколько раз выезжал на охоту, что обеспечило поваров изрядным запасом дичи. Люк громко возмущался – правда, только в кругу семьи, – что не следует выезжать на охоту, когда зверье вскармливает потомство, но ему быстро дали понять, что никто не смеет указывать королю, пусть и безумному, когда ему можно охотиться.

К радости Екатерины, дела заставили семейство герцога Бургундского спешно уехать в Дижон, и герцогу пришлось передать обязанности главы королевского эскорта одному из придворных вельмож. Не стесненная присутствием вероломного дьявола, Екатерина стала необычно приветлива с матерью, часами беседовала с ней в карете, и эта уловка благоприятно отразилась на размещении принцессы в замке Понтуаз. Она убедила королеву в необходимости наставлений перед встречей с королем Генрихом и настояла на том, чтобы в отсутствие герцога ей отвели его прежние покои во внутренней крепости.

– Ваше величество, – заявила принцесса матери, – будет уместнее, если вся королевская семья разместится в покоях, соседствующих друг с другом, а когда герцог вернется, то займет то помещение, которое прежде занимала я. Ему там будет удобнее.

Хотя Катрин и доверительно общалась со мной, мы всегда избегали упоминать о том, что жажда власти и самоублажения привела похотливого дьявола к извращению, которое многие сочли бы чудовищнее содомии, – он наверняка делил ложе не только с принцессой, но и с ее матерью. Мы обе подозревали худшее, поэтому прохладные отношения Екатерины с матерью оставались весьма натянутыми, необратимо испорченными ее несчастливым детством, а с недавних пор – гнусной привычкой Бургундского презентовать им обе им лакомые кусочки во время трапезы. Принцесса наивно обвиняла мать в преступной распущенности, предполагая, что королева поступает так по собственной воле, однако я в этом сомневалась.

Королева очень изменилась. Исчезла величественная дама, непоколебимо уверенная в своей красоте и всемогуществе, что чинно явилась в сад дворца Сен-Поль и невозмутимо увела с собой Мишель, Луи и Жана. С годами Изабо стала капризной и раздражительной; она осознавала, что власть от нее ускользает, и отчаянно пыталась сохранить свое привилегированное положение. Герцог Бургундский был для нее последней надеждой вернуть блеск былого великолепия и удержать в руках бразды правления государством. Оставаться на троне она могла только при поддержке герцога, который за это требовал от нее безропотного исполнения любых своих прихотей.

И все же королева заявила, что предложенное размещение вполне приемлемо, и благосклонно отнеслась к потеплению в отношениях с дочерью. Возможно, Изабо надеялась найти в принцессе союзника против грозного противника. К тому времени, как герцог Бургундский прибыл в Понтуаз, все уже привыкли к новому расположению покоев королевской семьи, и ему пришлось с этим смириться.

Десять дней прошли в лихорадочной подготовке Екатерины к встрече с королем Генрихом. Королева с брезгливым высокомерием отклонила услуги провинциальных портняжек, считая мастеров Понтуаза недостойными изготовить одежду принцессе для столь важного события. Главной королевской швее и моей Алисии поручили перешить платье из драгоценной золотой парчи, в котором Екатерина присутствовала на печально известном турнире четыре года назад. Я думала, что тонкие черты лица принцессы потеряются на фоне яркой золотой ткани, однако прошедшие годы придали красоте Екатерины зрелость и силу, которые ничто не могло затмить. Королева выдала дочери сверкающее бриллиантовое ожерелье и церемониальную горностаевую мантию, украшенную королевскими геральдическими символами, и наряд Екатерины стал по-королевски великолепен.

Екатерину очень волновала предстоящая встреча с человеком, который так долго занимал ее воображение.

– Больше всего меня пугает мантия, – призналась она. – Мне придется ее надеть, но я боюсь в ней запутаться. А это может поставить под угрозу мирный договор. Король Генрих верит приметам и предзнаменованиям.

– Вряд ли всемогущий завоеватель испугается, увидев, что его нареченная споткнулась, – с улыбкой произнесла я.

– Ты ошибаешься, – возразила Екатерина. – Истории известны примеры того, как величайшие полководцы отказывались начать битву, потому что заметили вереницу жаб под копытами скакуна или потому что в небе пролетел одинокий лебедь. Если дочь Франции споткнется о символ своей власти, это может привести к разрыву мирного соглашения.

– Нет, ваше высочество, вы не споткнетесь, – бодро заверила я. – Ваша грация и ловкость известны всей Франции.

– Возможно. – Она пожала плечами и улыбнулась. – Однако существует множество других примет, способных отравить встречу.

– Ваше высочество, вас не в чем укорить! – сказала я. – Это герцог Бургундский чернит все вокруг своим ядовитым дыханием. Попомните мои слова – если что-то пойдет не так, это будет его рук дело.

24

Увы, мир не мог быть подписан в стенах замка, дворца, церкви или собора. Враждующие стороны считали, что там слишком легко устроить предательскую ловушку. Мелён удобно располагался на полпути между Понтуазом и Мантом, где стоял гарнизон короля Генриха, однако о встрече двух монархов за городскими стенами речи быть не могло. Переговоры решили провести на острове посреди Сены, недостижимом для стрел лучников.

Название острова, Ле-Пре-дю-Шат, означает «поляна кота». В давние времена поместный сеньор, которому принадлежали эти владения, держал там леопарда, привезенного из Крестового похода на Святую землю. Оказалось, что леопард, в отличие от других крупных кошек, воды не боится. Зверь быстро выбрался на свободу и держал в страхе окрестные села, охотясь на стада коров и овец, пока его не выследили и не убили. Однако память о леопарде сохранилась в названии. В этих местах Сена течет быстро, и добраться до острова можно только на лодке. Готовясь к переговорам, лес на острове вырубили и построили оборонительный частокол, так что обе стороны признали это место удобным и вполне безопасным. На противоположных оконечностях острова установили причалы: французы подплывали с северного берега, англичане – с юга. Внутри частокола возвели большой шатер для проведения церемонии и два шатра поменьше, для каждой из сторон. Для участников переговоров составили подробнейший свод правил поведения. Екатерина принесла документы в свою опочивальню и стала их изучать.

– Здесь отчетливо видна рука герцога Бургундского, – заключила она, внимательно прочитав правила. – Еду и питье будут пробовать специально назначенные люди от обеих сторон. Никому, даже королям, не позволяется ношение оружия в главном шатре. Матерь Божия, неужели он решил, что король Генрих бросится на него со шпагой?

– Он всех судит по себе, – язвительно заметила я. – А носит ли шпагу ваш августейший отец?

– Да, на официальных церемониях, но кончик и лезвие специально затупляются, – ответила Екатерина. – Это делают с тех пор, как много лет назад он напал на члена королевского совета.

Я вспомнила, что именно после этого под Рождество королевских детей бросили на произвол судьбы.

– Как чувствует себя его величество? – тихо спросила я. – Будет ли он присутствовать на переговорах?

– Он чувствует себя по-прежнему хорошо, благодарение Всевышнему, – ответила Екатерина, осеняя себя крестным знамением.

– Погода стоит очень знойная, а в жару здоровье его величества всегда ухудшается.

– Я молю Господа, чтобы ему не стало хуже. Хотя он и не принимает участия в самих переговорах, в его присутствии герцог Бургундский ведет себя сдержаннее. – Глаза принцессы наполнились слезами. – Сегодня за ужином герцог склонился ко мне и невозмутимо заявил: «Вы пока недосягаемы для Монмута, но не для меня, как бы вы ни старались прятаться за материнскими юбками».

– Ваше высочество, крепитесь, – вздохнула я. – Это всего лишь слова. Герцог раздражен тем, что вы сменили покои и ему до вас не добраться. Он привык, что все ему подчиняются. Таких людей приводит в бешенство, если кому-то удается их перехитрить.

– Да, он умеет подчинять! – всхлипнула Екатерина. – Однако ты права, я должна быть сильной. – Она утерла слезы и гордо выпрямилась. – Я хочу, чтобы ты была рядом со мной на переговорах. Мне необходимо твое присутствие, хотя это разозлит герцога еще больше. Я имею право взять на остров двух сопровождающих и решила, что это будете вы с Агнессой.

– Ваше высочество, для меня это великая честь, – пролепетала я, сдерживая слезы. – Но кто же мне позволит…

– А мы не станем никого спрашивать, – решительно заявила Екатерина, вздернув подбородок. – Найдем тебе приличную одежду. В придворном платье, драгоценностях и новомодном головном уборе с валиками на ушах ты будешь выглядеть не хуже любой «фландрской кобылы».

Я не пришла в восторг от такого сравнения, но план принцессы сработал, и через два дня я оказалась среди группы дворян, отплывающей от Тьерса на королевской барке по направлению к Мелёну. Агнесса уговорила одну из фламандских дам Екатерины одолжить нам свой лучший наряд – громоздкое платье из плотной бордовой шерсти и не менее громоздкий черный головной убор. Я задыхалась под лучами палящего солнца, зато одежда сделала меня неузнаваемой. Увы, от жары король Карл снова вообразил себя сделанным из стекла, и его поспешно заперли в обитой войлоком комнате. К огорчению Екатерины, церемонию ее представления английскому королю возглавил ненавистный герцог Бургундский.

Принцесса сидела рядом с королевой и герцогом под сенью балдахина из золотой парчи в центре большой золоченой барки, а мы с Агнессой устроились на корме вместе с фрейлинами королевы. Музыканты на носу барки скрашивали путешествие приятной мелодией. Вслед за королевской баркой на трех галерах плыли рыцари, знатные вельможи и советники.

Наконец небольшая флотилия причалила к берегу. Ле-Пре-дю-Шат являл собой великолепное зрелище. Заиграли трубачи, выстроенные шеренгой на деревянном помосте с башенками. Под звук фанфар по частоколу заструились красно-синие шелковые флаги, украшенные геральдическими символами Франции, Бургундии и дома Валуа, вышитыми лазурью, серебром, червленью, зеленью и золотом. Со второго причала, скрытого от наших взоров, ответный призыв фанфар сообщил, что барка короля Генриха приблизилась к противоположному берегу острова, и флаги, украшенные львами Англии и лебедями Ланкастеров, исполняют такой же величественный гавот под ласковым весенним ветерком. На берегах сотни разноцветных английских и французских штандартов отмечали места расположения знатных рыцарей. Приветственные возгласы встречали обе королевские процессии. Правила гласили, что любые беспорядки будут караться арестом, так что присутствующие обрадовались возможности хоть немного развлечься. Похоже, заключение мира – унылое занятие.

Во французский шатер набилось столько придворных, что дышать было нечем. Принцессе и фрейлинам выделили небольшое помещение с выходом на луг, отгороженный от посторонних глаз ивовой рощей. Нам подали прохладительное питье и печенье на меду, а я помогла Екатерине прихорошиться перед встречей с будущим господином и супругом. Бедняжка побледнела и дрожала всем телом. Я поправила ей головной убор, подвела к открытой двери и стала обмахивать своей вуалью. Мне очень хотелось обнять ее, но облик фламандской дворянки не допускал такого проявления чувств.

– Пощиплите себе щеки, ваше высочество, – шепнула я и продолжила решительным тоном: – Пришло ваше время блистать. Пусть ваши вассалы и проиграли битву при Азенкуре, но вы теперь одержите победу над их завоевателем и вернете Франции утраченную гордость.

Екатерина удивленно взглянула на меня, послушно выпрямилась и поднесла руки к щекам. Через миг на месте дрожащей девочки стояла красавица, готовая покорить любого рыцаря.

– Боже всемогущий, Метта, из тебя выйдет прекрасный полководец! – с улыбкой воскликнула она и заняла свое место в процессии, направляющейся в главный шатер.

Екатерина Французская и Генрих Английский впервые увидели друг друга, стоя по краям огромного персидского ковра, сотканного самыми искусными ткачами Исфахана. На медальоне в центре ковра был изображен припавший к земле золотой лев, стоящий против коленопреклоненного белого единорога. Прозвучали фанфары герольдов. Генрих, в сопровождении братьев Томаса, герцога Кларенского, и Гемфри, герцога Глостерского, шествовал со стороны льва, Екатерина – со стороны единорога, по обе стороны от нее шли королева и герцог Бургундский.

– Я имею честь представить вам ее величество королеву Франции Изабеллу Баварскую и ее дочь Екатерину, принцессу королевской крови! – резким голосом произнес герцог Бургундский.

Екатерина, скромно опустив глаза, присела в глубоком реверансе. Золотое шитье ее пышной юбки сверкало под лучами солнца, льющимися с открытых сторон шатра. Я залюбовалась грацией и самообладанием моей воспитанницы.

Светлые волосы принцессы, забранные в сетку из золотой филиграни и увенчанные драгоценной короной, блестели, как отглаженный шелк. На мантии красовались династические символы: королевские лилии, крест Людовика Святого и три жабы Хлодвига. Внезапно я задумалась, что сделал бы английский король, если бы узнал, что эта прекрасная высокородная принцесса в блеске великолепного одеяния – дочь безумца и распутницы, а вдобавок – жертва гнусной похоти стоящего рядом с ней злодея и насильника?

Король Генрих церемонно склонился к руке королевы Изабо, коснулся губами ее набеленной щеки, а затем повернулся и любезным жестом предложил Екатерине подняться. Разумеется, при виде Екатерины у любого мужчины вскипала кровь, но что думала о Генрихе она сама? Впечатлена ли она высоким ладным мужчиной в изящном дублете с соболиной отделкой? Задета ли тем, что вышивка на его наряде – львы Англии вместе с лилиями Франции – дерзко заявляет о претензиях на французский престол? Очарована ли благородным профилем и гордой посадкой коротко остриженной головы под массивной золотой короной? Или напугана шрамом, обезобразившим его правую щеку?

Уродливый шрам на щеке английского короля оставила вражеская стрела, чуть не убившая шестнадцатилетнего Генриха, который возглавлял английские войска при подавлении восстания валлийцев. На правой стороне лица, там, где должна была находиться чисто выбритая щека, от скулы и до челюсти простирался жесткий белый рубец. Должно быть, ангел-хранитель спас короля от неминуемой смерти. Как рассудок Генриха справился с этим страшным ранением? Правая часть лица застыла в пугающей неподвижности, кости черепа остро выступали под туго натянутой кожей.

Екатерина плавно, как пушинка, поднялась из глубокого реверанса. Первые слова короля, обращенные к ней, прозвучали громко и веско.

– Я долго ждал нашей встречи, Екатерина, – объявил он, наклонился и прильнул к нежным губам принцессы долгим, страстным поцелуем.

От дерзкой выходки короля присутствующие оцепенели. Герцог Бургундский гневно дернул плечами. Генрих властно взял Екатерину под руку – пажи едва успели подхватить шлейф ее платья – и повел по ковру к украшенному цветами помосту, где стояли три трона. Королеву Изабо сопроводил к одному из них герцог Бургундский, а английский король, усадив на другой свою невесту, занял средний и махнул герольдам, чтобы те объявили о начале переговоров.

Из последовавшего обсуждения, открытого графом Уориком и герцогом Бургундским, я ничего не поняла, так как оно состояло из череды длинных речей на латыни, поэтому я просто наблюдала за английским королем и моей милой Катрин.

Король Генрих пристально следил за говорящими, изредка бросая косой взгляд вправо, где Екатерина застыла в величавой позе, с прямой спиной и приподнятым подбородком, сложив руки на коленях. Должно быть, Генриха огорчало, что королева Изабо восседала по его хорошую сторону, а Екатерине был представлен обезображенный профиль. Впрочем, принцесса не давала ему никаких поводов для тревоги, всем своим видом излучая невозмутимость и удовлетворенное спокойствие. Однако Екатерина походила на лебедя не только грацией и изяществом, но и нравом: на поверхности – величественный покой, а в глубине – неистовое бурление мысли.

По лицу Генриха трудно было понять его отношение к происходящему, однако брат короля, Гемфри, вел себя менее сдержанно. Герцог Глостер, самый младший брат короля, по слухам, отличался пылкостью. Ради мирных переговоров он приехал из Англии, обменявшись по этому случаю ролями с третьим братом, Иоанном, герцогом Бедфордом, который взял на себя регентство в Англии. Ниже ростом и смуглее, чем Генрих, с красивым и выразительным лицом, Гемфри сидел в авангарде английских дворян, с откровенным восхищением взирая на Екатерину, и понимающе улыбнулся, заметив мимолетные взгляды короля.

Переговоры длились два часа, а в конце король Генрих, будто желая оставить последнее слово за своей страной, произнес краткую речь на английском, так же непонятном мне, как латынь остальных. Затем прозвучали фанфары, объявив перерыв в церемонии, и обе стороны удалились в свои шатры.

Как только полог французского шатра опустился, королева Изабо взволнованно повернулась к Екатерине:

– Ну, дочь моя, хорошего жениха мы вам подыскали? Право же, великолепная внешность короля Генриха любую женщину приведет в трепет! Ах, эти широкие плечи и мускулистые бедра! А как он вас поцеловал! Подобная дерзость свидетельствует о пылкости. Я не поняла его речи – английский такой диковинный язык! – но он вами весьма очарован. Все идет прекрасно!

Герцог Бургундский язвительно усмехнулся и ушел продолжать обсуждение со своими советниками. Я держалась поодаль, чтобы меня не узнали, и напряженно прислушивалась. Похоже, королева решила не обращать внимания на ужасный шрам и объявила короля Генриха истинным Адонисом.

– Пока рано праздновать победу, ваше величество, – уклончиво произнесла Екатерина, искоса глядя на герцога Бургундского, который гневно распекал своих советников. – Граф Уорик в своей речи не упомянул об отказе от претензий на земли, хотя от этого многое зависит. Вы позволите мне удалиться для отдыха в комнату фрейлин?

Королева что-то недовольно буркнула, но кивнула, и Катрин торопливо покинула мать.

Уединившись, мы дали принцессе возможность насладиться временным облегчением: обтерли ей лоб влажными салфетками и сняли с плеч тяжелую мантию. Я настояла на том, чтобы она воспользовалась клозетным стулом, и отвела ее в дальний угол, отгороженный ширмой. Пышное придворное облачение не позволяло принцессе справиться самой, и мы с Агнессой подняли и придержали ее тяжелые пышные юбки.

– Как я выглядела, Метта? – шепнула Екатерина – Я так испугалась, когда увидела его лицо… Этот ужасный шрам… Ах, бедный Генрих!

– Вы не подали и вида, – заверила я. – На вашем лице не дернулся ни один мускул. Шрам безобразный, спору нет. Вас это сильно встревожило?

– Нет, что ты! – воскликнула она. – Он очень красив, несмотря на шрам. Но почему меня не предупредили? Надеялись, что я упаду в обморок при виде настоящего воина? – фыркнула она. – А его поцелуй! Вот неожиданность! Я покраснела? Ах, настоящих воинов трудно понять, они прекрасно скрывают свои чувства.

– Тогда вы – воин, ваше высочество, потому что на вашем лице ничего нельзя было прочесть. – Я кивнула в сторону главного шатра. – А там каждый играет свою роль.

– О чем мне с ним вести беседу за столом?! – встревоженно спросила Екатерина. – Святая Мария, что говорить? Луи считал его распутником… Говорят, что в последнее время он ведет себя весьма благочестиво, читает святого Августина и святого Григория. Нет, не стоит обсуждать их труды, это слишком нарочито. Интересно, есть ли у него чувство юмора? Может, его насмешить? Вдруг он сочтет меня легкомысленной?

– Вы не легкомысленны! – запротестовала Агнесса.

– Умение шутить – черта привлекательная, – вставила я.

– Не для королевы, Метта, – грустно заметила Екатерина. – Королевам следует не веселиться, а проявлять осмотрительность. Вдобавок он – победитель, и в плену у него томится мой кузен, герцог Орлеанский… Нет, нельзя поддаваться искушению! Я не должна заигрывать с королем…

– Будьте самой собой, ваше высочество, – посоветовала я, думая про себя, что заигрывания никому не причинят вреда. – Не забывайте, что Генрих – обычный мужчина, пусть и коронованный.

– Как я могу об этом забыть после его поцелуя! – Она вздохнула и размяла шею. – А я – всего лишь наивная девушка. И корона у меня очень тяжелая.

После того как мы привели Екатерину в прежний величественный вид, мне пришло в голову, что чувство юмора короля Генриха подверглось бы серьезному испытанию, узнай он, на каком троне принцесса его обсуждала!

Несмотря на решение Екатерины вести себя сдержанно, во время банкета я не раз слышала ее звонкий смех даже с дальнего конца стола для придворных, где сидели мы с Агнессой. К счастью, ни королева, ни герцог ни разу не бросили взгляда в нашу сторону, и меня в костюме фламандской дворянки никто не узнал. С такого расстояния трудно было понять, как обстоят дела за королевским столом. На протяжении всего пира Екатерина с Генрихом разговаривали. Издали обезображенная щека короля была почти незаметна, и он казался гораздо моложе своих тридцати двух лет. Я решила, что они с Катериной – красивая пара. Конечно, невозможно предсказать, насколько счастливым окажется подобный союз, но никого из присутствующих это не волновало.

Возвращение в Понтуаз вышло нелегким. Гребцам пришлось вести барку против течения. Королева и герцог Бургундский всю дорогу препирались, отчего выражение лица герцога становилось все мрачнее и мрачнее. Екатерина беспокойно крутила кольца на пальцах и бросала отчаянные взгляды на нас с Агнессой. В Понтуазе королева Изабо велела Екатерине сопровождать ее на аудиенцию – в парадном зале собрались придворные, горевшие желанием услышать рассказ о событиях дня. Только поздно вечером Катрин, наконец, вошла в свою спальню.

Снимая с себя тяжелое платье, пропитавшееся за день потом, я пожалела бедняжку Катрин, которая весь день провела в золотой парче и тяжелом головном уборе. От усталости Екатерина еле держалась на ногах. Мы с Алисией помогли ей снять с себя придворный наряд и втерли ромашковую мазь в покрасневший лоб, натертый короной. Однако безучастность принцессы была вызвана не только утомлением. Когда фрейлины ушли, принцесса, дрожа, закуталась в халат и опустилась на табурет у очага.

– Может, разжечь огонь, ваше высочество? – поспешно предложила я. – Хотя сегодня было очень жарко, вас знобит…

– Метта, меня трясет не от холода, а от гнева, – вздохнула она. – После аудиенции мерзавец герцог прошептал мне на ухо: «Я вижу, вам понравился Генрих, но вы его не получите». Да как он смеет?!.

– Матерь Божья! – воскликнула я, перекрестившись. – Он – истинный дьявол!

– Нет, Господь не допустит, чтобы все повторилось! – простонала Екатерина, в отчаянии сжимая виски.

– Ваше высочество, герцог сюда носа не сунет! – уверенно заявила я. – Здесь повсюду слуги, стражники и придворные, к тому же в соседней комнате – королева.

– Наверное, Метта… но знаешь, он запретил мне появляться на переговорах! Убедил королеву, что король Генрих не должен видеть меня, пока не умерит своих наглых претензий на французские земли и деньги. Хочет использовать меня как морковку, как будто Генрих – осел! Однако английский король – не осел и так легко не отступит. Несмотря на все тщательные приготовления и громкие речи, переговоры ничем не завершатся, и мне никогда не ускользнуть от бургундского дьявола!

От Екатерины, королевской принцессы,

Карлу, дофину Вьеннскому

Мой дорогой и любимый брат!

Каждое мгновение я перехожу от надежды к отчаянию и обратно. Сегодня я встретилась с королем Генрихом, давним объектом моих страхов и мечтаний. Как ни странно, он мне понравился! Да, он – враг Франции, и вы считаете его презренным искателем славы и поджигателем войны, но мне он показался иным. Генрих умен и образован, он не полагается на один только меч. Король Генрих – полная противоположность Иоанну Бесстрашному; он не тот, кто ищет содействия дьявола, но тот, кто полагается на руководство Господа.

По-моему, я тоже понравилась Генриху. Он не выражает чувств так откровенно, как его брат Гемфри, который смотрел на меня, будто олень на лань, однако в беседе со мной Генрих принял живое участие, и мне удалось его заинтересовать. А каким пылким был его поцелуй! Он целовал меня как путник, измученный жаждой и наконец припавший к живительному роднику! Мне самой не верится, что Генрих очаровал меня с первой же встречи. Мирные переговоры прошли удачно. На прощание король Генрих снова поцеловал меня, и я была счастлива, что поспособствовала заключению мира.

Увы, я совсем забыла о герцоге Бургундском! На обратном пути, в королевской барке, я выслушивала его ядовитые замечания и яростные возражения королевы, которую мне все труднее называть матерью. К тому времени, когда мы достигли Понтуаза, мою робкую надежду накрыло волной полного уныния. Герцог запретил мне присутствовать на следующих встречах до тех пор, пока король Генрих не перестанет претендовать на французские владения, что так же невообразимо, как августовский снегопад. Иоанну Бесстрашному чужда сама мысль о том, что можно достичь большего честными переговорами, а не предательством и разбойным захватом.

Я пишу это в час перед утренней мессой, когда сонные монахи и монахини уже выходят из келий, дабы вознести первые молитвы Всевышнему, но ко мне сон нейдет. Я терзаюсь страхом при мысли, что мне суждено постоянно пребывать в полной власти герцога Бургундского, а славе Франции – померкнуть вследствие его злодеяний.

Если, конечно, не вмешаетесь вы, мой любезный брат. Карл, мне больше не на кого надеяться! Может быть, вы найдете способ вступить в мирные переговоры с Генрихом и сплотить свои силы против засилья герцога Бургундского? Таким образом, все мы получим то, что хотим, а Иоанн Бесстрашный отправится доживать свой век во Фландрии!

Я буду горячо молиться за подобный исход, так же, как я молюсь за ваше благополучие и свободу.

Ваша неизменно любящая сестра

Екатерина

Писано в замке Понтуаз,

в рассветный час вторника,

тридцать первого дня мая 1419 года

25

Отсутствие Екатерины не помешало мирным переговорам. Встречи в Ле-Пре-дю-Шат продолжались весь солнечный июнь, а принцесса с нетерпением ждала вестей в Понтуазе, лелея надежды на благоприятный исход, полагая немыслимым, чтобы такой человек, как король Генрих, стал тратить время на разговоры, если бы не чувствовал, что в них есть хоть какой-нибудь толк.

В те летние дни она опять начала выезжать на реку, сбегая от духоты, царившей внутри крепостных стен. Наш старый знакомец, Ги де Мюсси, по-прежнему отвечал за ее безопасность, поэтому именно он отдавал распоряжения готовить лошадей и возглавлял эскорт принцессы. В последний день июня Агнесса, часто страдающая от головных болей, попросила освободить ее от поездки. Принцессе удалось наладить отношения с двумя из «фландрских кобыл», и те с радостью согласились ее сопровождать.

Занимая помещение рядом с покоями королевы, Екатерина чувствовала себя в большей безопасности, чем прежде, но в ее распоряжении имелась только одна просторная комната, ночью служившая спальней, а во второй половине дня – салоном. Когда принцесса и ее фрейлины уезжали на прогулку, слуги приходили убирать комнату; давно миновали те дни, когда уборкой занималась я сама.

Втот день, когда слуги закончили уборку, я выпроводила их и начала готовить Екатерине наряд для ужина. Одеяние, в котором принцесса появлялась предыдущим вечером, я отнесла в чердачную комнату, служившую гардеробной для королевы и ее дочери. В длинном помещении с низкими балками громоздились сундуки и ящики, где хранили платья и накидки, головные уборы, вуали и обувь. Вещи прокладывали льняными лоскутами, пропитанными лавандовым маслом, дабы отгонять моль. В гардеробной стоял характерный запах ароматных трав и застарелого пота. Внезапно я заметила, что Алисия сидит в уголке и негромко всхлипывает. Я бросилась утешать дочь, зная, что она без причины не дает воли слезам.

– Алисия, девочка моя, тише, тише, не плачь! Что случилось? Чем тебе помочь?

Я вытащила платок из рукава платья и протянула ей. Алисия зарыдала еще громче.

– Дело в Жаке? – спросила я ласково.

– У меня будет ребенок! – выпалила она.

Я изумленно ахнула и ощутила прилив нежности и сочувствия.

– Ты испугалась, да?

Она молча кивнула, и слезы снова выступили у нее на глазах.