Примерные девочки Сегюр София

Глава XXVI

Оспа

Как-то Камила пожаловалась на то, что у нее болит голова и ее тошнит. Лицо девочки побледнело. Маменька обеспокоилась и уложила дочку в постель. Лихорадка и головная боль продолжались, девочке было дурно, началась рвота.

Послали за доктором. Он приехал только вечером. Камила уже немного успокоилась, Лиза поставила ей на ноги припарки с камфарой, что очень помогло, давала пить воду с сахаром. Доктор похвалил обеих: Лизу – за лекарство и за уход за больной, а Камилу – за то, что она не сердится на болезнь и кротко ее переносит. Он сказал госпоже де Флервиль, что беспокоиться нечего, и велел продолжать то же лечение.

На следующий день Лиза заметила на лице у Камилы красные пятна, точно такие же появились на руках и на ногах девочки. К вечеру каждое пятнышко превратилось в пупырышек, и в то же время прошла головная боль и перестало тошнить. Доктор объявил, что это оспа, и приказал тотчас же отделить остальных детей. Лиза и госпожа де Флервиль вдвоем остались с Камилой. Госпожа хотела отослать няню, боясь, что та заразится оспой, но Лиза отказалась наотрез:

– Никогда, сударыня, я не оставлю больного ребенка, тем более Камилу!

– Милая Лиза, – проговорила девочка, – я знаю, как ты меня любишь, я тоже тебя люблю и буду в отчаянии, если ты заболеешь из-за меня.

– Та-та-та! Лежите смирно, не беспокойтесь ни о чем и не говорите много, не то опять будет головка болеть.

Камила улыбнулась и взглядом поблагодарила няню. Все лицо девочки было в оспинах. Через несколько дней они подсохли, и больная могла встать с постели, она чувствовала только слабость.

Во время ее болезни Мадлен, Маргарита и Соня беспрестанно спрашивали о состоянии здоровья подруги. Им было запрещено подходить к комнате Камилы, но они могли видеть Лизу и говорить с ней. По двадцать раз в день, едва заслышав голос Лизы в кухне или в прихожей, они стремглав бежали узнать о Камиле, посылали ей цветы, рисунки, корзиночки – все, что могло, по их мнению, повеселить больную.

Камила велела их благодарить за заботу, но взамен ничего не могла прислать – ей было запрещено работать, читать, рисовать, чтобы не утомлять глаза.

Прошла неделя, как она встала, оспины начали отпадать. Как-то поутру она заметила, что Лиза очень бледна.

– Вы, Лиза, больны! Бледны, как полотно… Какая горячая рука! У вас лихорадка!

– У меня со вчерашнего дня страшно болит голова, – отмахнулась няня. – Я не спала всю ночь, оттого и бледна. Но это ничего, пройдет.

– Вам лучше прилечь, Лиза, пожалуйста! Вы едва стоите на ногах!

Лиза упала в кресло, Камила позвала маменьку. Госпожа де Флервиль тотчас велела уложить Лизу в постель, несмотря на ее сопротивление. Опять послали за доктором. Он нашел, что у больной лихорадка, бред, и сказал, что, вероятно, начинается оспа. Доктор прописал разные средства, но облегчения больной они не принесли. На другой день он приказал поставить пиявки к ногам, чтобы облегчить головную боль и ускорить появление оспин.

Камила не отходила от Лизиной постели, она давала ей пить, грела припарки, смачивала лоб прохладной водой. Девочка охотно просидела бы у постели больной всю ночь, но маменька строго-настрого запретила.

– Няня заболела, ухаживая за мной, – со слезами говорила Камила, – теперь я должна ходить за ней.

Лиза не видела этого нежного ухаживания. Со вчерашнего дня она была в беспамятстве, не говорила, даже глаз не открывала. Ей поставили к ногам двадцать пиявок, и она, кажется, даже не почувствовала этого. Наутро все тело Лизы покрылось красными пятнами, оспа начала высыпать. Однако больной явно стало легче, она смогла открыть глаза. Камила с беспокойством взяла горячую руку няни и поцеловала.

– Не разговаривай, Лиза, – сказала она, – мы с маменькой возле тебя.

Лиза не могла еще отвечать, но постепенно оправляясь, она почувствовала всю заботливость Камилы и госпожи де Флервиль и всячески благодарила их.

Еще несколько дней Лиза была в опасности. Наконец доктор объявил, что она выздоровеет, оспины начали присыхать, их было много, все лицо и голова были буквально усеяны ими.

Когда Лизе стало лучше и она начала есть, Камила, которая была уже совсем здорова, спросила у матери, нельзя ли ей пойти к другим детям.

– Можешь пойти побегать, милая, – кивнула госпожа де Флервиль, – поговорить с Мадлен и подругами. Только, чур, не целоваться с ними и вообще до них не дотрагиваться!

Камила выбежала из комнаты, потом из дома и, услышав голоса детей в маленьком садике, побежала туда.

– Мадлен, Маргарита, Соня! – закричала она. – Мне можно видеть вас, говорить с вами, бегите скорее, только не дотрагивайтесь до меня.

Все трое весело закричали в ответ и наперегонки кинулись к ней.

– Постойте, – останавливаясь, закричала Камила, – маменька запретила дотрагиваться до вас. Я еще могу заразить вас оспой.

– Как мне хочется поцеловать тебя, Камила, милая моя! – воскликнула Мадлен.

– И мне! – вторила ей Маргарита. – Я возьму и поцелую!

И с этими словами, она бросилась к Камиле, которая быстро отскочила назад.

– Безумная! – сказала она. – Если бы ты знала, что такое оспа, ты не стала бы так рисковать.

– Скажи нам, скучно тебе было? – отступила назад и Соня. – Очень ты была больна?

– О, да, очень! У меня очень болела голова и сильно тошнило. Тут скучать было некогда! А бедная Лиза болеет гораздо тяжелее меня и намного дольше.

– А каково ей сегодня? Когда мы увидим ее? – поинтересовалась Мадлен.

– Ей гораздо лучше, за завтраком она съела курицы, встала и завтра ей можно будет подойти к окну.

– Какое счастье! А когда можно будет поцеловать ее и маменьку?

– У маменьки нет оспы, вы прямо сейчас можете поцеловать ее. Она только переоденется, а то платье пропитано зараженным воздухом.

Дети продолжали болтать и расспрашивать о том, что было в разлуке. Скоро подошли их матери, дети бросились к госпоже де Флервиль и расцеловали ее. Она целых три недели не видела детей, разве только в окно или издали.

В тот же день доктор объявил, что нет опасности заразиться оспой ни от нее, ни от Камилы, но Лизе нельзя выходить, пока оспины совсем не отпадут.

На следующее утро дети сильно волновались: после завтрака Лиза обещала показаться в окне. За час до назначенного времени девочки уже шумели и суетились, ходили взад и вперед, посматривали на часы, на окно. Они поставили перед окном четыре стула, сели и ожидали появления Лизы, как ждут в театре поднятия занавеса. Наконец окно отворилось, и показалась Лиза.

– Лиза, Лиза, милая Лиза! – закричали Камила и Мадлен, и слезы градом полились у них из глаз.

– Здравствуйте, дорогая няня! – не отставала от них Маргарита.

– Добрый день, бедная Лиза, – помахала рукой Соня.

Няня была очень тронута такой теплой встречей:

– Здравствуйте, здравствуйте дорогие мои детки! Поглядите, какой я красавицей стала, точно маска на лице.

– Вы навсегда останетесь доброй и милой Лизой, – возразила Камила. – Я никогда не забуду, что вы заболели, ухаживая за мной.

– Но ведь и ты провела много времени у моей постели, славная девочка! Я до смерти не забуду, и как ты нежно ухаживала за мной во время болезни, и доброту твоей матери.

И Лиза отерла заплаканные глаза, ее слезы подействовали на нежные детские сердца, и девочки тоже плакали. Матери подошли как раз во время общего рыдания.

– Что случилось? – спросили они не без испуга.

– Ничего… Лиза смотрит в окошко.

Дамы подняли глаза и, увидев, что няня плачет, поняли, что это слезы радости.

– Полно плакать, дети, – сказала госпожа де Розбур, – пусть Лиза отдохнет и хорошенько поправится, а мы покуда займемся устройством празднества в честь ее выздоровления.

– Праздник! Праздник! – закричали дети. – Как чудесно! Праздник в честь Лизы!

Лиза отошла от окна, а дети отправились за госпожой де Розбур и стали придумывать, как устроить праздник.

Глава XXVII

Праздник

Несколько дней в замке царила суматоха: в теплице, примыкавшей к гостиной, вбивали гвозди, выносили и вывозили на тачках цветы, в кухне пекли пирожки, простые и сладкие, готовили конфеты. Дети таинственно поглядывали на Лизу, они не пускали ее к теплице и старались не оставлять ее одну. Няня предчувствовала, что ей готовится сюрприз, но делала вид, будто ничего не знает, чтобы не уменьшить удовольствия, которого дети ждали для себя.

Наконец в следующий четверг, в три часа, в доме началось необыкновенное движение. Лиза хотела переодеться, когда к ней вошли дети, неся огромную закрытую корзинку, в которой обычно хранились их праздничные платья.

– Мы пришли одевать вас, Лиза, – торжественно объявила Камила, – и принесли все, что нужно для вашего туалета.

– У меня и без того есть во что одеться, – смутилась няня.

– Да вы же еще не видели, что мы принесли! – и с этими словами Мадлен сняла кисею с корзинки.

Внутри оказалось коричневое шелковое платье, кружевные воротничок и рукавчики, кружевной чепчик, отделанный лентами, и черная шелковая мантилья с такими же оборками.

– Это для меня чересчур нарядно, – испугалась Лиза. – Я не надену такого пышного платья, в нем я буду точно госпожа Фичини.

– Нет-нет, вы вовсе не похожи на эту толстуху Фичини! – весело возразила Маргарита.

– Надо говорить не госпожа Фичини, а графиня Благовская, – поправила ее Камила.

– Не все ли равно: Благовская или Фичини? – прервала их Мадлен. – Лучше оденем поскорее Лизу!

И прежде чем Лиза успела опомниться, девочки сняли с нее передник, расстегнули платье, и Лиза через мгновение очутилась в одной юбке.

– Наклонитесь, я приколю вам воротничок, – командовала Камила.

– Вытяните руку, я вам рукавчик надену, – теребила няню Мадлен.

– А мне другую, я займусь другим рукавчиком! – не отставала и Маргарита.

– А вот и платье, и чепчик! – торопила всех Соня.

Платье надели, оправили, застегнули, и дети подвели няню к маменькиному зеркалу, глянув в которое, Лиза нашла, что она прехорошенькая, и долго не могла собой налюбоваться. Она перецеловала детей, а потом вместе с ними пошла поблагодарить их матерей.

– Теперь, дети, – сказала она, направляясь к своей комнате, – я сниму это нарядное платье и надену его в какой-нибудь праздник.

– Нет, нет, Лиза, – возразила Камила. – Вы должны сегодня целый день ходить в этом платье.

– Но зачем?

– Сейчас увидите, идите за мной, – потянула няню за руку Мадлен.

И девочки повели ее в гостиную, потом в теплицу, которая была превращена в театральную залу и полна народу. Фермеры и соседние помещики сидели в ложах, в партере помещались слуги и крестьяне. Дети усадили смутившуюся Лизу в средней ложе, сами расположились возле нее. Занавес взвился, и началось представление.

Сюжет пьесы был следующий: во время убийства белых на острове Сан-Доминго добрая негритянка спасает детей своих господ, избавляет их от тысячи опасностей и, наконец, приводит на корабль, отправляющийся во Францию. Она передает капитану сохраненный ею ларчик, который принадлежал ее убитым господам, и в нем было много денег и драгоценностей. Негритянка объявляет, что все это принадлежит детям.

Зрители отчаянно рукоплескали, аплодисменты усилились, когда со всех сторон Лизу забросали букетами. Няня не знала, как благодарить за сочувствие.

Из театра перешли в столовую, где на столе стояли пирожки, ветчина, сладкие пирожки, сливки, желе. Все проголодались и ели с большим аппетитом. Пока помещики и хозяева закусывали в столовой, крестьян угощали на дворе пирожками, галантиром[18], галетами, яблочным соком и кофе.

В оранжерее между тем убрали стулья и скамейки, зажгли лампы и люстры. Когда дети вошли, началась музыка, оркестр состоял из четырех инструментов. Заиграли кадриль, дети и Лиза стали танцевать со многими дамами и мужчинами, другие гости также присоединились к танцующим, и через полчаса все танцевали в теплице и перед домом. Дети никогда так не веселились, Лиза была в восторге от этого праздника в ее честь.

Танцевали до одиннадцати часов вечера. Потом подали закуски, и гости наконец отправились по домам – кто пешком, кто в телеге.

Дети, поблагодарив маменек, собрались в комнате няни.

– Господи! Какая жара! Рубашку хоть выжми, – проговорила Соня.

– А у меня все платье мокрое, – похвасталась Маргарита.

– Ноги болят… – заметила Мадлен.

– И у меня! Я насилу переступала в последней кадрили, – поддержала ее Камила.

– А заметили вы этого пузатого толстяка, который свалился в галопе? – поинтересовалась Маргарита.

– Он такой смешной! – улыбнулась Камила. – Прыгал и скакал так, что не всякий худенький сумеет!

– А этот высокий, тонкий, как спичка? – напомнила подругам Соня. – Он еще прыгал так высоко, что чуть не задевал головой за люстру.

– А заметили вы девочку, которая все строила рожицы? – продолжала Соня. – Такая, с претензиями, и так дурно была одета?

– Нет, не видела, – покачала головой Мадлен. – Какое на ней было платье?

– Серое с большими красными цветами.

– А, теперь знаю. Это бедная швея, очень робкая и вовсе без претензий.

– Ну, если она без претензий, то кто ж тогда с претензиями? – фыркнула Соня. – А другая, в белом вышитом платье с полинялыми голубыми лентами, которые тащились по земле? Что же и она, по-твоему, не кривлялась?

– К чему их осуждать? – спросила Камила. – Они оделись, как могли, веселились и нам помогали веселиться.

– Господи, какая ты строгая! – нахмурилась Соня. – Будто грешно посмеяться немножко над смешными чудаками!

– Нет, но зачем называть смешными людей, которые вовсе не смешны?

– Если они тебе не смешны, это еще не значит, что они и для других не смешны.

– Соня, Соня! Если ты станешь так говорить, то окончательно рассердишься, – предостерегла подругу Мадлен.

– Я только говорю, что Камила скучна своей вечной добротой! – начала закипать Соня. – Никогда ни над кем не посмеется, никогда не видит чужих глупостей.

– Счастье твое, что так! – подлила масла в огонь Маргарита.

– Что ты этим хочешь сказать? – обернулась к ней Соня.

– Я хочу сказать, что если бы Камила замечала чужие глупости и смеялась над ними, то часто замечала бы и твои. Нам бы тогда пришлось хохотать до упаду!

– Мне все равно, что ты болтаешь, глупая девчонка! – воскликнула Соня в сердцах.

Перепалка готова была перерасти в ссору, но тут в комнату вошла Лиза.

– Эй, что тут такое? Кажется, спорят?

– Маргарита наговорила мне глупостей, – буркнула Соня.

– А мне послышалось, будто ты кое-что говорила Маргарите.

– Я только ответила… Она начала… – смутилась Соня.

– Соня говорит правду, Лиза, – подала голос Маргарита. – Я наговорила ей глупостей, но только потому, что она назвала Камилу скучной.

– Ах, дети, дети! – укорила девочек Лиза. – К чему кончать ссорой такой хороший день?

Соня и Маргарита покраснели и опустили головки. Потом они переглянулись и одновременно сказали:

– Прости, Соня!

– Прости, Маргарита!

И поцеловались. Соня попросила также прощения у Камилы, которая и не сердилась. Девочки разделись, помолились и легли спать. Лиза еще раз поблагодарила их за любовь и устроенный в ее честь праздник.

Глава XXVIII

Прогулка на ослах

– Маменька, отчего мы никогда не съездим верхом на ослах? – спросила однажды Маргарита. – Было бы превесело!

– Мне это просто в голову не приходило, – ответила госпожа де Розбур.

– И мне тоже, – улыбнулась госпожа де Флервиль. – Но это легко поправить, мы раздобудем шесть ослов.

– Куда же, маменька, мы поедем? – поинтересовалась Камила.

– Можно на мельницу, – предложила Соня.

– Нет-нет! – возразила Маргарита. – Там Жанета. С тех пор как она украла у меня куклу, видеть ее не могу. У нее такие злые глаза, что страшно смотреть!

– Тогда поедем в белый домик к Люси, – высказалась Мадлен.

– Это слишком близко, туда мы и так часто ходим пешком, – заметила Соня.

– Послушайте, я кое-что придумала, надеюсь, все останутся довольны, – утешила девочек госпожа де Флервиль.

– Ну же, маменька, расскажите, пожалуйста! – сгорала от нетерпения Камила.

– Если взять седьмого осла…

– Что же веселого в том, что осел будет без седока!.. – начала было Маргарита.

– Не торопись, дорогая, на седьмого осла погрузим съестные припасы…

– Отчего же не кушать за столом? – не унималась Маргарита. – Неужели на осле удобнее?

Все развеселились. Осел, заменяющий стол, показался такой смешной картиной, что хохот долго не прекращался, даже сама Маргарита рассмеялась.

– На осле мы завтракать не станем, – сказала госпожа де Флервиль, – мы поедем в дальний лес, а на осле только повезем съестное. Мы позавтракаем где-нибудь на поляне, на травке.

– Чудесно! Чудесно! – закричали девочки, хлопая в ладоши и прыгая. – Какая чудесная выдумка! Надо расцеловать маменьку!

– Очень рада, что угодила вам, – сказала госпожа де Флервиль, шутливо защищаясь от облепивших ее детей. – Теперь надо заказать холодный завтрак и семь ослов.

Дети побежали к Лизе, сообщить о поездке и пригласить ее на прогулку.

– Спасибо, детки, что вспомнили про меня и приглашаете ехать, – сказала Лиза, целуя их, – только у меня много работы. Если только я не понадоблюсь госпожам, так лучше останусь дома работать.

– Какая работа? – удивилась Мадлен. – У вас спешного ничего нет.

– Надо закончить ваши голубые поплиновые платья, а еще воротнички, рукавчики, юбочки, рубашечки…

– Довольно, довольно! – прервала ее Маргарита. – И это вы все одна переделаете?

– А кто же? Уж не вы ли?

– Мы будем помогать вам! – предложила Камила.

– Спасибо! Отличные будут помощницы – все перепортят! – засмеялась няня. – Нет-нет, у каждого свое дело. Вы веселитесь, бегайте, прыгайте, завтракайте в лесу, а мое дело – работать. Да я уж и стара, чтобы бегать по лесам.

– Однако на балу вы отлично танцевали! – заметила Соня.

– Так то другое дело, надо было ноги поразмять! Но право, дети, не упрашивайте меня ехать, мне вовсе не будет весело. Няня есть няня, я не дама, живущая на доходы, у меня есть дело, и мне следует работать.

Серьезный тон Лизы заставил детей прекратить уговоры, они поцеловали няню и побежали рассказать о ее отказе матерям.

– Отказавшись ехать с нами завтра, – сказала госпожа де Флервиль, – Лиза доказала, что у нее есть такт, ум и сердце. Она поступила очень деликатно и этим лишь подтвердила мое убеждение, что лучше ее няни не найти. У Лизы действительно много работы, и если она поедет, то не успеет всего сделать. И вы же первые будете недовольны.

Дети не настаивали и стали думать о завтрашней поездке.

– Господи! Как долго тянется утро! – пожаловалась Соня после двухчасовых жалоб и позевываний.

– Через полчаса будем обедать, – ответила Мадлен.

– А потом еще целый вечер! Когда же наступит завтра?

– После сегодня, – насмешливо заметила Маргарита.

Ее слова задели Соню за живое.

– Я и без тебя знаю, что сегодня – не завтра, а завтра – не сегодня…

– И что завтра – завтра, а сегодня – сегодня, – засмеялась Маргарита.

– Ты говоришь глупости! И считаешь себя умнее всех…

– Но не умнее тебя? – хитро прищурилась Маргарита. – Что ты хочешь этим сказать?

– Я вовсе не это хотела сказать, – рассердилась Соня. – Вы всегда переиначиваете мои слова и заставляете меня говорить глупости…

– А зачем же ты их говоришь?

– Маргарита, Маргарита! – с упреком посмотрела на младшую подругу Камила.

– Милая Камила, прости меня, я виновата, – спохватилась та, – только Соня бывает порой так… такие знаю, как сказать.

– Скажи: «так глупа», не стесняйся, – буркнула Соня.

– Да нет же, Соня, я вовсе не думала называть тебя глупой, ты только немного… нетерпелива.

– В чем же выразилась моя нетерпеливость?

– Ты два часа зеваешь, не можешь посидеть смирно, скучаешь, смотришь на часы, беспрестанно твердишь, что день никогда не кончится…

– Что же тут дурного? Только я говорю вслух, а вы все то же думаете про себя.

– Вовсе нет, мы ничего такого не думаем! Ведь я правду говорю, Камила? Правда, Мадлен?

– Мы старше, мы умеем ждать, – Камила была несколько смущена.

– А я младше всех. Но разве я не жду? – живо подхватила Маргарита.

– О, мы знаем, что ты – совершенство, умнее всех на свете, лучше всех на свете, – и Соня присела в шутливом реверансе.

– И что, стало быть, ничуть на тебя не похожа! – не осталась в долгу Маргарита.

Госпожа де Розбур рисовала в соседней комнате и слышала весь разговор. Обычно она не вмешивалась в разговоры детей, предоставляя детям самим рассудить, кто прав, кто виноват. Но тут, видя, что друзья готовы поссориться, вошла к ним.

– Маргарита, ты начинаешь приобретать дурную привычку смеяться над всем, говорить колкости, которые обижают и сердят. Оттого, что Соня меньше твоего умеет скрывать свое нетерпение, ты наговорила ей множество дерзостей и рассердила ее. Это дурно, я огорчена этим. Я думала, моя Маргариточка умнее и добрее.

Маргарита кинулась на шею матери:

– Простите вашу Маргариточку, не огорчайтесь! Я вижу, что вы правы, и вперед не буду доводить себя до упреков.

Потом она подошла к Соне.

– Прости меня, Соня, я больше никогда не буду! Если я когда-нибудь начну насмехаться над тобой или говорить колкости, напомни мне, что я этим огорчаю маменьку, – и я тотчас же перестану.

Соня, удовлетворенная выговором Маргарите и ее покорностью, от всего сердца обняла подругу.

Подали обед, вечер прошел весело. Соня умерила свое нетерпение и болтала с другими, строя планы на завтра.

Ночь не казалась долгой, потому что Соня крепко спала до восьми часов, пока няня ее разбудила. Одевшись, она подошла к окну и с радостью увидела, что оседланные ослы стоят у крыльца. Девочка побежала посмотреть на них.

– Этот слишком мал, – рассуждала она, – а этот противный, у него шерсть взъерошенная. Большой серый, должно быть, ленивый. А черный – презлой. Рыженькие слишком худы. Светло-серый лучше и красивее всех, вот на нем я и поеду. А чтобы другие его не взяли, привяжу к седлу шляпу и шаль. Всем захочется взять его, но я не уступлю.

Пока она так рассуждала и выбирала себе лучшего осла, Никез с сыном, также отправлявшиеся со всей компанией, навьючивали на черного осла две огромные корзины.

Госпожа де Флервиль, госпожа де Розбур и дети спустились вниз. Было девять часов, все закусили и были готовы хоть сейчас ехать.

– Ну, дети, выбирайте осликов, – предложила госпожа де Флервиль. – Начнем с младших. Ну, Маргарита, тебе которого?

– Мне все равно, по-моему, они все одинаковы, – покладисто произнесла девочка.

– В таком случае, Маргарита, советую тебе взять одного из маленьких, а на другого сядет Соня. Ослики чудесные.