Час Черной звезды Малинин Евгений

Глава 8

Вотша быстро миновал центр Рожона, но долго плутал по узким улочкам окраины, между маленькими одноэтажными домиками, огороженными невысокими каменными оградами. Над городом между тем опустился вечер, темнело, и пора было подумать о ночлеге, однако Вотше хотелось уйти из города, из этого скопления людей, где в любой момент его могли остановить и задать опасный вопрос. Наконец он вышел к реке, прямо к широкому и длинному настилу, у которого швартовались длинные узкие лодки, перевозившие товары по реке от столицы западных вепрей к морскому побережью. С реки потягивало влажным прохладным ветерком, и Вотша, вдохнув этот воздух, вдруг почувствовал, что до предела вымотан, что сил у него почти не осталось. Усилием воли он подавил желание растянуться прямо на этих грязных досках и уснуть, наплевав на опасность быть снова схваченным, заставил себя шагать в темноте мимо темных силуэтов покачивающихся лодок в сторону тусклых огоньков, мерцающих на берегу, там, где кончался причал.

И вдруг Вотша увидел, как метрах в десяти впереди вспыхнул слабый огонек. Несколько секунд он трепетал на ветру, а затем погас, и тут же до его слуха донесся голос:

— Эх, ребята, погуляем последнюю ночку в столице! Только б к рассвету успеть вернуться!

— В столице?! — ответил ему другой голос. — Да ты видел столицу-то?! Небось нигде, кроме кабака мамаши Лурье, и не был!..

Раздался смех нескольких человек, но первый из говоривших, нисколько не смущаясь, заявил:

— Поплаваешь с мое по реке и поймешь, что в любом городе, в любом селе главное — кабак, а все остальное смотреть необязательно!

Затем послышался топот нескольких пар ног по настилу причала, люди удалялись от Вотши. Подождав несколько секунд, он двинулся за ними следом, внимательно разглядывая пришвартованные лодки. Шагов через тридцать он увидел, что с приподнятой кормы одной из лодок на причал переброшена широкая длинная доска, с набитыми на ней брусочками, служившими небольшими ступеньками. Оглядевшись по сторонам, Вотша ступил на этот хлипкий, подрагивающий под ногами трап и спустя несколько секунд оказался на корме лодки. Он, чуть пригнувшись, замер и внимательно вслушался в окружавшую его темноту — вокруг стояла тишина, нарушаемая только слабым журчанием воды, обегавшей борта лодки. Вотша быстрым неслышным шагом взбежал на корму лодки, ступил на узкий настил, тянущийся через поперечные сиденья, и бесшумно перебрался на нос. Там он улегся среди больших тюков, набитых каким-то мягким товаром. Через десяток минут он уже спал, сморенный усталостью и напряжением последних часов.

Проснулся Вотша оттого, что в его закрытые веки ударил солнечный свет. Открыв глаза и немного приподнявшись, он огляделся и увидел, что лодка быстро скользит по утренней реке, подгоняемая ударами четырех пар весел. Солнце только-только поднялось над горизонтом, и солнечные блики играли на водной глади, подернутой легкой рябью, а белые птицы с узкими длинными крыльями носились над водой, охотясь за мелкой рыбешкой. Окинув быстрым взглядом проплывающие мимо берега и убедившись, что город остался далеко позади, Вотша перевел взгляд на лодку. Вся она была буквально завалена всевозможными тюками, ящиками, мешками. Свободными от товара оставались только четыре скамейки, на которых разместились восемь гребцов, орудовавших длинными веслами, и довольно широкий настил на приподнятой корме. На этом настиле, в крепком и достаточно удобном деревянном кресле, расположился здоровенный бородатый изверг в золотисто-желтой рубахе, поверх которой красовалась темно-синяя, расшитая серебристой нитью безрукавка, и в ярко-красных умопомрачительно широких штанах, заправленных в короткие коричневые сапоги. На густых иссиня-черных кудрях изверга непонятно как держалась широкополая соломенная шляпа с помятой и запачканной чем-то бурым тульей. Под мышкой этот живописный изверг держал рукоять рулевого весла, а рядом с ним, прямо на настиле, сидел, поджав ноги, еще один изверг — худой морщинистый старик, одетый в сильно потрепанную холщовую рубаху и такие же штаны. Старик размеренно отсчитывал громким голосом:

— И… раз! И… два! И… раз! И… два!

В такт этому счету поднимались и опускались весла лодки, мощно толкавшие ее вперед, в перегон быстро текущей воде!

Вотша понял, что красочно одетый изверг — главный на лодке и, судя по его одежде, родом он был с Юга. Теперь Вотше предстояло каким-то образом уговорить его взять неожиданного пассажира. Впрочем, от мысли остаться на лодке пассажиром он быстро отказался — вряд ли этого состоятельного обменщика соблазнят «сокровища», имевшиеся у него, беглого изверга. Значит, следовало найти другой способ остаться на лодке… Вот только какой?!

Так ничего и не придумав, Вотша выбрался из-под прикрывавшего его тюка, встал на узкий дощатый настил, уложенный вдоль всей лодки, и направился к корме.

Чем ближе подходил Вотша к кормовому настилу, тем больше становились глаза у хозяина лодки, он даже попытался привстать со своего кресла, но забытое под мышкой рулевое весло помешало ему это сделать. А вот сидевший рядом с ним старик продолжал свой счет, совершенно не обращая внимания на неизвестно откуда взявшегося «пассажира». Взойдя на кормовой настил, Вотша остановился чуть сбоку от кресла хозяина лодки, поклонился и с извиняющейся улыбкой поздоровался:

— С добрым утром, господин. Пусть охота твоя будет удачной, а добыча обильной…

— Какая добыча?! — неожиданно возмутился разодетый изверг. — О чем ты говоришь, слушай?! Скажи лучше, откуда ты взялся на моей лодке?!

— Прежде чем ответить на твой вопрос, господин, — почтительно проговорил Вотша, — скажи мне, где я нахожусь?

— Как где ты находишься?! — снова возмутился изверг. — Ты что, не видишь — ты на моей лодке! А вот откуда ты здесь взялся, ты мне расскажешь сам, клянусь передником Матери всего сущего!

— Я вижу, господин, что нахожусь на лодке, и догадываюсь, что это лодка твоя, — с прежним смирением продолжил Вотша. — Но что это за река, по которой плывет твоя лодка и куда она катит свои светлые воды?!

Изверг наклонил голову набок, и на его губах появилась хитрая улыбка:

— Слушай, судя по твоему разговору, ты вполне разумен и можешь отдавать отчет в своих поступках! Как же получилось, что ты не знаешь, по какой реке плывет моя лодка?!

— Хорошо, господин, я расскажу тебе свою историю, а ты уж сам суди, насколько она… необычна. — Вотша сделал многозначительную паузу, но изверг не задал ему какого-либо вопроса, и потому он продолжил: — Родом я с Севера, из земель северных лис. На Запад попал со своим дядей, мелким обменщиком, а взял он меня с собой, потому что я говорю на западных наречиях и хорошо знаю счет…

— Ты знаешь счет?! — удивился изверг.

— Да, господин, — со сдержанным достоинством подтвердил Вотша. — И говорю на многих наречиях Запада, Севера и… Юга.

Последняя фраза была сказана им без всякого нажима, и все-таки это был маленький «крючочек», за который изверг «зацепился».

— На Юге очень много наречий. Вряд ли ты знаешь их все!

— Я и не говорю, что знаю все, господин, я говорю, что знаю… многие.

— Да?.. — в голосе изверга ощущалось серьезное недоверие, и вдруг он перешел на наречие южных сайгов: — И что же я сейчас говорю?!

— Ты спросил меня, господин, что ты сейчас говоришь? — быстро ответил Вотша, так же переходя на говор южных сайгов.

Черная кустистая бровь изверга изумленно взметнулась кверху, но он не хотел сдаваться.

— Наречие южных антилоп очень распространено, — проговорил он на языке южных ирбисов, который Вотша знал, пожалуй, лучше всех других языков. — Зато говор южных ирбисов и редок, и сложен!

Вотша немедленно почувствовал, что говор южных ирбисов является для хозяина лодки родным, и холодок тревоги пробежал по его спине, но он не показал виду, что встревожился. Пожав плечами, он продолжил разговор на языке южных антилоп:

— Ты прав, господин, этого наречия я не знаю, хотя что-то знакомое для меня в нем звучит. Мне кажется, если ты немножко мне поможешь, я быстро освою этот язык.

Однако заняться обучением неизвестного ему молодого изверга хозяин лодки явно не желал. Вместо этого он снова перешел на язык западных вепрей, на котором и начался разговор, потребовав:

— Нет, ты сначала закончи свой рассказ!

— Как прикажет господин, — склонился в поклоне Вотша. — Так вот. Приехали мы с дядей в вольный город Ласт, и там, на рынке, я познакомился с красавицей. Ее отец, богатый обменщик с Востока, приехал в Ласт по своим делам и привез с собой дочь. Эта девушка запала мне в сердце, и, смею надеяться, я тоже был ей не противен, но ее отец решил, что я слишком беден, чтобы стать мужем его дочери!..

Вотша замолчал, словно горло его перехватило нахлынувшим горем, а затем, с удовольствием подметив неодобрительный огонек, вспыхнувший в глазах хозяина лодки, продолжил:

— Он запретил ей встречаться со мной, но мы продолжали видеться тайно… И вот дня два-три назад, прости, господин, но я не могу сказать более точно, поздно вечером, когда я шел на очередную встречу с моей красавицей, на меня напали несколько человек, связали, сунули в мешок и увезли!.. С тех пор небо я видел только однажды — меня вытащили из мешка незнакомые люди, накормили, напоили и… сразу после этого я заснул, видимо, мне что-то подмешали в пищу. А проснулся я только что, на носу твоей лодки! Прошу меня простить, господин, ведь я не сам забрался сюда, я не вор и не беглец, я просто несчастный влюбленный!..

С минуту длилось молчание, во время которого хозяин лодки пристально рассматривал Вотшу, после чего он заговорил суровым, осуждающим тоном:

— Во всех несчастьях, что случились с тобой, ты должен винить только себя! Это ж надо удумать — пойти против воли отца!!! Да если бы моя дочь выкинула такую штуку, да я бы!.. — Тут изверг, буквально задохнувшись от возмущения, замолчал, чем немедленно воспользовался Вотша:

— Да, господин, да! Ты, конечно же, прав! Я и сам это понял, когда трясся на спине лошади связанный и в мешке! И моя кара ничтожна по сравнению с моим проступком! Но то, что со мной случилось, послужит мне хорошим уроком на всю мою оставшуюся жизнь!.. — Тут Вотша пригорюнился и добавил со слезой в голосе: — Хотя жить мне осталось не так уж много.

— Почему? — удивился изверг. — Ты достаточно молод, чтобы прожить еще несколько десятков лет.

«Видимо, он не слишком близко принял к сердцу мою историю», — с удовлетворением подумал Вотша, а вслух, опустив голову, произнес:

— Если ты, господин, выкинешь меня из своей лодки, как я того заслуживаю, моя жизнь закончена! Я слишком плохо плаваю, чтобы добраться до берега. Видимо, те, кто меня похитил, на это и рассчитывали — не желая отвечать перед Матерью всего сущего за мою жизнь, они тайно подбросили меня на лодку, чтобы хозяин этой лодки умертвил меня, ведь закон и обычай позволяют тебе это сделать!

Изверг посмотрел на далекий, медленно проплывающий мимо лодки берег, неопределенно хмыкнул, а потом, пожав плечами, проговорил:

— Ну… Не такой уж я кровожадный… — И тут же, словно спохватившись, добавил: — Но и высадить тебя на берег немедленно я не смогу! Так что тебе придется плыть с нами до самой Керы!

— А Кера — это где?.. — с полным простодушием переспросил Вотша, подкрепляя образ мальчишки с Севера.

— Кера — это город на берегу Срединного моря. Порт! — наставительно произнес изверг.

— Так это на Юге?! — потрясенно пробормотал Вотша и тут же, словно очнувшись, поклонился хозяину лодки. — Господин, меня зовут Бамбарак, и я хотел бы быть чем-нибудь полезен тебе!

— Вот как? Бамбарак? — Изверг довольно улыбнулся и благожелательно кивнул. — Посмотрим, посмотрим… Возможно, ты будешь полезен. В крайнем случае сядешь на весла. — Он немного помолчал, а потом добавил: — А сейчас садись рядом и расскажи мне о своем Севере. Там я еще не был!

Двое суток плыла лодка, держась середины реки. Ее хозяин даже не думал приставать к берегу. Гребцы работали четыре часа утром и четыре часа вечером. Когда солнце садилось и звезды начинали вспыхивать в высоком, быстро темнеющем небе, на носу и корме лодки зажигались большие масляные лампы, и всю ночь кто-то из гребцов дежурил с большим рулевым веслом в руках. Для Вотши это было тяжелое путешествие, тяжелое потому, что он все время находился на глазах, так что даже естественные надобности приходилось справлять под пристальными взглядами. Он так и не узнал, из какой стаи были родом Ханык, хозяин лодки, и его помощник Юзеф — тот самый старикашка, что командовал гребцами. Днем Вотша занимал Ханыка рассказами, благо их у него было множество, а хозяин лодки донимал его наставлениями. С гребцами Вотша не сошелся — это были забитые, молчаливые изверги, знавшие только свое наречие и общавшиеся между собой на странной немногословной смеси трех южных языков: сайгов, ирбисов и багиаров. Последнее наречие Вотша не знал, но быстро определил значение употребляемых гребцами слов незнакомого языка. И только один из них — высокий и очень худой, сидевший на скамейке у самого помоста, изредка поглядывал на Вотшу, и на его губах порой проступала слабая, горьковатая улыбка.

Однажды вечером, когда гребцы закончили работу и уселись за вечерней трапезой, он подслушал интересный разговор, заставивший его задуматься.

Тот самый, высокий и худой гребец, обративший на себя внимание Вотши и бывший среди прочих кем-то вроде старосты, положив на размоченный в воде сухарь кусок вяленого мяса, вздохнул и пробормотал, ни к кому не обращаясь:

— Надоел мне этот Запад… Плывешь, плывешь, гребешь, гребешь…

— Зато каждый день ешь мясо, — возразил ему совсем молодой патлатый парень, говоривший на языке южных сайгов. — Нет, — тут же поправился он, — дома я тоже частенько мясо ел, особенно осенью. В наших степях живности много.

— В ваших степях?.. — усмехнулся высокий. — Да вы в «ваших степях» сами вроде живности — многоликие наедут и щиплют вас, как хотят! От того небось и на Запад сбежал!

— А вас в ваших горах многоликие не щиплют, — обиделся парень. — Тоже, поди, стороной-то не обходят!

— У нас в горах, — с ноткой назидания произнес высокий, — многоликие тоже бывают, особенно ирбисы, только к нам они заходят нечасто — стараются нас не тревожить. У нас иногда даже чужаки скрываются. Набедокурят у себя, — он исподлобья бросил быстрый взгляд в сторону парня, — в степи, и к нам, в горы.

— Это почему же вас ирбисы не трогают? — вступил в разговор третий гребец, рябоватый изверг, тоже, похоже, из сайгов.

— Наши горные айлы прибыль большую приносят — камни драгоценные мы в горах ищем, металлы. А камешек найти, да еще и обработать, и труд великий и талант нужен. Да и кузнецы у нас — в другом месте поискать! Так что обижать нас ирбисам нет резона, им для их озорства и в предгорье, и в степи раздолье!

— Еще скажи, что ваши бабы полуизвергов не рожают! — криво усмехнулся гребец с физиономией, перепаханной тремя параллельными рваными шрамами, идущими от левого виска через губы к правой скуле.

— Бывает… — неохотно согласился высокий. — Но животы бабам после… этого дела не вспарывают. — Он снова бросил быстрый взгляд исподлобья в сторону молодого парня. — Не то что у вас в степи!

— Вспарывают!.. — странным, ставшим вдруг невыносимо высоким голосом воскликнул парень. — А что сделаешь-то?!

— Вот и я говорю, что сделаешь… — кивнул высокий и откусил от своего куска, давая понять, что разговор окончен.

Но, видимо, он растревожил остальных гребцов. Один из молчавших до сих пор мужчин вдруг спросил:

— Так что ж ты из своего айла ушел, ежели там так хорошо живется?!

Высокий перестал жевать, поднял на спрашивающего глаза и целую минуту молча смотрел в его лицо. Затем, с усилием проглотив полупрожеванный кусок, ответил:

— Значит, надо было, вот и ушел… — И, еще помолчав, добавил: — Кровь на мне…

— А-а-а… — понимающе протянул тот, который спрашивал, и после этого разговор как-то сам собой угас.

А Вотша задумался. Может быть, горы и есть то место, где он сможет укрыться?.. Если из степи бегут в горы, то почему бы и ему не податься туда?!

Эта мысль засела в его голове, но, чтобы обдумать ее как следует, Вотше не хватало информации.

На четвертые сутки, ближе к вечеру, впереди, прямо посреди реки, вдруг показался довольно большой лесистый остров. Лодка взяла ближе к левому берегу, и Вотша решил, что она будет огибать это неожиданное препятствие. Однако лодка пошла почти впритирку с островом, а когда он остался за кормой, раздался странный гортанный вопль старика, помощника хозяина лодки. Весла, до этого почему-то поднятые, дружно опустились в воду, а сам хозяин лодки навалился на рулевое весло, и лодка, круто развернувшись, пошла против течения, прямо в открывшуюся среди прибрежных зарослей острова бухточку. Спустя десять минут нос лодки с разгону въехал на мелкий песок пляжа, весла легли вдоль бортов, и гребцы, не дожидаясь разрешения, попрыгали за борт в невысокую воду бухты. Скоро на узком пляже запылал костер, а в подвешенном над огнем котле закипела вода — впервые за все время путешествия команда готовила себе горячий ужин. А когда хозяин лодки выставил маленький кувшинчик вина, ужин превратился в пиршество.

Выпившие и наевшиеся горячего варева гребцы растянулись прямо на песке, под мерцающими в вышине звездами. Хозяин лодки и его помощник ушли спать на корму лодки, а Вотша остался возле догорающего костерка. Он подбрасывал на тлеющие угли небольшие сухие веточки и следил за тем, как из тонкой древесины сначала выдавливался легкий сизый дымок, а затем вдруг прорывался язычок быстрого, голубовато-желтого пламени. Огонек быстро выедал из веточки жизнь, она чернела, превращаясь в уголек, а затем и в пепел…

И вдруг за его спиной раздался негромкий голос худого высокого гребца:

— Интересную ты, парень, историю сочинил для нашего хозяина. И правильно сделал, он любит такие истории.

Гребец говорил на наречии южных ирбисов, но, судя по его словам, понимал и наречие западных вепрей, ведь именно на этом наречии Вотша рассказывал хозяину лодки свою выдумку.

— А что мне оставалось делать? — не оборачиваясь, спросил Вотша на наречии южных ирбисов. — Сказать ему, что меня разыскивают?

Гребец обошел Вотшу, сел напротив него, уставился на огонь и долго молчал. А когда заговорил, очень удивил Вотшу:

— Значит, ты тоже скрываешься? — Голос гребца был глухим и очень тихим, настолько тихим, что Вотше пришлось напрячься, чтобы расслышать его. — Я это понял, хотя… сначала решил, что ты шпионишь за Ханыком. Наш хозяин вполне заслуживает, чтобы за ним послали шпиона.

Тут он бросил поверх рдяных угольев костра быстрый взгляд на Вотшу, и кривая улыбка тронула его губы.

— Смотри, чтобы он не решил, что ты шпион, тогда тебе точно не жить!

Они помолчали, чувствуя, что некие странные, невидимые, но крепкие нити протянулись между ними — нити взаимопонимания и… симпатии. Первым нарушил молчание Вотша:

— Я слышал ваш разговор… о горах. Если у вас в горах можно укрыться даже от многоликих, почему ты ушел оттуда?

— В наших горах можно укрыться от многоликих, — подтвердил гребец после небольшой паузы. — Но в наших горах нельзя укрыться от… соседей.

Он снова замолчал, и Вотша решил, что его собеседник не хочет говорить на эту тему, но тот вдруг продолжил:

— У меня была младшая сестра — красивая, работящая девушка. Она родилась, когда мне было уже пятнадцать лет, и ее рождение убило нашу мать. Отец почти не покидал горы, так что матерью для сестренки стал я. Но через два года мне тоже пришлось отправиться в горы — за безопасность надо платить, так же как за еду и одежду, поэтому я был вынужден заняться промыслом. Мой друг, выучившийся на кузнеца, предлагал мне работать в кузне, но я хотел… — он вдруг невесело усмехнулся, — большой добычи. Я хотел, чтобы моя сестра ни в чем не нуждалась. Мне быстро удалось стать одним из лучших искателей камней, но… дома я бывал очень редко. Через двенадцать лет, когда я по обыкновению бродил в горах, отец отдал дочь в жены самому богатому человеку в нашем айле. Нет, он не искал камни, не работал в поле или кузнице… Он был обменщиком — объезжал окрестные айлы, выменивал камни и украшения на еду, одежду, соль… — снова в рассказе наступила пауза, а затем гребец выдохнул: — Через полгода сестра… умерла.

Изверг наклонился, подобрал с песка тонкую веточку и бросил ее на угли. Пару минут он наблюдал за тем, как веточка сначала затлела, как потом ее охватило пламя, а когда веточка превратилась в уголек, проговорил:

— Ее убил муж… Убил за какую-то мелкую провинность… Убил, хотя она ждала ребенка!..

И снова над багряными углями повисло молчание, но Вотша не смог долго выносить его. Тихим, хрипловатым от возбуждения голосом он спросил:

— И что ты сделал?

— А что я мог сделать? — пожал плечами гребец. — По нашим законам и обычаям муж волен распоряжаться жизнью жены. — Он опустил голову и совершенно другим, словно бы подсевшим голосом проговорил: — Я убил этого… обменщика!

— Ясно, — выдохнул Вотша.

И действительно ему все было ясно!

А гребец вдруг снова заговорил, и голос его звучал с каким-то непонятным облегчением, словно ему удалось сбросить со своих плеч ношу, которая гнобила его, прижимала к земле:

— Родных у меня не осталось — отец умер почти сразу же после смерти моей сестры, так что я ушел из родного айла без тяжести в сердце. Тяжесть появилась позже, когда я побродил по Миру, посмотрел на жизнь в других краях, в других стаях. Нет, в моем родном айле жизнь не легче и не сытней, чем в других местах, за корку хлеба также приходится работать от зари до зари, а за совесть везде платят только те, кто эту совесть имеет, но чужая земля тянет из тебя силы, а родная прибавляет их!

Он снова перебросил через уже темнеющие угли быстрый взгляд и тихо проговорил:

— Возвращайся на родину… Если можешь.

Вотша покачал головой:

— Нет, не могу.

Гребец не стал спрашивать его почему, но Вотша сам объяснил:

— Твой враг был мелким обменщиком, и вряд ли кто-нибудь сумеет найти тебя здесь, на Западе. И ты хотя бы знаешь, за что тебя преследуют, а я не знаю даже этого. Меня обвинили в краже, но у меня на родине все знают, что никакой кражи не было, что вещь, которую я якобы украл, на самом деле завоевана мной в честном поединке. И если тебя в родном… айле ждет месть соседей, то меня ожидает подземелье замка, вечное заточение! Я думал, что здесь, на Западе, укроюсь от преследования, которого не заслужил, но не тут-то было, оказалось, что руки нашего князя дотягиваются и сюда! А знаешь, кто главный мой преследователь?

Раскосые глаза гребца внимательно смотрели в лицо Вотше.

— Трижды посвященный служитель Мира, член Совета посвященных! — с отчаянием в голосе закончил Вотша.

После этих слов над затухающим костром долго висела тишина. А когда угли прогорели окончательно и лиц извергов не стало видно, тихо прошелестел голос гребца:

— Да, Бамбарак… Я бы не поменялся с тобой местами.

Он еще чуть-чуть помолчал, словно решаясь на что-то, а затем все так же тихо сказал:

— Если ты можешь отказаться от Запада, от его многолюдства и роскошества, иди в наши горы, в горы снежных барсов… ирбисов. Там тебя не найдет и трижды посвященный…

— А где мне искать ваши горы? — без особой надежды прошептал Вотша.

— От Керы по Срединному морю доберешься до Садзы, — так же шепотом ответил гребец. — От Садзы до Апаты, что на берегу Ярого моря стоит, тоже кораблем добраться можно. А от Апаты… От Апаты я сам провел бы тебя тропами, но… От Апаты пройдешь до Улабской долины с караваном, там часто караваны ходят, из Улабской долины через Гвардский перевал до айла Четам дорогу тебе подскажут. А от айла Четам до моего родного айла Уругум будет рукой подать. В Уругуме найдешь кузнеца Вагата и скажешь, что тебя прислал… Айтар, то есть я. Он тебя возьмет к себе подручным.

Айтар замолчал, и после недолгой паузы до его ушей донесся шепот Вотши:

— Спасибо, Айтар.

— Здесь меня зовут Вернар, — быстро прошептал гребец. — Запомни — Вернар.

— Спасибо… Вернар! — отозвался Вотша.

Еще несколько минут они посидели молча, а потом Айтар молча поднялся и ушел в темноту, к своим спящим товарищам.

Утром, когда Вотша проснулся, над рекой висел белый непроглядный туман. Спал он одетым, но одежда на нем отсырела, и теперь Вотшу слегка познабливало. Он поднялся с песка и огляделся. Вокруг никого не было, только черное, глянцево поблескивающее пятно на влажном песке указывало, что вечером здесь горел костер. Вотша подошел к обрезу воды и разглядел на песке место, где нос лодки врезался в песок, но самой лодки не было, как не было и людей, ночевавших на берегу. Он понял, что его просто-напросто бросили здесь, но все-таки прошел по всему пляжу. Никого не было. Поднявшись повыше, Вотша уселся под первым попавшимся кустом и, чуть подрагивая от утренней прохлады, стал дожидаться восхода солнца.

Вотша не гадал, почему Ханык оставил его на берегу пустынного острова, может быть, он действительно решил, что так неожиданно появившийся в его лодке молодой изверг — на самом деле шпион, выслеживающий нечистого на руку обменщика по заданию кого-то из князей, может быть, Вотша просто ему надоел. Важно было, что его не прирезали сонного и не бросили в реку связанного — он ведь сказал, что плохо плавает. Ханык вывез его из Рожона и… оставил ему жизнь, за это можно было поблагодарить обменщика…

Спустя минут тридцать туман начал подниматься выше и понемногу рассеиваться, а вскоре и солнце взошло над просыпающимся миром. Вотша поднялся на ноги и снова спустился к обрезу воды. С этого места, с нижней оконечности острова, открывался вид на всю реку. Левый, низкий берег был довольно далеко, зеленая кайма кустов и ракитника, окаймлявшая его, была едва заметна, а правый, обрывающийся к реке многометровой осыпью, был гораздо ближе, но казался неприступным. Вотша немного постоял на берегу, затем стянул одежду, тщательно ее сложил, связал поясным шнуром, укрепил получившийся узелок на голове и вошел в реку.

Плыл он долго. Река была спокойной, и вода, по сравнению с утренним воздухом, казалась теплой. Левый, низкий берег тянулся и тянулся мимо текучей воды, но приближался медленно — Вотша не хотел бороться с течением, а, отдавшись на его волю, просто понемногу подгребал к берегу, к бесконечной, непрерывной зеленой ленте, разделяющей серо-голубую воду и бледно-голубое утреннее небо. Наконец далеко впереди он увидел разрыв в прибрежной зелени и заработал руками энергичнее, направляясь к этому разрыву. Вскоре он выбрался на небольшой песчаный пляж и улегся на уже начавшем согреваться песке.

Над пляжем стояла тишина, вокруг не было не только человеческого жилья, но даже дороги, даже простенькой, слабо наезженной колеи. Казалось, окружающий мир еще не знал Разума, не ведал об его всесокрушающей мощи, его всепоглощающей алчности, его всеуничтожающей жестокости! Это было то самое место, которое так требовалось Вотше, чтобы наконец спокойно обдумать дальнейший путь.

В общем-то, он уже принял решение уходить в горы, спрятаться от своих преследователей, от всего Мира в малолюдстве, среди неприступных скал, в бездонных пропастях! Но… До гор… до гор, достаточно безлюдных, надо было еще добраться!