Проект «Вайнах» Стрельцов Иван

— Все достаточно просто, — тон „председателя“ оставался таким же безмятежным. — Через неделю вы вернетесь в родной полк, еще через три дня вам будет поручено перегнать самолет для профилактики и ремонта в Одессу на авиаремонтный завод. На маршруте Крым — Одесса над морем имитируете аварию, ныряете под радары, этому не мне вас учить, и уходите в Турцию. Полетную карту получите непосредственно перед вылетом…

— А как же моя семья? — Иваненко сидел, буквально раздавленный услышанным. С ним говорил не сумасшедший, не авантюрист, решивший продать угнанный боевой самолет. Человек, говоривший с ним, в полном объеме владел информацией.

— Если вы дадите согласие, завтра же будут оформлены документы на выезд. Официально они поедут в Германию, но на самом деле их поместят в швейцарскую клинику. На счет вашей жены мы положим полмиллиона долларов, этих денег хватит и на операцию, и на спокойную, безбедную жизнь, скажем, в социалистической Кубе.

— Капитан задумчиво посмотрел на „председателя“:

— Когда я должен дать ответ?

— Сейчас, в случае отказа нам надо подобрать другого кандидата. Так что ответ должен быть сейчас.

Перед Юрием предстали глаза болеющего Алешки. Безрезультатные скитания по многочисленным инстанциям, унижения, вид безнадежно больного сына — все это оставило в сознании только одну мысль — как помочь своему ребенку, умирающему на глазах. Он устал от собственной беспомощности, и вот, кажется, ответ на его вопрос…

— Я согласен.

— Все в порядке? — дымя сигаретой, спросил вихрастого паренька Сергей Луницкий.

— Полный ажур, шеф. Все десять ящиков загрузили в багажный вагон. Аккуратненько сложили штабелем.

— Вот и ладушки. — Луницкий отшвырнул окурок и сунул руки в карманы плаща. — Пошли, скоро подадут состав на посадку.

Двое мужчин покинули техническую территорию вокзала и не спеша двинулись в сторону перрона, где среди живой массы отъезжающих небольшим островком выглядела группа крепко сложенных парней.

Луницкий прошел, даже не взглянув на них, будто мимо пустого места. Парни отреагировали аналогично, хотя друг друга знали хорошо. Сергей был их руководителем, шефом, и не только их — в общей массе людей затерялось несколько групп, еще две добирались к назначенному месту самостоятельно. Все они были одной боевой единицей, отрядом вышколенных профессионалов. Хотя большинство в армии не служило.

Наконец подали состав, толпа загудела, как растревоженный улей. К вагонам хлынули отъезжающие, гремя тележками с поклажей, чемоданами и большими цветными кульками.

Когда основная масса пассажиров забилась в утробу грязно-зеленых вагонов, Луницкий вытащил из кармана продолговатый листок железнодорожного билета и не спеша подошел к молодой проводнице.

— Третье купе, — произнесла девушка и почему-то зарделась.

В купе было пусто, прохладно и пахло влажным постельным бельем. Сняв плащ и повесив его на крючок вешалки, Сергей опустился на нижнюю полку. Вслед за ним ввалился вихрастый парень.

— Поедем как короли, шеф? — восторженно произнес вихрастый.

— Нишкни, Щегол, сядь и не отсвечивай, — буркнул Луницкий. Его раздражал верный Санчо Панса, но при всей своей безалаберности Щегол был исполнительным и пунктуальным. Вот и сейчас, услышав его грозный рык, ординарец сел на противоположную полку и молча стал созерцать своего начальника.

— Провожающих просим покинуть вагон, — голос проводницы пронесся по коридору. — Граждане пассажиры, приготовьте билеты и деньги за постель.

Наконец поезд дернулся и медленно поплыл, постепенно набирая скорость. За окном замелькали городские постройки, деревья, бетонные опоры линий электропередачи. Постепенно движение по вагону прекратилось, пассажиры расселись по своим местам в ожидании обхода проводницы.

Через несколько минут в купе ввалилась необъятная тетка в синей униформе, с билетной сумкой из потертого дерматина, похожей на детскую кассу для азбуки. Забрав билеты и деньги, женщина, тяжело переваливаясь с боку на бок, выбралась в коридор.

Щегол что-то сострил, но Сергей его не слышал. За окном быстро смеркалось, силуэты деревьев исчезали, растворяясь в темноте. В черном экране окна теперь отражалось купе с пассажирами. Увидев свое лицо, Луницкий непроизвольно коснулся глубокого шрама над левым виском. Память о трех днях, проведенных в СИЗО…

Военная карьера началась для выпускника Ленинградского общевойскового командного училища Сергея Луницкого блестяще. Как отличник, он получил распределение в группу войск, дислоцированных на территории ГДР. Службу любил беззаветно, она ему заменяла дом и семью, друзей и личную жизнь. Сутки напролет он пропадал в казарме, на плацу, на стрельбище. Начальство это видело и ценило. В двадцать пять Сергей был уже капитаном, начальником штаба батальона, подумывал о поступлении в академию. Но все рухнуло в одночасье. Войска стали выводить из Восточной Европы, бросая их на бескрайних просторах тогда еще Советского Союза.

Палаточный городок в промозглой (зимой) казахской степи не лучшее место для службы, особенно когда настроение личного состава близко к анархии. И главное, всему командному составу было на это плевать. Год Луницкий боролся за возрождение батальона как боевой единицы, потом устал, написал рапорт об увольнении и уехал на родину. Но без службы он не представлял себе жизни. В ОМОН его взяли с руками и ногами. Чтобы доказать свой профессионализм, Сергей еще более рьяно, чем в армии, взялся за подготовку личного состава. Через год стал заместителем командира батальона, в ближайшем будущем ожидал присвоения звания майора. Но друзей завести так и не смог, большинство офицеров считали его „тупорылым солдафоном“ и карьеристом…

Сергей поморщился, вспомнив бывших коллег. В ОМОНе он так и не стал своим, за что и поплатился…

Июль — самый жаркий месяц года, лучшее время для отпуска, но служба есть служба, кому-то ведь надо охранять мирный быт трудового народа. Капитан Луницкий колесил по городу во главе патрульной группы. День как день, обычная рутинная работа, даже вызов в ресторан „Южная Паль¬мира“, где разгорелась драка среди посетителей, не произвел на капитана впечатления.

Когда омоновский „УАЗ“ въехал на набережную, драка была в самом разгаре. Со звоном разлетались огромные витринные стекла, с треском ломалась мебель, и все это проходило под аккомпанемент женского визга. Несколько патрульных милиционеров пытались навести порядок, бросаясь в толпу дерущихся, но через несколько секунд озверевшая толпа вышвыривала их обратно.

Для бойцов ОМОНа это была родная стихия. Они быстро восстановили порядок, выстроив еще недавних непримиримых врагов в цепь подпирать стенку, широко расставив руки и ноги. Самых буйных, предварительно „вырубив“, заковали в наручники. Вроде полная идиллия, если бы не плюгавенький мужичонка в заблеванном костюме. Громко ругаясь и резко жестикулируя, он выкрикивал:

— Свиньи грязные, мусора поганые. Вы еще не знаете, с кем связались, я — вице-мэр, да я вас всех в бараний рог!

Сергей с презрением смотрел на разбушевавшегося чиновника. По информации администратора, именно он был инициатором драки. Когда к ресторану подъехала серая коробка „хмелеуборочника“, подхватил визжащего недомерка за шиворот и зашвырнул в „обезьянник“, полагая, что в медвытрезвителе „заместителю мэра“ мозги прочистят. Но он снова ошибся.

Сдав утром дежурство, капитан Луницкий приехал домой, где его арестовали сотрудники уголовного розыска. Без предъявления обвинения он был доставлен в СИЗО. В тесной вонючей камере капитана встретила толпа разъяренных урок, они уже знали, что за „птичка“ к ним залетела. Силы и мастерства Сергею хватило на минуту, потом на него обрушился град ударов, сознание померкло…

Пришел он в себя на больничной койке в тюремном лазарете, рядом умирал старый уголовный безнадега. Старик, высушенный раком, похожий на живой скелет, отнесся к милиционеру с сочувствием и, выслушав его историю, шамкая беззубым ртом, произнес:

— Дурачок, начитался газет, решил, что теперь мир изменился. Изменилась только вывеска, а все осталось, как и было раньше, если не стало хуже. Те, кто раньше сидел по тюрьмам, вырвались на свободу, нахапали денег кто сколько смог. Только деньги дают тебе что хочешь, свободу или власть.

Слушая старого урку, Сергей стонал от боли и бессилия. Он не хотел верить, что это произошло именно с ним.

Через месяц старый урка умер в страшных муках, а выздоровевшего Луницкого выписали из тюремной больницы. Выпустили на свободу с одновременным увольнением из органов с „волчьим билетом“.

Потеряв несколько зубов, заработав сотрясение мозга и пару сломанных ребер, Сергей не утратил веры в справедливость. Бросив все, он поехал в Москву искать правду.

Но в Москве было не до него, огромный город разделился на два политических лагеря: „Президент“ и „Верховный Совет“. Помыкавшись по инстанциям, экс-милиционер плюнул на все и примкнул к защитникам Белого дома…

Сергей снова поморщился, от воспоминаний разболелась рана под сердцем, память о тех знаменательных событиях. Он и сейчас, закрыв глаза, видел зеленые фигурки бегущих десантников, слышал грохот танковых пушек, взрывы и трескотню автоматов, стоны и крики раненых, мат живых и лужи крови, кровь была повсюду. Пуля снайпера достала Сергея, когда штурмующие парашютисты ворвались в фойе, потом только отрывками вспыхивали воспоминания: чернота подземных коммуникаций, кто-то, громко сопя, тащил его на себе, потом переезд в вонючем чреве „мусоровоза“. Больше ничего вспомнить он не мог. После операции в глухой деревенской больнице, где старик врач, дыша перегаром и орудуя скальпелем, как мясник разделочным ножом, извлек пулю, еще полтора месяца ушло на лечение. А когда здоровье пошло на поправку, в палату вошел Имрам Магамедов. Сергей вспомнил его, за несколько дней до штурма они пили водку в охранении на баррикадах и лежали рядом в фойе, отбивая атаки десантников. Его, раненного, тащил на себе толстяк Имрам.

Разговор в палате не был беседой двух бойцов, это был деловой разговор. Имрам рассказал, что Сергея, как и всех остальных защитников Белого дома, объявили в федеральный розыск. Магамедов тут же предложил выход из создавшегося положения — пойти инструктором боевой подготовки в некую коммерческую структуру. Выбирать не приходилось, Луницкий согласился.

Учебный центр был устроен в глухой деревне, где уже лет десять как вымерли последние старики, а молодежь покинула ее еще раньше.

Здесь, не опасаясь посторонних, можно было отрабатывать все приемы боевой подготовки, от городского альпинизма (на развалинах церкви) до стрельб из любого вида оружия. Глухие края.

Команда досталась бывшему офицеру разношерстная, полсотни молодых парней, некоторые прошли школу армии, другие постигали тюремные университеты, но основная масса не была отмечена ни тем, ни другим, выпускники спортивных клубов.

Все дни напролет были заполнены интенсивными тренировками. Сергей учил своих новых подчиненных тому, чему сам научился в армии и ОМОНе. В редкие часы передышки, анализируя свою жизнь, особенно в последние годы, он все больше склонялся к мысли: „Прав был старый урка“. Действительно, его уже не волновали такие понятия, как Родина, долг, честь офицера (остатки ее он сжег вместе с патрона¬ми, когда ловил на мушку силуэт соотечественника), теперь оставались лишь деньги. Только большие деньги могли дать настоящую свободу.

Время от времени в лагере появлялся Имрам Магамедов, устраивал нечто вроде проверки. Уезжая, он забирал с собой одного-двух бойцов. Те возвращались через неделю угрюмые, с пугливо бегающими глазами. Экс-капитан понимал, что они прошли „испытание кровью“, скорее всего, принимали участие в какой-нибудь криминальной операции. Но Сергея это не волновало.

Когда началась война в Чечне, Луницкий ожидал, что их отправят воевать под зеленым знаменем ислама, но никто их не трогал. Несколько дней назад в лагере снова появился Имрам, он был весел как никогда. Еще раз понаблюдав за действиями бойцов, остался доволен. Вечером, сидя в комнате инструктора, Магамедов спросил:

— Сергей, как ты смотришь на возможность заработать пятьдесят миллионов „зелеными“?

— На всех? — уточнил Луницкий, чувствуя, как у него перехватывает дыхание.

— Нет, каждому по участию, — последовал ответ. — Твоя доля составляет пятьдесят миллионов. Впечатляет?

— Да нет такого преступления, какого бы я не совершил за такие деньги, — Луницкий перефразировал цитату из творения основоположника научного коммунизма…

Станция Кузино — небольшой железнодорожный узел на Восточно-Сибирской дороге. Вокруг станции раскинулся небольшой поселок, где в основном жили железнодорожники. Пассажирский поезд стоял здесь две минуты.

Ранним утром, вдыхая прохладный воздух, Сергей Луницкий медленно шел к голове поезда. Остановившись неподалеку от багажного вагона, он наблюдал, как идет выгрузка длинных деревянных ящиков, обитых металлической лентой.

Ящики сложили на перроне, двери вагона с грохотом закрылись, тепловоз громко просигналил, и состав тронулся.

Закурив, Сергей круто повернулся и не спеша направился к убогому покосившемуся зданию станции, внутри которого уже собралось два десятка боевиков. К обеду должны были собраться остальные.

— Товарищ подполковник, товарищ подполковник! Голос ординарца прозвучал откуда-то издалека, как из глубокого колодца. Наконец Волин разомкнул веки и, рывком поднявшись, сел на край жесткой солдатской кровати. Не в силах сфокусировать взгляд на ординарце, хрипло спросил:

— Чего тебе?

— Вас срочно вызывают в штаб.

— Сейчас иду, — буркнул подполковник, проведя рукой по лицу. В блиндаже было темно и душно, дрожащий свет коптилки рисовал на бетонных перекрытиях потолка причудливые картинки теней.

Встав с постели, Волин набросил на плечи камуфлированный бушлат. У дверей он остановился, зачерпнул из ведра с питьевой водой кружку и, плеснув в лицо, прогнал остатки сна.

В просторном помещении командно-штабного бункера собралось почти все руководство батальона. Над картой склонился начальник штаба Олег Козинец, двухметровый верзила, недавно переведенный в спецназ морской пехоты из ВДВ. Рядом с ним, облокотившись на стол, стоял здоровяк со скуластым лицом — майор Тарасов, зам по воспитательной части. Начальник разведки капитан Ким на фоне двух гигантов казался подростком. Евгений Ким, как и комбат, был Героем России. Они оба три года назад выполняли в составе диверсионной группы особое задание, с которого вернулись лишь несколько человек. С тех пор оба офицера больше не разлучались, даже на новую войну поехали вместе.

— Что случилось? — с порога спросил Волин.

— Час семь минут тому назад сенсорные датчики на дальних подступах засекли движение. Еще через сорок минут пост радиолокационной разведки подтвердил движение небольшой группы по охранному периметру базы, — доложил Козинец.

— Может, разведчики выходят? — задумчиво произнес комбат, глядя на карту.

— Может, разведчики, — согласился Ким. — Только чеченские, это десять минут назад доложил пост визуального наблюдения. Двадцать человек с легким стрелковым оружием.

— Странно, чего это они прутся сюда? Было бы удобнее занять высоту вот здесь, — палец подполковника уперся в карту с обозначением высоты. — Тогда можно было бы попытаться накрыть нас из тяжелого вооружения.

— У них нет тяжелого вооружения, — вставил замполит Тарасов.

— Вот это и странно. — Волин провел ногтем по карте, маршрут диверсионной группы пересекал стратегическое шоссе, и дальше ее путь лежал к границе Дагестана.

— Женя, поднимай „пожарников“, — обратился комбат к Киму. Тот бросился к выходу.

„Пожарниками“ в батальоне называлась дежурная разведгруппа. Днем они спали, потому как днем и без них было кому оборонять расположение батальона. Ночью они тоже дремали, но в полном боевом снаряжении, готовые к любому „пожарному“ случаю. В эту группу входили контрактники, самые опытные и натасканные бойцы.

— Игорь Саныч, зачем вам „пожарники“? — не удержался от вопроса начштаба.

— Если они и дальше будут так двигаться, то через полчаса перейдут трассу и вот здесь спустятся в овражек. Хорошее место для засады, — ответил подполковник, застегивая на себе бушлат и надевая ремень с подсумками.

— Надеюсь, вы, Игорь Александрович, не собираетесь возглавить засаду? — проявил заботу о вышестоящем начальстве зам по воспитательной части.

— менно это и собираюсь сделать. — Волин достал из пирамиды „АКМ“ со сложенным прикладом, вставил магазин и залихватски передернул затвор.

— Группа идет налегке, возможно, это отвлекающий маневр. А основные силы где-то с другой стороны выходят, — попытался образумить комбата начштаба.

— Вот и хорошо, Олег Андреевич, вы возглавите возможное отражение основных сил, я же немного растрясу жирок, а то скоро буду похож на хомяка. — Повесив автомат на плечо, подполковник вышел из бункера.

Перед штабом выстроился дежурный взвод во главе с командиром, лейтенантом Орловым, и начальником разведки.

— Значит, так, действуем тремя группами, — без предисловия начал объяснять боевую задачу Волин. — Я с отделением Франчука закрываю выход из оврага, ты, Женя, с пулеметчиками закрываешь им дорогу назад, Орлов со снайперами прикрывает оба направления. Мы начинаем, остальные вступают в „игру“ по мере необходимости. Вопросы есть? Нет? Все, бегом марш.

Для Игоря Волина личное участие в боевой операции было важнее, чем кропотливая многочасовая работа над картами и планами в подготовке операций. Долгие годы боевой подготовки сделали его „Терминатором“, безотказной машиной для войны, таким он оставался и теперь, командуя батальоном…

Шурша под ногами, осыпался гравий, за спиной Волина бесшумно двигалось отделение старшины Александра Франчука — семеро бойцов, вооруженных автоматами с подствольными гранатометами.

— Рассеяться и затаиться, — негромко скомандовал подполковник, когда группа спустилась на дно оврага. Сам двинулся вперед.

Увидев небольшой выступ, Волин опустился перед ним на колено. Ощупав складки горной породы, нашел небольшую трещину. Расстегнув подсумок, извлек две осколочные гранаты „Ф-1“. Конечно, для такой засады лучше бы подошли мины направленного действия, но время поджимало.

Уложив „лимонки“ так, чтобы основная мощь взрывной волны была устремлена навстречу чеченцам, а остаток поглотила скала, Игорь установил растяжку и бесшумно отполз на безопасное расстояние, взяв на прицел автомата проход.

Время тянулось бесконечно долго, в душе шевельнулась предательская мыслишка: „А не прошли ли чехи мимо?“. Но эту мысль Волин отмел: если б разведчики обошли овраг, они обязательно наткнулись бы на заслон Кима или снайперов Орлова. Тогда были бы слышны звуки боя, а так лишь гнетущая тишина. Чтоб как-то себя отвлечь, Игорь представил себе, что происходит в расположении батальона. Конечно же, начштаба Козинец поднял личный состав. Мужик он неглупый, батальон поднял без шума. Волин как наяву видел бойцов в полной боевой экипировке, бегущих по ходам сообщений, лишь тяжело звенит железо, соприкасаясь друг с другом. Пулеметчики занимают места согласно боевому расписанию, танкисты бесшумно закрывают крышки люков, артиллеристы открывают замки орудий. Все, батальон готов к бою.

Над обрывом промелькнула неясная тень, вдалеке зашуршал гравий. „Идут“, — догадался Игорь, вжимая приклад автомата в плечо, указательный палец лег на спусковой крючок.

Диверсанты оказались настоящими профессионалами, двигались почти бесшумно, лишь мелькали тени на участках, освещенных месяцем. Как ни ждал Волин взрыва растяжки, он прогремел неожиданно. Не очень громкий на открытой местности, в сдавленном пространстве оврага взрыв больно шибанул по ушам. И тут же раздался вой раненого, он послужил бойцам Франчука командой к действию. „Пожарники“, дугой рассеявшиеся на выступах оврага, одновременно ухнули из подствольников. Хлопки реактивных гранат прозвучали, как лопанье воздушных шаров, вой тут же оборвался.

Несколько минут Волин ждал ответных действий чеченцев, но со стороны противника не было слышно даже стонов.

— Франчук, ракету, — крикнул подполковник, рискуя навлечь на себя огонь какого-нибудь недобитка.

С шипением в небо устремилась осветительная ракета, и тут же дно оврага залило ядовитым белым светом. Несколько секунд горела ракета, затем погасла, но этого хватило, чтобы разглядеть обезображенные трупы, разбросанные среди осколков скальных пород, и никаких признаков жизни.

Держа автомат на изготовку, Волин выбрался из укрытия, и тут началось…

Чернота оврага ожила яркими вспышками автоматного огня, на какую-то долю секунды Игорь опередил неминуемую смерть, рухнув на спину, не чувствуя боли от врезавшихся в спину острых осколков камней и только слыша визг пролетевших над головой пуль. Закусив до боли нижнюю губу, подполковник перевернулся на грудь, вскинув свой „АКМ“, дал прицельную очередь и тут же скользнул за ближайший валун. „Пожарники“ умело прикрывали командира, рассредоточившись по пологим стенам оврага, открыли шквальный ответный огонь. Бой был ожесточенный, но скоротечный, все закончилось, едва пулеметная группа Кима нанесла удар в тыл боевикам. Кинжальный огонь четырех „ПКМ“ буквально разметал оставшихся в живых джигитов. Минуту-полторы над оврагом висела мертвая тишина, потом появился первый разведчик, это был капитан Ким. Перезарядив автомат, Игорь Волин снова выбрался из своего укрытия и, держа оружие на изготовку, двинулся навстречу начальнику батальонной разведки.

На месте взрыва „лимонок“ стоял кислый запах сгоревшей взрывчатки и человеческих внутренностей.

За спиной подполковника пристроился Николай Наумов, сержант-контрактник, в прошлом „афганец“ из состава спецназа „сороковой“. Длинный худой мужик, потратив десять лет на попытку устроиться в гражданской жизни, в конце концов на все наплевал и вернулся в армию, „на контракт“, сменив голубой берет десантника на черный морпеха. В бригаде Наумов был со дня ее создания, а когда формировался сводный батальон, Николай стал одним из первых добровольцев. Сейчас, стоя за спиной комбата, он держал под прицелом автомата тот участок, который был плохо виден Волину.

Медленно ступая, бойцы приблизились к трупам, кто-то из „пожарников“ ткнул ногой убитого чеченца, изрешеченного пулями. Труп перевернулся на бок, как тряпичная кукла.

Переступив через нескольких убитых, замерших в тех позах, в каких их застала смерть, Волин неожиданно остановился над телом, дергающимся в предсмертных судорогах. Развернув его к себе, подполковник приказал:

— Наум, подсвети.

„Пожарник“ достал из кармана бушлата небольшой Г-образный американский армейский фонарь и, щелчком включив его, направил луч на раненого. На груди умирающего разрасталось кровавое пятно, Волин рванул натовский камуфляж, в который тот был одет. По волосатой груди растекалась густая алая кровь, пульсируя из рваной раны.

— Посвети ближе.

Луч фонаря сфокусировался над раной, где виднелась четкая татуировка: на фоне полумесяца матерый волк держал в зубах ягненка.

— Добей, — произнес Волин и небрежно сплюнул себе под ноги.

Убрав правую руку с рукоятки автомата, Наумов достал из голенища десантного ботинка остро отточенный самодельный нож-заточку…

Двадцать изуродованных трупов, раздетых по пояс, лежали в палатке на территории батальона „Камышовый кот“. У каждого из двадцати на левой стороне груди татуировка: волк, зажавший в пасти ягненка. У некоторых была еще надпись на русском языке „Смерть неверным“. „Волчья сотня“ — особая гвардия президента и личные враги морских пехотинцев. „Волки“ отличались чрезмерной жестокостью, именно они во время боев в Грозном отрезали пленным головы, потом забрасывая их привязанными к реактивным гранатам в расположение федеральных войск. Особо издевались „волки“ над попавшими в плен контрактниками, те умирали не сразу, только после мучительных пыток. Когда война перешла в стадию „партизанской“, „Волчья сотня“ совершала самые дерзкие налеты и устраивала засады, обстреливая воинские колонны и эвакуационные госпитали. Попав в плен, „волки“, как правило, жили недолго, пуля в затылок лучшее, что могло им перепасть.

— Какие есть мысли по этому поводу? — спросил Волин, прохаживаясь перед рядом трупов. С другой стороны стояло руководство батальона.

— Группа шла особняком, — задумчиво произнес начштаба. — Наши дозоры не засекли другие группы, значит, это был не отвлекающий маневр. У каждого „духа“ только личное оружие — автоматы, пистолеты, ножи. Тяжелого вооружения нет, значит, не диверсия. Тогда получается, группа просачивалась сквозь наши боевые порядки. Интересно, зачем?

— Как зачем? — усмехнулся замполит, он единственный оставался одетым в бронежилет, каску, с автоматом на плече. — Не дают покоя лавры захватчиков Буденновска и Кизляра.

— Морды у всех бритые, — неожиданно проговорил Ким. — Те, в Буденновске и Кизляре, не сильно следили за своей внешностью. По-моему, здесь задумывается что-то более масштабное…

— Ладно, не будем гадать на кофейной гуще, — подвел итог Волин. — Срочную шифровку в оперативный отдел ГРУ: „При попытке просочиться сквозь боевые порядки наших войск была уничтожена группа из двадцати бойцов Волчьей сотни. Есть подозрения о диверсионной акции в стратегическом тылу. Установите, не было ли на других участках подобных переходов“.

— Записал, — произнес Козинец, пряча блокнот с записью в карман куртки. — А что делать с трупами?

— Заройте за расположением батальона, — безразличным тоном ответил комбат.

Тяжело отдуваясь, бригадный генерал Мохаммед Абу Алмади покинул здание Министерства обороны Турции. Воз¬раст его давно перевалил за полсотни, и сегодня ему намекнули, что пора подумать об отдыхе.

Грузное тело генерала сотрясалось от ярости, но, пока он шел по бесконечным коридорам министерства, спускался по широким лестницам, покрытым ковровыми дорожками, ярость немного утихла, уступив место трезвому расчету.

В конце концов, тридцать лет, отданные военной службе, не оказались дорогой, усеянной розовыми лепестками, скорее наоборот. Все это время Мохаммед Абу Алмади потратил на войну с курдскими повстанцами, где особых побед добиться так и не смог. Два академических образования, несколько лет стажировки за границей не подняли его на вершину воинской карьеры, оставив на нижней ступени генералитета. Но всякая учеба приносит свои плоды. В середине семидесятых, еще будучи подполковником, Алмади создал историческое общество „Наследники Османов“. Начиналось все просто: собрались поклонники Османской империи, те, кто был недоволен буржуазной революцией, случившейся в начале века, которая уничтожила империю, превратив ее в отсталую страну, придаток к крупным западным державам.

„Наследники Османов“ собрали под своей крышей самых образованных и энергичных людей, военных и интеллигентов. Тех, кто составляет будущее любого государства…

Выйдя из здания министерства обороны, генерал направился к своей машине. Ординарец Мустафа, заметив босса, выскочил из автомобиля и опрометью бросился открывать дверцу.

— Домой, — буркнул Абу Алмади, втискиваясь в „Мерседес“, его грузное тело как будто растеклось на заднем сиденье.

Мустафа завел мотор, машина плавно двинулась в направлении движущегося, ревущего автомобильного потока. „Так или иначе, все равно нужно уходить в отставку“, — с каким-то облегчением решил генерал, снова погружаясь в свои раздумья.

Пожалуй, так и остались бы „Наследники Османов“ историческим обществом, если бы не очередной зигзаг судьбы. Последнее десятилетие уходящего тысячелетия ознаменовалось множеством крупнейших катаклизмов. Мировое сообщество во главе с США разгромило иранскую военную машину, тем самым обезвредив опасного южного соседа Турции. Вскоре рухнул Советский Союз, супердержава, противовес всемогущему „Дяде Сэму“, удачно подточенный демократическими реформами. Вместо него появилось полтора десятка „независимых“ княжеств, которые, закупая в Турции дешевый ширпотреб, платили настоящие деньги, поднимая экономику недавнего врага.

Все это не могло не сказаться на обстановке внутри страны, к наследникам потянулись банкиры, промышленники, политики, увидев перспективу. Через год историческое общество „Наследники Османов“ превратилось в национал-патриотическую партию с одноименным названием. Лозунг, с каким партия шла на выборы в Великое национальное собрание, был прост и понятен каждому — „Возрождение империи“. Именно под этим лозунгом Мохаммед Абу Алмади собирался добиться законодательного большинства, а потом отменить президентское правление и объявить (для начала) конституционную монархию…

Впрочем; бригадный генерал Алмади, будучи плохим тактиком, был отличным стратегом и прекрасно понимал, что разрастание границ будущей империи во многом будет зависеть от северного соседа, который, в отличие от южного, обладал мощнейшим ядерным арсеналом и никому бы не позволил диктовать условия с позиции силы. А потому, где нельзя применить силу, нужно использовать хитрость.

Как только одна из кавказских республик объявила о выходе из состава Российской Федерации, туда сразу же отправились эмиссары „Наследников Османов“, через некоторое время завязалось тесное сотрудничество. В Турции оседали наиболее богатые и влиятельные кавказцы.

„Чечня — нож в брюхе России“, — не раз говорил генерал на секретных совещаниях руководства партии. Теперь наступало время выйти из тени…

…Резиденция бригадного генерала располагалась в самом фешенебельном районе столицы. Огромный трехэтажный особняк с парком вечнозеленых деревьев, большим прудом и искусственным водопадом. Абу Алмади любил роскошь, он купался в ней, не в силах отказать себе (может, поэтому и не стал настоящим военным).

„Мерседес“ замер перед высокими чугунными воротами фигурного литья. Створки черной громады, слегка дрогнув, стали расходиться в стороны.

Возле особняка, как солдаты в почетном карауле, замерли двое слуг в темно-синих форменных френчах. Едва машина остановилась, один из слуг отворил дверцу, оттуда сперва появились ноги в лакированных туфлях, затем грузное тело генерала.

— Уф, — тяжело вздохнул Абу Алмади, потом обратился к слугам: — Камаль, приготовь ванну, Мустафа, срочно вызови Зияда.

— Слушаюсь, азис, — дуэтом ответили слуги и опрометью бросились выполнять распоряжение. Мохаммед Абу Алмади направился вслед за ними, расстегивая на ходу тесный парадный китель.

Дом генерала делился на три части. Лицевая была местом приема гостей, здесь был большой зал с барной стойкой, фонтаном в центре и большой эстрадой для оркестра. Левое крыло занимала женская половина, здесь проживала жена генерала с детьми и прислугой. Правое крыло Абу Алмади отвел для себя, разместив там рабочий кабинет, спальню, тир и тренажерный зал. Все, что могло ему понадобиться, было под рукой.

В спальне генерала ожидал еще один слуга, Муса, смуглолицый юноша с утонченными чертами лица и мягкой бархатной кожей. Только ему было позволено раздевать и одевать хозяина, делать ему массаж и омывать его тело в бане.

Обычно Абу Алмади, раздеваясь, беседовал с Мусой на всякие отвлеченные темы. Но сегодня генерал был не в духе. Раздевшись, он набросил на плечи банный халат и не спеша направился в ванную, бросил на ходу слуге:

— Принеси мне шампанское.

Ванная напоминала огромную пиалу с пузырящейся водой. Из водных процедур Абу Алмади больше всего любил джакузи, когда расслабленное тело массируют шарики воздуха.

Сбросив халат, генерал оголил свое толстое тело с отвисающими складками жира и, подобно моржу, перевалился через край ванны, подняв каскад брызг. Облокотившись на пологую стенку, он широко раскинул руки и ноги, отдавшись щекочущим пузырькам.

Наконец пришел Муса, неся на позолоченном подносе хрустальный бокал с янтарной жидкостью. Алмади нравилось сочетать шампанское и джакузи, создавалась иллюзия, что пузырьки проходят сквозь тело.

Отдав бокал, слуга присел на край ванны и стал массировать безобразно толстую, влажную шею хозяина. Генерал, закрыв глаза, прихлебывал шампанское, кряхтел от этого коктейля удовольствий.

Через час, расслабленный и отдохнувший, вяло передвигая ногами, он вошел в свой кабинет, там его уже ожидал Зияд Хашаба.

— Салам аллейкам, — поднялся со своего кресла гость.

Это был высокий смуглолицый мужчина с хорошо развитой мускулатурой и осанкой, с первого взгляда выдающей в нем кадрового военного. Действительно, до недавнего времени майор Хашаба был командиром батальона рейнджеров, участвовал не в одном десятке боевых операций против курдских партизан. Возможно, его ждала бы великолепная карьера военачальника, но Зияд был рьяным приверженцем возрождения былого величия Турецкой империи. Когда потребовалось бросить военную службу для более высоких целей, майор сделал это без колебаний. Уволившись со службы, он через три дня, как частное лицо, отправился в Чечню. Полгода он там провел как инструктор специальной подготовки, а заодно выяснил военные и политические перспективы мятежной республики. Вернувшись в Турцию, Зияд Хашаба стал помощником генерала Алмад и в вопросах военно-стратегического планирования партии, также отвечал за нелегальные контакты с чеченским руководством.

— Аллейкам асалам, — ответил генерал, разглядывая ладную фигуру Зияда, мужественное лицо с правильными чертами, большие черные как маслины глаза. Подковообразные усы под гнутым орлиным носом делали его похожим на грозного янычара. Картину, пожалуй, портил пижонский белоснежный костюм, хотя он как нельзя лучше оттенял смуглую кожу Зияда.

Пройдя через кабинет, Мохаммед Абу Алмади открыл бар, достал оттуда бутылку дорогого английского виски „Блю Лейбл“ и два больших стакана из прозрачного толстого стекла.

Оба турка были истинными мусульманами, но в то же время не считали алкоголь большим грехом.

Наполнив на четверть бокалы темно-коричневым напитком, генерал протянул один Зияду, другой поднял на уровень лица и негромко произнес:

— Я решил уйти с военной службы и всерьез заняться политикой. Сообщишь комитету, настало время выходить из тени. Пора по-настоящему взяться за политическую борьбу.

— Все сделаю, азис, — слегка склонил голову Зияд, в его поклоне чувствовалась верность и искренность. Подняв голову, экс-майор посмотрел прямо в глаза своего начальника и негромко произнес: — Со мной связались вайнахи, им нужна помощь здесь, в Турции.

— Хорошо, — пригубив виски, произнес Абу Алмади, — помоги нашим братьям. Заодно выясни, что они задумали…

Набравшая силу весна залила буйным цветом всю Европу, превратив ее в сплошной зеленый ковер. Поздняя весна особенно хороша в Венгрии, растительность по берегам некогда голубого Дуная насыщает воздух пьянящими ароматами.

Вдоль каменной набережной, отгороженной от реки чугунным турникетом, среди толп туристов и отдыхающих медленно прогуливались двое мужчин в дорогих костюмах, они были похожи как братья. Обоим за сорок, коренастые, с широкими атлетическими плечами и короткими стрижками. Один из мужчин нес плащ, переброшенный через левую руку, его спутник шел, заложив за спину руки, сцепленные в замок.

Несмотря на внешнее сходство, мужчины не были ни братьями, ни даже земляками. Руслан Курбаев знал Ежефа Сендера со времени службы в составе особого отдела Южной группы войск Советской армии, расквартированной в Венгрии. Тогда союзники по Варшавскому Договору стали получать от „старшего брата“ новую технику, поступали самые современные танки, броневики, артиллерийские системы. Пилоты получили новейший истребитель „МиГ-29“.

Военные разведки НАТО интенсивно искали подходы к этим чудо-самолетам. Объектом их обработки стал командир первой эскадрильи „двадцать девятых“ Ежеф Сендер. Но недавний выпускник академии имени Гагарина летчик-снайпер и член коммунистической партии Венгрии подполковник Сендер, которого в будущем ждала великолепная карьера, не решился пойти на предательство, а доложил по команде. Советская контрразведка приняла вызов, начав сложнейшую игру с соперничающей разведкой, где ключевой фигурой был венгерский летчик. Руководил этой операцией Руслан Курбаев.

После нескольких месяцев оперативных игр КГБ раскрыл в Венгрии разведсеть НАТО и выявил резидента. Руслана забрали на повышение в Москву, а Ежеф остался в Венгрии…

Через четыре года Варшавский Договор перестал существовать, Венгрия настойчиво добивалась вступления в НАТО, готовая предоставить свои военные базы в распоряжение блока.

— Все же удивительно, одного из лучших пилотов выперли из армии, — поправляя плащ, произнес Курбаев.

— Ничего удивительного — бывший коммунист, к тому же имел дело с КГБ, кому такой нужен, — усмехнулся венгр, он говорил на хорошем русском языке с легким акцентом. — Меня уволили одним из первых, начальство очень хотело выслужиться перед новыми хозяевами. Но и сами долго не удержались, тоже подмоченная репутация.

Мужчины остановились возле открытого кафе на набережной, венгр жестом пригласил присесть. Едва они присели за свободный столик, сразу же появился гарсон. Поставив на столик пепельницу и приняв заказ на два кофе по-турецки, удалился.

— И как ты после этого устроился? — спросил Курбаев, закуривая.

— Устроился нормально, работаю в одной чартерной компании вторым пилотом. Капитала эта работа не даст нажить, но можно неплохо существовать.

Появившийся гарсон поставил перед ними белые фарфоровые чашки с темным ароматным напитком и молча удалился.

— Значит, все равно летаешь? — спросил Руслан, стряхивая пепел с сигареты.

— Какое там летаешь, — пожал плечами венгр. — Воздушные перевозки. Взлет, посадка и опять взлет, посадка. Одним словом, воздушный извозчик.

— Не тянет на истребитель? Хотя ты, наверное, уже все забыл, времени сколько прошло.

— А вот тут, Руслан, ты ошибаешься, — Ежеф взял со столика чашку и поднес ко рту. — Я и сейчас могу управлять „МиГом“ не хуже, чем пять лет назад, а может, и лучше.

— Да? — Курбаев удивленно поднял брови.

— Когда из Венгрии уходила Советская армия, я купил у одного майора тренажер управления „МиГом“, поставил его в сарае и все свободное время развлекаюсь полетами на земле. Жена уговаривает сделать из него аттракцион для детишек, но я не соглашаюсь.

— Значит, говоришь, капитала не нажил? — задумчиво спросил Руслан. Он затушил сигарету, но к кофе так и не притронулся.

— Жизнь теперь очень дорогая, не до сбережений.

— А что бы ты, Ежи, сказал о миллионе долларов? Все равно, наличными или чеком на любой банк.

Сендер отложил чашку, внимательно посмотрел на собеседника. Они были достаточно серьезными людьми, чтобы шутить такими вещами. Потом улыбнулся и весело сказал:

— За такие деньги я запросто могу слетать и разбомбить Вашингтон. Но только один раз.

— А Москву?

— Москву? — переспросил бывший летчик-снайпер. Он еще раз взглянул в лицо собеседника, теперь уже находя в нем восточные черты, вспомнил репортажи из Чечни в программе новостей, и ему все стало ясно. — За такие деньги можно и Москву, — наконец произнес Сендер, — только деньги вперед. Мне нужен „МИГ-29“ и подробный план моей эвакуации из России.

— Насчет денег я все сказал, твой выбор, как их получить. Истребитель ты тоже получишь. Ну а выход из игры, когда все будет сделано, мы можем обсудить с тобой. Ты ведь не захочешь, чтоб твое имя фигурировало во всей этой истории.

— Правильно, — кивнул венгр.

Сейчас он понял, что надо продумать не только выезд из России, но и въезд в нее, чтобы никто и никогда не узнал, что это его работа. Иметь врагом целое государство — слишком опасно.

— Ну, если все так, как ты говоришь, Руслан, — наконец произнес Ежеф, — то я согласен. Теперь давай обговорим более подробно условия будущей операции…

Во второй половине дня вокруг покосившегося здания станции толпилось непривычно много людей, и все они были приезжими. Добирались до Кузино кто на электричках, кто в маршрутных автобусах или на попутках.

Сидя на скамейке в зале ожидания, Сергей уже в сотый раз изучил расписание пригородных поездов, выкурил полпачки сигарет. То и дело поглядывая на циферблат часов, отсчитывал время до начала операции. Наконец часовая и минутная стрелки сошлись в заданных точках — как говорят военные, „время Ч“, начало операции.

— Щегол, — обратился Луницкий к своему ординарцу, — пойдем получим груз.

Вслед за ними из зала ожидания стали выходить крепкие парни спортивного типа. Будто прогуливаясь, они не спеша направлялись к пакгаузу багажного отделения. В „багажнике“, кроме трех пьяниц рабочих, никого не оказалось; сидя за столом, оклеенным газетами, они „причащались“ красным вином.

— Нам бы получить груз, — проговорил Сергей, осматривая багажное отделение. Территория была ограждена высоким двухметровым забором, здесь могло разместиться несколько сот бойцов, не только команда Луницкого.

— Это тот, что сегодня пришел? — спросил краснолицый грузчик в черном драном халате.

— Он самый, — кивнул Щегол.

— Так иди получай, другого все равно нет.

Щегол направился в ту сторону, куда указал грузчик, а Луницкий присел к столу и обратился к рабочим:

— Слышь, мужики, а может, разрешите нам с корефанами перекантоваться здесь до прихода поезда?

— Ставь пузырь, и кантуйтесь сколько хотите, — разливая по стаканам остатки вина, ответил краснолицый.

— За этим дело не станет.

— Ну, так давай.

Через минуту в помещение „багажника“ стали заходить „корефаны“. Рабочие сначала даже не обратили внимания на входящих, а потом было уже поздно.

— Да вы что, мужики, — попытался возмутиться краснолицый, но его успокоили дружки.

— Молчи, ты что, хочешь по морде получить, посмотри на эти рожи.

— Слышь, Серега, может, пришьем этих сиволапых, — шепнул на ухо Луницкому один из боевиков, но тот его одернул:

— Успеешь еще „нашиться“, иди лучше готовься. Вытащив во двор тяжелые ящики, боевики, орудуя топорами и ломами, срывали тяжелые крышки. Внутри лежали аккуратно сложенные универсальные комбинезоны, легкие бронежилеты и кивларовые шлемы. Под одеждой находилось оружие: тупорылые американские пистолет-пулеметы „хеклер кох“ МР-5, многозарядные австрийские пистолеты „глок 17“, тактическая экипировка, вмещавшая дюжину снаряженных магазинов к автоматическому оружию, штурмовой нож, кобуру и аптечку. Имрам Магамедов хорошо позаботился о снаряжении боевиков. То, что им предстояло сделать, требовало не только хорошей подготовки, но и специального оружия. Луницкий, сжав губами фильтр сигареты, смотрел на рабочих, те, забыв о разлитом по стаканам вине, пялились на переодевающихся бойцов. Спокойно, даже буднично сбросив цивильную одежду, парни облачались в комбинезоны, слышались щелчки замков экипировки и оружейных затворов.

Экипировавшиеся отходили в сторону, присаживались на корточки у забора, курили или тихо переговаривались. Наконец наступила очередь Сергея переодеваться. Щегол, с оружием на изготовку, стал у двери в багажное отделение. Облачившись в комбинезон, Луницкий не стал надевать бронежилет, он был слишком тонким, чтобы служить защитой от автоматных пуль. Сергей это знал, как и то, что тяжелые бронежилеты слишком громоздкие и будут помехой в предстоящей операции, легкие же должны быть психологическим стимулятором. Застегнув ремни сбруи, достал со дна ящика мало похожий на оружие бельгийский пистолет-пулемет „Р-90“ — последняя модель оружия спецназа НАТО, портативность которого делала его наиболее привлекательным для замыслов террористов. На дне осталось лежать несколько подствольных винтовок „Л96 А1“, оснащенных оптическими прицелами и глушителями на всю длину ствола. Мощное бесшумное оружие английских снайперов.

Вставив в паз прозрачный магазин с золотистыми остроконечными патронами, Сергей передернул затвор, досылая патрон в патронник, и, взглянув на циферблат наручных часов, негромко произнес:

— Этих связать.

Куцый ствол пистолета-пулемета уперся в трех работяг. Когда боевики, заломив им руки, скрутили и связали бельевой веревкой, заткнули рты грязными тряпками, он добавил:

— Приготовиться снайперам, скоро ваш выход.

…Рация захрипела, чавкнув, гортанно выкрикнула:

— Аист взлетел.

Луницкий отключил радиостанцию, сунул ее в подсумок, посмотрел на собравшихся вокруг него боевиков и громко произнес:

— Господа, время действовать. Начинаем.

Группа боевиков под командой Щегла вышла из пакгауза и быстро направилась к станционным постройкам. Через несколько минут все служащие, от начальника станции, диспетчера, обходчиков до кассира с дворником, были заперты в пустом сарае багажного отделения. — Теперь выход снайперов, — продолжал руководить Луницкий.