Карандаш. История создания и другие подробности Петроски Генри

Золотые и серебряные оправы и механические карандаши конца XIX — начала ХХ века

Механический карандаш не единственный соперник «усовершенствованного» деревянного инструмента. На протяжении всего XIX столетия инженеры работали над авторучками[691]; Алонзо Кросс, основавший компанию в 1846 году, в конце 1860-х создал ручку-стилограф[692]. Эта новинка с тонким острием, пишущая жидкими чернилами, стала широко копироваться и рекламироваться к концу XIX века. Шариковую ручку запатентовали еще в 1888 году, но она не получила практического применения вплоть до 1930-х годов[693]. Первые шариковые ручки, которые начали продаваться в Америке в 1945 году, стоили двенадцать с половиной долларов, но имели обыкновение делать пропуски, подтекать и пачкаться, поэтому их повсеместное использование началось только после того, как в 1950 году была изобретена новая специальная паста. Но карандаш не был вытеснен, даже когда цена на шариковые ручки упала так же сильно, как в более поздние времена это произошло с карманными калькуляторами. Вот что писал один из приверженцев карандаша во времена, когда шариковая ручка еще была новинкой:

Похоже, деревянный карандаш — это инструмент, от которого не могут отказаться деловые люди. Ему никогда всерьез не угрожало изобретение авторучек, механических карандашей, шариковых ручек или пишущих машинок. У сегодняшнего руководящего работника на столе под рукой все еще стоят карандаши в подставке той или иной формы. Одному президенту компании каждое утро ставят на стол вазочку c тремя или четырьмя дюжинами свежезаточенных карандашей. Воспользовавшись одним из них, он отбрасывает его в сторону — неважно, была ли при этом написана длинная служебная записка или чье-то имя, но больше он не притронется к этому карандашу до тех пор, пока на следующее утро тот не будет стоять на его столе свежезаостренным.

Другому большому боссу каждое утро ставят на стол ровно двенадцать карандашей. Все они новые. Он отказывается пользоваться повторно заточенными карандашами — их длина должна быть ровно семь с половиной дюймов. Те карандаши, которые он использует за день, попадают затем к вице-президентам и руководителям более низкого ранга в офисе компании. В противоположность этому в одной известной старинной фирме есть исполнительный директор, который требует, чтобы карандаши были короткими. Ему нравится длина около пяти дюймов, и секретарю приходится бегать повсюду и менять новые карандаши на те, что в процессе очинки уже укоротились на пару сантиметров. Томас Эдисон требовал, чтобы карандаши были еще короче — три с половиной дюйма, чтобы легко помещаться в правом кармане его жилета. Он специально заказывал их на карандашной фабрике[694].

Согласно другому свидетельству, компания «Игл пенсил» действительно изготавливала для Эдисона специальные карандаши, но на полдюйма длиннее (на высоту жилетного кармашка)[695]. Впрочем, расхождения во мнениях неважны, поскольку жизнестойкость карандаша подтверждается более объективными фактами. Производители карандашей испытывали некоторое беспокойство в связи с выходом на рынок в середине 1950-х годов конкурентного продукта — шариковой ручки, пишущей «жидким графитом»[696], однако уже в 1960-е годы деревянные карандаши установили абсолютный рекорд продаж, и в одной только Америке ежегодный объем их производства составлял почти два миллиарда штук. Даже сегодня производители не предвидят сокращения спроса на классический карандаш. Но и в отсутствие массового спроса темпераментные руководители и писатели вроде Эрнеста Хемингуэя, который, по свидетельству современников, настраивался работать, затачивая десятки карандашей, а потом нередко писал ими стоя, как Вирджиния Вулф и Льюис Кэрролл, никогда не откажутся от своих причуд и потребностей. По словам Хемингуэя, «исписать семь карандашей №2 — вот хороший рабочий день»[697], а Джон Стейнбек заявлял, что ему необходима электрическая точилка, чтобы не терять время на затачивание всех карандашей, которые нужны ему для работы в течение дня[698].

Хотя писатели пишут с помощью карандашей, они редко описывают их как нечто особенное. У Карла Сэндберга есть шуточное стихотворение «Карандаши»[699], в котором он уверяет читателей, что «энергичные карандаши» перестанут начинать и заканчивать свои истории, только когда планеты прекратят свое движение. Такая убежденность, без сомнения, обнадеживает производителей, но стихотворение, посвященное этому предмету, является единственным в своем роде из написанных на английском языке. Стейнбек и Хемингуэй, похоже, обращали на карандаши не больше внимания, чем большинство писателей. В книге «Праздник, который всегда с тобой» Хемингуэй рассказывал, как он писал карандашом в блокноте, сидя в парижском кафе, и его отвлекла от этого занятия девушка, которая вошла и села неподалеку: «Я заказал еще рому и каждый раз поглядывал на девушку, когда поднимал голову или точил карандаш точилкой, из которой на блюдце рядом с рюмкой ложились тонкими колечками деревянные стружки»[700]. Девушка кого-то ждала, а Хемингуэй тем временем мог думать, что она принадлежит ему и истории, которую он писал: «Ты принадлежишь мне, и весь Париж принадлежит мне, а я принадлежу этому блокноту и карандашу». Но у Хемингуэя нет романтических отношений с карандашом. Несмотря на фетишизм автора, мы ничего не знаем о марке, цвете, размере, твердости или качестве этого карандаша.

Пожалуй, из всех писателей только Стейнбек признавался в частых размышлениях о своем инструменте для письма; записи в его дневнике свидетельствуют о том, что он был одержим карандашами — их острием, формой и размерами. В письмах к своему другу и издателю Паскалю Ковиси, которые были написаны в процессе работы над романом «К востоку от рая», он говорил о персонажах: «Они не двинутся с места, пока я не возьму карандаш»[701]. А какой карандаш он брал в руки, зависело от настроения и от погоды, поскольку он уверял, что сырая погода действует на грифель[702]. Однажды Стейнбек признался в том, что затупляет по шестьдесят карандашей в день[703], и постоянно просил издателя прислать ему новых. Похоже, больше всего нобелевскому лауреату нравились карандаши компании «Эберхард Фабер» — «Блэкуинг» и «Монгол» сорта «480 #23/8 круглые»[704], но и они не всегда соответствовали настроению:

Годами я искал совершенный карандаш. Я нашел очень хорошие, но ни одного совершенного. И всякий раз дело было не в карандашах, а во мне. Карандаш, который был хорош сегодня, назавтра становится плохим. Например, вчера я писал мягким и тонким карандашом [ «Блэкуинг»], и он легко порхал по бумаге. Сегодня утром я попробовал взять такие же — и они сводят меня с ума. Грифели ломаются, начинается настоящий ад. В этот день я терзаю бумагу. Итак, сегодня мне нужен карандаш потверже, хотя бы на время. Я беру карандаши «Монгол», #23/8. Ты помнишь мой пластиковый лоток: там лежат три вида карандашей, для «твердых» дней и для «мягких» дней. Иногда ситуация меняется посреди рабочего дня, но, по крайней мере, я к этому подготовлен. У меня есть также несколько очень мягких карандашей, которыми я нечасто пользуюсь, потому что для этого я должен быть в настроении столь же нежном и деликатном, как лепесток розы[705].

С другой стороны, более привычным символом писательства является перьевая ручка, а писатель является ее олицетворением. Даже беллетрист Джон Миддлтон Марри, опубликовавший сборник эссе «Карандашные наброски», не писал про карандаш. В примечании к этой книге он даже открещивается от ее названия[706], признаваясь, что первоначально выбранное им наименование было слишком длинным для газетной колонки, где впервые появились его «маленькие эссе». Марри вводит любителя карандашей в еще большее заблуждение названием первого эссе «Светотени». На самом деле это не хвалебная песнь карандашу, а жалобы Марри по поводу не поддающихся объяснению аспектов современной литературы. Мало того что в «Карандашных набросках» нет ничего про карандаши, так Марри еще и прямо говорит, что перо почитается гораздо больше, и в довершение всего пишет эссе «Золотое перо», восхваляющее перьевую ручку. Вот как поэтично он описывает орудие писателя:

Перо моей мечты — золотое перо; оно скользит по большому листу белой бумаги, как по плотному пергаменту; оно погружается в хрустальный колодец с чернилами темнее воронова крыла; линии, которое оно оставляет, так же тонки, как у индийских художников, рисующих слоновьим волосом. И мне кажется, если бы у меня было все это, мысли в моей голове были бы такими же чистыми, утонченными и определенными, как эти предметы. Идея возникала бы перед моим внутренним взором, как пузырь, мне оставалось бы лишь обрисовать его очертания. Пузырь лопнул бы, и пигмент его радужной окраски распылился в воздухе, и осел на моих невысохших чернилах, и запечатлелся бы в них навеки[707].

В литературе, посвященной карандашу, найдется немного столь же экзальтированных описаний. Золотое перо, плотный пергамент, хрустальная чернильница, черные чернила — все эти образы проникнуты удовольствием и одобрением, они создают впечатление обладания чем-то красивым и дорогим. Но, несмотря на тщательную отделку слога (что могло быть достигнуто только путем многочисленных правок карандашного черновика), Марри, восхваляя перьевую ручку, не дает и намека на осознание технических достижений, воплощенных в этом артефакте подобно тому, как культурные достижения бывают воплощены в литературных артефактах, которые он исследовал.

Тысячелетия технических инноваций — от ремесленничества к инженерным разработкам, — в результате которых появился объект мечты Марри, являются не менее важной частью нашего культурного наследия, чем литературное новаторство, породившее его стихотворения в прозе. Однако эти стороны культуры встречаются редко. Даже Генри Торо, который собственными руками делал одни из лучших карандашей своего времени, не пел им литературных дифирамбов. Возможно, однако, что Торо обдуманно наложил на себя обет молчания об этом предмете, потому что в принципе довольно охотно хвастался результатами ручного труда, сидя в хижине на берегу озера Уолден-понд.

Хвалебные оды карандашу по большей части анонимны и зачастую бнальны. Но по меньшей мере у одного писателя, использовавшего прием олицетворения, в результате получилась прекрасная проза с таким же возвышенным пафосом, как у Марри:

Я — карандаш, я первый, кто запечатлевает новорожденную мысль. Я веду род от спящих залежей графита и ароматных царственных кедров. В моем сердце — углерод из подземного царства Плутона; я единоутробный брат алмаза.

Я воскрешаю в памяти дела континентов и подвожу предварительные итоги переселения народов. Я ступица в колесе теории — краеугольный камень в структуре факта.

Я фиксирую все происходящее в мире в изменяющие реальность предутренние часы, пока мирские заботы отступили, как задремавшие звери, и спешу поделиться результатами моих трудов с миллионами спящих людей. Я лучший друг человека, я его единственный наперсник. <…>

Я космополит, которого знают в каждом… городе и селении, где мне содействует человеческий ум. Я карандаш, и моя миссия — служение[708].

Инженерная миссия также заключается в служении человечеству, но, возможно, одна из причин, по которой инженерия и технология не столь безоговорочно воспринимаются в качестве важных компонентов культуры человечества, заключается в природе инноваций. Развитие перьевых ручек и карандашей может идти параллельно, а деревянные и механические карандаши сосуществовуют, потому что пишущие люди, так же как орудия их труда, бывают разными. Но, как правило, только лучшие и самые совершенные виды артефактов могут пережить определенную эпоху. Мы вряд ли захотим пользоваться деревянным карандашом образца начала XIX века (даже если в нем будет самый лучший английский графит), если нам удастся его раздобыть. Модели конца ХХ века, аккуратно классифицированные по степени твердости, с грифелями, которые не отламываются в точилках, естественно, более предпочтительны. А последние версии механических карандашей однозначно лучше, чем их тяжелые предки с толстыми хрупкими грифелями. Как правило, мы не хотим пользоваться старыми инструментами, когда есть новые и усовершенствованные, способные служить лучше. Коллекционирование старых карандашей или ручек чаще обусловлено какими-то сентиментальными причинами, или их внешним видом, или нашим любопытством, или же антикварной и иной ценностью этих предметов (тем более что они довольно редки).

По-другому обстоит дело с литературой и особенно с искусством, поскольку новое не обязательно вытесняет старое. Роман Джеймса Джойса «Улисс», хотя и построен по образцу «Одиссеи» Гомера, не затмевает предшественника. Мы все еще «пользуемся» Гомером в том смысле, что читаем эту книгу и наслаждаемся, как многие поколения до нас. А в крупнейших художественных музеях под одной крышей висят картины разных веков — не как вещественные собрания древних диковин, но как коллекция достижений культуры, которые волнуют зрителей в ХХ веке не меньше, чем когда-то современников.

Восприятие литературы и искусства отличается от восприятия инноваций и изобретений из-за различия их функций. В то время как произведение искусства может иметь успех, вызывая чувство приобщения и пробуждая эмоциональный или эстетический отклик, технологический артефакт оценивают в первую очередь по функциональному потенциалу. Карандаш должен писать. Если красивый карандаш не пишет, он теряет часть привлекательности именно как карандаш. Артефакт, соответствующий назначению, приобретает вес в контексте технического развития, но по-настоящему удачный артефакт всегда функционирует несколько лучше, чем вещи до него. Цена в мире артефактов является любопытной составляющей функциональности. Так, в Америке пользовались успехом дорогие карандаши Торо, а в России — недорогие карандаши Хаммера.

Карандаши с недостатками, как это было с первыми американскими экземплярами, грифель которых царапал бумагу, и с дорогими импортными карандашами в послереволюционной России, легко вытесняются с рынка, когда появляются грифели с большей легкостью скольжения или более доступные по цене карандаши. Старые, уступающие им модели вскоре полностью исчезают, поскольку не имеют пользы или ценности и не считаются предметами искусства. Их недостатки (независимо от того, осознавались ли они ранее) делаются слишком очевидными и непростительными в сравнении с качествами новых предметов. А между тем в литературе, даже если пользователи произведений, читатели и критики, обнаруживают недостатки в повествовании, никто не ожидает, что в опубликованное произведение будут вноситься доработки и усовершенствования. Ни один автор не думает о том, чтобы переписать рассказ другого писателя, сохранив в нем удачные элементы и усовершенствовав все, что разругали критики.

Даже фактическую ошибку в произведении искусства исправляют далеко не всегда. Так, сонет Джона Китса «По случаю чтения Гомера в переводе Чапмена», в котором географическое открытие Тихого океана ошибочно приписывается Эрнандо Кортесу, остается в современных антологиях в первозданном виде, несмотря на историческую небрежность в знаменитых строках:

  • Я счастлив. Так ликует звездочет
  • Когда, вглядевшись в звездные глубины,
  • Он вдруг светило новое найдет.
  • Так счастлив Кортес был, чей взор орлиный
  • Однажды различил над гладью вод
  • Безмолвных Андов снежные вершины[709].

Если заменить фамилию Кортес на Бальбоа, то не факт, что стихотворение улучшится так же, как улучшается карандаш, если в него вставить гладкий стержень вместо царапающего бумагу. Поскольку в словах «Кортес» и «Бальбоа» разное количество слогов, то изменится стихотворный размер строки, а значит, и всего сонета. Далее, в имени Кортес есть звуковое сочетание, которое перекликается с эпитетом «орлиный взор». Короче говоря, слова в этой строке в том виде, как она написана Китсом, имеют столько взаимосвязей, что замена одного слова может повлечь цепную реакцию, способную уничтожить все стихотворение. Это произведение обладает метрической и экспрессивной целостностью, которая делает его классическим образцом поэзии, который не устареет, даже если какой-нибудь Китс нашего времени напишет превосходный сонет без фактической погрешности.

К профессиональным поэтам издавна относятся с заслуженным почтением, и ни один инженер не станет требовать одинакового отношения к технологическим и поэтическим артефактам. Если инженер обнаружит, что карандаш или мост имеет серьезные недостатки, то они должны быть исправлены, либо от их использования откажутся. Не слишком существенный недостаток может сохраняться в исходном артефакте, но в новой партии карандашей или проекте моста сходной конструкции для строительства в другом месте выявленные недостатки должны быть устранены. В противном случае конкурирующая компания сделает более качественные карандаши, а другой проектировщик создаст более совершенный мост, и в конечном итоге новый артефакт все равно придет на смену старому. Это не означает, что продукт инженерного творчества обладает меньшей связностью, чем стихотворение, поскольку замена одной детали в техпроекте также может угрожать целостности всего механизма или конструкции. Газеты и телевидение недавно напомнили нам о том, что незначительные изменения, казалось бы, направленные на усовершенствование, и маловажные на первый взгляд детали, которым не хватило внимания, могут привести к обрушению эскалатора в многолюдном гостиничном вестибюле или взрыву космического корабля в холодную погоду.

Признать тот факт, что улучшенные артефакты сменяют старые, значит также признать, что совершенство технического артефакта оценивается по результатам его работы не только с эстетической и интеллектуальной точек зрения, но также по функциональным и экономическим показателям. При этом ничто из вышесказанного не значит, что Джон Китс не был таким же перфекционистом, как Эберхард Фабер. Оба они могли со всей искренностью заявить: «Моя цель состоит в том, чтобы делать только совершенные товары».

22. Взгляд в прошлое и будущее

В 1938 году по случаю приобщения книги Конрада Геснера к экспонатам выставки, посвященной истории письменной речи, в журнале «Нью-Йорк таймс» была напечатана редакционная статья об эволюции карандаша со времени первого упоминания о нем Геснером[710]. В статье выражалось опасение, что пишущая машинка вытесняет «письмо от руки» карандашом и ручкой (чему редактор отдавал предпочтение), и что «через сто-двести лет в библиотеках будут разыскивать последние упоминания о карандашах». Спустя почти полвека появился компьютер, который должен был положить конец использованию карандаша, но этого не произошло и вряд ли произойдет. Карандаши производятся во всем мире в количестве около четырнадцати миллиардов штук в год[711], и предсказания об их надвигающейся кончине постоянно на слуху, но несмотря на это, они все еще с нами, и их невероятная жизнестойкость уже стала предметом всеобщего изумления.

Как-то, открывая семинар, посвященный значению расчетов «на коленке» в век компьютеров, приглашенный преподаватель технических дисциплин, профессор, показал присутствующим картинку из австралийского журнала: в учебной аудитории на заднем плане сидит группа печальных молодых студентов за мониторами, и лишь один занимается другим делом и явно увлечен им, самозабвенно рисуя на доске. На переднем плане преподаватель говорит очень грустному студенту: «Боюсь, тебе придется подождать своей очереди поиграть с карандашом…»

Филип Шродт назвал карандаш универсальным текстовым редактором; по его словам, карандашное острие является «устройством ввода знаков», а ластик — «устройством их удаления». Его остроумная пародия впервые появилась в журнале «Байт» в 1982 году как подражание «документации» на новый продукт, включавшей «основные сведения о текстовом редакторе, изложенные в чрезвычайно доступной форме». Поздравив покупателя с удачной покупкой, воображаемый производитель поет дифирамбы продукту, косвенно указывая при этом на недостатки конкурирующих с ним товаров: «Мы уверены, вы согласитесь с тем, что этот текстовый редактор является одним из самых гибких и удобных инструментов из числа существующих на рынке, поскольку он сочетает высокую надежность с низкими эксплуатационными расходами и простотой»[712]. Документация, составленная в этом стиле, разумеется, не является «чрезвычайно доступной» по форме изложения; вот как описывается процесс затачивания нового карандаша:

Для инициализации текстового редактора аккуратно поместите устройство ввода знаков в отверстие с левой стороны инициирующего устройства и проверните текстовый редактор по часовой стрелке примерно на две тысячи градусов, прилагая к текстовому редактору усилие средней величины, направленное в сторону инициирующего устройства. Убедитесь в выполнении успешной инициализации, попробовав выполнить ввод знаков. Если знаки не вводятся, повторите процедуру инициализации. Текстовый редактор периодически нуждается в повторной инициализации — выполняйте ее по мере необходимости. (Внимание: не пытайтесь выполнить инициализацию текстового редактора со стороны устройства удаления знаков, в противном случае можно повредить не только текстовый редактор, но и инициирующее устройство.)[713]

За этой юмореской последовали другие, включая изящную стилизацию объемом с целую книгу — «Руководство по эксплуатации текстового процессора Маквильямс II» Питера Маквильямса, автора многочисленных пособий по работе с персональными компьютерами и текстовыми редакторами. В более краткой пародии Терри Портера, которая называется «Карандашная революция», карандаш оказался на непривычном месте:

Вы когда-нибудь задумывались о том, что наиболее важным достижением нашего века является внедрение «персонального» или «домашнего» карандаша, что вызвало ряд перемен, которые можно назвать «карандашной революцией»? <…>

Когда карандаши широко распространились в школах, многие ответственные родители пришли к выводу о необходимости приобретения домашних карандашей, чтобы их дети были на уровне современных требований. Между детьми и родителями возникали отчуждение и ожесточенное противостояние, когда становилось известно, что карандаш, купленный в учебных целях, в конечном итоге используется для игр. Со временем были изобретены интерактивные игры с участием карандаша, включая «крестики-нолики» и «виселицу»[714].

За веселыми пародиями часто скрывается немалая доля правды. Современная инженерия, олицетворяемая персональным компьютером, творит чудеса, превосходящие самые смелые мечты наших родителей. Но в глазах людей, не являющихся инженерами, она выглядит напичканной профессиональными жаргонизмами и кажется скучной. А многие новейшие инженерные продукты кажутся людям слишком сложными: в них трудно разобраться, чтобы начать использовать, они таят много опасностей, угрожающих и нам, и им самим, они приносят в нашу жизнь много утомительного однообразия. И если такие претензии предъявляются даже к персональному компьютеру, то что думать о выработке электричества, очистке сточных вод или выплавке стали? Что это ужасная скука?

Инженерия — худший рекламный агент для самой себя. Чем больше она преуспевает в создании надежных и эффективных продуктов или услуг, тем более незаметной и рутинной становится. Если бы врачи столь же успешно поддерживали здоровье людей или юристы так же незаметно обеспечивали бы между ними согласие, то, возможно, поддерживать высокий статус этих профессий было бы не так просто. Врач нужен, когда мы больны, а юрист — когда мы попали в неприятности, и это дает им власть над нами. Если врач излечивает нас, он бог. Не смог помочь — значит, нас должен был забрать бог. Когда адвокат выигрывает наше дело, он герой. Проигрывает — у нас был слишком сложный случай. Инженер постоянно взаимодействует с нами через инженерные артефакты и системы. Если они работают, это считается само собой разумеющимся, почти как дар природы; но, когда они выходят из строя, мы виним не природу, а инженера.

В инженерии, как и в любой профессии, присутствует элемент эзотерического знания. Отчасти это именно то, что ее определяет. Однако цели, идеалы и в некоторой степени основные составляющие профессии не должны быть недоступными для непосвященных. Клятва Гиппократа не является секретным врачебным паролем, а драматургия судебного заседания не тайная церемония. Эти профессии связаны с людьми, и потому любому гражданину известны характеристики их представителей. Но инженер имеет дело с вещами. Артефакт почти всегда является посредником между профессиональным инженером и непосвященным человеком. Общаясь с людьми, инженер чаще всего выступает в роли бизнесмена. Для того чтобы люди могли осознать общественную функцию инженера и его связь с культурой, они должны понимать, чем именно занимается инженер, и отчасти представлять, как он это делает (даже если это происходит в основном вдали от людей, у чертежной доски с карандашом в руке).

Одно из средств обретения подобного понимания — сам карандаш, а также процесс его изготовления и использования. Мир карандашей — это инженерный микрокосм. Карандаш и его история с помощью аналогий и предположений могут многое рассказать об инженерах и инженерии. Сама обыденность карандаша — характеристика, делающая его практически незаметным и вроде бы не представляющим большой ценности, — на деле является первым доказательством инженерного успеха. Хорошие изобретения становятся частью окружающей среды, общества и культуры настолько естественно, что для того, чтобы их заметить, необходимы специальные усилия. Изучая происхождение и развитие чего-либо столь же повсеместно распространенного, как карандаш, мы лучше поймем суть таких достижений, как громадный мост или эффективный автомобиль. И, чтобы понять ее, нам не потребуются знания, которыми обладает инженер-строитель или конструктор автомобилей. Мы поймем, что мост или автомобиль сначала возникли в человеческом воображении как идея, затем сформировались как концепция — опять-таки в голове или на рисунке, выполненном человеческой рукой (а вовсе не в виде ряда цифр, полученных в результате компьютерных вычислений). Мы поймем, что система газоснабжения или же банка с газировкой дают тепло или утоляют жажду, когда нам это требуется, не взрываясь перед нашим лицом, потому что некоторые инженеры продумали их конструкцию. Также мы поймем, что эти вещи несовершенны, потому что ни один артефакт не является совершенным.

Знакомство с эволюцией карандаша (историей, которая охватывает целые столетия), безусловно, помогает нам понять, как происходило развитие сложных продуктов современных высоких технологий. Понимание того, какие препятствия пришлось преодолеть, чтобы найти, получить и переработать подходящие материалы для изготовления карандашных стержней, дает возможность оценить триумф, одержанный кремниевым кристаллом. Осознание сложности развития такого незамысловатого, обыденного предмета не может не вызвать в нас восхищения компьютерами на столах. И мы в полной мере способны оценить красоту того факта, что создание такого сложного конечного продукта косвенным образом обязано кончику карандаша.

Разумеется, не все изготовители карандашей были профессиональными инженерами, но проблемы, которые они решали, развивая искусство их изготовлени, были истинно инженерными. Когда ремесленники делали карандаши по традиции, они действовали как ремесленники, но, отходя от инструкций, как это сделал молодой Уильям Манроу, и порождая новые усовершенствованные артефакты, они с успехом действовали как инженеры. Современные инженеры, оснащенные математическим и научным инструментарием, пришедшим на смену инструментам плотника и столяра, сумели адаптировать производство карандашей к изменившимся условиям, касающимся появления новых материалов и их поставок, а также к переменам в политике и экономике. И сделали они это гораздо быстрее, чем можно было некогда мечтать. В самом деле, единственным по-настоящему существенным прорывом в изготовлении карандашей за последние четыреста лет было изобретение Конте композитного грифеля, состоявшего из смеси графита и глины. Это открытие явилось естественным продолжением его работы с графитом и глиной в условиях, способствовавших выполнению научных исследований и технических разработок применительно к изготовлению плавильных тиглей для изготовления пушечных ядер. Как и Конте, все инженеры являются потенциальными революционерами, но революционерами, за плечами которых стоят технологические традиции.

Производство карандашей начиналось как ремесленничество, а не как сознательно сформированная отрасль столярного дела. Аналогичным образом некоторые наиболее креативные достижения в области компьютерного аппаратного обеспечения начинались в гаражах — сараях эпохи автомобилей. Развитие программного обеспечения до сих пор в значительной мере зависит от программистов, часть которых, если верить байкам, живут и работают в хибарах и хижинах, весьма напоминающих ту, где некогда жил Торо на берегу озера Уолден. И опять-таки, если верить молве, их трудовые привычки во многом напоминают подход Торо — периодическое включение (это можно даже назвать набегом) в производство карандашей. Но отсутствие у Торо обязательств в отношении постоянного рабочего места вовсе не означало отсутствия обязательств по отношению к продукту. Несмотря на неординарный, а иногда слишком ординарный внешний вид, об инженерах не следует судить по одежде или характеру, так же как не следует судить о карандаше по цвету его оправы. В конечном итоге важен артефакт и то, как он функционирует в обществе и на рынке; и именно этим занимаются инженеры — если не с азартом, то с чувством ответственности. Если карандаш не пишет, его не будут покупать; если он пишет лучше всех, то его будут не только покупать, но и покупать дороже прочих.

Торо разбирался в карандашах и бизнесе, и в конце 1840-х годов он понял, что рынок начинает перенасыщаться американскими и привозными карандашами. Также они с отцом знали, что секрет изготовления карандашных стержней, который можно было частично почерпнуть (если не напрямую позаимствовать) из энциклопедии, нельзя долго держать в тайне; в самом деле, о нем сообщили миллионам людей, посетивших Великую выставку 1851 года, а также всем прочитавшим книги про Хрустальный дворец и его экспонаты. И хотя Торо, бесспорно, мог еще и еще совершенствовать карандаши, чтобы обходить конкурентов, темперамент не позволял ему оставаться успешным фабрикантом одного продукта, поэтому он и его семья вышли из карандашного бизнеса и стали продавать чистый графит для развивающейся гальванотипии, владеющей секретом, еще не известным всем остальным.

Разумеется, инженерия не всегда имеет дело с секретами, но в частном бизнесе они распространены. Корпорации должны иметь некоторое преимущество, чтобы окупить затраты на содержание инженеров-консультантов и инженерного персонала, занимающегося исследованиями и разработками, которые необходимы, чтобы выпустить новый продукт или продолжать делать старый в условиях изменения сырьевых поставок. Когда на рынок выходит совершенно новый продукт, он также сталкивается с конкуренцией.

Кустарная промышленность наподобие той, которая существовала во времена, когда Джон Торо и его сын изобретали для Америки новый карандаш, формально не располагала химическими лабораториями и знаниями: в противном случае фабриканты могли бы взять несколько французских карандашей, сделать анализ ингредиентов и найти ключ к их изготовлению. Генри Торо пришлось зарыться в книги, как это свойственно ученым, чтобы найти какие-то подсказки. У других его современников, менее образованных, также не было лабораторий, знаний по химии или химиков среди персонала; они могли полагаться на устные рассказы о стержнях из прокаленной графитово-глиняной смеси. Вполне вероятно, что те, кто уже работал с этими материалами (например, Джозеф Диксон, изготовитель плавильных тиглей и другой продукции из графита), получив небольшую подсказку, провели изыскания, в результате которых обрели бы собственные производственные секреты.

Перемещение производства карандашей из мастерских в Новой Англии на фабрики в Нью-Йорке означало наступление новой эры. По мере того как разрасталось производство, относительно небольшие инвестиции в исследования становились не роскошью, а необходимостью для сохранения гораздо более крупных вложений. Научно-технические отделы укомплектовывались инженерами и учеными, задача которых состояла в том, чтобы взглянуть на карандаш и его производство как на целый микромир и понять, как делать и улучшать карандаши. Существенная часть работы такой группы заключается в том, чтобы отвечать на любые вопросы и решать любые проблемы, которые возникают в производственных цехах или на рынке. Почему эта древесина расщепляется при затачивании? Почему кончики этих карандашей так легко ломаются? Почему карандаши пишут не так гладко, как у конкурентов?

Другая задача научно-технического отдела состоит в том, чтобы инициировать производство новой или «усовершенствованной» продукции и таким образом заполучить бльшую долю на рынке. Идеи новых карандашей могут генерироваться в блокнотах инженеров, рождаться в мечтах президента компании или высказываться сотрудниками за обедом в рабочей столовой. Но, где бы они ни зародились, реализовать их можно только путем тщательного подбора материалов и разработки технологического процесса, способного обеспечить массовое производство. Если компания не хочет или не может инвестировать в новое оборудование, это серьезно ограничит ее возможности, необходимые для качественного изготовления новых карандашей, или вообще не позволит изготавливать их. А делать карандаши, не являющиеся лучшими на данный момент, равносильно поражению. История карандашей дает нам недвусмысленные уроки, полезные и сегодня.

В последние годы некоторые производственные отрасли захлестнуло явление, известное как «обратная инженерия»[715], когда «научные исследования и технически разработки» сводятся к тому, чтобы разобрать и проанализировать новый продукт конкурента и понять, как его скопировать. Но эта идея столь же стара, как сам карандаш. Такая практика приносит быструю выгоду, но в долгосрочной перспективе зависимость от чужой технологии может привести к упадку собственного производства и в конце концов к гибели компании. Хотя обратная инженерия может способствовать появлению мелких инноваций, их слишком узкое применение будет ограничивать компанию в развитии. Научно-технический персонал, который не занимался ничем, кроме анализа чужих карандашей, будет знать только то, как делать уже существующий продукт. И когда конкурент, опасающийся, к примеру, истощения источников сырья, начнет разрабатывать совершенно новую производственную технологию, в результате которой появится революционно новый карандаш (возможно, сделанный с применением недавно открытых материалов), секрет его производства будет загадкой, которую не удастся решить путем расчленения и анализа образца. Пытаясь разгадать секрет нового карандаша, компания-подражатель будет все больше и больше отставать от конкурентов — ведь на их чертежных досках к тому времени будет новая мечта президента, а используемый ими метод проектирования может включать в себя специальные ловушки для тех, кто копирует чужие изделия.

Сегодня большинство детей с одинаковой легкостью пользуются карандашами и компьютерами, и нам всем стоит так же нормально относиться к любому новому артефакту независимо от того, как он был изобретен. Даже если это не новая версия чего-то знакомого, все равно должен существовать какой-то старый артефакт, который поможет нам разобраться с устройством новинки. Таким образом, мы, конечно, не проникнем в свежайшие технологические секреты, но определенно сможем оценить артефакт как достижение, а также возможности и потенциал самого изобретения и производящей его отрасли. Хотя производство компьютеров развивается бешеными темпами, если не сказать больше, его динамика не слишком отличается от динамики карандашной промышленности. Вот почему приведенные выше пародии выглядят столь правдоподобно. И хотя техническая сложность может быть замаскирована кажущейся простотой и обыденностью артефакта, изучение его происхождения и истории разрушает это заблуждение. История одного-единственного предмета, рассмотренная во всех подробностях, может поведать о производственных технологиях и производителях больше, чем обширный обзор триумфальных достижений гражданского строительства, машиностроения, электротехники и прочих инженерных отраслей. Всеобъемлющее путешествие по истории инженерного дела оставляет мало времени на то, чтобы уделить хоть крупицу внимания многим важным деталям.

Хотя изготовление карандашей — это почти совершенная метафора инженерии в целом, а оно само является отличным показательным примером технологического развития, при этом существует длиннейший ряд прочих предметов, пристальное изучение которых дает нам возможность понять, как устроено все остальное в этом мире. Биолог Томас Гексли воспользовался куском мела[716], чтобы прочесть перед аудиторией из ученых и рабочих, которые занимались копанием колодцев, научную лекцию о микроорганизмах и геологии в связи с теорией Дарвина. Майкл Фарадей, читая курс для молодой аудитории в стенах Королевского института Великобритании, использовал обычную свечу, чтобы раскрыть перед публикой тайны химии, сказав при этом, что «ребенок, усвоивший эти лекции, знает об огне больше, чем знал Аристотель»[717]. А летчик и писательница Энн Морроу Линдберг, «стремясь внести изменения в свой образ жизни»[718], взяла с собой на берег моря свежезаточенные карандаши, спустя короткое время почувствовала, как оживают ее мысли, и стала черпать вдохновение в ракушках, которые выбрасывало море. Других людей, без явных литературных наклонностей, не менее сильно трогали и вдохновляли иные вещи. Песчинка содержит в себе целый мир, и предметы, кажущиеся нам простыми и незамысловатыми, как булавка, могут преподать множество уроков, стимулирующих работу ума.

Работа Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов» открывается классическим описанием изготовления булавки для объяснения последствий разделения труда:

Один рабочий тянет проволоку, другой выпрямляет ее, третий обрезает, четвертый заостряет конец, пятый обтачивает один конец для насаживания головки; изготовление самой головки требует двух или трех самостоятельных операций; насадка ее составляет особую операцию, полировка булавки — другую; самостоятельной операцией является даже завертывание готовых булавок в пакетики. <…> Можно считать, что один рабочий вырабатывал более четырех тысяч булавок в день. Но если бы все они работали поодиночке и независимо друг от друга и не были приучены к этой специальной работе, то, несомненно, ни один из них не смог бы сделать двадцати, а может быть, даже и одной булавки в день[719].

Чарльз Бэббидж, которого называют отцом современного компьютера за изобретение первой аналитической вычислительной машины, также использовал пример с изготовлением булавок для объяснения преимуществ разделения труда — «возможно, наиболее важного принципа, от которого зависит экономика производства»[720]. Разумеется, «булавку» можно заменить на «карандаш», а нобелевский лауреат в области экономики Милтон Фридман отмечал, что в 1980-х годах карандаш давал отличный урок рыночной экономики: «чудеса рыночной системы ценообразования» вовлекают тысячи людей в кооперацию, чтобы мы могли купить карандаш за «ничтожную сумму»[721]. Мы не придаем значения этому достижению из-за его доступности, как показал на своем примере Генри Дэвид Торо, позабывший упомянуть о предмете, который сам же изготавливал и использовал для того, чтобы составить список вещей, необходимых для цивилизованного пребывания в лесной глуши. Но если мы будем помнить о сложности простого карандаша, это поможет нам в понимании более трудных аспектов науки и техники.

История карандаша и карандашной промышленности, производящей этот маленький и недорогой, но такой значительный и необходимый предмет, — воистину история мира в миниатюре. Это биография хорошо знакомого предмета, который можно держать в руках, прижимать к бумаге, пробуя след, крутить в пальцах и разглядывать швы и дефекты поверхности, разломить пополам, если захочется, и увидеть одновременно всю его простоту и сложность. Карандаш в руках может стать автомобилем в гараже, телевизором в доме, одеждой на теле. Зная всемирную историю карандаша, мы осмысливаем масштабы технологического развития: открытие и разработка месторождения графита привели к превращению вещества, химически родственного углю, в черное золото. Знакомясь с историей графитовых рудников в Камберленде, мы сталкиваемся с исчерпаемостью природных ресурсов: недостижимое превосходство английского простого карандаша осталось в прошлом. Читая о французском карандаше, мы отдаем дань уважения научным исследованиям и техническим разработкам: благодаря трудам Конте, работавшего два столетия назад, продолжается современное производство карандаша. История карандаша в XIX веке убеждает нас в абсолютной необходимости технологического прогресса: немецкие карандаши доминировали на рынке в середине века, но триумф американских карандашей служит воодушевляющим примером для будущего развития.

Приложение А. Как делают карандаш

По материалам компании «Кохинор»

Даже самый чистый графит обычно содержит примеси, поэтому первое, что необходимо сделать, — это тщательно очистить его[722]. Обычно для этого используют гравитацию. Графит смешивают с горячей водой, пока масса не приобретает текучесть; после этого он поступает в первый из нескольких чанов (как правило, их шесть), расположенных ступенчато — первый выше всех, второй ступенью ниже, и так далее. Жидкость приводится в постоянное движение с помощью мешалки и через сито поступает из верхней части первого чана во второй и далее вплоть до последнего. Ячейки в ситах последовательно уменьшаются, пока в конечном итоге размер проходящих частиц составляет не более 0,076 миллиметра. Примеси тяжелее графита оседают на дно каждого чана, а материал, попадающий в последний чан, является чистым и совершенно свободным от посторонних добавок.

Карьеры лучшей карандашной глины находятся в Чехословакии; способ ее очистки весьма напоминает очистку графита. Повышенная тщательность вполне оправданна, поскольку песок, даже самый мелкий, губителен для карандашного грифеля, а удаление песка обеспечивается только промывкой.

Полужидкий графит закачивается в фильтр-пресс, который отжимает воду, формируя большие брикеты вещества. Глина высушивается аналогичным образом.

После дальнейшей просушки к графиту добавляется глина, содержание которой зависит от желаемой твердости стержня, и вода, а затем смесь тщательно измельчается. Продолжительность этой операции определяется требуемым качеством стержня. Чем дольше измельчается смесь, тем выше качество грифеля. Стоит отметить, что среднее время размола для производства карандаша «Кохинор» составляет около двух недель.

Теперь смесь готова для формирования стержней. Масса укладывается в тяжелые стальные цилиндры, в днищах которых находятся головки экструдера (как правило, сапфировые). Диаметр отверстий соответствует требуемому диаметру стержней. Смесь проходит через экструдер под большим давлением и выходит наружу, напоминая бесконечный обувной шнурок, который нарезается на отрезки нужной длины, укладываемые на стальные противни, где их выпрямляют, сушат и разрезают по длине карандашного стержня. Стержни помещают в тигли, герметично закрывают и отправляют в печи для обжига при температуре свыше тысячи градусов Цельсия. После постепенного охлаждения стержни доводятся до кондиции путем погружения в ванну с горячим маслом и воском. Этот процесс очень важен для обеспечения гладкости стержня и его общей пишущей способности. После этого их окончательно просушивают и очищают с помощью древесных опилок. Они наконец готовы для вставки в деревянные оправы.

Из тщательно просушенной на воздухе можжевеловой древесины вырезаются заготовки для карандашных дощечек. Они немного длиннее, чем готовые карандаши, в толщину равны половине карандаша, а в ширину обычно рассчитаны на шесть карандашей.

Выравнивание поверхности дощечек и проточка канавок под грифели выполняются за одну операцию. Глубина канавок равняется половине диаметра стержня.

На подготовленную таким образом дощечку кистью наносится клей, в канавки укладываются стержни, а сверху все накрывается такой же дощечкой. Определенное количество дощечек помещают в раму и прессуют, после чего фиксируют в рамах и отправляют на сушку.

Дощечки разрезают на станках с помощью фрезерных ножей, вращающихся с большой скоростью. За один проход формируется половина окружности карандаша. Затем дощечки переворачиваются, и операция повторяется, в результате чего карандаши приобретают окончательную форму. Они представляют собой карандаши в простой деревянной оправе и уже могут выполнять свое предназначение, но необходимо еще много операций для подготовке их к продаже.

После фасонно-фрезерного станка карандаши обрабатываются наждаком, чтобы устранить неровности поверхности; после этой обработки карандаши становятся совершенно гладкими на ощупь.

Приходит очередь окраски. Обычно она выполняется путем окунания в емкость с краской. Карандаши автоматически подаются туда из бункера, а затем проходят через войлочный диск, который разравнивает краску и удаляет излишки. Затем карандаши поступают на ленточный конвейер, который проходит через температурную камеру, после чего высушенные карандаши выгружаются в корзину у противоположного конца конвейера. Эта операция повторяется несколько раз до получения желаемого цвета покрытия. После этого наносится финишный слой лака, и карандаши подаются на станок для окончательной обработки.

На обоих концах карандаша остаются наплывы краски, которые быстро удаляются с помощью двух больших быстро вращающихся барабанов, покрытых наждачной бумагой и расположенных друг против друга на расстоянии, по которому проходит конвейер с карандашами. Барабаны вращаются в противоположных направлениях; их шлифующая поверхность, соприкасаясь с концами карандашей, полностью устраняет краску на торцах и в то же время укорачивает карандаши до одинаковой длины.

В Америке большинство покупателей предпочитают карандаши с ластиками на концах. Ластик обычно удерживается с помощью металлического ободка, который прикрепляется в несколько операций. Сначала на одном конце карандаша прорезается или выдавливается поясок — обычно это делается на станке; затем надевается ободок, потом с помощью острого пробойника на ободок наносятся отверстия, скрепляющие его с деревом, после чего вставляется резиновый ластик — иногда полностью автоматически, иногда частично вручную.

Следующим этапом является нанесение маркировки. Это делается различными способами в зависимости от качества карандашей. Там, где используется золотая фольга, как на самых лучших карандашах «Кохинор», маркировку часто наносят тиснением с помощью ручного пресса. Фольга нарезается на узкие полоски, которые прикладываются к поверхности карандаша.

Маркировочный материал может быть скатан рулоном, тогда он просто оборачивается вокруг карандаша. Для маркировки более дешевых карандашей иногда используется порошковая бронзовая краска. В любом случае стальной штамп для тиснения, обычно нагреваемый с помощью электричества, надавливает на карандаш с определенным усилием. Маркировочный материал находится между поверхностью карандаша и штампом, прижимающим его к окрашенной поверхности карандаша. Затем остатки маркировочного материала смахиваются с поверхности, а буквенно-цифровая маркировка остается хорошо заметной и легкочитаемой.

Маркированные карандаши проходят очистку и тщательный осмотр, после чего они готовы к упаковке.

Приложение Б. Коллекция карандашей

Когда я начал размышлять о карандаше как о предмете, символизирующем профессию инженера, и об изготовлении карандашей как о парадигме производственного процесса вообще, то спустя некоторое время стал собирать всевозможные карандаши разных сортов. Они должны были стать моими тотемами и инструментами, помогающими писать об инженерии, а их происхождение и история должны были иллюстрировать историю отрасли в целом. Но я обнаружил, что докопаться до корней столь простого предмета совсем не легко. Уже в самом начале моих попыток разузнать что-либо о первых карандашах из обычных источников вроде научных книг и статей, не говоря уже об устных преданиях мастеров, я понял, что отыскать достоверную информацию о карандашах сейчас не проще, чем несколько веков назад. Поэтому вместо информации я копил артефакты и надеялся собрать такое количество разнообразных реальных карандашей, чтобы часть из них можно было сломать или разрезать, когда мне надо было проверить какую-то гипотезу или ответить на вопрос, что придает им такую жизнестойкость.

Однако вскоре я понял, что по-настоящему старые карандаши раздобыть так же трудно, как и информацию. С большим разочарованием я узнал, что антиквары выбрасывают плотницкие карандаши вместе с деревянными стружками и опилками из старинных наборов инструментов. Вскоре я также выяснил, что они выбрасывают карандаши и ластики из старых сундуков, принадлежавших инженерам-строителям, которые работали на объектах в разных странах мира. Приобретая предметы из мастерских художников и архитекторов, они оставляли их рисунки и чертежи, но выкидывали карандаши. При покупке целого поместья там, казалось, оставляли все, кроме карандашей.

Когда я обнаружил, насколько сложно найти в антикварных лавках деревянный карандаш даже начала ХХ века, я дал объявление в газете «Антик уик» в разделе «Куплю ручки-карандаши». Это объявление последовательно повторялось в нескольких номерах газеты с тиражом шестьдесят пять тысяч экземпляров, но на него отозвалось всего пять человек. Мне предлагали демонстрационный ящик для карандашей из магазина канцелярских принадлежностей, коробку японских карандашей для детей, набор коммивояжера для демонстрации процесса изготовления карандаша, несколько аннулированных сертификатов акций карандашных компаний. Наконец, школьная учительница на пенсии и одновременно коллекционер-любитель предложила мне несколько всамделишных карандашей. Она методично перечислила то, что у нее имелось: от редких экземпляров (коробка чертежных карандашей восьмидесятилетней давности в отличном состоянии) до самых обычных (несколько коротких и тонких карандашей, полученных во время рекламных акций — издатели журналов вкладывали их в конверты и рассылали по почте миллионами). Хорошо, что я не стал полагаться на приобретение карандашей с помощью объявлений в газетах. Огромную помощь в этом деле оказала мне семья, особенно мой брат, сумевший разыскать для меня несколько замечательных старинных карандашей на антикварных выставках и блошиных рынках Нью-Йорка — города, где карандаши некогда производили миллиардами.

Я обнаружил, что не один интересуюсь этими вещами. Существует Американское общество коллекционеров карандашей, насчитывающее три сотни активных членов и выпускающее ежемесячный информационный бюллетень[723], а также Британское общество канцелярских принадлежностей[724] с тремя сотнями членов по всему миру. Одно из основных занятий американских коллекционеров — обмениваться карандашами, на которых тиснением нанесены их собственные членские номера (в конце 1988 года количество этих номеров составляло 1333), а также рекламными экземплярами карандашей, которые никогда не затачивались или не были в употреблении. Один коллекционер из Северной Дакоты за семьдесят пять лет насобирал свыше двадцати пяти тысяч образцов[725]. Однако его коллекция не самая большая, а увлечение не знает количественных или политических ограничений. В России есть коллекционер, собравший много карандашей с фабрики Арманда Хаммера, которая процветала в Москве в конце 1920-х[726] годов. Один человек из Техаса собирал только бывшие в употреблении карандаши и особенно ценил те, что были присланы известными людьми по его просьбе[727]. Хотя он относился к подсчетам как к плохой примете и в конце 1930-х годов был, возможно, далек от своей цели — собрать миллион карандашных огрызков, но все же отмечал, что из тридцати одного карандаша, которые были присланы ему губернаторами штатов, двадцать девять были желтыми, а ластики обычно сохранялись в хорошем состоянии.

Некоторые люди собирают не карандаши, а теории о карандашах, принадлежавших другим людям, полагая, что они характеризуют личность пользователя. Существует также кратковременная мода на карандаши. Когда обнаружили гробницу Тутанхамона, в продаже появились карандаши «Рамзес»[728]. Они имели форму обелиска и были раскрашены красным, зеленым и синим цветами по черному лаковому фону. На карандаше было вытеснено изображение сфинкса, а ластик имел форму пирамиды. Такие новинки некогда были настолько же распространены, насколько редко их можно встретить сегодня.

Красиво отпечатанные и иллюстрированные старые торговые каталоги, настолько же богатые по содержанию, как графитовые рудники Камберленда, и сохраненные гораздо бережнее, чем предлагаемые в них изделия, свидетельствуют о большом разнообразии карандашей, выпускавшихся на протяжении многих лет. Например, буклеты 1890-х годов, выпущенные компанией «Джозеф Диксон крусибл», указывают на то, что одна только эта компания в то время выпускала «более семисот моделей»[729] карандашей общим объемом свыше тридцати миллионов штук в год. В 1950-е годы в Америке производили в пятьдесят раз больше карандашей, но разнообразие моделей уменьшилось вдвое.

И сегодня делают самые разные карандаши; много сувенирных карандашей можно найти в музеях и местах, популярных у туристов, особенно в Великобритании, где карандаш, похоже, до сих пор считается довольно ценным предметом и часто отличается продуманным и элегантным дизайном. Очень привлекательные карандаши продаются в Лондоне в районе Южный Кенсингтон. Они имеют изящную треугольную форму со скругленными гранями и красивое эмалевое покрытие; торец без ластика выкрашен золотистой краской, а на боковой грани имеется тисненая надпись, выполненная хорошо подобранным шрифтом: «Музей Виктории и Альберта» или «Музей наук». Эти карандаши удобно держать в руке, а стержень хорошо и остро затачивается и легко скользит по бумаге.

В США изящно изготовленные сувенирные карандаши, похоже, не столь распространены, как различные странные новинки, но, безусловно, появление новинок не ограничивается одной страной, а хорошим вкусом отличаются не все музеи. Мой сын однажды ходил с классом в музей гранильного искусства и принес оттуда карандаш, прикрепленный к пластмассовой трубке, заполненной мелкими отполированными камешками. Моя дочь дала мне карандаш длиной шестьдесят сантиметров и толщиной два с половиной сантиметра, которым на самом деле можно писать, а моя жена принесла карандаш, у которого вместо ластика вставлено зеркальце, каким пользуются дантисты. В Амстердаме я обнаружил короткий карандаш, раскрашенный как сигарета с фильтром, да и в других местах я встречал простые карандаши, раскраской напоминающие что угодно, но только не простые карандаши. Похоже, однако, что многие из них сделаны не для того, чтобы писать, поскольку половинки их деревянных оправ зачастую плохо пригнаны друг к другу, а грифели не всегда отцентрованы. За внешним блеском скрывается плохое качество.

При обсерватории в центре Джона Хэнкока, как и в любом посещаемом туристами месте, имеется сувенирная лавка, и там, как и во всех сувенирных лавках, можно купить карандаши. В тот день, когда я туда приехал, выбор был разнообразным. Там был автоматический карандаш нового типа с очень тонким стержнем (возможно, сделанный в Японии, хотя маркировка говорила о том, что это сувенир из Бостонской башни). Там продавался также симпатичный карандаш из натурального дерева, на поверхности которого было только одно слово крошечными прописными буквами: ТАЙВАНЬ. Этот карандаш мало подходил на роль сувенира из Бостона, но явно годился для развлечения детей — когда они крутят такой карандаш в руках в процессе письма или рисования, его четырехцветный грифель, хорошо видный сквозь обратный конец, где нет ластика, и напоминающий маленькую вертушку с лопастями фиолетового, зеленого, красного и желтого цветов, выстраивается в разноцветную линию или слово. Но надпись ТАЙВАНЬ расположена не у тупого конца, как практически у всех карандашей западного производства, а очень близко к острию. После поездки в Бостон я купил и другие деревянные карандаши, изготовленные на Тайване и в Японии, — у всех маркировка сделана очень неглубоким тиснением и находится далеко от ластика. Таким образом, после первого затачивания от нее остаются только три-четыре последние буквы, как намек на происхождение карандаша, а после повторного затачивания не остается никаких следов, позволяющих определить страну изготовления этих симпатичных карандашей. Недавно я купил карандаш с очень необычным ластиком — черного цвета и без ободка. Маркировка была крупной и находилась на привычном месте. Когда я впервые его увидел, я подумал, что он сделан каким-нибудь молодым американским ремесленником из Вермонта в каком-нибудь сарае, обогреваемом дровяной печью, но, приглядевшись, заметил рядом с острием слабый оттиск слова «Япония».

В функциональном отношении эти карандаши превосходны, хотя, быть может, вводят нас в заблуждение относительно их происхождения. Разноцветным тайваньским карандашом забавно писать и рисовать; благодаря круглой форме его легко крутить в пальцах, точно контролируя движения, чтобы создавать бессчетное количество цветовых оттенков, а грифель в нем такой же гладкий, как у любого карандаша, и его след легко стирается необычным черным ластиком. Таким образом, этот карандаш, как и импортный автомобиль, вполне конкурентоспособен на нашем рынке. К сожалению, несмотря на первые благоприятные впечатления об отделке и тактильных качествах, я обнаружил, что древесина в обоих этих карандашах неестественно белого цвета и без запаха, что является недостатком для карандашей, очень симпатичных и эффективных во всех остальных отношениях: это напомнило мне, что они произведены в странах, где не растет можжевельник, пригодный для изготовления карандашей.

Другой карандаш, купленный мной в Бостоне, был более типичным для американской промышленности. Импортный разноцветный карандаш продавался уже заточенным и готовым к использованию любопытными взрослыми или детьми, которых надо чем-то заинтересовать, а сувенирный карандаш не был заострен. На самом деле производитель, возможно, и не предполагал, что его когда-нибудь будут точить или использовать, так как грифель карандаша был заметно смещен в сторону от центра, и попытка заточить его, по всей вероятности, привела бы к разочарованию от множества отломанных кончиков. Карандаш был круглым, и потому логотип можно было нанести по всей длине его поверхности, но на нем не указывалась страна изготовления, что свидетельствует о низком качестве: такие карандаши обычно продаются небольшими оптовыми партиями для последующего нанесения тиснения и продажи на сувениры. Несмотря на правильную окраску древесины (хотя и с неудачным подбором цветов), этот карандаш не сможет успешно конкурировать на мировом рынке.

Вещи, разумеется, не всегда таковы, какими они кажутся, и некоторые карандаши вовсе не рассчитаны на то, чтобы ими писали или рисовали. Есть одна головоломка, способная свести человека с ума, в которой используется карандаш с веревочной петлей, торчащей из торца, где обычно находится ластик[730]. Эта петля довольно длинная, но не настолько длинная, чтобы сквозь нее можно было продеть карандаш. Опытный шутник, знакомый с этим фокусом, может прикрепить такой карандаш к пуговичной петле на одежде ничего не подозревающего человека и позабавиться тем, как тот будет стараться снять с себя карандаш.

По словам Джерри Слоукума, который собирает и классифицирует старые и новые головоломки, этот фокус с карандашом был придуман около ста лет назад величайшим американским составителем головоломок и шахматных задач Сэмом Лойдом для президента одной страховой компании в Нью-Йорке, которому требовалась какая-нибудь уловка в помощь продавцам страховых полисов. Когда Лойд впервые показал эту головоломку руководителю компании, она явно не произвела на него впечатления. Однако Лойд продемонстрировал практическую пользу трюка, прикрепив карандаш к пуговичной петле президента, и поспорил на доллар, что тот не сможет освободиться от карандаша в течение получаса, если только не разрежет веревочку. Когда президент наконец признал поражение, Лойд в шутку согласился раскрыть секрет фокуса, если тот купит полис страхования жизни, и таким образом убедил его, что трюк может оказаться полезным для страховых агентов. Некоторые утверждают, что именно благодаря этому трюку с карандашом, придуманному Лойдом, возникло выражение «держать за пуговицу», которое означает «надолго завладеть чьим-либо вниманием», хотя «Оксфордский словарь английского языка» отмечает использование этого выражения в Англии еще в 1860-х годах, когда Лойду было немногим за двадцать. Но в противоречивых утверждениях относительно того, как и когда по разные стороны океана появились те или иные фразы, так же трудно отыскать истину, как и выяснить, как и когда карандаши впервые совершили трансатлантическое путешествие.

Поскольку трюк с пуговичной петлей не будет успешным, если карандаш станет короче в результате затачивания, то зачастую для этой цели использовали деревянную палочку без грифеля. Еще один фокус с карандашом также выполнялся без грифеля, но уже по другой причине. Один писатель в конце XIX века оставил такое воспоминание про «карандаш-обманку»: «Будучи школьниками, мы вставляли две иголки в огрызок карандаша, из которого был вынут грифель, и продевали веревочку через отверстие посередине карандаша, а потом просили ни о чем не подозревающего товарища крепко держать его между большим и указательным пальцами. Затем мы тянули за веревочки, и иголки высовывались наружу, что заставляло жертву розыгрыша очень быстро отбросить карандаш»[731].

Хотя карандаши без грифелей или плохого качества могут послужить детской игрушкой, рекламировать их как настоящие довольно рискованно. Торговец, раздающий бесплатные карандаши с названием компании и ее логотипом или сувенирную продукцию, надеется, что они не будут храниться неиспользованными, как сувениры из музеев или с других объектов паломничества туристов, и что ими станут пользоваться ежедневно и держать на виду. Как правило, карандаши, используемые в рекламных акциях, должны быть хорошими, чтобы ломающиеся стержни и потрескавшаяся краска не бросали тень на рекламодателя. В самом деле, многие старинные рекламные карандаши были очень качественными и предназначались для более долгой жизни, чем возможно при использовании ножа и точилки. Поэтому укороченные деревянные карандаши помещали в дополнительную оправу наподобие пули или другую достаточно прочную маркированную оболочку, которая могла служить владельцам дольше.

В конце XIX века в Лондоне продавались карандашные оправы из настоящих патронов. На них была надпись «В память о Гордоне», и часть выручки от продаж должна была пойти на нужды Мемориального колледжа Гордона[732] в Хартуме. Производитель гарантировал, что оправы «действительно выполнены из патронов, которые использовали британские войска во время битвы при Омдурмане». Выпускались также модели с винтовым и храповым механизмом. Среди других карандашей, имевших отношение к военным действиям, можно назвать экземпляр, выставленный в Музее карандаша в Кесвике: в него заключена карта Германии и циркуль.

Карандаш в любой оправе — это не только пустая сувенирная штучка, рекламный носитель, ностальгический предмет или вещь, позволявшая выживать перед лицом врага. В дизайнерских журналах карандаш часто называют «образцом совершенного дизайна» и «памятником долговечности дизайнерских решений»[733], а также время от времени сообщают о попытках модифицировать его дизайн. В одной недавней статье, посвященной достойным внимания новинкам промышленного дизайна, издатели описывали «долгожданное усовершенствование… простого карандаша:…рифленый деревянный корпус для лучшего обхвата, на вид более интересный»[734]. Однако и в прежние времена мясники, чьи пальцы часто бывали мокрыми и жирными, доставали такие карандаши из кармана фартука, когда надо было подсчитать сумму на коричневом бумажном пакете с купленным мясом. А продавцы кошерного мяса имели карандаши, при изготовлении которых гарантированно не использовались продукты свиноводства[735]. Но до сих пор наиболее распространенным остается желтый шестигранный карандаш №2, дизайн которого считается классическим.

Если сегодня мы не всегда можем вспомнить, как выглядели старинные карандаши, или разыскать их, то это не потому, что сознательно теряли их, когда мы и они были молоды, или с азартом выкидывали их, как это имели обыкновение делать Джонни Карсон и Дэвид Леттерман в своих телешоу. В Америке еще не так давно пенал был такой же важной школьной принадлежностью, как и то, что в нем лежало, и многие дети подражали мужчинам, которые держали за ухом карандаш (начало такой привычке положили египтяне, которые клали за ухо тростниковые ручки), или женщинам, втыкающим карандаши в прическу. В отпускной сезон 1988 года я получил по почте множесто каталогов, и самые претенциозные из них предлагали деревянные карандаши с тиснением и пеналы, в числе которых был один керамический из магазина «Нейман Маркус» с набором из дюжины деревянных карандашей с нанесенным на них именем поставщика королевского двора, а также «потрясающий пенал» ручной работы на ножках из карандашей (из Музея современного искусства в Сан-Франциско).

Карандаши могут играть такую же важную роль, как игрушки, и их нередко использовали как игрушки. Все мы некогда гримасничали, чтобы удержать «усы» из карандашей, вставленных между носом и верхней губой, и пририсовывали карандашом усы людям на картинках в те времена, когда такое безобразие еще можно было стереть резинкой. Мальчики делали бивни, вставляя карандаши в ноздри, а девочки постарше клали карандаши под грудь, чтобы проверить, нужен ли им бюстгальтер. На уроках мы крутили и грызли карандаши, стучали ими, рисовали каракули, а иногда даже что-нибудь записывали, как впоследствии стали делать на совещаниях.

Мы используем карандаши, чтобы перемешать краску, подпереть створку окна, открыть слипшийся пластиковый пакет, набрать телефонный номер, проткнуть дырку в пивной банке, когда кольцо остается у нас в руке. По мере того как кнопки на калькуляторах все уменьшались в размерах, мы стали использовать обратный конец карандаша (тот, что с ластиком), чтобы подсчитывать расходы. Позднее, уже будучи родителями, мы показывали своим детям, как вставлять карандашный ластик в отверстие вместо отломавшейся кнопки в электронной обучающей игрушке «Спик энд спелл», а теперь дети показывают нам, как с помощью карандаша вынуть кассету из кассетного видеомагнитофона, у которого провалилась кнопка выталкивания. Этот прием срабатывает, потому что карандашный грифель является электрическим проводником.

До того как наш артрит зашел слишком далеко, некоторые из нас пытались представить себе ощущения, испытываемые при тактильной иллюзии Аристотеля: «Если скрестить указательный и средний пальцы и вставить между ними какой-нибудь маленький предмет вроде карандаша, то возникает ложное впечатление, что между пальцами находятся два предмета»[736]. Очевидно (по крайней мере в отношении некоторых людей), что когда карандаш касается двух участков кожи, которые обычно не прикасаются к одному и тому же предмету, то один карандаш воспринимается как два. А по мере прогрессирования артрита доктора прописывают нам лекарства в баночках, которые надо открывать с использованием карандаша в качестве рычага.

Карандаш всегда является продолжением наших пальцев. С его помощью мы можем считать больше чем до десяти, для чего рисуем четыре вертикальные черточки, перечеркивая их пятой, как если бы это был большой палец поперек вытянутых четырех. С помощью сухого карандашного ластика можно переворачивать страницы глянцевых журналов и каталогов гораздо быстрее, чем послюнявленным пальцем. Если у нас слишком длинные ногти или слишком толстые пальцы, то с помощью карандаша проще набирать номер на дисковом или кнопочном телефоне. Карандаши вставляют в книги в качестве закладок. Карандашом указывают на какие-то мелкие детали, чтобы не заслонять их пальцем. Карандашом подчеркивают жестикуляцию. С помощью карандаша визуализируют то, что чертят в воздухе пальцы. Голосование может осуществляться не поднятием руки, а с помощью карандашной отметки в бюллетене.

В самом деле, тайное голосование было таким важным общественным инструментом, что до появления перфокарт (которые тоже иногда надо заполнять с помощью карандаша №2) выпускались даже специальные карандаши, предназначенные для кабинок, — со шнурками и ушками, позволяющими привязать карандаши, чтобы они не терялись и не уносились посетителями. Для танцевальных вечеров делали карандаши с фасонными шнурками, а плоские сверхтонкие карандаши с прикрепленными к ним кисточками использовались в качестве закладок и для разрезания книжных страниц. Такие карандаши делали без ластиков, но во время выборной президентской кампании 1928 года за голоса избирателей соперничали карандаши с огромными ластиками, выполненными в форме голов Герберта Гувера и Эла Смита.

В 1940-х годах все карандаши, даже самые дешевые, были ценными предметами. В каталоге за 1940 год компания «Игл пенсил» предлагала свой лучший карандаш «Микадо» (по пять центов за основную модель) с особым оснащением — «необычно большим ластиком, способным пережить сам карандаш»[737] (возможно, предназначенным для людей вроде Набокова, который говорил, что его карандаши живут дольше, чем ластики). Другие модели «Микадо» — «самого большого и лучшего из имеющихся в продаже карандашей такого рода благодаря суперпрочному соединению» — также продавались с большим ластиком, который крепился не к самому карандашу, а к съемному защитному колпачку, надевавшемуся на острие. Все это свидетельствует о том, что карандаш рассматривался как предмет, который принято использовать до короткого остатка, который в отличие от карандашей XIX века не был пустым. Хотя Джон Стейнбек не мог пользоваться карандашом, если начинал чувствовать прикосновение металлического ободка к руке, он не выбрасывал огрызки, а отдавал их детям[738].

Если сегодня случается найти в старом письменном столе запас карандашей, то с большой вероятностью среди незаточенных сувенирных карандашей окажется несколько пятисантиметровых остатков, по словам Джона Апдайка, «настолько старых, что их ластики уже ничего не стирают и даже графит размягчился и не пишет»[739]. Но то, что копилось в письменном столе в течение полувека, скорее всего, в один миг будет выброшено новым владельцем. Во времена более бережливых покупателей карандаши иногда исписывали до того, что их уже нельзя было держать, и для рачительных пользователей продавались специальные удлинители. Они весьма напоминали старинные держатели перьев: остаток карандаша вставлялся с одной стороны трубки, наподобие того как вставлялись в нее первые свинцовые карандаши. Такие удлинители были в ходу среди инженеров и чертежников, любимые карандаши которых стоили дорого. Удлинитель давал еще одно преимущество: позволял выравнивать массу карандаша, которая уменьшалась в результате затачивания.

Множество разнообразных моделей деревянных карандашей, которые выпускались и продавались в прежние времена, сейчас основательно забыты. Не так давно был переиздан каталог «Сирз, Роубак энд Ко» за 1902 год; при перепечатке издатель «опустил страницы, повторявшие друг друга», то есть изъял из каталога деревянные карандаши, зато включил в него механические карандаши и новинки. В других старых каталогах представлено много интересных и действительно ценных золотых и серебряных футляров и оправ для карандашей, образцы которых можно найти на многочисленных антикварных выставках или на блошиных рынках. Существовала модель, спроектированная как держатель для короткого карандаша, острие которого можно было защитить, когда им не пользовались, задвинув карандаш в оправу. Капитан Чарльз Райдер, рассказчик из романа Ивлина Во «Возвращение в Брайдсхед», вспоминал, что его отец пользовался таким футляром, когда читал после обеда, сидя в кресле с высокой спинкой: «Время от времени он брал карандаш в золотом футляре, висевший на часовой цепочке, и делал пометку на полях»[740]. У таких металлических футляров были кольца на торце; с помощью кольца их можно было прикрепить к цепочке для часов или чему-нибудь еще. Продавались также золотые и серебряные кольцевые замки, чтобы карандаш легко снимался с цепочки, что, очевидно, и проделывал отец капитана Райдера. Некоторые оправы представляли собой защитные футляры, откуда карандаш можно было «при необходимости достать, не отсоединяя его от цепочки»[741]. Были также плоские защитные футляры для карандашей, позволяющие носить их в кармане жилета так, чтобы он не оттопыривался.

Конечно, для специальных оправ нужны были специальные сменны карандаши; продавались «карандаши в плоской можжевеловой оправе» — в коробках по шесть и двенадцать штук. Для круглых оправ требовались маленькие сменные деревянные карандашики с резьбовыми медными наконечниками, которые ввинчивались в патрон оправы. Эти карандаши были настолько короткими, а иногда и настолько тонкими, что ими было неудобно пользоваться без чехла, однако они экономили графит и древесину. У меня есть оправа из чистого серебра, изготовленная фирмой «Мордан энд компани», на которой выгравированы имя и адрес ее первого владельца, проживавшего в Лондоне, а внутри вставлен все еще пригодный к использованию остаток карандаша «Кохинор» (твердости HB) длиной не более сантиметра. Кто сейчас станет пользоваться таким огрызком? Разве что какой-нибудь бережливый чертежник. Зато в современных карандашах, в отличие от многих карандашей викторианской эпохи, грифель проходит по всей длине, и, когда карандаш делается настолько коротким, что им больше нельзя пользоваться даже с помощью удлинителя, некоторые инженеры и чертежники срезают остатки древесины и вставляют кусочки грифеля в циркули.

Хотя обычный желтый карандаш длиной семь дюймов ассоциируется с большинством выпускаемых сегодня карандашей, одного-единственного карандаша желтого цвета, который был бы всеобщим фаворитом, не существует. Достоинства карандаша всегда будут субъективно оцениваться тем, кто им пользуется. Так, авторы книги «Квинтэссенция» Бетти Корнфилд и Оуэн Эдвардс упорно отстаивают преимущества карандаша «Монгол» №2, называя его «лучшим из существующих»[742], но убедительно обосновать преимущества желтого карандаша не могут, поэтому сделали произвольный выбор в пользу «Монгола» и провозгласили его «наилучшим». Они уверяют, что карандаши «Монгол» характеризуются «идеальным соотношением глины и графита» и «увенчаны лучшими ластиками», в то время как другие пользователи выбирают «Монгол» по другим причинам: «Он окутан древесиной и полон идей. Всякий раз, когда я беру его в руки, в нем открываются новые достоинства. И надпись на боковой грани выполнена отлично, и ластик розового цвета»[743]. Но подобные эмоции вызывают и другие марки. В нью-йоркском магазине «Тинк биг»{10}, который специализируется на продаже увеличенных копий некоторых предметов, наиболее распространенных в домашнем и офисном обиходе, в качестве модели для изготовления шестифутового карандаша (180 см) выбрали диксоновский карандаш «Тикондерога» (мягкий). Спросите других людей, и они скажут, что их любимым карандашом №2 является «Велвет» фирмы «Фабер-Кастелл» (который некогда выпускался американской компанией «Винес») или же «Мирадо» фирмы «Берол» (некогда выпускавшийся под названием «Микадо» фирмой «Игл пенсил»). Третьи сознательно отвергают классический желтый дизайн и предпочитают пятидесятицентовые шестигранные карандаши «Блэкуинг» фирмы «Фабер» — черные со стальным отливом, благородного вида, с плоским ободком для ластика, что является их отличительной чертой. (У карандашей «Блэкуинг» необычайно мягкий грифель, благодаря чему он так легко и гладко скользит по бумаге, что даже выпускается под лозунгом «Нажимаешь вдвое слабее, пишешь вдвое быстрее».)Хотя все эти и другие модели вполне отвечают требованиям к хорошим карандашам, в то же время ни один из них нельзя назвать единственным и лучшим.

Библиография

Acheson, E. G. Graphite: Its Formation and Manufacture. Journal of the Franklin Institute, June 1899. С. 475–486.

Acheson, E. G. A Pathfinder: Discovery, Invention, and Industry. NY, 1910.

Adams, Henry. The Education of Henry Adams: An Autobiography. Boston, 1918.

Agricola, Georgius. De Re Metallica. Translated by Herbert Clark Hoover and Lou Henry Hoover. NY, 1950.

Alibert, J. P. The Pencil-Lead Mines of Asiatic Siberia. A. W. Faber. A Historical Sketch. 1761–1861. Cambridge, 1865.

Allen, Andrew J. Catalogue of Patent Account Books, Fine Cutlery, Stationery, [etc.]. Boston, [1827].

American Society for Testing and Materials. Standard Practice [D4236–85] for Labeling Art Materials for Chronic Health Hazards. Annual Book of ASTM Standards, Vol. 06.01. Philadelphia, 1986.

Andrew, James H. The Copying of Engineering Drawings and Documents, Transactions of the Newcomen Society, 53 (1981–82). С. 1–15.

Anthony, Gardner C. Elements of Mechanical Drawing. Revised and enlarged ed. Boston, 1906.

Aristotle. Minor Works. With an English translation by W. S. Hett. Cambridge, Mass., 1936.

Army and Navy Co-operative Society Store. The Very Best English Goods: A Facsimile of the Original Catalogue of Edwardian Fashions, Furnishings, and Notions Sold at the Army and Navy Co-operative Society Store in 1907. NY, 1969.

Armytage, W. H. G. A Social History of Engineering. London, 1961.

The Art-Journal. The Crystal Palace Exhibition Illustrated Catalogue, London 1851. NY, 1970.

Asimow, Morris. Introduction to Design. Englewood Cliffs, N.J., 1962.

Astle, Thomas. The Origin and Progress of Writing, [etc.]. 2nd ed., with additions (1803). NY, 1973.

Atkin, William K., Raniero Corbelletti, and Vincent R. Fiore. Pencil Techniques in Modern Design. NY, 1953.

Austen, Jane. Emma. Edited with an introduction by David Lodge. London, 1971.

Automatic Pencil Sharpener Company. From Kindergarten Thru College. [Folder.] Chicago, [1941].

Babbage, Charles. On the Economy of Machinery and Manufactures. 4th ed. enlarged (1835). NY, 1963.

Back, Robert. The Manufacture of Leads for the Mechanical Pencil // American Ceramic Society Bulletin, 4. Nov. 1925.

Baker, Joseph B. The Inventor in the Office // Scientific American. Oct. 29, 1910. С. 344–345.

Banister, Judith. Sampson Mordan and Company // Antique Dealer and Collectors’ Guide. June,1977.

Basalla, George. The Evolution of Technology. Cambridge, 1988.

Bay, J. Christian. Conrad Gesner (1516–1565), the Father of Bibliography: An Appreciation // Papers of the Bibliographical Society of America, 10. 1916. С. 52–88.

Baynes, Ken, and Francis Pugh. The Art of the Engineer. Woodstock, N.Y., 1981.

Bealer, Alex W. The Tools That Built America. Barre, Mass., 1976.

Beamish, Richard. Memoir of the Life of Sir Marc Isambard Brunel. London, 1862.

Beaver, Patrick. The Crystal Palace, 1851–1936: A Portrait of Victorian Enterprise. London, 1970.

Beckett, Derrick. Stephensons’ Britain. Newton Abbot, Devon., 1984.

Beckmann, Johann. Beirge zur Geschichte der Erfindungen. 5 vol. Leipzig, 1780–1805.

Beckmann, John. A History of Inventions and Discoveries. Translated by William Johnston. 3rd ed. 4 vol. London, 1817.

Beckmann, John. A History of Inventions, Discoveries, and Origins. Translated by William Johnston. 4th ed. 2 vol., revised and enlarged by William Francis and J. W. Griffith. London, 1846.

Bell, E. T. Men of Mathematics. NY, 1937.

Belyakov, Vladimir. The Pencil Is Mightier than the Sword // Soviet Life, №348. Sept. 1985. С. 48–49.

Berol Limited. Berol: The Pencil. Its History and Manufacture. Norfolk, n.d.

Berol USA. The Birth of a Pencil. [Folder.] Danbury, Conn., n.d.

Bigelow, Jacob. Elements of Technology, [etc.]. 2nd ed., with additions. Boston, 1831.

Binns, William. An Elementary Treatise on Orthographic Projection, [etc.]. London, 1886.

Birdsall, John. Writing Instruments: The Market Heats Up // Western Office Dealer. Febr. 1983.

Bolton, Theodore. Early American Portrait Draughtsmen in Crayons. NY, 1923.

Booker, Peter Jeffrey. A History of Engineering Drawing. London, 1963.

Boyer, Jacques. La Fabrication des Crayons // La Nature, №66, part 1. Mar. 1, 1938. С. 149–152.

Braudel, Fernand. The Structures of Everyday Life: The Limits of the Possible. Translation from the French revised by Sin Reynolds. NY, 1981.

Briggs, Asa. Iron Bridge to Crystal Palace: Impact and Images ofчthe Industrial Revolution. London, 1979.

Brondfield, Jerome. The Marvelous Marking Stick // Kiwanis Magazine. Feb. 1979. С. 28, 29, 48. [Condensed as Everything Begins with a Pencil // Reader’s Digest. Mar. 1979. P. 25–26, 31–33.]

Brown, Martha C. Henry David Thoreau and the Best Pencils in America // American History Illustrated, №15. May 1980. P. 30–34.

Brown, Nelson C. Forest Products: The Harvesting, Processing, and Marketing of Material Other than Lumber, [etc.]. NY, [1950].

Brown, Sam. Easy Pencil Tricks // Popular Mechanics, №49. June 1928. P. 993–998.

Bryson, John. The World of Armand Hammer. NY, 1985.

Buchanan, R. A. The Rise of Scientific Engineering in Britain // British Journal for the History of Science, №18. 1985. P. 218–233.

Buchanan, R. A. Gentlemen Engineers: The Making of a Profession // Victorian Studies, №26. 1983. P. 407–429.

Buchwald, August. Bleistifte, Farbstifte, Farbige Kreiden und Pastellstifte, Aquarellfarben, Tusche und Ihre Herstellung nach Bewhrten Verfahren. Vienna, 1904.

The Builder’s Dictionary: Or, Gentleman and Architect’s Companion. 1734 ed. Washington, D.C., 1981.

Bump, Orlando F. The Law of Patents, Trade-Marks, Labels and Copy-Rights, [etc.]. 2nd ed. Baltimore, 1884.

California Cedar Products Company. California Incense Cedar. [Illustrated brochure.] Stockton, Calif., n.d.

Callahan, John F. Along the Highways and Byways of Finance // The NY Times. Oct. 9, 1949. III, 5.

Calle, Paul. The Pencil. Westport, Conn., 1974.

Canby, Henry Seidel. Thoreau. Boston, 1939.

Caran d’Ache. 50 Ans Caran d’Ache, 1924–1974. Geneva, [1974].

Carpener, Norman. Leonardo’s Left Hand // The Lancet. Apr. 19, 1952. P. 813–814.

Carter, E. F. Dictionary of Inventions and Discoveries. NY, 1966.

Cassell’s Household Guide: Being a Complete Encyclopedia of Domestic and Social Economy, and Forming a Guide to Every Department of Practical Life. London, [ca. 1870].

Cather, Willa. Alexander’s Bridge. Boston, 1922.

Chambers’ Edinburgh Journal. Visit to the Pencil Country of Cumberland. Vol. VI, №145, New Series. Oct. 10, 1864. P. 225–227.

Chambers’s Encyclopedia. Various editions.

Channing, William Ellery. Thoreau the Poet-Naturalist. New ed., enlarged, edited by F. B. Sanborn. Boston, 1902.

Charlton, James, editor. The Writer’s Quotation Book: A Literary Companion. NY, 1985.

Chaucer, Geoffrey. The Canterbury Tales. Verse translation with an introduction and notes by David Wright. Oxford, 1985.

Cicero. Letters to Atticus. English translation by E. O. Winstedt. London, 1956.

Cicero. Letters of Cicero: A Selection in Translation, by L. P. Wilkinson. NY, 1966.

Clark, Edwin. The Britannia and Conway Tubular Bridges. With General Inquiries on Beams and on the Properties of Materials Used in Construction. London, 1850.

Cleveland, Orestes. Plumbago (Black Lead — Graphite): Its Uses, and How to Use It. Jersey City, N.J., 1873.

Cliff, Herbert E. Mechanical Pencils for Business Use // American Gas Association Monthly. №17. July 1935. P. 270–271.

Cochrane, Charles H. Modern Industrial Processes. Philadelphia, 1904.

Coffey, Raymond. The Pencil: ‘Hueing’ to Tradition // Chicago Tribune. June 30, 1985. V. 3.

Collingwood, W. G., translator. Elizabethan Keswick: Extracts from the Original Account Books, 1564–1577, of the German Miners, in the Archives of Augsburg. Kendal, 1912.

Compton’s Encyclopedia. 1986 ed.

Considine, Bob. The Remarkable Life of Dr. Armand Hammer. NY, 1975.

Constant-Viguier, F. Manuel de Miniature et de Gouache. [Bound with Langlois- Longueville.] Paris, 1830.

Cooper, Michael. William Brockedon, F.R.S. // Journal of the Writing Equipment Society, №17. 1986. P. 18–20.

Cornfeld, Betty, and Owen Edwards. Quintessence: The Quality of Having It. NY, 1983.

Cowin, S. C. A Note on Broken Pencil Points // Journal of Applied Mechanics. №50. June 1983. P. 453–454.

Cronquist, D. Broken-off Pencil Points // American Journal of Physics. №47. July 1979. P. 653–655.

Cumberland Pencil Company Limited. The Pencil Story: A Brief Account of Pencil Making in Cumbria Over the Last 400 Years. [Keswick], n.d.

Daumas, Maurice, editor. A History of Technology & Invention: Progress Through the Ages. Translated by Eileen B. Hennessy. NY, 1969.

Day, Walton. The History of a Lead Pencil. Jersey City, N.J., 1894.

de Camp, L. Sprague. The Ancient Engineers. Garden City, N.Y., 1963.

de Camp, The Heroic Age of American Invention. Garden City, N.Y., 1961.

Decker, John. Pencil Building // Fine Woodworking. May — June 1988. P. 108–109.

Desbecker, John W. Finding 338 New Uses [for Pencils] Via a Prize Contest // Printers’ Ink. №156. July 2, 1931. P. 86–87.

Deschutes Pioneers’ Gazette. Short Lived Bend Factory Made Juniper Pencil Slats for Export. Vol. 1. Jan. 1976. P. 2, 5–6.

Dibner, Bern. Moving the Obelisks: A Chapter in Engineering History in Which the Vatican Obelisk in Rome in 1586 Was Moved by Muscle Power, and a Study of More Recent Similar Moves. Cambridge, Mass., 1950.

Dickinson, H. W. Besoms, Brooms, Brushes and Pencils: The Handicraft Period // Transactions of the Newcomen Society, 24. 1943–44, 1944–45. P. 99–108.

Dickinson, H. W. A Brief History of Draughtsmen’s Instruments // Transactions of the Newcomen Society, 27 1949–50. P. 73–84.

Dictionary of American Biography.

Dictionary of National Biography.

Dictionnaire de Biographie Franaise. Fascicule 103. Paris, 1989.

Diderot, Denis. A Diderot Pictorial Encyclopedia of Trades and Industry. Edited by Charles Coulston Gillispie. NY, 1959.

Diderot, Denis. The Encyclopedia: Selections. Edited and translated by Stephen J. Gendzier, NY, 1967.

Dixon, Joseph, Crucible Company. Catalog and Price List of Dixon’s American Graphite Pencils and Диксон’s Felt Erasive Rubbers. Jersey City, N.J., [1891].

Страницы: «« 23456789 »»

Читать бесплатно другие книги:

Олег Громов мечтал познакомиться с Ильей Крестовским, солистом и автором песен модной группы «Waterf...
Много лет назад еще юная тогда Наденька безнадежно влюбилась в собственного начальника, закоренелого...
Minecraft – одна из самых популярных игр. Она уникальна и универсальна: вы можете строить удивительн...
Григорий слушал доводы частного детектива и адвоката и спрашивал себя, возможно ли, чтобы короткая и...
«Муж и жена – одна сатана» – гласит народная мудрость. Евгений Вильский был уверен, что проживет со ...
Рассчитывая заключить выгодную сделку, Элиот, человек, раз и навсегда выбравший карьеру в качестве о...