Лечение наркомании. Практическое руководство к выздоровлению Исаев Руслан

Многие считают, что лечение наркомании за рубежом более эффективно. В конце концов, и идеология «12 шагов» появилась и развилась именно в США. Действительно, кое-что из опыта западных центров было бы хорошо ввести и в российские программы. Однако далеко не все методики настолько однозначно применимы к нашей реальности, и, оценивая их, необходимо делать поправку на другой менталитет, другие экономические условия (например, государственное финансирование) и, в принципе, на несколько другую структуру всей реабилитационной деятельности.

Детоксикация

В части помощи наркозависимым на этапе купирования острого абстинентного синдрома используются практически все те же подходы, что и в нашей стране. На этом этапе пациенту помогают врачи. Характер помощи определяется тем, что конкретно употребляет зависимый, как долго, какие нарушения имеются, какой срок отмены наркотика. В некоторых странах на этом этапе для опийных наркоманов используются медицинские наркотики, например метадон, которые назначаются в понижающихся дозах. Это один из методов купирования героиновой ломки: постепенное снижение дозы медицинского наркотика под контролем стационарных врачей проводится до полной отмены препарата.

В тех странах, где действует метадоновая программа (программа опийной заместительной терапии, ОЗТ), о которой мы расскажем ниже, этот этап для опийных наркозависимых не актуален. Приходя в программу ОЗТ, человек, употребляющий, например, героин, просто начинает получать другой наркотик под контролем работников метадонового центра, соответственно, ломки у него не возникает, а он на всю последующую жизнь становится зависимым от метадона и должен ежедневно получать очередную дозу в центре заместительной терапии.

Реабилитация

Немного больше свободы

В зарубежных реабилитационных центрах царит удивительная, не свойственная нашим российским центрам свобода. Например, некоторые из них не имеют ограждений, и руководство даже не понимает, зачем они нужны. Иногда территория центра граничит с фермерским полем. И всем видно, что вот зеленая трава – это трава центра, а желтое поле – это уже пахотные земли.

Во время прохождения курса в терапевтическом сообществе уже через месяц пребывания реабилитант может по предварительной договоренности взять велосипед и поехать, например, в магазин в близлежащий населенный пункт. Если такая возможность предусмотрена, то рядом с основным зданием мы обнаружим террасу с навесом, под которым хранятся велосипеды. Не под охраной, а в свободном доступе. Идиллическая картина, не правда ли?

Для того чтобы разобраться, почему это возможно и почему такая модель пока, увы, не будет работать в России, нужно понять разницу между отечественными и зарубежными программами реабилитации наркозависимых.

Далее мы будем говорить о реабилитационных центрах Европы, США и Израиля, поскольку наиболее детально знакомы с их практикой. В этих странах проблемой наркомании занимаются давно и плотно, поскольку она имеет глубокие социальные и демографические последствия. А вот в развивающихся странах с демографией все слишком хорошо, чтобы озадачиваться таким вопросом. Поэтому широкого развития реабилитационных программ там не наблюдается, на первом плане – как накормить обычных граждан.

Особняком стоит Китай, где долгое время вся реабилитация сводилась лишь к трудовым коммунам, а с точки зрения активной психологической работы они еще в самом начале пути. Заболеваемость наркоманией у них только растет, им еще многое предстоит решить, чтобы выстроить эффективную систему помощи наркозависимым.

За рубежом в большинстве случаев пациенту и его родственникам приходится оплачивать только 20 % общей стоимости реабилитации. Остальная часть покрывается за счет государственного финансирования. Если же зависимый имеет маленький доход (не относится даже к среднему классу), то ему могут провести реабилитацию вообще бесплатно. Все издержки оплачиваются из страховых и дополнительных фондов.

Кстати, если реабилитационный центр рассчитывает на работу в страховой системе, в штате должен состоять как минимум один квалифицированный психиатр.

Соответственно, туда преимущественно попадают люди, мотивированные пониманием, что им дан шанс, государство заплатит. Но насильно держать их никто не будет. Если не готов, тебе не побоятся сказать «нет», поскольку центр не зависит от твоих денег или денег твоей семьи. Выстроенная система социального прессинга выбывшего с реабилитации за нарушение просто так обратно не пустит. Он попадет либо в тюрьму, если совершал какие-то противоправные дела и реабилитировался по решению суда вместо заключения, либо испытает на себе какие-то еще социальные санкции. Поэтому в таких людях живет понимание, что пройти реабилитацию, а затем подняться по хорошо работающим социальным лифтам куда проще, чем испытывать судьбу на прочность.

Поэтому в зарубежных учреждениях проходят реабилитацию люди, которые действительно в полной мере хотят избавиться от зависимости. С подобными пациентами нет необходимости вводить серьезные ограничительные меры. Они сами готовы помогать сотрудникам центра и в том числе соблюдают установленные правила.

С другой стороны, у смягченных ограничений есть и свои минусы. Например, во многих центрах у пациентов есть доступ к просмотру телевизора, к Интернету, социальным сетям. И если за просмотром телепередач следит консультант, и когда на экране появляются сцены насилия, он просто встает и уводит группу или выключает телевизор, то, конечно же, использование Интернета контролировать гораздо сложнее, практически невозможно. Некоторые зарубежные специалисты говорят, что хорошо было бы запретить использование Интернета для реабилитантов, но пока это все остается на уровне разговоров.

В наших центрах и просмотр телепередач, и пользование Интернетом запрещены, так как было показано, что эта активность на первых порах реабилитации провоцирует у зависимого тягу к наркотику и повышает риск срыва. Ведь социальные сети, свободный, ничем не ограниченный доступ в Интернет – это стресс, постоянные бурные эмоции: с кем-то списался, с кем-то поругался. Опять же нельзя исключать, что бывшие «приятели-наркоманы» или сам наркодилер могут попытаться связаться с пациентом, уговорить его бросить лечение, вернуться к прежней жизни. То есть некоторые элементы реабилитационной свободы могут поставить под сомнение успех лечения.

За рубежом хорошо работает программа альтернативного лечения. Это юридическая норма, позволяющая правонарушителям-наркоманам выбирать в суде – заключение под стражу на установленный судом срок или прохождение курса реабилитации. Такой подход приводит к тому, что впервые «оступившиеся» граждане получают от общества шанс начать новую жизнь полноценного гражданина. Разумеется, такие наркоманы находятся в реабилитационном центре под очень строгим контролем, а иногда помещаются в специализированные центры именно для осужденных. Малейшее нарушение – и суд может решить отправить такого бунтаря «на нары».

В нашей стране вопрос альтернативного лечения еще до конца не отрегулирован, но тенденция имеется. Некоторые суды уже выносят в ряде случаев решения о прохождении наркоманами лечения вместо реальных тюремных сроков.

Тесный контакт

Впрочем, свобода не значит, что за пациентами в зарубежных реабилитационных центрах совсем не следят. Например, здесь развиты оригинальные системы коммуникации, которые мы не встречали в России.

В одном из центров наблюдали такой вариант: некое подобие информационного стенда с крючками, располагающимися в несколько рядов. На них слева по вертикали висят дощечки с именами пациентов. А по горизонтали каждый, кто проходит реабилитацию, может прикрепить дощечку, выражающую эмоцию или просьбу. Это позволяет людям, страдающим от своей стеснительности, тяжело идущим на контакт, рассказать о чувствах или попросить, например, о консультации.

Существуют и специальные дощечки, на которых разными значками указывается, где пациент в настоящий момент находится и чем занят, благодаря чему персонал может быстро сориентироваться и в нужный момент разыскать любого своего подопечного.

Материнские корпуса

Одно из главных отличий, которое, мы надеемся, рано или поздно удастся реализовать и в рамках отечественных учреждений. В каждом крупном центре есть отдельный корпус для мам с детьми – не только грудничками и совсем малышами, но и с детьми до 6 лет.

Когда мама на занятиях, за ребенком следят квалифицированные няни, сиделки – для этого нанимается отдельный штат. При самом центре функционируют детские садики. Есть даже отдельные специалисты, которые помогают мамам ресоциализироваться: учат планировать бюджет, распоряжаться финансами и т. д. Если с ребенком что-то случилось (например, заболел), сразу вызывается профильный специалист.

В России, если мать кладут на реабилитацию, с ребенком приходится что-то придумывать – оставлять у бабушек, дедушек. А до определенного возраста объяснить, куда делась мама, достаточно сложно. К тому же несколько осложняет процесс социализации. Ребенок, как бы прагматично ни прозвучало, мощнейший стимул для матери. Более того, нормализация подобных семейных отношений – это совершенно отдельный пункт, которым все-таки рекомендуется заниматься сразу в рамках реабилитационной программы.

Возрастные группы

В России большинство реабилитационных центров до сих пор представлены арендованными коттеджами, зданиями, и это представляет определенные неудобства. В том числе очень сложно адаптироваться под определенную категорию пациентов.

За рубежом центры проектируются и строятся специально, соответственно обустраиваются по заранее определенной концепции. Поэтому есть возможность проводить разделение и по социальным, и по возрастным группам. Как правило, это молодые люди до 18 лет, люди постарше – от 18 до 30 и категория пациентов более старшего возраста. Причем специфика работы, например, с подростками не исчерпывается тем, что с ними соответствующим образом работают подготовленные консультанты и психологи. При центре находятся школа или колледж, чтобы реабилитанты могли получить образование – это важная часть ресоциализации. В некоторых центрах для взрослых есть возможность освоить какую-то специальность, а иногда и не одну.

И в целом от многих зарубежных учреждений само ощущение реабилитационного центра весьма условное – все обустроено так, чтобы человек чувствовал себя комфортно. Например, столовая выглядит как обычное кафе. Пациенты и сотрудники могут обедать все вместе, пусть и за разными столиками. Это тоже снижает стрессовый фактор.

Критерии оценки

Одно из значимых отличий – критерии, по которым оцениваются результаты реабилитации. За рубежом несколько смещены акценты. Для них важны социальные показатели: уровень преступности, трудоустроенность бывших зависимых. Предполагается, что если реабилитация пройдена, то человек сможет социализироваться. Одного только неупотребления недостаточно. Если человек так и не смог влиться в общество, это не тот результат, которого хотелось бы добиться.

У нас все-таки на первый план выходит спасение человека от зависимости. Это не значит, что социализация не значима, и на самом деле эти два момента взаимосвязаны. Как мы уже упоминали, сама тяга к наркотикам происходит из-за каких-нибудь психологических проблем, уже изначальной неспособности нормально жить в социуме. То есть если человек сорвался и снова начал употреблять – в России это показатель недостаточности реабилитационной программы. Если же с ним была проведена эффективная работа, то выпускник центра, так или иначе, сможет не только избавиться от зависимости, но и найти свое место в обществе, потому что у него уже отработан спектр проблем, приведший к употреблению.

Транзитные центры

Уникальный тип зарубежных учреждений, который занимается алкоголиками и наркоманами (в том числе, бездомными). На первый взгляд, это чем-то похоже на наши вытрезвители, но подход принципиально иной.

В подобных центрах работает средний медперсонал (врачей там нет), который следит за подопечными, а также психологи, которые занимаются мотивацией зависимых. Если человеку нужен «детокс», его, конечно же, отправят в клинику. Если же человек из-за своей зависимости оказался без денег, без жилья или просто спонтанно решил начать жизнь с нового листа, он может обратиться в подобный центр. Ему обеспечат крышу над головой, помогут восстановить документы, а параллельно будут пытаться помочь решить и какие-то социально-бытовые и психологические проблемы.

Находиться в транзитном центре можно несколько недель.

Дальше, если зависимый принял решение прекратить употребление, ему могут предоставить совсем недорогую социальную квартиру. Так, для сравнения, при пособии по безработице в 1000 долларов, аренда подобного жилья обходится всего в 100 долларов. То есть человеку пытаются обеспечить наиболее комфортные условия отказа от психоактивных веществ, помогают начать новую социальную жизнь.

При этом зависимому ставят новую цель – время проживания в социальной квартире тоже регламентировано, и нужно «двигаться дальше». Психологи, работающие в таком центре, мотивируют его пройти реабилитацию.

Подобные учреждения можно назвать начальным фильтром. Во-первых, они позволяют вернуться к нормальной жизни людям, которым перед реабилитацией нужна некая первичная помощь. Когда у человека нет крыши над головой, реабилитация, а тем более, ресоциализация для него представляют значительные трудности.

Во-вторых, здесь человеку создают все условия, чтобы он захотел лечиться, двигаться дальше в направлении отказа от наркотиков.

Ну и конечно, транзитный центр – это место, которое снижает криминальное напряжение в ближайшем районе: бездомному алкоголику можно переночевать здесь, а не на улице, наркоман может прийти сюда, чтобы получить простые блага – постель, еду. И не придется воровать, чтобы поесть. В таком месте и в таких условиях проще работать с бродягами и асоциальными личностями, мотивируя их на отказ от психоактивных веществ. Многие начинают путь своего выздоровления из транзитных центров, навсегда покидая опасные подворотни улиц.

Казалось бы, все отлично, но есть и свои нюансы. Например, в рамках подобных транзитных центров все «гипертолерантно». Если сюда приходит человек, у которого с собой наркотики, их уберут в специальный личный ящик, потому что сам факт употребления не наказуем. То есть когда он решит выйти из центра, то сможет забрать свои наркотики и начать заново употреблять.

С другой стороны, транзитные центры заинтересованы уговорить на реабилитацию как можно больше зависимых, поскольку получают от государства финансирование в зависимости от загрузки «постояльцами».

! Во многом зарубежная реабилитация облегчается за счет высокой информированности людей. В России примерно половина родственников пациентов в принципе не знают, что такое реабилитация и зачем она нужна. А без данного этапа лечение просто не может быть эффективным. Это даже не лечение как таковое, а просто мероприятие по частичному восстановлению организма. За счет того, что за рубежом высокая осведомленность, родственники понимают, какие шаги нужно предпринять, чтобы вернуть зависимого к нормальной жизни. Так что если произошла беда, они практически сразу начинают мотивировать человека. То есть за рубежом и больший процент людей идет в центры, и родственники всячески помогают в процессе лечения. Конечно же, это облегчает работу специалистов и делает результаты более эффективными.

Метадоновая терапия

Ее еще называют опийная заместительная терапия (ОЗТ), заместительная поддерживающая терапия (ЗПТ). Это паллиативная (дающая облегчение, но не устраняющая причину болезни) заместительная терапия, которая применяется для лечения только тех наркоманов, которые употребляют исключительно опиаты, например героин. На территории России использование метадона запрещено в каких бы то ни было целях, однако данный вид терапии применяется во многих странах Америки и Европы. Сейчас во многих программах используют аналог метадона – бупренорфин, который может быть выписан, например, в США, любым врачом, прошедшим специальный однодневный курс по применению данного препарата.

Существует устойчивый миф среди наркозависимых, что с помощью метадона можно самостоятельно «переломаться» (пережить синдром абстиненции) и прекратить прием героина. Это чудовищное заблуждение. В домашних условиях наркоман не в состоянии четко придерживаться плана снижения дозы метадона. Результат: героиновый наркоман довольно быстро становится метадоновым. А «слезть» с метадона гораздо сложнее – ломка длится дольше, боли сильнее. Даже если зависимый умудрился ступенчато снизить дозы принимаемого метадона, он гарантированно вернется к прежнему употреблению героина. Об этом однозначно свидетельствует, например, исследование Methadone at tapered doses for the management of opioid withdrawal (Постепенное снижение доз метадона для терапии абстинентного синдрома при опиатной зависимости, авторы Amato L, Davoli M). Оно представляет собой анализ результатов 23 исследований, проведенных в разное время, в которых приняли участие более двух тысяч человек. Исследовали, как постепенное снижение метадона (или любого другого заместителя опиатов) влияет на тяжесть абстинентного синдрома. Было показано, что, да – абстиненция переживается легче. Но после того, как пациенты переставали принимать опиаты, большинство возвращались к приему традиционного наркотика.

Метадон действует на те же рецепторы, что и опиаты. То есть его действие подобно действию морфина, героина и др. Основные отличия: в правильной дозировке не вызывает эйфорию, действие одной дозы длится больше суток. Выпускается в виде таблеток, порошка для разведения в воде и в жидком виде. В метадоновых центрах его принимают внутрь, то есть через рот. И это – принципиальный момент, который предполагает прекращение употребления уличного наркотика внутривенным способом.

Метод ежедневной раздачи метадона героиновым наркоманам развили в США доктор Винсент Доул и его жена Мария Нюсвандер. Они исходили из спорного на сегодня суждения, что героиновая наркомания – это следствие нарушения обмена веществ (Dole and Nyswander, 1967).

Было отмечено, что препарат может применяться для «детокса» в целях постепенного замещения героина с последующим снижением дозировки самого метадона. Поскольку препарат не нужно «колоть в вену», его употребление представляет меньшую опасность в плане инфекций и передозировок.

Главным условием внедрения программы был отказ от любых психоактивных веществ. Пациенту по определенному расписанию выдавали метадон, пытаясь снизить дозировку препарата, чтобы вообще прекратить употребление, периодически тестировали, и, если обнаруживали следы других наркотиков, человека отчисляли из программы. Кроме того, с зависимым работали психологи и консультанты, которые подталкивали его к реабилитации.

Однако спустя десять лет Доул и Нюсвандер признали, что только метадоновая программа не способствует последующей реабилитации наркоманов (Dole и Nyswander, 1976).

По первоначальному замыслу это должна была быть полноценная модель социализации и лечения наркотической зависимости, цель которой – полный отказ от каких бы то ни было психоактивных веществ. Но в какой-то момент вся система перекосилась. О том, как это произошло в Голландии, нам рассказал наш друг и соратник Мартин Койман – легендарный психиатр, который стоял у истоков реабилитации в Европе. Он же и внедрял в свое время метадоновую программу на территории своей страны.

Сначала все шло по задуманному сценарию, но в какой-то момент выросло число эмигрантов. Среди них наблюдался высокий процент наркозависимых. Они были плохо социально устроены, не организованны и имели совершенно другой менталитет, отличный от того, к которому привыкли европейцы. Стало понятно, что ограничения, накладываемые на них метадоновой программой, не действуют. Большинство продолжали употреблять уличные наркотики параллельно с метадоном.

В какой-то момент с ними перестали бороться и согласились на меньшее из двух зол: разрешили и приходить в метадоновые центры, и употреблять другие наркотики – все, что угодно, лишь бы снизить уровень преступности. Естественно, через какое-то время и местные наркоманы, глядя на эмигрантов, потребовали, чтобы подобные послабления распространились на всех.

Но на самом деле проблема даже не в том, что параллельно принимаются другие препараты, проблема в самой идеологии заместительной терапии. Называясь «терапией», программа как бы вводит вас в заблуждение. Мало кто из потребителей задумывается, что есть разница между терапией вообще и «заместительной терапией». Мы попробуем показать эту разницу на фантастическом примере.

Помните историю про Айболита, написанную Корнеем Ивановичем Чуковским?

Дальше Айболит пришивает зайчику ножки, и длинноухий снова бежит по дорожке. В строгом смысле, это – хирургия. И как раз то, чего мама зайчиха и ожидала от лечения: полное восстановление дееспособности, возвращение зайчика к полноценной социальной жизни.

Теперь давайте пофантазируем и представим Айболита, который останавливает кровотечение, ставит зайчика на костыли, а на немой вопрос зайчихи пожимает плечами и заявляет, что терапия проведена, лечение оказано, теперь зайка может снова бегать по дорожкам, не забывая при этом, правда, костыли дома.

Вот в этом и состоит лукавство заместительной терапии. Являясь по сути инвалидизирующей процедурой, при которой один наркотик заменяется на другой, метадоновая программа не дает человеку шансов на полный отказ от употребления психоактивных веществ. Всю оставшуюся жизнь наркоман будет вынужденно привязан к метадоновому центру, будет приходить туда каждое утро за очередной дозой. И никто не подумает заниматься тем, чтобы вернуть его к социальной жизни обычного человека, свободного от психоактивного вещества.

Плюс тем не менее имеется. Доказано, что в обществе, где действует метадоновая программа, снижается уровень распространения ВИЧ и вирусных гепатитов – основных инфекций, которые передаются через кровь. Также улучшается криминальная обстановка, связанная с незаконным оборотом наркотических средств. То есть общество, заботясь о себе, не дает наркоману шанса на полный отказ от наркотика, а просто ставит его на контроль. Поэтому нам кажется, что гораздо более справедливо данную терапию называть не лечением, а программой снижения вреда. Это больше соответствует истине.

Есть также наблюдения, что некоторым наркоманам удается, употребляя метадон, завести семьи и начать работать. Но это скорее вопреки, чем благодаря. Случаи такие эксклюзивны и плохо изучены.

Но и с точки зрения снижения вреда не все так гладко. Так, например, британский исследователь Нил Маккегани показывает, что внедрение ОЗТ приводит к снижению распространенности ВИЧ-инфекции в популяции, но говорить о том же в отношении гепатита С нельзя. Нил Маккегани также указывает на большую, нежели в обычной популяции, распространенность психических расстройств у детей, рожденных в семьях, где родители или один из родителей находятся в программе ОЗТ. Еще интересные факты: в Швеции, стране, где использование метадона ограничено, ВИЧ-инфекция среди наркоманов является редким явлением. А в Испании и Италии, где метадоновая программа широко распространена, более 70 % наркоманов являются носителями инфекции.

Сейчас в подобных центрах уже нет ни психиатров, ни психологов-мотиваторов. Там сидит какой-нибудь обычный доктор, все обязанности которого сводятся к тому, чтобы выдавать препарат и отмечать галочками визиты пациентов.

За время действия метадоновых программ накоплен колоссальный отрицательный опыт. В странах, где они распространены, большинство молодых зависимых стараются все-таки уходить на реабилитацию, поскольку воочию видят «ветеранов» – выпавших из социума пожилых инвалидов, ориентированных только на утренний прием очередной дозы.

! Заместительная терапия – это терапия отчаяния, всего лишь контролируемая наркомания, которая не может привести человека к нормальной жизни. Это нужно четко понимать.

Нам представляется, что место метадона – на задворках наркологии, а не в ее авангарде, как пытаются показать лоббисты этой методики. Если вводить метадон в медицинский оборот, то доступ в программу нужно очень строго ограничивать и включать в нее только тех пациентов, которые по каким-то причинам не удерживаются в программах реабилитации, то есть только в тех случаях, когда все остальное уже испробовано, но не привело к желаемому результату.

Нельзя рекомендовать заместительную терапию как основной вид лечения, поскольку это лишает наших пациентов шанса снова стать независимыми людьми.

Однако практика внедрения метадоновых программ в западных странах показывает, что заместительная терапия очень быстро занимает главенствующее положение, оттесняя на задний план реабилитационные программы. Мы не знаем, почему так происходит, но думаем, что это – одна из основных причин, по которой метадон не пускают в Россию. Все прекрасно понимают, что программа замещения не удовлетворится ролью «золушки» и с первых дней начнет отвоевывать свое место под солнцем, забирая судьбы пациентов.

Возвращаясь к вопросу, заданному в начале этой главы, можно сказать, что за рубежом есть многие вещи, которые хотелось бы претворить в жизнь и в рамках российских реабилитационных программ. Но есть и свои недостатки, поэтому, с учетом менталитета и достаточно высокой стоимости зарубежного лечения, лучше по возможности выбирать отечественную реабилитацию. Тем более центры, показывающие эффективность лечения, есть и в России – их не так уж мало.

РЕЗЮМЕ:

1. За рубежом признаны и развиваются хорошо нам известные реабилитационные программы, которые отличаются от лучших российских образчиков всего лишь нюансами.

2. Метадоновая терапия, на которую уповают некоторые слабо осведомленные пациенты, является в большей степени программой снижения вреда, а не избавлением от зависимости, по сути предлагая один наркотик вместо другого. Нет никаких данных, что метадон является средством отказа от наркотика и началом трезвой жизни.

3. В России, как и за рубежом, начинает развиваться практика альтернативного лечения, когда вместо реального срока суд может предложить наркозависимому правонарушителю пройти программу реабилитации. Эта гуманная мера, безусловно, серьезный шаг к декриминализации общества и возвращению в социум большого количества активных работоспособных граждан.

Важно понимать, что, как и окончание реабилитационного курса, завершение постреабилитации должны определять специалисты – по внутренним критериям, разработанным в рамках модели «ТС» или «Миннесоты».

Постреабилитация – это период выздоровления зависимого, который следует за реабилитационным периодом. Как правило, в постреабилитационном периоде зависимый ресоциализируется, то есть возвращается в общество, формирует новые и укрепляет необходимые старые социальные связи, приспосабливается к условиям жизни без психоактивого вещества.

Во время реабилитации наши пациенты длительно находятся в «замкнутом пространстве» реабилитационного центра, в окружении практически одних и тех же людей. Постреабилитация начинается тогда, когда пациент готов покинуть центр, когда его состояние соответствует критериям готовности и подтверждается психологами. Но уже после того как человек вернулся в семью, в нормальную, обычную жизнь, ему периодически нужна помощь специалистов и поддержка группы.

Это первый период адаптации к жизни простого обывателя, когда рядом уже обычные люди, а не психологи и такие же зависимые. В это время могут возникать новые, непривычные проблемы, которые выпускник центра, в принципе, знает, как решать, но пока только теоретически. Могут активизироваться старые «знакомые» из бывшего круга общения, которые постараются вовлечь человека обратно в употребление, могут возникнуть трудности, которые раньше человек решил бы с помощью наркотика, встанут финансовые проблемы, вопросы трудоустройства и обустройства быта. Конечно, к таким вызовам реабилитант готовится еще в основной программе.

Постреабилитация наступает не в самый момент выхода за ворота центра, а на отдаленных этапах лечения, когда зависимый получает в ходе работы над собой все инструменты для полноценной жизни без употребления психоактивных веществ.

Перед выпиской выздоравливающий представляет «границы», которые прорабатываются заранее в работе с психологами и консультантами. Это те правила и ограничивающие нормы, которые человек должен соблюдать, чтобы не допустить срыва и оставаться в устойчивом ресурсном состоянии. «Границы» – это внутренний сторож, «оберег», гарант стабильности и чистоты.

И вот, получив в дорогу все эти полезные инструменты и навыки, человек вступает в самостоятельную жизнь.

Несмотря на каждодневный труд квалифицированных специалистов и использование проверенных методов реабилитации, пациенты получают важные навыки трезвой жизни все-таки в камерных, закрытых условиях. То есть во многом это – теория, которая требует реализации на практике. И не однократной, а каждодневной, постоянной. В реабилитационном центре человек осознает ошибки, начинает работать над своими проблемами, осознавать, как на самом деле должны строиться отношения, чего он хочет в жизни и как этого добиться. Но знать и понимать недостаточно. Нужно делать.

Людям, которые никогда не употребляли психоактивные вещества, кажется, что это весьма просто, но для бывших зависимых даже обычный контакт с незнакомым человеком на улице (например, чтобы спросить дорогу) может представлять сложность. Причем настолько, что в какой-то момент может пропасть уверенность в своих силах, особенно если что-то не получается.

Из чего состоит постреабилитационная программа?

В качественных центрах всегда предусматривается постреабилитационная программа, которая, как правило, разрабатывается и в последующем проводится специалистами центра. Они включает в себя:

• Психологическую работу.

Это консультации у психологов и психотерапевтов в индивидуальном порядке или групповые занятия, выполнение различных заданий для выявления проблем и поиска их решений. Потому что после прохождения реабилитации могут возникать какие-то новые сложности – человеческая психика не может быть статичной в течение жизни, и на смену уже решенным проблемам иногда приходят новые, которые тоже требуют сторонней помощи.

• Восстановление социальной сферы.

Возвращение в социум, общество – это и есть собственно ресоциализация. Человеку помогают определиться с выбором профессии, найти работу, учат выстраивать новые отношения, налаживать социальные связи и, что особенно важно, сохранять их в будущем. Учат, как восстановить и сохранить отношения с родственниками.

• Консультации для родственников.

Это важный элемент, о котором мы упоминали в предыдущей главе. Определенная ответственность за будущее пациента лежит и на его родственниках. От того, как пройдет возвращение в семью, как будет налаживаться общение, зависит и психологическое состояние человека, и уровень рецидивного риска.

Консультанты и психотерапевты позволяют близким избавиться от претензий и обид, которые накопились, пока человек принимал наркотики. Не в том плане, что «он не виноват», а лишь для того, чтобы семье не приходилось нести с собой груз стыда, гнева и чувства вины, которые неизбежно возникают еще во время употребления наркотика и зачастую не проходят до конца даже за период реабилитации. И это очень важно – простить человека и не оглядываться на прошлое, когда он вернулся домой. Вы каждый день видитесь, общаетесь, застарелые обиды не должны мешать вам жить вместе.

Группы самопомощи

Если в рамках реабилитационного центра не существуют амбулаторные программы, после реабилитации можно обратиться к группам самопомощи – «Анонимным Наркоманам» (АН).

Для ТС и «Миннесоты» существует огромная, доступная, бесплатная сеть групп поддержки. Они абсолютно бесплатны, доступны, действуют во всем мире и в том числе во многих городах России. Это огромный ресурс для многолетней поддержки зависимых, для оказания психотерапевтической помощи.

В некоторых центрах приучение к посещению подобных групп происходит еще на этапе активного лечения. Пациентов периодически вывозят на собрания, где они знакомятся с другими зависимыми, общаются, – в общем, привыкают к подобным визитам.

Для чего это делается? Когда зависимые проходят лечение в центре, то находятся в более-менее постоянном коллективе. Консультанты одни и те же, пациенты (в рамках курса) практически не меняются. И люди подсознательно начинают подстраиваться друг под друга. Это подсознательный и неконтролируемый процесс, который можно наблюдать в любой группе людей, которые находятся вместе длительное время (в семье, среди друзей, в студенческих общежитиях и т. д.).

Одна из целей реабилитации – максимально убрать все наносное, научить человека быть честным, открытым, исключить лицемерие. Это принцип «Ты не должен никого обижать, но должен говорить правду». При этом, когда люди знают, кто что любит или не любит, к каким интонациям и какому поведению собеседник более восприимчив, проявляется такой вот конформизм, приспособление к окружающей группе людей. Это неизбежно.

В АН пациент оказывается в кругу незнакомых людей. Он вынужден на практике отрабатывать то, чему научился в реабилитационном центре. То есть, если участнику группы что-то неприятно, он говорит, что именно. Если не доверяет собеседнику, сообщает об этом.

Когда ты в новом окружении, то становишься таким, какой ты есть на самом деле, потому что видишь этих людей, возможно, в первый и последний раз в жизни.

Что еще важно – эти группы абсолютно универсальны. Неважно, где человек находится, куда он уехал. Он может быть в Москве, или в Нью-Йорке, или на Бали – в любой точке земного шара, где есть подобная группа, общение будет иметь одну и ту же цель и вестись по одним и тем же, знакомым принципам.

В добросовестно работающих реабилитационных центрах пациентов начинают приобщать к посещению групп АН еще на этапе реабилитации – устраивают такие коллективные поездки на собрания «Анонимных Наркоманов», приучают к работе в этих группах, помогая зависимому как бы «протаптывать туда дорожку».

С этой позиции у тех же трудовых коммун и конфессиональных моделей есть существенный недостаток, потому что люди выходят «открытыми всем ветрам». Окружающий социум со всеми его сложностями, проблемами, препятствиями буквально падает на них, как огромный снежный ком. Это фантастический стресс и огромный риск, что человек опять вернется к употреблению психоактивных веществ, потому что у него нет никакой поддержки, не на кого опереться. Выпускникам конфессиональных центров проще – модель церковной общины, к которой привык зависимый, можно встретить при любом храме конфессии и получать поддержку как прихожанину.

Группы «Анонимных Наркоманов» открыты для выпускников всех центров, независимо от модели. Но тем, кому незнакома идеология «12 шагов», кто выздоравливал по другим канонам, придется испытать все сложности адаптации в этих группах самопомощи. Им гораздо сложнее понять вещи, которые за время реабилитационного курса «отпечатались на подкорке» у тех, кто выздоравливал в терапевтическом сообществе или по миннесотской модели. А рядом уже находятся те, кто все понимает и двигается дальше.

В таких условиях многие «отстающие» отсеиваются, перестают посещать собрания и оказываются брошенными на произвол судьбы. «Жить в чистоте» продолжают либо наиболее мотивированные, наиболее волевые, либо наименее затронутые зависимостью (с малым сроком употребления или употреблявшие самые легкие препараты).

Группы поддержки – это то, что будет нужно человеку практически всю жизнь. Каждый зависимый хотя бы раз в год посещает такие собрания и, поверьте, не по принуждению, а по ощущению внутренней необходимости.

Дом на полпути

С момента устройства на работу житель «дома» обязуется частично или полностью оплачивать свое проживание. У него возникают первые финансовые обязательства, которые были отброшены в ходе зависимости. Когда человек ищет деньги на новую дозу, он не думает, что украденные вещи были кем-то куплены, что украденные средства не так-то просто заработать. Устраиваясь на работу и оплачивая свое проживание, он начинает осознавать эти аспекты.

«Дом на полпути» – это особый вариант постреабилитации зависимых. Структурно, как правило, это комнаты в рамках одного здания, реже домики, в которых живут резиденты реабилитационных центров после того, как завершат основной курс. Живут не все время, а лишь часть времени, в основном пребывая в социуме и выстраивая новую жизнь в чистоте.

В различных программах это может быть как вариант дневного проживания с возвращением в семью на ночь, так и вариант вечернего и ночного проживания, если днем человек работает. Все зависит от выбранной реабилитационной модели и конкретного центра.

Для чего это нужно?

Выходя за ворота, человек снова может сорваться – от страха, от постоянного стресса, из-за того, что «старая компания» для него хотя бы знакома, и он их боится меньше, чем окружающих. Тут достаточно большую роль играет и фактор вины. Человеку может казаться, что кто-нибудь узнает о его прошлом и будет плохо относиться. Все эти факторы подталкивают к совершенно иррациональному, на первый взгляд, но психологически закономерному выходу – вернуться в опасную, но стабильную среду.

Для того чтобы этого не произошло, иногда нужен некий «буфер», некий переходный этап от жизни в реабилитационном центре к полной социализации, к полной самостоятельности. И проблему с успехом решает такой формат постреабилитации, как «дом на полпути».

Здесь уже нет такого строгого контроля и надзора. Люди сами начинают управлять жизнью и в том числе своей трезвостью. Если в центрах строго следят, чтобы на территорию учреждения невозможно было пронести психоактивные вещества, и это в определенном роде защищает, но и расслабляет пациентов (меньше искушение, если препарат все равно не достать), то в «Доме на полпути» соблазн уже выше.

Главная цель данного этапа – помочь человеку развить навыки, необходимые для жизни в социуме.

Утверждение, что группы «Анонимных Наркоманов» – постреабилитационные, не совсем правильное. Это, безусловно, компонент постреабилитации, но также самостоятельный действенный ресурс. Есть случаи, когда за неимением средств пациенты от начала и до конца выздоравливали только в группах АН.

Как все устроено?

Жильцам предоставляется максимальная самостоятельность, поскольку это уже не лечение, а форма социальной поддержки. Как правило, здесь работает непрофессиональный персонал – зачастую те люди, которые уже полностью прошли реабилитацию и ресоциализировались. Как и в учреждениях, они помогают «новичкам», исходя из собственного опыта. Они понимают и проблемы, и страхи, знают, что нужно объяснить и рассказать и как эффективнее всего помочь человеку заново привыкнуть к жизни за пределами центра.

В том числе людей приучают к тому самому главному, что утрачивается в ходе зависимости, – к ответственности. В большинстве «домов» действуют строгие правила, регулирующие поведение и быт. У каждого человека есть свои обязанности в рамках ведения «домашнего хозяйства», работает принцип домового самоуправления. Конечно, это еще не тот объем ответственности, которую берет на себя обычный человек, тем более живущий в семье, но уже необходимость принимать самостоятельные решения, выполнять договоренности и какую-то бытовую работу.

В каждом «доме на полпути» есть своя программа, которая включает различные социальные мероприятия, развлечения, групповую терапию, собрания, консультации и прочие меры, которые позволяют поддерживать некий баланс между обычной жизнью и реабилитацией. То есть, с одной стороны, человек продолжает получать помощь, с другой – уже начинает жить в более-менее нормальном режиме.

С каждым жителем «дома» заключается персональный договор, в котором не только перечисляются условия проживания, но и отражается индивидуальный план «сопровождения». В том числе обязательства найти работу и постепенно прийти к самофинансированию. Это непременное условие ресоциализации, потому что безработный человек просто не сможет выжить в обычном мире большого города. К тому же работа дисциплинирует, позволяет ставить перед собой новые цели, это одновременно и показатель изменений в зависимом, и будущее подспорье.

Наравне с постреабилитационными программами реабилитационных центров, «домами на полпути» и собраниями «Анонимных Наркоманов» существуют так называемые «домашние группы». Это собрания, которые проводятся под руководством опытных людей с большой ремиссией, которые в рамках так называемого 12-го шага берут «шефство» над новичками, помогая пройти предыдущие 11 шагов. По традиции это происходит бесплатно. Но ни психологов, ни других именно специалистов на этих собраниях не бывает. Ребята собираются самостоятельно где-нибудь в арендуемом на несколько часов помещении, получают задания по «шагам», которые нужно выполнить, отработать. Таким образом человек продолжает двигаться к выздоровлению и восстановлению нормального психологического и духовного состояния.

Постреабилитация – дело профессионалов

Иногда у родственников возникает закономерный вопрос: если реабилитация уже закончилась, почему мы сами не можем помочь близкому человеку адаптироваться в обществе? Ведь, например, в «доме на полпути» рядом будут чужие люди, а в семейном кругу он сможет быстрее расслабиться, тут ему ничего не угрожает. Мы ведь общались с консультантами, знаем, что можно и нельзя говорить, как нужно или не нужно себя вести.

Причин несколько, но на самом деле изолированно в семейном кругу без сторонней поддержки человеку намного сложнее адаптироваться, чем в хорошей проработанной постреабилитационной программе.

• Коммуникация.

В первое время, после выхода из центра, на зависимого буквально обваливается масса новых впечатлений, страхов, сомнений. Он вроде бы помнит наставления консультантов, но ему нужно постоянно чувствовать поддержку. Необходима возможность в любой момент пойти с кем-нибудь поговорить о своих проблемах. В большинстве семей бывает так, что никого нет дома. На это время человек будет оставаться один, и нет никакой гарантии, что он не сделает «ложный» шаг, поддавшись стрессу или даже обиде, что его оставили одного. В этом случае «дом на полпути» будет лучшим решением.

• Гиперопека.

В постреабилитационной группе человек находит поддержку, но тем не менее его окружают пусть и доброжелательные, но чужие люди. Ему всегда дадут совет, поддержат. Но родственники, обрадованные тем, что близкий вернулся обратно в семью, зачастую впадают в одну или другую крайность.

Они либо ждут, что он вот прямо сейчас станет таким же, каким был до употребления наркотиков, и, если не получается найти работу, если замечают подавленное настроение, начинают сознательно или неосознанно давить на человека; либо, напротив, проявляют чрезмерную заботу, уговаривая не торопиться с поиском работы («Ну, ты же только что вышел с лечения, подожди»), не давая заниматься хозяйственными делами («Зачем тебе переутомляться?»).

И тот и другой вариант, как вы понимаете, не способствует ресоциализации и, более того, создает повышенный риск возобновления зависимости. Казалось бы, все взрослые люди, все понимаем абсурдность и первого, и второго варианта. На расстоянии кажется, что вы никогда не допустите подобных ошибок. Но, на самом деле, страх за близкого человека и все испытания, которые приходится пройти, в том числе родственникам, приводят к тому, что, когда человек возвращается в семью, близкие сами не отдают отчет в своих действиях. Удержать себя в руках крайне сложно.

Такие моменты должны прорабатываться и родственниками, и самим зависимым в рамках постреабилитационного курса обязательно, чтобы не накапливать неконструктив в границах семьи.

• Недостаток информации.

Идеально понять зависимого может только другой зависимый. Максимально приблизиться к этому может только квалифицированный психолог или психотерапевт. Родственникам зачастую просто не хватает «навыков», чтобы правильно отреагировать на сомнения и проблемы, которые возникают у человека после выхода из реабилитационного центра в период адаптации к обычной жизни.

• Психологический комфорт.

Именно перед близкими мы больше всего боимся совершить ошибку, признаться в своих слабостях или неудачах. В то же время общение между зависимыми более простое, более доверительное. И это логично. Не забывайте, что зависимых долгое время преследует чувство вины, в том числе, перед своей семьей. И после реабилитации признаться родственникам, что что-то идет не так, достаточно сложно. Это создает внутреннее напряжение, человек начинает себя подстегивать, впадать в отчаяние, если не получается достаточно быстро прийти к самостоятельной жизни.

• Достижения.

Самооценка очень важна на пути реабилитации. Человек помнит, в каком состоянии его отправляли в больницу или в реабилитационный центр, и теперь ему важно самому себе доказать, что он может вернуться к нормальной жизни. И для того чтобы стать самостоятельным, обрести самоуважение, иногда нужно чего-то добиться вдали от семьи, вернуться домой, уже имея за спиной какие-то достижения, помимо жизни «в чистоте» (это как раз должно восприниматься не как подвиг, а как норма).

Поэтому проходя, например, через «дом на полпути», человек понимает, что может всего добиться сам, что потери могут быть возмещены собственными усилиями. И возвращается уже полноправным членом семьи, у которого есть свои причины для гордости, своя часть жизни (работа), за которую он отвечает.

• Близким самим нужна помощь.

Мы уже говорили, что наркомания – болезнь всей семьи. И конечно, с самого начала стараемся вовлечь родственников в реабилитационный процесс. Работы с ними меньше, но она необходима.

Вот стационарный реабилитационный курс заканчивается, и наш пациент и ваш близкий выходит в мир. Значит ли это, что родственники уже все знают и что связь с сотрудниками центра не нужна? Значит ли это, что семейный климат уже настроен на гармоничное вхождение зависимого? Нет, конечно. Все может быть: и недостаточная готовность принятия, и собственные проблемы, страх, что «он опять сорвется», недоверие, обиды, простая «забывчивость» или «принципиальное» нежелание следовать четким правилам. Все это – существенные риски, и с ними нужно работать.

Постреабилитация – это продолжение реабилитации, а значит, и родственники должны взаимодействовать с сотрудниками, ведущими подобные программы, при необходимости посещая группы и психолога, которому, поверьте, всегда есть, что сказать.

СЛУЧАЙ ИЗ ПРАКТИКИ

Иногда неправильное поведение родственников во время или после лечения может стать ключевой или даже единственной причиной возврата к употреблению наркотиков.

Наш пациент Павел – 30-летний мужчина, у которого изначально была непростая ситуация в семье: отец – алкоголик, мать – очень властная и в то же время опекающая женщина. Павел женат, у него на момент, о котором идет речь, уже был ребенок четырех с половиной лет.

На реабилитацию поступал два раза. Причем уже в первый раз у него был очень хороший реабилитационный потенциал, хорошая мотивация. Мать с женой участвовали в группах, консультациях, но занимали скорее соглашательскую позицию – не участвовали в обсуждениях, но обещали принимать и поддерживать все, что им скажут психологи.

После того как пациент в первый раз вышел из центра, он соблюдал и поставленные границы, и рекомендации центра. А вот со стороны семьи началось форменное противодействие.

Несмотря на то что матери рекомендовали не делать сыну дорогие подарки, она подарила ему IPhone. Потом на свой 55-летний юбилей пригласила быть тамадой за огромным праздничным столом. Потом оправдывалась, говорила, что планировала присмотреть за ним, чтобы он не пил.

Что хуже всего – все эти нарушения она скрывала от психологов, которые наблюдали ее сына в постреабилитационной программе, просила Павла ничего им не рассказывать, даже оказывая давление: «Зачем ты выносишь сор из избы? Зачем ты на меня жалуешься?»

Тем не менее психологи заметили, что с пациентом что-то происходит, пошел «откат». Естественно, пытались работать, но под влиянием матери вместо адекватной реакции начинались обиды, агрессия. Как ни странно, мать этот деструктив активно поддерживала.

Добавились и проблемы с женой, которая буквально заставляла Павла бросить группу. Говорила, что это мешает ему найти работу, ревновала к членам группы и консультантам, притворялась больной, когда пациенту надо было ехать на собрание.

Когда амбулаторная программа закончилась, Павел устроился на работу. Тут же было принято общее семейное решение – ему разрешили оставлять себе все заработанные деньги. Обычно на таких ранних сроках после реабилитации управление семейными финансами поручается кому-то другому, чтобы исключить провоцирующий фактор, установить еще одну границу между выздоравливающим и наркотиком. Об этом знали и жена и мама Павла, но было такое ощущение, что семья «просто забыла», что он наркоман с 11-летним стажем.

Через месяц сорвался. За следующие 8 месяцев было 4 детокса и 1 передозировка, в результате которой Павел едва не умер. Оценив серьезность положения, семья снова направила мужчину в реабилитационный центр.

Была проведена плотная работа со всеми членами семьи. Отец к тому моменту умер – мать после работы с психологами встретила другого мужчину, наладила личную жизнь и перестала так активно давить на сына.

С женой у Павла тоже все наладилось, но благодаря строгим границам с его стороны – «либо ты принимаешь, что я лечусь по программе, либо мы расстаемся».

Сейчас пациент 2 года в устойчивой ремиссии, но мы понимаем, что если бы в первый раз с семьей не было таких проблем, то он удержался бы и тогда.