Самый сердитый гном Юрин Денис

– Что здесь происходит, граф? Кто ваши спутники и почему господин Брунбаузер стоит на коленях?!

– Вы называете господином это?! – Нуарез небрежно указал на Янека рукой. – До чего же вы дожили, Люсия, до чего опустились. Называете старого, жирного трактирщика господином, а долговязого олуха-переростка милым мальчиком! А ваше помятое платье, а морщины и синяки под глазами, они просто ужасны! – Граф ненадолго прервался, решив немного сменить тон и добавить чуть-чуть напускного сочувствия в свои жестокие слова. – Помните, Люсия, как вам рукоплескал двор, как вельможи не сводили с вас влюбленных глаз и были готовы драться на дуэли всего за один мимолетный взгляд ваших бездонных очей.

Жак прикусил до крови нижнюю губу. Он видел, как побледнела певица и как дрожали ее тонкие руки. Речь негодяя ранила Люсию в самое сердце, но женщина держалась стойко, не падала духом.

– Да, граф, помню, – ответила Люсия совершенно спокойно, – но многое в жизни меняется. Когда-то и вы были галантным, обходительным кавалером, а во что превратились…

– Во что же? – удивился граф, заинтригованный неожиданным поворотом разговора.

– В самовлюбленного негодяя и мерзавца, опустившегося до издевательств над беззащитным низшим сословием. В потрепанного, обрюзгшего ловеласа, настолько истратившего любовный пыл, что приходится платить уличным девкам, – гордо произнесла Люсия, насмешливо смотря на внезапно перекосившееся лицо графа.

«Молодец Люсия, вот молодец!» – подумал Жак и едва заметно улыбнулся.

– Ну что ж, мадам, оставим наши глупые распри и займемся делами, – примирительным тоном ответил пришедший в себя граф, придумав новую, чрезвычайно изощренную пакость.

– Какие у нас с вами могут быть дела, граф? – презрительно хмыкнула Люсия и повернулась к Нуарезу спиной.

– Я прошу вас спеть. – Мило улыбаясь, Нуарез достал из камзола туго набитый деньгами кошелек и пренебрежительно кинул его к ногам дамы.

Удар был нанесен точно. Люсия не выдержала подлого поступка графа, и по щеке женщины прокатилась слеза.

– Как вы можете, граф?! Вы же знаете, что со мной произошло!

– Ах, бросьте, милочка, какие пустяки, не беспокойтесь за мой слух. Разве я сказал, что хочу насладиться вашим голосом? – ехидно сощурил глаза и растянул тонкие губы в омерзительной улыбке граф. – Просто мне интересно, во что же он мог превратиться.

Тело женщины затряслось, она бессильно упала на колени, закрыла лицо руками и зарыдала.

«Ну все, с меня хватит! – потерял самообладание Жак, которого трясло от гнева и даже сводило костяшки пальцев. – Да пес с ней, с осторожностью, будь что будет!»

Стоявший позади летописца охранник был настолько увлечен разыгравшимся перед его глазами спектаклем, что даже не заметил, как Жак быстро достал из котомки кинжал и, не тратя времени на разворот, точным, коротким ударом вонзил острое лезвие чуть выше наколенника солдата. Страж вскрикнул от боли и выронил меч. В тот же миг сильные руки обхватили железной хваткой его голову и резко крутанули вправо. Хрустнули шейные позвонки, безжизненое тело грохнулось на пол.

Тем временем Жак уже подобрал меч и кинулся на графа. Рудольф и Эрик среагировали мгновенно, но повели себя неправильно. Если бы стражники напали вместе, то у них был бы шанс, но Эрик немного замешкался, инстинктивно прикрыв собой графа, вместо того чтобы сразу атаковать врага.

Косой удар с пятой позиции – наиболее распространенный, но далеко не самый лучший вариант нападения. Жак поднял меч над головой, легко принял на сталь клинок Рудольфа и, используя силу инерции, быстро развернул кисть. Лезвие описало в воздухе широкую дугу, с хрустом завершив ее в ключице солдата.

Оттолкнув в сторону громко воющего, окровавленного противника, Жак не стал тратить времени на добивание Он медленно, уже придя в себя и успокоившись, двинулся в сторону графа. Наконец-то раздались запоздалые женские крики. Две девицы в оперении потеряли сознание, а их более твердые духом подруги наперегонки кинулись к выходу.

Эрик оказался куда более опытным противником, чем его подчиненные, но и он смог продержаться недолго. Всего один молниеносный глубокий выпад, и острое лезвие, пронзив гортань снизу вверх, вошло в мозг рыжего детины. Резким движением вытащив меч из мертвого врага, Жак развернулся и бросил оружие в спину уже поднявшегося на ноги, но еще не переставшего выть Рудольфа. Острый клинок пронзил тело, как горячий нож кусок масла, и вошел по самую рукоять точно между лопатками.

Жалкое сопротивление стражей было подавлено, теперь оставалась лишь самая приятная часть работы. Хотя нет, в этот раз Мортас не работал, а убивал ради собственного удовольствия, чувствуя в лишении жизни естественную потребность натерпевшейся унижений души.

Смерть графа Нуареза была долгой и мучительной: сначала о его спину сломали табурет, затем долго пинали ногами и только потом свернули аристократу шею.

Сонтиловая мазь обжигала кожу, и от нее слезились глаза. Мортас морщился, но упорно продолжал оттирать руки от липкого грима. Его пальцы остались по-прежнему тонкими, как у менестреля, но потеряли белизну. Уже начали прорисовываться следы шрамов и шероховатые бугорки мозолей: нежные ладони летописца постепенно превращались в грубые руки наемника.

Мортас считал эльфов недальновидным народом, чересчур горделивым и зацикленным на их древнем происхождении, но отдавал должное искусству эльфийских алхимиков по приготовлению мазей из экстрактов трав и корений. Если бы у него было больше времени и чуть меньше дел, то наемник непременно попытался бы довести грим до совершенства. Чудо эльфийской косметики долго держалось на теле, совершенно не повреждая кожный покров, было стойко к воде и воздействию высоких температур, но трудно оттиралось.

Мортас опустил зудевшие кисти рук в таз с водой. Вскоре кожу перестало щипать, и юноша был готов отправиться в долгий путь, навсегда покинуть «Гнездо Дракона». Еще одно пристанище было раскрыто, люди, с которыми он несколько лет жил душа в душу, маскируясь под видом безвредного, нищего летописца, превратились в ненужных свидетелей, видевших его истинное лицо.

Гримироваться в седовласого старика с уродливыми, рублеными шрамами не было времени. Вот-вот могли вернуться стражники, посланные графом за лодкой, или, что еще хуже, нагрянуть полиция. Облачившись с ног до головы в броню из чешуи дракона, Мортас перекинул через руку дорожный плащ, прицепил к поясу абордажную саблю и, окинув напоследок беглым взглядом брошенное прибежище, направился в холл.

С момента окончания схватки прошло не более десяти минут, но внешний вид зала изменился благодаря усилиям Янека, пытавшегося навести порядок в своих разгромленных владениях. Трупы были аккуратно сложены штабелями у входа, обломки мебели валялись в дальнем углу, а сам господин Брунбаузер ползал с тряпкой по полу, пытаясь оттереть лужи запекшейся крови.

Старик видел, как к нему подошел Мортас, но даже не поднял головы и продолжал усиленно драить пол. Ему нечего было сказать человеку, обманывавшему его и любимую дочь в течение долгих лет.

– Янек, послушай, я не буду оправдываться и ничего объяснять! – решил говорить кратко и жестко наемник, понимая, что на доверительную, дружескую беседу не приходилось рассчитывать. – Я уезжаю очень далеко и никогда больше сюда не вернусь. Скоро прибудет стража, скажи им следующее: «Господин Дариан очнулся и повздорил с графом, началась драка. Господа были пьяны и перебили друг друга из-за распутных девиц, которые убежали, как только зазвенели мечи…» Ты меня понял?

– Люсия и девушки все видели, они…

– Не волнуйся, я имею опыт в подобных делах, – перебил старика Мортас. – Люсия наверняка подтвердит каждое твое слово, а распутниц сейчас уже не найти. Даже если стража и вычислит их, то девицы толком ничего не расскажут: «Я была пьяна, ничего не видела, ничего не знаю…»

– Но господин Дариан жив, – возразил Янек, мельком взглянув на стол, где до сих пор мирно спал перебравший дворянин.

– Да, действительно, извини! – сказал Мортас, быстро подойдя к столу и как ни в чем не бывало сломав о голову спящего табурет. – Придется немного изменить показания. Скажешь, что Дариан убил всех, но тебе удалось незаметно подкрасться сзади и оглушить его табуретом. Может быть, еще получишь награду от родственников графа.

– Хорошо, теперь уходи! – произнес Янек и вернулся к уборке.

– Прости меня, старик, я не хотел, чтобы все так… – не сумел договорить до конца Мортас, чувствуя, как слезы подкатываются к глазам. – Возьми это, – наемник бросил на пол увесистый кошелек, – мой прощальный подарок, хватит и на ремонт гостиницы, и на приданое Луизе.

Янек молча покачал головой и оттолкнул кошелек в сторону, брезгуя принять деньги из рук убийцы.

– Бери, это чистые деньги, не за убийство! – настоял на своем Мортас и быстро направился к выходу.

Ему было не впервой терять близких людей и чувствовать себя изгоем среди тех, кого он пытался защитить.

Глава 7
Досадное недоразумение

Отряд из троих гномов медленно пробирался сквозь заросли высокой и мокрой растительности. Стебли осоки, колючки кустарников и листья невесть еще какой травы больно кололи кожу и были обильно покрыты утренней влагой, которая тут же оказывалась на разгоряченных телах путников. Вначале идти было трудно и крайне неприятно, кожа зудела от многочисленных порезов и укусов мошкары, а при каждом новом падении на тело холодных капель росы по спине прокатывалась волна озноба. Гномы часто останавливались и оглядывались по сторонам, пытаясь найти другой, пускай более долгий, но сухой путь и наконец-то выбраться из мокрой и колючей западни.

После часа скитаний по диким зарослям терпению Пархавиэля настал конец, и он, чертыхаясь и громко охая, пошел напролом. Его богатырская грудь и широкие плечи врезались в гущу растительности, раскидывали в стороны, сминали, давили стебли и огромные листья, прокладывая не хуже тарана путь для идущих вслед товарищей. Спустя какое-то время тело Зингершульцо привыкло к влаге и перестало реагировать на укусы кровожадных, надоедливых обитателей болотистой местности.

Группа ускорила темп передвижения, и у гномов появилась надежда вскоре снова выбраться на дорогу, с которой пришлось свернуть, спасаясь от преследования разъяренной толпы людей.

– Парх, стой, не могу больше! – послышался позади Зингершульцо голос запыхавшегося Скрипуна. – Кажется, ногу о камень порезал, давай чуток отдохнем и дальше двинем!

– Знать бы еще куда, – проворчал Пархавиэль, отерев пот со лба и щурясь под яркими лучами недавно взошедшего солнца. – По дороге идти опасно, народ здесь какой-то дикий, одно слово «люди», ни с того ни с сего на добропорядочных гномов кидаются, а по лесу заплутаем…

– Дороги между городами да селеньями строят, – встрял в разговор подоспевший Гифер. – В лесу нам нечего делать. Не думаю, что наше представительство среди чащи находится.

– Прав Гифер, – поддакнул Зигер, – на дорогу выходить надо, но осторожно, чтобы как в прошлый раз не вышло…

Разведчики вышли на поверхность еще ночью, когда ярко светила луна, и ее свету вторили огоньки бесчисленных звезд, хаотично разбросанных по черной небесной выси. Легкий ветерок едва качал листву деревьев начинающегося в каких-то двадцати шагах от входа в шахту леса и неприятно холодил голые спины путников. Гномы в нерешительности замерли на месте и молча оглядывались по сторонам, пытаясь привыкнуть к незнакомому наземному ландшафту и унять головокружение, вызванное врывающимся в легкие свежим лесным воздухом.

Внешний мир был чарующе красив, но страшен для сынов Великого Горна. За каждым кустом, каждым деревом мерещились зловещие тени и слышались странные звуки, напоминающие то грозный рык хищника, то голодное урчание его пустого желудка. Что и говорить, гномы были перепуганы и, даже когда двинулись в путь, держали ладони на рукоятях спасительных топоров, единственных защитников в этом чужом и чутком мире.

Как и предупреждал Бонер, люди были у пещеры совсем недавно. Повсюду на поляне виднелись следы покинутой лагерной стоянки: пепел затушенных костров, вбитые в землю колья с протянутыми между ними веревками для просушки одежд и снаряжения, остатки продуктов и прочий мелкий хлам. Отряд людей пробыл здесь достаточно долго и ушел совсем недавно, не более двух смен назад, а вот куда – оставалось загадкой.

Местность была пустынной и заброшенной. Похоже, люди приезжали сюда не чаще трех раз в год, к прибытию очередного каравана, поэтому дороги как таковой не было, только слегка придавленная колесами телег трава. Путники зажгли предусмотрительно захваченные с собой походные фонари и медленно побрели к лесу, внимательно всматриваясь в землю, чтобы не потерять из виду едва заметный след колеи.

К счастью, мучиться пришлось недолго, за ближайшим поворотом леса начинался настоящий торговый тракт: песчаная дорога, покрытая сверху тонким слоем щебенки и немного напоминавшая гномам тропу подземного маршрута.

Примерно через полчаса небо начало светлеть, луна потускнела, а звезды исчезли. Дорогу, идущую под уклон, впереди застилала сплошная пелена густого тумана. Отряд остановился.

«Что делать: идти вперед или подождать, а может быть, сойти с дороги и поискать другой путь? – размышлял Пархавиэль, впервые столкнувшись с непонятным природным явлением. – Что это: ядовитые газы или разновидность пара, такого же безобидного, как если горячий чан облить холодной водой?»

Ответ подсказала сама природа. Из тумана появилась косуля и тут же, заметив троицу гномов, испуганно бросилась в лес. Никто из разведчиков не видел такого животного ранее, да и вообще ничего не видел, кроме людей и лошадей, но важно было другое: туман не причинил живому существу вреда, значит, можно было смело продвигаться вперед.

Не сговариваясь, караванщики вытащили из-за широких поясов топоры и продолжили путь. Они шли осторожно, прижавшись плечом к плечу и освещая округу тонкими лучами походных фонарей. Видно было не далее пяти шагов, и гномы были настороже. Кто знает, какая опасность могла таиться в клубах пара?

Внезапно Пархавиэль остановился и подал товарищам знак замереть на месте. Забавно изогнув короткую шею, Зингершульцо вслушивался в тишину. Зигер с Гифером удивленно переглянулись, сколько они ни напрягали слух, но ничего не было слышно, кроме шелеста листвы и монотонного завывания ветра. Прошло еще несколько секунд, прежде чем лица гномов расплылись в радостных улыбках, а в сердцах появилась надежда на скорое возвращение. Звуки, взволновавшие тонкий слух Пархавиэля, оказались ничем иным, как поскрипыванием колес и мерными ударами конских копыт.

«Это встречающие, люди одумались и решили вернуться к пещере!» – почти одновременно подумали гномы и, не сговариваясь, стремглав побежали навстречу конвою.

Возвращающийся из города в ранний утренний час крестьянин чуть не умер со страху, когда впереди послышались громкие, протяжные крики, а в клубящихся над землей облаках тумана заплясали желтые огоньки. Близость старого деревенского кладбища и отсутствие попутчиков только усилили сердцебиение и дрожь в коленях суеверного мужика, наслушавшегося от старых бабок россказней о живых мертвецах – пожирателях человеческой плоти.

«Чур меня, чур!» – залепетал седой возница, осеняя себя святым знамением и судорожно шаря левой рукой по телеге в поисках куда-то запропастившихся вил. Когда же из тумана вынырнули не полусгнившие трупы, а неуклюжие с виду, толстобокие гномы, боязнь встающих по ночам из могил мертвецов уступила место вполне реальному страху перед лесными разбойниками.

Полуголые и босые, с длинными, нечесаными бородищами и с фонарями в руках, гномы быстро неслись навстречу телеге, крича что-то на своем каркающем языке и размахивая в воздухе огромными топорами. Крестьянин не мог знать, что, несмотря на грозный вид, намерения у заплутавших разведчиков были самыми мирными. Он быстро развернул телегу в противоположную сторону и изо всех сил принялся хлестать по бокам старенькую лошаденку, надеясь уйти от погони.

Гномы не стали преследовать мчащуюся от них прочь, трясущуюся по ухабам телегу, они поняли, что ошиблись, и остановились передохнуть. Ни ворчливый Зигер, ни предусмотрительный Пархавиэль не могли тогда предположить, что, казалось бы, смешное дорожное недоразумение чуть ли не будет стоить им жизни и в корне изменит их судьбу.

Облака тумана вскоре рассеялись, в воздухе запахло свежестью, и на траве появилась роса. Небо становилось с каждой минутой все светлее и светлее, а потом над простирающимся слева от дороги полем начал медленно подниматься ввысь огненно-красный шар солнца. Открыв от изумления рты, гномы стояли посреди дороги и увлеченно наблюдали за еще никогда не виданным ими таинством рождения нового дня.

Враг подкрался незаметно, как раз в тот момент, когда разведчики были полностью поглощены созерцанием природных явлений и потеряли бдительность. Стрела просвистела над головой Пархавиэля, слегка задела волосы и скрылась в чаще леса. Вторая вскользь царапнула Зигера по плечу и вонзилась в земляную насыпь у обочины. Гномы испуганно повернули головы и увидели, как по направлению к ним мчались семеро всадников в коротких кольчугах: четверо размахивали высоко поднятыми над головами мечами, а остальные пытались на полном скаку стрелять из коротких луков. Стрелы с пронзительным свистом рассекали воздух и летели мимо. К счастью, на гномов напал не кавалерийский разъезд регулярных войск и не шайка наемников, а всего лишь простые деревенские парни, ополченцы, поднятые ни свет ни заря по тревоге перепуганным крестьянином, все-таки догрохотавшим на своей разбитой телеге до ближайшей деревни.

Пархавиэль с Зигером побросали бесполезные фонари и кинулись к деревьям, скорее инстинктивно почувствовав, нежели сообразив, что всадникам будет гораздо труднее настичь их в чаще леса, чем в открытом поле. В отличие от старших товарищей, чьи босые пятки быстро засверкали по направлению к спасительным деревьям, Гифер выхватил из-за пазухи топор и, решив немного погеройствовать, встал в оборонительную стойку, конечно же, не забыв при этом скорчить зверскую морду и издать грозный боевой клич.

Вовремя заметивший глупый поступок товарища Зигер разразился самой длинной и изощренной за всю его долгую жизнь бранной тирадой. Ругань как всегда подействовала безотказно, Гифер бросил топор и побежал что есть мочи в сторону леса. Еще долго гномы петляли между деревьев, шустро перепрыгивая через пни и юрко ныряя в овраги, пока им не удалось окончательно оторваться от преследователей.

– Прежде чем куда-то идти, давайте сядем и спокойно мозгами пораскинем! – остановил Пархавиэль своих товарищей, уже собравшихся вновь погрузиться в густые заросли. – Меня интересует, кто на нас напал и почему? Просто так ничего не бывает. В жизни не поверю, что за нами гнались просто из-за нелюбви к гномам. Должно быть, мы сделали что-то не так, что-то недозволенное в этом мире.

– Единственным, кого мы встретили, был людь на телеге, – начал рассуждать вслух Зигер, – он явно испугался нашего появления.

– Человек, – поправил Скрипуна Гифер. – Люди, это когда их много, а когда один, то нужно говорить «человек».

– Не важно, – пробурчал в ответ Зигер, которому не нравилось, когда его перебивают по незначительным, мелким поводам. – Итак, он был напуган и мог позвать на подмогу.

– Но почему? – удивился Пархавиэль. – Мы же ему ничего не сделали, пальцем не тронули!

– А ты сам посуди, – продолжал развивать мысль Зигер – Темно, он на дороге один, вдруг ни с того ни с сего из тумана выскакивают гномы, орут что-то на непонятном языке. Да и видок у нас, честно говоря, весьма бандюжный… – Зигер обвел рукой свою грязную, волосатую грудь и свалявшуюся комками бороду. – Кажется, зерно-делец нас за бандюг принял!

– Крестьянин, – снова поправил Скрипуна Гифер. – Тех людей, что зерно и прочую пищу выращивают, крестьянами называют.

– Не важно, – вновь отмахнулся Скрипун и продолжил: – Принял нас за бандюг, да и дернул что есть мочи к своим, а те на лошадей повскакали и за нами кинулись.

– Ты прав, все сходится, – кивнул Пархавиэль. – Те налошадники не солдатами были: слишком кольчуги плохие, все проржавели, да и стреляют не ахти.

– Всадники, – не выдержал и на этот раз Гифер.

Пархавиэль с Зигером многозначительно переглянулись и одновременно перевели недоуменные взгляды на слишком хорошо разбирающегося в людских словах и понятиях новичка. Гифер смущенно опустил голову, он не мог выдержать суровых взглядов гномов, которые уже догадались о его темном прошлом.

– Гифер, откуда такие познания? – прищурив глаза, процедил сквозь сжатые зубы Пархавиэль. – Мне кажется, что ты слишком много знаешь о людях для обычного караванщика. Может быть, ты еще и на их языке говорить умеешь?!

– Могу немного, – едва слышно прошептал Гифер, так и не поднимая глаз, – но только плохо и не все понимаю, когда говорят быстро…

Даже недавнее нападение на дороге так сильно не удивило ветеранов караванного дела, как неожиданное признание солдата. Гномы с северных маршрутов не только не общались с людьми, но и никак не могли видеть их. Подземные туннели в той части гномьих владений были неглубокими, и по договоренности с людьми товары складировались отрядом в условленном месте внутри пещеры. Охрану же товаров и их выдачу осуществляли не караванщики, а специальное подразделение торговой службы. Знание гномом языка людей означало только одно – он был преступником, связанным с контрабандистами и прочим воровским сбродом с поверхности.

– Так откуда знаешь язык, отвечай! – прикрикнул Пархавиэль, по привычке сжимая рукоять топора и пронзая сидевшего на траве Гифера гневным взглядом.

– До поступления в Гильдию иногда торговал с людьми, – совершенно спокойно признался Гифер. – Да ты не волнуйся так, Парх, в Гильдии об этом знают.

– Не волнуйся, не волнуйся?! – уже не кричал, а рычал раскрасневшийся как перегретый паровой котел Зингершульцо – У меня контрабандист в группе, а я «не волнуйся»?!

– Успокойся, Парх, – вступился за новичка Зигер, на всякий случай загородив его собой от взбешенного хауптмейстера, – выслушай парня до конца!

– Хорошо, пускай говорит!

– Ну а что говорить-то, – удивленно развел руками Гифер, – дело-то обычное. Все на севере чуток приторговывают: кто металл, кто самодельное оружие наверх тащит. Это здесь, вблизи столицы, дисциплина у пограничников строгая да власти инструкции Совета блюдут, а у нас на севере все уже давно на торговые делишки сквозь пальцы смотрят. Главное, чтобы стратегические материалы, которые в Инструкции перечислены, не растаскивались: кунгут, тионид, накорций; ну и механизмы, конечно, всякие, для горного дела предназначенные, типа бурильных машин, высокотемпературных котлов и прочих громоздких вещей.

– О том, что в северных шахтах бардак творится да одно ворье обитает, давно говорят, – прервал откровения Гифера уже успокоившийся и отдышавшийся Пархавиэль – Ты лучше расскажи нам, старикам несведущим, как в Гильдию умудрился попасть, неужели местное отделение на твои делишки глаза закрыло?

– И не только на мои, – рассмеялся Гифер, поражаясь наивности ветеранов в житейских вопросах. – Это у вас на южных маршрутах каждый поход как война, половина отряда назад не возвращается.

– Нам за это, сопляк, деньги платят, работа у нас такая опасная! – подбоченясь и гордо задрав подбородок, заявил Зигер.

– А я и не спорю, да только на севере опасностей нет, все спокойно, а денег караванщики чуть меньше, чем здесь, получают. Что из этого следует?

– Что?! – хором переспросили удивленные ветераны.

– А то, что много громеров заплатить нужно, чтобы в Гильдию попасть. Я вот около пятисот главному вербовщику дал и по две сотни каждому из его помощников.

– И часто такое происходит? – поморщился Пархавиэль, которому была крайне неприятна мысль о продажности чиновников и о торговле местами в Гильдии.

– Постоянно, – невозмутимо ответил Гифер. – Всем же выгодно: и покупателям, и продавцам. Только когда на маршруты смертников разнарядки приходят, вот тогда настоящая суета и начинается. Я трижды от перевода откупался, да в этот раз не повезло, приболел, а когда в отряд вернулся, меня уже к вам отписали.

– Нет, парень, тебе не то что «не повезло», ты по-настоящему влип! – с трудом выговорил Пархавиэль, держась за бока и конвульсивно содрогаясь от приступа истерического хохота.

Вслед за хауптмейстером смехом заразился и Зигер, он упал на землю, переваливаясь по сырой траве с боку на бок, дрыгал ногами в воздухе и издавал гортанные звуки, похожие на нечто среднее между поросячьим повизгиванием и жалобным поскуливанием. Караванщики смеялись долго, избавляясь таким образом от нервного напряжения, накопившегося за двадцать последних смен. Даже лицо испугавшегося вначале за здоровье товарищей Гифера расплылось в веселой улыбке. Он посмотрел на случившееся с ним со стороны и внезапно понял, что как бы он ни хитрил в жизни, пытаясь выгадать себе место получше и избежать опасностей, а судьбе все равно удалось его обхитрить. Она терпеливо подождала подходящего момента и нанесла сокрушительный удар по его спокойной, размеренной жизни.

– Да, Гифер, повезло же тебе, – примирительно произнес вытирающий слезы с раскрасневшегося от смеха лица Зингершульцо, – а мы еще как последние дураки за твою удачу пили!

– Ладно, Парх, шуточек на сегодня хватит, – перебил хауптмейстера вновь превратившийся в недовольного жизнью Скрипуна Зигер, – что делать-то дальше будем?

– С ним?! – Пархавиэль ткнул указательным пальцем в грудь Гифера. – Да ничего! Во время похода Гифер Мюссельхеймер зарекомендовал себя с положительной стороны, а о его прежних делишках мы ничего не знаем, правда ведь?! – Зингершульцо вопросительно уставился на Скрипуна и отвел взгляд лишь после того, как Зигер, поморщившись, утвердительно кивнул. – В сложившейся ситуации нам знание людского языка только на руку, – важно продолжил Пархавиэль, почесывая брюхо, натертое во время скитаний по зарослям широким поясом. – Найдем сначала поселение этих самых… крестьян, объясним, что ошибка вышла, да и про город расспросим.

– Дельно, – кратко ответил Зигер, подбирая топор и готовясь в путь.

– Эй, послушайте, – неожиданно выкрикнул Гифер, – я ведь с людьми давно не общался, позабыл слова уже все!

– Вспомнишь, если домой вернуться хочешь, – невозмутимо ответил Пархавиэль, отдавая группе приказ продолжить движение.

Видимо, Боги Великого Горна услышали молитвы забредших во «внешний» мир сынов, а может быть, проказнице-судьбе просто наскучило посылать на головы стойких к ее проделкам гномов все новые и новые испытания. Как бы там ни было, а отряд выбрался из зарослей достаточно быстро и оказался в лесу.

Деревья вокруг были высокими, с раскидистыми зелеными кронами, полностью заслонившими небо, однако росли не вплотную друг к другу, а на расстоянии пяти-семи шагов, поэтому в чаще было достаточно светло. Где-то недалеко впереди уже виднелся просвет, там заканчивался лес и начиналась равнина.

Гномы шли быстро, не прячась и не оглядываясь по сторонам. Всего за полсмены, проведенные на поверхности, караванщики поняли, что опасности подстерегают их не столько в дремучей глуши, сколько на открытых пространствах, среди поселений людей и прочих, неизвестных им народов.

Конечно же, предположение гнома было ошибочным, хищники водились и в лесу, но по сравнению с грозными обитателями пещер они показались разведчикам при первой встрече безобидными домашними зверушками.

Не успели гномы пройти и ста шагов, как слева задрожали кусты ракитника и послышался протяжный вой. Вскоре завывание повторилось, а из куста, шагах в пяти впереди отряда, выскочила дикая собака. Грозно щерясь, рыча и клацая большими белыми зубами, животное стояло на широко расставленных полусогнутых лапах и явно готовилось к прыжку, но не решалось напасть на добычу в одиночку. Хищник, загородивший группе дорогу, рычал и угрожающе щелкал зубами при каждой попытке гномов сделать хотя бы шаг.

– Гифер, хватит баловаться, не раздражай пса! – пригрозил пальцем Пархавиэль разыгравшемуся гному.

Гифер делал шаг вперед и тут же быстро отскакивал назад, как маленький ребенок, получая удовольствие от того, как склабился пес и дыбилась на загривке его взъерошенная шерсть.

– Что делать-то будем? – спросил Зигер у командира. – Собака-то, видимо, совсем дикая, ни людей, ни гномов в жизни не видела. Смотри, как щерится! Вся от страха дрожит, а зубы скалит, бедная!

– Не нравится она мне что-то, – утихомирил расчувствовавшегося товарища Зингершульцо. – Если она нас боится, так чего на дорогу выскочила, почему путь не уступает?

– Наверное, нора поблизости, за щенят боится, – сочувственно произнес Зигер, достал из походного мешка кусок вяленого мяса и метко кинул его прямо под лапы зверю.

Животное никак не среагировало на дружеский жест гнома и продолжало грозно рычать.

– Давай попытаемся отойти немного назад, а там принять вправо. Может быть, тогда удастся сторонкой обойти, – принял решение Пархавиэль.

Гномы никогда раньше не встречали волков, не знали их повадок и даже не могли предположить, что хищник не защищал свою нору, а преградил путь, ожидая, когда ему на помощь сбежится стая. Разведчики поняли истинное положение дел слишком поздно, когда на них со всех сторон накинулись подоспевшие на зов соплеменника волки.

Пархавиэль даже не успел вытащить из-за пояса топор, как ему на грудь приземлился вожак стаи и тут же попытался вонзить острые зубы в шею. Силы толчка, способного свалить с ног взрослого человека, оказалось недостаточно, чтобы свалить на землю массивное тело гнома. Пархавиэль лишь чуть-чуть пошатнулся, но удержал равновесие и ответил обидчику сильным ударом кулака. Волк жалобно взвизгнул и свалился на землю замертво. Рука гнома проломила хищнику грудную клетку, и осколок ребра пронзил сердце.

Острая боль в ключице заставила Зингершульцо вскрикнуть – это другой волк кинулся на спину гному и вонзил зубы в его плечо. Недолго думая, Пархавиэль повалился на спину и весом многопудового тела прижал хищника к земле. С трудом отбиваясь от нападения еще двух подоспевших волков, Пархавиэль чувствовал, как под ним билось в предсмертной агонии раздавленное грудой живых мышц и костей животное.

Борьба продолжалась недолго, одному из напавших волков Зингершульцо разорвал пасть, а второму метким ударом пятки выбил пару клыков. Хищник наконец-то сообразил, что добыча оказалась ему не по зубам, и, поджав хвост, быстро удалился в чащу. Вскоре примеру щербатого волка последовали и его оставшиеся в живых сородичи.

Пархавиэль поднялся на ноги и, крепко сжав левой ладонью рану на прокушенном правом плече, огляделся по сторонам. Битва была выиграна гномами без потерь, если, конечно, не считать несколько серьезных укусов и ушибов на теле каждого из бойцов. Вокруг валялось около десятка окровавленных трупов волков, и еще парочка хищников была на подходе в мир иной, мучаясь напоследок в крепких руках караванщиков.

Гиферу удалось прижать одного из волков коленом к земле. Животное дергалось и жалобно скулило, пытаясь выбраться, а кровожадный гном тяжело сопел и, сыпля отборной руганью, дробил череп и пасть зверя точными ударами мощного, как кузнечный молот, кулака. Зигер тоже был вне себя от злости и вымещал свой праведный гнев на теле полуживого противника. Стиснув задние лапы волка левой рукой, Скрипун крутил тело несчастного зверя над головой и методично, через равные промежутки времени, ударял его мордой о толстый ствол растущей вблизи сосны. Мучения животных прекратились только после громкого окрика командира.

– Хватит, отставить! Кому говорю, прекратить, бочонки пивные! – пытался утихомирить Пархавиэль разозленных вероломным нападением бойцов. – Отбились, ну и слава богам, к чему тварей лесных мучить?! Они ведь тоже того… живые!

– Ишь, пацифист нашелся! – недовольно проворчал Зигер, разжав пальцы и отпуская тело замученного зверя в последний полет.

– Мы с ними по-хорошему, нору обойти хотели, а они… – негодовал Гифер, слегка прихрамывая на прокушенную в щиколотке левую ногу.

– Ладно, сами виноваты, расслабились. Будет впредь нам уроком! – подытожил Пархавиэль. – А теперь давайте живо вперед, рассиживаться некогда. Пока мы тут прохлаждаемся, раненые в шахте умирают. Чем мы быстрее до представительства дойдем, тем больше шансов, что хоть кого-то спасти удастся!

Добравшись до окраины леса, за которым, как и предполагал Пархавиэль, находилась узкая лента дороги и бескрайние просторы засеянных пшеницей полей, гномы остановились на привал. Долгая дорога, скитания по зарослям и, конечно же, схватка со стаей волков не только измотали гномов, но и пробудили в их бездонных желудках чудовищный аппетит. К тому же было необходимо перевязать раны, хоть пустяковые и уже не кровоточащие, но мешающие неуемным зудом быстрому передвижению. Устроившись на опушке леса, под сенью высоких деревьев, гномы развязали походные мешки и принялись перевязывать раны. Как бы они ни торопились, подгоняемые тревожными мыслями об умирающих товарищах, но к болезненной процедуре перевязки ран подходили основательно, без суеты и спешки. Лучше сэкономить время на сне и быстрее проглотить пищу, чем неправильно наложить повязку или плохо обработать укус, который потом может начать гнить.

Разведчики старались не шуметь и, стиснув зубы, сдерживали крики, когда едкий дезинфицирующий раствор щипал поврежденные участки тела и, как им казалось, не хуже кислоты разъедал плоть.

Отмучившись первым, Пархавиэль прихватил из мешка ломоть хлеба и по-пластунски заполз на маленький земляной холмик. Местность была пустынна: ни в поле, ни на дороге не было ни души. Не слышно было ни звука, кроме пения птиц и убаюкивающего стрекотания каких-то насекомых в траве.

Опытный глаз разведчика методично, участок за участком, просматривал местность, пока не нашел то, что так упорно искал. За посевами пшеницы, у самого горизонта, виднелась едва уловимая глазу легкая дымка. «Возможно, там находится поселение или временная стоянка крестьян, – думал Зингершульцо, по привычке стимулируя протекание мыслительных процессов покусыванием нижней губы. – Местность кругом открытая, это плохо. Если люди поведут себя недружелюбно, то скрыться не успеть. Посевы, конечно, высокие, но у людей лошади, догонят и затопчут!»

Понимая необходимость встречи с жителями равнины, Пархавиэль пытался найти наименее опасный вариант. В конце долгих размышлений гном пришел к единственно возможному решению: найти одинокое жилище вблизи леса, расспросить обитателей и в случае чего скрыться в чаще.

Вернувшись к своим, он вкратце изложил придуманный на скорую руку план дальнейших действий. Проявляющий с самого утра стремление к никому не нужному героизму Гифер настойчиво убеждал ветеранов отпустить его в разведку одного.

– Ну, вы только подумайте, – брызгая слюной, защищал свою точку зрения Гифер, в возбужденных глазах которого плясали искорки азарта, – одного гнома куда труднее заметить, чем троих…

– Ага, зато схватить легче, – меланхолично добавил Зигер, отправляя в рот очередной кусок вяленого мяса.

– Кроме того, троих гномов люди могут испугаться, а одного нет, – продолжал перечислять аргументы бывший контрабандист. – Поверьте мне, я же с людьми раньше часто встречался, не только их язык, но и привычки чуток знаю!

– Так-то оно так, – задумчиво произнес Пархавиэль, – но разделять отряд не годится, слишком нас мало. Если обратно не вернешься, то где тебя искать, у кого спрашивать, да и как? Нет уж, Гиф, вместе пришли, вместе и дальше пойдем!

Утихомирив юношеский пыл молодого, рвущегося навстречу подвигам и опасностям солдата, гномы закинули на плечи изрядно полегчавшие мешки и, подтянув перед дорогой повязки, тронулись в путь. На поиски уединенно стоявшего дома ушло несколько часов, и только ближе к закату отряд наконец-то набрел на сторожку лесника.

– Ух, как бьет, любо-дорого посмотреть! Какой удар, какой замах, и дыхалку ровно держит, в одном ритме! – восхищенно шептал Зигер на ухо Пархавиэлю, причмокивая губами в такт ударов огромного топора.

Гномы неподвижно лежали в кустах можжевельника, растущего у самой ограды небольшого, но добротного деревянного дома, и уже минут двадцать наблюдали, как рослый, почти двухметровый лесничий колол дрова. На вид здоровяку было не более сорока лет, или пятнадцати тысяч смен, как привыкли считать гномы. Черные, с едва пробивающейся на висках сединой волосы были коротко подстрижены, другой же растительности ни на заостренном скуластом лице, ни на обнаженном атлетическом торсе не было. Видимо, мужчина считал волосы излишеством, мешающим каждодневной тяжелой работе, ненужным украшением, лишь лезущим в глаза в самый неподходящий момент.

При каждом замахе топора мускулистая грудь лесничего вздымалась вверх, а при каждом ударе дрожь рукояти передавалась телу, на котором тут же напрягались бугры крепких мышц. Гномы видели и раньше сильных людей, так как в основном общались с наемниками и грузчиками, но лесничий вызвал у них искреннее изумление и трепетный восторг. В их глазах он был не человеком, а живой машиной, сложным механизмом, совмещающим в себе громадные кузнечные меха и средних размеров гидравлический пресс.

– Ну, чего мы ждем, Парх! – продолжал шептать на ухо командира Зигер. – Вон, смотри, этот блин светящийся уже садится! Гиф, как его там по-человечьи называют?

– Солнце, – ответил Гифер, не отрывая глаз от крыльца избушки, на котором сидели двое подростков и, весело болтая между собой, ощипывали какую-то птицу.

– Ну, так чего мы медлим, Парх! – никак не унимался Зигер. – Все просто: встали, подошли, про дорогу разузнали, спросили, не помочь ли чем. Он нас с дровишками подсобить попросит, потом ужином угостит.

– Вот ты чего так нервничаешь, – усмехнулся Зингершульцо, – на дармовые харчи потянуло?

– Смейся, смейся, – обиженно засопел Зигер, – а у меня от черствого хлеба и вялено-сушеной гадости уже в животе изжога, подохну скоро от жрачки такой!

– Заткнись, Скрипун, – резко прервал жалобы на походный рацион Зингершульцо. – Обождем немного, не нравится мне что-то этот титан!

– Согласен, командир, – неожиданно встал на сторону хауптмейстера Гифер. – Нутром чую, что-то в этом месте не так, что-то странное…

– В башке у тебя странностей полно, а здесь все как обычно, дом как дом, людь как людь!

Сколько ни наблюдали гномы за двором, а ничего особенного не происходило, повседневная жизнь текла своим чередом. Мужчина продолжал колоть дрова, а подростки, наконец-то справившись с опереньем птицы, потащили ее в дом. Ничего странного, ничего подозрительного, но Пархавиэля раздирали сомнения. Какое-то непонятное, необъяснимое логикой и здравым смыслом тревожное чувство не пускало его в дом, заставляло плотнее прижаться к земле и что есть мочи ползти прочь от этого места.

«Это все нервы, слишком много событий произошло за последнее время. Становлюсь мнительным, всего боюсь. Нужно успокоиться и попытаться трезво взглянуть на положение дел», – уговаривал себя Пархавиэль, усилием воли подавляя нестерпимое желание вскочить на ноги и быстро бежать прочь.

– Гифер, ну как ты, объясниться с людьми сможешь? – прервал гнетущее молчание немного успокоившийся Пархавиэль.

– Попробую, – неуверенно ответил бывший контрабандист, – слишком много незнакомых слов, да и говорят они как-то по-другому, чем те, с которыми раньше общался. Слова произносят нараспев и намного мягче…

– Ну, вот и ты спой! – буркнул Зигер, с нетерпением ожидая момента знакомства с человеческой кухней.

– Хорошо, только вы в разговор не встревайте, – прошептал Гифер, вставая с земли, – мне и так сложно будет, а тут еще вам переводи…

Вслед за Гифером поднялись на ноги и ветераны. Смущаясь и боясь первой встречи с представителем другого народа, гномы медленно вошли во двор и остановились в нерешительности около перекошенных ворот.

Как ни странно, внезапное появление гномов не удивило мужчину, а быть может, он просто хорошо умел скрывать свои чувства и был привычен сохранять спокойствие в самых непредвиденных ситуациях. Здоровяк невозмутимо отложил топор в сторону, сложил мускулистые руки на груди и, немного наклонив голову набок, начал с интересом изучать низкорослых, облепленных грязью и репейниками гостей. Полное отсутствие на караванщиках одежды, кроме походных поясов и порванных на коленях кальсон, а также окровавленные повязки явно не способствовали успешному проведению переговоров.

– Гифер, Гифер Мюссельхеймер, а это мои товарищи Пархавиэль Зингершульцо и Зигер… – неуверенно начал говорить Гифер, пытаясь улыбаться и придавая своему изможденному лицу самое дружелюбное выражение.

– Игельс Радобержец, местный лесничий, чё надо?! – резко оборвал приготовленную Гифером череду реверансов охотник, задав простой, но емкий вопрос, расставивший все точки над и экономящий собеседникам время.

– Мы с товарищами немного заплутали, не мог бы ты подсказать, где находится торговое представительство Махакана? – с трудом подобрал Гифер нужные слова.

– И все?! – неожиданно расхохотался лесничий. – Ни жрачки, ни лошадей, ни денег вам, убогим, не надо, только дорогу указать?!

– Только дорогу, – утвердительно закивал Гифер, понимая слова, но удивляясь странной интонации как будто издевающегося над ними собеседника.

Пархавиэль с Зигером по выражениям лиц беседующих поняли, что разговор пошел как-то не так, и принялись наперебой расспрашивать Гифера. Но их умудренный в языках товарищ лишь отмахнулся от назойливого гудения над ухом, сбивающего с мысли и мешающего понять смысл, а не внешнюю канву иноязычных слов.

– Интересно, а у Гамерса вы тоже дорогу спрашивали или уж заодно и подвезти просили?

– У какого такого Гамерса?! – удивился Гифер.

– А у того самого деревенского увальня, – невозмутимо продолжил лесничий, – которого вы поутрянке ограбить пытались.

– Мы никого не грабили, – отрицательно замотал головой и затряс руками Гифер, – только дорогу спросить хотели. Он почему-то испугался и сам уехал…

– Хватит! – неожиданно громко крикнул страж лесного порядка. – Надоело твой треп слушать, бандюга, прибереги байки для судьи!

Почувствовав агрессию в голосе незнакомца, караванщики мгновенно выхватили из-за поясов топоры и встали в оборонительные стойки. Однако и лесничий был готов к такому повороту событий. Ставни на окнах дома с шумом распахнулись, и в воздухе раздался до боли знакомый гномам свист стрел. Зигер чертыхнулся, выпущенная, по-видимому, из тугого композитного лука стрела, слегка оцарапнув большой палец гнома, вонзилась в рукоять топора и пробила ее насквозь. Вторая попала в широкую пряжку любимого ремня Пархавиэля и, чуть проскрежетав по стальной поверхности, отлетела в сторону.

– Молодец, Олле, самое оно получилось! – крикнул лесничий меткому подручному. – А ты, Каре, учти, еще один такой выстрел, и вернешься к своему пьянчужке-дядьке огород копать. Понял?!

Из окна высунулась конопатая рожица ученика и, чуть не плача, кивнула в ответ.

– Вот что, господа бандюги, – продолжил лесничий, снова повернувшись к гномам лицом, – положите-ка вы свои топорики на землю и не осложняйте жизнь ни мне, ни себе.

– Но… – пытался было возразить Гифер, однако замолк под свирепым взглядом Игельса.

– Положите топоры! – продолжал твердо стоять на своем лесничий. – Я бы мог с вами сам поразвлечься, но моим парням тоже тренироваться надо. Одно неверное движение, и будете утыканы стрелами, как ежик иголками, поняли?!

– Поняли, – быстро ответил Гифер, совершенно не представляя, кто такой этот ежик и какому извергу пришло в голову протыкать бедное животное иголками.

Не дождавшись перевода, Пархавиэль бросил на землю топор. Немного погодя его примеру с неохотой последовал и Зигер. Требование лесничего было ясно без слов. Если бы не лучники, то Зингершульцо ни за что не расстался бы с оружием и непременно вступил бы в бой, каким бы грозным с виду ни казался противник. Но подростки стреляли метко, не под стать привыкшим держать в руках вилы, а не луки ополченцам. Единственной возможностью спастись было теперь вступить в длительные и нудные переговоры, убедить человека, что происшедшее всего лишь глупое дорожное недоразумение. Да, возможность была, но теперь их жизни зависели не от него, а от Гифера. Пархавиэлю же оставалось лишь корить себя за то, что не внял настойчивым предупреждениям внутреннего голоса и решился переговорить с охотником.

– Послушай, Игельс, – пытался исправить положение Гифер, вытянув руки вперед и показывая тем самым человеку, что у них самые мирные намерения. – Произошло ужасное недоразумение: и ты, и тот крестьянин на дороге нас неправильно поняли. Мы не хотим никому причинить вреда, мы не бандиты, а караванщики из Махакана, ищем торговое представительство, но не знаем, где оно. Нас не встретили в условленном месте и…

– Заливай, заливай, – вновь рассмеялся лесничий, – но только песню разнообразь, а то уже наскучила!

– Я не вру, мы действительно…

– Да ты меня за дурака держишь, что ли?! – начинал терять терпение верзила. – Я что, никогда в жизни махаканцев не видел, их от драных герканских бандюг отличить не могу?

– Ты видел, наверное, торговцев в городе, а мы караванщики, солдаты, что товары возят.

– На поверхности только торговцам быть разрешено, так что прекрати брехать, герканский прохвост! – грубо оборвал дальнейшие объяснения Игельс. – Вся округа с утра на ушах стоит, вас, мерзавцев, ищет. Уже до города слухи доползли, что банда Сегиля из Геркании вернулась. А ты меня обмануть пытаешься! – уже не говорил, а кричал потерявший терпение лесничий. – Ты на себя и дружков посмотри, сразу же понятно, что бандюги.

Гифер непроизвольно обернулся. Вид у гномов был не из лучших: грязные, полураздетые, с окровавленными повязками и в мелких порезах. Гифер Мюссельхеймер, бывший контрабандист и теперь уже потенциальный висельник, понял, что спорить бесполезно, но тянул время и продолжал упорно стоять на своем, уповая на счастливое стечение обстоятельств, называемое в мире людей чудом.

– Мы говорим правду, ни на кого не нападали, никакого Сегиля не знаем, идем к купцам, о Геркании слыхом не слыхивали.

– Ну, ты и нахал, – вновь рассмеялся лесничий, разводя в негодовании руками. – Сам по-геркански со мной говорит, ни одного слова филанийского не знает, а о Геркании «слыхом не слыхивал». Ну ничего, мои ребята голубя почтового послали, сейчас сюда ополченцы приедут и разберутся что к чему. А с меня вранья на сегодня хватит, извини.

– Парх, Зигер, все пропало, – тихо прошептал по-гномьи Гифер, когда лесничий повернулся к ним спиной, – сейчас за нами приедут ополченцы и отвезут в город. Боюсь, что выслушивать нас никто не будет, вздернут по-быстрому за разбой, вот и все!

– По счету «три» вы с Зигером бегите к лесу, – приказал Пархавиэль, низко опустив голову, чтобы ни лесничий, ни тем более стрелки в доме не увидели, как он шевелил губами. – По прямой не бежать, петляйте через каждую пару шагов!

– А как же ты?! – чуть ли не выкрикнул испугавшийся за судьбу друга Зигер.

– Не беспокойтесь обо мне, я задержу лесничего. Хотя бы один из вас должен добраться до купцов.

Гномы отрицательно замотали головами. Они не хотели бросать Пархавиэля в беде и спасать свои жизни ценой его смерти.

– Это приказ, обсуждению не подлежит! – настаивал Зингершульцо. – Вспомните о караване, об умирающих от ран в шахте. Если нас всех арестуют, то их гибель будет на вашей совести, – привел последний, самый весомый аргумент командир. – Итак, приготовились: раз, два, три!

Пархавиэль не видел, как бросились наутек гномы, но слышал крики встревоженных лучников и жужжание стрел. Если бы у хауптмейстера было время оглянуться, то он был бы горд за своих солдат, которые с неимоверным проворством и ловкостью уворачивались от летящих стрел, то низко прижимаясь к земле, то высоко подскакивая и перепрыгивая на бегу посланные «с опережением» стрелы. Видимо, стрельба по бегущим гномам не входила в список обязательных дисциплин подготовки лесничих. Лишь однажды из окна дома послышался радостный крик, юное дарование со странным именем Олле умудрилось попасть Гиферу в плечо. Гном вскрикнул от боли, но даже не остановился, а, ловко обломив торчащую из тела стрелу, продолжил бег к спасительному лесу.

Пархавиэлю не суждено было видеть это леденящее сердце зрелище. Пока его друзья изображали мишени для лучников, Зингершульцо занимался совершенно другим, но не менее опасным делом. Он схватил с земли топор и кинулся на лесничего, в надежде застать его врасплох. План не сработал, Игельс тоже успел подобрать оружие и метким встречным ударом не только отразил лезвие гномьего топора, но и выбил его из рук растерянного Пархавиэля.

Громила-лесничий обладал не только чудовищной силой, но и отменной реакцией. Пархавиэль волчком крутился на узком пятачке между поленницами, уворачиваясь от сокрушительных ударов и следя, чтобы нападавший на него Игельс находился точно между ним и лучниками.

Схватка гиганта и гнома продолжалась даже после того, как товарищи Пархавиэля успешно скрылись в лесу. Оставшиеся без дела подростки проклинали в пылких юношеских сердцах гномов за их изворотливость, а заодно и своего учителя, широкая спина которого не давала прицеливаться, загораживала быстро передвигающуюся мишень. Когда же Пархавиэль умудрился ударом полена выбить топор-колун из рук Игельса и противники сошлись врукопашную, то юноши побросали луки. Тела врагов слились в один огромный катающийся по земле клубок мышц. Ученики уже ничем не могли помочь своему учителю, только надеяться и молиться за его победу.

Караванщик чувствовал, что уступает противнику и в силе, и в ловкости. Он знал, что его поражение всего лишь вопрос времени, но держался до последнего, крепко стиснув поломанные зубы и превозмогая боль от все новых и новых ударов. «Умереть в схватке, вот смерть, достойная солдата!» – пульсировало в его голове до тех пор, пока сильные руки лесничего не стиснули его шею и не пережали сонную артерию. «Это конец!» – успел подумать гном, теряя сознание.

Глава 8
Стечение обстоятельств

Телегу трясло и мотало из стороны в сторону. Выщербленные, потрескавшиеся колеса пронзительно скрипели, Раздражая слух, и ходили ходуном, готовые в любой миг слететь с рессоры. Обилие на проселочной дороге ям и кочек усиливало тряску и заставляло Пархавиэля болезненно морщиться при каждом ударе спиной и затылком о днище телеги. Однако неудобства поездки и резь в крепко стянутых вожжами кистях и щиколотках не раздражали гнома так сильно, как полная безнадежность его положения.

Очнувшись от очередного толчка, Пархавиэль долго кашлял и ворочался с боку на бок, пытаясь побороть раздирающие горло спазмы удушья, а также боль от многочисленных ушибов и ран, полученных во время схватки с лесничим. Затем физические страдания отошли на второй план, уступив место страху перед предстоящими испытаниями.

Крепко связанный по рукам и ногам и брошенный как тюк с опилками на грязное днище телеги, гном отчетливо помнил события минувшего дня и понимал, что если его не добили на месте, а повезли в город, то быстро он не умрет. До погружения в сладостное забытье смерти ему предстояло пройти через сущий ад боли и унижений, долгих пыток и бессмысленных допросов. Он ничего не знал о банде Сегиля из Геркании, но убедить в этом зацикленных на своих проблемах и бедах людей было невозможно.

Вскоре эмоции куда-то ушли, Пархавиэль перестал нервничать и начал воспринимать свое положение отрешенно, как само собой разумеющееся последствие той странной игры, которую вела с ним злодейка-судьба. Всемогущая апатия полностью захватила разум, приглушила переживания и внушила мысль о бессмысленности активных действий.

Действительно, к чему впустую растрачивать силы и нервы в бесполезных попытках сбежать или разжалобить палачей? К чему пытаться обмануть конвоиров, если холодный, трезвый рассудок уже давно просчитал все возможные варианты и пришел к неутешительному заключению: «шансов нет». Ждать, ждать удобного случая – это единственное, что оставалось пленнику.