Боруэлла Евдокимова Наталья

3. Прадедушкина тетрадь

Борька с Петькой невесело шагали по пешеходной дорожке, ведущей от дома, в котором они нашли трёх пенсионеров, не разговаривая друг с другом.

— Ребята! Подождите! — вдруг крикнул с балкона какой-то мужчина. — Я сейчас спущусь! Только не уходите, пожалуйста!

Борька с Петькой недоумённо переглянулись, после чего повернулись и пошли к подъезду. Через несколько минут к ним вышел мужчина — достаточно молодой и наверняка не пенсионер. В руках он держал тетрадь. Она изрядно пожелтела — видимо, от времени.

— Ребята, это вы из исторического кружка?

Мальчишки энергично закивали.

— Моя мама слышала, что вы говорили о старинных предметах… — продолжил мужчина. — Я был несколько занят, поэтому услышал об этом чуть попозже. Собственно… это даже не предмет. Это произведение. Может быть, повесть. А может и роман. Давайте присядем на лавочку? Или, может быть, пойдём ко мне пить чай? Заодно всё обсудим.

— Давайте на лавочку, — предложил Петька. — А то нам идти скоро.

— Ребята, это тетрадь моего прадеда. Она исписана до последней страницы.

Мужчина открыл тетрадь на последней странице — и, правда, даже на обложке продолжался текст.

— Это трогательная и увлекательная история. Мой прадед вовсе не был писателем, видимо, это единственная его попытка. Но всё дело в том… — мужчина задумался. — Всё дело в том, что на последней странице история не заканчивается. Других тетрадей или записей я не нашёл. Максимум, чего мне хотелось бы — это найти продолжение. Минимум — узнать, чем закончилась история. Понимаете, никто до меня не обращал внимания на эту тетрадь. Я нашёл её случайно, на чердаке. Просто чудо, что её не изгрызли мыши! Я не думаю, что это реально… Но если вам удастся хоть что-то выяснить… Я буду очень, очень рад! Если вдруг получится… Я заплач у!

— Не надо, — опасливо сказал Петька.

— Тогда накормлю мороженым! Идёт?

— Идёт! — хором сказали мальчишки.

— У меня нет сейчас ксерокопии, дал почитать. Поэтому есть два варианта — мы встречаемся завтра, и я даю вам копию, или отдаю оригинал, но под вашу ответственность.

— Нам нужен оригинал, — сказал Петька.

— Для исследований, — подтвердил Борька.

Мужчина громко вздохнул:

— Хорошо. Но… вы знаете… Например, у меня есть привычка читать книги, заодно питаясь бутербродами с вареньем…

— Что вы, что вы! — наперебой заголосили мальчишки. — Вернём в целости и сохранности!

— Верю, — улыбнулся мужчина и протянул листочек. — Вот вам мой адрес и телефон. Звоните в любое время. Понадобится ещё что-то для исследований — обязательно спрашивайте.

— До свидания!

По дороге домой Петька внезапно поинтересовался, есть ли у Борьки дома варенье. И, если есть, то какое именно и в каком количестве. Прежде чем узнать тайну тетради, они решили это произведение прочитать. А без варенья прочитать, похоже, не получится. Да и владелец тетради об этом говорил…

— Есть, — сказал Борька, открывая двери. — Ревневое. Мно-о-ого…

— Ревневое? — удивился Петька. — Это какое?

— Не ревневое, а р емневое! — сказал внезапно появившийся в дверях Борькин папа. Чем-то очень недовольный и наверняка злой… — Ремн ёвое, я бы даже сказал! Просто завались у нас ремнёвого варенья! Ешь его большой ложкой маленькими порциями! Вас где носило, друзья-товарищи? Один больной, другой здоровый? А?

Борька опустил глаза. Вот всегда так получается! С одной стороны у тебя — сверхспособности. Желание помогать всему миру и его окрестностям. С другой — родители, которые об этих возможностях знать не должны… Как это несправедливо! Борька ощутил резкий приступ зависти к Боруэлле, которая уж никогда не задумывается, применять ей свои способности или нет, а просто с ними живёт. Наверное, чтобы такого эффекта добиться, нужно очень долго тренироваться. Лет пять, а может и две недели.

Петька тоже опустил глаза, за компанию. И трагическое лицо, как у Борьки, за ту же компанию изобразил. Но, в отличие от Борьки, он ни о чём не думал, а просто тихо и настойчиво хотел домой. Варенье ему уже не нужно было ни капельки. Так, минутный порыв… Но оставлять друга в такую опасную минуту он не решился.

— А? — повторил свой вопрос Борькин папа.

— Ага, — глухо сказал Борька в пол.

— Чего? — переспросил Борькин папа.

— Ничего, — ответил в пол Борька.

Неизвестно, какими местоимениями и прочими частями речи закончилась бы эта дискуссия, если бы в коридор не вышла Борькина мама, сильно пахнущая валерьянкой.

— Жив, — сказала она тихо. — Боренька…

— Конечно, жив, — сказал Борька, не поднимая глаз. — Куда бы я подевался…

— Я так переволновалась! Ты с утра был таким слабым, таким слабым, что по дороге на работу я подумала — предупрежу всех и сразу домой. Позвонила — никто трубку не берёт! Ну, думаю, или в больницу уже увезли, или… — мама вдруг заплакала. — Я Мише на работу позвонила, поехали… дома никого… позвонили знакомым…

— Получат они у меня ремнёвого варенья! — повторил Борькин папа и погрозился кулаком. — А ну марш в комнату! Болельщики…

Впрочем, родители быстро отошли и даже позвали мальчишек поесть, что было весьма кстати. За столом Борькин папа только побурчал немного, мол, нельзя же настолько экстремально прогуливать уроки. Но день всё равно был испорчен. В завершение этого небо за окном затянуло тучами и полил сильный дождь. Стало невыносимо грустно. Все наперебой стали глубоко вздыхать, каждый по своей причине. Петька — за компанию. После нескольких вздохов Борькин папа случайно зевнул. Его примеру последовала мама.

— Пойдём отсюда поскорее, — шепнул Борька Петьке. — А то уснём все…

Взяв дымящиеся кружки с чаем, мальчишки отправились в детскую. Настроение было всё ещё грустным, но жизнь потихоньку налаживалась…

— Почитаем? — спросил Петька, показывая взглядом на тетрадь.

— Можно… — сказал Борька. — Как ты думаешь, о чём она?

— Древность, наверное… — с сомнением сказал Петька. — Про любовь всякую. Или про разведчиков.

— Или про путешествия, — предположил Борька. — Или про пиратов.

— Хотя чего гадать? — сказал Петька и открыл первую страницу. Она была плотно заполнена текстом, написанным «квадратным», почти печатным почерком.

«В нашем доме каждый знал Ясика. Кроме меня и моих родителей. По правде сказать, я и во всём городе-то никого не знал… Переезд — дело, знаете ли, нешуточное. Тогда мне было всего лет десять, я был конопатым и непослушным (по мнению родителей) ребёнком вполне стандартной наружности.

Ясик был другим.

Совсем худенький, он почти до самых морозов ходил в шортиках и в футболке. А в морозы он носил вельветовые брюки и лёгкую рубашку. И никогда не болел.

— Это лишнее, — говорил он. — Зачем?

— Но ты же мёрзнешь? — спрашивали его.

— Ничуть, — улыбался Ясик и протягивал ладонь. Тёплую-тёплую, как летний солнечный день.

Как бы вам поточнее описать его внешность? Однажды мне попался рисунок… Это была открытка — то ли поздравление с новым годом, то ли с днём рождения. Если бы я её сохранил, то просто показал бы. Но спустя некоторое время я подарил её Ясику. Без праздника, а потому что захотелось. «Да, это я», — сказал он тогда. Впрочем, я забегаю вперёд…

На рисунке была зимняя осень — это когда первый снег слегка покрывает оранжево-красные сухие листья… Они лежат на дороге, длинной, уходящей вдаль — может быть, и в другие миры. На листьях, босиком, стоит мальчишка в шортах и майке. В руках у него цветы — маленькие синие точки на тоненьких стебельках. Их много, как будто он дарит их всему миру. Или каждому жителю нашего дома… У мальчика большие глаза, слегка раскосые. Длинные ресницы. Такие всегда нравятся девчонкам… Густые чёрные волосы, давно не стриженые. Острый подбородок. И улыбка. Типичная яськина улыбка, которая отчетливо видна на серьёзном лице. Были люди, которые этой улыбки якобы не видели, а видели хмурого тощего мальчишку. «Не из нашего дома», — так называл этих людей Ясик и смешно разводил руками. Впрочем, это я уже не о рисунке.

Он всегда здоровался. И говорил такие вещи, от которых мурашки по коже бежали. Иногда предсказывал, а иногда — советовал. Часто делал и то и другое вместе. В его словах никто и не думал сомневаться. Ходили даже слухи, будто Ясик мог то ли слушать вещи, то ли просто понимать…

— Здравствуйте, бабушка Аля! Вы присмотрите за Снежком сегодня. Будет пытаться сигануть в окно, он там птичку увидит.

— Здравствуй, Ясенька, спасибо тебе, милый. Буду держать окно закрытым!

— И форточку, — напомнил Ясик. — Её тоже.

— Закрою, мой хороший.

При всём при этом никто не знал, в какой квартире Ясик живёт. Никто никогда не видел его родителей. Но это никого не удивляло, более того — никто даже не задавался этим вопросом.

А в тот день я был сердит. На папу, на маму, на самого себя. Забыть при переезде книжки! Мои книжки! Они так и остались в коридоре за дверью, целая связка, огромная. Все так спешили… Быстрее, быстрее, на поезд опаздываем… Мне хотелось плакать, когда я вспоминал, что я утратил.

Во-первых, тоненькие детские книжки. Нет, я, конечно, уже был не маленьким, и читал более серьёзную литературу. Но раз за разом, когда я начинал просматривать эти книги, то увлекался — и тратил на беглый просмотр (с беглым прочитыванием) весь день. Кроме того, там были картинки — такие красочные и интересные почему-то рисуют только для маленьких. И, когда я перелистывал страницы, я находился в картинной галерее, в своеобразном детском музее… Словом, культурно обогащался.

Во-вторых… Нет, подумал я: если буду вспоминать и дальше, то будет и в-третьих, и в четвёртых, а это — невыносимо. Лучше сразу лечь и умереть.

И тут в прихожей раздался звонок.

— Сынок, это к тебе, — несколько удивлённо сказала мама. — Какой-то мальчик…

Я нехотя поднялся с дивана. Кто бы это мог быть?

— Вот мы и встретились, — тихо сказал незнакомец, незаметно улыбнувшись.

— А что, должны были? — не очень-то дружелюбно спросил я.

— Значит, должны, — сказал мальчик и вздохнул. — Плохо без книжек…

— Плохо, — кивнул я.

— Может, найдутся, — не то предположил, не то пообещал мальчик. — Ну, здравствуй, Артём.

— Привет… Ясик… — сказал я и ощутил неожиданную радость встречи.

И меня совершенно не удивила ни внезапная радость, ни то, откуда я узнал его имя. В мыслях было лишь одно: «Наконец-то ты пришёл, Ясик! Как же долго мы не виделись!» Меня это не удивляет и сейчас. Открою вам тайну — с тех пор я наперёд знал имена тех, с кем меня сводила судьба, и активно пользовался этим умением. Сейчас это очень умиляет моих коллег по работе. «Феноменальная память!» — говорят они. Нет, всего лишь маленький подарок от Ясика в день нашего знакомства…

С тех пор Ясик стал заглядывать к нам каждый день. Наверное, вам это покажется странным, но, глядя на нас со стороны, нельзя было сказать, что дружба наша — крепкая и нерушимая. Мы никогда не ходили вместе гулять, не обсуждали ни жителей нашего дома, ни общих приятелей. Можно сказать, что у нас была исключительно «квартирная» дружба. Что странно — я ни разу не встречал его на улице, зато у пожилых жителей нашего дома разговоры о Ясике были излюбленной темой:

— Сказал — напишите сегодня письмо сыну. Ну и что же — я написала. Представляете, прочитав его, сын решил приехать в гости! С женой, с внучатами моими…

— А я на днях потеряла ключи. Так точно сказал, где искать!

— И где же?

— Не поверите. В сумке с продуктами! — захохотала какая-то бабушка, подпрыгивая всем телом и утирая слёзы. — Что поделаешь, склероз! Я ему говорю, спасибо, Ясичек, на тебе яблоко. А он говорит — «Спасибо, не надо. Лучше грушу».

И тут смех подхватывали остальные старушки. Эти истории стали какими-то легендами и пересказывались по много раз…

Тем временем я стал ходить в новую школу, где у меня было, пожалуй, больше проблем, чем в прежней. А Ясик… Он мог зайти всего на несколько минут, поздороваться и убежать. Я понимал — у него много дел, но всё равно очень ждал этих встреч. И надеялся, что он — тоже. Больше всего меня удивляло то, какие темы для разговоров он выбирал. Он мог прийти, поздороваться с родителями, и с порога спросить:

— Артём, представь. Ты — собака, тебя хозяева выставили на улицу. Что ты будешь делать?

Я сразу же включался в игру.

— Просто так выставили, погулять? Или насовсем?

— Насовсем, — немного печально ответил Ясик.

— Почему? — возмутился я.

— Да кто его знает…

— Пойду искать еду, — сказал я, вслед за Ясиком забираясь с ногами на диван.

— Так сразу и пойдёшь? — хитро спросил Ясик.

— Ну… — задумался я. — Поскулю, наверное, немного. Назад попрошусь. В дверь поскребусь лапами.

— Выходят, сажают в сумку и отвозят на другой конец города.

— Процесс страданий описывать? — поинтересовался я.

— Лучше не надо, — сморщился Ясик.

— Угу… Так, если хозяева от меня совсем отказались, пойду гулять по людным местам. Надо будет выглядывать людей, которые внешне похожи на меня. Я, кстати, породистый?

— Не очень, — с сомнением сказал Ясик.

— Ну, это не важно. Всегда говорят, что собаки очень похожи на своих хозяев. И, если я найду людей, похожих на меня — они и станут моими новыми хозяевами! Всё просто.

— А если эти люди не сразу заметят схожести? — спросил Ясик.

Я вздохнул. Как же сложно искать этих новых хозяев!

— Буду долго идти следом. Когда на меня обратят внимание, сделаю пантомиму «собака — лучший друг человека».

— Это какая? — удивился Ясик.

Я, улыбнувшись, открыл рот, высунул язык и стал часто дышать. К ушам приставил свисающие в низ ладони. Потом закрыл рот, сделал глазки «домиком», наклонил голову на бок и поднял вверх одну ладонь-ухо.

— Сойдёт, — засмеялся Ясик. — Думаю, это как раз то, что надо!

И убегал. Я в таких случаях не понимал, что к чему, но в беседах участвовал охотно. Однажды он пришёл с красками, кисточками и предложил:

— Давай порисуем! Как будто мы на конкурсе, и наши рисунки должны занять третье место. То есть его между нами поделят. На свободную тему!

Мы плюхались на живот в моей комнате и приступали к изобразительному искусству, если его в нашем исполнении можно было так назвать.

Как-то он предложил придумывать прозвища для нас самих — пусть даже обидные, но только чтобы подходили. Мы взяли по листочку и закрылись друг от друга книжками. Ясик сначала сидел задумчивый, а потом стал нагло заглядывать ко мне в листочек. Я отбрыкивался пяткой, но особо не обижался — в моём списке прозвищ пока было пусто. Я хотел написать…

— Я знаю, — негромко сказал Ясик, кивнув головой. — Ты хотел написать — Инопланетянин?

Я сначала удивился, а потом улыбнулся.

— Неа, — сказал я ему, и мечтательно добавил: — Вот был бы ты зелёным…

Ясик беззаботно рассмеялся. А, когда мы наконец-то обменялись листочками, он стал читать вслух, «пробуя на вкус» каждое имя…»

Было уже темно, когда Борька осторожно закрыл тетрадь, как будто та была стеклянной… или хрустальной. Положил её рядом с собой. Долго молчал, и Петька не прерывал этого молчания. Только ветер за окном нёс какую-то неуместную несуразицу.

— Помолчал бы уж… — сказал ему Петька.

— Давай пока дальше не читать? — предложил Борька. — Это надо читать медленно. Мне так кажется.

— Давай, — согласился Петька. — И продолжение давай только потом будем узнавать, как дочитаем?

Борька кивнул.

— Интересно, это всё на самом деле было? — спросил Петька.

Конечно, это было на самом деле, подумал Борька. Такое, если и придумывают, то оказывается, что вспоминают, или как-то узнают. Шестым чувством каким-то. Он думал о другом, но не решался сказать об этом Петьке. Засмеёт ещё… Нет, обязательно засмеёт! Но об этом спросить-то будет практически не у кого…

— Слушай, — наконец-то решился Борька. — А тебе не кажется, что этот Ясик и наша Элька чем-то похожи?

Петька хмыкнул:

— Как свинья на коня, только хвост не такой!

Так я и знал, подумал Борька. Захотелось обидеться, но Борька сдержался. Хотя, если со стороны посмотреть, что может быть общего между тихим Ясиком и бурной, несдержанной Элькой? Наоборот, полные противоположности… Борька и сам не мог понять, почему он так решил. Как будто догадка летала в воздухе, как бабочка, дразня: то приближаясь, то взмывая ввысь. Связь между ними наверняка была, только такая, которую не рассказать словами, а нужно только почувствовать…

— Кстати, — вдруг вспомнилось Борьке. — Ты читал Элькино сочинение про море?

Петька замотал головой.

— Ты что! — воскликнул Борька. — Такое сочинение! Сейчас найду. Она его за меня написала. Пять с плюсом поставили. Представляешь? — и добавил голосом, не терпящим возражений. — Элька — поэт.

— Поэтиха, — всё-таки возразил Петька, дочитав сочинение. — Кстати, тебе не кажется, что она о превращении уже почти не думает? Говорит об этом только так, для проформы.

— Для чего говорит? — переспросил Борька.

— Для проформы. Точно не знаю, что это слово обозначает, но у меня его папа любит говорить. Ну, вроде как для галочки.

— Для какой ещё Галочки? — совсем удивился Борька.

— Вечер. Темнеет. — тихо сказал Петька. — Лучшие умы на ручнике…

— Да ладно тебе, — всё-таки немного обижено сказал Борька.

В тот вечер Петька не ушёл домой. Он позвонил родителям, предупредил, что останется ночевать у Борьки (похоже, он смог убедить их, что общение с Борькой всё-таки может довести до добра) и торжественно оккупировал Элькину раскладушку.

Мальчишки долго разговаривали. Они и сами не заметили того, что о чём бы ни заходил разговор, тема всё время возвращалась к Эльке. И к тому времени, когда Элька, может быть, уйдёт… или улетит — навсегда.

«…- Я завтра не приду, — сказал Ясик однажды прямо с порога, склонив голову. — И, может быть, не приду больше никогда. Даже… скорее всего. — Ясик посмотрел на меня. — Ты будешь ждать?

Я знал, когда Ясик не шутит. Да и не шутят с такими вещами вообще.

Как это говорят — обухом по голове? Я бы сказал иначе. Если бы обухом, это было бы лучше, намного лучше. Да хоть двумя обухами! Хоть сотней!

Как же буду я жить — без него? «Ясик улыбается, значит — всё нормально», — говорили жители дома о незаметной улыбке на мальчишечьем лице. Значит, всё нормально уже не будет? А что теперь будет вообще? И как же без этого — «Артём! К тебе опять твой морж пришёл!» — «Я не морж…» — «Он не морж, а просто из тёплых стран. В нём тепла много накопилось!» Ясик, ты приучил меня к себе, к странным разговорам, к интереснейшим выдумкам, приучил… к дружбе… Я стал другим, Ясик! А ты? Где ты будешь? Что будет с тобой? Куда ты?

Хотелось задать множество вопросов, но я только сказал:

— Конечно.

— Тогда пойдём пить чай. У меня ещё есть время».

Борька спокойно пил чай, когда на кухню взлетел взволнованный Петька с полотенцем в одной руке и с зубной щёткой в другой. Ту руку, в которой было полотенце, он деформировал в кулак и крепко ударил по столу. Борька флегматично посмотрел на него, не отрываясь от кружки.

— Борька! Мы обязаны! — твёрдо, но радостно сказал Петька.

— Обязаны, конечно, — спокойно подтвердил Борька. — Только мне ещё до восемнадцати лет расти и расти. Чего и тебе советую.

— Ты не понял, — раздражённо сказал Петька. — Понимаешь, я тут чистил зубы…

— Чистить зубы вообще вредно, — поучительно сказал Борька.

— Как это — вредно? Ты что же, зубы не чистишь?

— Чищу, конечно. Но знал бы ты, как это вредно…

Петька нахмурился, сел на табуретку и стал демонстративно смотреть в окно. Потом нехотя произнёс:

— Я с тобой поговорить хотел, а ты…

— Я просто не выспался, — примирительно сказал Борька. — Я, как не высплюсь, всегда злюсь. Извини. Так чего ты там надумал?

Но Петька продолжал молча смотреть в окно. Борьке было не по себе. Да, он повёл себя не очень хорошо (вообще, все дурные привычки — от Эльки!), но извинился ведь… Можно, конечно, извиниться ещё раз, но это будет уже слишком… Борька громко вздохнул.

И тут Петька тихо сказал:

— Ты слышишь, как пыхтит полотенце? Как паровоз прямо…

— Слышу…

— А вон на полке тарелка стоит. Первая. Слышишь, что говорит?

Борька прислушался:

— Грустная она какая-то…

— Они все такие, — кивнул Петька. — Не тарелки, а сводка последних новостей. Даже без телевизора можно обходиться, если они в доме есть. Такого наслушаешься… Партии всякие… криминальные сводки… Фу. А мы ещё из них едим…

Борька прислушался к одной из тарелок ещё раз.

«Срочное сообщение! — говорила тарелка. — Только что, в доме номер сорок пять по Лимонной улице разбилась ещё одна тарелка из нашей партии. Виной всему был мальчик Павлик, который категорически отказывался есть кисель. Его мама не раз обращала внимание на нежелание сына употреблять те или иные продукты в качестве пищи. Сегодня положение стало критическим. В отсутствие мамы на кухне мальчик Павлик, не задумываясь о возможных последствиях, выбросил тарелку на улицу. Множество осколков со следами киселя — вот и всё, что осталось от тарелки, которая верой и правдой прослужила долгие годы. Осколки были собраны дворником Степанычем и погребены в мусорном контейнере номер пять. Выражаем свои соболезнования. Напоминаем, что тарелок из нашей партии осталось сто тридцать шесть тысяч пятьсот двенадцать штук. А теперь вернёмся ко вчерашним событиям…»

— Тоже мне… тарелка… спутниковая… Надо бы переименовать все тарелки для супа в супниковые. — буркнул Борька. И добавил: — На официальном уровне.

Петька неопределённо хмыкнул.

— А ты послушай вон ту, — посоветовал он, — цветную, необычной формы, на шкафу.

— Это маме подарили, — сказал Борька. — На какой-то там праздник…

— Слушай-слушай, — перебил его Петька.

«Единственный экземпляр! — весело говорила тарелка. — Ручная работа, подарочное издание. Нахожусь высоко над уровнем пола. Есть надежда, что сегодня не разобьюсь. Единственный экземпляр!»

— Да уж, — неопределённо сказал Борька. — Радости-то…

— А слышишь, — продолжал допрос Петька, — как лифт в этом подъезде сам себе отдаёт приказания? Вверх. Стоять. Пятый этаж. Открыть двери. Закрыть двери.

Говоря это, Петька будто бы повторял только что услышанное. Борька долго и внимательно прислушивался. Даже складки на лбу появились, так он старался. Но через несколько минут внимательное выражение лица сменилось огорчённым.

— Нет, — сказал он. — Этого не слышу.

— А я уже слышу, — сказал Петька, старательно выделив слово «уже». — Наверное, когда лифт ломается, ему просто становится лень отдавать самому себе приказы. Ужасно скучное занятие… А Элька, наверное, и в соседнем доме лифт услышала бы. А может, и намного дальше…

— Ты хочешь сказать, — оживился Борька, — что Элька нас намного могущественней?

— Неправильный вывод, — тоном учителя произнёс Петька. — Короче говоря, слушай…

Всё дело было в том, что Петьке, как и Борьке, хотелось воспользоваться своим неожиданным даром самым лучшим образом и с самыми благими намерениями. Но любой дар, как известно, нужно развивать. И если гениальный бегун, объяснял Петька Борьке, будет целыми днями валяться на диване, то вскоре от его гениальности и следа не останется. А потом со всех сторон тела начнут прибывать десятками лишние килограммы… Так и в этом случае — если беречь возможность слушать всё подряд и говорить как угодно только для экстренных случаев, для великих дел, то эта возможность попросту исчезнет. Поэтому — тренировка, тренировка, и ещё раз тренировка.

— Мы не можем от этого убегать, — говорил Петька. — Вот сегодня, к примеру, я чистил зубы. Прислушался. А зубная щётка всё повторяет мойдодыровское: «Чищу-чищу тробочиста, чисто-чисто, чисто-чисто»… Если наши новые возможности не использовать, так и прислушиваться тогда нельзя. А если использовать, то по полной программе. Ты согласен?

— Разумные доводы, — вздохнул Борька. — Давай тренироваться. Только потом — будем наработанное для чего-то хорошего использовать!

— Конечно, будем, — заверил его Петька. — Я даже решил с папой поговорить — так, чтобы он ни о чём не догадался — для чего наши возможности можно использовать. Он у меня кандидат наук. Обязательно поможет.

— Тогда побежали сегодня в школу? Пусть она у нас будет как… площадка для тренировок!

— Именно это я и хотел предложить! Кстати, у нас ещё есть несколько часов до уроков. Проведём их познавательно!

4. Тренировка

У тех, кто тренируется без учебного пособия, рано или поздно возникают различные затруднения. У Борьки с Петькой такого пособия не было, поэтому первую ошибку они допустили практически сразу, по дороге в школу. Они заговорили с ветром. Разговор очень даже клеился, и ветер был рад новым собеседникам. Вскоре диалог превратился в ветреный монолог, и мальчишки не знали, куда бы от этого ветра деться. Они несколько раз говорили ветру «Нам пора, до свидания», но тот радостно сообщал, что никуда не торопится и проводит их. Пришлось скрываться в ближайшем магазине, крепко-накрепко закрыв двери.

— Смотрите, какая воспитанная молодёжь пошла, — заметила одна продавщица.

— У вас тут сквозняков нету? — беспокойно поинтересовался Борька.

— Ребята, сквозняками не торгуем. У нас плитка, обои… Линолеум, паркет… Что будем выбирать?

— Спасибо, — вежливо сказал Борька. — Мы уже позавтракали. Если можно, мы тут у вас побудем немного?

— Будьте на здоровье. Скрываетесь от кого?

— В общем… — замялся Петька. — Да. Немного скрываемся.

Мальчишки для приличия побродили по магазину, похвалили ассортимент, познакомились с продавщицами. Борька предлагал обменяться телефонами, но продавщицы сказали — их всегда можно найти в магазине. А потом Петька с Борькой расположились на рюкзаках где-то между рулонами обоев и клеёнки. Петька достал из рюкзака блокнот и ручку.

— Знаешь, что? — сказал он. — Предлагаю составить толковый словарь вещей. Запомнить, что каждые из них говорят, невозможно. Надо это как-то систематизировать!

Борька придвинулся поближе:

— А зачем?

— На память, — сказал Петька. — Вдруг нам память отшибёт! Что делать тогда?

— Давай… Мазировать… — шмыгнул носом Борька. — С чего начнём?

— На блокнот и ручку, писать будешь ты. Нужно вспомнить, о чём говорят все вещи и не вещи, которых мы слушали.

Борька задумался.

— Сначала мы слушали лес…

Через некоторое время в блокноте появилась первая запись:

Лес — рассказывает сказки. Они важны.

— Ты не написал, для чего важны, — заметил Петька.

— Это и так понятно! Мы же для себя записываем…

Петька кивнул, и составление словаря продолжилось. Временами из-за прилавка-укрытия выходили продавщицы и тихонько подкрадывались к мальчишкам. Похоже, мальчишки учили уроки! Продавщицы прониклись к ним симпатией. Какие хорошие дети! Двери закрывают, спасибо говорят, от плохих людей скрываются, вежливые, да к тому же учат уроки…

Полотенце — пыхтит, как паровоз. Когда им вытираешься, пыхтит громче.

Лифт — сам себе отдаёт приказания. Потом выполняет.