Враг империи Удовиченко Диана

– Вот и хорошо… – вещал в сознании демон, – вы устали… спать… спать…

Это не было внушение или прямое воздействие на сознание. Скорее, демоническая колыбельная. Вскоре маг спал. Я потер глаза. На меня тоже подействовало мысленное мурлыканье Артфаала.

– А вам еще рано почивать, дорогой барон, – неожиданно заявил демон.

– Это почему же? – удивился я.

– Думаю, вам стоит прогуляться по храму. Много интересного можно узнать, – лорд Феррли лукаво прищурил желтые глазищи.

– А вы?

– А я тут подремлю по—стариковски…

Демон бесшумно вскочил на мое спальное место и устроился посреди подушки.

– Ступайте, барон, ступайте. Вам нужно налаживать отношения в организации, – напутствовал он меня напоследок и, отказавшись давать дальнейшие объяснения, зажмурился.

Пожав плечами, я направился к стене. Артфаал плохого не посоветует. Он же мой оберегающий. Дабы не будить ребят звуком открывающейся двери, я прошел через стену. И очень даже просто. С каждым разом выходило все лучше. Я словно бы расщеплялся на крохотные, невидимые глазу частицы, которые проникали сквозь материю камня, а с другой ее стороны снова соединялись в том же порядке. Я почти чувствовал эту метаморфозу. Пока не рисковал делать ставку на это свое умение. В доме Ермии, например, сквозь стены не ходил. Но если дело пойдет так дальше, можно будет полагаться на очень кстати возникшую способность.

Оказавшись в темном коридорчике, я призадумался. Куда идти—то? К отцу Дарсану? Он наверняка спит. Разыскать кого—то еще из жрецов Дадды? И что я им скажу? Попрошу помолиться за меня? Нет, наверняка лорд Феррли имел в виду герцога. Сказал же он, что мне надо налаживать отношения в организации. А все повстанцы спят в одной комнате со мной. Исключение составляет лорд Глейнор. Я двинулся по коридору в поисках комнаты герцога Марслейна, время от времени просовывая голову сквозь стену и рассматривая внутренность того или иного помещения. Так… это чулан… это нечто вроде оружейной… не знал, что жрецы Дадды так хорошо экипированы… ага, нашел. Интересно, что нашему лидеру тоже не спалось. Отведенная ему комната была крошечной, как келья, и такой же убогой. Всю ее обстановку составляла узкая кровать и маленький колченогий столик. Лорд Глейнор сидел на кровати, а перед ним стоял целый строй винных бутылок, два высоких кубка и тарелки с немудреной закуской. Уж не знаю, что его на это подвигло, но герцог методично, систематически напивался, глотая поочередно то из одного кубка, то из другого. Надрался он уже неплохо – три пустые бутылки стояли на полу. Потому, увидев меня, появляющегося из стены, аристократ ничуть не удивился. За видение принял, наверное. А поняв, что привиделся ему не демон и не монстр, а всего лишь Рик бастард, очень обрадовался и широким жестом пригласил к столу. Я присел и осторожно осведомился, что он отмечает.

– Очередную победу, – ответил герцог, наливая мне вино в кубок. Несмотря на опьянение, выражавшееся в замедленных, преувеличенно точных движениях и шальном выражении глаз, речь его была правильной, хотя он немного растягивал слова.

– В таком случае, – я поднял серебряную посудину, – за победу!

– За победу! – отсалютовал мне лорд Глейнор.

Помолчали. Прожевав кусок кровяной колбасы, я задал вопрос, который давно не давал мне покоя:

– Скажите, герцог, за что вы боретесь?

Дворянин непонимающе уставился на меня синими, остекленевшими глазами.

– Ну, вот мы с Дрианном хотим освободить своих близких, – пояснил я, – Лютый ненавидит Вериллия, мастер Триммлер любит заварухи, Валид мстит за смерть жены. А что движет вами?

– Я присягал императору, – просто ответил лорд Глейнор, пожимая плечами.

Неужели в наше циничное время все еще существуют такие порядочные люди? Если бы можно было его прочесть… Кстати, почему нельзя? Может быть сейчас, когда он плохо контролирует свое сознание? Мысленно извинившись перед герцогом за не совсем тактичный поступок, я вышел в астрал и попытался проникнуть в его ауру, прикоснуться к разуму… итог был неутешительным. Меня снова оттолкнуло от сущности этого человека. Да в чем же дело? Может быть, он могущественный маг? Не похоже. Он никогда не пользовался чарами. И вообще, волшебников видно. У них несколько более плавные движения, гибкие пальцы, привычные к плетениям. Маг даже вино наливал бы в совсем иной манере – так, словно отмеривает ингредиент зелья. Нет, тут что—то другое.

– Удивлены, Рик? – усмехнулся герцог. – Да, для меня верность моему императору – достаточный повод для драки. Наша семья всегда служила государству. А сейчас, когда в Галатоне творится беззаконие, кто как не аристократия, должен вернуть Ридрига на трон?

Как—то все это звучало… слишком правильно. Но в то же время я верил ему. Лорд Глейнор говорил искренне.

– Вериллий добивается народного восстания. Это очевидно. Но он рассчитывает, что чернь пойдет именно против Ридрига. Недаром же все бесчеловечные приказы подписаны именем императора. Наша задача – не допустить этого, направить гнев народа в нужное русло.

Я поморщился. Он говорил о народе как о каком—то стаде. Направить туда, перенаправить сюда…

– Но и это не решит проблему, – продолжал герцог. – Империя слишком долго жила в мире. Мы разучились сражаться, драться за выживание. Между тем очень скоро придется вспомнить все эти навыки. Современный Галатон – как ледяная башня. Кажется крепким и непоколебимым. Но стоит как следует припечь солнцу, или развести неподалеку костер, или просто сильно ударить по стене – и твердыне придет конец. После уничтожения храмовой стражи, после свержения Вериллия нам предстоит проделать долгий и трудный путь к укреплению державы. Нужны новые законы, пересмотр внешней и внутренней политики… многое нужно менять.

– Тогда зачем вам старый император? – Я не дразнил герцога, просто пытался его понять. – Проще было бы попытаться прийти к власти самому. Как Вериллий. Захватили бы трон – и вводили новые законы. Тем более что прав у вас на него больше, чем у безродного колдуна.

Лорд Глейнор с печальной улыбкой покачал головой.

– Чем я тогда буду отличаться от Падерика и Вериллия? В Галатоне есть правящая династия. Повторяю: я присягал на верность императору.

Я помолчал немного. Получалась странная картина: мы все боролись с существующим режимом. Только по разным причинам. Кто—то мстил, кто—то ненавидел. Герцог вот по убеждениям действовал, отстаивал Ридрига. А ведь о людях никто не думал. Обо всех людях. Что значит: направить гнев народа в нужное русло? Использовать его в интересах империи? А империя – это не мы все?

Лорд Глейнор между тем снова наполнил кубки:

– Второй тост. За родных.

– У меня нет родных, – усмехнулся я.

– А, извини, забыл… – протянул герцог. – Ну, все равно. Они же где—то есть. Или умерли. Тогда выпьем за то, чтобы души их спокойно ждали перерождения в Счастливых долинах. И за моих выпьем, за упокой…

Он опустошил кубок и захрустел яблоком.

– У меня тоже в живых никого не осталось. А у нас была замечательная семья… – глаза его все больше стекленели. – Знаешь, Рик, мне ведь трудно воевать против Вериллия.

– Это почему? – удивился я.

– Его любила моя сестра, – с неожиданной откровенностью сообщил лорд Глейнор. – Думаю, там, в Счастливых долинах, она сердится на меня за то, что я собираюсь его уничтожить.

– Да возродится она в доброе время, – я отпил из кубка.

Лицо герцога озарила детская улыбка.

– Я очень любил Изабеллу. Она была такая… солнечная, светлая, очень добрая и любящая.

– Только вот предмет любви выбрала неудачно, – вздохнул я.

– Тогда он не был так уж плох, – лорд Глейнор полностью погрузился в воспоминания. – И я уверен: Вериллий тоже любил мою сестру.

– Знаю, как он способен любить, – буркнул я, вспомнив о матери Ома.

– Я был еще мал, когда все это произошло, – сказал герцог. – Всего семь лет. У нас с Изабеллой большая разница в возрасте. Мне было семь, ей – семнадцать. Родители наши вели светский образ жизни, часто бывали при дворе, каждый вечер выезжали. Нас воспитывали няньки, гувернантки, учителя… Матушка уделяла нам мало внимания, отец – тем более. Наверное, я бы чувствовал себя одиноким, если бы не моя дорогая сестра. У меня не было на свете человека ближе, чем она. И у нее не было никого дороже меня. Мы были очень дружны, несмотря на десять лет разницы. Можно сказать, что Изабелла заменила мне мать. От нее я видел гораздо больше ласки, любви и внимания к моим детским горестям и радостям, чем от матушки или няни. Когда сестре исполнилось шестнадцать лет, ее начали вывозить на балы, и мы стали меньше времени проводить вместе. Я очень тосковал по ней, но вдруг все закончилось. Сестра больше не выезжала, все свое время проводила в моем обществе. Я был еще мал, чтобы понять, что происходит, и лишь радовался ее присутствию. Но вскоре заметил, что Изабелла становится все печальней, тогда как взгляды родителей на нее делаются все более грозными и решительными. Они заперли сестру в четырех стенах, из дома она могла выходить лишь в сопровождении нескольких слуг, всецело преданных отцу. Это случилось в начале лета. Поэтому Изабелла предпочла прогулки в небольшом садике внутреннего двора. Она забирала меня и уходила туда с самого утра, в дом мы возвращались лишь для трапезы и сна… – герцог прервал свой рассказ. – Налейте вина, Рик. В горле пересохло.

Я наполнил кубок и протянул ему. Эта старая история заинтересовала меня, как и все, что касалось Вериллия. Теперь я припомнил его фразу о единственной женщине в его жизни, которую он якобы любил. Верховный сказал тогда, что его возлюбленная умерла. Может быть, речь шла о сестре герцога? Лорд Глейнор осушил бокал и продолжил:

– Это было прекрасное лето, Рик. Волшебное. Погода стояла на удивление теплая и ласковая, наш старый садик пестрел цветами, я до сих пор помню их аромат, нежное касание ветерка, качели, на которых стоим мы с сестрой. Помню свой детский восторг, когда мы взлетали на них высоко, мне казалось, к самым небесам… Постепенно прислуга и охрана привыкла к тому, что все свое время мы проводим в саду. Они ослабили внимание. И тогда появился Вериллий. Он уже в то время был сильным магом. Не знаю, какие чары он применил для того, чтобы проникнуть в наш двор – возможно, это было волшебство звонких монет, прельстившее привратника. Но когда он пробрался в садик в первый раз, сестра очень испугалась и побледнела. Я помню выражение ее глаз, когда она смотрела на Вериллия – в них была такая смесь ужаса, надежды, любви, что даже я, ребенок, понял, как велико ее чувство к этому человеку. В первое время маг просто молча сидел рядом с Изабеллой, тайком прикасаясь к ее руке. Он появлялся в садике всегда неожиданно, в разное время, оставался на несколько минут и уходил. Сестра жила от встречи к встрече, я это видел. Но я видел и глаза Вериллия. Он любил ее, Рик, и никто не сможет доказать мне обратное.

– Как я понял, ваши родители были против их встреч?

– Да, разумеется, – горько рассмеялся герцог. – Как же можно допустить: дочь самой богатой и знатной имперской семьи и безродный маг! Но главной причиной было его сожительство с эльфийкой. Согласитесь, Рик, в глазах моего отца это было веским аргументом против Вериллия.

– Да уж… – я опять вспомнил рассказ Ома.

– Надо сказать, он был не трус, этот Вериллий Фламиер. Он пришел к отцу и просил руки Изабеллы. Обещал расстаться с первозданной, клялся, что сделает все, чтобы обеспечить будущее сестры. Отец его прогнал, конечно. С тех пор он и запретил Изабелле выезжать на балы и вообще покидать дом без охраны. Раньше сестра, как и все знатные девушки, могла выходить в сопровождении гувернантки или слуги. Потом родители вознамерились самостоятельно решить судьбу Изабеллы и в один далеко не прекрасный день объявили, что подыскали для нее подходящего жениха. Им стал, разумеется, дворянин, и конечно, богатый. Больше никакими достоинствами он не блистал. Среднего возраста, среднего ума, среднего характера… Сестра пребывала в унынии.

– А отказаться нельзя было? – поинтересовался я.

– Нас не так воспитали, Рик. Отец был властным, суровым человеком и непослушания не потерпел бы. Вскоре состоялось обручение. Свадьбу назначили через год. Изабелла очень страдала. Она плакала так, что у меня разрывалось сердце. Сестра похудела, сделалась бледной, и родители всерьез опасались за ее здоровье.

– И что, все равно продолжали настаивать на свадьбе? – удивился я.

– Отец дал слово дворянина, – пожал плечами герцог, словно речь шла о чем—то само собой разумеющемся, чего не понимал только я.

– А дальше что было?

Лорд Глейнор налил в кубки вина, глотнул.

– Дальше Вериллий стал уговаривать Изабеллу сбежать с ним. Сестра, выросшая в послушании и уважении к родителям, долго отказывалась. Потом она стала исчезать.

– Как это? – не понял я.

– Выходила со мной в сад, затем появлялся Вериллий, и спустя несколько минут они исчезали из виду. Я никак не мог уловить этот момент.

– И вы не рассказали родителям?

– Изабелла была для меня гораздо более близким человеком, нежели мать или отец. Я понимал, что, если они узнают, сестра будет наказана. Нет, я ничего не рассказывал родителям. Напротив, покрывал Изабеллу. – Герцог замолчал, и мне показалось, что в его синих глазах блеснули слезы. Впрочем, может быть, это было всего лишь действием вина.

– Что же произошло потом?

– Изабелла призналась родителям, что ждет ребенка от Вериллия. До сих пор не понимаю, как она не побоялась отцовского гнева, моя нежная, хрупкая сестра. Наверное, жизнь без любимого была для нее настолько бессмысленной, что она совершила жест отчаяния. Изабелла не хотела убегать из дома, она мечтала об отцовском благословении. Бедная, наивная девочка. Видимо, она думала, что родители от безвыходности положения согласятся на ее брак с Вериллием. Она недооценила отца… – Лорд Глейнор подкрепился глотком вина. Его лицо превратилось в белую маску, глаза потеряли всякое выражение. Это единственное, в чем выражалось его опьянение. – Я помню тот день, – наконец заговорил он. – Сестра пришла в мою комнату, чтобы попрощаться. Бледная, подурневшая, печальная. Родители отправляли ее в Лендсон, в один из храмов Ат—таны. Не знаю, сколько они пожертвовали жрицам, но Изабелла должна была жить в храме до родов. Потом бастарда собирались оставить при храме, а сестру привезти в Виндор и выдать замуж. Должен сказать, подобные вещи часто практикуются среди знати.

– За кого? – опешил я.

– Я же говорил: за лорда… как бишь его? Не помню… – протянул герцог. Такой… бородка… ноги тонкие… серые волосы… нет, не помню. Я был мал.

– Но как же?..

– Дворянское слово! – лорд Глейнор выразительно поднял палец. – О—о, вы не знаете, Рик, что это такое! Порой ради верности слову дворяне совершают невероятные глупости и даже подлости. Например, обрекают родную дочь на несчастную жизнь.

– Но она в конце концов сбежала? – спросил я. Мне стало жалко эту самую Изабеллу, которая была виновата лишь в том, что влюбилась не в самого подходящего человека. Ну, и еще зря она, конечно, родилась в семье Марслейн.

Герцог задумался, мелкими глотками отпивая вино.

– Так она сбежала? – снова повторил я, страстно желая услышать подтверждение.

Лорд Глейнор поднял на меня пустые и ставшие какими—то плоскими, как две синие пуговицы, глаза.

– Сбежала? – тихо переспросил он. – Да… пожалуй, и так можно сказать… Изабелла нашла способ избежать ненавистного ей брака и не заставлять отца нарушать данное слово. Она умерла в родах.

Я не знал, что сказать. Но герцог, похоже, в утешении не нуждался, поскольку был безнадежно пьян.

– Теперь у меня нет никого. Отец умер десять лет назад, мать не на долго пережила его. А Изабелла… мертва вот уже двадцать пять лет. Ее гибель так ранила мне душу, что я до сих пор не женат. Во мне укрепилась прочная ненависть к бракам без любви. А полюбить я никого не смог.

– Ну… все еще впереди, – преувеличенно бодро произнес я.

– Так что я совершенно одинок.

Спрашивать было неудобно, но я не мог сдержать интереса:

– А ребенок? Он тоже умер? Впрочем, извините, герцог. Понимаю, конечно, бастард…

– Не нужно извиняться. Неужели вы думаете, что для меня было бы важно, законнорожденный этот ребенок или нет? Достаточно того, что это сын или дочь моей драгоценной Изабеллы! Но я был слишком мал, когда все произошло. Строго говоря, я ничего не знал об этой истории с беременностью. Мне сказали, что сестра уехала погостить к тетушке, там заболела и умерла. Правду я узнал только после смерти родителей, из старых писем, которые им писала из Лендсона несчастная Изабелла. Матушка всегда была педантична, она сохранила всю переписку. Я искал этого ребенка. Впрочем, уже не ребенка, подростка. Но храм в Лендсоне сгорел, вместе с ним сгорели и все записи о послушницах. Я пробовал отыскать жриц, служивших в то время при храме, но прошло слишком много времени. Одни умерли, след других потерялся, третьи ничего не помнили о моей несчастной сестре и ее ребенке. Мне оставалось лишь предположить, что дитя погибло вместе со своей матерью. Честно говоря, это было бы лучше для него, чем воспитательный дом… – лорд Глейнор внезапно уставился на меня. – Простите, Рик. Я не подумал…

– Ничего, – ответил я. – Вы правы. Лучше не родиться, чем попасть в воспитательный дом.

Герцог еще минуту изучал меня пустым взглядом, потом вздохнул, облокотился о стол, опустил голову на руки и моментально уснул. Мои попытки его растормошить ни к чему не привели. Пришлось взять бесчувственное тело подмышки и уложить на кровать. Пока я тащил лорда Глейнора, белая рубаха из дорогого шелка распахнулась на его груди, и что—то, матово блеснув, выпало из ворота и звякнуло об пол. Я наклонился и поднял круглый медальон. В таких принято носить портреты близких. Толстая золотая цепочка, зацепившись за одежду, расстегнулась. Я подержал вещицу в руке, пытаясь преодолеть желание заглянуть в медальон. Не то чтобы я был излишне любопытен. Будь там портрет возлюбленной герцога или его матери – да кого угодно, у меня это не вызвало бы никакого интереса. Но я не без оснований полагал, что в медальоне находится портрет Изабеллы. А мне очень хотелось посмотреть на женщину, которую любил Вериллий Фламиер. Решив, что лорд Глейнор непременно показал бы мне портрет, если бы его не сморил сон, я нажал крохотный выступ сбоку безделушки – и крышка откинулась. После чего долго стоял, не веря своим глазам и пытаясь сообразить, как такое возможно. На меня смотрела синим взглядом улыбающаяся прекрасная девушка с волосами цвета осенних листьев. Та самая, которая являлась ко мне во снах, навеянных когтем Угелука. Я очень хорошо запомнил ее лицо, ведь тогда считал его лицом матери. Что же теперь получается? Значит, эта женщина когда—то существовала на самом деле? Это не игра моего воображения и не фантом из артефакта? Или я перепил, вот и мерещится демон знает что? Протерев глаза, снова воззрился на миниатюру. Нет. Все правильно. Вот она, рыжеволосая женщина с синими глазами. Изабелла. Если присмотреться, сходство между ней и лордом Глейнором очевидно. Я схватил открытую полупустую бутылку и залпом ее осушил. Не помогло. С портрета все так же улыбалась женщина из моих снов. Я захлопнул медальон и осторожно положил его на подушку рядом с головой герцога. После чего вернулся в нашу комнату, растолкал спящего Артфаала и все ему рассказал.

– И что тут удивительного? – недовольно вопросил демон.

– Но как же…

– Да очень просто. Начнем с того, что вы действительно видели во сне свою мать.

– Но я не знаю ее!

– Вы не знаете, а разум ваш знает. Ваше сознание бережно сохранило образ матушки, которую вы видели в момент рождения. Не забывайте, барон, что вы изначальный. Вам доступно многое. Астральный паразит, как я вам уже объяснял однажды, принимает облик самых дорогих для жертвы людей.

– А как он узнал?

– Он ничего и не узнавал. Воздействовал на ваше сознание, которое выдало такой вот образ.

– И что же теперь получается? – опешил я.

– Вы – племянник герцога Марслейна, – торжественно провозгласил лорд Феррли. – Вообще—то я догадывался, что такое возможно. Вспомните, я был в вашем сне и видел образ вашей матушки. А герцог и она – просто на одно лицо.

– Но бастарда же оставили в Лендсоне. Если он вообще выжил…

– Вы сами сказали, что храм Ат—таны сгорел. А вместе с ним и приют. Скорее всего воспитанников перевезли в воспитательный дом Виндора.

Я не ответил. Это предположение было так невероятно, так огромно, что не укладывалось в моем сознании. Я – и герцог Марслейн? Моя мать – Изабелла Марслейн? И что теперь? Рассказать об этом лорду Глейнору? Он не поверит и будет прав. Я не располагаю никакими доказательствами. Открытие меня не радовало, и я очень надеялся, что ошибаюсь в своих предположениях. Герцог – достойный человек, таким дядюшкой можно гордиться. Его сестра, моя предполагаемая мать, судя по рассказу, была доброй и милой девушкой. Но вот признать Вериллия своим папашей… Бр—р–р… Не нужен мне такой родственничек! А ведь если вдуматься, то между нами есть определенное сходство. Соломенные жесткие волосы, серые глаза, грубые черты лица… Я постарался выкинуть это из головы. Мало ли на свете мужчин с плебейскими лицами? Не всем же быть моими отцами.

– Давайте спать, барон, – проговорил бессердечный демон и свернулся клубком на подушке.

Я лег и закрыл глаза, ощутив небольшое головокружение то ли от выпитого, то ли от происшедшего. Сон не шел, перед внутренним взором стояло лицо Изабеллы. Мысли разбегались, как пьяные тараканы. Но одна из них так поразила меня, что я подскочил, чувствительно приложившись затылком о верхнюю кровать. Что же это выходит: Лютый – мой брат?! Если, конечно, я и есть тот самый бастард… Сводный брат, по отцу. Ради этого я был даже готов смириться с тем, что я сын Вериллия. А что, если?.. Поразмышляв некоторое время о моральной стороне поступка, который собирался совершить, и успокоив себя тем, что это – суровая необходимость, я сосредоточился и вышел в астрал. Повисев немного в воздухе, направился к спящему Лютому. Попробовал прикоснуться к его сознанию. Попытка, другая… Меня отшвыривало назад. Вернувшись в свое тело, я задумался. И что это нам доказывает?

– Маг, обладающий познаниями в тонкой магии, не может прочесть лишь тех, по отношению к кому дал обет, своих близких родственников, а также людей, обладающих некоторыми видами неизученных сил, – сонно пробубнил в моей голове Артфаал. – Выбирайте, барон.

Обетов я Лютому никаких не давал. Неизученные силы? Возможно. Например, я не знаю, как действует эльфийское проклятие крови.

– Думаю, проклятие тут ни при чем, – раздраженно вмешался демон. – Вот если бы его не было, и полукровка мог применять магию жизни – тогда да. А вообще, давайте спать. Вы слишком громко думаете, мешаете мне, – после чего лорд Феррли захрапел.

А ведь он, как всегда, прав! Я не смог прочесть герцога и Лютого. Значит, они могут быть моими кровными родственниками. А если уж вспомнить, что Вериллий неоднократно подчеркивал невозможность прочесть мое сознание… картинка складывается интересная.

Проворочавшись, наверное, часа два, я задремал. И тут же подскочил от скрипучего голоса, прокаркавшего:

– Доброе утро! Поздравляю! О вас говорит весь город!

Рядом со мной висел фантом Копыла.

– Ермия найден зарезанным в собственном доме, – сообщил он так, словно это не мы казнили жреца. – Вопрошающие и дознаватели Совета начали расследование. Храмовники в панике. Несколько жрецов Луга уже покинули Виндор.

– Надеюсь, Падерик не сбежал? – лениво позевывая, спросил Лютый. – У меня к нему имеется небольшой разговор.

– Падерика оставьте мне! – в голосе Валида звучала злоба, которую не смогла утолить смерть Ермии.

– Великий отец закрылся в своем доме, выставил стражу на каждом этаже и оцепление по периметру двора, – злорадно хихикнул Вадиус.

– Ну, что вы разорались с утра пораньше? – простонал Дживайн, отрывая голову от подушки.

Маг неохотно встал, и, почесываясь и приглаживая светлые волосы, стоящие дыбом вокруг лысины, двинулся к кровати Дейна.

– Как там твоя рана? Показывай…

Он ловко размотал повязку на левом плече моряка:

– Все нормально. Пойдем в лабораторию, я обработаю и перевяжу.

– Ваша кровь осталась на плитах двора? – внезапно заинтересовался Копыл.

Валид пожал плечами:

– Наверное.

Фантом ехидно расхохотался:

– Любопытно будет почитать отчет вопрошающих, если так! Интересно, как они соотнесут эльфийскую кровь и записку от Темной силы?

Отсмеявшись, он обратился ко мне:

– Новости для вас, Рик. Назначен день суда над мастером Генериусом.

Деревню Большая Перчинка захлестнула волна странных смертей. Погибали мужчины – молодые, сильные, здоровые. На них нападала странная хворь – начинало ломить кости, потом отказывали ноги. Затем открывалась сильная горячка, в два – три дня сводившая несчастных в могилу. Первая смерть никого не насторожила – мало ли, всякое бывает. Может, простудился парень или грибов в лесу не тех насобирал, вот и отравился. Но потом свалился еще один, за ним еще, еще… Люди в ужасе ждали, кто станет следующей жертвой неведомой болезни. Большая Перчинка погрузилась в траур, не слышно было ни смеха, ни песен, прекратились веселые гуляния по вечерам. Все жители затаились в своих домах, моля Луга милосердного о пощаде. И только молодая знахарка Лилла не отчаивалась и не сдавалась. Она приходила к умирающим, ухаживала за ними, поила отварами трав, утешала испуганных домочадцев. А когда болезнь все же брала верх, именно Лилла закрывала глаза покойникам, читала отходную молитву на своем родном языке. Странно выглядели умершие – болезнь не иссушала их, не оставляла на лицах и телах своего следа. Мужчины выглядели так, будто просто уснули. На их щеках сохранялся румянец, а кожа не приобретала восковой белизны. Лилла всегда провожала усопших в последний путь, присутствовала на похоронах, у нее на плече плакали безутешные вдовы. В конце скорбной церемонии черноволосая девушка по обычаю своей страны клала на могильный холм цветок Золотого шара. Сельчане благодарили целительницу за помощь, и невдомек им было, что мужчин убивает приворотное зелье, когда—то купленное у нее ревнивыми женами. У изголовья умирающих некромантка напитывалась силой, а потом поглощала души несчастных, превращая их в носферату. В отварах, которыми девушка поила больных, содержалось зелье, препятствующее разложению тел. А кладбище стало идеальным местом для хранения заготовок. Это было гораздо удобнее и безопаснее, чем прятать носферату в овраге или в лесу. Исключалась любая возможность обнаружения тайника. Некромантка гордилась своим изобретением. Большим желтым цветком Лилла помечала могилы не—мертвых.

Конечно, девушка понимала, что рано или поздно на нее падет подозрение. Слишком много смертей. Но что могли сделать оставшиеся без своих мужей женщины? Некромантка накопила столько силы, что была способна одним движением испепелить Большую Перчинку. Хотя ей это было не нужно, она собирала заготовки для грядущей войны, что требовало неспешности, плавности. Вот только клятый Кастон… Он колючей занозой сидел в теле села. Лилла собиралась расправиться с ним сразу же после смерти бабки Телли. Парень представлял собой прекрасный материал, к тому же обладал изрядной магической силой. Однако потом некромантка решила повременить с расправой, понимая, что это будет выглядеть слишком уж подозрительным. Наконец, настал удобный момент. Девушка приготовила ужин, накрыла стол и позвала Кастона в гости, прозрачно намекнув, что, возможно… Осчастливленный парень явился в назначенный час, сжимая в руках огромный букет лесных цветов. Скромно потупившись, Лилла приняла подарок и жестом пригласила мага к столу. Она подала ему стакан, заранее наполненный вином:

– За нас…

– За нас… – откликнулся Кастон, не сводя с нее влюбленных глаз.

Видно, в тот день боги благоволили незадачливому волшебнику. Едва парень поднес к губам вино, смешанное с убийственной дозой яда морщана, в дверь постучали. От неожиданности маг вздрогнул, расплескав добрую половину вина на пол. Мысленно проклиная позднего визитера вместе со всеми сельчанами, Лилла подошла к двери и распахнула ее. На крыльце стояла заплаканная пожилая женщина.

– Мой сын… он заболел… – выдохнула она, – пожалуйста…

– Да—да, конечно, Петти, – ласково отозвалась некромантка. – Не бойся, милая. Я помогу.

Кастон отставил стакан и поднялся.

– Пойдем, Лилла.

Добродушный парень искренне сочувствовал сельчанке и ее больному сыну и надеялся, что им еще можно помочь. Колдунья подхватила корзинку, с которой всегда навещала больных, и заторопилась вслед за несчастной женщиной.

В просторной, уютной спальной комнате добротного дома царила духота и слышалось тяжелое, сдавленное дыхание больного. Лилла помнила и его, и молодую невзрачную женщину, сидевшую у изголовья постели. Невысокая веснушчатая Сайла, несмотря на хорошее приданое, никогда не считалась в селе завидной невестой. Она не была совсем уж дурнушкой, но и привлекательности в ней не имелось. Худенькая, плоскогрудая, с серыми волосами, она терялась на фоне пышных, налитых молочной свежестью, сельских девушек. Но самое главное, Сайла не обладала теми особыми женскими качествами, которые, по наблюдениям Лиллы, иной раз заставляют мужчин с интересом смотреть вслед даже не очень красивой девушке. В ней не было кокетства, лукавой хитрости, готовности к веселой шуточной игре. Как известно, горячо становится от перца, а Сайла была пресной сухой лепешкой. Ее родителей такое положение вещей устраивало – зато дочь – честная девица. Они справедливо полагали, что с таким приданым Сайла старой девой не останется и уже подобрали для нее подходящего жениха. Но несчастной девушке хотелось любви, страстных поцелуев на закате, плясок в кругу веселых подруг и прыжков через костер – вдвоем с сердечным другом, взявшись за руки, чтобы сердце сладко и радостно замирало. Выбранный строгим отцом будущий супруг не нравился ей, более того, был противен. И Сайла влюбилась без памяти в самого красивого парня села – Лауса Коннена. При виде белокурого широкоплечего здоровяка она бледнела, краснела и почти лишалась чувств, словно манерная горожанка. Конечно, Лаус не обращал на нее никакого внимания. Сайла сохла, худела, страдала… И наконец обратилась к Лилле. Выслушав ее сбивчивую исповедь, колдунья посоветовала использовать приворотное зелье. Девушка согласилась, и через неделю вся Большая Перчинка веселилась на богатой свадьбе. А теперь Лаус расплачивался своей жизнью за любовь Сайлы. С первого же взгляда Лилла поняла: ему осталось не больше суток. Зелье действовало быстро, стремительно убивая этого сильного парня. У него уже начиналась горячка.

Придав лицу подходящее случаю скорбное выражение, некромантка подошла к кровати, доставая из корзинки флакончик с серовато—мутной жидкостью – травяным отваром. Она поднесла зелье к губам умирающего, собираясь влить его в рот, но вдруг рука дернулась от сильного удара снизу. Склянка отлетела в сторону, ударилась о стену и разбилась. Лилла изумленно подняла глаза на Сайлу, которая встала перед кроватью, загородив своим телом доступ к Лаусу.

– Доченька! – испуганно запричитала мать парня. – Что ж ты делаешь, деточка? Ведь она помочь хочет!

– Помочь? – недобро прищурилась молодая женщина. – Все, кому она помогала, уже на кладбище!

Случилось то, что должно было. И Лилла была к этому готова. Вот только она рассчитывала, что к тому времени, как сельчане догадаются о причине постигшего их мора, мужчин в Большой Перчинке не останется. Но любовь сделала Сайлу прозорливой, и сейчас она вытянула руку в указующем жесте, обличая некромантку:

– Это ты их убила! Сглазила или отравила! Ведьма! Я не позволю тебе подойти к моему мужу! Пошла вон!

Лилла быстро обдумывала свои дальнейшие действия. Можно, конечно, сжечь все село. Но тогда сгорит ценный материал. Слишком много еще осталось людей, из которых выйдут отличные заготовки. Она насытится энергией смерти, но не выполнит миссию. И Кастон… мальчишка силен, будет обидно его потерять. Вступить в бой сразу со всеми сельчанами, убить их с помощью магии, превращая в носферату? Слишком опасно. Мужчин еще довольно много. У нее может не хватить сил. Для поглощения нужно некоторое время, она не справится. Оставался единственный выход. Лилла успокаивающе заговорила:

– Сайла, не сердись. Я понимаю, ты несчастна, сейчас твоими устами говорит горе. Я не стану трогать твоего мужа. Хотя могла бы попытаться ему помочь…

– Ой, помоги, помоги, деточка! – заголосила обезумевшая от горя мать.

Некромантка подошла к ней, обняла и прошептала на ухо:

– Пусть успокоится. Я приду позже…

Поманив Кастона за собой, она распахнула дверь.

– Смотри, Сайла, я ухожу. Не волнуйся и не плачь.

Пусть девчонка останется с умирающим. Пока можно будет заняться Кастоном. А через пару часиков, когда Петти уговорит ее снова позвать целительницу, Лилла вернется. Глубокой ночью никто не помешает ей расправиться со всей семьей. Потом она пройдется по всем домам села, убивая спящих, превращая их в носферату. Времени нет, тянуть больше нельзя. Лишь бы сейчас Сайла не подняла шум.

Маг, потрясенный словами несчастной женщины, двинулся было следом за Лиллой, но Сайла воскликнула:

– Останьтесь с нами, мастер Кастон! Мне будет не так страшно!

Парень замешкался, внутренне разрываясь между жалостью к рыдающей жене Лауса и желанием остаться вдвоем с возлюбленной. Недаром он слыл в университете самым бесшабашным и одновременно самым добрым студентом. Чувство долга победило, и он, бросив Лилле извиняющийся взгляд, ответил:

– Да—да, конечно. Не плачьте, милая. Я останусь и помогу, чем смогу. Хотя лучше бы это сделала наша целительница.

– Нет! – Сайла была непреклонна.

Некромантка, с трудом сохраняя на лице маску сочувствия, вышла из дома. Ничего. Нужно немного подождать. Кто бы мог подумать, что неладное заподозрит именно эта серая мышь? Она никогда не казалась умной и догадливой. Лилла вернулась в свой дом, присела за стол и вдруг ощутила, как зеркальце на груди начинает нагреваться. Она торопливо выдернула из—за пазухи медальон, который уже начинал покрываться белыми, похожими на изморозь разводами. В предвкушении краткого мига счастья от лицезрения Солнцеподобного некромантка даже прикусила в нетерпении губы. Вот он, султан ее сердца! Прекрасное лицо спокойно, черные глаза смотрят внимательно и властно.

– Много ли удалось сделать, Лилла?

– Тридцать заготовок, Солнцеподобный.

– Неплохо. Но могло бы быть лучше. Жители еще ничего не заподозрили? Соблюдай осторожность, имперские маги не должны напасть на твой след. Помни, после этого села будет другое.

Некромантка, искушенная в интриге и прекрасно умеющая лгать, так и не научилась скрывать от Ирияса свои мысли и опасения. Ей не хотелось тревожить султана, но и лукавить она не смела. Черный бархат глаз завораживал:

– Расскажи мне все, Лилла.

И она рассказала. Не скрывая и не преуменьшая, понимая, что всевидящий повелитель заметит любую тень неискренности. Высокий лоб Солнцеподобного прорезала тонкая морщинка.

– Я недоволен, Лилла. Ты проявила неосмотрительность. Твоя тактика изначально была ошибочной. Я вправе был ждать от своей лучшей ученицы большего усердия и отдачи.

Упрек Ирияса больно ударил по сердцу.

– Простите меня, Солнцеподобный. Но в чем же я ошиблась?

– Ты должна была понимать, что работать в империи сложнее, чем в джунглях Южного континента. Здесь люди не столь доверчивы и примитивны, как дикари. А маги Галатона хоть и не очень сильны, но в отличие от шаманов обладают поисковыми методиками и артефактами. Что ты собираешься делать после того, как выполнишь миссию в этом селе? Ведь странный мор привлечет внимание властей. Они станут искать тебя, Лилла. И не успокоятся, пока не найдут. Вспомни, чему я учил тебя. Хитрость и умение притворяться.

– Я не понимаю, Солнцеподобный…

– Ты должна подсунуть имперским магам ложный след. Сделать виновным в смертях сельчан другого человека.

– Кастона?

– Да. Поэтому не вздумай расправляться с ним.

– Но ведь скоро и он начнет меня подозревать!

От пронизывающего взгляда сладко закружилась голова. На губах Ирияса зазмеилась тонкая улыбка.

– Язык тела может быть убедительней, чем любые речи. Стань его любовницей.

Некромантка непроизвольно дернулась, словно от пощечины. В школе шеймидов им внушали, что настоящий воин Андастана должен идти на все ради блага страны. И девушка была готова к любым испытаниям. Она сумела бы расстаться с невинностью и утешала бы себя тем, что это необходимо для выполнения миссии. Но услышать такой приказ из уст того, кого Лилла любила больше жизни, было выше ее сил. Несмотря ни на что, она втайне надеялась, что ее девственность станет подарком султану. И вот теперь его слова прозвучали как приговор ее чувству. А ее любимый палач между тем продолжал:

– Сделай так, чтобы он доверял тебе, и убей перед самым уходом из села. В последнюю очередь. Телом мага придется пожертвовать – не нужно использовать его для заготовки. Потом поработай над его жилищем, пусть выглядит как лаборатория алхимика. Тогда сразу будет понятно: маг ставил опыты на сельчанах. Сейчас, когда в Галатоне началось преследование адептов мрака, в это охотно поверят. А из—за разгорающихся в столице народных волнений никто не станет проводить тщательное расследование. Совету сейчас не до того. Ты поняла меня?

– Да, Солнцеподобный, – побледневшими губами прошептала Лилла.

– Ты должна была додуматься до этого сама. Я недоволен тобой, Лилла. Постарайся исправить свои ошибки.

Не подарив ей на прощанье ни улыбки, ни взгляда, султан прервал связь. Девушка осталась наедине с мыслями о том ужасе, который ей предстоял. Кастон не вызывал в ней никаких чувств, кроме раздражения, а теперь нужно было отдаться ему и еще сделать так, чтобы он поверил в ее любовь. В дверь постучали.

– Войдите, – проговорила некромантка.

На пороге стоял Кастон. Он выглядел усталым и подавленным.

– Лаус умер, – тихо проговорил маг, протягивая руку к стакану с вином.

Лилла мягко отстранила его ладонь. Травить нельзя, а жаль… с каким удовольствием сейчас она наблюдала бы за муками этого человека! Но вместо этого ласково прикоснулась к его растрепанным русым волосам, пропустила между пальцами мягкие пряди, провела рукой по щеке. Нежно улыбаясь, заглянула в синие глаза.

– Ты устал, милый. Ты печален. Иди сюда, давай хоть ненадолго забудем обо всем этом ужасе.

Ее черные глаза сияли, чувственные влажные губы просили поцелуя, высокая грудь вздымалась под тонкой рубахой в томном глубоком вздохе. Кастон забыл обо всем. Что ему смерти, что страдания, какое дело до Лауса и его жены, когда совсем рядом, так близко, что можно ощутить жар великолепного тела, стоит такое чудо? Со всей страстью молодости он потянулся к возлюбленной, схватил на руки и вместе с ней упал на кровать. Никогда до этого ни одна женщина не была такой желанной, такой нужной. Исчезли мысли, окружающий мир перестал существовать. Была только она – Лилла, восточная красавица, сладкая и невыносимо прекрасная, необходимая, как воздух, как вода, как жизнь… Поверил бы Кастон, если бы ему сказали, что девушка не испытывает к нему ничего, кроме отвращения? Смог бы осознать, что все его безумное влечение – лишь результат ее искусной игры, а любовь его так ярко пылает благодаря долгой неприступности Лиллы? Наверное, нет. Да и кто бы поверил на его месте? Красавица жарко отвечала на поцелуи и страстно обнимала, а ласки ее туманили разум, как андастанский диджах и были изощренны, как восточная месть.

В эту ночь старая кровать бабки Телли стала ложем наслаждения для Кастона и одром пыток для Лиллы. Когда, утомленный любовью, маг уснул, не выпуская девушку из крепкого кольца своих рук, она лежала без сна, глядя в потолок ослепшими от слез глазами. Некромантка и сама не ожидала, что способна плакать. Ей казалось, это умение осталось в школе, там, где шеймидов учили быть сильными и выносливыми. Их подвергали испытаниям – жестоким, подчас почти невыносимым, закаливали для будущей борьбы против неверных. Лилла считала, что готова ко всему. Оказалось, она ошиблась. Сегодняшняя ночь стала для нее самым страшным ударом. Лежать рядом с тем, кого ненавидишь и презираешь, ощущать его поцелуи, ласки, отвечать на них и изображать страсть… Отдать себя, свою невинность – кому? Этому полуживотному, галатцу, достойному лишь смерти от ее руки! С омерзением ощущая на себе тяжесть сильного тела, задыхаясь от его запаха, такого мужского, острого, звериного, Лилла с трудом сдерживала себя. Один ментальный удар, один – и сознание Кастона будет выжжено. Это чудовище уйдет из нее, перестанет терзать ее тело, сдохнет! Но некромантка вновь и вновь напоминала себе, что Солнцеподобный будет недоволен. И вместо смертельной волшбы исторгала из себя болезненный стон, который счастливый маг принимал за крик наслаждения. Когда же зверь наконец унялся, насытившись тем, что принимал за ее любовь, и уснул, Лилла принялась перебирать в уме кары, которым она подвергнет его, когда расправится с сельчанами. Все тело ныло и отзывалось болью на малейшее движение. Душа была разорвана в клочья. Казалось, она кровоточила и молила о смерти. Некромантка, привыкшая безжалостно распоряжаться телами и душами других, не снесла глумления над собой.

Этой жаркой ночью любовники не услышали топота копыт, не видели, как пронесся в сторону города конь, на котором сидела молодая женщина с растрепанной косой…

Под утро Лилла, осторожно высвободившись из объятий мага, встала и приготовила завтрак. Проснувшись от аппетитных запахов, Кастон радостно улыбнулся, увидев свою красавицу, накрывающую на стол. Они чинно сидели друг напротив друга, словно муж и жена, пили травяной чай и вели неспешную беседу. И опять девушке пришлось приложить все силы, чтобы сдержать свою ненависть.

Весь день некромантка посвятила обходу больных, которых в Большой Перчинке становилось все больше. Кастон ходил за ней по пятам, помогал вливать в рот умирающим настой, содержавший зелье, и не сводил влюбленных глаз с прекрасного лица девушки. Он не замечал ни ее странных прикосновений к испускающим последний вздох людям, ни блеска ее глаз после того, как энергия смерти вливала в некромантку новые силы. К вечеру скончались еще двое, и Лилла начала думать, что миссия будет выполнена даже раньше, чем она рассчитывала. А тогда можно будет избавиться и от клятого Кастона. Поэтому следующей ночью притворство далось ей несколько легче. Обнимая мага, она лелеяла мечты о расправе и тихо улыбалась в темноте. Утром она поднялась очень рано, чтобы сварить новую порцию зелья, предохраняющего тела от разложения. Днем предстояли похороны Лауса и еще двоих несчастных.

На кладбище некромантка явилась в сопровождении мага. Она не могла не заметить косые взгляды жителей Большой Перчинки. При их появлении чуткий слух девушки уловил легкий шепоток, ветерком пробежавший от одной селянки к другой. Мужчин оставалось совсем мало. Женщины опасности не представляли. «Сегодня», – решила она. Сегодня ночью можно будет покончить с ними. Вечером подлить Кастону сонного зелья, дождаться, когда его сморит, и пройтись от дома к дому, завершая начатое. Поглотить души, превратить тела в носферату. У нее не хватит сил, чтобы похоронить их на кладбище. Но этого и не надо. В каждом доме есть глубокий подпол, там заготовки сохранятся ничуть не хуже. А потом наступит черед мага. Какое счастье!

Гробы опустили в могилы, и мрачные мужчины, пока еще оставшиеся в живых, заработали лопатами. Глухо застучали комья земли по крышкам домовин, зарыдали женщины… Кастон положил руку на плечо некромантки, изображавшей скорбь и утиравшей платочком совершенно сухие глаза. Вдруг вдали, на дороге, ведущей в село, показалось облачко пыли. Оно быстро росло, и вскоре можно было разглядеть группу скачущих во весь опор всадников. Сельчане встревоженно переговаривались. Лилла почувствовала, как что—то оборвалось в сердце. Сбросив с плеча руку Кастона, она сделала несколько шагов назад, нервно оглядываясь в поисках тропинки между могилами. Ничего не понимающий маг последовал за ней. Доскакав до кладбища, всадники спешились и быстро побежали к испуганно сгрудившимся людям, на ходу странно размахивая руками.

– Отойди от нее, парень! – крикнул бежавший впереди всех высокий человек в черной одежде.

Он сделал резкое движение, с его пальцев сорвалась голубая молния и устремилась к Лилле. Непроизвольно, не задумываясь, Кастон сотворил Воздушный щит, загородив им свою возлюбленную. Внезапно девушка исчезла, будто растворившись в воздухе.

– Держи, уйдет! – закричал коренастый парень, сплетая заклятие.

Кастон перегородил магам дорогу. «Только бы она успела убежать, – билась в голове одна мысль, – только бы успела…»

– Отойди, идиот! – закричали ему.

Ответом была череда огненных шаров. Парень сражался за свою любовь, защищал ту, которая была дороже жизни. Он выставил новый щит, который тут же был разрушен мощным ударом молота Дадды. Кастон коротко рассмеялся, в эту секунду он чувствовал себя всесильным. Руки его взметнулись, посылая в противников гудящую стену огня. Никогда еще ему не удавалось такое совершенное заклятие. Университетские наставники были бы довольны. Один из нападавших закричал, сбивая пламя с одежды, второй направил в него заклинание Тушения. Кастон продолжал сражение. Еще заклятие, еще, еще. Продержаться как можно дольше, чтобы у Лиллы была возможность уйти. На дороге показалась новая группа всадников. «Не справлюсь», – с весельем безысходности подумал маг. Его пальцы плели новую волшбу, когда удачно накинутое заклятие Стальной сети лишило парня возможности двигаться. За этим последовал ментальный удар – и Кастон лишился сознания. Последнее, что увидел – торжествующее лицо Сайлы. Вдова отомстила за смерть Лауса. Кастон же отчаянно надеялся, что девушке удалось спастись.

Лилла бежала по лесу, который начинался сразу за кладбищем. Морок невидимости, накинутый на кладбище, рассеялся. Она даже не попыталась принять бой. Имперских магов слишком много, и, вопреки утверждениям Ирияса, они чрезвычайно сильны. Кто—то, охотясь на некромантку, послал в Большую Перчинку лучших. Девушка, не оглядываясь и не тратя времени на раздумья, неслась между деревьями, как испуганная лань. Куда бежать? Звонко треснула попавшаяся на пути сухая ветка. Лилла почувствовала резкую боль в лодыжке и упала на траву. Все. Нога повреждена. Больше бежать она не сможет. На заживление нужно время, а его нет. Единственный выход – поднять носферату. Их много, до кладбища не так уж далеко. Не—мертвые услышат ее зов. Да. Это последний путь к спасению. Магам Галатона нечего будет противопоставить послушным ее приказу живым мертвецам. Лихорадочно настраиваясь на произнесение зова, Лилла сначала даже не поняла, откуда взялась боль в груди. И только когда она стала почти невыносимой, осознала: с ней желает говорить Солнцеподобный. Девушка торопливо достала зеркальце и взглянула в недовольное лицо султана.

– Почему ты не сразу ответила на мой призыв?

– Солнцеподобный… я в беде… – некромантка, сбиваясь и задыхаясь, рассказала своему повелителю о том, что произошло на кладбище.

– Сколько у тебя времени? – спросил Ирияс.

– Скоро маги будут тут. Я не сумела далеко убежать.

– Хорошо. У тебя есть кинжал?

– Он всегда со мной, – ответила Лилла, не понимая, к чему ведет султан и вытаскивая из складок длинной рубахи изящное, хищно блеснувшее оружие.

– Убей себя.

– Но… я могу поднять заготовки…

– Это неразумно, – холодно проговорил Ирияс. – Они нужны мне.

– Но если я спасусь, то могу наделать новых!

– Нет, не можешь. На тебя идет охота. Даже если носферату перебьют всех, придут новые маги. В столице знают о твоем существовании. Тебя будут искать. Убей себя.