Мальчики-мальчишки Горская Наталья

Раздробленность некогда мощной (хотя и тяжеловесной) системы осложнила и без того нелёгкое положение граждан после распада мировой системы социализма. Но что предпочтительней: вот эта тяжеловесность при надёжности или свобода при постоянном риске, когда разделение труда и само понятие профессии исчезло? Взамен была создана архаическая глупость, когда создаётся всё кустарным способом, когда один человек выполняет весь процесс полностью, даже если его образование и уровень подготовки этому не соответствуют. Нарушение традиционных связей между разными сферами труда, вынужденная экономия на транспорте, учёте, хранении продукции сделали крайне невыгодным для многих организаций содержание квалифицированных работников. Пусть лучше пенсионерка за копейки сидит и выпиливает багеты, чем нанимать профессионалов, которые затребуют и зарплату повыше, и условия труда получше. Лишние расходы на всё это непременно окажут влияние на себестоимость товара. А тут и так никто ни черта не берёт, потому что никому нигде не платят по нескольку месяцев! Замкнутый круг: вроде все копошатся, суетятся, пытаются что-то наладить, свести концы с концами, а ничего путного не получается. То криминал душит, то налоги, то покупательская способность потенциальных потребителей никакая. Хоть караул кричи, но и это не поможет.

Есть такое явление, как самодеятельность. Раньше было много самодеятельных театров. Люди ходили туда после работы, чтобы почувствовать себя актёрами, приобщиться к хорошей драматургии, просто сменить монотонную деятельность на что-то новое. Даже в моём городе был самодеятельный театр, который прекратил существование с закрытием городского дома культуры. Он был больше не нужен. Кругом и так началась такая самодеятельность, какая нам и не снилась. Россия 80-ых и 90-ых годов двадцатого века в самом деле очень похожа на какую-то глобальную самодеятельность. Людей пристыдили, что они нагло привыкли жить на всём готовом, им стало очень стыдно, и они начали создавать свою новую реальность по принципу «сам себе всё». Сам себе и директор, и администратор, и спонсор, и строитель. Сами сочиняем, сами же и пляшем под эту любительскую музыку. Музыка не ахти, какая, но зато всё сами сочинили от первой до последней ноты! А то, что тошно её слушать, так нас же специально никто композиторскому делу не учил. И чего «оборотней на эстраде» ругают, если сами все превратились в точно таких же оборотней, занимающихся, чем придётся, лишь бы выжить? Но скажите мне честно, чему вы отдадите предпочтение: музыке, написанной профессиональным композитором, или любительским попыткам что-то изобразить на гитаре или баяне в стиле «трень-брень, авось чего и выйдет»? Что вы выберете: книгу, изданную в профессиональном издательстве, где работают хорошо образованные сотрудники, крепко знающие своё дело, или замызганную брошюрку с неровно обрезанными краями, на бумаге, которая вовсе для книг не предназначена, с подтекающими красками? Такие брошюры тогда заполонили собой весь книжный рынок. Это называется «самиздат». Тот же корень «-сам». Какой-нибудь потерявший работу инженер-авиаконструктор добыл где-то по блату чуть ли не обёрточной бумаги, выкупил в долг старый печатный станок или сам его подобие сконструировал из подручных материалов – инженер же какой-никакой – и пошёл валять истории про Анжелику или Тарзана с чудовищными опечатками чуть ли не в каждой строчке. Тогда такие «книги» продавались даже в Доме книги на Невском.

Самиздат и самодеятельность заполонили практически всё. Поезд опоздал на пять часов, а всё потому, что диспетчером где-то сидит не диспетчер по образованию, а бывший фельдшер со «скорой» помощи, который на эту должность угодил по протекции дяди-машиниста. Станцию «скорой» помощи закрыли, вот и рванули тамошние врачи на всю ту же спасительную железную дорогу. Но ведь железная дорога требует совсем иных знаний и навыков, чем работа фельдшера. А в создаваемую в те годы диковинную платную медицину, должно быть, рванули бывшие путейцы, имевшие до этого дело только с ломами, гайковёртами и отбойными молотками. И ещё удивляемся, почему теперь бывают случаи, что «оборотни в белых халатах» больного так «залечат», что он в неподъёмную шпалу превращается. Некто купил себе лицензию на медицинскую деятельность, а то, что до этого, кроме гвоздодёра, ничего в руках не держал – не важно. Важно, что ему это принесёт прибыль, а зубы рвать не труднее, чем гвозди из досок выдирать. Да почти одно и то же!

Говорят, что такая частая смена деятельности повышает уверенность в себе (а чего она у тебя понижена-то, позволь узнать), развивает способность адаптироваться к постоянно изменяющимся обстоятельствам (и то верно: на вулкане ведь живём, а не у себя дома, в своей стране), самостоятельно добывать новый опыт (тьфу ты, опять этот новый опыт!). Новый опыт по воровству стекла из окон поездов, когда у нас какой-то кооператив застеклял дачникам теплицы, а стекло брал… из окон поставленных на ночь в тупик электричек.

Ещё говорят, что такой богатый опыт по смене работы и впечатлений полезен и даже желателен для… актёров. Многие известные актёры до того, как они решили ими стать, занимались самой разной деятельностью. Кого-то из них это обогатило, а кого-то убило раньше времени. И не просто убило, а угробило. Не знаю, кому как, а мне страшно слышать, что популярнейший советский актёр Владимир Ивашов после Перестройки работал на стройке обычным прорабом, талантливый Андрей Краско в 90-ые годы работал на кладбище могильщиком, а некогда безумно знаменитый Михаил Кононов уже в первое десятилетие нового века растил в деревне капусту и пытался её продавать. Трудно себе представить, чтобы кто-то из обитателей Голливуда шёл таким тернистым путём к профессии или из неё. Там если и не выруливают сразу в актёрство, то так уж жилы точно не рвут, берегут себя. Если и работают, то моделями или разносчиками пиццы. Есть много столь же замечательных актёров, которые не работали кочегарами и санитарами в морге, а сразу решили пойти в театральный институт, сразу определились с выбором профессии. Нельзя утверждать, что богатый жизненный опыт так уж необходим актёру. Ведь что такое гениальность? Способность интуитивно угадать то, чего не изучал специально и даже близко не видел. Георгий Вицин, например, не пил в жизни, но пьяниц играл виртуозно. Так виртуозно, что многие алкоголики до сих пор считают его «своим» и ни за что не поверят в его трезвый образ жизни. Но, чтобы хорошо сыграть алкоголика, не обязательно пить. Точно так же, чтобы сыграть великого учёного, актёру самому не нужно быть учёным.

Творческим людям в нашей стране тоже туго пришлось в те годы. Доходило до того, что некоторых из них видели… просящими милостыню. Тоже «интересная и обогащающая опытом» смена деятельности, не так ли?

Сейчас слишком опытные индивидуумы утверждают, что не только работу, но и жену надо менять каждые пять лет, а мужа – и того чаще. Но стоит ли вообще связываться с такими опытными «прыгскоками»? Весь их опыт по кочеванию из одной постели в другую может быть интересен разве что врачам узкого профиля. За жизнь можно освоить и двадцать профессий, и даже сто, только такого «профессионала» вряд ли какой разумный работодатель возьмёт в свой штат. Это всё одно, что изучать один язык, но изучать глубоко и основательно. А можно зазубрить общие фразы из сотни наречий, например, фразы приветствия, и объявить себя полиглотом. И тот, кому понадобится настоящий переводчик, возьмёт на работу того, кто знает один язык, но знает его хорошо, чем этого «полиглота», способного только, как попугай, твердить хау-ду-ю-ду, гутен таг, бонжур, салям алейкум, и на этом его «таланты» заканчиваются.

Как это ни удивительно, но из выпускников нашей школы за всю историю её существования никто так и не стал актёром, хотя иные поменяли с десяток профессий. Вышли из её стен несколько живописцев, причём очень солидного уровня. Кое-кто, пардон, даже литератором себя тут возомнил, но вот актёров так и не вышло. Наигрались, видимо, в жизни, когда в один год иным из нас приходилось из санитара морга превратиться в электрика, потом в помощника машиниста, а затем и в сержанта милиции. Из моего выпуска никто даже не мечтал быть актёром, хотя многие ходили и в музыкальную школу, и в театральную самодеятельность. Должно быть, потому, что наш кинематограф в конце 80-ых был фактически ликвидирован. Тогда многие известные актёры куда-то исчезли. Они жаловались, что если им теперь и предлагаю роли, то только алкашей, проституток и бандитов, поэтому кто-то из них уехал за границу, кто-то спился, а кто-то кардинально сменил род деятельности. Профессия актёра стала вообще жутко невостребованной: она не приносила достатка, так как барыги у власти отказались финансировать и кинематограф, и театр, и искусство вообще. Интересных ролей не стало. Одной из последних громких общесоюзных премьер стал фильм «Маленькая Вера», сделанный на достаточно высоком профессиональном уровне. Но потом пошли многочисленные её клоны с привкусом самиздата, словно кино сделано какими-то банщиками или торговцами с рынка. Все последующие фильмы были посвящены историям пьяниц и бандитов, которые по ходу действия то пинают друг друга ногами, то насилуют в грубой форме, то стреляют друг в друга из разных видов оружия. Играть пьяниц и бандитов нам, таким юным, видимо, было не интересно – их и так появилось больше, чем достаточно, по эту сторону экрана, в реальной жизни. В юности чувство и желание прекрасного обострено как никогда, поэтому никто из нас даже и мысли не высказывал: «А не пойти ли в артисты?». Рассказывали «страшилки», что если в советское время в театральные вузы рвались, чуть ли не по двести человек на место, то после Перестройки туда вообще не могли набрать необходимое количество абитуриентов.

Плохо это или хорошо, но в моём поколении даже двоечники уже в восьмом классе знали, кем они станут после школы. В детстве мы все ходили в разные кружки при доме пионеров или при домах культуры. Чем только не занимались! Авиамоделированием, самбо, стрельбой из лука, фотографией, танцами, шахматами, всё той же театральной самодеятельностью и ещё многим другим. Как бы ни покоробило тех, кто утверждает, что за всё в жизни надо платить, но все эти увлечения для советских детей были бесплатными. Уже в восьмом классе мы проходили практику профобучения в поликлинике, в магазине, в парикмахерской, в агротехнической лаборатории, на мебельном комбинате. Мы не были такими детьми, которые ещё в двадцать пять лет не задумываются даже, куда пойти учиться и кем быть: «Куда мама с папой пристроят, туда и пойду». Сейчас так и пишут в разделах «Советы родителям»: не гоните своё чадо работать сразу после института, в который вы его запихнули, пущай осмотрится, приглядится, что да как в этой жизни к чему крепится. Встречая подобные психологические советы, я понимаю, как сильно изменился человек в нашей стране за последнее время после всех этих передряг и профессиональной чехарды. Теперь в двадцать пять люди всё ещё дети, а про «летунов» пишут, что на самом деле это смельчаки, которые не боятся экспериментировать. Как говорится, сам себя не похвалишь – никто не похвалит. У кого язык повернётся теперь ругать всех этих «летунов», если полстраны в них поневоле угодила?

О тех, кто не испугался круто изменить свою жизнь и перекочевать из инженеров в полотёры или из официантов в депутаты, теперь говорят с восхищением. Кому-то не удалось так высоко прыгнуть, чтобы угодить в депутаты. Кто-то, наоборот, из руководителей кафедры НИИ угодил в дворники, потом решил создать «своё дело» по пошиву валенок. Создал. На него наехал лютый криминал. Попал наш бывший завкафедрой в реанимацию. Зато он не побоялся! Здоровье потерял, но набрался опыта: будет впредь знать, как криминалу грубить. Опыт весьма ценный в нынешних российских реалиях. А то вот бывший замполит основал обувную фабрику, взялся сам вести бухгалтерию, не подумав, что это искусство, которому следует кропотливо учиться несколько лет. В итоге прогорел на налогах, о каких он и слыхом не слыхивал. Но тоже вроде как есть одно утешение – опыта набрался: в тюрьме блатной жаргон выучил, без которого теперь, как когда-то без знания английского, на престижную работу не берут.

В советское время граждане СССР, как правило, посвящали себя одной профессии, и это не считалось чем-то ненормальным. Часто менявших работу называли неодобрительными словами «летун», «прыгун», «перебежчик». На таких косо смотрели и «работодатели» (в советское время не было такого слова, так как главным работодателем было государство): «Чего это он всё ищет, уж не шпион ли какой?». На некоторых предприятиях даже были соответствующие девизы в отделах кадров: «Мы перебежчиков не берём!». И вот государство перестало нуждаться вообще в любых профессиях. Люди стали государству словно бы помехой, которая хочет жить, быть, существовать, зарабатывать деньги, потому что существование в новой России стало безумно дорого стоить.

Вот так резко сменились ценности! То, что было важно вчера, сегодня совершенно не нужно. Люди с профессией, желающие зарабатывать и обеспечивать свои семьи, стали обузой новому государству, разрушившему всё, что могло быть причиной для благополучия граждан.

Все мы стали «летунами» поневоле. Да что там мы! Да чёрт с нами, если на то пошло! Из творческих профессий люди стали уходить чуть ли не в грузчики, некогда любимые всей страной артисты переходили на питание с собственного огорода. И вот это было по-настоящему страшно! Барыги у власти стали говорить, что в новой, «свободной» России люди сами должны создавать для себя работу. Они не объяснили, зачем уничтожали наши прежние рабочие места. Как нам теперь бесплодно пытаться создать это всё с нуля на пустом месте и с пустыми руками? Они прекрасно знали, что с копеечными зарплатами мы не сможем купить ни необходимых строительных материалов, ни машин, чтобы создать новое предприятие, ни выкупить свои бывшие рабочие места.

Люди стали создавать какие-то кооперативы, эти сараюшки на курьих ножках по пошиву тапочек или сумочек, по росписи матрёшек и шкатулок. Там работали вчерашние рабочие и инженеры, сотрудники НИИ и выпускники вузов, бросившие учёбу студенты и пэтэушники, так как образование и профессия стали не нужны. Ещё вчера человек корабли проектировал, а сегодня тапочки шьёт из дерматина, который «отдел поставок» данного кооператива исправно ворует на всё той же железной дороге-кормилице, режет сиденья в поездах. Ещё год назад студентка мечтала закончить вуз, чтобы стать врачом или технологом, а сегодня за семестр в институте ей надо заплатить столько, сколько в её городе всё население, вместе взятое, за полгода не заработает. Пришлось бросить учёбу и идти расписывать пасхальные яйца, которые так охотно покупают иностранцы.

И никого не смущало колоссальное неравенство и неслыханная неадекватность в смене деятельности, когда вместо мощного промышленного предприятия образовывался трест на десять рабочих мест по производству стульчиков для унитазов; когда врачи ликвидированной поликлиники шли на рынок, покупали там палатку, чтобы торговать выданными им вместо зарплаты за последний год работы кастрюлями и утюгами. Если кого это и смущало и даже возмущало, то наши «великие реформаторы», как они сами себя окрестили, говорили:

– А шта? Так и нада. Зато всё – сами. Всё сугубо для себя, самостоятельные вы наши! Да и нас не отвлекаете от важных дел.

И опять-таки эти «великие» барыги не подумали (или как раз подумали очень основательно), что в свете этой новой философии, когда любая сделка должна приносить выгоду, появится огромная масса граждан, которая не станет вот так «париться и заморачиваться» по поводу создания каких-то новых рабочих мест в хлипких самодеятельных кооперативах, разрабатывать какую-то новую структуру труда для новой России. Она просто смекнет, что выгодней всего в таких условиях, когда власть от всего отвернулась и открестилась, работать бандитом. Так, вскоре среди моих одноклассников появились не только железнодорожники и милиционеры. Появилась новая вакансия самой перспективной на тот момент профессии. Особо ничего знать не надо, зато надо много уметь. Уметь убивать – самое главное требование. Они так и говорили: «Работаю бандитом». Совершенно спокойно и открыто, словно речь идёт о том, что человек работает настройщиком роялей или зубным врачом.

Вы, наверняка, замечали, что у любого поколения есть свои «модные» профессии. В фильме «И жизнь, и слёзы, и любовь» одна старушка восторженно рассказывает, что в годы её революционной молодости железнодорожники считались самыми образованными и, как бы сейчас сказали, продвинутыми людьми эпохи. На них смотрели с таким восхищением, с каким потом будут смотреть на космонавтов в 60-ые годы. Есть своеобразная фишка, когда человек, чтобы произвести впечатление при знакомстве, называет не свою настоящую профессию, а ту, которая в данный момент в данном обществе считается наиболее востребованной и окружённой неким ореолом если не романтики, то хотя бы успеха, когда романтика не в моде. Я тут мельком один фильм видела, где молодой человек знакомится с девушкой. Оба они бедные провинциалы, он ПТУ так и не закончил, она после девяти классов школы только на курсах педикюра проучилась. И начинают друг другу врать! Он представляется сыном банкира и менеджером, естественно, столичной фирмы, а она расписывает себя супермоделью, которую буквально на днях в Голливуд зовут в качестве «новой девушки Бонда». Врут друг другу безоглядно до конца фильма и больше смерти боятся разоблачения. Ни он, ни она не могут признаться, кем на самом деле являются, словно сами себя стыдятся и боятся. Но на лицо «модные» профессии наших дней: банкир, менеджер, модель. Если и актриса, то непременно при связях с Голливудом: обычной актрисой отечественного театра быть сегодня вроде как не комильфо, хотя и не понятно почему.

В фильме «Лёгкая жизнь» героиня, которая закончила пединститут и «Шекспира в подлиннике читала», шьёт шляпки на дому. В эпоху советских строек и научно-технической революции это было позором для женщины с высшим гуманитарным образованием! Профессия шляпницы звучит как оскорбление, ругательство. Поэтому героиня тоже врёт понравившемуся ей мужчине, что работает простой учительницей, а когда обман раскрывается, то это приводит к разрыву! А ведь эта «лёгкая» жизнь – прообраз кооперативов 90-ых годов. Кто бы тогда мог подумать, что спустя два-три десятилетия антигерои этого фильма станут как раз правильными персонажами.

В годы молодости моих родителей в моде были профессии разных изобретателей, авиаконструкторов, испытателей, физиков, и не просто физиков, а ядерщиков! Им посвящали книги и фильмы! Я с удивлением услышала, как известный актёр, ровесник моих родителей, в интервью признался, что при знакомстве с будущей женой представился не актёром, а авиаконструктором! Представляете, какой престиж был у профессии, что даже известный актёр прославленного театра выбрал её в качестве своей «визитной карточки», чтобы понравиться женщине?

А в 90-ые годы если кто из молодых людей и начинал «интересничать» и рисоваться перед девчонкой, чтобы познакомиться, то обычно назывался бизнесменом. Понятие настолько растяжимое, что любой род деятельности в него уложится: если начнут уточнять характер и солидность бизнеса, то тут такой простор для фантазии, что только дура законченная не захочет с таким крутым малым дружбу водить. Это как современное и такое же универсальное звание менеджера. Можно хоть лаптями торговать, хоть чайниками из Кореи, хоть компьютерами, а название одно. У нас помощник кочегара из городской котельной под эту песню закадрил себе невесту аж из самого Петербурга! С отдельной жилплощадью! Обман раскрылся, когда отказываться от кочегара-бизнесмена было поздно: поджимали сроки беременности.

Бывали и трагические истории. Вначале 90-ых Петербург потрясла история, как двух девчонок увезли на машине какие-то парни в баню, что-то нехорошее с ними проделали, но одна сумела сбежать. Сейчас таких историй слишком много происходит, поэтому никто на них уже внимания не обращает, а тогда это было своего рода «первой ласточкой» в набирающих обороты криминальных новостях. Парней потом поймали. Они оказались безработными ворами-угонщиками. Следователь всё донимал этих дур одним вопросом: «Чего вы к ним, к таким мордоворотам, в машину-то сели?! Зачем, если на роже написано, что ничем хорошим знакомство с ними не закончится?» А тогда считалось крайне неприличным и даже невозможным, чтобы девушки садились в машину к незнакомым людям, хотя и машин-то у большинства населения не было. И искренний ответ этих романтичных искательниц счастья потряс тогда многих: «А они сказали, что они – бизнесмены». Бизнесмен на белом «Мерседесе» – это как рыцарь на белом коне в фантазиях невест всех времён и народов.

Если же звание бизнесмена не производило должного впечатления, то иные смельчаки представлялись бандитами и даже киллерами. Хотя какой дурак с киллером свяжется, который по улице ходит и о своём роде деятельности рассказывает? Все это понимали, но находились охочие до брутальных малых барышни. Они от одного этого слова безоглядно влюблялись и млели. Даже хвастались друг другу: «А мой Вася киллер! – А мой Петя дилер! – А это что такое? – Не что такое, а кто такой! Это Петя мой!». А Петя с Васей при этом могли работать сантехниками или слесарями, но и под пытками не сознались бы в этом «преступлении», потому как немодно и непрестижно. На досуге ходили в красных и зелёных пиджаках (две зарплаты токаря на Апраксином рынке), с толстенными золотыми цепями на шеях (позолоту наводили сами методом электролиза в домашних условиях или в кооперативе у бывших химиков, которые таким макаром успешно продавали даже унитазные цепи под видом «эксклюзивного турецкого золота»), и топырили пальцы веером (трёхдневные курсы у тишайшего зека Карябы, шестой раз с сожалением прервавшего свой «отдых от жизни» на солнечной зоне).

Профессиональный престиж в современном мире во многом формирует телевидение и кинематограф. Например, сейчас, когда появилось много фильмов, где некий спецагент постоянно спасает мир от разной космической чумы или просто наших земных террористов, некоторые кадрилы стали называть себя агентами каких-то секретных спецслужб, названия которых и не выговоришь. Так и представляются: «Спецагент я». С такой же в точности интонацией, с какой Евгений Леонов в «Полосатом рейсе» смущённо говорил: «Укротитель я». И ведь тоже врал!

Один раз видела в обычной пыльной электричке пьяного и невзрачного мужичонку, который беззастенчиво вешал лапшу какой-то легковерной и восторженной девахе с разинутым ртом по жизни: «Да я с самим Вовкой Путиным по линии ФСБ не раз пересекался! Да если бы не я, то давно бы третья мировая война началась бы! Или четвёртая? Какая у нас по счёту последняя-то была? Ты не гляди, что я такой невзрачный! Для нас, для спецагентов, такая застиранная ряха для работы самая подходящая: не рассекретят».

В советское время наш кинематограф не скупился на фильмы, посвящённые любым профессиям: почтальонам, врачам, учителям, сталеварам, ткачихам, музыкантам, физикам, лирикам, военным, рабочим, колхозникам – всем. После Перестройки как отрезало. Не стало в стране ни профессий, ни людей, в них занятых, а появились барыги какие-то. Какой фильм ни возьмёшь для примера, то деятельность героев или вообще не ясна, или непременно связана с криминалом и проституцией. В конце 90-ых всему этому «экранному беспределу» был-таки поставлен достойный заслон: появились знаменитые «Менты» и бесконечные подражания им. В новом веке как-то робко, а потом всё смелей и наглей стали показывать каких-то банкиров, менеджеров да прочую офисную мелюзгу – незначительный процент населения России. И наконец-то появились многочисленные подражания американскому сериалу «Скорая помощь»! Сразу пять сериалов про врачей залудили, хотя отечественная медицина при просмотре недоумевает, что у неё до сих пор ни такой медицинской техники нет, ни кабинетов и операционных, а главное, таких сытых, холёных и довольных жизнью работников. Не понять им, недогадливым, что это не про них снято и не для них. Просто клоны успешного зарубежного телепроекта перекуплены для экранизации на отечественном телевидении, чтобы наш телезритель совсем не озверел от засилья криминала, что царит на экранах уже второй десяток лет. Но, тем не менее, барыги и проститутки, бандиты и милиция продолжают оставаться главными персонажами отечественного кино. Они в чём-то стали вальяжней и зажиточнее, по сравнению со своими коллегами 90-ых годов. Рядовой следователь в ином сериале теперь меняет автомобили и костюмы в каждой серии, а вчерашняя путана стала женой банкира или даже депутата. Видимо, спонсоры побогаче для сериалов нашлись. Но первые серии тех же «Ментов» были и останутся самыми лучшими. Во-первых, потому что открыли эту тему, а во-вторых, уж очень настоящие: с плохим звуком, с выглядывающим в некоторых кадрах микрофонами, какими-то проводами и даже рукавами ассистентов, с героями голодными, злыми, честными, неустроенными. Короче говоря, всё такое настоящее, больше похожее на репортаж с места событий, так что до сих пор некоторые не верят, что это кино. В дальнейшем произошло какое-то обрастание жиром, как свидетельство, что на кинематограф наконец-то стали выделять кой-какие деньжонки. На кинематограф, но не на честных ментов. В целом же мало что изменилось: вечное противостояние вечных миров преступления и наказания.

Бандитами сегодня уже мало кто себя называет, да и другим себя так называть не позволяют: не политкорректно. А в безбашенные девяностые в самом деле могли себя так обозначить хоть в присутствии школьных учителей, хоть родственников будущей жены. И в обморок никто не падал, так как видели: человек делом занимается, привык деньги «делать», а не в кассе пятого числа получать.

Бандиты поначалу, в основном, занимались «крышеванием»: собирали налог с тех, кто уже работал не на государство, следовательно, уже не был им защищён. С тех же кооперативов, ларьков, торгующих разной дешёвкой из Китая, новорожденных контор по сбыту Бог весть чего и кому. В милицию на этот «изъян переходного периода» жаловаться было бесполезно, так как многие рэкетиры уже успели там поработать. Ещё до того, как их осенила гениальная мысль, что выгодней работать совсем по другую сторону закона. Если и не работали сами, то имели крепкие связи с бывшими однокашниками, которые попали туда, чтобы хоть куда-то свою трудовую книжку пристроить для стажа. Когда с «крышей» особо «борзый» вступал в схватку, то только в кино для закручивания лихого сюжета – основного сюжета всех тогдашних фильмов. В жизни всё это происходило совсем не по-киношному.

Когда какой-то кооператив в нашем районе не заплатил «наехавшим» на него бандитам, то организатора сего кооператива убили на следующий же день. Его фактически посадили на кол во дворе дома, где он жил с семьёй. Чтобы другим неповадно было рыпаться. Мишка Саруханов тогда между поездками в Китай за жвачкой собрался было тоже создать какой-то трест по производству рыболовных крючков из арматуры на базе некогда роскошного керамического завода, кормившего в своё время около двух тысяч человек. Но тут мать его взмолилась: «Ну её к чёрту, работу эту, эти крючки и деньги, раз за них можно так умереть!». На коленях ползала перед сыном, чтобы он не затевал никаких попыток создать новую работу для себя и ещё десятка людей. Пришлось опять мотаться в Китай за жвачкой.

Крупные предприятия восстанавливать никто не стал, потому что это было бы совсем странно: восстанавливать то, что вчера на официальном уровне признано ненужным и подлежащим ликвидации. Да и денег ни у кого не было, чтобы всё это восстановить. Поэтому взамен мощной индустриальной империи с солидной научной базой появились какие-то независимые друг от друга обломки с жалкими сараюшками, где несостоявшиеся рабочие и инженеры, врачи и учителя, учёные и военные шили детские пальтишки из отходов ликвидированных предприятий лёгкой промышленности или выпиливали лобзиком вешалки-плечики из фанеры, доставленной с разворованных складов разваленной крупной мебельной фабрики. Такие кооперативы где только не создавались! В подвалах, на частных или взятых в аренду квартирах, в заброшенных гаражах, в уцелевших от сноса зданиях на территории закрывшихся предприятий. Всё это было похоже не на работу, а на осколки, ошмётки, на лихорадочные судороги умирающих, которые упорно хватаются за жизнь. Сама жизнь всё больше превращалась в выживание.

Теперь в наших СМИ рассказывают о «правильном выборе» профессии. Самое смешное и в то же время страшное, что в пример приводят западные реалии! Например, как некий юрист устал быть юристом и переучился на инструктора по дайвингу. Военный в отставке вдруг заскучал на пенсии и решил стать визажистом – с детства, оказывается, об этом мечтал, но раньше как-то не догадывался. Или уставшая от роскоши и безделья светская львица вдруг решила открыть бутик нижнего белья. А мы, мол, чем хуже? И в самом деле! Мы тоже могём и даже имеем право устать быть почтальоном, потому что надо пешком пять населённых пунктов обойти, а начальство зарплату стойко не выдаёт, как партизаны военную тайну. Поэтому не сменить ли нам род некогда выбранной деятельности после солнечной школьной практики в «зверскую советскую годину» на другую работу? Не пойти ли… на переборку овощей в финско-шведской компании, созданной на базе некогда зажиточного совхоза?

Если юрист хочет стать водолазом – прекрасно! В такой ситуации речь идёт о том, что человек имеет возможность жить в своё удовольствие. Он славно поработал, накопил предостаточно средств, чтобы купить или построить себе салон красоты или яхт-клуб и заняться новой для себя деятельностью. От всего этого веет тем, что человек живёт в высокоразвитом обществе, где всё предусмотрено для людей. В этом обществе люди имеют возможность выбирать себе работу по собственному желанию. Там есть из чего выбрать. Они устали от первой профессии и вот теперь превращают своё хобби в новую профессию. Когда юрист устаёт быть юристом и становится инструктором по дайвингу, потому что ещё в детстве об этом мечтал – это совсем из другого измерения. Увы, не нашего. А у нас всё, как в анекдоте: «Иванов с детства мечтал стать продавцом мороженого. В наши дни мечта профессора Иванова сбылась». У нашего человека две вакансии: или мороженым на улице торговать, или в милицию идти в любом качестве. Ах, пардон, про бандитов забыли. Но эта профессия не всем по зубам. Чтобы там ни говорили про русский криминал конца ХХ века, а следует сказать, что выжили из его популяции единицы. И эти единицы теперь так твёрдо на ногах стоят, что только дивишься: какой крепкой породой надо быть!

У нас наблюдается тупой и патологический разрыв между реальной жизнью и информацией об этой жизни. Гражданам наполовину аграрной, наполовину индустриальной страны предлагают профессии постиндустриального или даже чуть ли не светского общества! Там продавец бытовой техники на досуге ходил в аэроклуб, потом решил стать пилотом. Купил себе самолёт… А в наших реалиях такой мечте приходится сказать «стоп». Где ты купишь себе самолёт? Где у тебя деньги на него, если ты на подержанный холодильник копишь-копишь и нкак не накопишь? А когда, наконец-то, накопишь, цены «прыгнут» вверх так высоко, что уже не будет смысла дальше копить. Это чувство несостоятельности стало очень позорным. Стыд и позор таким, кто не может вырвать у жизни всё и даже больше! Надо уметь вырвать, отнимать, рвать даже не из рук, а прямо с руками: авось пригодятся где-нибудь.

Ведь это и в самом деле признак очень высокого уровня развития общества, когда любой его гражданин может сделать профессию из своего хобби. А у нас профессию нельзя сделать даже из того, что обществу необходимо. Любому примитивному обществу, если оно уже не на деревьях живёт, нужна одежда, машины, здания, мебель. А у нас могут закрыть предприятия по производству и одежды, и мебели, заморозить стройки, а потом в СМИ станут учить народ выбору профессии по примерам из жизни западных миллиардеров. Там банкир решил стать психотерапевтом, а у нас и хирургом при всём желании не стать: закрыли поликлинику. Могут сказать: уезжай туда, где твой труд будет востребован. Но что будет здесь, если все вот так уедут? Не могут же, в самом деле, все уехать в это мифическое «туда», где мы все, якобы, нужны!..

Стали говорить про «утечку мозгов» из России на Запад, но мало кто договаривал, что едут туда эти «мозги» не для мозговой деятельности, а в качестве дешёвой рабочей силы. Многие преподаватели вузов, профессора, аспиранты уезжали, чтобы заниматься не наукой, а быть садовниками, официантами, мыть посуду в ресторанах, чинить автомобили. Не так были глупы капиталистические страны, чтобы допускать к своей науке граждан из бывшего оплота стран соцлагеря. Да у них и своих учёных предостаточно. Там учёные ценятся, а наши так устали от безысходной нищеты, что рады и тарелки мыть, потому что там такая работа оплачивается довольно высоко. Гораздо выше, чем их научная деятельность на позволившей себя окончательно разграбить Родине. Их жизнь в России настолько замордовала нищетой да унижениями, что они и чужие грядки рады окучивать, так как садовник там за год может себе и на дом, и на автомобиль заработать, а у нас надо двести лет вкалывать, чтобы хотя бы самую дешёвую квартирку в хрущёвке купить. И до сих пор таким макаром утешаем себя, что мы кому-то там нужны, раз у себя на Родине никто в нас не нуждается. А на самом деле оказалось, что никому наши граждане не нужны ни дома, ни «за бугром».

У «новой» России ещё только формируется своя идеология. Потому взоры россиян с обломков некогда великой империи жадно обратились на Запад. Но Западу-то как раз нечего предложить этой так называемой «обновлённой России» из-за катастрофической разницы как в материальном, так и в культурном потенциалах. Мы слизали с них политику перевода практически всех институтов общества на рельсы рыночной экономики, хотя нам это совершенно не подходило. Мы с какой-то глупой жадностью вчитывались и вслушивались в эти почти потусторонние советы из наспех переведённых и отпечатанных в самиздатовских условиях, естественно, с опечатками книжонок с названиями типа «Как? Вы ещё не стали миллионером?!» или «Искусство выбирать работу: счастье или доход?». В реальной же российской жизни «не светит» ни счастье, ни доход. Когда отечественной пенсионерке не прожить на пенсию, а из имущества у неё остался только дед-паралитик, то она проявляет чудеса находчивости и продаёт его мочу призывникам для сдачи анализов в военкомате. Находит себе такую вот «смену деятельности для расширения кругозора» на старости лет. И находятся юмористы, которые выстраивают на таких ситуациях свои концертные номера, словно это им барыги у власти заказ сделали: «Рассмешите вы этот народ, докажите им, неразумным, что всё происходящее с ними ещё не так и страшно, как им кажется». И вот уже льются шутки, в которых от лица какого-то рядового гражданина звучит: «У меня половина зарплаты уходит на оплату коммунальных услуг, половина – на лекарства, остальное – на питание». И все смеются. То есть власть видит, что она создала для людей совершенно невыносимые условия жизни, но они ещё и шутят. А потому что им страшно говорить об этом серьёзно. Но власть этого не понимает! Она приходит к выводу: раз они сами над своими проблемами ржут, значит, проблемы их смешны и надуманны. Следовательно, обойдутся они без улучшений, раз им так весело.

Сейчас у нас на эстраде появилось много юмористов, которые любят тешить публику байками о тупости иностранцев и находчивости русских. Мол, мы единственный народ на земле, который не разучился смеяться, который можно и рылом в дерьмо макнуть, а он всё равно углядит в этом повод для ржача. И смеёмся мы буквально надо всем и вся, над чем ни один «тупой» иностранец не додумается шутить. Над нищими старухами, над обворованными пенсионерами, над жёнами, которые вынуждены жить с алкашами и плодить детей. Отечественные сатирики сейчас поголовно эксплуатируют этот националистический мотив: дескать, мы самый лучший народ, потому что умеем высмеивать любые скотские условия своего существования. А в итоге над кем мы смеёмся? Над собой смеёмся. А этот рядовой гражданин, ставший героем анекдота, как жил по схеме «половина зарплаты на «коммуналку», половина на лекарства, остальное – на питание», так и продолжает жить. А мы ржём. Нам смешно, что наша соотечественница, которая ничего у своей страны не украла, честно на неё полвека отработала, теперь живёт хуже преступницы, хуже изгоя в своём же Отечестве и торгует мочой больного мужа, чтобы спасти каких-то беспомощных мальчиков от службы в армии, где стало опасней и страшней, чем на зоне. И все ржут в зале, где выступает юморист, согнувшись в три погибели и утирая слёзы. А не истерика ли это? Или даже массовая истерия? Нормальны ли мы, что над этим смеем смеяться? Нормально ли наше общество, что такие люди стали объектами вышучивания и глумления со стороны народа? А может, просто нам не смешно, а страшно, что мы так же жить будем или уже живём? И эта нервная реакция выдаётся за наш самобытный русский юмор?

И такого «юмора» сейчас на всех наших каналах – пруд пруди. И якобы понять и оценить его «прелесть» можем только мы сами, а не «тупые иностранцы», которым от таких шуток становится страшно. Они не понимают, как можно над этим смеяться: ведь это же – трагедия, тем более, не единичного, а массового характера! Но наши задорные юмористы объясняют это тем, что они просто тупые. А иностранцы как раз не тупые, а нормальные – это с нами со всеми что-то не того, но мы не хотим в этом сознаваться. Хотя уже и у нас появились такие анекдоты: в Москве прошёл фестиваль сатириков под названием «Нужда, горе и бедствия россиян в шутках и реп риза х».

Мы ржём надо всем и по любому поводу, потому что нам… больше ничего не остаётся. Понимая, что мы в своей стране – никто и ничто. Мы знаем, что все эти лозунги «Ты выбираешь власть в своей стране!» или «Будущее зависит от тебя!», ровным счётом ничего не значат. Мы никак не влияем на жизнь в этой стране и ничего в ней не решаем. Нам остаётся только посмеиваться над ней, как поросятам, когда они поют «Нам не страшен серый волк». Хотя им очень страшно, и даже чувствуется, как у них дрожат голоса и коленки. Но всё маскирует смех, потому что смех – это ведь тоже дрожание грудной клетки, диафрагмы. Не случайно смех так часто используют, чтобы скрыть страх. Вот и поросята храбрятся, утверждают, что волк им смешон и совсем не страшен, а волку и неинтересно, что они про него думают. Плевать он хотел на такие пустяки, как поросячьи думы. Он всё равно придёт в их дом, когда сочтёт нужным, и перережет их глупые смешливые глотки.

Вся «самобытность» нашего юмора в том, что он слишком жестокий и циничный. Мы верим, что являемся самой весёлой нацией на планете, а просто наш юмор непонятен другим народам. Русский человек любит посмеяться над ближним своим, и делает это безжалостно. Мы шутим над тем, над чем шутить нельзя ни при каких обстоятельствах, если нация не хочет деградировать как морально, так и физически. Мы смеёмся над нищей старостью честных людей, над их болезнями и увечьями, над героями войн за Отечество. Надо быть неадекватным человеком, чтобы смеяться над этим.

Прежде всего, эти «шутки» очень неприятно слушать. Неужели нам больше не на что делать пародии, слагать анекдоты? Нищенское положение старшего поколения – материал не для шуток. Как будто намек: «Мы для вас ничего сделать не можем, помочь ничем не умеем, так вот хоть весёлые байки про вас придумали. Ну, чего вы не смеётесь? Это же смешно! Ай, да у вас с чувством юмора всегда были проблемы. Как и со всем прочим». И получается зашкаливающий юмор, когда смешное так легко переходит в область горя. А из этого нашего всеобщего позора и горя нельзя делать пародию. Очень жаль, что эта болезнь цинизма так поразила и наши СМИ, и самих граждан.

Сейчас принято считать, что это современность принизила юмор и сделала его площадным. На самом деле, всегда были шутки и пародии не самого высокого качества, но путь к широкой аудитории им был закрыт. Общество не просто имеет право, а обязано защищаться от них. Ошибкой было бы думать, что юмористы опошлились только в наше время, сползли на шутки «ниже пояса», рассчитанные на слишком низкий интеллектуальный и духовный уровень. Соблазн заработать себе рейтинг на непритязательном материале существовал всегда, но на него было наложено табу. Авторы, пишущие для эстрады, избегали в своих произведениях пошлости, скабрезности, попытки унизить зрителя и слушателя. И вот всё то, что ещё совсем недавно изгонялось, теперь всё чаще мелькает повсюду с деловым видом: «Нас зажимали наравне с самим Бродским! Мы почти страстотерпцы и мученики в деле свободы слова!» Ну да, конечно, добились права играть на примитивных инстинктах толпы.

Некоторые отечественные «любители смеха» говорят, что он им нужен для… поднятия боевого духа. Дескать, во время войны у нас столько комедий сняли, и юмор помог людям пережить ужас бомбёжек, потерь, внёс свою немалую лепту в дело Победы!.. Да, всё так. Но сейчас-то у нас с кем война, к какому бою мы поднимаем себе этот «боевой дух», к какой битве и с кем готовимся?.. В том-то и дело, что не понятно: с кем мы сейчас воюем, что оказались на осадном положении в своей же стране. И воюем-то не за победу над чем-то гнусным и мерзким, а за банальное своё физическое выживание. И всё больше приходишь к мысли, что бой ведётся не с солдатами вражеского государства, а со… своими же соотечественниками. Вот для какого боя юмористы поднимают нам «боевой дух». А нормально ли это? Видимо, потому и юмор получается такой уродливый.

Я не просто не люблю наши сегодняшние сатиру и юмор, а боюсь, что они ещё додумаются поставить под удар? То ли из-за их патологически тупой весёлости, то ли из-за того, что для меня это не концертный номер, а реальная жизнь, которую я вижу вокруг себя каждый день. А тут ещё шутка прозвучала: «Говорят, что иностранцы началом жизни считают выход на пенсию. – Ай, у них всё ни как у людей!». Или вот ещё: «И когда мы квартиру в своей родной стране получим? – Годам к ста, потому что даже самым «молодым» ветеранам Великой Отечественной уже за девяносто, а им только к шестидесятилетию Победы обещают квартиры выдать». И мне вот не смешно.

Мне страшно! Кого мы высмеиваем в подобных шутках? Себя, бедность и бесправие в родной же стране? А за что же мы так сами к себе относимся? Ведь это не весёлые шутки и юмор как таковой, а именно осмеяние, высмеивание, причём очень едкое и беспощадное, которое словно бы имеет подтекст: «Да мы сами во всём виноваты, потому что мы – лохи, которые не сумели вырвать у других лохов себе кусок пожирнее…».

Не знаю, как вам, а мне горько и обидно за свой неплохой, в общем-то, народ, который не сумел стать рвачом в полном составе. Народ неглупый, весьма находчивый, и, как показывает многовековая практика, патологически живучий – и вовсе не благодаря вот такому «юмору», как любят утверждать сами «юмористы». Чем он так и перед кем провинился, сколько он ещё должен выслуживаться, чтобы заслужить себе право на нормальное существование? И, главное, перед кем выслуживаться-то? Было бы, в самом деле, перед кем, а то ведь получается так, что выслуживается наш народ перед какими-то жадными и жалкими шалавоводами, которые уже до того осмелели, что устраивают свои оргии на крейсере «Аврора» и нагло поглядывают в сторону Зимнего дворца – не гульнуть ли и там? И этот факт, должно быть, гнетёт и убивает людей даже больше, чем нищета и безнадёга.

Такой вот у нас юмор, малопонятный не только иноземцам, но и нам самим. Когда в наших газетах пишут: «Не переживайте, что вы потеряли свою работу – займитесь дайвингом или станьте визажистом», то я не знаю: что это? Юмор или пародия? «Если у вас есть работа или занятие, которое приносит удовольствие, то удача будет вам сопутствовать, а мозг сам даст команду организму быть в форме!» Осталось выбрать это занятие: работа в депо или на фанерном комбинате. «Курсы фэн-шуй-консультанта по средам с 15.00 до 17.00 в сельпо (бывший кабинет зоотехников) позволят вам быть уверенными в завтрашнем дне!». И последнее слово в объявлении звучит именно как производная от дна, а не дня. Да, все мы уже знаем, что профессия сия в Европе и Америке весьма престижна, что не только знаменитости, но и рядовые граждане готовы (и имеют возможность) выложить за их услуги кругленькую сумму. Вот-вот, мы теперь в русской дерёвне в консультанты энти подадимся всем селом, чтобы «быть уверенными в завтрашнем дне». А если вы уже всё-таки «достигли дна? Сумейте оттолкнуться от него!», – именно такой бравый совет я видела в рубрике «Советы психолога» одной районной газетки, когда в районе этом за полгода распались и были ликвидированы все имеющиеся на ближайшие сто километров предприятия.

Оказывается, страна советов никуда не делась – кругом советы! Советы на все случаи жизни и по любому поводу. «Устали от этой жизни? Начинайте другую!». Какую «другую»? Такую же нелепую? Человеку дана одна жизнь, и другой у него может и не быть, а ему советуют и на эту «забить». Как, например, воспринимать такой совет жителю России, где ещё не решена проблема электрификации и газификации всей страны: «Если ваша профессия ничего не стоит, то подумайте, какую работу вы способны делать. Ведь можно работать в Интернете, жить в Сибири, иметь работодателей в Италии, получать зарплату по системе Web-а! Закончите быстрые курсы и смело предлагайте свою кандидатуру в качестве настоящего профессионала!»? Неужели у нас ещё мало таких «профессионалов», которые, пожалуй, больше ничего и не умеют, как «смело предлагать себя» всем и каждому в качестве чего-то настоящего? И опять как-то сложно себе это вообразить в наших реалиях, где после десяти вечера отключают электричество, а слово Интернет до сих пор произносят и пишут с ошибками, так как большинство его «и в глаза-то не видал». Или вот буквально на днях я прочла, и не в каком-нибудь глянцевом издании для сливок нашего общества, а в… газетёнке одного района нашей области, где от предприятий осталась только одна свиноводческая ферма, да и ту закрывать хотят: «Поймите, что экономический кризис не так и страшен, как его малюют! Он позволит вам заняться тем, что вы действительно любите! Ведь сегодня большинство людей работает только ради денег. А тут для вас такие перспективы! У вас появилась возможность перестать отбывать повинность в банке или страховой компании, а заняться тем, что вам нравится и соответствует вашему образованию и желаниям». И так явно слышится тон, каким это всё произносится, что невольно начинаешь чувствовать себя неполноценным человеком. А где они в наших реалиях узрели эти банки? В погребе у бабки?

Или вот ещё потоки праведного гнева одного столичного шоумена, когда его спросили, как он борется с экономическим кризисом (шоумены ведь теперь у нас в стране стали главными консультантами в таких вопросах): «Люди просто избаловались: все хотят сидеть в офисе, пить кофе и нажимать кнопки! А не мешало бы взять лопату и пойти чистить снег». И вот идут вчерашние учителя, врачи, военные чистить снег, наглецы такие, а то ишь, как избаловались, кнопки в офисе нажимавши и энто дело кофеем запивамши!.. А снега-то тоже нет: потепление климата.

Юмористы наши скоро без работы останутся с такими «шутками»: в официальной прессе и учебно-познавательной литературе появляются советы, как приобщить молодёжь к семейному бизнесу: «Семьи, в которых есть собственный бизнес, как правило, направляют своё чадо в семейное дело, заложниками которого оказывается не одно поколение семьи. Семейный бизнес встраивает ребёнка в эту систему с рождения, а он, может быть, хотел стать оперным певцом или астрономом. Вывод: нельзя толкать ребёнка в профессию только потому, что именно сейчас эти специалисты гребут большие деньги. Завтра они могут остаться у разбитого корыта».

Я, вы уж меня простите, в 90-ые годы никакого бизнеса у нас в стране не видела, а у, тем более, семейного, «заложниками которого оказалось не одно поколение семьи». Это уж, простите, что-то если и из российских реалий, то дореволюционного периода. В наш же век заморским словом «бизнес», которое тогда казалось названием какого-то экзотического фрукта, для благозвучия называли обыкновенное воровство. А воровство – это всегда только воровство, какими благозвучными эпитетами его не назови. Один украл, другой продал, третий перепродал – вот и весь вам наш русский бизнес. Для существования бизнеса необходимо, чтобы в стране в избытке производились товары, которые бизнесмены и будут сбывать или покупать. А что они могли сбывать и покупать, когда вся промышленность остановлена? Только украденный кем-то где-то медный контактный провод или сворованные рельсы. И вот на фоне всего этого в глаза лезут статьи о «семейном бизнесе». Прямо-таки «Братья Колупаевы и К^О»! К^О – это, надо понимать, успешно украденная и с аппетитом съеденная коза нашей Анны Ивановны.

Развитие рекламы на телевидении принесло другой феномен: согласно опросам социологов, российская молодёжь теперь хочет осваивать профессии, которые фигурируют в рекламных роликах. Молодые люди хотят варить пиво или «сидеть в офисе» (порой неважно, в каком качестве). Девушки хотят варить борщ. Но не так, как в жизни, когда непричёсанная мать семейства в засаленном халате колдует над грязной плитой, а как в рекламе: в красивой блузке, в сексапильной мини-юбке, при полном макияже крошить наманикюренными пальчиками в золотых кольцах бульонный кубик в новенькую кастрюльку без накипи. Есть и такие, которые так и говорят: «Хочу быть этими… ну этими, ну как их?.. медийными лицами, ну которые по всем каналам телевизора мелькают, где-то что-то споют, где-то спляшут. Нигде не требуется звезда с опытом работы?» И никто не понимает, насколько всё это оторвано от реальности, от жизни, все эти наивные мальчики, мечтающие о собственных фирмах, но неспособные предпринять хоть какие-то шаги к осуществлению своей мечты.

Ведь это действительно лукавство, когда повсюду раздаются эйфорические улюлюканья, что кризис – это шанс изменить свою жизнь, найти новую работу; что-де у мудрых восточных народов иероглиф, обозначающий слово «кризис», означает ещё и «возрождение». И вот этим лукавством теперь пронизано буквально всё! Лукавые улыбки, взгляды, как профессиональная маска. Говорят: «Зарабатывайте себе на всё сами!», – но при этом не платят зарплату. Зарплату выдают с таким видом, словно отработавшим на их благополучие людям подачку швыряют. Говорят: «Экономьте!», – а сами при этом просаживают такие суммы, что даже у богатейших нефтяных магнатов Ближнего Востока глаза из орбит вылезают. Никто не скажет честно: да мы же вас просто грабим. Напротив, звучит почти дружеское: «Ты чего такой недовольный, что мы тебя уволили, и само предприятие на две тысячи рабочих мест опустошили? Мы же тебя так осчастливили, можно сказать! Дали шанс начать новую жизнь, сделать карьеру в сфере дайвинга или маркетинга, мать твою ити! А у тебя всё рожа недовольна. Ну и народец!»

Нахрапистость и лживость стали самыми ценными качествами в людях. И это теперь сказывается в любой сфере деятельности. Раньше придёшь в любой отдел кадров, там сидит инспектор – профессионал своего дела, который помнит все табельные номера своих сотрудников, может чётко и грамотно ответить на любой вопрос. А теперь там одна томная сексапильность сидит. Килограмм помады только брезгливо взвизгнет: «Чё те надоть?! Куды ты прёшь-та?!». А что делать, если такие теперь требования на рынке труда? Чего уж тут ждать, когда в газетах печатают статьи, где советуют не стучать зубами, пока и до вас дойдёт-докатится очередь увольнения, а пойти в любовницы (или любовники) к начальству – верный способ удержаться при любых потрясениях. Вот они и остались, прошли естественный отбор, так сказать.

«Существует масса примеров, – уже стрекочет какая-то газетёнка самых дрянных объявлений, – потерявшие работу люди начинали профессионально заниматься своим хобби, – открывали интернет-магазины, ювелирные мастерские. Когда их потом спрашивали об увольнении, то они отвечали, что это было лучшее, что случилось в их жизни. Увольнение – повод для успеха!». И далее идут примеры, как некоего бухгалтера Портера посадили в тюрьму за растрату. Чтобы не скучать там, он стал писать рассказы. Так началась карьера славного писателя О’Генри! Или вот, например, подающий большие надежды футболист попал в автокатастрофу, и врачи поставили крест на его дальнейшей спортивной карьере. Друзья, чтобы подбодрить бедолагу, посоветовали ему заняться пением. «Вы что, издеваетесь?» – спросил Хулио Иглесиас. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. А вы страшитесь увольнения с какой-то фабрики, словно вас режут. Идите вон лучше петь! Вот все туда и рванули. На современную нашу эстраду поглядишь, так именно такое впечатление складывается, что это народ от безработицы просто со всей страны туда прибёг.

Сколько сейчас развелось этих самых подбадривающих! И думаешь: а их-то «труд» из какой кубышки оплачивается? Штампуют статейки, точнее, крадут их из зарубежной прессы, вроде ничего полезного не производят, ан нет – процветают. А огромные предприятия закрывают и доказывают, что они не выгодны стране.

Теперь все наши газеты, даже самая убогая программка телевидения, перепечатывает такие советы: «Вы потеряли работу на своём комбинате? Не беда! Это великолепный шанс сделать карьеру телеведущего». Как вам такая статейка в какой-нибудь региональной газетёнке, где «карьеру» можно было сделать только на рытье карьеров, да и то до поры до времени, пока начальство карьеров не проворуется и не свалит за границу? На дайвинг.

Ладно бы это были публикации для крупных центральных газет, которые читают сливки общества, а то такие статейки теперь можно прочесть в какой-нибудь нашей региональной газетёнке для какого-нибудь колхозика, где из мест работы только один коровник уцелел под порывами «ветра перемен». Крыша, правда, местами провалилась, как и положено после такого-то урагана, а так ничего – работать можно. И работают там, в основном, те бабы, которым коров просто по-бабьи жалко. Они знают всех этих Бурёнок как родных, так что готовы и бесплатно на работу ходить: больше-то податься всё одно некуда – вон иные обладатели двух высших образований с рабочих мест «посыпались». А так начальство пустит их всех под нож, и вырученные деньги промотает самым паскудным образом. Как это было после продажи всех косилок и тракторов. Колхозники так ни копейки и не получили с этой успешной бизнес-операции. Дирекция два месяца на работе не показывалась, гудела на каком-то экзотическом курорте. И никто не осудит, потому что в стране теперь царит такая философия, что сильные мира сего именно так и должны себя вести. И вот в газете объявление: «Присылайте своё резюме на наш сайт, и мы найдём вам работу по вашему вкусу!». И это в стране, где обычное письмо по почте от Петербурга до Выборга идёт больше недели? И что колхозник, всю жизнь отработавший за копейки на земле, растивший урожай для целой страны, должен теперь о себе написать в этом резюме? «Владею тремя иностранными языками, основами компьютерной грамотности и приёмами тайского массажа», – так обычно у нас начинают заполнение сего документа, когда ищут хоть какую-то работу?

В стране нет работы, а они советуют найти не просто работу, а ту, к которой «душа лежит»! По призванию и интересам. А в итоге профессор идёт работать… сторожем ларька. Лишь доля процента граждан нашла себя в бизнесе. Кто-то погиб, этот свой бизнес защищая, сгинул, сломав жизнь и себе, и близким. Но всё это словно не замечается: «Не портите нам настроение своей реальностью!» Безработным по причине отсутствия хоть каких-то предприятий в радиусе 500 километров, вякают: а вы сами не хотите работать? «Вы просто из депрессивного региона», – говорят теперь тем, кто «ещё не стал миллиардером». И этот самый «депрессивный» регион – вся Россия за пределами Садового Кольца. Но говорят это таким тоном, словно речь идёт о какой-то махонькой деревушке, вымирание и исчезновение которой особой погоды на лике всеобщего успеха не сделают.

Никто не задумался даже, как могут быть опасны такие эксперименты, тем более, в такое нестабильное время. Но что тут сетовать? Вся история нашей страны – это непрекращающийся и совершенно идиотский эксперимент «из огня да в полымя». То семьдесят лет приучали к колхозу, то выгнали и из него и каждому вчерашнему колхознику предложили своими силами стать зажиточным капиталистом. Вот такой капитализм и получили. Колхозный. В стране, где люди годами приучены и даже принуждаемы были работать на бюджетную сферу (именно такая работа была признана нормой), оказалось очень мало таких, кто имел образование и необходимые знания, чтобы максимально безболезненно перейти на капиталистические, рыночные трудовые отношения. Секельдявки какие-то засели в конторах по всё тому же великому блату, по родству, и устроили своё торжество воров над обворованными. Ладно бы, наворовали и молчали, так нет же. Так и распирает, так отовсюду и лезут со своими «работать не умеете» и «всё в ваших руках».

«Разместите свои резюме в Интернете! Посетите сайты занятости!..» Осподи-Иесусе, для нашей дюрёвни в самый раз такие многомудрые советы! Спасибо, что присоветовали такую идею, а то уж мы и не знали, как дальше-то жить… Правда, Интернет если у нас и есть, то компьютера нету, так как столько добра на одну семью не положено. И вообще мы забыли вам напомнить, что у нас в десять вечера свет отключают, так как «добрым людям после десяти электричество ни к чему». После десяти на промысел выходят люди «недобрые», которые нашли себе работу «по призванию и интересам» без помощи Интернета. Преступность растёт в стране. Она буквально захлестнула все слои области, а советчики эти ничего этого словно не замечают. Не хотят замечать.

«Не впадайте в депрессию или истерику! Разве может депрессивный и истеричный человек найти себе хорошую работу? Работодатель ни за что не возьмёт поникшего и ноющего неудачника с потухшим взглядом». Об человека ноги вытерли, а он должен сиять. Вы слыхали про такое явление, как мазохизм?

«Достойно вести себя при увольнении – это целое искусство. Так и хочется высказать этим! Но разве вам нужны сплетни о скандале, который вы устроили бывшему начальству? Лучше скажите этим людям что-то приятное»… Всё верно, время такое: думаешь о человеке, что он сволочь и б…дь, а в глаза говоришь обратное. Такая тактика во всём. То есть «оставьте о себе самые добрые воспоминания!..» Прямо как о покойнике. «Во-первых, вас могут позвать ещё назад, во-вторых, могут порекомендовать своим знакомым»… Таким же изуверам.

«Займитесь спортом, обновите свой гардероб, посетите курорт, сделайте ремонт, в конце концов! Не отказывайтесь от развлечений, ходите в гости, встречайтесь с друзьями! Разве когда вы работали, вам было время этим заняться? А теперь есть время буквально на всё!..» Вот только где на это «всё» взять денег, если на бывшей работе всё никак не могут перевести долги по зарплате за… позапрошлый год?

«В любом случае, у вас высвободилось время, чтобы подумать о жизни и о себе!..» Вот-вот, под рюмочку-другую, как у нас обычно принято думать о жизни и о себе. А после двух-трёх дней таких «раздумий» наш человек вообще теряет всяческий интерес не только к работе, но и в пространстве перестаёт ориентироваться, где он и что тут.

«Рекламируйте свои успехи!..» А то мы не рекламируем! Обладателям всех этих идиотских резюме – «знаю четыре иностранных языка» – у нас теперь предлагают вакансии: «Мороженым у вокзала в Гатчине пойдёте торговать?». А то! Данная деятельность как раз совпадает с тем, к чему «душа лежит» у бывшего переводчика технической литературы с кафедры проектирования гидравлических турбин.

«Трудоголики бывают чрезмерно ретивы и часто раздражают начальство неуместной инициативностью, поэтому их и увольняют быстрее всего»… То есть намекают: будьте ни то ни сё. «И ваще, если работа стоит для вас на первом месте, то в вашей жизни что-то не так!..» Да, такой вот окончательный вывод. Совет старым девам, которым мало что семьи не создать с этой алкашней – полтора алкаша на десять баб, – так теперь ещё и работу отняли. И ненавязчиво так намекают, что «в вашей жизни что-то не так»! Мы и без вас это знаем, что в стране что-то не так. Было б так, то стали бы мы читать ваши советы?..

«Первые кандидаты на увольнение – это люди, которые работают по инерции, которым работа не приносит ни радости, ни морального и физического удовлетворения. Они слишком ленивы и трусливы, чтобы уволиться самостоятельно!» – просвещают нас всё глубже и всё наглее те, кто настолько глуп и настолько мало знает жизнь, что даже не догадывается, что есть такие профессии, которые именно на инерции и держатся. Не морщитесь, но это профессии в промышленности. На конвейере не станешь каждую деталь разглядывать и восклицать: «Ах, как оно всё мне нравится-то! Вот счастье-то привалило тут работать! Ай, у меня прямо оргазм случился от замены гайки на двигателе тепловоза!» Как эти сибариты вообще себе представляют работу на пашне, на стройке? Или они, кроме боулинга, не работали больше нигде? Но ведь хлеб-то они едят и живут в домах! То есть не станут спорить, что этот хлеб кто-то должен растить, а дома строить. И делать это надо профессионально, а не под звуки физического удовлетворения.

Было раньше такое понятие, как человек долга. Человеку надо детей растить, надо их кормить. Он ради них работает, он должен. Он считает своим долгом давать своей стране сталь, урожай, технику. А теперь всюду оргазм требуется. Не испытываешь оргазм от работы у нас, так и пшёл вон отседа! Вот всё и посыпалось: и семьи, и работа, и учёба. Скоро надсмотрщиков поставят, и те будут сотрудников пытать: «Я что-то не вижу у вас морального и физического удовлетворения, что вам эту работу доверили». Сладострастно стонать надо, что ли, во время работы? Например, на току. Или у мартена. Вы, может быть, о банковском клерке пишете, который в пятиэтажной конторе в центре Лондона сидел и имел наглость не получать от этого морального кайфа? Видимо, из какой-то лондонской газеты эти советы и взяты были. Все эти премудрости «Как сохранить свои сбережения в условиях кризиса? – Вкладывайте их в строительство и покупку земли». Это людям, которые утратили вообще все свои сбережения. А вот заумные советы на тему «Как бороться с долгами»: «Подумайте, так ли уж вам нужен полис ДМС? А Интернет на каждом вашем компьютере? И не продать ли вам свой автомобиль, тем более, если он в вашей семье не один? Не пустить ли вам в одну из своих квартир постояльцев? Как видите, всё в ваших руках. Воспользуйтесь нашими советами, и через месяц-другой вы будете праздновать победу над своими долгами в каком-нибудь… уютном кафе». И это советы людям, которым ещё недавно приходилось даже разводиться, чтобы получить право на владение каким-нибудь огородиком, так как на одну советскую семью по закону было не положено иметь и квартиру, и дачный участок! И это советы для страны, где не в каждом городе на привокзальный туалет власти «расщедрились», не говоря уж про уютные кафе. Про Интернет на «каждом вашем компьютере» и вовсе крыть нечем. Это же какая-то другая галактика, не наша реальность! От советов таких начинаешь чувствовать себя кем-то вроде «тем, чего не может быть». Словно бы тебя нет, а есть этот процветающий и зажиточный мир. Ты же влачишь жалкое существование исключительно по личному капризу.

Иногда замусолишься с какой-нибудь газетой в поисках прогноза погоды на выходные, чтобы успеть снять капусту до заморозков, а там статья: «Занимайтесь благотворительностью!» Читаешь и думаешь: ну ни фига себе! Зарабатываешь копейки, а тебя ещё горячо призывают пожертвовать их каким-то детишкам, которых безответственные взрослые особи ударно штампуют сдыму-спьяну и сдают в приюты, пользуясь гуманностью закона к себе. И только потом до тебя «доходит», что эта статья – для миллионеров. А сколько их у нас? Говорят, что где-то несколько десятков тысяч. То есть не процент даже, а сотая доля этого процента от населения всей страны. Это столичная буржуазия, обитающая в пределах Садового Кольца. И вот теперь предназначенные для них «советы и рекомендации» вынуждены читать и российские крестьяне, и рабочие, и интеллигенция.

Такие советы подошли бы для Бизнес-Сити, и то не для каждого, и уж точно никак не для разворованной России. Словно эти статьи взяты из газет Нью-Йорка для «белых воротничков». Да они, наверняка, оттуда и взяты, переведены и преподнесены россиянам. Словно кто-то сверху дал команду своим холуям: «Разъясните этому быдлу, что они сами виноваты в своей нищете и безработице. А то есть такие идиоты, которым ничего не платят, а они всё ходят и ходят на работу!.. А нам надо их завод спешно продать братьям-китайцам». Но роскошь на такие рассуждения себе может позволить опять-таки житель мегаполиса третьего тысячелетия, легко скачущий с должности ди-джея на пост директора компании по продаже ковриков для мышек.

В стране произошла не только тотальная «перекройка» в экономике, в вопросах морали, но случился и катастрофический перекос информационного пространства. Мы что с ним сделали? Просто слямзили лозунги зажиточных европейских стран и пришпандорили их на место проржавевших уже от времени всех этих «Слава КПСС!» да «Слава труду!». Всё над тем же бездорожьем, над непролазной грязью и закопчёнными домами с обсыпавшейся штукатуркой. Там так и зависли навечно все эти глупейшие «Наши магазины – только для состоятельных господ» или «Посетите сайт Shalun’ya! Скучно не будет!». А людям не то, чтобы скучно, а тошно. Они очень мерзко себя чувствуют и не знают, как это всё воспринимать: как грубый юмор или как наглую издёвку.

Всё это напоминает тот самолёт, «который подняли в воздух, не зная, есть ли в пунктах назначения посадочная площадка», – так писатель Юрий Бондарев описал Перестройку на Девятнадцатой партконференции в 1988-ом году… и сразу из мэтра советской литературы сделался изгоем. И советы эти так же не годятся для России. Они вроде где-то и витают, вроде и готовы доставить свой ценный груз в пункты назначения, но «сесть» не могут. Посадочной площадки для них нет, не принимают их в наших населённых пунктах. Чужие идеи попали на иные пространства. Им даже корни не пустить, потому что для этого надо хотя бы спуститься с небес на землю, хотя бы немного к ней приблизиться, хотя бы чуть-чуть разглядеть, что на ней творится.

Все эти призывы, что каждый должен быть сам за себя и сам для себя, не могли в одно мгновение переделать вчерашнего советского гражданина, который был десятилетиями приучен работать на систему, а не на себя и только на себя. Он был приучен к миру коммуналок и колхозов, к общине. Теперь от него стали требовать, чтобы он научился обставлять своих сограждан в конкурентной борьбе за место под солнцем: вырви свой кусок, а если не смог, то виноват только сам. В одну минуту он не мог перестроиться и изменить себя до такой степени. Этого не случилось до сих пор. Он изменился совсем не так, как ожидалось, если это хоть кто-то прогнозировал. Скорее всего, те, кто должны были об этом думать, плевать хотели и на отдельного человека, и на весь народ в целом. Поэтому им теперь ничего не остаётся, как учить нас всех эгоизму, так как «таковы требования рынка». Рынок стал требовать. Рынок! При этом слове всегда видятся обшарпанные прилавки, горластые торговцы. И вот эта свора стала заправлять одной шестой частью суши, стала давать советы, как из стилистов переквалифицироваться в визажисты?

Пусть так, но какой тут дайвинг в наших водоёмах, какие тут визажисты, если и последнюю парикмахерскую в городе закрыли? И ведь как разумно всё обосновали! Из администрации города пришли и убедительно так доказали, что парикмахерские городу не нужны: «Что это за работа такая – парикмахер? Кому он нужен? Каждый сам может взять ножницы в руки и себя оболванить – не велика наука. Другое дело – городом руководить». Точно так же объясняли потом закрытие мебельной фабрики: «Кому она нужна? Каждый сам может изготовить себе мебель, а то, ишь, привыкли жить на всём готовом, чтобы всё вам кто-то сделал и на тарелочке преподнес! Сами учитесь создавать для себя то, в чём вы нуждаетесь! А то заполонили всю страну фабриками какими-то, а нам… негде игровые автоматы установить, чтобы этот… как его?.. народ культурно свой досуг проводил, излишки денег в казино спускал».

Нам говорили, что всё это происходит по причине невостребованности товаров населением, что люди ничего не покупают, потому что у них денег нет, поэтому и предприятия никакие не нужны, чтобы что-то создавать. И мы верили, так как в карманах у всех на самом деле было пусто, хотя все и работали. Как рабы. Рабы вот этих речистых говорунов.

Под эту же песню по всей стране закрывали и больницы, и школы. Как раз тогда стала входить в моду практика самолечения. В газетах стали писать, что это происходит от недоверия к официальной медицине. А на самом деле это не от недоверия, а в какой-то степени от недоступности оной. Где эта медицина, если в некоторых посёлках ликвидировали даже ФАПы (фельдшерско-акушерские пункты)? Потом, когда уже в новом веке министр здравоохранения спросил, когда впервые услышал про эти самые ФАПы: «А что это?», – всем стало ясно, что непрофессионализм поразил не только нашу эстраду.

Как реакция на недоступность людям привычного ещё с советских времён медицинского обслуживания, расплодились книжонки, посвящённые тому, как, допустим, двести болезней лечить только капустным листом. То есть врачи не нужны, лекарства не нужны – капустный лист всё за них сделает. Только спустя десятилетия начинаешь осознавать истинные мотивы этого маразма.

Закрытие школ тоже объясняли тем, что они перестали быть единственным местом получения знаний. Бывшие двоечники и троечники сегодня становятся успешными людьми. Отмена закона об обязательном среднем образовании многими была воспринята как добрый совет не отдавать детей в школу: и вам дешевле, и ребёнку веселей. То есть сквозило от всего этого опять же до боли знакомым «мы ж всё это ради вас делаем, а вы, сволочи, не цените». Когда ропот населения начинал действовать на нервы, то приезжал какой-нибудь профессиональный крикун и призывал людей «грызть гранит науки на дому».

– А то, ишь, привыкли учиться только в комфортных помещениях, а попробуйте днём поработать, а вечером в школе, в вечерней! Как наши деды после войны!

Вечернюю школу в городе в самом деле оставили. Зато закрыли школу в удалённом от центра районе и устроили там… вытрезвитель. Заведение очень нужное, конечно же, в то непросыхающее время, но ведь не ценой закрытия школы! Её директор ещё тогда, в далёком 1992-ом году, спрогнозировал, что школы скоро опустеют, учиться станет некому:

– Сейчас никто рожать не будет. Жизнь-то настолько страшной стала, что и рожать не захочешь. К концу века некому будет в эти школы ходить.

Образование – ключевой катализатор культуры, одно из важнейших условий её существования. Человечество не может стоять на месте, не может не анализировать и не усваивать накопленный опыт. Прогресс нельзя отменить, любое нормальное общество движется вперёд, а не назад. Разные эпохи и обстоятельства, естественно, требуют разного взгляда на образование, на те или иные профессии. В промышленном обществе шоумены если и нужны, то не в таком количестве, как в России сейчас. Но мы уже говорили, что Россия стала черпать мудрость из чужих колодцев. Начались странные эксперименты и в сфере образования: было полностью перекроено преподавание многих предметов. Например, историю стали изучать чуть ли ни по наспех переведённым учебникам из Европы и США, курс русской литературы тоже был «приближен к стандартам ведущих мировых держав».

Наше общественное устройство не позволяет надеяться на широкое распространение альтернативных подходов к образованию. Из них мы смогли только «осилить» возврат церковно-приходских школ. Основной же «альтернативой» прежней системе стали поборы с родителей. Обучение детей в обычной провинциальной и даже деревенской школе стало обходиться в кругленькую сумму. Родители и платили бы школе, если бы их труд нормально оплачивался. А труд этот как раз в те годы вообще перестал считаться ценностью.

И опять в газетах стали появляться публикации из другого измерения. Измышления и предположения, что проведённое в школе время у некоторых детей, оказывается, может напрочь убить интерес к учёбе! Всё громче зазвучали заявления, что время пребывания в школе вообще может оказаться потерянным для ребёнка. А вот если бы он учился на дому, то наверняка мог бы полюбить учёбу всем сердцем. Как это было в семьях русских дворян, где дети вообще не ходили в школу, а обучались дома под надзором бонн и гувернёров. Как до революции! Вот это «как до революции» многих подкупило: хоть в чём-то сойти за дворян.

Бесспорные преимущества такого обучения – самостоятельно выбранный темп обучения, отсутствие необходимости «отсиживать» уроки в школе, куда надо ещё доехать, дойти, ну и индивидуальный подбор (!) преподавателей. Никто не подумал, где разместятся все эти бонны и гувернёры в наших тесных хрущёвках и коммуналках, да и на какие шиши родители, ждущие свою скудную зарплату по несколько месяцев, наймут их своим детям. Тогда «новые русские» только-только обзаводились своими первыми ветхими ларьками, что уж о простых смертных говорить.

В это же время стали очень активно распадаться многие семьи, иные родители под воздействием бушевавшей в стране уже лет десять сексуальной революции озаботились налаживанием богатой личной жизни, а не воспитанием своих детей. Другая часть родителей была вынуждена работать на двух-трёх работах, чтобы обеспечить себе… нет, не миллионы, какие непременно зарабатывают много работающие люди в других странах – хотя бы прожиточный минимум они старались обеспечить своим семьям. То есть масса детей оказалась предоставлена сама себе и улице. Домашним образованием из них никто не заинтересовался, зато на улицах появились целые россыпи подростковых банд. Чего в наших краях отродясь не было! Даже после войны. И они не только рвали серьги с мясом из ушей у одиноко идущих вечером с работы женщин, но и до «мокрухи» дело доходило.

Должно быть, до колик смеялся тот, кто додумался предложить честным пролетариям этот «дворянский» стиль жизни. Он изначально знал, что домашнее образование своих детей могут себе позволить только очень обеспеченные родители, чтобы проводить необходимое время с ребёнком. И достаточно образованные, чтобы помочь ему в освоении школьных предметов. Кто-то из родителей вообще должен сидеть дома и учить детей. А если мать с раннего утра до поздней ночи на работе, отец завёл уже третью семью за последнюю пятилетку для поддержки такого важного теперь реноме ходока, бабушка-пенсионерка не может себе позволить роскошь сидеть на пенсии, то ребёнок будет по улице шляться, а не самообразованием заниматься. К тому же общеизвестен факт, что ребёнок скорее станет слушать чужого дядю-учителя, чем родных папу и маму в роли педагога.

Для самостоятельной учёбы на дому нужно не только иметь необходимые финансовые возможности для оплаты индивидуальных занятий, но и обладать силой воли и характера, чтобы сдать в сжатые сроки экзамены по всем предметам школьной программы. Главный «минус» для вышедших только что из тоталитарного режима граждан и их детей – ответственность за интерес к учёбе. Ведь глубина знаний и сдача экзаменов полностью ложится на ученика, и только на него. Школа уже не воспитывает, а только принимает экзамены и выдаёт документы. А вот этого-то у нас как раз многие не могут пережить. Вы вспомните систему: на предприятиях воспитывали пьяниц и лодырей, которые таковыми и оставались до самой пенсии, в школах тянули неуспевающих. Отличники тратили на двоечников своё время, вместо работы над собой. Воспитание должно приносить свои плоды, человек должен меняться, а он не меняется. Он воспринимает это как игру: вот сейчас я начну валять дурака, а все побросают свои дела и будут меня спасать, вытягивать, воспитывать. Да-да, советские люди не были приучены к самостоятельным решениям, точнее, они были от этого отучены. Это плохо, но это – данность. И эта данность до сих пор сказывается. В самостоятельную учёбу может успешно включаться лишь тот, у кого есть мощная мотивация учиться и навык самостоятельной работы, самодисциплина. Не все, согласитесь, могут, как Ленин, экстерном весь университетский курс обучения сдать. Таких много не бывает – не о политической и исторической стороне личности, а о силе характера данного человека будет сказано. А какая мотивация учиться могла быть у молодёжи 90-ых, если от работы остались какие-то кооперативы? Какое может быть желание у амбициозной молодёжи идти в полуподвальный мрак? На фоне тотальной безработицы не происходит индивидуального и добровольного выбора деятельности, из которого уже и рождается осознанное желание обучаться тем или иным предметам, осмысленно подводить итоги своей деятельности. Причина неуспеваемости уже заключается не в недостатке способностей, а в слабой мотивации. Вялое отношение ученика к учёбе происходит от непонимания, зачем ему это нужно. А тут ещё ему предлагают учиться на дому. Такая ложь! И теперь даже не верится, что кто-то мог такой информацией интересоваться, верить ей и пытаться применять на своём многострадальном опыте!

Ученику для полноценного развития чрезвычайно важно живое общение со сверстниками и наставниками. Требуется сообщество для внеучебной жизни ребёнка, нужны экскурсии, экспедиции, разнообразные кружки по интересам, образовательные путешествия как дополнительный ресурс для школы, для неформального образования, для преодоления повседневной рутины и однообразного распорядка дня в необычных бытовых условиях. Много ли родителей смогут обеспечить это своим детям? Раньше на Ленинградском телевидении по утрам в будни шли образовательные программы практически по всем предметам. Болеющий ученик мог посмотреть по телевизору обучающую программу по иностранному языку, даже по математике, чтобы не отстать. И каналов телевидения-то было раз-два – и обчёлся, а всё ж таки находили время и место для таких передач. А сколько каналов появилось после Перестройки? Но чему там можно было научиться? Пьянству, преступности, проституции. Образовательные программы по этим трём важнейшим предметам современной России вытеснили всё остальное со всех каналов телевидения, как бы много их ни было.

Образование не только должно выдавать знания по программам и учебникам, но и возобновлять, продолжать и развивать те сообщества, в которых дети рождаются и живут. Школьное образование – это очень важный механизм трансляции культуры отношений между людьми и системы ценностей. Дело не в передаче детям стандартных знаний, а культурных ценностей и способов жизнеустройства местности, в которой они живут, культуры своего народа, социума. Такой способ обучения мог бы привести к сближению поколений, между которыми сейчас возник катастрофический разрыв. И одна из причин отдаления состоит в том, что не были найдены формы обучения, которые совмещали бы современное массовое обучение с традициями. В нормальных обществах поколения должны друг друга понимать, жить и действовать вместе. Но в постперестроечной России никому не было дела ни до сближения поколений, ни до освоения молодёжью культуры народа. У россиян возник синдром эмигранта: разумный человек должен отсюда уехать. Хоть куда, но, главное, что отсюда надо смыться любой ценой! Нувориши, бывшие партийные воротилы, известные политики «демократических наклонностей» отправляли свои семьи на жительство и детей на учебу именно за границу. Остальным приводили их в пример, в оба уха дудели: вот, люди умеют-де жить, не то, что вы, слабаки!

Многие и рады были взять с них пример, да при массовой нищете это оказалось мало кому по силам. Особенно когда в городе закрыли депо на станции. Из министерства путей сообщения приехали холёные господа и долго отчитывали работников: «Что это за работа такая у вас? Железная дорога убыточна для государства, это вообще прошлый век, а сейчас уважающие себя люди на личных автомобилях ездют. Научитесь делать деньги и купите себе машины, а то вы привыкли жить на всём готовом, чтобы вам государство всё давало. Чего вы вцепились мёртвой хваткой в эту «железку», если кругом столько интересной работы? Какую газетёнку ни возьми – всюду вакансии: требуются промоутеры; требуются инструкторы аэробики для элитного клуба; требуются дристи… дистри… дистибьютеры; требуются девушки до двадцати пяти лет для работы за рубежом по гибкому графику».

Закрытие депо было воспринято городом очень болезненно. Чёрт с ней, с парикмахерской или с мебельной фабрикой – там всё одно: ни черта последние пять лет не платили. Чёрт с этой медициной и образованием – жил же человек когда-то без них. Но вот «железка» хотя бы давала возможность по бесплатному билету ездить на работу до самого Петербурга. В первый же день после закрытия депо по городу прокатилась война самоубийств бывших железнодорожников. Но тогда даже тревогу никто не бил из-за таких «пустяков». Все давно поняли, что люди для новой государственной системы не представляют никакой ценности, а служат для неё досадной помехой.

Через неделю после закрытия депо в городе не стало больше ни на одного промоутера, ни на одного инструктора аэробики или девушки «по гибкому графику». Появилось больше пьяных и… стало больше бандитов. Мы, в самом деле, стали забывать, кем собирались стать, о чём мечтали в детстве. Явно не об этих кооперативах по пошиву тапочек или трестах по производству крючков. Нас угнетала эта неясность, неопределённость, что мы не сможем потом сказать, кто же мы. Как наши родители и их родители могли гордо сказать: «Я инженер-кораблестроитель», «Я учитель музыки» или «Я токарь Кировского завода». А что мы скажем нашим детям, если они у нас когда-нибудь будут? Половина нашего выпуска сразу после школы поступила в институт Герцена. Не знаю почему, но была популярна профессия учителя у нашего поколения. Сейчас из тех двадцати двух поступивших в педагогический институт учителем работает только один Петька Сомов, бывший староста из параллельного класса. Петьке можно было поставить памятник, если бы сейчас верность своей работе считалась подвигом. Сначала он ездил на работу в деревню, куда автобус ходит один раз в день, да и то, если повезёт. Сам автобус выезжает из посёлка, до которого тоже сначала надо добраться на электричке. Получал он за свой труд учителя физики в два раза меньше прожиточного минимума. Но работу не бросал. Говорил, что страшно, когда в конце двадцатого века в России стали появляться дети, которые не умеют читать и писать. И не только говорил, но и на деле что-то предпринимал, чтобы безнадзорная ребятня, пока их родители уезжают за тридевять земель в поисках заработка, не по подворотням болталась, а училась в школе на продлёнке. Доучивался потом до учителя географии и вёл её наряду с физикой, когда в школе некому стало преподавать этот предмет. Кем теперь считают таких? Дураками и недотёпами, которые не сумели урвать себе кусок пожирнее. И, самое ужасное, что они с этим согласны. Петька так и говорил про себя:

– Кому я нужен? Неудачник я. Столько лет отработал учителем, а у меня нет ни машины, ни дачи. Даже своей квартиры нет. Служебная есть, а на покупку своей квартиры мне уже никогда не накопить. А так брал бы с учеников взятки, обложил бы их родителей налогом, и все бы считали меня повелителем жизни. А я так не могу. Не умею я «сделать бабки на продаже своей родной бабки». Не могу и не хочу я брать деньги со стариков, которые поднимают своих внуков, так как их дети спились или в тюрьме сидят. Со стариков, которые к старости стали инвалидами из-за нечеловеческого труда с ранней юности на благо всего этого мрака. Не могу я их обирать, потому что мои родители такие же, как эти старики. Не могу я брать деньги с молодых родителей, которые копят по полтора года на простую детскую кроватку для своего ребёнка. А теперь говорят, что в лексиконе настоящего мужчины не должно быть такого слова, как «не могу». Потому что нынче всё можно и всё позволено, а если ты не умеешь этим воспользоваться, то это только твои личные проблемы.

Петька мечтал о семье. Он ещё в школьные годы говорил, что у него обязательно будет пятеро детей. Сейчас семья стала считаться обузой для настоящего мужчины, поэтому теперь такие мечты у юноши могут запросто посчитать признаком безумия. Теперь «нормальные» юноши должны мечтать, как бы в престижный офис попасть или «оттянуться по полной». Потом Петька уже мечтал, что у него будет трое детей: он в уме прикинул и понял, что не уместится такая семья на той жилплощади, которая была в наличии. Потом он уже сократил в уме свою семью до одного ребёнка, а вскоре и вовсе сник: «Кому я нужен? Я же лох в свете идеологии барыг». А ведь он, пожалуй, один из немногих, кто из нашего поколения остался верен своему профессиональному выбору до конца. Не прыгал, не разменивался, не рыскал. Разве вот только стал учителем географии по совместительству. Но опять-таки не для себя, а для школы. Мы ему даже об этом говорили, чтобы хоть как-то поднять в нём самоуважение, но он только кисло отмахивался:

– Кому я нужен? У нынешней эпохи другие герои. Вот Гарпунов, который на год младше, в школе был твёрдым троечником, после школы нигде не учился, тырил рельсы на соседней станции, продавал их каким-то полякам. Теперь дублёнку себе купил, тачку, девки ему гроздьями на шею вешаются. И какие девки! Не абы что, а первые красавицы района или даже самой области! Надька Карпинская вот тоже замуж не за рядового учителя вышла, а за бандита. Такие вот нынче у баб приоритеты.

Надька в какой-то момент устала таскать свою винтовку по периметру женской колонии. А главное, почувствовала себя тоже в какой-то степени заключённой. Стало ей страшно, что вся её жизнь пройдёт на зоне, где нет особой разницы между житьём-бытьём сидящих и стерегущих. К тому же её позвал замуж начальник колонии. Она как представила, что вот так с мужем всю жизнь проведёт фактически на зоне, так совсем впала в отчаяние! И тут, очень вовремя, на неё обратил внимание Трубачёв. Разбирающиеся в тонкостях криминального мира людишки шепнули Надежде, что отказать такому человеку – это всё одно, что добровольно себе смертный приговор подписать. Но Надька то ли от отчаяния, то ли оттого, что с Трубачёвым было всё-таки веселее, чем с начальником колонии, не собиралась ему отказывать. Пробыла замужем за ним два года, после чего гордо ушла к родителям, когда узнала, что у Владислава Павловича таких жён, как она, целый гарем. К тому же выяснилось, что он больше всего на свете любит не женщин, а кокаин. Слава и её пытался приучить к кокаину, но тут здоровый инстинкт жизни, который Надьке всегда был присущ, заставил её окончательно охладеть к человеку, который некогда так очаровал её своим обаянием, а потом ещё больше – влиянием и властью.

Он её ухода и не заметил, да это и к лучшему. Разбирающиеся в тонкостях криминального быта людишки рассказывали, что от таких людей уходить нельзя в принципе. Уход от такого человека – то же «кидалово», а какой криминал простит такое? Тогда вообще все стали жутко просвещёнными в плане всяких криминальных прибамбасов и нравов зоны, но вот Надьке они были по фигу. Если женщине не в кого влюбиться, то ей вообще всё становится по фигу.

Надька даже вздыхала потом:

– И чего я за начальника колонии не пошла? Вот испугалась, что всю жизнь при зоне проведу. Нашла, чего бояться! Сейчас и так вся страна, как сплошная зона: все живут по «понятиям» и ботают по фене.

А Петька Надьку очень любил, что называется, «издалека», то есть никогда ей об этом не говорил и очень сердился, что она сама об этом не догадывается. Она догадывалась, и даже после ухода от мужа пыталась за Петькой ухаживать. Он же всё время говорил фирменное «кому я нужен?» и поминал завистливым словом успехи барыги Гарпунова, который так развернулся, что однажды на совершенно законных основаниях продал какой-то завод на металлолом для индусов и укатил на ПМЖ в Москву. То есть Петька сам себя убедил, что и в подмётки ни одной бабе не годится, хотя некоторые невесты ловили каждое его слово. Ему и льстило такое их преклонение, но он тянул свою песню: кому я нужен без бабла? И косил глазом в Надькину сторону. А Надька как представила, что каждый день будет слышать про это, так вообще решила поставить крест на личной жизни. Ей говорили, что ноющий мужик – это не так и плохо. Зато Петька не пил. Вот другие парни стали спиваться рекордными темпами.

Первым спился Мишка Саруханов. Устал возить жвачку из Китая. Не для такой деятельности был он создан, а другой не было. В конце концов, возненавидел эту жвачку, ругал её:

– Все теперь эту зара зу ж у ют, как верблюды! Нажёвывают себе челюсти, чтобы устрашать окружающих: я так укушу, что лучше меня не трогайте. И всё на пустой желудок, так как жрать нечего, а жеванием можно заглушить голод. От такого жевания на пустой желудок язва к двадцати пяти годам гарантирована! Язва желудка «помолодела» на двадцать лет! Раньше она годам к сорока появлялась, а сейчас что? А всё от жвачки этой. Вот чем я занимаюсь? Гоняю туда-сюда, чтобы снабжать свою страну этой дрянью, словно здесь не люди, а верблюды живут.

Мишкина жена очень его жалела, но вытянуть мужа из пьянства так и не смогла. Он её за эту борьбу по спасению особо возненавидел. Поколачивать начал, словно раздражался, что он совершенно не хочет жить, а она пытается его на этом свете задержать. Но она всё равно его жалела, как неразумного ребёнка:

– Я просыпаюсь как-то ночью, а он плачет в подушку. Я раньше думала, что только бабы в подушку плачут по ночам… Так его жалко стало, а помочь ничем не могу. Если бы я могла, если бы у меня были деньги, то купила ему целую клинику или выкупила бы нашу, которую закрыли за отсутствием средств в бюджете. Гарпунов, говорят, денег столько нагрёб, что теперь где-то в Москве аптеку себе купил и дорогими лекарствами торгует. Но что я могу? Нет у меня ничего. И так это ужасно, когда жалко человека, а помочь ему ничем не можешь. Он мне говорил, что в медицине такое бывает, когда больной умирает, когда ты уже знаешь, что он умирает, и ты ничем не можешь ему помочь, поэтому лучше просто в сторону отойти и ждать летального исхода, а не травить ему душу своей жалостью.

На десятилетие нашего выпуска на вечере встречи выпускников Мишки уже не было. Мальчишечья часть нашего и смежных выпусков вообще поредела: кто-то уехал, кто-то сидел, кто-то спился. Оставшиеся на эти встречи ходили редко. Видимо, потому, что нормальный мужчина всегда хочет чего-то добиться в жизни, стать кем-то, чтобы с гордостью отчитаться перед седыми учителями, которые научили его читать и писать: «Я стал тем, кем хотел стать!» А то Ромашкин, бывший заводила нашего класса и бывший инженер, дошёл до такого «повышения», как сторож при железнодорожных пакгаузах на станции. Приходил как-то на вечер и делился такими «успехами»: «Я тут стибрил по случаю пару противогазов на складе. Хорошие, неношеные. Никому не надо? Тараканов в них можно морить, крыс там всяких». Приезжал пару раз деляга Гарпунов, сорил деньгами, орал, что он стал большим человеком, в отличие от всех присутствующих. Высмеивал наших преподавателей алгебры, которые не разглядели в нём гениального математика, умудрившегося в годы инфляции на махинациях с продажей долларов из одного бакса сделать двадцать.

– Ваши-то одарённые отличники вряд ли бы так сумели! У вас ведь двадцать никак не может быть равно одному. Я потому и не тратил время на вашу школу, что уже тогда чувствовал её неэффективность, как сейчас в газетах пишут.

Алла Юсуповна, которая преподавала у нас алгебру, даже расплакалась от нападок этого состоявшегося во всех отношениях хама при деньгах, но он продолжал трещать. Ох, как его распирало! Дошёл до того, что кому-то из учительниц стал пихать деньги в декольте и предлагать, чтобы они перед ним сплясали стриптиз. В конце концов, ему набили морду, а он возмущённо орал, что в следующий раз придёт с телохранителями, как теперь принято «у крутых людёв». В следующий раз он не пришёл: его в тот же год расстреляли конкуренты по узаконенному воровству цветных металлов в Петербурге. И телохранители не помогли.