Мальчики-мальчишки Горская Наталья
– А кого убили-то? – спрашиваю я их.
– Горниста, Горниста убили! Взорвали! Вместе с женой! У него новая жена была фотомоделью всамделишной из Тамбовской области, совсем молоденькая, почти как мы! – возбуждённо перебивают они друг друга.
– А ну кыш отседа, салаги, мать вашу! – орёт участковый на мальчишек, которые тоже крайне интересуются анатомией.
– Девки, я щас такие кишки видел! – кричит девчонкам мальчишка, проезжающий мимо на велосипеде.
– Вот, опоздали! – разочарованно говорит другой. – Теперь не увидим ничего!
Я смотрю на этих несчастных детей, которые никогда не видели нормальных детских фильмов и не читали хороших детских книг, по которым они могли бы научиться элементарному состраданию и сопереживанию ко всему живому или просто обычным человеческим эмоциям в такой ситуации, а вынуждены довольствоваться кинопродукцией для умалишённых, и думаю: ну что они в жизни видели? Что можно увидеть, когда то и дело появляются сообщения на тему убийств, грабежей, насилия? И если раньше эти сообщения были тревожными, то сейчас подаются с каким-то чуть ли не сладострастием. На одном канале стрекочут о колдунах, магах, тёмных силах, которые «злобно гнетут». На другом взахлёб кричат об авариях, катастрофах, терактах. Если передача о знаменитом актёре, художнике или писателе, то не о его творчестве, а об особенностях интимной жизни вплоть до физиологических подробностей. Даже про тех, кто уже умер, кто не может за себя постоять. Аудитория с упоением на всё это смотрит. Люди настолько этой пакостью напичканы, что в их восприятии культуры произошли необратимые изменения. Они уже уверены, что так и надо, так и должно быть: любого можно поместить «за стекло» и рассматривать во всех подробностях отправления его организма. Люди уже сами монтируют сюжеты для таких передач. Человека сбивает автомобиль, и прохожие бегут к нему со всех ног, но… не помочь, а просто поглазеть! Страсть ведь как антересно! В метро человека разрезало поездом, и тут же забликали фотообъективы на мобильниках, защёлкали фотокамеры, пошли обмены по Блютусу: вот эксперты упаковали труп по частям в мешки, вот пытаются поднять по выгнувшему шею эскалатору. Крепкий молодой человек снимает сцену избиения девушки в супермаркете, чтобы затем продать эту съёмку на телевидение. Крепкий молодой человек, не хлюпик какой-нибудь! Ему и в голову не приходит отогнать шпану. Зачем же? Тогда же сюжета не получится, страна так много потеряет, если не увидит, как какой-то гопник бьёт ногой по голове беспомощную дуру! Сама виновата: в наше время даже женщине непростительно не владеть приёмами карате. Одни снимают, другие глазеют. Для них это всего-навсего очередная острая приправа к поднадоевшим впечатлениям бестолковой жизни. Как в Средневековье, когда подавляющее большинство населения было диким и неграмотным, когда не было ни библиотек, никаких других развлечений, сбегались глазеть на казни, на публичные порки за неимением других развлечений.
И вот теперь новое поколение, родившееся в конце уходящего века, практически ничем не отличается по своим пристрастиям от людей той далёкой эпохи. Я смотрю на этих детей Средневековья, которое кому-то в голову взбрело обозвать эпохой «великих реформ и свершений», и вспоминается моё детство. Какое же оно всё-таки было солнечное!.. Тем больнее бьёт по глазам его контраст с нынешними реалиями.
Мне вспомнился один зимний день, когда я училась в пятом классе, и в школе у нас проводилась всесоюзная военно-патриотическая игра «Зарница». Мы с Надькой Карпинской должны были бежать в последней паре на лыжах эстафету пять километров. Нам всем выдали учебные винтовки, из которых надо было отстреляться на маршруте эстафеты. А погода была такая тихая и солнечная, какая редко бывает в нашем царстве штормовых ветров и сумасшедших метелей. Совсем не хотелось мчаться куда-то на лыжах с вытаращенными глазами в погоне за победой, а хотелось спокойно прогуляться по сказочному зимнему лесу с мохнатыми от снега деревьями.
Надька сломала лыжу где-то на втором километре и жалобно сказала:
– Горская, не убегай далеко, а то я боюсь одна по лесу ковылять.
Мы медленно пошли. Нас несколько раз обогнали, проносясь мимо с диким криком «лыжню-у-у!», а мы плелись и рассказывали друг другу анекдоты. Надька хотела снять лыжи и идти в ботинках, но сразу утонула по колено в глубоком снегу. Вдоль маршрута стояли самые несчастные участники игры, которые были освобождены от физкультуры и следили за тем, чтобы никто не срезал пятикилометровый круг, и которым было ужасно скучно стоять вот так в одиночестве. Мы с ними трепались и шли дальше по сосновому лесу, а на небе не было ни единого облачка. Так хорошо зимой, когда нет ветра, а в чистом небе ярко светит солнце, разливая своё отражение по бескрайнему полю из снега!
– Натаха, смотри: заяц! – показала Надька лыжной палкой в сторону убегающего косого. – Какой хорошенький!
– А вон белка! – увидела я на ветке лесную хозяйку, которая смотрела на непрошеных гостей, вертя головой.
У меня было печенье в кармане, и мы стали кормить эту белку. Она сначала боялась нас и не подходила близко, а потом освоилась, поняла, что перед ней не самые худшие из людей, и съела всё печенье.
– Вас только за смертью посылать, барышни! – нас догнал Славка Трубачёв. – Вы понимаете, что мы эстафету просрали по вашей милости? Уже мишени все убрали, пока вы здесь плелись! Посмотрите, даже ни одного наблюдающего не осталось.
– Славик, а я лыжу сломала, – сказала Карпинская, показав обломок лыжи.
– Горе ты моё луковое! Не успела встать на лыжи, а уже сломала, – уже мягче сердится Трубачёв.
– И ещё у меня винтовка бракованная: она постоянно складывается сама. И я патроны все потеряла, – «добивает» его другими радостными вестями Надежда.
– Слава, а мы зайца видели, – сказала я весело.
– Нет, ну детский сад! – артистично схватился он за голову. – Кому я доверил эстафету! А если завтра война, если враг у ворот…
– И ещё вон белка сидит. Она у нас пачку печенья съела.
– А семечки она ест? – спросил Слава. – У меня семечки есть.
Он высыпал семечки на снег, но белка не успела к ним подбежать, потому что с верхушки сосны ловко спикировали вороны и быстро расправились с таким щедрым подношением.
– Обжоры! – сказал им Славка, и мы стали возвращаться к школьному стадиону.
Трубачёв рассказывал нам разные истории, а мы постоянно останавливались и хохотали. На пути у нас был высокий пригорок. Я села на лыжи, как на санки, и съехала вниз, потому что ноги уже устали от ходьбы и беспричинного смеха. Надька последовала моему примеру, но её сломанная лыжа воткнулась в снег, и её развернуло задом наперёд, так что она покатилась кубарем.
– Учитесь, дети, как это делают настоящие чемпионы! – гордо произнёс Славка с вершины пригорка.
Он начал спускаться с горы, но его лыжи напоролись на ветки кустов, торчащие из-под снега, и он упал, раскинув ноги в разные стороны. Мы окончательно ослабли от хохота. Трубачёв тоже хохотал и долго не мог подняться.
– Поздравляю вас с последним местом! – шутливо поприветствовал нас военрук школы Эдуард Александрович, забирая у нас винтовки на стадионе.
Мы пошли к школе, нисколько не переживая из-за неудачи в эстафете, потому что весело провели время. Короткий зимний день уже заканчивался, и над горизонтом тихо висело огромное, красное, словно бы слегка сплюснутое по вертикали солнце, которое никогда не бывает таким огромным в зените. В этот час на него было легко и приятно смотреть, так как оно совершенно не слепило глаза. Оно было неравномерно окрашено: казалось, что багрянец стекает густым мёдом по диску солнца сверху вниз, скапливается там багровой массой и вот-вот закапает на границу неба и земли. И небо в этот час было какое-то тревожно-алое, словно там, где поверхность земного шара уходит за линию горизонта, горел пожар, предвещающий нам беспокойное будущее, в котором не будет ничего устойчивого, и эта зыбкая реальность тоже скоро рухнет. Так зарница своими всполохами говорит, что где-то далеко идёт гроза. Ах, какие закаты стояли знаменьями в том далёком году над моей страной…
Но мы не чувствовали никакой тревоги. Нам верилось, что впереди будет самая счастливая жизнь, какая только возможна для человека на прекрасной земле, тем более, в самой лучшей и разумной стране нашей планеты. И мы шли прямо на солнце, а балагур Слава сказал, что небо бывает таким спокойным и красным перед сильным штормом.
И вот теперь его весёлое бесшабашное сердце лежит где-то там под тряпочкой на асфальте, истерзанным и обгорелым куском мёртвой плоти, а современные акселераты цинично гадают, что же это за деталь человеческого организма?..
Я ухожу всё дальше от площади и встречаю Анну Ивановну. Она ведёт свою Асю от ветеринара. У Аси на голове растут небольшие мягкие рожки, и она нетерпеливо упирается ими в ногу своей хозяйки, пытаясь сдвинуть её с места в направлении их дома, когда та останавливается около меня.
– Наташа, а правду говорят, что Славу Трубачёва убили? – с предчувствием ужаса от утвердительного ответа спрашивает она.
– Не знаю, – растерянно отвечаю я и прячу от неё взгляд.
А Анна Ивановна с отчаянием смотрит в сторону площади. Глаза её наполняются слезами, и губы дрожат:
– Ах, мальчики-мальчишки, что же вы творите?..