Верь, бойся, проси… Шабель Аланд
— Давай договоримся на этой околице враз и окончательно! Сейчас без подлянок! Без этих ваших штучек лукавых!
Усмехнувшись, тёмная успокаивающе подняла руку, — лады! Только без нервов, нет у меня желания сегодня воевать! С нейтральной территории водица, чистая! Как и ведро, и ковш, умывайся не бойся!
Подойдя к воде, Фреза включила на полную свою «чуйку», она её никогда не подводила. Та сигналов об опасности не подавала, видимо, тёмная слово держала. Вот и ладно! Видя затруднения в процессе, креолка без затей подошла, взяла ковш с водой и жестом предложила свою помощь.
Сподвижница открыла глаза от грозного шума падающей воды, ей приснился водопад, скалистый утёс, с которого они с Вождём сиганули в озеро от клювастой твари размером с танк. С удивлением посмотрела, как тёмная из ковшика поливает на руки её стороннице, а та, сняв джинсовую курточку, повизгивая от холодной воды, с удовольствием совершает омовение! При этом непринуждённо ещё о чём-то болтают, аки лепшие подруги! Безобразие!
Убедившись, что Клим спокойно спит, аккуратно придерживая ему голову, вылезла на волю и охнула. Всё тело от неудобной позы затекло, там ломило, тут побаливало, но в целом организм был жизнеспособный! Захотелось тоже умыться холодной водой, конечно, не душ с джакузей, но другого ведь всё равно ничего не было, и, поприветствовав ранее вставших, она заняла очередь к заветному ведру.
— Скажи, Фреза! А что у тебя за прозвище такое? Необычное для девушки, техническое какое-то? — это тёмная спросила, уже сидя на лавке и наблюдая, как та, в свою очередь, поливала из ковша смуглянке.
— Фреза — инструмент острый и опасный, металл запросто грызёт, — ответила, не чинясь, Майка, — меня так парни прозвали, видимо, уловили нечто схожее. Да и с фамилией созвучность есть.
— Метко, — раздумчиво протянула креолка, потом с некоторым уважением осмотрела, как будто заново увидев, Фрезу, — а ты, насколько могу судить, из нас самая молодая? Сколько тебе, девятнадцать?
Ответ не успел прозвучать, к вопрошающей внезапно подошла мокрая от умывания сподвижница и задала встречный вопрос, он прозвучал вызывающе, — с какой целью интересуетесь? Неужели, это самое важное в данной ситуации?
Увидав удивлённо приподнятую от этого наскока бровь тёмной, добавила, — я вот не знаю, сколько тебе лет, не знаю имени твоего, да и не считаю это столь трепетным для себя!
Но, коли ты проявляешь интерес, задаёшь вопросы, стало быть, вопросы будут и к тебе. Вот как к тебе обращаться? Назовись, уж коли мы здесь и должны терпеть общество друг друга, или этот щекотливая тайна?
Откинувшись поудобней на лавке, тёмная, не торопясь, просканировала взглядом с ног до головы дерзкую. Наступила пауза, даже Фреза замерла в ожидании, наблюдая за соперницами, и в некотором напряжении ждала ответа. И ответ прозвучал.
— Знаешь, по моим рассуждениям, мужчинам живётся легче. Почему? А они умеют лучше ладить друг с другом. Нет, конечно, и у них бывают срывы, но в основном на уровне инстинкта. Инстинкта самца-обладателя из-за самки! Да, в этом случае враждуют, соперничают, истребляют друг друга, не могут переступить через инстинкт собственника, заложенный в них природой! В остальном, в социальном плане, они намного уживчивее женщин, даже ссоры, ругань у них недолгие и более безобидные! Поорали друг на друга, может даже кулаками помахали, потом смотришь — бутылочка, вторая, разговоры о футболе, о бабах, о политике и всё! Друзья, не разлей портвейн!
А у нас? Вот уж где причин для ссор и конфликтов предостаточно, на ровном месте свару затеять рады! Нас здесь трое, мы похожи даже внешне, а сколько всего произошло! И сеча была, и досталось всем, но что интересно, мы воевали — и ничего, как с гуся вода! Смею заметить, вон тот парень, он не воевал, а из-за нас пострадал, лежит себе на лавке в беспамятстве и не булькает! Давайте же включим ум, успокоимся и поймём — пока не выздоровеет, нет места склоке! А звать меня Аделаида, или, если угодно, Ада.
— Ну да, кто бы сомневался, соответствующее имечко, — заметила смуглянка, — ладно, допустим. Сколько нам придётся ждать здесь?
— Пока раненый в себя не придёт! Сейчас, плюс мне, он спит, но надо дождаться и понаблюдать. Если всё нормально, расстанемся без проблем! Фреза, ты согласна?
Та, молча, кивнула. Соплеменнице ничего не оставалось делать, как тоже согласиться.
— Корни и колья! — воскликнула тёмная, — до меня только сейчас дошло, видно теряю квалификацию, слабею. Так ты и есть спутница героя нашего? Да, там сильные чародеи морок наводили, а вы им всё перепутали, продержались, да ещё и сбежать сумели! Теперь понятно — соперницы мы с тобой, один мужик по нраву!
Соплеменница сжала кулачки и, глядя в глаза тёмной, хотела ответить, но её обняла Фреза и отвела в сторону, приговаривая, — Адка права, пока с Климом ясности не будет, надо ждать. Потерпи, не заводись, недолго осталось!
Худо-бедно, шаткое перемирие установилось, и коллектив брюнеток, чтобы скрасить ожидание, сначала потихоньку, потом гораздо оживлённей, стал судачить о том о сём и даже немного о личном. Не поверите, но иногда прорывался девичий смех, как будто общались лучшие подруги, знакомые не один год. Девчушки-хохотушки такие, на посиделках!
— Нет, ты мне объясни, смуглая, чем тебе по нраву пришёлся этот мужик, «оченно» уж любопытно, что ты в нём нашла? Гораздо старше тебя, не миллионер, работает каким-то простым охранником, а ты за него на такой риск идёшь, даже тёмной силы не боишься?
Вроде деваха ты нормальная, без отклонений, опять же красава каких мало! Или вектор сместился у меркантильной молодёжи, и мода захапать всё и сразу прошла? Соцравенство теперь в чести, прочь миллионэров скучных, подавай-ка девкам нынешним дворников и сторожей, забойщиков скота и золотарей! Ась?
— Говор твой, лукавая, забавным не назовёшь, это какая-то ужасная смесь слов из различных временных эпох и социальных срезов.
— Дык пожила бы с моё! И на этом, а потом и на том свете тёмном, неизвестно, какие слова из тебя выпрыгивали бы, да и характер вряд ли был такой мягкий! Но ты не ответила.
— Хорошо, отвечу. Клим мой сосед по дому, секции рядышком, я его ещё с детства знаю. Он в колледже учился, я с косичками в начальную школу бегала. Помню, он из армии пришёл, крепкий, подтянутый, ладный такой, но, в общем-то, не герой моего воображения на тот момент. Ну да ладно, это — преамбула, но вот попадаем мы в ловушку, на этот «Остров», как мы его называли между собой. Попали внезапно, абсолютно неподготовленные, ничего непонимающие, по крайней мере, сужу по себе. В нашем маленьком племени Клим, естественно, был старшим, и я нарекла его Вождем, сначала в шутку, а потом и по действительности. В этой опасной Робинзонаде ему пришлось думать за двоих, принимать решения и брать на себя нешуточную ответственность.
При этом он повёл себя, как настоящий мужчина! Не впадал в панику, не истерил, наоборот, подбадривал и помогал, где шуткой, где примером, иногда и хитростью, не раз уводил от опасности и даже был готов пожертвовать собой ради меня! По отношению ко мне это был истый джентльмен и защитник, и именно благодаря Климу мы выжили и спаслись! Кстати, немногие мужчины в моих глазах достойны столь лестной характеристики и искреннего уважения!
Фреза внимательно и с искренним интересом слушала, сопереживала подруге и даже немного завидовала. В силу своей молодости и авантюризма в характере, конечно!
Тёмная слушала со своим интересом, немного иронично, с оттенком ревности и это уж никак не зачеркнёшь! Не раз возникало желание ехидно вставить реплику, но сдерживалась и только в конце монолога соперницы, после её признания в искреннем уважении к Климу, не удержалась!
— Ага! И в знак признательности всадила в своего кумира стрелу! Нормально!
Смуглянка вскинула голову и сжала кулачки, карие глаза сузились и послали гневную молнию в чёрные. Тёмная аж руками замахала, мол, успокойся, на то мы и тёмные, без подлянок никак! Фреза подскочила и, обняв за плечи подругу, увела подальше от этой провокаторши, дабы успокоиться и придти в себя.
Когда они, упокоившись, вернулись обратно, нечестивка, едва взглянув на затвердевшее лицо соперницы, воскликнула!
— Знаю, знаю! В следующий раз ты уже не промахнёшься!
Смуглянка отвернулась, а Фреза укоризненно взглянула на тёмную и покрутила у виска характерным жестом.
— Ну, сколько можно тебе говорить, потерпи немного, не провоцируй! Чего без толку балаболишь, вот уж, действительно, поганцы вы великие по сути своей!
— Да ладно, ладно! Ну да! Такие мы — и что? Потерпеть нельзя что-ли мальца? Уж такие тепличные, такие сахарные, слова не скажи! Их, видите ли, тон не устраивает, смысл не нравится, выражения коробят! Вы как зефир прямо, только чересчур воздушный! Репейник и бурьян!
— Девушки и должны быть в чём-то тепличными, отгороженными от грубости и грязи этого мира! Не зря их природа создала красивыми и утончёнными, а брутальность присуща мужчинам, вот и пусть, если им это необходимо для выживания. Кстати, ты — тоже красавица, брюнетка яркая, на тебя, наверняка, в вашем кубле заглядываются, разве не так?
— Ох, Фреза, ну и хитра же ты, как та Патрикеевна! Про меня выведать хочешь, забыла кто я? По лицемерию и хитрости, обману и подлости я среди нас троих — чемпионка.
Да и зачем тебе? Вон твоя подруга попроще будет, ей про меня ничего не хочется знать, лишь бы с её глаз долой, да побыстрей! Вот только, девоньки, предвижу, встретимся мы ещё! Возможно, и не раз, вот так.
— Допустим. Это я уяснила, но вот Клим-то тебе зачем? Тебя он лично, чем оцарапал?
Хозяйка морока поневоле задумалась, потом покачав головой, с уважением оглядела Фрезу.
— Умеете вы, любезная, вопросы ставить неудобные. Глубоко затрагивающие, что ли.
Но уж коли смуглая распахнулась, скажу и я. У меня к людям симпатии нет давным-давно, даже и не вспомню, а была ли она, симпатия эта. Моих прапрародственниц когда-то казнили люди! Сами понимаете, после такого шока, переходящего из поколения в поколение, для меня ни женщины, ни мужчины, как особи человеческие, ничего ценного не представляли. Скорее наоборот, корыстные, жадные, трусливые, лживые, да можно долго перечислять, этого материала через нас прошло и не сосчитать! Все они получали по заслугам своим и мне не жалко было этих воришек, растлителей, клеветников и прочих душегубов всяческих мастей. Конечно, попадались подленькие и мстительные глупцы, предатели с мелкой душонкой, да гнилым душком, но каждый получал в итоге накопленное им. Никого не забывали в конце жизненного пути. Если бы вы, девки, видели, что видела я …
Тёмная выхватила из воздуха зажжённую сигарету, глубоко затянулась, потом оглядела притихших подружек, с ужасом взирающих на неё, и мирно так закончила.
— Вы бы сейчас в сумасшедшем доме обитали, с Наполеонами всякими, в шестых палатах, с любвеобильными двухметровыми санитарами. Кстати, тоже контингент для нас тот ещё!
Возникла пауза.
Потрясённая соплеменница поинтересовалась.
— Ты не сказала про Клима, что ему было уготовлено? Что он натворил такого?
Из-за чего вы вообще к парню привязались?
Тёмная, поглядев на спящего Клима, спокойно разъяснила.
— Прибило его ко всем этим событиям волею случая. Он, наверняка, узнал что и как только после нашего душевного гостеприимства. Частично уяснил от нас, ему же вопросы задавали, а он — малый не дурак, делал выводы. Ну и по возвращении ему, явно, объяснили, что к чему. Слыхала я краем уха, его теперь даже воин из дневных опекает, охрана крепкая, как у олигарха. Ну да дело это не столь трепетное, уж если встанет необходимость и захотим выкрасть — выкрадем! Итак, что его ожидало? Да ничего страшного, видно было на тот момент, парень не при делах, не знает ничего, зачем нам лишнее? Но ведь он характерный, на рожон лез специально, храбрился не по чину, угрозы опять же, ругань — и на кого?! Его в пыль могли стереть, а он, чудак, задирался на всех, так что ему ещё повезло, крупно повезло, что жив остался. Ну и посадили его в клетку скорее в воспитательном аспекте, да и то посидел часа три, не больше.
Из клетки я вызволила его ночью, морок наложила, по нему, как по коридору, и ушли. Вывела в ваш парк, там уже и до дома рядом.
— Выходит, ты его спасла?
— Это, несомненно! Какой был бы настрой на этого героя после ночи и чего бы решили, неизвестно. По крайней мере, вышли без риска, он после визита к нам был жив, здоров и без стрелы в плече! Делаем вывод — находился в приличном обществе!
— Конечно, конечно! Приличия ваши далеко известны, сунь только палец! Обгрызёте до костей в момент и ещё денег потребуете! Пираньи!
Фреза остановила подругу вовремя, та не успела включить форсаж и высказать накипевшее.
— Вызывает интерес вот ещё какой разрез… по какой причине ты спасла пленника?
Тёмная погасила окурок в материализовавшейся из ниоткуда пепельнице, та тут же исчезла.
— Вынуждена согласиться с островитянкой, пленник оказался настоящим мужиком!
Он, будучи закованным, никого не испугался, при этом он понимал, где находится, но, тем не менее, не боялся! Когда увидел меня, так взглядом хлестнул, такие от него позывы пошли, что я смутилась! Представляете, я на минуту опешила! Он готов был меня защитить от кого угодно, укутал меня словно пледом, тёплым и надёжным каким-то особенным непроницаемым полем! Столько заложено было силы и теплоты в его посыле, причём не притворном, самом искреннем, было и вожделение ко мне, и желание помочь! Настолько сложное и мощное чувство, волнующее сознание, что пробило насквозь! Я такого не испытывала никогда, смею уверить. У этого парня такая бешеная энергетика, просто уникальная с точки зрения обыкновенного человека.
В знак благодарности и спасла его, ибо почувствовала себя желанной женщиной, увидела готовность без колебаний на самопожертвование ради меня, а это, сами понимаете, имеет очень высокую цену!
Помолчав минуту, тёмная задумчиво продолжила, — я вполне предполагаю, а сейчас даже уверена, что он принял меня там, в неверном отблеске огня в камине, за другую. Иначе нет ответа на вопрос, зачем он это сделал? Виделись мы впервые, а эмоция была, как будто он во мне узнал очень близкого ему человека! Но я всё равно ему благодарна, он мне минуту счастья подарил, впервые за много-много лет! Душевная встряска иногда необходима, вот он мне её и устроил!
Фреза перевела взгляд на смуглую, вроде, та поняла всё правильно, ведь ясно с кем Клим перепутал тёмную, похожи они очень, только глаза разные.
«Ну, коли пошёл такой разговор откровенный, скажи-ка нам, почему же в своём-то мороке не смогла справиться с нами?» — поинтересовалась Соратница.
«Кто-то из светлых помогает вам, я чувствую постороннюю силу даже здесь, — демоница посмотрела на Клима, — но главное! Не хочу в глазах этого парня выглядеть оголтелой беспредельщицей, зачем же мне лишнее злодеяние при нём навешивать на себя?»
В пылу разговоров не сразу и заметили — Клим приподнялся и уже сидел на лавке, потирая раненое плечо, смотрел на них и улыбался!
— Девоньки! Как я рад вас всех видеть в добром здравии и без вражды! Какие же вы красавицы…
Фреза встала на пути соплеменницы, та бросилась было обнимать вождя!
— Стой! Нельзя так, он должен сделать выбор сам, без принуждения! Без этих женских уловок и хитростей! Слыхала, Аделаида? Сейчас расходимся, а герой наш пусть решает, сам решает! Как решит, так и будет!
Клим растерянно смотрел, как молча расходятся в диаметрально противоположные стороны, пусть щемящими занозами, но такие милые сердцу дамы.
Девушки удалялись не спеша, время выбора у него было, вот только ломило душу так, что выть хотелось! Обе подходили под его мысленный идеал женщины, обе были достойны восхищения и любви!
Он вспомнил слова Вратаря про выбор! Тот нелёгкий выбор, который сделать должен только он сам! Никто другой на это не имеет право, поэтому ни советчиков, ни подсказчиков не будет, пусть решает его разум или сердце! Вот и пришло это время, решение за ним! Да только весьма тяжело это сделать, когда разум отключается, а сердце от боли щемит так…
Девушки отошли уже с полсотни метров. Перед тёмной возник выход из морока, напоминающий вход в сумрачный туннель, и она остановилась, глядя на Клима.
Фреза с его верной спутницей по приключениям тоже остановились и, повернувшись, молчаливо стояли и терпеливо ждали.
Под перекрёстными взглядами Клим лихорадочно пытался думать, взвешивать, искать плюсы у одной, и минусы у другой, потом наоборот! Ничего у него не получалось, мысли в лихорадке метались, хаотичные, лишённые зерна, он только осознавал, что кого-то из дорогих ему людей он больше не увидит никогда! Возможно никогда! Он обхватил голову руками и застонал.
— «Слабак! Слюнтяй! Распластался, разнюнился как баба! Режь эту пуповину по-македонски, да и дело с концом! Ну!».
Он неуверенно встал, посмотрел на Смуглянку, потом повернулся и пошёл к тёмной.
Та безмолвно ждала у входа в туннель, когда он приблизился, она вопросительно посмотрела ему в глаза и всё поняла. Клим бережно обнял её, прижал к себе. Вдыхая аромат её волос, он вспоминал и сразу прощался, потом нежно коснулся губами её щеки и прошептал одно слово, — прости!
Повернулся и пошёл прочь, не оглядываясь. Шагал он спокойно и решительно, к терпеливо ожидающим его Фрезе и Смуглянке. По пути стал постепенно проявляться их мир: деревья, кусты, трава, фонтан, у которого стояли его девушки. Подойдя к ним, он без слов обнял обеих, и те, дружно всхлипывая, уткнулись в его рубашку! Проходящие мимо люди удивлённо рассматривали это непонятное трио на фоне фонтана, а сверху утреннее солнышко щедро одаривало светом и теплом.
Глава XVIII
Сомнения, колебания! Раздирающие душу, засевшие глубоко в нём репейником колючим вопросы противоречивые! Хоть и устал Герман от них, но не мог он на настоящий момент определиться, не мог ответить однозначно. Вопросы, кои себе задавал, вроде и простые, казалось, и ответы такие же, вот они, на поверхности, только выплюнь!
Но вот как-то не получалось запросто так выплюнуть! Якорьком, словно репейником, зацепились за что-то в подсознании, за нерв какой-то, прямолинейно рвать не позволяют, чуть потянешь — боль острая, кровоточащая. А означает это одно — не разобрался ещё Хана в себе, не примкнул искренне без сомнений, не определился!
Убежал он от всех, смалодушничал, решил спрятаться от Фаины, Руди и К*, преданного Чела с Маньяком, захотелось наедине, в поединке с самим собой, решить, как жить дальше. Как перекроить себя в настоящем, чтобы не жалеть в дальнейшем, а, кстати, может и не стоит сейчас вообще об этом ум корёжить? Может плюнуть на всё, затихнуть в какой-нибудь норе, глядишь, и рассосётся душевная проблема, закончится внутренняя война с самим собой…
Где-то далеко за городом вытряхнулся из пригородного автобуса, пошёл наугад, прочь от дороги. Миновав смешанный лесок, богатый папоротником, вышел на бескрайнее дикое поле. Но не радовала красота природная ни цветами полевыми, ни птичьим пением.
Достал он амулет свой, вгляделся. Играл мерцаньем глубоким камень, как тогда, у портрета Королевы. Придал он Герману силы и, поцеловав подарок, рванул он, что было сил, якорь этот, порождающий раздрай душевный, и отбросил подальше. Принял, другим словом, решение бесповоротное.
Потом долго шёл он по огромному полю, бездумно, в полной апатии. Но, теперь там, где ступала его нога, исчезала зелёная трава, на глазах тускнело разноцветье, гибли пчёлы и бабочки, оставалась одна земля. И опустился Герман на одно колено, склонил голову, да и завалился на бок в беспамятстве. Не прошли даром мучения последнего времени и ночи бессонные, да и ясность далась нелегко, видимо, нужно время для заживления кровоточащей внутри ссадины. Долго ли был вне сознания, неизвестно ему, да и не думал он об этом. Когда открыл глаза, ослепило солнечными лучами его, но только тут же они и исчезли. Как будто сдвинулись незримые щиты, невидимые обыкновенному глазу фильтры, и преломили путь свету, направили его в землю. Стоял он на четвереньках, утопали колени в землице чёрной, под руками чувствовалась мягкость и податливость почвы полевой.
И лишённая солнечного света, земля быстро остывала, чувствовал Хана сначала прохладу, а затем и холод, окружающий его. А перед ним, руку протяни, пролегла граница тьмы и света. На светлой стороне земля в траве и цветах, стрекочут кузнечики, летают бабочки. Слабо, но доносится с солнечной стороны жаворонка посвист, аромат пряный луговой! Толкнуло что-то ощутимо, в плечо правое, скосил взгляд — ба! Как же, как же, встречались! Крупный чёрный ворон приземлился на плечо, хрипло прокаркал в сторону света, и исчезли оттуда и звуки, и запахи!
А стоявший на четвереньках Герман уловил упрёк — негоже валяться подобно барышне, унизительно это, вставай Отмеченный! И поднялся в рост уже не Герман, задиристый Хана поднялся! Ворон на плече одобрительно каркнул, кто-то о ноги потёрся, верный Чел, хвост трубой, встал рядом. Хозяин даже не удивился его появлению. Постепенно усиливалось ощущение воинственной силы, наливалась агрессивная неудовлетворённость кем-то там, в свете! Благоденствуют, понимаешь! А настоящее-то здесь! Здесь власть и кара, свобода и границы её, здесь не режет глаз яркий свет, за которым не видно сути.
Поправил Хана широкий кожаный ремень, удобно стянувший кольчугу из тёмных металлических колец, ощутил под рукой удобную костяную рукоять меча.
Не удивился он абсолютно и метаморфозе — откуда взялось оружие и прочее. Так и должно быть! Он — Воин! Воин Тёмной стороны! Он — Отмеченный!
Наливался холодной решимостью разум, куда-то исчезла ненужная чувствительность души, рубцевалась кровоточащая рана, чёрный хлад тому анестезией, каменели твёрдостью льда мышцы в готовности своей разить со свирепой мощью.
Зрела явная неприязнь к тем, кто по ту сторону, кого пока не видно, но ощущается незримо присутствие другой силы, и предвидится скорая встреча с ней. На этой стороне его знают, здесь его понимают и поддерживают, он чувствует себя здесь личностью, не то, что в прошлой жизни. Кем он был в том мире, где ночь сменялась днём? Бывший зэк, никому ненужный после смерти бабки, единственного родного человека. Абсолютно не интересный ни для кого, даже мать родная испарилась в бесконечной Европе, ни одного письма. Что уж говорить об окружающей среде людской, чужеродной, подлой и корыстолюбивой, где каждый за себя и только за себя. Близкие существа — кот Чел и, смешно признаться, Маньяк Гималайский, видимо, от того, что они не люди, стали ближе всех! Они понимали и любили его, он понимал и любил их. Вряд ли бы ужился Хана в одной квартире с существами, называющими себя людьми.
Вообще, от них, что хорошего он видел? Как задравшая планку оценки будущих женихов смазливая пустышка отвергла его! Жаль, поздно понял он никчемность первой симпатии, что поделаешь, юность — время глупостей!
Тюрьма? Да! Это школа жизни, самой её изнанки! Но лучше её не проходить, да ещё, будучи подло подставленным. Существование после оной? По жизни, у Ханы и друзей-то настоящих не было, а в кругах, к коим он был близок, скорее больше было недоброжелателей. Да, в книжках, в теории, может, и допускалось понятие это, но в жизни, на практике не сталкивался он, потому и не верил.
А в этом грязно-белом многоэтажном муравейнике из силикатного кирпича, где никому ни до кого не было дела, жить овощем безразличным, терять месяцы и годы? Спрятавшись за двойными дверями, в глазок НП смотреть на суету, интриги, ощущать зависть и подлость, и прочую копошню безликой массы?
Жить среди фальши и лицемерия, чиновничьего произвола, двойных стандартов и бесправия? Нет, спасибо! Прочь от этой бестолковой и обезличенной жизни! Сыт, знаете ли, и рад изменению в своей судьбе, рад окончательно и бесповоротно!
Кинул взгляд направо, метла и кочерга! Монолитной тёмно-серой стеной, насколько охватывал глаз, стояло тёмное войско. Чёрными вкраплениями выделялись мощные и рослые рыцари в латах и бронниках с двуручными мечами и длинными топорами. Лиц у многих из них под забралами было не видно, сквозь прорези прорывался в прохладный воздух пар нетерпения от раскалённого дыхания.
Чуть позади, над массой вооруженных воинов, возвышались зелёными и коричневыми оскаленными мордами рогатые и клыкастые ящеры и завры, драконы и кошмарный пиявозмей. Вся эта рать стояла неподвижно, лишь иногда взбрыкивали вороные кони, у драконов изредка вырывалось метровое пламя из пасти и ноздрей, да пиявозмей, раздувая капюшон, вырастал ещё выше над всеми и бил из глаз красным лучом, словно лазером, в светлую сторону. Луч, пронзая расстояние, впивался в невидимую преграду на границе света и тьмы, шипя, обволакивался туманом и исчезал, а пиявозмей сдувал капюшон и опускался до размеров завров.
Мачеха бесчестная! В их рядах обнаружились знакомые до изжоги соотечественники. Верхние Кабаны из его дома, соседи, помянуты будь к ночи, стоят плечом к плечу. Рядом участковый, бледный, но решительный, с пикой длинной. Узнал Хана и Антоху, из узилища ими вырученного. Стоял парень с бледным лицом в первых рядах, уперев остриё секиры в землю, скрестив руки на рукояти, почувствовав взгляд, наклонил голову в шлеме, в знак приветствия Отмеченному. А это кто? Брат во хвосте! Ктырь! Точно, Ктырь. Стоит, меч здоровенный в землю воткнул, в левой руке шлем держит.
Да, поседели виски у урки, и волос на башке мало осталось, но взгляд всё такой же, насмешливо наглый. По подтянутой фигуре чувствуется, ещё полон сил, профессиональный каторжанин.
Присутствовали и прочие достойные лица, как то: Булыга, Хмеля, Гнутый и другие представители славной «Подковы». Стояли, вооруженные вилами да рогатинами, у Булаха за поясом ещё любимая «приправа» с полметра этак.
Да и у остальной подкованной публики, явно, кроме прочего, пики да засапожники запрятаны, не могут они иначе, без подлянок-то. Стоят себе стаей, волчьими взглядами сверкают.
Повернул Хана голову налево и там, насколько глаз охватывает, увидел бесконечные тёмно-серые ряды вооружённых бойцов, изгибающейся линией повторяющих рельеф местности и уходящих вдаль за горизонт. Недалеко, на возвышении, на чёрном троне возвышалась сама Королева Тьмы! Плотным, многослойным кольцом обступили её верные приближённые и слуги, особо опасные одарённостью во зле и лукавстве.
Уже не удивляясь, Отмеченный многих узнавал, его приветствовали, он кивал в ответ. Да, в ближайшем окружении Тёмной ЭФ многие личности ранее встречались, некоторые ему помогали, даже подвергались риску из-за него. Благодарен был Хана им за это. Помнил он и услуги, оказанные ему, и долги его перед окружением Королевы. Понимал он и свой долг перед самой Высокотронной, да сгуститься Мрак ей в помощь!
А сейчас что они здесь делают? Немалое войско к битве готово, не из-за него ли, Отмеченного? Не он ли одна из причин?
Вон Руди, сняв шлем с рыжей башки, рукой махнул, приветствуя! Излечился-таки, пройдоха, ничто его не берёт! Фаина, стоявшая у самого трона и что-то говорившая Тёмной Эф, зацепила его взглядом и кивнула головой в балаклаве, держа в руке нордский чернёный шлем с маленькими рожками. Огромный черноволосый Лохмач оскалился дружелюбно, рядом тихо стоял Лихо Окаянное. Глаз не видно, длинной чёлкой прикрылся, но опасен, пуще змеи опасен, даже на расстоянии ощущается!
По другую руку от Королевы одна из её помощниц, тоже несущая надменную красоту дамочка, поговаривали, это одна из учениц самой Ирмы Габровской. А это — старейший клан Семиклонских ведьм, известных своей сильнейшей черной магией. Волосы у неё уложены уроборосом, символом вечности и бесконечности, змеиной мудрости. Абсолютно невозмутимая, стоит и жвачку жуёт, только скулы играют.
Прелюбодей Нахалк, извечный победитель женщин, сколько судеб погубил, скольким жизнь испортил, не сосчитать, потряхивает черной гривой волос, играет мышцами рельефными, скалит зубы в ухмылке циничной. Ничто не его берёт, ни время, ни болезни. На спине щит прикрывает, как панцирь черепаху, сверх щита пересекаются в ножнах кривые клычи, богато инкрустированные, с золотой насечкой, даже крестовина золотая.
К поясному ремню слева прикреплён чехол с полуметровыми джеридами, арабскими дротиками, стоит, придерживает за узду коня верного. Не зря этот красавец всё восточное любит, несомненно, и в нём самом турецкие предки проглядывают. Чуть позади Тёмной Эф, на смоляном горячем жеребце, из ноздрей пар, восседает один из ведущих Темников, Постоянный Советник по делам в Европе, господин Визард. Тоже известная в определённых кругах своей свирепостью личность. Из-под плаща бликует чернотой, как змеиная чешуя, арабская кольчуга, легкая и заговоренная. В ней он неуязвим. На поясе свернулся коварный вутц, удобная рукоять с накладками из кости, в виде головы кобры, результат работы сирийских или индийских мастеров. Такую саблю-пояс и подобные ей англичане, в своё время называли belt sword. Без гадалки ясно — сей субъект напичкан оружием, словно акулья пасть зубами: пара «Больших метательных Гиббенов», лучших профессиональных метательных ножей, отбалансированных для «молоткового» хвата, сюрикены, и имеются ещё, наверняка, смертоносные сюрпризы для врагов в складках плаща, в потайных карманах, на ременных креплениях над юфтевыми высокими берцами.
Если бы не существовала и строго не соблюдалась традиция ведения великих битв между Светом и Тьмой без применения огнестрела, как современного, так и архаичного, Темник, не колеблясь, протащил бы и «Иглу» и «Стрелу», а так арбалетом пришлось обойтись. Немало в рядах стояло лучников и арбалетчиков, копьеметателей и умельцев с пращами. Много прибывших из других стран, оружие тоже чужестранное. Дротики, бумеранги, испанские навахи, встречались среди клинкового оружия экзотические «Фламберги», выделяющиеся своей спесивой и высокомерной вероломностью.
Боевые топоры, ассегаи, различные пики и алебарды, бердыши и эспонтоны, палаши и булавы, да всего не перечислишь! Понаторела вражья сила и многими другими придумками убивать, стояли напичканные смертью многотысячные цепи и колонны звероподобных бойцов, стояли и ждали команды рвать и уродовать, корёжить, ломать и крушить!
Справедливо отмечается посвящёнными преимущество холодного оружия перед огнестрельным. Нет, конечно, не у людей так считается. Фаина, как-то при случае, объяснила Отмеченному почему. Мастеров загонять пули и снаряды обратно в стволы, их выпускавшие, с обеих сторон хватает. Искажать траекторию, изворачиваться, взрывать ещё в полёте, другим словом, манипулировать смертоносной железкой вообще многие могут. Раньше любой леший мог пулю «без промаха» подарить приглянувшемуся охотнику. Летела та заговорённая в жертву безошибочно, разила точно в цель. А вот, к примеру, меч!
Он является как бы продолжением воина, частью его, им владеть может только хозяин и никто больше! Поэтому сечи и происходят секирами да топорами, а не пистолетиками, беспомощными для данной аудитории!
Отмеченный смотрел на Тёмную Эф, на её окружение, поэтому увидел, как вдруг она подняла голову, прислушиваясь, мановением руки прекратила все движения и разговоры. Воинство окаменело. Через минуту стоявший недалеко от Королевы кряжистый Злобдей, повелитель подземных кладбищенских корневищ, сам похожий на корень огромного спиленного дуба, распахнул корой прикрытые обычно вежды и заревел, что было мощи, в сторону света. Тотчас рёв подхватили сотни завров и ящеров, громко зашипели пиявозмеи, заклацали в промежутках между огненными факелами и клубами удушливого дыма драконы. Глухой рокот волной покатился по бесчисленным рядам чёрных воителей, уходя в далёкую глубину от граничащей линии, десятки тысяч глоток вооружённых убийц издавали радостно-свирепое рычание, предшествующее бою.
Странно, даже в этом масштабном шуме Хана услышал грозное урчание Чела. Подхватил его на руки и на рысье ухо приказал отправиться домой, охранять там порядок.
Не кошачье это дело в мясорубках участвовать. Хватает людей в железе, гигантских тварей бронированных, которые вооружены и защищены, слава Вечному Мраку, нешуточно. Чел понял и, спрыгнув с рук, исчез.
Думммм! Содрогнулась земля так мощно, что все притихли. Потом по ней, как предвестник катаклизма, волной прошла дрожь. Смешались цепи, поломались некогда ровные линии войска, многие попадали, конское ржание смешалось с паническими воплями многих тысяч людей и возмущённым рёвом зауроподов.
Королева послала стоявших по обе стороны ближайших клевретов наводить порядок. Мимо Отмеченного пронеслись на конях Визард и Нахалк, настёгивая плетьми коней и нерадивых бойцов, прекращая сумятицу. В другую сторону помчались Лихо и Восточный.
На стороне Света что-то происходило. Сначала как будто облако, очень похожее на густой туман, опустилось на ту сторону, не торопясь расползлось на многие километры, захватывая новые и новые территории, пока вся, насколько хватало взгляда, та сторона не поглотилась этой напоминающей вату субстанцией. Огромные, белесые полупрозрачные языки, возникшие из тумана, лениво исследовали границу, невидимой стеной разделяющую Тень и Свет, словно пробуя на прочность эту незримую преграду.
Постепенно туман стал рассеиваться, языки от границы отодвинулись, стали плотней, заострились кинжалами, направленными на Тьму, и тысячами улеглись на землю. Между ними поднимавшийся туман стал постепенно приоткрывать, сначала, многие тысячи ног ратников, обутых в бутурлуки, сабатоны, сапоги в металлической чешуе, ботильоны и крепкие берцы, потом и самих воев спокойных и уверенных, мощно и крепко стоявших на земле в заблестевших на солнце кольчугах и брониках. От сияния их доспехов стало ещё светлее, многие тысячи лучей отражались от лат, щитов, мечей и шеломов, ярко били в сторону емноты. Множество великое могучих витязей противостояло тёмным. Они стояли в ожидании битвы, широкоплечие, бородатые, с тяжелым спокойным взглядом. Многослойными рядами выделялись лучники, луки дальнобойные, с рост человека. Через определённые интервалы на белых конях сидели воины, державшие хоругви.
Навершии знамён играли золотом. Белые ледяные кинжалы вобрали в себя весь туман, увеличились в размерах, трансформировались в тараны с острыми гранёными шипами на торцах, кристально красивые, чрезмерно опасные, угрожающе направленные на тёмную рать.
Туман исчез полностью, стали отчетливо видны ратники, как с той, так и с другой стороны, можно было различить даже лица стоявших напротив, особенно на светлой стороне. Хана с некоторым замешательством узнал в рядах врагов своих Була и его команду.
Парни вооружены мечами, в руках каплевидные щиты с умбонами, с изображением Всадника, поражающего змия на красном поле, с бронзированным узорчатым орнаментом по краям. Один, правда, ещё к этому держал пращу. Хана узнал Дуче. Стоял рослый Лафет, рядом девица, Фрезой кличут. Эта-то здесь к чему? Что, без неё не обойтись? Не могли дома запереть?
Совсем рядом сплочённо стояли серьёзные ребята Рукопашника и Шведа. На белом коне в центре этой молодежной группировки возвышался крепкий седобородый старик. Ясно! Хранитель Ставр, собственной персоной.
С левой его руки — дружина Пыхало, румянощёкие, на деревенской сметане и молоке взращенные, в руках палицы и арбалеты. Привлекал внимание и Охребетье! Видел Хана, как он, шутя, поднимал вилами полкопны сена за раз, вилы под спецзаказ ему кузнец выковал, широченные, на пять зубьев блестящих. Вот и здесь он с этими верными вилами стоит, оторопь на врагов наводит. Рядышком лепший друг его, Леворукий. Везде они вместе, хоть огород городить, хоть ворота воротить. Шабашники, что с них взять! Леворукий — мастер по срубам, причём, очень хороший. Несмотря на отсутствие правой руки, он левой делает лучше и быстрее, чем любой другой двумя. Два друга у Леворукого, это Охребетье и родной топор, под хозяина заточенный. Таким топором не каждый сработать сможет, а уж если вогнал его хозяин острием в колоду, намучаешься вынимать.
— Нож потеряешь — здоровье потеряешь!
— Топор потеряешь — жизнь потеряешь!
Не раз так повторял Леворукий, вот и здесь он с топором своим, бугрится мощный бицепс мастера по рубке стволов. Смотрит он пытливо на противную сторону взглядом профессионального лесоруба, вон их сколько! Колышется лес копий и голов вражьих, есть, где разгуляться опытному рубаке.
Тут же, к досаде своей, узнал он и Клима Рагулина, жили рядом, уважали друг друга. Как же так? Рядом с Климом воин с повадками профессионала, Вратарь, конечно. Тоже из Хранителей, фигура известная, непростые ребята, не из пехоты. Этих просто не сломишь, на фу-фу не возьмёшь. Били они в той жизни таких как Подкованные, разметают и здесь на поле брани.
Стояли десятки стройных шеренг в белых одеяниях монахов и исихастов, главным оружием которых была молитва. Но и меч уверенно держали их крепкие руки, это оплот Светлого Воинства, вот и сейчас их тысячи молились Создателю.
Но самое большое впечатление производил Храм! У одних он вызывал благоговейный восторг, у других дикий ужас! Он вырастал вдали из самой гущи крещёного воинства, как бы помогая Светлой Силе, давая ей опору и являясь вечным символом Православия Русского. Огромные белые колонны уходили высоко в небо, терялись в заоблачье, угадывались купола, оттуда бил золотистый свет, иногда доносился мелодичный торжественно-призывный звон колоколов. В эти минуты затихал жаворонок, резвившийся в высоте, стихал стрёкот кузнечиков, жужжание шмелей, и только тёплый ветер трепал бороды, обдувал строгие лица витязей, играл полотнищами стягов и хоругвей.
А Храм мощно и незыблемо опирался остовом колонн на землю. Казалось, вот-вот шагнёт он на полчища супостатов, и полягут многие тысячи с тёмной стороны, и не спасут их все эти завры и другие чудища! Мелкими сошками они измеряются в масштабах Величия Православного Храма!
Хана опять стал ощущать душевный раздрай! С одной стороны были те, кто ему помогал, кому он был благодарен, он и сам сейчас на этой стороне, на стороне Мглы и Мрака, да погаснут все факелы мира! С другой же стояли люди, которых он уважал. Да! Эти люди были из той никчемной жизни, пустяшной и плохонькой! Но они почему-то жили и радовались этой жизни, находили что-то хорошее для себя, дружили и поддерживали, как могли, друзей своих. Умели и делиться тем немногим хорошим, что имели сами, хотя имели-то с рыбью ногу!
Их поступки иногда потрясали его, он не мог понять, расшифровать механизм, подвигающий на бескорыстие или доброту не только к самим себе, но и к совершенно бесполезным субъектам. А ведь взамен, чаще всего, не получали абсолютно ничего!
Спасённый бомж, например. Если бы не буловцы, забили бы его подкованные хмыри насмерть, а они спасли мужика, да ещё денег немного дали, еды купили. А Клим, бросившийся на помощь Вратарю, не думавший в это время о себе!
А похищение Фрезы подкованными! Он сам тогда, не радумывая, решил буловцам помогать. Хана вспомнил, как откликнулись все на помощь в поисках сестры Дуче, примчались сельские, десятка три крепких ребят во главе с Пыхало!
Да что говорить, он сам с тем же Пыхало без всяких колебаний взялся прошерстить всю Подкову, со всеми её сарайками и криминальными закутками. Сразу заподозрил, без Подковы здесь не обошлось. Отвлёкся Хана и уплыл в воспоминания тех дней, это были светлые моменты…
Вот он с сельскими, бок о бок, стоит против того же бывшего дружбана Булыги с его корешами, несмотря на их заточки, топоры и приправу Булаха, не побоявшись мести злопамятных подлецов.
В это время в городе многочисленная команда Рукопашника искала везде, где можно, показывали фото Фрезы, подключили знакомых из полиции. Бул со товарищи прочёсывали родной район, Клим помогал, чем мог, опрашивал знакомых, в магазинах показывал фото, пока не появился Вратарь. Тот уверенно указал на Подкову, не зря является архонтом, а они демонов видят и продавшихся им тоже.
Взвыв от гнева, два десятка парней тотчас устремились в этот рассадник криминала, прибыли в самое время. Сельские ножей не держали, но драться умели, некоторые привезли цепи, почти все имели ремни с пряжками и немало звёздочек и якорей отпечатали свой автограф на филейных частях блатных. Тех было не меньше пришлых, тоже в разборках понаторевшие и по-волчьи остервенелые махали ножами напропалую. Зацепили нескольких, сельских, к счастью не тяжело, Хана и Пыхало рубились в первых рядах, поэтому тоже наполучали вдоволь порезов и прочих шишек-банок! Неизвестно, чем бы всё закончилось, но тут яростно врезались сбоку в подкованных тренированные парни Була. Лафет, будучи вне себя, тут же с ходу нокаутировал Булыгу, да так, что у того даже сандалии слетели. Улетел Булыга в одну сторону, его устрашающий кастет в другую, штиблеты в третью. Бул точными боксёрскими ударами выводил из строя одного вражину за другим. Жак, Лемех, Дуче, Шатун, Гоча, Скан как осы жалили прочих супостатов, прикрывая спину вожака.
Поднажали и ребята Пыхало, видя такое дело. Остатки войска подкованных, стеная и охая, стали ускользать с поля боя, им хватило вдосталь.
Кто-то, распугав уток, через озеро вплавь, кто-то, подцепив товарища с трещиной в ребре на плечо, поковылял прочь. Победители их не трогали, у них уже встала другая задача – они рассыпались искать Фрезу.
Сеча ещё не кончилась, ещё шумела схватка, а Клим и Вратарь устремились к конкретному сараю. Вёл Вратарь, он уверенно ориентировался в этом лабиринте хаотично стоявших домов, сараев, гаражей. У какого-то сарая им преградили дорогу сразу трое караульщиков. Младшего Митроху Клим просто смёл с пути, недолго думая, закинул в крапиву и все дела! Но двухметровый Хмеля? А коренастый Бычекс? Этих не закинешь в крапиву, тем не менее, Клим, не колеблясь ни секунды, бросился на вставшего на пути Бычекса, и покатились они в ту же крапиву, сбив опять младшего Митроху с ног, только что поднявшегося на оные. Тот только пискнуть успел, исчезая в бурьяне. Вратарь же, не спеша подошёл к Хмеле, почти вплотную, внимательно осмотрел детинушку, подождал, когда тот размахнётся пошире, и, поднырнув под руку вплотную сбоку, только направил маховую силу в нужном направлении.
Хмеля приложился от души, с минуту в голове у него шумело, и бегали звёздочки, когда это прошло, он с удивлением обнаружил себя грамотно связанным. Климу не повезло, он очутился снизу после всех этих кувырков, стараясь защититься от ударов в голову руками, сам удары наносить не мог, оппонент этим пользовался и вовсю пытался оттянуться, молотя, что было дури. Правда, продолжалось это весьма недолго, на очередном замахе одна рука вдруг замерла в воздухе и оказалась примотанной к шее. Более нелепой позы Бычекс не успел принять, уловив паузу, могучим боковым справа Клим свалил его. Вратарь тут же подхватил вражину и примотал вторую руку к первой, после чего напарники бросились выбивать дверь сарая.
Освобождённая Фреза вылетела оттуда злая, как рой потревоженных шершней, стремительно миновав спасителей и связанных, она залепила оплеуху Митрохе-младшему, на свою беду вылезшему из бурьяна. Видимо, при этом она вложила все эмоции, накопленные в плену! Оплеуха получилась знатной, невезучий Митроха опять улетел в гостеприимную крапиву и там затих.
Хана поймал себя на мысли, что улыбается, зажившие порезы вдруг зачесались, он с удовольствием вспоминал, как потом, собравшись на своей площадке у реки, они зализывали раны, делились впечатлениями от победы, пили пиво.
Подтянулись городские с Рукопашником, со своими гитаристами и девчонками присоседился Шурка-Углан. Получилась добрая молодёжная тусовка почти на сотню человек.
Практичные сельские, разведя несколько костров, пекли картошку, благо местные откуда-то притаранили пару мешков, на квадроцикле с прицепом привезли с хлебозавода десятка три буханок и свежеиспечённых духмяных караваев, нашлась и соль.
Хана с Пыхало с перевязанными заботливыми девчонками руками нежились у костра в теплых его отблесках, пили пиво, слушали песни, ели, как и все, печёную картошку, чумазые от золы, но довольные на тот момент жизнью. Дуче, опустошённый от пережитых волнений, сидел на стволе дерева с бутылкой пива и тоже пел, Лафет с Фрезой куда-то исчезли, конечно, им многое надо было сказать друг другу. Остальные Буловцы были тут, рядом с вожаком, дружно отдыхали всей командой. Утром на гостеприимной площадке начались прощания, всё прошло по-доброму, цивилизованно.
Это было для Ханы, пожалуй, единственным приятным воспоминанием, он помнил искреннее уважение к нему, исходившее от всех парней и девчонок на площадке! Больше не было таких хороших моментов в его жизни, к сожалению. А симпатичная медсестричка, которая обрабатывала его порезы? Он даже осмелился её за талию обнять, и ничего, только улыбнулась, ещё потом вволю нацеловались. Жаль, после с ней не встречался, хотя и телефонами обменялись, и как зовут её, помнит.
Хана улыбался. Он с удовольствием окунулся с головой в эти воспоминания, они на короткое время принесли ему приятное забытье, оградили от настоящего!
Очнувшись, он опять почувствовал боль, ту душевную, от которой сбежал, но не добежал видно, до грани, за которой та боль заканчивается.
Казалось ему, стоявшие напротив него на белой стороне бывшие товарищи смотрят на него скорее с сочувствием, нежели с укором. Его замутило, стало трудно дышать, опять ворохнулся в груди саблезубый якорёк, корёжа душу и кровоточа. Он стоял сомнамбулой, едва соображая. Надо что-то делать, он уже не хотел биться с людьми по ту сторону невидимой стены и не хотел находиться в одних рядах с подкованными, кабанообазными, и прочими подобными субъектами.
Издалека послышались гортанные команды, заскрежетали и залязгали доспехами и оружием тёмные бойцы, готовясь к сече, драконы и завры стали раздуваться, накапливая в себе свирепость…
Это было чудовищно нелепо, но Хана издалека услыхал женский голос, голос был негромкий, но отчётливый, и он кого-то звал.
Вдоль невидимого барьера со стороны светлых шла женщина, бесстрашно глядя на беспощадное воинство Чёрной Эф, на этот океан чёрных шлемов, копий и мечей.
Не пугали её ни ящеры, ни ужасные пиявозмеи, ни драконьи языки пламени, вырывавшиеся в её сторону.
Со светлой стороны на неё смотрели, но никто не пытался окликнуть или объяснить бабе-дуре, где она находится! Все смотрели и молчали, как бы признавая её право на это хождение по полю, где вот-вот разразится битва, где полягут тысячи и тысячи воев, и когда она кончится, неизвестно.
Тем временем зовущая приблизилась настолько, что Хана разобрал её слова, не сразу, но понял, кого она зовёт. Наконец, скинув с себя оцепенение, он снял шлем и уже явственно услыхал своё имя. Вскоре женщина поравнялась с ним, увидела его и остановилась. Ну, конечно! Только у него ненормальные родственники гуляют по полям сражений, да не после этих самых сражений, а до начала их. Елена Олеговна собственной личностью явились. Родственница, надо отметить, выглядела не очень — волосы распущены, с плеч свисает какое-то рубище, ноги босые, в глазах слёзы и тоска вселенская. Она безбоязненно приложила ладони к невидимой границе, разделяющей свет и тьму, позвала.
— Герман Валерьянович, подойди, пожалуйста! Наконец-то я тебя нашла, Герман!
При звуке её голоса он вздрогнул, такие же просящие нотки отчаяния звучали, когда она просила за сына своего Антоху. Тот, стоя неподалёку, тоже слышал зов матери, но только низко опустил голову и не стронулся с места.
Хана нерешительно сделал несколько шагов из строя к ней навстречу. Тогда он не устоял, и вся жизнь перевернулась на другой бок, но сейчас только выслушает её и всё! Что бы она ни сказала, он — скала, глухая неприступная скала. Чёрствый, засухаристый, как горбушка прошлогоднего хлеба, равнодушный Отмеченный! Тем не менее, подошёл почти вплотную, глянул вопросительно…
— Герман, прости меня, если сможешь! Погубила я твою душу и свою! И с места этого не сойду, пока не простишь!
— Елена Олеговна, уходите скорей отсюда, бой тут намечается! Вернее, какой бой, битва ужасная, крови много будет!
— Что мне ваш бой, Герман! Мне за другое страшно, страшно, что не простишь ты меня! Уговорила тебя, запутала, сына спасала! Глаза не видели, уши не слышали, не соображала, что творю, разум отказал! Нельзя было этого делать, прости ты меня, ради матери твоей прости!
Бедная женщина обессилено сползла и опустилась на колени, бормоча слова прощения. Надломилось что-то в душе у Ханы, перевернулось окончательно, до черноты в глазах пронзила боль острая и сладкая. Брызнули слёзы облегчения, затуманивая всё вокруг, и опустился он тоже на колени, приложил ладони к её ладоням, чувствуя, как истончается от их тепла невидимая стена отчуждения!
Наконец, соприкоснулись их ладони, обнялись они, стоя на коленях, и просили друг у друга прощения, и молились каждый на свой лад, веря и надеясь на прощение за всё, содеянное ими, за мысли и поступки неблаговидные. Соприкоснулись не только ладонями, но и душой слились в одно целое! Жгло их одинаково больно, одинаково стоически терпели они и каялись, черпали силу друг в друге и верили. Наконец, закончились слёзы, и пришло облегчение. Рука Герки сама нащупала кожаную тесьму, рванула, что было сил! Сверкнул яростным блеском оберег, падая на землю! Задрожало всё кругом в свирепом буйстве, но не замечали они поднявшегося вокруг вихря, молний, раскалывающих небо, не видели и не слышали ужасного рёва ящеров и воя разочарованных тёмных сил. Издалека доносился до них только затихающий колокольный звон…
Потом тишина, пение птиц.
Первым осознал невероятный грохот, как будто раскаты грома приближались к ним, Герман, поднял голову. Из подъехавшего гусеничного «ДТ-75 М», заглушив движок, в открытую дверцу выглянул тракторист в кепке и светло-серой рубахе. Молодой парень с мускулистыми загорелыми руками, на правой татуировка — якорь с обрывком цепи, оглядел их сверху и от души облаял, — слышь, любовники, али сеновала не нашли? Чего на поле-то вцепились друг в друга, уж так невтерпёж, что под трактор захотелось?
Но, вглядевшись повнимательней во встающую с колен пару, понял — не тот случай! Увидел пожилую заплаканную женщину в одеянии, которое явно было трофеем ограбления ближайшего огородного пугала, с распущенными седыми волосами, измождённым от переживаний лицом, но с просветлённым взглядом! Увидел парня лет тридцати, жилистого, но изгвазданного и исчумазенного до невозможности какой-то сажей, но тоже с ясными блестящими глазами человека, скинувшего с себя непосильное бремя.
Поняв ошибку и пробормотав извинения, бывший флотский опять запустил свой агрегат и поехал дальше. При этом он искренне удивлялся живучести закоснелого утверждения о великой замазутности сельских трактористов. Посмотрели бы на эту пару, переменили бы мнение, салаку им вместо компота!
Оглядевшись, родственники с удивлением обнаружили поле безлюдным. На зелёной стороне пел жаворонок, колыхались в такт ветра ромашки, кипела обычная луговая жизнь позднего лета, а за их спинами простиралась серо-коричневая пустынная целина, на которую вдалеке выехал тот самый трактор, таща за собой какие-то сельскохозяйственные приспособления.
— Пойдёмте отсюда, Елена Олеговна, у меня дома «Мартини» в баре стоит!
Та согласно кивнула и с превеликой благодарностью уцепилась за руку Германа, согнутую крендельком. Потихоньку плетущаяся пара через некоторое время исчезла из зоны видимости трудяги тракториста. Тот так и не понял, что за странные были эти посетители здешних мест, очень напоминающие собой сбежавших из дома скорби и печали пациентов.
Маргиналы! Те ещё особи! Мешают, понимаешь, ему, честному землепашцу, работать.
Утомившись гадать и больше не сомневаясь, он сделал простой и безошибочный вывод: нечего тут околачиваться всяким — разным, когда идут полевые работы, гальюн им вместо камбуза!
А на следующее лето здесь, на этом поле, будет ветер играть волнами по всходам, дождь будет поить, солнце согревать, земля отдавать. Так было всегда и так будет всегда! Ты только верь!
Глава XIX
Стоял зимний морозный поздний вечер. Изредка поднимался колючий ветерок, завихривал сухой снег над сугробами, и опять стихал. Сегодня полнолуние, на дворе стоял Йоль — Праздник зимы и почитания предков, день зимнего солнцестояния, торжество Великой Тьмы, самый короткий день в году. Людей на улице практически не было, попрятались все по тёплым норкам, да это и понятно — холодно, темень кромешная, кому охота нос морозить!
Мимо большущего камня по аллее брела женщина, поскрипывал снег под ногами, клубился при выдохе пар. Она не могла сегодня смотреть любимую передачу или просто пораньше лечь спать, она была на пенсии, но со старушками из своего дома отношений не поддерживала, на лавке с ними не сидела, не сплетничала. В своём городе ей давно никто не звонил, поэтому от линейного телефона она отказалась за ненадобностью, а в сотовом был забит один номер, но он молчал. А хотелось услышать голос родного и единственного близкого ей человека, почему-то именно сегодня особенно остро.
Но он не звонил, а её что-то останавливало нажать кнопку с его номером. Она хотела, чтобы он позвонил, потому что ей было тоскливо, особенно под вечер, но звонить сама не решалась, боялась показаться назойливой.
Внезапно возникло непреодолимое желание убежать от тоски, прогуляться по аллее Камня в этот морозный вечер.
Она машинально брела по скрипучему снегу и вспоминала, вот здесь встретилась с чёрной, вот на этой лавке сидели, и она рассказывала о накипевшем на сердце, надеялась и плакала.
Грустная слеза, сначала горячая, потом холодная, покатилась по щеке. Сидя на лавке, она, не отрываясь, смотрела на луну и молилась. Молилась про себя, только губы шевелились, произнося невнятные слова. Если бы в её силах было вернуть время вспять, она бы безропотно ждала и не потеряла бы сына. Он бы сейчас сидел в тюрьме, но она бы его не потеряла, и это было бы замечательно!
Со стороны неподвижный силуэт женщины напоминал застывшую огромную тёмную сову. Проезжавший по дороге полицейский «Уазик» при повороте случайно зацепил её лучом зажженных фар, осветил запрокинутое белое лицо, блестящие глаза, устремлённые на луну, но уже ничего не видящие. В ту ночь пэпээсники спасли женщину от замерзания на пустынной аллее отчаяния и на лавке душевных страданий.
Климу не спалось. Под вечер сморило на пару часов перед включённым телевизором, но вдвое громче заорала реклама, и он весьма недовольный невольно выплыл из дремоты. Вот уже полночь, а у него сна ни в одном глазу. Пробовал читать, но поймал себя на бессмысленности этого занятия — полчаса таращился на одну страницу, хоть бы чего уяснил. Отложил книгу, сыграл пару шахматных партий с компьютером, обе проиграл, так как играл без интереса.
Компьютер можно обмануть только авантюризмом, риском, порой на первый взгляд неразумным. Правда, уровень при этом, конечно, не чемпионский. Расчётом, без куража, не выиграешь, машина просчитывает безошибочно. А вот куража у Клима сегодня не было, давила его неясная тоска, сильно давила.
Какой уж тут кураж!? Даже аппетита не было. Бесцельно бродил по обеим комнатам, включал — выключал лентяйкой плазму и не мог смотреть при этом, показывали очередную скукоту — говорильню да рекламу. Видимо, от нервов заныло плечо, напоминание о том насыщенном дне, когда ему пришлось сделать выбор. Выбор-то он сделал, но стоило это ему миллионы нервных клеток, пряди седых волос и полгода отнятой жизни.
Он вышел на лоджию, уселся в старое кресло, укрылся пледом и уставился на луну. Настроение, прямо скажем, не ах, был бы волком — завыл бы сейчас на луну! Вон она, какая полная, какая, блин, аппетитная! Незаметно пришли воспоминания.
После всех ярких событий, участником коих он был, плавно пришло затишье, тёмные активности не проявляли, артефакт, даже не заглядывая в сумку, при молчаливом одобрении Вратаря он передал ребятам Ставра.
Через пару дней Ставр со своей командой в нескольких микроавтобусах отбыли в свою вотчину. Пыхало и его бойцы тепло попрощались с гостеприимным хозяином и таким беспокойным клиентом, оставили телефоны для связи. В общем, у Клима друзей из тех краёв добавилось человек сорок. Они, кстати, очень приглашали Клима не забывать и приезжать в гости, летом у них места просто волшебные. Клим обещал навестить, в душе надеялся взять с собой Смуглянку. Ставр поблагодарил его за мужество, напутственно благословил, обнял на прощание и попросил обращаться, ежели будут какие затруднения.
Потом уволился с работы Вратарь. Он, конечно, заранее предупредил Клима, но всё равно это было ударом по душевному равновесию, привык Клим к нему, очень привык, и на дежурствах стало серо и одиноко. Несколько раз бывший напарник навещал Клима дома, заходил на вечерний чаёк, пару раз ударяли по пивку, но было подозрение, что это скоро закончится. Так и произошло. В один из дождливых вечеров раздался звонок. Когда Клим открыл дверь, поджарый посыльный, молодой парень в «джинсе», держа зонт под мышкой, поздоровавшись, протянул ему письмо, тут же развернулся и исчез.
Присев на диван, он открыл письмо — предчувствия его не обманули.
Дружище!
Не серчай, пожалуйста, лично зайти попрощаться не смог.
Обозначились срочные дела, мы с тобой на эту тему, помнится, говорили.
Вот момент и настал, мне нужно быстро уехать.
Скучать буду по тебе, это — несомненно. Понимаю — будешь и ты!
Ну да ничего, даст Бог — свидимся ещё!
А пока прощай, брат, и будь молодцом. Верю и надеюсь!
С Богом!
Читать бесплатно другие книги:
