Паладин Вилар Симона

— Мне пришлось их подрезать, когда я выбиралась подземным ходом под горой замка Монреаль, — смеясь, пояснила Джоанна. — Именно в этой крепости содержал меня аль-Адиль, и именно там разыскал меня мой спаситель.

Она говорила о Мартине, и Ричард невольно оглянулся, высматривая этого пройдоху в толпе воинов. Джоанна тоже заметила Мартина. Причем смотрела на него с такой любовью, что у Ричарда не осталось сомнений, кто та знатная дама, о которой упоминал посланец.

Ох, как же Ричарду все это не понравилось! Однако не тот был момент, чтобы король начал выговаривать кузине о поруганной чести. И, оставив Джоанну с ее красавчиком Мартином, Ричард отправился в часовню при соборе, намереваясь помолиться. Он понимал, что первый успех — это неокончательная победа. Армия Саладина по-прежнему стоит возле Яффы, и султан наверняка не отступит, не попытавшись отвоевать утраченные позиции. Поэтому милость Неба Ричарду Львиное Сердце и его храбрецам еще понадобится. Причем очень скоро.

Глава 16

Султан Саладин не заставил себя ждать. За истекшую ночь, пока так неожиданно нагрянувшие крестоносцы отдыхали, он подтянул разрозненные во время осады отряды и начал подготовку к наступлению.

Для Ричарда в сложившейся ситуации было важно, решится ли султан вернуть те силы, которые он услал, чтобы задержать конницу Генриха Шампанского возле Кесарии. Как ему поведали, Саладин, узнав о подходящей из Акры колонне конных рыцарей, отправил им наперерез немало своих всадников, лишившись таким образом части войск под Яффой. По сути это было обычной тактикой мусульманских полководцев — постараться отделить рыцарскую конницу от их пехоты, что всегда приносило им победу, а крестоносцы, лишенные поддержки конников, терпели поражение. Зная, что Саладин рассчитывает на это, Ричард делал ставку на находившуюся под его рукой пехоту — пикинеров, копьеносцев, а также стрелков. Эта военная кампания отучила короля от обычной для знати спеси, когда стрелки считались лишь вспомогательной силой при коннице; теперь он понимал, что на войне умело пущенная стрела не менее смертоносна, чем меч тяжеловооруженного рыцаря. И вечером король, собрав свое пешее войско, старательно объяснил им тактику завтрашнего боя, дав указания, как действовать, когда на них двинется войско султана.

Утром, едва в Яффе отслужили короткую мессу и причастились, с равнины, где стояла армия сарацин, уже стал доноситься звон цимбал и звуки рогов, созывающие воинов Аллаха для наступления на крестоносцев. В Яффе тоже раздавался приказ «К оружию!». Ричард еле успел облачиться в доспехи, когда к нему подвели коня. В осажденном городе нашлось не более десяти лошадей, и Львиное Сердце выбрал себе высокого жеребца саврасой масти, а остальных предоставил своим проверенным рыцарям. Их конный отряд получился совсем небольшой, даже маршал тамплиеров Юг де Мортэн вынужден был довольствоваться обычным мулом. А тут еще к королю приблизился этот странный тамплиер Мартин и, поглаживая гриву саврасого, стал пояснять Ричарду, что у этого жеребчика нежные губы, поэтому Его Величеству не стоит усердствовать, налегая на поводья, ибо конь хорошо объезжен и будет повиноваться малейшему движению колен или наклону корпуса всадника.

— Да не приставай ты ко мне! — отмахнулся от него Львиное Сердце. — С лошадью я сам как-нибудь справлюсь. И если ты хоть о чем-то можешь думать, кроме своих личных проблем, и слушаешь мои распоряжения, то должен знать, что я придумал для почитателей Аллаха кое-что получше конной сшибки.

Ричарда этот парень сегодня особенно раздражал: король был в курсе, что тот на ночь отпросился из башни, где располагались уцелевшие в Яффе тамплиеры. И ему это дозволили. На каком счету в ордене Мартин, если ему пошли навстречу даже непоколебимо подверженные дисциплине храмовники? Или это было сделано в знак благодарности, что он привел городу подмогу? Но почему-то у короля не было сомнений, с кем этот красавчик провел ночь перед битвой. Недаром же Джоанна де Ринель пришла проводить выступавших воинов, да еще и с ребенком на руках. Кузина Ричарда вообще явилась в странной компании: слева от нее стоял какой-то рыжий верзила, опирающийся на костыль, а немного позади… Крест Честной, неужели леди Джоанну еще и еврей сопровождает?! Но сама она смотрит только на окружавших Ричарда воинов, среди которых вертится и этот Мартин. Впрочем, перед боем у короля не было ни времени, ни желания укорять родственницу в неподобающем поведении. Да и кто знает, выживут ли они сегодня, когда Саладин пошлет на них всю мощь своего войска…

Ричард дал приказ пехотинцам выступать. Среди них были и те рыцари короля, которым не досталось лошадей, так что теперь они стояли плечом к плечу с пехотинцами, вооружившись копьями. За ними шли арбалетчики из Пизы и Генуи, потом валлийские стрелки, а уж затем двигались пулены и туркополы, несколько тамплиеров и остальные защитники города — все, кто готовился принять неравный бой. Их набралось около двух тысяч. У Саладина же, даже после отхода к Кесарии части его войск, оставался значительный численный перевес, примерно четыре воина на одного крестоносца. Причем это были вышколенные конные воины.

Ричард понимал, что только милость Неба поможет им… если они сами покажут Всевышнему, что достойны победы. Выехав из города через пролом в стене, видя, как напротив выстраивается огромная армия мусульман, Львиное Сердце выискивал взглядом самого знаменитого султана, но не мог различить его среди множества восседавших верхом эмиров. Зато он сразу заметил островерхий позолоченный шлем Малика аль-Адиля и даже помахал ему рукой. Понял ли Малик, к кому обращено приветствие короля или просто был достаточно учтив, чтобы ответить прославленному противнику, но и он вскинул руку в приветственном жесте. Однако все это ничего не значило, учитывая, что сегодня им предстояло сразиться не на жизнь, а на смерть.

Как и было задумано ранее, Ричард приказал своим воинам выстроиться в ряд с копьями наизготовку, как полагалось при конной атаке — встав на одно колено и выставив копья и пики вперед, уперев их концы в землю, а древки — на край вертикально поставленных щитов. По центру располагались фламандцы с их длинными пиками, по бокам — остальные копейщики, тоже ощетинившиеся рядами копий. За ними находились арбалетчики и лучники, а позади них — сержанты и простые воины, готовые подавать стрелкам стрелы и болты. Король Ричард и десять его конных рыцарей должны были помогать там, где понадобится, если строй будет смят противником.

Проезжая вдоль своего небольшого войска, Ричард снова заметил Мартина. И вспомнил, что тот сказал ему об управлении конем, — парень явно знал этого саврасого, ибо конь и впрямь оказался на редкость послушен, его легко было направлять коленями, что в бою было большим преимуществом.

Но это была лишь мимолетная мысль. В основном король думал обо всех этих воинах, с которыми ему предстояло защищать Яффу: многие из них, ранее бывшие обычными мирянами, за время похода стали настоящими бойцами. И Львиное Сердце подумал: счастлив военачальник, владеющий опытной и умелой армией, даже когда он сталкивается с превосходящим по силе противником.

Мартин тоже смотрел на короля и выстраивающихся для начала схватки противников. Слева и справа от него были такие же, как и он, воины, готовые противостоять врагам. Он слышал, как глубоко вдыхают воздух крестоносцы, видел, как блестят их глаза, и ему казалось, что он даже ощущает биение их сердец. Им предстояло продержаться или умереть, но выполнить все, что приказал им король.

В какой-то миг воцарилась особая тишина, какая бывает в преддверии боя. И в этой странной тишине как-то по-особенному воспринимались обычные звуки: хорошо различимый шум волн, отдаленные пронзительные крики чаек, скрип песка под ногами. Многие из крестоносцев тихо молились, другие переглядывались и обменивались быстрыми улыбками, словно на всякий случай просили друг у друга прощения, если когда-то были неправы перед соратником, стоявшим рядом.

Мартин прикрыл глаза и вспомнил прошедшую ночь, полную невероятной любви и подавляемого отчаяния. Они с Джоанной понимали, что ныне решается их судьба, что эта ночь может быть последним подарком судьбы. Но все же эта ночь была, и Мартин знал, за кого он будет сражаться, кого будет защищать. Он был готов биться до конца, не жалея себя. И все-таки… Как же хотелось выжить, как хотелось выстоять! И эту надежду вселял в своих воинов король Ричард, на которого они сейчас смотрели во все глаза.

Львиное Сердце остановил коня перед шеренгой защитников Яффы. Он еще не водрузил на голову шлем, можно было видеть его мужественное лицо в обрамлении кольчужного капюшона. Поверх блестящей кольчуги на нем была алая котта с шествующими львами Плантагенетов, поножи и наплечники отливали темно-серой сталью.

Обычно Ричард не говорил речей перед боем, но сейчас изменил этой традиции.

— Крестоносцы! — воскликнул он. — Мы все приехали сюда сражаться и умереть во славу Господа. И я сам, и каждый из вас должны быть готовы к этому. Но если мы будем сражаться, как и полагается воинам Креста, мы победим. Если же умрем, то нас ждет Царство Небесное, ибо мы сражаемся против врагов Иисуса Христа! Я сам буду биться подле вас и защищать любого, кому будет угрожать опасность, но клянусь своим гербом и короной, что лично зарублю всякого, кто побежит от неприятеля. Ибо мы обязаны выстоять! Только так мы сможем доказать, что достойны той любви, какую питает к нам Матерь Божья и сам Господь!

Султан Саладин со стороны наблюдал за Ричардом и его ощетинившимися копьями пехотинцами. Их была просто горстка перед его огромной армией, но каков все же Мелек Рик! Этот правитель, государь, полководец примчался сюда, оставив где-то за Кесарией своих лучших рыцарей, чтобы сражаться бок о бок с простыми пехотинцами и копейщиками. На что он надеется? На какую удачу? Ведь когда воины Аллаха погонят своих коней, когда налетят с разбега на этих дерзких кафиров и искромсают их своими острыми саблями… Саладин подумал, будет ли считаться достойной такая победа его конницы над группой отчаянных пеших воинов? Зато с ними сам шайтан Ричард! И падет ли Мелек Рик в бою или попадет в плен, имя султана Юсуфа ибн Айюба все равно будет прославлено на весь Дар аль-Ислам!

Это были напряженные минуты. Мартин, стоя в строю с арбалетом у плеча, оглядывал войско султана. Бывший ассасин понял замысел Ричарда, ведь он лично сообщил королю-полководцу, что у Саладина в войске в основном конные воины, прекрасно подготовленные для ближнего боя. Саладин не забыл полученный под Арсуфом урок и собрал такое количество хорошо вооруженных гулямов, чтобы на равных сразиться с непобедимыми конниками кафиров. Но не отказался он и от обычной тактики сарацин — разить крестоносцев при помощи стрелков и дротикометателей. И когда тяжеловооруженные гулямы схлестнутся с рыцарями Ричарда в общем бою, эти легкие стрелки будут носиться кругом и разить выстрелами и бросками копий воинов-крестоносцев. Да, султан отлично подготовился к большому сражению, но именно такого боя и желал избежать король Ричард. Пока это будет возможно.

И вот в рядах конников Саладина началось движение, послышались выкрики командиров, лошади тронулись с места и стали набирать разбег для увеличения силы удара. Пешие крестоносцы ощутили, как дрогнула под ногами земля. Огромная масса сарацинских всадников приближалась, ускоряя бег. Они ликующе кричали, уверенные в победе. Ведь их так много, а этих неверных всего лишь небольшая горстка! Сейчас они их сомнут!

Выстоять крестоносцы могли, только если преодолеют панический ужас при виде этой несущейся на них смертоносной массы.

Подле Мартина молоденький арбалетчик из Пизы простонал:

— О Мадонна! Как же мне страшно!

— Им тоже страшно, — рыкнул сквозь стиснутые зубы Мартин.

Он уверенно прижал к плечу приклад арбалета. Ему давненько не приходилось стрелять из такого оружия, но прежние навыки не забываются, да и глаз у него всегда был меткий. Мартин слышал, как рядом щелкают крючки арбалетов, натягивающие тетивы, скрученные из прочных жил и при спуске отправляющие литой металлический болт еще дальше, чем летит стрела из лука. Но лучники уже тоже наложили стрелы, слышался шорох натягиваемой тетивы.

Возле стрелков на своем муле восседал Юг де Мортэн. Его рука висела на перевязи — маршал был ранен на стене, когда защищал крепость Яффы, поэтому король поручил ему командовать стрелками. Однако сейчас, видя эту несущуюся на них огромную конницу, отважный тамплиер как будто растерялся, приказа дать залп все не поступало, и конные сарацины подъехали куда ближе, чем следовало, когда стрелки без команды начали разрозненно стрелять сами. И только тут, когда, перекрывая шум атаки, прозвучал громкий выкрик короля, стрелы взвились тучей.

Это было нечто. Лязгали дуги арбалетов, с шорохом срывались стрелы, гудели, разгибаясь, длинные луки. Конники будто напоролись на лавину стрел, яростные вопли вошедших в раж сарацин смешались, послышались крики боли и ярости, а также бешеное ржание пораженных смертоносными жалами лошадей. Многие из коней падали, скакавшие следом всадники налетали на них и тоже валились, но даже если кто-то и смог подняться после падения, его тут же накрывало волной новых подъехавших конников, спешивших принять участие в схватке и единым мощным порывом снести эту отчаянную кучку кафиров, осмелившихся противостоять им.

На равнине перед Яффой уже поднялась туча пыли, воздух был наполнен криками и стонами, горячим запахом крови. И все же атака сарацин не ослабевала, всадники погоняли лошадей, перескакивали через павших от обстрела, и вот первые их ряды уже подле копейщиков, вот налетели на выставленную перед ними щетину копий и пик, вот вздыбились кони и, храпя, попятились от острых жал, стали шарахаться в сторону, сбивая своих же всадников, поспевающих следом с занесенными для удара саблями.

Но сабли в руках всадников не могли достать пехотинцев из-за ряда направленных на них пик. Сарацинское смертоносное оружие вдруг оказалось бесполезным, ибо не дотягивалось до врага, а сами воины Аллаха напарывались на острия, вопили и падали. Особенно большая мешанина из тел людей и лошадей образовалась перед фламандцами с их длинными пиками. В отчаянии сарацины стали кружить и пытаться рубить острия на длинных древках, но тут же были подцеплены изогнутыми крюками, которыми их стягивали на землю под копыта беснующихся лошадей, и лучшие воины султана вмиг превращались в кровавое месиво. А тут последовали новые залпы, и мусульман просто косило, срезало, так что они гибли десятками… сотнями. Целый холм из трупов уже лежал перед буквально вросшей в землю пехотой крестоносцев, из которых почти никто пока серьезно не пострадал.

Первая атака захлебнулась, но за ней последовала вторая. Ричард успел заметить, что сарацины теперь не так стремятся пробиться в центре, где их удерживают и не подпускают фламандцы со своими длинными пиками, а, разделившись на два отряда, стараются потеснить выстроившихся по бокам шеренги простых копейщиков. Выслав вперед дротикометателей, они позволили им сделать бросок коротких копий с острыми наконечниками и, едва те успели умчаться в стороны, послали вперед тяжеловооруженных гулямов. Это был опасный момент: в рядах копейщиков произошло некоторое смешение, часть их была сражена и пала, в шеренге открылись бреши. Наскок же конницы был столь яростным, что многие из всадников с разбега посылали коней на копья. Отягченные тушами убитых или еще бьющихся лошадей и пожертвовавшими собой всадниками, древки копий стали опускаться, ломались, и в итоге в рядах копейщиков образовалось открытое пространство, а у мусульман появилась возможность пробиться в брешь и нанести удар изнутри шеренги. Однако Ричард отреагировал моментально, оказавшись тут со своими немногочисленными конными рыцарями; они вмиг окружили и стали разить сумевших прорваться сквозь строй врагов, яростно потеснили их и отбили атаку.

— Сомкнуть ряды! — кричал Ричард, когда неприятель отступил под напором его рыцарей. — Держать строй! Залп, я сказал, новый залп!

У бьющего со смертоносной силой арбалета была одна проблема — он перезаряжался не так быстро, как обычный лук. Надо было опустить арбалет, упереть ногу в специальный рычаг и, натянув тетиву, вложить болт в ложбину в древке приклада. Это занимало определенное время, так что, пока арбалетчики принимали из рук сержантов болты и были заняты перезарядкой, наступал миг, когда они были уязвимы. Тут помочь могли только лучники, куда быстрее успевавшие пустить следующую стрелу. Их быстрые меткие выстрелы спасли положение, а потом последовал мощный залп из арбалетов, и новая волна подоспевших сарацинских всадников была буквально сметена градом смертоносных болтов, пробивающих даже пластинчатые доспехи и кольчуги. Те же, кто успел прорваться сквозь обстрел, как и раньше, оказались нанизанными на острия пик и копий. И опять метались потерявшие седоков кони, опять падали воины, куча трупов все увеличивалась, и земля от крови и раздавленных тел походила на кровавую кашу.

Очередная атака сарацин снова захлебнулась, они отступили, как откатывается волна от твердого утеса. Крестоносцы на миг перевели дыхание. Никто не знал, сколько времени это продолжалось. Когда идет бой, время проносится незаметно. Но нет ни усталости, ни страха — есть только стремление убить того, кто несет тебе смерть.

Однако сарацины по-прежнему были настроены решительно. Поддавшись общему порыву, они вошли в боевой раж и, опьяненные азартом наступления, были уверены, что вот сейчас их новая атака сомнет этих дерзких упрямцев. Ведь их так мало! А воинство Аллаха несется на них такой бесконечной лавиной! И этому нет конца!

Мартин в очередной раз перезарядил арбалет. Он задыхался от пыли, пот заливал лицо под шлемом, от запаха крови и раскаленного жаркого воздуха стучало в висках. Но он вновь и вновь стрелял уже без команды, просто выбирая взглядом в толпе врагов подходящую мишень, — и лязг спускового крючка в этот миг звучал для него слаще материнской молитвы. А потом опять перезаряжал арбалет, принимая новый болт из рук находившегося рядом сержанта, и краем глаза замечал, как сарацинские конники напарываются на стальную щетину копий. Копейщики кричали и рычали от напряжения, а стрелки помогали им новыми залпами. Ах, если бы лучники могли стрелять быстрее, если бы подача стрел была бесперебойной и они могли поражать конников до того, как те начинали наседать, ведь только от невероятного усилия копьеносцев и пикинеров зависело, удастся ли сдержать массу напирающего в бешеном азарте боя и смерти врага.

Внезапно какая-то мысль пронеслась у Мартина в мозгу, он оглянулся на Юга де Мортэна, но переговорить было некогда, каждая минута была направлена на то, чтобы сдержать натиск.

Вновь начиналась конная атака, гудела земля под копытами несущихся на крестоносцев сарацинских воинов. И как бы отчаянно ни отбивались христиане, Мартин все чаще слышал, как то справа, то слева от него кто-то в отчаянии восклицал:

— Они сомнут нас, сомнут!

— Они не смогут, если мы не позволим! — кричал рядом маршал Юг, с высоты своего мула давая новый приказ стрелять.

А ведь, как заметил Мартин, Юг де Мортэн сам был ранен коротким копьем дротикометателей. Тамплиер обломал древко копья, но его обломок с застрявшим в ране острием все еще торчал в его потемневшем от крови боку, хотя маршал будто не замечал этого, продолжая отдавать приказы.

Ричард следил за боем, всякий раз оказываясь там, где требовалась помощь. Он видел, каких усилий стоило его пехоте сдерживать подобный натиск, но все же отмечал, что сарацинам пока не удалось даже на пару шагов потеснить его бравых крестоносцев. Какие воины! «Господи, если ты взираешь на них, ты поймешь, какие храбрецы стоят во славу Твою!» — хотелось кричать Львиному Сердцу. Сколько атак они уже отбили! Какие груды тел вокруг кучки его ребят! Но копья все так же ощетинены и сдерживают напор, стрелы мелькают в воздухе, клубы пыли пахнут кровью и внутренностями людей и животных, окружающий мир превратился в хаос. Однако, несмотря на эту мешанину, все же можно понять, что его воины остаются на месте, а значит — побеждают!

И тут из крепости бегом принесся Амори де Лузиньян со страшным сообщением: в Яффе, видимо, оставались лазутчики султана, которые открыли изнутри Иерусалимские ворота! Его люди пытаются справиться, но сарацины уже врываются в город.

Ричард издал гортанный рык. Это было ужасно! Его пешие воины показали, что способны выдержать напор атаки, но они не смогут сражаться, если на них ударят сзади, когда они заняты противостоянием конницы султана. Это может обернуться для христиан полным поражением!

Король соображал лишь мгновение, потом крикнул Югу де Мортэну, чтобы тот принял командование, а сам стал скликать тех из рыцарей, кто был верхом, и помчался сквозь строения Нижнего города к Иерусалимским воротам.

Позже они узнали, что уже одно появление Ричарда напугало проникавших в ворота сарацин, и они стали убегать. А король и его рыцари наседали на них, теснили, давили и рубили, пока площадка перед воротами полностью не осталась за рыцарями, а сообразительные пулены сразу кинулись сдвигать створки и, закрыв их, тут же вбросили тяжелые брусья в пазы ворот. Все это заняло довольно много времени, а пока на равнине за Яффой на пеших крестоносцев неслась следующая, еще более многочисленная лавина конников.

И самое страшное, что отряды христиан полностью лишились командования. В какой-то миг только что подававший команду маршал Юг вдруг медленно сполз с мула на землю и остался лежать. Воины уже привычно приготовились принять наскок, но разрозненная стрельба и ожидание приказа сделали свое дело, так что конники подскочили к крестоносцам куда более плотной массой, чем когда их ряды прореживались тучами смертоносных стрел.

Мартин потом не мог сказать, когда он решил принять командование на себя. Как и некогда под Арсуфом, это получилось почти спонтанно. Он вдруг рывком вскочил на потерявшего седока мула и с его высоты, откуда его видели все стрелки, начал отдавать приказы. Он велел стрелкам из Пизы перестроиться и дать залп, в то время как генуэзцы отступили, приняв у сержантов только что заряженные арбалеты. И когда пизанцы сделали залп и отступили в свою очередь, приняв у сержантов новые арбалеты, залп сделали уже готовые к бою генуэзцы. Они менялись с генуэзцами и стреляли по очереди, а сержанты и пехотинцы перезаряжали их арбалеты, и таким образом, учитывая еще и скорострельность валлийских лучников, получалось, что со стороны крестоносцев велась бесперебойная стрельба, сносившая приближавшихся конников с таким успехом, что только немногие из сарацин успевали пробиться к копейщикам, но уже не было и намека на то, что этим единичным гулямам удастся прорваться или разрушить преграждавший им путь строй.

Это продолжалось все время, пока Ричард теснил врагов у Иерусалимских ворот. Когда же он справился и стремительно примчался к отрядам у бреши города, то в первый миг даже сдержал коня, удивленно взирая на представшую перед ним картину. Его крестоносцы не отступили ни на пядь земли, а на равнине перед ними и песка не было видно под телами павших людей и лошадей.

Ричард лишь на миг подъехал к Мартину, их взгляды встретились. Мартину показалось, что он даже различил сквозь прорези в шлеме светлые глаза короля, но в следующее мгновение он вынужден был отвернуться, отдавая новый приказ: «Пизанцы — пли! Отступили. Генуэзцы — залп!»

И вот новый отряд сарацинских всадников, уже приблизившись, вдруг замедлил поступь коней, стал разворачиваться, конники что-то выкрикивали, направляясь в обратную сторону. По рядам копьеносцев будто прошло какое-то движение, раздались ликующие победные вопли. Все видели, что сарацины отступают. Казалось, еще миг — и крестоносцы с торжествующим криком сами кинутся в атаку.

— Нет! — зарычал Ричард, послав своего саврасого вперед и принуждая уже поспешивших за врагом крестоносцев замедлить шаг.

Голос короля звучал подобно трубе, но в душе он ощутил тихую панику. Он знал — ложное отступление было излюбленной тактикой сарацин, столько раз губившей поверивших в легкую победу христиан. И если его крестоносцы разомкнут строй, если пойдут в наступление, им уже вряд ли удастся вновь выстроиться в шеренгу, чтобы дать отпор врагам. И тогда сарацины будут разить их как с боков, так и прямым наскоком, и с таким трудом завоеванное преимущество будет сведено на нет, ибо слитное войско христиан будет разбито на отдельные кучки и уничтожено превосходящим противником.

Проносясь галопом перед войском, почти тесня конем возбужденных пехотинцев, Ричард заставил их остановиться. Он почувствовал облегчение, только различив спокойный — на удивление спокойный, как ему показалось, — голос Мартина. Все то же: «Пизанцы — пли! Отступили. Генуэзцы — залп!»

Черт побери, этому парню все же удалось своими командами удержать от порыва кинуться за отступающими сарацинами возбужденных стрелков. А вот копейщики и даже невозмутимые фламандцы только сейчас как будто стали понимать, что могли навредить себе. Но пока они отступят на прежнюю позицию, пока вновь займут оборону…

Сарацины, заметив, что их уловка удалась и копейщики рассредоточились, тут же стремительно развернулись, возобновив атаку. Залп из арбалетов по приказу Мартина несколько сдержал их наступление, но все же они продолжали нестись, видя, что ряды копейщиков по сути раскололись. У сарацин появилась возможность прорваться! И яростный крик «Алла ху!» вновь летел над их войском, они стегали коней, неслись, не обращая внимания, как падают их единоверцы, сраженные очередным залпом.

И тогда Ричард кликнул своих рыцарей и понесся им наперерез.

— Не стрелять! — воскликнул в ужасе Мартин, опасаясь, что стрелки могут случайно сразить короля. Он так рванул повод мула, что тот почти вздыбился и заревел.

Горстка рыцарей, как нож в масло, врезалась в отряды сарацин. И все вмиг завертелось вокруг них.

Король Ричард бился в самой гуще окруживших его врагов. Теперь он думал уже не о ходе всего сражения, а о том, что творилось в непосредственной близости от него. Мелькали искаженные лица под темными чалмами, проносилось оружие, сабли ударяли о его щит, но послушный конь нес его дальше, лягался и храпел, разбрасывая чужих лошадей. Сарацины наседали на короля, а Ричард все убивал и убивал их, его рука казалась ему чересчур медлительной, хотя меч поднимался и опускался с прежней частотой и жестокостью.

Порой он выхватывал взглядом сражавшихся рядом с ним рыцарей. Вон отбивается одновременно мечом и секирой отважный нормандец Джеральд де Ферниваль, вон поймал удар на щит и делает ответный выпад Гийом де л’Этан, вон уклоняется от удара и вздыбливает своего неповоротливого гнедого Мортимер, а англичанин Лестер отчаянно кричит, отбиваясь сразу от троих насевших на него вопящих сарацин в высоких шлемах. Ричард мельком подумал, что надо бы поспешить на выручку графу, но тут на него самого вихрем наскочил огромный мусульманский воин в блистающих доспехах, наверняка один из эмиров султана, решивший лично поразить проклятого Мелека Рика. Ричард схлестнулся с ним, рычал, задыхаясь в поту и пыли. Сталь оглушительно звенела, вздыбливались кони, а потом король, яростно крича, нанес эмиру удар такой силы, что рассек его доспехи и снес не только голову в пышном тюрбане, но и отрубил плечо вместе с рукой, сжимавшей саблю. И тут же Ричард развернул коня, готовясь к новой схватке, но неожиданно заметил, что вокруг него образовалась пустота, — напуганные его силой, сарацины кинулись врассыпную, опасаясь сразиться с этим шайтаном.

Только тогда король поспешил на выручку Лестеру и заметил, что тому уже успел помочь подоспевший на своем маленьком муле этот негодник Мартин. Неужели он решился оставить командование стрелками?

Однако король быстро понял, что после того, как началась его схватка с сарацинами, стрельба велась уже не сплошными залпами, как ранее, а выборочно, чтобы ненароком в этом месиве сражающихся не задеть кого-то из своих рыцарей. Теперь стрелки сами определяли для себя цель, а копейщики медленно, но неуклонно единым строем наступали на сражавшихся, оттесняя их все дальше от Яффы. Сарацины уже не смели и рассчитывать прорваться к городу, наоборот, они пятились, многие просто разворачивали коней и уносились прочь. И все же бой продолжался, и в этой бешеной схватке, где каждый крестоносец был на счету, такой опытный боец, как Мартин, оказался весьма кстати. Вон как ловко, уходя от удара, он откинулся и почти лег на круп мула, но едва над ним пронеслось лезвие опасного кривого скимитара, тут же выпрямился и стремительно направил клинок в незащищенное смуглое лицо врага под черной куфией. И только темная кровь полетела струей от располовиненного лица сарацина, облаченного в черную накидку.

Но наблюдать за каждым поединком было некогда, и Ричард вновь кинулся в атаку. Опять были схватки — суматошные, неожиданные, стремительные, когда тело действует быстрее, чем придет подсказка разума, когда желание победить становится сильнее страха, а решение приходит само: поймав выпад чужого меча, рука идет по той же дуге удара, уводя оружие в сторону, чтобы уже через миг уловить момент для собственного решающего выпада. Ричард продолжал сражаться, чувствуя, как в его голове, которая, казалось, сейчас лопнет от жары, тяжелыми толчками пульсирует кровь. Он сам был весь в крови своих врагов, его конь почти побурел от крови, но меч короля находил всякого, кто еще осмеливался противостоять ему.

Однако уже стало ясно, что победа под Яффой переходит к крестоносцам. Какое-то время сарацинские эмиры еще пытались руководить сражением, но все чаще из кровавой гущи схватки выносились потерявшие седоков лошади, воины в страхе разбегались, и их невозможно было заставить развернуться и продолжить битву.

— Там сам Мелек Рик! — кричали они, не слушая приказов. — Там сам шайтан! Там только смерть!

Один из эмиров Саладина Дженах ад-Дин потребовал, чтобы султан послал в атаку своих все еще не принявших участие в битве тяжеловооруженных мамлюков, но Саладин отмалчивался. А потом он и вовсе приказал трубить отход.

Ричард услышал этот звук трубы среди грохота сражения. Значит… О, они победили! Это казалось невероятным, учитывая соотношение сил, но сарацины бегут, бегут!.. Их отступление было не просто страстным желанием Львиного Сердца — то, что происходило на самом деле, вызывало у Ричарда ни с чем не сравнимый вкус победы. Она царила в воздухе, сливаясь с радостными воплями одних и паническими, полными отчаяния криками других.

Ричард позволил себе перевести дух и даже почувствовал нечто похожее на сожаление. Вот это была битва! Львиное Сердце только теперь заметил, что весь он утыкан стрелами, словно дикобраз, конь под ним шатается, спотыкаясь на каждом шагу, а кожа на запястьях лопнула от напряжения.

— Поле боя за нами, — произнес глухим голосом сквозь прорези шлема Лестер, находившийся подле короля.

Это отмечали и остальные. Мартин устало опустил руку с мечом, склонился в седле. В его голове по-прежнему царил сумбур, но он уже осознал, что остался жив, да к тому же сумел убить в бою того страшного Абу Хасана, которого так ненавидела и боялась его Джоанна. Но через миг Мартин выпрямился, высмотрел Ричарда Английского и больше не в силах был отвести от него восхищенного взора.

Утыканный стрелами, окровавленный, облитый лучами заходящего солнца, будто сам пылающий алым огнем, король казался сверкающим воителем из легенды, который сражался так, как не сражался даже сам герой Роланд в старинных сказаниях. Его воины возбужденно кричали и потрясали оружием, на башнях Яффы размахивали флагами, гудели трубы, перекрывая этим торжествующим звуком отдаленный гул труб отходившего войска султана.

Король поднял руку с мечом, приветствуя ликующих крестоносцев. Ему хотелось сказать им несколько благодарственных слов, но в горле пересохло от пыли, и он просто ехал, стараясь держаться прямо и не показать, какая чудовищная усталость вдруг навалилась на его плечи.

Но все же он сумел собраться, когда конь под ним вдруг зашатался и стал медленно валиться на бок. Ричард успел вынуть ноги из стремян и соскочить на землю, прежде чем к нему подбежали пытавшиеся поддержать его воины. И пошел прямо и гордо через расступавшихся перед ним бойцов, похлопывая их по плечам, позволяя кому-то расстегнуть и снять с себя шлем, и наконец-то вздохнул полной грудью веявший с моря воздух, пронизанный ясным закатным светом.

— Это ли не чудо Господне! — воскликнул кто-то рядом, и Ричард не сразу сообразил, что это поспешивший к нему из Яффы патриарх Рауль.

Сказал бы ему Ричард… но не то у него сейчас было настроение, чтобы с кем-то пререкаться, и он даже оперся на плечо патриарха, шел, вглядываясь в сияющие физиономии своих славных ребят, не посрамивших сегодня знак Креста, под которым они сражались.

Неожиданно король увидел в стороне этого странного и отважного пройдоху Мартина, который то раздражал Ричарда, то вызывал восхищение. Сейчас этот парень не толпился среди тех, кто спешил поздравить Львиное Сердце с великой, почти невероятной победой, а остался позади и сидел, склонившись над саврасым конем, который в этом бою так славно помог сражаться королю.

Ричард задержал на Мартине взгляд, в котором сквозило недоумение. Но потом он отстранился от патриарха, обошел пытавшегося обнять его Лестера и вернулся к павшей лошади и сидевшему подле нее Мартину. Тот заметил подошедшего короля, только когда на него упала тень. Он поднял голову, и Ричард увидел на его запыленных щеках потеки слез.

— Ты так убиваешься за этой лошадью? — удивился Ричард. Но, поразмыслив, слегка кивнул, словно соглашаясь с какой-то своей мыслью. — Что ж, этот жеребец заслуживает быть оплаканным. Хороший был конь. Можно сказать, отменный.

— У него была смешная кличка — Персик, — тихо отозвался Мартин, проводя рукой по длинной голове павшего коня. — И я сам некогда выездил его. Однако я горд, что сегодня он помог сражаться самому великому воину, какого только знала Святая земля.

Он тяжело поднялся, все еще с сожалением глядя на мертвого саврасого. Ричард же хотел спросить, как Мартин додумался организовать бесперебойную стрельбу арбалетчиков, но решил, что они обсудят это позже. Да и не могли они сейчас разговаривать — их снова окружили. Граф Лестер уже умудрился где-то добыть вина и протягивал королю полный кубок; рядом был и кто-то из тамплиеров, сокрушавшийся не о какой-то павшей лошади, а об умершем от раны маршале Юге де Мортэне. Сквозь толпу к королю пробился Амори де Лузиньян, из города спешили следившие за боем горожане, как христиане, так и остававшиеся с ними мусульмане. Ричард бы не удивился, если бы и его кузина сюда примчалась, дабы узнать, жив ли ее красавчик Мартин. И наверное, в кои-то веки расположение Джоанны к этому парню не вызвало бы гнев ее царственного родича.

Король вновь повернулся к Мартину, отстраняя собравшихся.

— Эй, ты, подойди сюда. Я думаю, мне не следует потом говорить, что своей удачей в бою при Яффе я обязан лошади простого воина. Так что опустись на колено.

Лезвие меча короля было алым от крови, и, когда он положил его плашмя на плечо коленопреклоненного Мартина, на стальных пластинах наплечника тоже остался кровавый след. Но так и бывает, когда отличившегося воина посвящают в рыцари на поле боя.

— Ты храбро и умело сражался сегодня, Мартин сын Хокона. Будь же всегда так храбр, сражайся за Христа и короля. А теперь поднимись, рыцарь. И постарайся больше не забывать то высокое звание, какое ты получил, и служи с честью.

— О, мой король…

У Мартина не хватало слов, он глубоко дышал, его голубые глаза лучились необыкновенны светом. Он испытывал невероятную гордость и ошеломляющую надежду, а еще чувство огромной любви к этому великому воину, прославленному королю, отринувшему его прошлое и посчитавшему его достойным влиться в ряды христианского рыцарства. Это такая честь — быть посвященным в рыцари самим Ричардом Львиное Сердце!..

Тут кто-то из рыцарей Храма сказал, что и они надеялись посвятить Мартина в рыцари своего братства.

Король неожиданно засмеялся.

— Боюсь, что у мессира Мартина на сей счет несколько другие планы. Вон и мой Лестер готов взять этого рыцаря к себе на службу. Не так ли, Роберт?

Но не успел улыбающийся граф ответить, как вперед выступил Амори де Лузиньян.

— Я бы тоже желал, чтобы рыцарь Мартин служил у меня. Ибо еще ранее был весьма высокого мнения о его доблести и умении сражаться.

— Только не разорвите его все сразу, — заметил Ричард с улыбкой. — Дайте рыцарю отдохнуть после сражения. Но, клянусь своей короной, я догадываюсь, куда он сейчас пойдет. — И король хитро подмигнул все еще ошеломленному Мартину. Но уже через миг стал серьезен и добавил: — Сегодня ты заслужил право предстать перед своей дамой. Однако потом — не смей! Если не хочешь меня разгневать.

И Ричард гордо удалился, сопровождаемый своими ликующими воинами. Он вступал в освобожденную от мусульман Яффу — и одновременно в легенду. Ибо невероятная битва при Яффе навсегда внесла имя английского короля Ричарда Львиное Сердце в ряды величайших воинов.

Но в тот момент король просто хотел отдохнуть. Он понимал — битва выиграна. Но война еще не окончена, и войско Саладина все еще остается в силе.

Глава 17

Еще не рассвело, когда к охранявшим пролом в укреплениях Яффы стражникам приблизились несколько мусульманских воинов, ведущих в поводу пару пятнистых, как барсы, белогривых коней.

Один из сарацин сказал на ломаном французском:

— Мой господин, благородный Малик аль-Адиль Сайф аль-Дин Абу-Бакр ибн Айюб, посылает вашему королю в дар этих двух скакунов. Он видел, как Ричард Английский вчера лишился коня, и полагает, что столь благородному господину не подобает оставаться пешим в предстоящем сражении.

С этими словами сарацины передали поводья лошадей оторопевшим крестоносцам и быстрой рысью поскакали к располагавшемуся в стороне войску султана.

— Что это значит, во имя Неба? Кто передает нашему Ричарду коней? — растерянно спросил один из стражей. — Столько имен… Они что, скинулись, чтобы преподнести Ричарду подарок?

Другой страж, пулен, разбирающийся в местных тонкостях, пояснил: это подарок Ричарду Львиное Сердце от брата Саладина эмира аль-Адиля.

— Аааа… — протянул первый страж. — А я-то понадеялся, что эти скакуны — взятка Ричарду, чтобы он согласился подписать мировую с султаном. Как думаешь, друг Оноре, язычники опять будут сегодня сражаться? Ох, трудно все это, сил уже нет. Ну да ладно. Выстояли вчера, выстоим и теперь. А коней надо сразу отвести к Львиному Сердцу. Каковы бы ни были эти язычники, но они правы, полагая, что такому воину, как наш Ричард, негоже сражаться пешим против нехристя султана.

Король Ричард понимал, что сегодня может решиться участь крестоносцев в Яффе. Поэтому, едва он опробовал одного из присланных скакунов, тут же велел своим воинам выходить на равнину и готовиться к бою.

Настало ясное утро. По небу проносились легкие облака, в стороне шумело море, волны которого разбивались о скалы близ побережья. Христианские воины, занявшие ту же позицию, что и вчера, хмуро смотрели, как перед ними выстраиваются в линию конники Саладина. Крестоносцы старались подбодрить друг друга: вспоминали, что вчера полегло много сарацин, а лошадей пало и того больше, в то время как у самих защитников Яффы было убито лишь немногим более десятка воинов и только двое рыцарей были сражены в схватке. Еще вспоминали, как расстроился Ричард, узнав, что среди убитых оказался мало кому известный парижанин, причем короля смерть простого француза огорчила даже больше, чем известие о кончине маршала ордена Храма, умершего от полученной в бою раны. И все же вчера Господь был явно милостивее к крестоносцам, нежели к неверным. Но останется ли с воинами Креста и ныне расположение Всевышнего? Какие нечеловеческие силы им понадобятся, чтобы опять выстоять в подобном бою? Крестоносцы с тревогой поглядывали на все еще намного превосходящую их армию мусульман, особенно на мамлюков в их высоких шлемах и шафрановых накидках. Если эти демоны султана сегодня пойдут в атаку… О, да охранит христиан от подобного Пресвятая Дева Мария!

Правда, когда из крепости на своем новом белогривом скакуне выехал Ричард, один его вид уже подбодрил крестоносцев. Сразу раздались ликующие крики, воины заулыбались, стали потрясать оружием.

Ричард шенкелями послал коня перед войском, развернулся и снова поскакал, при этом глядя в сторону выстроившегося войска султана. В какой-то миг он разглядел среди сидевших верхом эмиров прославленного Саладина. Король натянул поводья, вздыбив скакуна, и посмотрел на султана — позолоченный шлем, обвитый зеленой чалмой, блестящие позолотой доспехи, темная длинная борода. Наконец-то Ричард видел своего врага!

Султан тоже смотрел на Львиное Сердце. Вчера, когда Мелек Рик покидал поле боя, весь утыканный стрелами и окровавленный, когда под ним пал конь, у Саладина появилась надежда, что после такого ни один смертный уже не сможет оправиться и, как и прежде, возглавить войско. Но вот Ричард вновь перед ним — гарцующий, бодрый, решительный и непобедимый. Настоящий шайтан, которым мусульманские женщины пугают детей. Да что там женщины — сами сарацинские гулямы и их эмиры смотрят на английского короля с почти суеверным ужасом и словно не замечают звуков цимбал, настраивающих их на сражение. Саладин помнил ответ своих воинов на упрек, что они убегают от Ричарда, как зайцы. «Да разве он человек! — вопили они. — Его тело будто из меди сделано, его не может поразить никакое оружие!»

Трусы! Ничтожные трусы, да поразит их Аллах!

Но сейчас, глядя на гарцующего Ричарда Львиное Сердце, султан, казалось бы, и сам был готов поверить в подобное.

А Ричард, словно у него уже иссякло терпение в ожидании атаки, кричал в лицо мусульманам:

— Сражайтесь же! Вот я перед вами! Выходите и померяйтесь со мной силами. Хотите попасть на небеса? Я вам помогу в этом! Или вы трусы?

Саладин не вытерпел и крикнул:

— Я вижу, мне впору пугать вас Ричардом, что он придет и съест вас. Не бойтесь его, правоверные! Вспомните, это всего лишь человек!

Однако никто не сдвинулся с места, воины опускали головы, отводили глаза. И султан добавил уже тише:

— Он просто человек…

Саладин чувствовал себя униженным, оттого что его армия проявляла явное нежелание сражаться.

А король Англии, напряженный, с бьющимся в горле сердцем, все ждал, когда начнется атака.

— Ну же! — опять крикнул он, вскинув копье. — Пусть выедет против меня хоть один из вас. Давайте в честном поединке решим судьбу Святой земли!

Ричард, казалось, грезил и готов был поступить подобно герою из баллады. И в глубине души Салах ад-Дин тоже вдруг понадеялся, что найдется смельчак, готовый ответить на вызов христианского короля. Но почему они все молчат?

Саладин видел, как его отважный брат аль-Адиль с улыбкой наблюдает за Мелеком Риком. Подумать только, Адиль сегодня даже отправил в подарок этому шайтану двух великолепных скакунов, и что самое обидное — многие сочли поступок прославленного эмира благородным. А злобный подстрекатель, смутьян Дженах ад-Дин, только и делает, что шипит, изрыгая ругательства, но сам не решается принять вызов Ричарда. Еще один атабек, знаменитый воин Изз ад-Дин, не раз похвалявшийся, что в бою на копьях ему нет равных, сейчас даже отъехал в сторону, чтобы не видеть английского короля. О, храбрец Изз ад-Дин вчера позорно унесся с поля боя, став свидетелем схватки Мелека Рика и эмира Йазкуджа ал-Асади, которому английский король снес голову и плечо вместе с рукой. А ведь Йазкудж ал-Асади был одним из лучших бойцов в войске султана!

Саладин понял, что больше не вынесет этой всеобщей трусости перед одним человеком. Медленно повернув коня, он поехал прочь. За ним последовали его эмиры и атабеки, такие же поникшие и молчаливые.

Правда, не прошло и получаса, как в шатре Саладина все они оживились, заговорили, едва ли не перебивая друг друга.

— Нам нужно приступить к переговорам с Ричардом, — сказал советник султана Баха ад-Дин, и многие тут же поддержали его.

— Ричард непобедим, — повторяли они. — Мы должны просто договориться с ним о перемирии и позволить ему убраться восвояси. Тогда мы сможем покинуть военные лагеря и не будем торчать тут еще одну зиму.

— Вы не понимаете, — не выдержав, рассердился Саладин. — Я дал клятву всемогущему Аллаху вести джихад до тех пор, пока не изгоню последнего неверного из Дар аль-Ислама. Я не могу нарушить эту клятву.

— Это только ваши счета с Всевышним, о благочестивый султан Юсуф ибн Айюб, — подавшись вперед, заявил смутьян Дженах ад-Дин, и присутствующие услышали, как звякнули все пластины его доспеха. — Но если вы настроены столь решительно, то прикажите своим мамлюкам первыми идти на кафиров. А то ваши шафрановые любимцы только и могут, что храбро отнимать добычу у наших прорвавшихся в Яффу воинов, якобы предотвращая беспорядки. Что ж вы держите их в стороне? Когда речь идет о битве, вы посылаете сражаться именно нас, а когда хотите получить добычу, то это дело ваших мамлюков.

Саладин смолчал. Ему нужны были деньги, захваченные в Нижнем городе, как и нужны были его мамлюки. Ибо если эмиры начнут возмущаться против своего султана, кто тогда встанет на его защиту, как не они? И Саладин решительно отмел в сторону намек на то, что пришло время отдать на растерзание Ричарду его гвардию, лучших воинов султанского войска.

После этого Саладин в основном молчал, слушая, что говорят остальные.

— Мы сделали все, что было приказано тобой, султан. Но, видимо, Аллах распорядился в этом случае по-своему. И мы, похоже, забыли, что Пророк предписывает начинать битву лишь тем, кто уверен в победе. Есть ли у нас эта уверенность? Не нарушаем ли мы заповеди Пророка, да будет во веки веков благословенно его имя!

Дженах ад-Дин говорил, что, пока Ричард здесь, им не забрать город у проклятых кафиров: Мелек Рик знает, как построить армию, и всегда сражается в первых рядах. Потом кто-то из эмиров предложил, что, возможно, стоит попытаться сразить короля англов стрелой, тогда крестоносцы потеряют своего главу и предводителя.

— Сразить стрелой? — пожал плечами Дженах ад-Дин. — Но разве вы не слышали, что говорили воины, видевшие Ричарда непосредственно в бою? Они уверены, что он заговоренный, что сама их Дева Мариам охраняет его от ран. Вспомните, король англов покинул сражение утыканный стрелами, как еж, он был весь в крови. Но разве много вреда принесло это Мелеку Рику? Сегодня он вновь возглавил кафиров, как будто битва, даже самая тяжелая, только прибавляет ему сил.

И что самое обидное для Саладина, его брат аль-Адиль откровенно восторгался тем, как сражается Ричард. В какой-то миг султан не выдержал:

— Я вижу, нашего брата даже радует, что Мелек Рик поразил в бою столько достойных почитателей Аллаха!

В глазах аль-Адиля светилось лукавство, его улыбка могла таить в себе что угодно.

— Нет, о, мой повелитель, я не могу испытывать радости по этому поводу. И да примут гурии в раю тех, кто пал за ислам! Однако я не могу не восхищаться великолепным воином Мелеком Риком.

Он неожиданно посерьезнел.

— Цена чести и доблести всегда известна нам лучше, чем цена наших грехов. Честь роднит доблестных воинов сильнее крови, даже врагов. И я думаю, что Ричард Английский заслужил того, чтобы мы отказались от своей цели уничтожить его, а вышли с ним на переговоры… как с полководцем, который этого достоин.

Саладин заметил, как многие закивали в знак согласия с его братом. Сам же он нахмурился, глубокие морщины прорезали чело.

— Переговоры всегда начинает тот, кто ближе к поражению, — медленно, глухим голосом произнес он. — Ранее переговоров добивался сам Мелек Рик, и, как бы далеко ни зашли его войска, я понимал, что стремление английского короля договориться указывает на его неуверенность в своей победе. Теперь переговоры начнем мы. Это ли не признание, что мы не в силах ничего сделать с этим коронованным иноверцем?

И опять ему ответил аль-Адиль:

— Мужи, для которых честь — главное достоинство, уважают в противнике все, даже другую веру. Победить такого противника — почетно. Отступить и договориться с ним — совсем не позорно. И если мой султан прикажет, я готов уже сегодня начать переговоры с нашим непобедимым врагом.

Этого хотели все. Саладин это видел и смирился. Он не мог принудить своих эмиров сражаться, когда никто из них не желал новой битвы с Львиным Сердцем. К тому же по их лицам он видел, что его подданные довольны, что он — именно он, а не они! — проигрывает Ричарду. Они не стремились продолжать священную войну джихад. Они хотели вернуться в свои владения, просто жить, торговать, плодить детей… Те двадцать лет, в течение которых он вел свои войны — сначала за власть с мусульманскими соперниками, а потом за освобождение Палестины от неверных, — утомили его подданных. Им хотелось мира.

Саладин вынужден был уступить.

— Мы отходим от Яффы, — поднявшись, сказал он своим эмирам. — Велите трубить сбор. Я готов отвести наши войска к Латруну и послать вестников перемирия к Мелеку Рику.

Ответом ему был вздох облегчения.

— Иншалла! — воскликнули многие, молитвенно воздев руки.

Ричард мог казаться неуязвимым до тех пор, пока он должен был противостоять врагам. Когда же в Яффу прибыл эмир Малик аль-Адиль с предложением начать переговоры, король почувствовал не только величайшее облегчение, но и невероятную слабость. У него едва хватило выдержки, чтобы, как и ранее, шутить и смеяться в обществе обаятельного аль-Адиля.

Но под конец их встречи, когда Малик попытался справиться о Джоанне де Ринель и даже попросил позволить им свидеться, утомленность Львиного Сердца сменилась раздражением. Ричард мрачно поглядел на аль-Адиля и, чуть ли не заскрипев зубами от злости, произнес:

— Сия дама ныне вся поглощена заботами материнства, друг мой. К тому же я бы попросил вас не напоминать мне о вашей увлеченности моей родственницей. Ибо тогда я вспомню то, о чем имел милость забыть, — как вы держали леди Джоанну в плену, даже получив за нее выкуп. И при этом имели дерзость уверять меня, что моя кузина погибла, когда возвращалась в стан крестоносцев. Признаюсь, я не ожидал подобного вероломства от человека, которого называл своим другом. Так что, клянусь верой, вам больше не стоит упоминать в наших разговорах ее имя, дабы не потерять моего расположения к вам, Адиль.

Аль-Адиль покраснел. Он попытался оправдаться, говоря, что на подобную ложь его толкнула великая любовь к прекрасной христианке, однако Ричард все так же исподлобья взирал на него, и эмир перевел разговор в другое русло, заверив, что будет рад встретиться для обсуждения мирных переговоров с любым представителем от короля Ричарда Английского.

Переговоры… Они просто измотали Ричарда. Саладин соглашался на многие уступки, но были пункты, по которым он не желал сдавать позиции. Так, например, султан отказался позволить христианам оставить за собой недавно отстроенный ими город Аскалон и располагавшиеся южнее Аскалона крепости Газа и Дарум, отвоеванные крестоносцами. Это были мощные цитадели на подступах к Египту, а Саладин еще не забыл, как испугался, осознав, что кафиры именно оттуда могут начать наступление на его основную житницу, Египет, откуда он получает пополнение и средства.

Ричарда все эти уловки и упрямство султана просто выводили из себя. Подумать только, сколько христианских воинов полегло в боях за обладание этими крепостями и прилегавшими к ним землями, а теперь Саладин хочет, чтобы эти цитадели отдали ему просто так! Но в итоге Ричард вынужден был согласиться, хотя и при условии, что эти укрепления будут стерты с лица земли, то есть не достанутся никому — ни султану, ни христианам. Кроме того, Ричард передал своим представителям на переговорах, Балиану де Ибелину и английскому епископу Солсбери, чтобы они потребовали взамен ухода войск крестоносцев из южных крепостей, Рамлу и Лидду, город с гробницей почитаемого воителя святого Георгия, которые должны быть под рукой христиан.

И все же отданные южные крепости были существенной уступкой со стороны Ричарда. Он сам участвовал в их восстановлении, сам месил раствор и таскал блоки, чтобы заново отстроить цитадели, и разрушать их теперь было для него очень горько. Однако Ричард не мог долго пререкаться и спорить из-за каждой пяди отвоеванной или отданной земли, так как события в собственном королевстве торопили его к скорейшему возвращению в Европу. А еще Ричард был слишком болен — сказались все порезы, раны и ушибы, полученные им в последнем бою. Пока его сила и присутствие были нужны защитникам Яффы, Львиное Сердце казался неуязвимым, но теперь свалился в жесточайшем приступе лихорадки от ран, на которые ранее просто не обращал внимания. Порой, находясь в полубреду и горячке, он лишь с превеликим трудом мог вникнуть во все тонкости переговоров.

Ухаживала за обессиленным Ричардом его кузина Джоанна де Ринель. Еще до того, как в Яффу прибыли лекари госпитальеров, она привела к нему своего еврейского врача Иосифа, и тот приготовил для короля целебные мази и укрепляющие настои. Джоанна не отходила от своего августейшего родственника, словно выхаживающая раненого героя дама из баллады; она поила его зельями, меняла повязки, обтирала влажными салфетками, заставляла принимать пищу. Порой она даже покрикивала на Ричарда, когда он, раздражительный и ослабевший, то отказывался помогать ей во время перевязки, то отталкивал чашку с лечебным настоем.

— Я просто отшлепаю вас и оттаскаю за волосы, если вы не будете выполнять указания моего врача! — угрожала Ричарду Джоанна, разгневанная его капризами.

И это смешило короля.

— Как вы похожи с моей сестрой Пионой, — как-то сказал он. — И не только внешне. Вы, как и моя сестрица, смеете повышать голос на самого льва! Кстати, кузина, вы хоть доверяете этому христопродавцу Иосифу?

— Он мой друг, — только и ответила Джоанна.

В серых глазах короля появился острый блеск.

— А ну-ка тише, кузина. За вами числится слишком много прегрешений, чтобы я смог стерпеть еще и то, что моя родственница водит дружбу с евреями. И если я соглашаюсь пить предписанную им гадость… гм… наверное, я все же не хочу, чтобы вы отшлепали страждущего и столь ослабевшего короля. Но за это вы споете для меня. Я так давно не слышал ваш прекрасный голос.

Ричарда знобило, и Джоанна укутала его мягкой львиной шкурой. Потом она взяла в руки лютню, начала наигрывать и запела песню, сочиненную некогда ее отцом, бароном Гронвуда, который был известен в Англии как исполнитель, не уступающий лучшим провансальским трубадурам:

Огонь горит, и ночь темна, Восходит бледная луна. Налей, приятель, мне вина, Сегодня я напьюсь. Ударь по струнам веселей И ни о чем не сожалей. Как в жаркий день туман с полей, Пусть улетает грусть!

В глаза костлявой я смотрел, В меня летели сотни стрел, Но я в сраженьях не робел, Я смерти не боюсь. Покуда Бог хранит меня И от меча, и от огня, И, направляя в бой коня, — Я весело смеюсь!

Во многих землях побывал, Прекрасных дев я обнимал И поцелуев с губ срывал Вишневый спелый вкус. Но без дорог мне счастья нет. Пускай красотки плачут вслед. Когда прогонит ночь рассвет, Уйду, не обернусь.

Но только снится иногда Холмов зеленых череда. Прекрасней места никогда Не встретите — клянусь! Река сверкает серебром, Шумит дубрава за окном. Там я родился, там мой дом — И я туда вернусь!

Ричард сначала с улыбкой слушал это исполнение прекрасной девы от имени странствующего рыцаря, но на последнем куплете на его лицо набежала грусть. И он ничего не сказал, даже не похвалил исполнительницу, когда прозвучал финальный аккорд и Джоанна умолкла.

Только через какое-то время король вдруг спросил:

— Вы скучаете по Англии, миледи?

Джоанна ответила не сразу. Она сидела в кресле возле ложа Ричарда и в своем блио из темно-сливового шелка смотрелась как прекрасная дама на витраже собора, но уже, как и многие христианки в Палестине, стала предпочитать обычному головному покрывалу увитый цепочками тюрбан. На ее запястьях звенели многочисленные браслеты с подвесками, отполированные ногти были выкрашены хной, а глаза Джоанны были обведены сурьмой, отчего казались больше и выразительнее. Появись она в таком виде перед своими английскими родственниками, они бы несказанно удивились, но, похоже, подобный наряд для нее уже стал привычным в Палестине.

Глубоко вздохнув, Джоанна ответила:

— Да, я бы очень хотела побывать дома и встретиться с родными. Однако и здесь есть нечто, отчего я не спешу с возвращением.

— Нечто или некто, кузина?

Джоанна только улыбнулась и предпочла не отвечать.

Но Ричард понимал — пока его кузина тут, она может позволить себе встречаться с рыцарем Мартином, которого принял на службу Амори де Лузиньян. И Джоанне не хочется терять возможность этих редких свиданий. Но даже если ее возлюбленный согласится служить у англичанина Лестера и однажды отправится с ним в Англию, она вряд ли сможет поддерживать там подобные отношения. Ее положение, ее долг стали бы препятствием между ней и ее возлюбленным. Здесь же, оставляя на время отдыхающего короля, Джоанна могла встречаться с этим парнем, что наверняка и делала, хотя и тайно от всех.

— Разве можно из-за любви к кому-то забывать о своем долге? — продолжал Ричард, отводя от нее взор и разглядывая узоры на ковре, висевшем на стене напротив его ложа.

— Все зависит от того, насколько сильна любовь, — тихо ответила Джоанна, понимая, что король разгадал ее недомолвку. — И от того, кого любишь…

— И все же вам не следует поощрять этого рыцаря, Джоанна, — посуровев, произнес Ричард. — Особенно учитывая, что вы замужняя дама. Когда за Обри де Ринеля будет дан выкуп и он вернется к нам, вы обязаны будете уехать с супругом в ваши английские имения.

Он заметил, как потускнели глаза кузины, и больше ни слова не сказал на эту тему.

Переговоры между тем продолжались. Епископ Солсбери сообщил, что султан согласился вернуть указанные Ричардом города в обмен на разрушение Аскалона. Отныне за христианами в Леванте оставалось отвоеванное крестоносцами побережье от Яффы до Тира. О святом Кресте, о котором ранее столько говорилось, даже не упомянули, но Ричард и не стал касаться этого вопроса. Зато он согласился с условием, что перемирие будет продолжаться три года и восемь месяцев. Этот срок казался королю приемлемым, поскольку именно за это время он рассчитывал уладить свои дела в Европе, а потом снова вернуться в Святую землю.

И все же обговоренное status quo Ричард не мог воспринимать ни как победу, ни как поражение. И когда вечером Джоанна пришла к королю, чтобы проследить за приемом лекарств, она застала его погруженным в горестное раздумье.

— Как же немного мы смогли отвоевать у Саладина! — с грустью произнес Ричард, разглядывая развернутый перед ним свиток, на котором были обозначены территории, остававшиеся у христиан в Леванте. — Но иначе и быть не могло. Увы, нас тут было слишком мало, чтобы мы могли претендовать на нечто более обширное. Мне говорят, что под Яффой я спас свою славу воина Христова, и все же наши достижения тут куда скромнее, чем я рассчитывал изначально. Иерусалим так и остался недостижим для христиан, им нет туда доступа…

Джоанна ласково протерла лицо короля влажным тампоном и вдруг произнесла:

— Знаете, Ричард, в этой войне за Иерусалим можно было поступить иначе. Ведь сейчас Саладин идет на многие уступки. А один мой знакомый как-то сказал, что надо бороться не против чего-то и кого-то, а стремиться к чему-то.

— Как это — не бороться против кого-то? Кто тогда будет с нами считаться в этом враждебном краю?

В голосе Ричарда звучало раздражение, но Джоанна ответила:

— Сир, разве вам не приходило в голову, что самая короткая дорога отнюдь не всегда бывает прямой?

Потом она расчесывала густую золотистую гриву короля, а он о чем-то размышлял. Ричард вспомнил слова отшельника, передавшего ему частицу Животворящего Креста: «Приложи усилия, чтобы христиане могли входить в Иерусалим с молитвой, а не с мечом», — посоветовал тогда святой старец. Но разве это не то, о чем сказала сейчас Джоанна? Не война, а мир, не борьба, а стремление к той цели, какая так важна для всех верующих, — возможность молиться у Святой Гробницы.

— Вероятно, вы правы, миледи, — задумчиво произнес король. — Не все замки можно взять лобовым штурмом. — И, покосившись на ухаживающую за ним родственницу, неожиданно добавил: — А вы сильно изменились за время пребывания в Святой земле, моя маленькая кузина. Или кто-то вас изменил. Клянусь пояском Марии Египетской, я догадываюсь, кто на вас так повлиял. А теперь ответьте: вы все еще продолжаете расточать милости этому своему знакомому? Мы оба знаем, о ком я говорю.

Джоанна улыбнулась и, склонив голову, лукаво посмотрела на Ричарда.

— Даже патриарх Рауль, этот строгий блюститель благопристойности, не видит ничего предосудительного в том, что меня часто застают в обществе человека, которого на поле боя посвятил в рыцари сам Ричард Львиное Сердце.

Король резко взмахнул рукой.

— Ради всего святого, не надо говорить мне о благопристойности этого святоши Рауля! Патриарх, готовый пойти на сделку с Саладином и подбивавший к сдаче защитников Яффы, недостоин оставаться духовным пастырем христиан в Святой земле. Поэтому я собираюсь написать о его неподобающем поведении Папе в Рим. Но это не единственное, о чем я хочу оповестить Его Святейшество.

Он внимательно поглядел на Джоанну.

— Кузина, во время переговоров епископ Солсбери узнал нечто, касающееся непосредственно вас. Речь идет о вашем супруге.

Джоанна почувствовала, как сдавило в груди, хотя и понимала — рано или поздно эта тема должна была всплыть.

Молодая женщина опустилась на стул подле ложа Ричарда и напряженно слушала его рассказ о том, как во время обсуждения вопроса, касающегося обмена и выкупа пленников, епископ Солсбери от имени своего короля начал обговаривать сумму, какую следовало заплатить за родственника Ричарда Английского лорда Обри де Ринеля. Ответ его поразил: оказалось, что, попав в плен, Обри, пребывавший в страхе и смятении, в первый же день согласился отказаться от веры в Христа и принять мусульманство. В соответствии с обрядом посвящения Обри был обрезан, и теперь нет никакого смысла его выкупать, так как освобождению и выкупу подлежали только христиане. Более того, озабоченный тем обстоятельством, что родственник Плантагенетов предал христианскую веру, епископ упросил аль-Адиля позаботиться, чтобы имя этого человека нигде и никогда не упоминалось. И Малик пошел навстречу. А через несколько дней даже успокоил Солсбери, сообщив, что сэр Обри успел настолько обозлить своего нового господина непомерным чванством и жадностью, что, невзирая на то, что именно де Ринель указал сарацинам при осаде Яффы, в каком месте наименее прочно укреплена стена, это не повлияло на решение эмира сделать новоиспеченного мусульманина евнухом. Ныне его отправили в Египет, где он будет присматривать за гаремом некоего вельможи…

— Вы понимаете, кузина, что после всего этого Обри больше не сможет считаться вашим мужем, — подытожил король, глядя на пораженную его сообщением женщину. — Дабы подобная черная овца более не считалась моей родней, я в послании к Папе Целестину опишу создавшееся положение и попрошу разорвать ваши брачные узы. И почему-то мне кажется, что вы не будете сильно сокрушаться по этому поводу. — И Ричард лукаво подмигнул Джоанне. — Ну а теперь, кузина, идите и поцелуйте меня. Ибо я позаботился не только о чести наших семейств, но отчасти и о вашем дальнейшем счастье.

Страницы: «« ... 89101112131415 »»

Читать бесплатно другие книги:

Способы достичь сексуальности, улучшив выработку женских феромонов, различаются в соответствии с воз...
Мир вокруг нас полон тайн и чудес, а человека всегда влекло необъяснимое и неизведанное… Удивительны...
Гимнастика и лечебная физкультура в сочетании с правильным питанием способны творить чудеса!Благодар...
Успешное лечение во многом зависит от своевременной и правильной постановки диагноза. В медицинском ...
Увлекательные, невероятные и оччччень небезопасные приключения шефа детективного агентства кота Макс...
Как сделать огород менее требовательным и затратным, организовать совместные посадки растений, научи...