Драконов бастард Крымов Илья

— Что? Что ты там харкнул?

— Я сшиваю твои игрушки, тварь проклятая! — взревел Тобиус, поднимаясь во весь рост, с очами, горящими ненавистью и индиговым огнем магии.

Конани Йофрид отшатнулась, ее глаза расширились не то от удивления, не то от внезапного испуга, потому что голос мага громыхнул неестественно мощным и злым раскатом, его эхо выметнулось за пределы Карденвига и облетело все сугробы на расстоянии трех лиг. Впрочем, Йофрид и сама тут же впала в ярость — не столько из-за внезапной дерзости, сколько из-за того, что позволила лишить себя самообладания.

— Да я сейчас прикажу четвертовать тебя, наглый скот!

— Попробуй! Я выпотрошу каждую волосатую мочалку, посмевшую поднять на меня руку! А ты, старуха, — волшебник указал посохом на Орзу, — второй раз меня так просто не спеленаешь! Я весь Карденвиг вместе со скалой вниз скину, прежде чем умру! Клянусь именем Джассара Ансафаруса!

Белая Бабушка лишь пренебрежительно хмыкнула. Она посмотрела на конани снизу вверх, ожидая приказа прибить наглеца. Йофрид медлила.

— Выживших свиней под замок, победителей по комнатам. А с этим крикуном мы будем разбираться.

Вскоре Тобиус предстал в зале пиршеств перед троном конани уже без лишних эмоций и прочего сердечного мусора. Он опустился на одно колено, низко наклонил голову, но продолжил держать посох вертикально. Так по этикету волшебники Академии Ривена были обязаны приветствовать монархов — следуя кредо «Iro simpre servitoris estituire».

— Владычица, прежде всего я обязан просить вас о прощении и снисхождении, ибо, не желая оскорбить вашу честь, сделал это, умом находясь в бою. Не успев оправиться от боевой горячки, пылал гневом и ненавистью ко всему миру…

— Заткнись уже, — лениво отмахнулась Йофрид. — Ты волшебник, этого достаточно, чтобы не убивать тебя сразу, а дать шанс высказаться в свою защиту.

— Я уже в чем-то виновен перед владычицей?

— Ты скрыл свою природу и проник в мои владения.

— Могу ответить лишь, что прошел таможенный досмотр без каких-либо проблем.

— Этого достаточно, чтобы проникнуть в Хармбах, но не для того, чтобы свободно разгуливать по Оре. Ты нарушил закон, пересек границу под видом того, кем не являешься. Или являешься?

Тобиус знал, что, когда правда не ведет ни к чему хорошему, надо врать.

— Владычица, я Тобиус Моль, магистр Академии Ривена. — Волшебник встал во весь рост. — Обеспокоенные непрекращающимися новостями о нападении некоего неизвестного им вида чудовища на ваши владения архимаги послали меня, чтобы я разобрался в ситуации. Безвозмездно.

Конани наклонилась в сторону, чтобы лучше слышать Белую Бабушку.

— Я видела их Академию, когда была на юге сто лет назад, — заговорила старуха. — Тамошние маги сильные, но жадные. Скорее уж бородами подавятся, чем сделают что-то без награды.

— Стало быть, лжет.

— Лжет.

— Не лгу, — спокойно произнес серый магистр. — Безвозмездно для вас. Мы же свое получим сполна.

— Даже если принять на веру, что ты пришел за этим, то в чем выгода твоих хозяев?

— Ценнее злата и побед — лишь знаний путеводный свет.

Женщины непонимающе посмотрели на него. Наконец Йофрид нарушила молчание.

— И кто это сказал?

— Я. Только что. Академии нужны знания, и она готова рисковать ради них. В обмен на свою помощь я прошу лишь помочь мне перевезти тело твари, когда с ней будет покончено, сначала в Хармбах, а затем через Седое море. Оно будет тщательно изучено нашими бестиологами и занесено в атласы. Это весь наш интерес.

Ложь была высказана, осталось надеяться, что ей поверят. Рисковал Тобиус по-крупному — ведь хорошую основательную ложь, по уму, следует придумывать долго, взвешивать каждое слово, исключать слабые звенья в цепи этой лжи. Тобиусу же пришлось выкладывать первое, что родилось в голове. Как бы то ни было, немедленного ответа он не получил. Вместо этого волшебника препроводили в казармы стражи и там заперли в крохотной комнатке. Они не отняли у него ни посоха, ни жезла, не обыскали его вещей, не надели на него кандалов из керберита и даже не поставили стражи. Просто заперли. Его аура целителя могла одурачить Белую Бабушку, а если так, то и саму конани, и Тобиуса не приняли за серьезного противника в магическом бою. Целители, конечно, имели свои приемы защиты и нападения, но медлительные, неповоротливые, громоздкие. В прямом бою и без поддержки им приходилось трудно.

Но легкомысленность ориек была напускной. Поскольку его «камера» находилась в казармах, недостатка в охране не могло быть по определению. К тому же комнатку, в которой заперли южанина, заполняли духи. Десятки мелких эфемерных сущностей, вытянутых, наверное, из какой-нибудь мелочи вроде камня, сосульки, еще чего-либо. Для мага эти мелочи не представляли ни малейшей угрозы, он разогнал бы их одним Незримым Гонгом, но тогда, он не сомневался, старуха без жалости и предупреждения накинулась бы на него со всем, что у нее есть. А она была сильна, во много раз старше, опытнее и хитрее юного рива. Сильные сомнения питал Тобиус насчет своей победы в бою с Орзой. Поэтому решил сидеть тихо и не трогать духов.

Спать на жесткой подстилке оказалось на удивление удобно. Попав в плен, магистр впервые со дня сошествия на орийский берег смог выспаться как следует, а потом и поесть. Проснувшись, он увидел рядом с собой деревянный диск, на котором лежал большой кусок сыра, кувшин молока и множество полосок солонины. Насытившись, Тобиус сходил до стоящего в углу ведра, после чего вернулся на подстилку и достал из сумки Лаухальганду.

— Мрр?

— Да. Причем уже давно. На тебя так климат влияет, что ты постоянно спишь?

— Мрр-р-р.

— Хм. Даже для себя самого ты загадка. Мне нужна доска и клин.

Черный мяч с кошачьими ушами раскрыл широкую пасть и выплюнул на колени хозяину деревянную дощечку и небольшой плоский каменный треугольник. Повезло: Лаухальганда не всегда расставался с тем, что проглотил так легко.

Получив доску, волшебник поставил на нее клин и стал настраиваться. Этим артефактом Тобиус пользовался крайне редко, практически никогда. Доска вручалась выпускникам Академии вместе с медальоном, но использовали ее немногие — ведь сам медальон, работавший по принципу астральной нити, связывавшей его с артефактом-транслятором, был куда более надежен и прост в применении. Однако астральная нить теряла свои свойства, когда ее перетягивали через поле помех, например, через море или великий Драконий Хребет, а вот доска, работавшая по принципу инакоизмерных струн,[40] — чудом сохранившееся, хоть и лишь в азах, знание. Работала доска медленно, но зато практически на любые расстояния и невзирая на ужасающие энергетические помехи, создаваемые морскими просторами. Принцип инакоизмерных струн использовался в волшебстве крайне редко и считался чем-то совершенно бесполезным и даже лишним. Но с тех пор как маги потеряли знание о том, как подсоединяться к Астралу, струны стали им более интересны.

В общей сложности Тобиус провозился над доской около трех часов. Он терпеливо пробегал пальцами по черточкам и кружкам, играл на струнах вплетенных в древесину заклинаний, пробуждал и усыплял перламутровые, гранатовые и малахитовые камушки, подвинчивал небольшие медные болтики по бокам, раз за разом повторял процедуру настройки и терпеливо водил каменным клином по доске. Со стороны его действия казались беспорядочными, но волшебник знал смысл каждого движения и обладал поистине железным седалищем. Наконец доска коротко и слабо завибрировала — инакоизмерная струна натянулась. Провозившись еще несколько минут с наладкой связи, Тобиус вновь приложил к доске клин и стал плавно водить его от литеры к литере, составляя слова сообщения. Ими он как можно короче пересказал свои действия и нынешнее положение. Каждый раз, когда острие клинышка задерживалось на той или иной литере больше чем на две секунды, она мягко вспыхивала и тут же гасла, включаясь в состав сообщения.

Ответа не последовало сразу, и маг стал повторять послание каждые полчаса в течение еще трех часов. После шестого повторения ему ответили. Литеры на доске начали поочередно вспыхивать, становясь словами тайнописного кода. Серый магистр записывал их на странице своей книги заклинаний, стараясь не пропустить ни одного, иначе послание пойдет кувырком. Совсем нелишняя предосторожность, учитывая, что инакоизмерные струны являлись одним из способов общения, который почти невозможно защитить от прослушивания. Конечно, вероятность того, что кто-то узнает, сквозь какое измерение будет протянута струна, и настроится на нее, была смехотворно мала, но если бы что-то такое произошло, защитить сообщение не смог бы даже архимаг. В конце сообщения Тобиус получил слово, которое подсказывало, какой из ключей поможет расшифровать послание.

— Итак, что говорят наши дорогие благодетели?

Он перелистал книгу до страницы, в которую давным-давно вписал основные ключи, и начал расшифровку текста.

— Итого в сухом остатке мы имеем следующее… Господь великий, им, похоже, наплевать на меня. Хм, лучше так, чем если бы выслали боевую звезду.[41]

Академия Ривена была строга со своими адептами, но, когда на них покушался враг извне, гнев сильнейшей магической школы Вестеррайха изливался на голову обидчика полной чашей. В этот раз положение было несколько иным, он, посланец Академии, вторгся в суверенное государство, в законах которого ясно прописано, что чужестранные маги не имеют права пересекать границу без дозволения правителя.

Управители Академии получили от Тобиуса ту версию происходящего, которую он изложил конани Йофрид, и теперь могли поддержать ее. Также они приказали идти к главной цели, несмотря ни на что. Если Тобиус найдет потерянное книгохранилище, Академия позаботится о том, чтобы он в безопасности покинул Ору, а потом бросит все силы на уничтожение твари, которая держит остров в страхе. Конечно, не ради исполнения лживого обещания. Просто Академии понадобится постоянный доступ к Оре, чтобы изучать библиотеку, а все время прятаться от конани и Орзы ривенским магам было не с руки, да и не по чину.

Тобиус отложил доску, вздохнул, спрятал лицо в ладонях и стал беззвучно молиться за души тех, кто недавно умер от его руки.

Его выпустили лишь через трое суток. За это время дух, посланный Белой Бабушкой через море, вернулся с вестью о том, что Тобиус Моль действительно исполняет миссию по уничтожению редкой нечисти. Точнее, посланник Орзы привел с собой другого духа, могучего паскантеша,[42] который громко продекламировал послание управителей Академии на сканди и извинился за то, что его господа не предупредили конани.

— Если мир узнает о нашем предприятии, он решит, что волшебники Ривена ударились в благотворительность. Нам это совершенно не нужно, — от имени управителей Академии вещал паскантеш густым низким басом. — Мы надеемся, что в ближайшее время наш адепт вернется в Ривен с вестью о своем успехе и вашем благополучии, о сиятельная!

— Или подохнет, — отстраненно предположила Йофрид. — Я не намерена нести ответственность за его жизнь. Многие воины, бывшие заметно внушительнее этого волшебника, погибли, пытаясь совершить подвиг, так что не удивляйтесь, если получите его останки внутри ледяной глыбы.

— Мы все понимаем и не возлагаем на вас никакой ответственности. Просим лишь не препятствовать нашему адепту.

— Можешь идти, говорить нам больше не о чем.

Паскантеш поклонился, сделался невидимым и покинул зал, пройдя сквозь дверь. Тобиус и Белая Бабушка внимательно наблюдали за ним — волшебники видели паскантешей и тогда, когда простые люди уже не могли их видеть.

— Все равно лжет, — упрямо прошамкала Орза. — Не знаю, зачем он к нам приплыл, но уж точно не ради того, чтобы кому-то помогать.

— Я вас слышу, ваше могущество.

— Умри уж, болезный, — поморщилась Белая Бабушка, — не мельтеши перед глазами!

— Что мы теряем? — пожала плечами конани Йофрид.

Тобиус невольно и не к месту подумал, насколько же она красива, но тут же придушил эту мысль, скомкал и вышвырнул из головы. Злоба, обида и презрение прочно обосновались в его уме и теперь всплывали каждый раз, когда он думал об этой женщине.

— А пускай его, — отмахнулась старуха, — пускай. Если я не смогла, то и ему не смочь. И ты, — толстый морщинистый палец указал на серого магистра, — не смей дурить, чужак. Я превращу тебя в сосулю раньше…

— Сосульку.

— Вот-вот, раньше, чем успеешь выговорить это слово. Только дай повод, и я тебя как комара прихлопну!

— На Оре нет комаров.

— И чужестранных волшебников тоже нет. Будешь продолжать тявкать — узнаешь почему.

Старуха явно хотела наглядно показать, почему волшебники юга не шастают по Челюсти Дракона как им вздумается. Тобиус промолчал и тем сохранил немало дней своей жизни.

— Что ты намерен делать, волшебник?

— Осмотреться, госпожа. Для начала.

— Здесь? Разве ты не собирался идти и искать чудовище?

— А чего его искать? Я уже знаю, что оно приходит с запада, из владений снежных великанов, нападает на мелкие поселения. Как только придет весть о том, что оно напало вновь, я отправлюсь туда. Или у вас есть мысли более мудрые?

Женщины молчали.

— Потерпите нахлебника немного?

— Не путайся под ногами.

Откланявшись, Тобиус покинул зал пиршеств, который также служил тронным залом конани, и вышел во двор.

Холод, не такой злой и кусачий, как ночью, все равно пробирал до костей и вытягивал из лица чувствительность, так что оно деревенело. Было светло, с чистого неба светило яркое, хотя и совсем не греющее солнце. Немного пошатавшись по двору под неодобрительными взглядами стражей, он поддался уговорам желудка и полез на кухню. В Карденвиге она занимала широкий, но приземистый каменный дом рядом с продовольственными складами. Дом этот с чертогом конани соединяла через двор единственная полностью закрытая галерея с крышей, предназначенная для сохранения горячих блюд от мороза во время пути от кухни к хозяйскому столу. Из труб на крыше кухни поднимался густой дым с запахом копченого мяса, от которого рот Тобиуса наполнился слюной. Скользнув за тяжелую дверь, волшебник впервые почувствовал на Оре действительно мощный жар.

В царстве кастрюль и очагов, среди подданных-поварят и лакеев-разносчиков, правил громадный король с поварешкой, и Тобиус на секунду потерял дар речи — ему показалось, что он видит мэтра Шовиньоля. Посреди кухни, скрестив на груди могучие волосатые руки, стоял широченный мужчина с усами яркого рыжего цвета, скрученными в кольца. Он сурово следил за работой мужчин-поваров из-под густых бровей и периодически угрожающе покрикивал на них. Чувствовалось, что слуги и повара боялись его до дрожи. А еще это был первый встреченный Тобиусом ориец, не бривший ног. И вообще ничего не бривший. Хотя ориец ли?

— Простите, что отвлекаю…

— Здравствуй, чар, — громыхнул властитель кухни, — есть будешь?

— Ну…

— Значит, будешь! Присядь вон там и жуй, пока у меня на тебя время не появится! Эй, Ронгорт, навали гостю полную тарелку чего-нибудь! Да поживее! Если не накроем бабам вовремя, они станут жрать нас! Живее!

Маг присел в углу с тарелкой, заваленной снедью, и стал есть, наблюдая за жизнью кухни. Спустя час он был сыт, разморен теплом и впервые за долгое время поймал себя на мысли, что никуда не торопится. Поддавшись коварному теплу, облокотился о стенку и благополучно проспал до самого вечера.

— Ну чего, паря, выпьем? Эй, да ты же спишь!

— Уже нет, — ответил магистр, утирая рукавом слюну с подбородка. — Долго я?..

— Ночь уже.

— У вас постоянно ночь. Пять часов света, а все остальное ночь, нельзя так жить.

— Можно привыкнуть. И это ты еще на севере Стигги не был, там ночь по полгода, хе-хе!

— Привыкнуть? — Тобиус принял кружку с каким-то горячим отваром.

— Пей, согревает.

— Да тут и так жарко.

— Правда? — Рыжий здоровяк с сомнением повел волосатыми плечами.

— Вы ведь не здешний?

— Как и ты.

— А…

— Я — рив, земляк, — улыбнулся главный над поварами. — Йормен мое имя!

— О! Неожиданно! Раз так, то позвольте узнать, нет ли у вас в родне человека по имени Шовиньоль? Это главный повар истинного ривенского короля Бейерона Карторена, и вы с ним просто одно лицо!

Йормен опустился на низенький табурет напротив и хлебнул из своей кружки.

— А кто ж его знает! Мне никто с таким именем не знаком, к тому же как-то слишком по-архаддирски оно звучит!

— Надо будет у него спросить при случае…

— Послушай, чар, знаешь, сколько я не был дома? Двадцать лет! И, судя по твоему «истинного ривенского короля», я многое пропустил.

— Так и быть, самое важное я вам перескажу.

И маг рассказал собрату-южанину все, что знал про обстановку внутри страны, про бескровный переворот, про растущую, словно на дрожжах, армию, про новый корпус армейских волшебников и про то, что обо всем этом думает народ.

— Хм… хотел бы я сам все это увидеть, — протянул Йормен. — Здесь почти ничего не происходит. Бывает порой, то одна, то другая малая правительница, «хельба» по-здешнему, начинает дурить, и конани отправляется приводить ее к порядку. Но это будни. А так единственная важная новость последних лет — тварь, разоряющая приграничные поселения. Все, говорить больше не о чем.

Тобиус немного смутился, услышав такой ответ. Его обескуражило то, что соотечественника несильно взволновало бедствие на родине, а лишь опечалил недостаток новостей. Подобного не ждешь от хорошего человека. Возможно, он действительно слишком давно покинул Вестеррайх и больше не видел в нем своей родной земли? Двадцать лет — если подумать, это целая жизнь.

— Можете съездить на юг, освежить память, так сказать. Согреться. У нас там уже поздняя весна, практически лето.

— Да, — отмахнулся главный повар, — куда я отсюда! У меня здесь и семья, и дело. Привязан я так, что до могилы не отвязаться.

— Семья?

— Ну! — Йормен задумчиво оглядел кухню и ткнул пальцами в троих суетящихся мужчин один другого моложе. — Мои сынки-помощники! Меча в руках отродясь не держали, зато как стряпают! Объеденье! Что, странно?

— Думаю, чуток, — ответил Тобиус осторожно. — Господин Йормен, а как вы стали… ну, мужем орийки?

Повар почесал кончиком ножа щетинистый подбородок, и взгляд его слегка затуманился, обращаясь к чему-то далекому.

— Я… Да, я победил ее!

— Победили?

— Как есть победил! По старому обычаю, знаешь, ныне уже почти непочитаемому, ибо бабья власть. Да! Потому как если бы его все еще строго практиковали, то орийцы вымерли бы! — Йормен расхохотался. — Вот ты знал, что раньше, чтобы выйти замуж, баба здешняя должна была нарваться на мужика, который бы ее поборол?

— Но разве…

— Трудно поверить, да? — ухмыльнулся рыжий рив. — Здесь-то бабы вон какие, широченные, мышцой орехи колют, друг дружке морды бьют, а мужики — вон ноги бреют! Теперь тот обычай уже мало где применим. Зато раньше, давно, было так, когда мужики еще не измельчали и надо было самого сильного выбирать ради потомства, потому что в этих широтах слабые дохнут, а живут лишь сильные. Вот двадцать лет назад я, молодой да дерзкий, сюда и попал. И быть бы мне убитым, если бы не взыграла кровь и я бы эту дуру вместе с оленем в снег не опрокинул! Она-то меня хотела копьем, ха-ха! Но я ее и повалил, и топор у меня был, и тут бы мне взять да откочерыжить бы ей башку ее палевую, чтобы горячая, с паркм кровь, знаешь, так окрасила снежок в розовый цвет! Красота! Я в молодости жесткий был, лютый, любил такое дело! А я смотрю на нее, придавленную, орущую, и думаю, что нет сил моих эту дуру добивать!

Тобиус слушал внимательно, хотя и думал, что ему это знание совершенно ни на что не сдалось.

— Поднял я ее, значит, оленя, вытащил ее, а она на меня с кинжалом! Ну а я лбом в скулу ей заехал. Так и началась наша любовь.

— Это… очень… романтично!

— Ага, свисти больше, — улыбнулся Йормен, — вдруг поверю! Я же не местный дурачок, вздыхающий при мысли о сильной женщине, за которой как за каменной стеной! Я был ривом, и звали меня Мартан, пока не назвали орийцем и не нарекли Йорменом. Романтику оставь для моих сыновей, которые повизгивают словно молодые невесты при виде дружинниц конани, тьфу, кисейные кухонные мужички!

Йормен явно не приходил в восторг от того, какими выросли его сыновья, хотя и любил их.

— Порой мне кажется, что я и сам обабился немало…

— По вас не скажешь, — поспешил уверить волшебник, — встреть я вас дома — постарался бы обойти стороной, от греха подальше.

— Угу, а здесь я кухарю ровно проклятый, в то время как моя дура в походы военные ходит и со своими же подчиненными бабами там обжимается, вертихвостка девиантная! — На маленьких глазках Йормена блеснули скупые слезы обиды, он громко кашлянул и заговорил на тон ниже, утверждая свою пошатнувшуюся мужественность. — Проклятый лук. Так чего зашел-то, чар? Покушать или что?

— Покушать — это, конечно, замечательно, но я ищу кое-что. Некоторое время назад к вам сюда должен был заходить мой собрат по Дару, волшебник. Было ли?

— Был ли он чаром, не знаю, но заходил один ушлый тип, — без заминки ответил главный повар. — Точно не скажу, но больше двух лет минуло. Ночь уж наступила, а он появился здесь, вот прямо у двери, и попросил собрать ему в дорогу. Я и сделал. И своим приказал, чтобы рты на замке держали. Не знаю уж, как он до нас добрался, чего искал и как ушел, но я выдавать не стал. У нас здесь с чужаками разговор короткий — по башке и в пропасть. А с недавних пор, — ну как «с недавних», почитай, пару лет уж — ведутся эти кровавые игрища. Жуть и тьма!

Тобиус немедленно начал раскладывать полученное знание по полочкам в своей голове.

— Простите, почтенный, но правильно ли я понял, что каждый раз, каждую… хм… партию женихов заставляют драться насмерть на этой ополовиненной арене?

— Все верно.

— И как вы к этому относитесь?

— А как прислуга может относиться к решениям монарха? — ответил вопросом на вопрос Йормен. — Здесь слова конани никто не оспаривает, а мы обязаны служить ей, а не осуждать ее. Йофрид по праву занимает трон, она прекрасна, сильна и безжалостна. Как Ора. Я же, будучи южанином по крови, за столько-то лет привык. Сначала, конечно, многие стороны жизни на острове казались мне безумной дикостью, но я смог понять, что они продиктованы необходимостью. На Оре, добрый чар, — Йормен взглянул на Тобиуса из-под нахмуренных бровей, — слабым нет места. Так что как бы то бесчеловечно ни было, иначе тут просто никак.

— Это неправильно.

— Это Ора. Вы, возможно, еще не знаете, какие обычаи на Стигге и Эриге. Стиггийцы перед свадьбой подвергают жениха бесчеловечному избиению. Камнями по голове, ясное дело, не лупят, но кулаками месят бедолагу впятером или вшестером. Если упадет, то не быть ему мужем. А все для того, чтобы доказал — мол, умею держать удар! На Эриге мужчина зовется мальчиком, пока не убьет эригейского камджута,[43] вооруженный одним кинжалом. А эригейский камджут, скажу я вам, тварь лишь чуть поменьше медведя. И вот выходит эригеец против камджута голый, выходит на небольшой огороженный пятак, а камджут голодный, его три дня не кормили, и злой, потому что потыкали в него острыми спицами. Вдобавок к этому эригейца уже обмазали звериной кровью и жиром, чтобы камджут с ума сошел от голода. В конце концов в живых остается либо настоящий мужчина, либо сытый камджут. И это только цветочки, чар.

Тобиус почувствовал, что зря теряет время. Этот человек, соотечественник, ему нравился, но, наверное, он действительно слишком много болтал не по делу.

— Вы не знаете, куда он отправился?

— На запад, думаю.

— Он так сказал?

— Нет, чар, но куда еще ему было идти? Юг, север и восток — наиболее заселенные части Оры, там много мелких поселений, фортов, конных разъездов. А главное — вокруг море. Беглеца бы нашли и убили стражи тундры или холод. Или звери. Даже если он был волшебник, как вы говорите.

Магистр счел доводы достойными внимания.

— Но прежде он, возможно, заглянул в подземелье.

— Здесь есть какое-то подземелье?

— Ну, не считая моих погребов, только два! — как-то нервно хохотнул Йормен. — То, в котором держат пленников, вырубленное во льду узилище, и то, в котором хранятся жертвы нападений неизвестной твари, большое подземелье в теле плато.

Тобиус напрягся как собака, взявшая след.

— Жертвы.

— Да. Жуткое дело. Они все заточены в лед, заморожены живьем. Насмерть. Я видел несколько глыб одной поздней ночью, когда дружинницы стаскивали их с саней и тащили прочь. Страшное зрелище!

— Как туда попасть?

Йормен помедлил — что-то боролось внутри него, какое-то сомнение или недоверие. Но оно проиграло бой.

— Если перейдете через двор к самой пропасти, а там пройдетесь над самым краем, то увидите механический подъемник. К нему не суйтесь, он хорошо охраняется. В полусотне шагов павее есть площадка, от которой вниз идут ступени, врезанные в камень. Отсюда их не видно, нужно подойти вплотную, так наколдовала старуха. Так вот, спуститесь по этой лестнице до конца — там в скале найдете большую дверь, за ней будет еще одна лестница, уже вглубь, спуститесь — попадете в большой зал. В том зале и должны быть глыбы. Хотя конани могла бы приказать отнести их и дальше. В скале много пещер, а людьми облюбована только самая первая из них. Был замысел использовать их как убежище, если когда-нибудь Карденвиг кто-то сможет взять. Но такого ни разу не происходило, и к тому же мы не знаем, что может обитать в глубинах нашей промерзлой земли. Оттуда ни разу ничего не появлялось, конечно… но только пока.

Тобиус поднялся, благодарно кивнул хозяину кухни и, не сказав ни слова, выскользнул в холодную темноту. Старательно обходя горящие чаши, держась тени, он пересек двор и подобрался к пропасти. Казалось бы, в темноте нельзя заметить той умопомрачительной высоты, на которой стоит Карденвиг относительно просевшего пласта земли, но из-за этого ложного неведения было еще страшнее. Тобиус, сильно боясь высоты, ощущал себя на волоске от бездонного моря тьмы, в которую он упадет, стоит лишь чуть оступиться. Преодолевая жуть, он пошел вдоль края пропасти, внимательно глядя в нее. Периодически начинала кружиться голова, и ему казалось, что он вот-вот потеряет равновесие и рухнет вниз, тогда маг напрягал разум и брал себя в стальные клещи самоконтроля. Каменный выступ проявился блеклым пятном на фоне непроглядной темноты — просто появился, когда Тобиус оказался на нужном месте. Осторожно, будто не веря в его материальность, волшебник потыкал в камень пяткой посоха и лишь потом наступил.

Лестница оказалась широка и надежна, но без перил, в то время как ветер, бивший по отвесной скале, мог бы подхватить и унести десятилетнего ребенка. Прижимаясь спиной к камню, Тобиус почти вслепую шел вниз, постоянно представляя, как ступени рушатся под ним и он падает навстречу смерти. Для волшебника прошла вечность, прежде чем он спустился на вторую площадку. Каменный квадрат двадцать на двадцать шагов, ступени с одной стороны, дверь, ведущая внутрь скалы, со второй — и пропасть еще с двух сторон. Также со стороны, противоположной лестнице, справа от двери, в скале пролегала широкая вертикальная колея из металла и дерева, по которой из Карденвига вниз могла спускаться механическая подъемная площадка.

Открыть железные створки с первого раза не получилось: их сковал лед. Тогда волшебник приложил к металлу руку и стал посылать в него жар. Получалось плохо — создав себе ауру целителя, он потерял львиную долю своих стихийных сил, и теперь его огонь порядком остыл. Наконец одна из разогретых створок поддалась — приоткрыв ее немного, магистр проник внутрь. Дальнейший путь прошел легко: освещаемый десятком мотыльков, Тобиус, спускаясь по длинной лестнице внутрь скалы, чувствовал себя спокойно и уверенно — ведь падать там было некуда. Стены лестничного прохода разбежались в стороны, выпуская человека в большой относительно круглый зал с выложенным каменными плитами ровным полом. Мотыльки разлетелись во все стороны, освещая как можно больший участок, Тобиус создал еще полсотни штук и наконец смог оценить громадные размеры помещения. Весь пол был заставлен глыбами синеватого льда, неровными, острыми, загадочно переливающимися под световыми лучами.

Тобиус пошел среди них, с жутким чувством рассматривая темные силуэты людей, запечатанных внутри. Женщины с оружием, мужчины, прижимающие к себе детей, крупные мохнатые собаки, которых орийцы нередко держат дома. Именно так они и повстречали свой конец… Серый магистр остановился, когда, проведя ладонью по одной из глыб, не ощутил холода. Точнее, ощутил, но слабый, совсем не такой, как тот холод, что гуляет на поверхности. Лед был прохладен как мрамор, который всегда несколько холоднее окружающей температуры. Но в то же время он не таял и испускал слабое, можно сказать, слабейшее магическое свечение. Найдя ближайшую глыбу с запечатанной внутри собакой, Тобиус с помощью телекинеза оттащил ее в соседний зал. Йормен сказал правду — в скале пряталась целая сеть пещер, но орийки не отваживались спускаться дальше вниз, — похоже, они не питали доверия к тесным пространствам.

Водрузив глыбу на естественное каменное возвышение, Тобиус окружил ее огненным кольцом, в котором старался усиленно поддерживать жар, что давалось нелегко. Спустя десять минут он прекратил это занятие, так как с глыбы не сползла ни единая капля воды. Она не только не начала таять, но даже не изменила температуры. Разбить неизвестный материал, условно названный льдом, Тобиус даже не попытался. Он был уверен, что местные жители уже опробовали этот варварский метод, и ничего хорошего у них, стоит думать, не получилось. К тому же некоторые глыбы в зале носили остаточный отпечаток чужой магии. Белая Бабушка тоже старалась что-то с ними сделать, но потерпела неудачу.

Буравя глыбу Истинным Зрением, волшебник не увидел ничего интересного, лишь линии, обрисовывающие внешний контур материала, и слабое свечение жизни внутри. Такое слабое, будто у какого-то растения, а не у млекопитающего.

— И все-таки это органика!

Решение пришло внезапно — даже не решение, а каприз одаренного мага-теоретика. Вернейший способ продвинуть магический прогресс, когда кончаются идеи, — ткнуть наугад и посмотреть, что получится. Поэтому Тобиус без раздумий навел на глыбу посох и ударил Оголителем. Пульсирующий зеленый луч с шипением испарил псевдолед и проделал немаленькое отверстие в ближайшей стене. На камне же осталась стоять большая лохматая собака. Она непонимающе озиралась и тихо поскуливала, дрожа всем телом.

— Тише, малыш, ты снова жив…

Когда Тобиус попытался погладить животное, оно немедленно оскалило клыки и злобно зарычало. Орийские собаки не являлись просто питомцами, их натаскивали на охоту и охрану, чтобы зверь принимал только родного хозяина и верно служил. Применив на псе Приручение, серый магистр без проблем положил ладонь на лобастую голову, и зверь повел себя как бархатный.

— А ты ведь даже не понимаешь, дружок, что значит твое благополучное освобождение.

Магистр ощутил приближение могучего волшебника. Послышались голоса из первого зала.

— Я же говорила! — гневливо кряхтела Белая Бабушка. — Он пробрался сюда! Видите, все здесь обвешано его заклинаниями!

— Это всего лишь светящиеся мотыльки. — Тобиус вернулся в большой зал, ведя рядом с собой собаку. — Они безвредны.

Старуха притащила Йофрид, тетку конани Бринхилд и еще десяток дружинниц при оружии.

— Кто позволил тебе спуститься сюда, южанин? — громыхнула Бринхилд, выступая вперед с мечом в руке.

— Не нужно так злиться, — мягко улыбнулся Тобиус, — я должен был это сделать. Волшебник никогда не появляется там, где не должен появиться. И всегда стремится туда, где ему должно быть.

— Это ты расскажешь своей темнице!

— Расскажу… темнице? Глупее ничего не слышал.

Предводительница дружины сделала еще один шаг, и пес, присев, злобно зарычал на нее. Морда его покрылась морщинами, блеснули мокрые от слюны клыки, а шерсть поднялась дыбом. Казалось, до того момента собаку никто и не замечал вовсе.

— Откуда?..

— Из глыбы вытащил, — честно ответил Тобиус конани. — Я собирался продолжить, но вы мне помешали.

— Ты можешь освободить моих людей? — прищурившись, переспросила она.

— Конечно. Я же волшебник Академии Ривена, а не кир собачий. — Тобиус широко улыбнулся, словно тоже показывая клыки, которых у него не было. — Прикажите своим людям вернуть острые зубочистки в ножны и принести побольше теплой одежды. Когда я освобожу этих несчастных, они будут страдать от холода и голода. А еще, пожалуйста, не лезьте под горячую руку, задавлю ведь…

Повернувшись к ней спиной, маг опустил посох и начал метать Оголитель короткими лучами. Сковывающая материя испарялась, люди со стонами падали на пол. Магистр освободил их всего за полчаса работы, растворяя псевдолед вместе со всем, имеющим неорганическое происхождение. Он также предусмотрительно засунул в сумку отколовшийся кусочек неизвестной материи. Закончив работу, Тобиус отошел к стене, присел на корточки и стал отстраненно следить за тем, как несчастных жертв чудовища одевают и уводят наверх.

Волшебник смотрел на это и думал, что, возможно, спасением этих людей несколько загладил свою вину перед Господом-Кузнецом за те убийства, что творил не так давно. Эта мысль, впрочем, не укоренилась в его голове и быстро погибла как цветок без капли влаги — одна жизнь другой не стоит, нельзя думать, что заключил с богом сделку и можешь стряхнуть с себя грязь греха, лишь придя в храм с подношением и помолившись. Болью, стыдом и раскаянием. Только болью, стыдом и раскаянием лечатся язвы греха на душах страждущих. Не будь Тобиус волшебником, не мерь он все особой моралью, не смотри на мир через призму мажеского эгоизма — то чувство вины, и так не дававшее ему покоя, лютовало бы куда страшнее. Но волшебники скроены иначе, чем простые люди, — вместе с Даром они получают власть, не предназначенную роду людскому, и жестокость, и себялюбие, и всевозможные мании. Так что для волшебника Тобиус был еще весьма добросердечным и честным малым, имеющим твердые принципы, но готовым к вынужденному компромиссу.

— И все равно гореть мне в Пекле, — пробормотал он.

Неожиданный успех заставил обитателей Разрубленной Тверди изменить свое отношение к южному волшебнику. Если прежде его побаивались, но через силу терпели, то теперь боялись по-настоящему и старались не встречаться с ним взглядами.

Тобиуса это устраивало полностью. Волшебникам Вестеррайха было намного привычнее ощущать вокруг себя атмосферу испуганного почтения, нежели искреннего уважения и благодарности. Издревле именно страхом они подпитывали свою власть, не веря ни в человеческое благородство, ни в благодарность, ни в слово чести. Ибо люди дурны по природе своей, хотя волшебник и обязан служить им и оберегать их.

— Я пойду на запад, — сказал серый магистр, без интереса рассматривая карту Оры. — А лучше экземпляра нет?

— Чем тебя эта не устраивает? — Бринхилд не прекратила, а стала более явно проявлять свою неприязнь к чужаку после событий в подземелье.

— Не считая того, что ее лет триста назад нарисовали? — хмыкнул волшебник, глядя на воительницу из-под выгнутых бровей. — Береговая линия не соответствует настоящим очертаниям, присутствуют некоторые поселения, которых давно нет, часть существующих же не нанесена, о соотношении реальных масштабов с представленными здесь и говорить не стоит. Вам нужна новая карта.

— Чар должен понимать, — на удивление мягко, но вместе с тем весомо сказала конани Йофрид, — что наши владения не похожи на те, которые легко обойти и запечатлеть на пергаменте.

— На бумаге. Сейчас все работают с бумагой, это такое индальское изобретение, спрессованные…

— Не суть. К тому же если вы идете на запад, то уже через три дня пути на санях не найдете человеческих поселений. Только стойбища мадзидани и их стада.

Тобиус вернулся к рассматриванию старинной карты, лежащей на столе среди тарелок со снедью. Опыт в рисовании точных карт у него был, хоть и скромный весьма, но и этого хватало, чтобы заметить все недостатки истлевшего клочка пергамента.

— Я все время забываю спросить — где те люди, которых я спас?

— Заперты, — бросила Бринхилд. — Орза хочет их исследовать, чтобы понять, что с ними произошло.

— Надеюсь, их кормят и им тепло.

— Не твое… — начала было Бринхилд.

— Благополучие этих людей входит в стоимость благодарности конани мне после того, как я обуздаю лихо.

— С каких пор?!

— С тех пор, как я захотел этого, — спокойно ответил серый магистр.

— Да я тебя!..

Йофрид вскинула руку, пытаясь остановить движение Бринхилд, но не успела — пальцы Тобиуса сжались на широком сильном запястье дружинницы, и боль исказила ее лицо.

— Будь осмотрительнее, женщина. Ты, может, и родилась с оружием в руках, да только я волшебник, и по мне вся сила твоя — есть вещь скромная и неопасная. Попытаешься причинить мне боль еще раз — и я причиню ее тебе. — Он разжал стальные пальцы и изобразил маску сожаления. — Простите, я очень не люблю, когда мне делают больно. Просто терпеть ненавижу. Карту оставьте себе.

— Когда ты намерен отправиться в путь? — спросила Йофрид.

— В ближайшее время, владычица. Могу прямо сейчас… Нет, сейчас не могу, ночь еще не закончилась. Но могу перед рассветом. Я хотел бы побеседовать с вашей советницей.

— Орзой?

— Конечно. У кого еще здесь вы можете испросить разумных советов? — Небольшой выпад в сторону старшей дружинницы удался.

— Тебя проводят.

В сопровождении воительниц Тобиус углубился в чертоги конани. Большого впечатления они на него не произвели: за пределами украшенного пиршественного зала темные короткие коридоры с плохим прогревом казались заброшенными и негостеприимными. Множество лестниц, дверей, стылых закутков, все скомкано, мало пространства, никакого величия и размаха, присущего южным архитектурным традициям. Возле некоторых дверей стояла охрана. За ними коротали время победители той бойни, через которую прошел Тобиус над пропастью.

Стражи остановились возле одной из дверей на третьем этаже здания, Тобиус смог бы найти эту дверь без подсказок, ориентируясь на присутствие чужой магии. Над притолокой висела конструкция из нитей, костей и камушков — ловец духов, охраняющий хозяина от мелких проказников. На самой двери легко читались ровные строки рунописного сканди.

— Внутрь можете не ходить, могучие девы. Или вы думаете, что Белая Бабушка нуждается в вашей защите?

Усмехнувшись, Тобиус постучал в дверь.

— Входи уж, заморыш! — донеслось изнутри сварливое старушечье ворчание.

Тобиус открыл дверь, толкнув ее посохом, и так же закрыл за собой. Он оказался в просторном, но, как это обычно бывает, сильно заставленном обиталище волшебника. Повсюду царил запах прогорклого жира и сгоревших горьких трав, на стенах висели оленьи, росомашьи, волчьи и медвежьи шкуры, прямо посреди комнаты горел костер с кипящим над ним котлом. Шакалотову[44] долю пространства занимали деревянные сундуки и ларцы, поставленные на пол и друг на дружку. Белая Бабушка сидела в дальнем углу комнаты, укутавшись в дорогие меха, сидела и курила массивную деревянную трубку.

Вообще-то криоманты не боялись холода и легко переносили даже самые ужасные натиски зимней стужи, но, когда Тобиус посмотрел на нее, он увидел просто замерзающую старуху и… немедленно разорвал этот образ. Непозволительно видеть в другом маге простого человека, такая ошибка может стоить жизни. Прежде всего Орза — могучая волшебница, повелительница льдов в краю, где эти льды повсюду. Шаманка, держащая при себе целую свору из духов и еще Господь знает на что способная старая ведьма.

— Зачем пришел? — насупилась старуха. — Шея устала голову носить?

— Пришел спросить тебя, мудрейшая, — поклонился Тобиус, который знал, как нужно говорить со злобными стариками.