Где Цезарь кровью истекал (сборник) Стаут Рекс
— Значит, по телефону я понял вас правильно. Тогда система показалась мне несколько несовершенной.
— Это общепризнанный метод, — холодно сказал Беннет. — С ним никогда не было затруднений.
— Не было так не было. — Вульф вздохнул. — Ещё один вопрос, пока вы пьёте кофе. Возможно, вам придётся немного поразмыслить. Если мы примем за основу, что Клайд Осгуд и впрямь решил подменить Цезаря, то сколько можно найти подходящих для замены быков в радиусе, например, пятидесяти миль? Конечно, по внешности и окрасу быки должны походить на Цезаря. И ещё одно условие: это не должны быть чемпионы, стоящие тысячи долларов.
— Но я же сказал, что это невозможно, — возразил Беннет. — Каким бы близким ни было сходство, Монт Мак-Миллан заметил бы подмену с первого взгляда. Он отличил бы Гикори Цезаря Гриндона от любого быка на свете.
— Это же только гипотеза. Уважьте меня, и покончим с этим. Сколько таких быков в радиусе пятидесяти миль?
— Простой вопрос, как же, — проворчал Беннет, медленно помешивая кофе. — Один такой бык есть прямо здесь, в павильоне. Уиллоудейл Зодиак, трёх лет. Он никогда не достигнет класса Цезаря, но внешне очень напоминает его — и масть, и общее расположение пятен, и стать, и прочее.
— А вы уверены, что в павильоне и в самом деле Уиллоудейл?
Беннет на миг испугался, но потом с облегчением вздохнул:
— Да. Это, без сомнения, Уиллоудейл Зодиак. Судьи недавно осматривали его и нашли дефект в пигментации шкуры. — Он отхлебнул кофе и продолжал: — Ещё один подходящий бык есть у Холи — Ориноко. Поясница у него, правда, узковата, но даже вблизи разницу можно не заметить — всё зависит от того, с какой точки смотреть. У миссис Линвиль, что живёт невдалеке от Кроуфилда, есть бык, который подошёл бы даже больше, чем Ориноко, но я не уверен, на ферме ли он ещё. Она собиралась везти его на аукцион в Сиракузы. Затем, конечно, был Гикори Букингем Пелл, сводный брат Цезаря, но он издох.
— Когда?
— Несколько месяцев назад. Когда сибирская язва уничтожила почти всё стадо Мак-Миллана.
— Да. Это было для него катастрофой. Букингем тоже был чемпионом?
— Нет. Он и Цезарь родились от старого Гикори Габриеля, великого и красивого быка. К сожалению, даже от самого замечательного производителя нельзя ожидать, что ему всякий раз повезёт с потомством. На Букингема было приятно смотреть, но его подводил окрас, да и дочери у него вышли так себе. Его даже не выставляли после того, как в Джеймстауне он набрал всего шестьдесят восемь очков.
— В любом случае он пал. А что можно сказать о стаде Осгуда?
Беннет медленно покачал головой.
— Едва ли. Есть там один перспективный бычок, Тистлиф Люцифер, но он скорее коричневатый, чем желтовато-коричневый с красноватым оттенком. Однако, если нет причин для подозрений и не помнить расположения пятен, его можно спутать с Цезарем.
— Какова стоимость Люцифера?
— Трудно сказать. На аукционе всё зависит…
— Просто если прикинуть?
— От пятисот до восьмисот долларов.
— Понятно. Это, конечно, не сорок пять тысяч долларов.
Беннет хмыкнул:
— Ещё не родился на свете бык, который стоит сорок пять тысяч. Эта сумма, которую получил Мак-Миллан, совсем не отражает истинной стоимости Цезаря. Это просто взятка, которую подсунул ему Пратт, чтобы втянуть в позорный и омерзительный рекламный трюк. Несколько членов лиги предлагают простить Мак-Миллана на том основании, что потеря стада от сибирской язвы была жестоким ударом и эти деньги помогут ему встать на ноги, но моё мнение в том, что ничто не может оправдать такой поступок, и большинство на моей стороне. Я скорее застрелился бы, чем позволил себе… Эй, Джордж! Я здесь! Иду. Что случилось?
Отпихивая на ходу спинки попадавшихся по пути стульев, к нам решительными шагами приближался широкоплечий мужчина, у которого впереди не хватало одного зуба и которого я уже видел сегодня на выводном кругу.
— Неужели и десяти минут без меня нельзя обойтись? — воскликнул Беннет. — Что там у вас стряслось?
— У нас-то ничего, — сказал щербатый. — Просто рядом собралась такая толпа, что мы не можем вывести скот. Наверно, целый миллион сбежался. В павильоне у голштинцев под соломой нашли убитого человека.
— Боже мой! — Беннет вскочил на ноги. — Кто же это?
— Понятия не имею. Ничего нельзя понять. Видели бы вы, какая там неразбериха…
Больше я ничего не услышал, потому что они уже шагали к выходу. Официантка припустила было за Беннетом, но я перехватил её и сказал, что заплачу за еду.
— Выглядело бы естественно, — предложил я Вульфу, — если бы я отправился туда разнюхать, что случилось.
Вульф помотал головой:
— Уже четвёртый час, нас ждут свои дела.
Он поднялся, с ненавистью покосился на складной стул, и мы покинули закусочную. Передвигаться стало легче, чем раньше, так как вместо того, чтобы бестолково сновать во всех направлениях, посетители ярмарки устремились к скотоводческим павильонам. На большинстве лиц можно было прочесть возбуждение и охотничий азарт, как у стервятников, слетающихся к добыче. Мы держались на краю, поэтому избежали толкотни.
Шенкса у стендов с орхидеями не было. Зато там торчал Рэймонд Плен, который выставлял орхидеи двух родов: Laeliocattleya и Odontoglossum. Впрочем, его цветам было далеко до наших. Вокруг стендов бродило обычное количество посетителей, которые либо не слышали об убийстве в голштинском павильоне, либо были оригиналами, которые предпочитали орхидеи покойникам.
Вульф перекинулся с Пленом парой любезностей, и мы взялись за дело. Одно из восемнадцати наших растений явно загрустило, и я поставил его под скамейку и накрыл газетой. Мы тщательно перебрали все остальные, расправляя нежные побеги и листочки, удалили полдюжины цветов, которые начали привядать.
— Вид у них довольно бойкий, — поведал я своё мнение Ниро Вульфу.
— Суховаты, — пробурчал он. — Хорошо хоть, что красный клещ ещё не появился. О! Добрый день, мистер Шенкс.
В четыре часа появилось жюри в полном составе.
Всё произошло так быстро, что все наши переживания и тревоги показались излишними. Вульф получил медаль и все три приза, а Шенксу пришлось довольствоваться утешающим похлопыванием по спине. Впрочем, главное для них было в том, что напечатает в следующем номере «Америкэн орхид газетт» и кто прочитает об этом. У раздосадованного неудачей Шенкса хватило глупости полезть на рожон и попытаться оспорить решение жюри, в ответ на что Рэймонд Плен наградил его обидным хохотом.
Когда жюри удалилось и жители разошлись, Вульф и Плен задержались, чтобы почесать языки. Я понял, что это будет тянуться вечность, и меня снова охватила тоска. Я уселся на ящик, зевнул и принялся обдумывать одну мыслишку, которая зародилась у меня во время нашей беседы с Беннетом. Я очень надеялся, что мои умозаключения неверны, так как в противном случае мы бы здорово влипли и могли оставить все надежды получить гонорар от Осгуда.
Я взглянул на часы: без десяти пять. Я вспомнил, что в пять должна нагрянуть Лили Роуэн за орхидеями, и принялся сочинять колкость, которая разнесёт её на кусочки. Мне показалось, что Лили давно пора проучить. Назвать человека Эскамильо в порядке шутки вполне допустимо, но сделать это, когда он еле дышит и едва унёс ноги, спасаясь от разъярённого быка… Нет, такое не прощается.
Я так и не успел ничего придумать. Сперва меня прервал уход Рэймонда Плена, почему-то решившего со мной попрощаться. Вторая помеха вывела меня из себя ещё больше: я вдруг заметил, что на меня показывают пальцем. В проходе, шагах в десяти, стоял тот самый долговязый соломоворошитель в комбинезоне, которого я подкупил три часа назад, и тыкал в меня пальцем. Справа от него был капитан Бэрроу из полиции, а по левую руку не кто иной, как окружной прокурор Уодделл.
— Взгляните-ка, кто к нам пожаловал, — вполголоса сказал я Вульфу.
Видимо, они решили, что верзила уже сыграл свою роль, и он отправился восвояси, а остальные зашагали прямиком к своей жертве, то есть ко мне. Выглядели они довольно мрачными и лишь сухо кивнули в ответ на наши с Вульфом приветствия.
Вульф опередил их:
— Насколько я понимаю, у вас на руках ещё один труп, и на сей раз мне уже не придётся доказывать, что это убийство?
Уодделл что-то промычал, а Бэрроу, не обращая на них внимания, повернулся ко мне и приказал:
— Ступайте со мной.
— Куда прикажете? — осклабился я.
— К шерифу. Я с удовольствием провожу вас.
Он протянул ко мне свою лапу. Я скрестил на груди руки и отступил на шаг.
— Не торопитесь. У меня есть пистолет и лицензия. Пистолетом я владею на законных основаниях. Нам ведь ни к чему разные глупые осложнения, не так ли?
Глава 16
— Даю слово, капитан, что он не застрелит вас в моём присутствии, — любезным тоном начал Вульф. — Он знает, что я не выношу кровопролития. Тем более что это мой пистолет. Дай-ка его, Арчи.
Я извлёк пистолет и протянул Вульфу. Тот поднёс оружие к глазам и сказал:
— «Уортингтон» 38-го калибра, номер Т-63092. Если собираетесь изъять пистолет, что совершенно противозаконно, как справедливо заметил мистер Гудвин, то напишите расписку, и тогда получите его.
Бэрроу прочистил горло.
— Хватит валять дурака. Оставьте себе этот паршивый пистолет. Идём, Гудвин.
Я потряс головой.
— Я нахожусь здесь также на законных основаниях. Чего вам надо? Если одолжение, то попросите как следует. Если же это приказ, то предъявите подписанный ордер. Вы же знаете законы, как и я. В противном случае не советую меня трогать — костей не соберёте!
— Мы тут, в провинции, тоже слыхали о законах, — сказал Уодделл. — Совершено убийство, и капитан Бэрроу хочет задать вам несколько вопросов.
— Так пусть задаёт. А если хочет побеседовать с глазу на глаз, то пусть вежливо попросит, а не тявкает на меня. — Я повернулся к Бэрроу: — Я знаю, чего вы добиваетесь, чёрт побери! Я видел, как тот переразвитый орангутанг указывал на меня пальцем. Он видел, как я беседовал сегодня днём со своими знакомыми в стойле, возле кучи соломы. А я уже прослышал, что под кучей соломы в том павильоне нашли труп, проткнутый вилами. Должно быть, под той самой кучей — мне всегда везёт. Вам, естественно, не терпится узнать, почему я там оказался, о чём мы разговаривали и какой у меня был повод проткнуть вилами этого беднягу; к тому же врач сказал, что убийство произошло два часа и шесть минут назад, следовательно, я должен отчитаться в своих действиях с десяти утра до двух часов тридцати семи минут дня. Верно?
— Да, — согласился Бэрроу. — Только нам важнее знать, что делал убитый в этот промежуток времени. Когда вы его видели в последний раз?
Я ухмыльнулся:
— Попытайтесь ещё разок. Я отказался от этого трюка с трёхлетнего возраста. Скажите сперва, кто этот убитый.
— Его звали Говард Бронсон, — выпалил Бэрроу, не спуская с меня глаз.
— Чёрт побери! — Я скорчил изумлённую гримасу. — Друг Клайда Осгуда. Его опознали?
— Да. Когда вы его видели в последний раз?
— В десять тридцать утра, когда он вылезал из осгудовской машины возле отеля. А мы поехали дальше вместе с мисс Осгуд и Ниро Вульфом.
— Вы хорошо его знали?
— Впервые увидел в этот понедельник.
— У вас были близкие отношения?
— Нет.
— Какие-нибудь личные дела?
— Пожалуй… никаких.
— Что значит «пожалуй»?
— Нет, никаких.
— Может быть, денежные дела?
— Никаких.
— Как тогда объяснить, что пустой бумажник, который нашли в его кармане, сплошь покрыт отпечатками ваших пальцев?
Болван уже успел мне всё выдать. Задай он этот вопрос сразу, я бы, как пить дать, стал запинаться и сболтнул какую-нибудь чушь, а так у меня было время подготовиться и не мямлить.
— Это запросто. — Я широко улыбнулся. — Вчера вечером в доме Осгуда я нашёл на веранде бумажник. Заглянул в него, чтобы по содержимому определить владельца, выяснил, что это Бронсон, и возвратил бумажник ему. Мне и в голову не пришло стереть отпечатки.
— Ясно. У вас всё заготовлено.
— Что заготовлено? — невинно осведомился я. — Бумажник?
— Объяснение.
— Да, всегда ношу с собой целую пачку, особенно в провинции. — Я презрительно поджал губы. — Да пораскиньте мозгами-то. Если я пришил этого парня и обыскал его бумажник или если я нашёл его труп и полез в бумажник, стал бы я оставлять там свою визитную карточку? Я похож на такого олуха? Впрочем, подкину вам пищу для размышлений. Вы сказали, бумажник был пуст. А вчера вечером, когда я вернул его Бронсону, в нём было около двух тысяч долларов.
Тут пробудился гений Ниро Вульфа. Я говорю «гений» не из-за придуманной им хитрости — здесь требовалась лишь скорость и смекалка, — а из-за его гениального предвидения того, что случилось. Сперва я не придал его действиям никакого значения, в то время как он, видимо, устав от беседы, в которой не принимал никакого участия, сунул пистолет в боковой карман и принялся возиться с опрыскивателем.
— Что ж, попытаюсь последовать вашему совету и пораскинуть мозгами, — сказал Бэрроу. — Вы брали что-нибудь из бумажника?
— Сегодня? Я его не видел. Я лишь однажды его нашёл.
— Сегодня или в другой день, неважно. Брали или нет?
— Нет.
— Брали ли вы вообще что-нибудь у Бронсона? У него лично или из его вещей?
— Нет.
— Вы согласны подвергнуться обыску?
Мой мозг лихорадочно заработал, как вычислительная машина. За полсекунды я перебрал пять или шесть вариантов, безмятежно улыбаясь Бэрроу и уголком глаза следя за Ниро Вульфом. Я заметил, что он подаёт мне знаки указательным пальцем правой руки, покоящимся на распылителе опрыскивателя и скрытом от посторонних взглядов полой пиджака. Это был напряжённый миг. Молясь всем богам, что истолковал жест правильно, я учтиво сказал Бэрроу:
— Извините, что я колеблюсь, но я пытаюсь решить, что вас разозлит больше: если я откажу вам в этой любезности или соглашусь, с тем чтобы вы всё равно ничего не нашли. Впрочем, теперь, когда пистолета у меня нет и вам не придётся меня обезоруживать…
Струя мыльной пены с никотином под высоким давлением брызнула прямо ему в лицо.
Он захлебнулся, заверещал и отскочил в сторону, совершенно ослеплённый. Настал ещё один напряжённый миг. Моя рука юркнула в карман, молнией вынырнула оттуда, и в мгновение ока я засунул свой бумажник из страусиной кожи в боковой карман пиджака прокурора Уодделла, который шагнул к капитану с недоуменным восклицанием. Больше я не шевелился. Бэрроу схватил носовой платок и принялся утирать глаза. Вокруг послышались сочувственные возгласы. Вульф протянул капитану свой платок и произнёс совершенно убитым голосом:
— Тысяча извинений, капитан. Моя дурацкая неосторожность. Особого вреда, конечно, не произойдёт, но надо…
— Заткните глотку, или я вам её заткну! — На ушах и на подбородке Бэрроу ещё поблёскивали жемчужные капельки, но глаза он протёр. Повернувшись ко мне, он прорычал: — Опять твои подлые штучки? Куда ты это выбросил?
— Что выбросил? Вы, верно, спятили.
— Это я спятил?! — Он повернулся к Уодделлу: — Что он делал, когда этот толстопузый слизняк залепил мне глаза?
— Ничего, — сказал Уодделл. — Я стоял рядом. Он даже не шелохнулся.
— Чёрта с два! — выкрикнул Бэрроу.
— Заверяю вас, — вставил Вульф, — если бы он сдвинулся с места, я бы это заметил.
Бэрроу метнул на него свирепый взгляд.
— Я ведь извинился, сэр.
— Убирайтесь к чертям! Кстати, как вы относитесь к тому, чтобы прогуляться с нами в прокуратуру?
— Гнев омрачил ваш разум, капитан. — Вульф сокрушённо покачал головой. — Но я вас не виню, хотя ваши поступки неоправданны. Арестовать меня за то, что я случайно обрызгал вас, просто… нелепо.
Бэрроу повернулся к нему спиной и обратился к Уодделлу:
— Вы утверждаете, что он не двигался с места?
— Гудвин? Конечно, нет.
— И ничего не передавал Вульфу?
— Конечно же. Он стоял далеко от него.
— Может, он что-нибудь бросил?
— Нет.
По обеим сторонам прохода столпилась уже добрая дюжина зевак. Бэрроу воззвал к ним:
— Кто-нибудь из вас видел, чтобы этот человек доставал что-нибудь из кармана и передавал толстяку или, быть может, бросил что-нибудь? Не бойтесь говорить. Я капитан Бэрроу. Это важно для следствия.
Одни отрицательно качали головами, другие пожимали плечами и бормотали, что ничего не видели. Одна женщина с двойным подбородком громко сказала:
— Я наблюдала за вами. Как вас обрызгали — такого и в кино не увидишь, но если бы он что-то бросил или что-нибудь в этом духе, я бы уж наверняка заметила, я ничего не упускаю.
Послышались смешки. Бэрроу оглянулся по сторонам, и мне стало его жалко. Я по-прежнему не двигался. В радиусе шести футов вокруг меня не было ни одного места, куда я бы мог чего-нибудь спрятать. Передо мной стояли скамейки, уставленные горшочками с орхидеями; позади был стол с георгинами; и то и другое довольно далеко от меня.
Тем не менее Бэрроу держался вполне достойно. Он протёр платком за ушами и под подбородком и сказал мне:
— Вы поедете со мной в прокуратуру. Я собираюсь допросить вас по делу об убийстве Говарда Бронсона. Если вы всё ещё обдумываете, как разозлить меня, то через двадцать минут я получу ордер на арест…
— Позвольте мне, — вкрадчиво предложил Ниро Вульф. — Мы должны как-то загладить свою вину за этот печальный инцидент, капитан. Не настаивай на ордере, Арчи. С полицией нужно сотрудничать.
— Как скажете, шеф.
— Поезжай. Здесь всё равно слишком людно для конфиденциального разговора. Я присоединюсь к вам попозже. Тем временем, мистер Уодделл, если вы можете уделить мне несколько минут, я расскажу вам кое-что важное по делу Клайда Осгуда и мистера Бронсона. Я расспрашивал Бронсона около часа, и мне удалось получить ценные сведения…
— Вообще-то… я собирался поехать с капитаном Бэрроу…
Вульф пожал плечами.
— Теперь, когда убит и сам Бронсон, это представляется мне вдвойне интересным.
— Как вы на это смотрите, капитан?
— Делайте, что хотите, — отмахнулся Бэрроу. — С Гудвином я сам управлюсь. — По его тону казалось, что ему недостаёт лишь раскалённой кочерги и тисков для пальцев.
— Я скоро приеду, — сказал Уодделл.
— Когда молодая особа придёт за орхидеями, — сказал я на прощание Вульфу, — объясните ей, что я пошёл собирать чернику.
Мы зашагали к выходу. Бэрроу держался чуть сзади, так что его локоть находился дюймах в десяти от моей правой руки — свидетельство полицейской выучки. Нас ждала патрульная машина. Мне приказали сесть на переднее сиденье возле полицейского-водителя, а Бэрроу взгромоздился на заднее. Он ни на миг не спускал с меня глаз. Его подозрения, что у меня имелось нечто, от чего я мечтал избавиться, лишь укрепились после выходки Вульфа.
Минут через пять мы подкатили к зданию прокуратуры. Если вчера, сопровождая Осгуда, мы торжественно прошли к Уодделлу через главный вход, то теперь меня ввели через боковой. Тёмный холл насквозь пропитался табаком и какими-то дезинфицирующими веществами. Полицейский, который шёл впереди нас, повернул ручку двери с табличкой «ШЕР Ф» («И» по неведомой причине отсутствовало), и я вошёл следом за ним, а за мной Бэрроу. Мы оказались в просторной, тускло освещённой комнате с обшарпанными столами и стульями. За столом в углу сидел лысый, краснолицый джентльмен в очках с золочёной оправой.
— Сейчас мы вас выпотрошим, — провозгласил Бэрроу. Я равнодушно кивнул и принял нужную позу. Я знал, в чём заключалась моя роль в этом представлении, и понимал, что Вульфу было необходимо бросить меня на растерзание псам, чтобы остаться наедине с боковым карманом окружного прокурора. Поэтому я терпеливо перенёс испытание и получил лишнее доказательство, что ребята закончили полицейскую школу. Работали они на редкость профессионально, разве что не распороли мою одежду по швам. По окончании процедуры я разложил все причиндалы по местам и уселся. Бэрроу стоял и с растерянным видом пялился на меня. Я не мог понять, почему он не пойдёт умыться, ведь никотиновая пена уже порядком въелась ему в физиономию.
— Ваша ошибка в том, — поведал я, — что вы приехали за мной слишком кровожадно настроенным. Мы с Ниро Вульфом уважаемые граждане и чтим закон.
— Хватит болтать. Я бы пожертвовал месячным жалованьем, чтобы узнать, как вы это проделали. Ничего, когда-нибудь придёт мой черёд. — Он проверил, держит ли полицейский за столом карандаш и блокнот наготове. — Мне надо выяснить ещё кое-что. Вы всё ещё утверждаете, что ничего не брали у Бронсона?
— Да.
— Вы подозревали, что он замешан в убийстве Клайда Осгуда?
— Вы обращаетесь не по адресу. В нашей фирме подозревает только мистер Вульф. А я всего лишь мальчик на побегушках.
— Вы отказываетесь отвечать?
— Нет, конечно. Если хотите знать, подозревал ли я Бронсона в убийстве, то ответ отрицательный. Никаких поводов у него не было.
— Вам известно что-нибудь о его отношениях с Клайдом, что могло послужить поводом?
— Понятия не имею. Вы зря теряете время. Позавчера в два часа дня мы с Ниро Вульфом ещё даже не подозревали о существовании Осгудов, Праттов и Бронсона. Мы связаны лишь тем, что Осгуд нанял нас для расследования убийства его сына. Вы взялись за это дело одновременно с нами. Если вы зашли в тупик и вам нужна наша помощь, обращайтесь к Ниро Вульфу. Вы говорили, что собирались допросить меня по делу об убийстве Говарда Бронсона.
— Я это и делаю.
— Валяйте.
Он пододвинул ногой стул и уселся.
— Вульф беседовал с Бронсоном вчера вечером. О чём они говорили?
— Спросите мистера Вульфа.
— Вы отказываетесь отвечать?
— Сами понимаете. Я служащий человек и не хочу лишиться места.
— Я тоже. Я ведь расследую убийство, Гудвин.
— Как и я.
— Когда вас застукали в павильоне возле места, где убили Бронсона, вы тоже этим занимались?
— Тогда нет. Я ждал, пока освободится Лу Беннет. Я случайно заметил, что в павильон зашла Нэнси Осгуд, и последовал за ней из природного любопытства. Я увидел, что они уединились с Джимми Праттом. А поскольку знал, что её старик страшно разозлится, если проведает об этом, посоветовал им свернуть разговор и сматываться оттуда, а сам вернулся в методистскую закусочную к своему хозяину.
— Как вы умудрились выбрать для беседы именно то место, где нашли труп?
— Я его не выбирал, просто эта парочка таилась именно там. Сам ломаю голову, почему они предпочли это место, но мне кажется, знай они, что лежит под кучей соломы, вряд ли остались бы там.
— А вы знали, что находится под соломой?
— Угадайте.
— Знали?
— Нет.
— Почему вы так спешили выгнать их оттуда?
— Я бы не сказал, что уж очень спешил. Просто мне показалось, что они выбрали чертовски дурацкое место для своих излияний.
— Но вы старались устроить так, чтобы их никто не заметил.
— Я? С какой стати? Просто я счёл, что так было бы лучше.
— Почему же вы подкупили служащего?
Я, конечно же, уже успел подготовиться к этому вопросу. Но всё равно было неприятно.
— Вы угодили в самую уязвимую точку, — ответил я, — потому что моё объяснение покажется вам липой, хотя это и чистейшая правда. Иногда на меня находит игривое настроение, и тогда был как раз тот случай. Я готов рассказать вам всё без утайки. — Что я и сделал, не упуская мельчайших подробностей. — Вот как было дело, — закончил я, — а когда там нашли труп, этот мозгляк решил, что я подкупил его жалкой десяткой. Да и вы, как выяснилось, так посчитали. Клянусь честью, сегодня же вечером устрою засаду и отниму у него деньги.
— Да, за словом вы в карман не лезете, — пробурчал Бэрроу — Но как быть с отпечатками пальцев? Что-то не верится, чтобы такой тип, как Бронсон, расшвыривал по верандам свои бумажники, набитые долларами… А теперь ещё это. Вы понимаете, как это всё для вас выглядит?
— Я же говорил, что вам это покажется липой. И всё же давайте исходить из того, что я пока в здравом уме, коль скоро у вас нет доказательств противного. Итак, неужто я такой идиот, что попытался бы заткнуть рот незнакомому парню, когда речь идёт об убийстве? Да, кстати, уж не заявил ли этот придурок, что я просил его держать язык за зубами?
— Мы все тут придурки. Но попробуйте сказать придуркам присяжным, что раздаёте направо и налево десятидолларовые бумажки, чтобы посмеяться.
— Как это понимать? — возмутился я. — При чём тут присяжные? Эти честные и уважаемые люди? Вы в своём уме?
Капитан покосился на меня и потёр шею.
— Я вовсе не млею от предвкушения приговора, который вам вынесут присяжные, Гудвин. Я даже не питаю никакой злобы ни к вам, ни к вашему толстяку, несмотря на все ваши выходки. И мне плевать, сколько денег вы выжмете из Осгуда, но раз уж я взялся за дело, я доведу его до конца. Зарубите себе на носу.
— Валяйте, доводите.
— Я и собираюсь. И уж будьте уверены, больше от меня не ускользнёт ни одна мелочь. Вульфа я, конечно, допрошу. Но пока я спрашиваю вас. Вы будете отвечать или нет?
— Господи, да я уже охрип.
— Ладно. У меня есть бумажник с вашими отпечатками. И ещё банкнот, который вы всучили служителю. Вы скажете наконец, что вы взяли у Бронсона и где это находится?
— Вы толкаете меня на ложь, капитан.
— Что ж, толкну посильнее. Сегодня утром Бронсон в вестибюле отеля заказал телефонный разговор с Нью-Йорком. Помощник шерифа подключился к параллельной линии и услышал, что Бронсон рассказал своему собеседнику в Нью-Йорке, что некий Гудвин избил его и отобрал расписку, но он, Бронсон, всё равно не отступится. Что вы на это скажете?
— Во дают! — восхитился я. — Здорово сработано. Теперь нью-йоркским полицейским осталось только изловить таинственного собеседника, подвергнуть допросу с пристрастием и…
— Спасибо за совет. Что это за расписка и где она?
Я покачал головой.
— Видно, помощник шерифа ослышался. Возможно, обидчика Бронсона звали Дудвин или Гольдштейн, а может, Ди Маджио…
— Как бы я мечтал врезать тебе по физиономии… Боже, какой бифштекс я бы из тебя сделал! — Бэрроу тяжело вздохнул. — Ты расколешься или нет?
— Мне нечего больше сказать.
Бэрроу повернулся к своему коллеге.
— Билл, судья Хатчинс сейчас у себя наверху. Сбегай к нему за ордером на задержание Арчи Гудвина. И пошевеливайся, время поджимает.
Я удивлённо вскинул брови. Бродяга слов на ветер не бросал.
— Каковы условия обитания? — поинтересовался я.
— Сносные. Правда, немного тесновато из-за ярмарки. Но в любой миг, как только решишься поболтать по душам…
Вернулся посыльный с ордером. Я попросил разрешения взглянуть на документ, и мою просьбу уважили. Бэрроу забрал бумагу и предложил мне следовать за ним. Сопровождаемый полицейскими, я прошёл по коридору до двери с табличкой «СТАРШИЙ НАДЗИРАТЕЛЬ». В комнате, чуть более опрятной, чем только что покинутая, за столом, где посреди разного барахла торчала одинокая ваза с цветами, сидел заспанный надзиратель.
— Важный свидетель по делу Бронсона, — представил меня Бэрроу. — Его уже обыскивали. Я загляну завтра утром. В любое время дня и ночи, когда он захочет меня видеть, пошли за мной.
Надзиратель взглянул на меня и гоготнул:
— Зря ты не оделся скромнее, приятель. У нас тут прескверно по части камердинеров.
Глава 17
Тюрьма определённо была памятником старины. Видимо, под неё отвели целое крыло первого этажа здания прокуратуры. Камеры располагались по обе стороны длинного коридора. Моя была третья от конца. Моим сокамерником оказался длинноносый кареглазый парень в синем костюме и с густой копной ухоженных волос. Меня привели около шести часов, и я сразу заметил, что парень сидит и расчёсывает шевелюру. Тусклый свет, проникавший из крохотного зарешеченного оконца под потолком, создавал довольно мрачную обстановку. Мы обменялись с длинноносым приветствиями, и он продолжал причёсываться.
— У тебя есть карты или кости? — спросил он вдруг.
— Нет.
Читать бесплатно другие книги:
