Цирк проклятых Гамильтон Лорел
По туннелю прошли небольшие волны, одна захлестнула мне лицо, и я глотнула воды. Осторожней надо! Это ведь от моих движений пошла волна. Так я еще сама себя утоплю.
Пока вода не успокоилась, я стояла почти неподвижно, проветривая легкие, чтобы набрать как можно больше воздуха. Я окунулась и оттолкнулась ногами. Слишком было узко, и можно было только идти ножницами. Грудь сводило, горло болело от позыва вдохнуть. Всплыв на поверхность, я коснулась губами скалы. Даже и дюйма воздуха там не было. В нос плеснуло водой, и я закашлялась, глотая еще воду. Прижавшись к своду как можно теснее, я дышала мелкими вдохами, потом снова под воду и снова толчки ножницами, толчки, толчки из последних сил. Если этот сифон не кончится раньше, чем у меня воздух, я утону.
А что, если он вообще не кончается? Если дальше все только вода? Я впала в панику, бешено водя фонарем по стенам и повторяя бессмысленную молитву: “Боже, Боже, не дай мне умереть вот так”.
Грудь горела, горло разрывалось на части. Свет начал тускнеть, и я поняла, что это темнеет у меня в глазах. Я сейчас потеряю сознание и утону. Я рванулась вверх, и мои руки схватили пустой воздух.
От неимоверно глубокого вдоха боль разлилась по всей груди. Передо мной был скалистый берег и яркая полоска солнечного света. Дыра в стене. Солнечный свет ткал в воздухе узоры. Я вылезла на камень, откашливаясь и пытаясь снова научиться дышать.
В руках у меня по-прежнему были фонарь и нож. Не помню, как я их держала под водой.
Камень был покрыт тонкой коркой серой грязи. Я подползла по ней к той стене, где был выход.
Если я пролезла через туннель, может, и они смогут. И я не стала ждать, пока мне станет лучше. Вернув нож в ножны, я сунула фонарик в карман и поползла.
Я вся перемазалась, ободрала руки, но оказалась возле дыры. Это была тонкая трещина, но сквозь нее были видны деревья и холм. Господи, как хорошо-то!
Что-то всплыло у меня за спиной. Я повернулась.
Алехандро выскочил из воды на солнечный свет, и тут же кожа его вспыхнула пламенем, он завизжал и нырнул в воду подальше от палящего солнца.
– Гори, сукин ты сын, гори!
Тогда всплыла ламия.
Я скользнула в трещину – и застряла. Я тянула руками, толкалась ногами, но грязь соскальзывала, и я не могла пролезть.
– Я тебя убью!
Изогнув спину, я изо всех сил рванулась из этой проклятой дыры. Камни впивались в спину, и я знала, что она уже кровоточит. И тут я выпала из дыры и покатилась по холму, пока не налетела на дерево.
Ламия подскочила к дыре – ей солнечный свет не вредил. Она стала протискиваться, но пышная грудь не пролезла. Змеиное ее тело, может быть, и могло сужаться, но человеческое – нет.
И все-таки я на всякий случай поднялась на ноги и пошла вниз по холму. Он был такой крутой, что приходилось перебегать от дерева к дереву, стараясь не упасть. Внизу слышался шум проезжающих машин. Дорога; судя по звукам – оживленная.
И я побежала вниз, набирая скорость по мере спуска туда, к дороге. Она уже мелькала между деревьями.
Я вылетела на обочину, покрытая серой грязью, слизью, промокшая до костей, дрожащая на осеннем ветру. И никогда в жизни я не чувствовала себя лучше.
Две машины пролетели мимо, не обращая внимания на меня, размахивающую руками. Может, все дело в кобуре, из которой был виден пистолет.
Остановилась зеленая “мазда”. Водитель перегнулся и открыл пассажирскую дверцу:
– Запрыгивай!
Это был Эдуард.
Я поглядела в его голубые глаза, в лицо спокойное и непроницаемое, как у кота, и такое же самодовольное. И мне было наплевать. Я только села в машину и закрыла за собой дверь.
– Куда? – спросил он.
– Домой.
– В больницу тебе не надо?
Я покачала головой.
– Ты опять за мной следил?
Он улыбнулся:
– Потерял тебя в лесу.
– Городской мальчик, – сказала я.
Он улыбнулся шире:
– Кто бы обзывался! У тебя тоже такой вид, будто ты провалилась на скаутском экзамене.
Я начала что-то говорить – и передумала. Во-первых, он был прав, а во-вторых, я слишком устала, чтобы спорить.
41
Я сидела на краю ванны, завернутая только в большое пляжное полотенце. Только что я вымылась, помыла голову и спустила всю грязь и кровь в сток. Кроме той крови, которая все еще сочилась из пореза на спине. Эдуард прижимал к нему полотенце поменьше, останавливая кровь.
– Кровь остановится – наложу повязку, – сказал он.
– Спасибо.
– Всегда мне приходится тебя латать.
Я посмотрела на него через плечо и дернулась от боли.
– Я этот долг возвращаю.
– Тоже верно, – улыбнулся он.
Порезы у меня на руках уже были забинтованы, и руки стали похожи на руки мумии, только загорелые.
– Вот что меня беспокоит.
Он легонько коснулся отметин от клыков у меня на ноге.
– Меня тоже.
– Изменения цвета нет, – сказал он и поглядел на меня. – Не больно?
– Нет. Это не была полная ламия, может быть, потому не такая ядовитая. И ты думаешь, где-нибудь в Сент-Луисе есть сыворотка от яда ламии? Они считаются вымершими уже двести лет как.
Эдуард пощупал рану.
– Опухоли не чувствуется.
– Уже больше часа прошло, Эдуард. Если бы яд мог подействовать, это бы уже случилось.
– Ага. – Он все смотрел на укус. – Но ты посматривай.
– А я не знала, что тебе до этого есть дело, – сказала я.
Лицо его было абсолютно непроницаемым.
– Без тебя этот мир будет далеко не так интересен.
Голос тоже был ровный, лишенный эмоций. Будто совсем отсутствующий. Но это был комплимент. А от Эдуарда – просто комплиментище.
– Эдуард, сдержи свой восторг!
Он слегка улыбнулся, но глаза его остались холодными и далекими, как зимнее небо. Мы своего рода друзья, хорошие друзья, но я никогда его на самом деле не понимала. В Эдуарде мало есть такого, до чего можно дотронуться или хотя бы увидеть.
Я привыкла верить, что в случае чего он способен меня убить – если будет необходимо. Сейчас я не была в этом уверена. Как можно быть другом человека, о котором думаешь, что он способен тебя убить? Еще одна тайна жизни.
– Кровь остановилась, – сказал он.
Потом он намазал рану антисептиком и стал наклеивать пластырь. Тут позвонили в дверь.
– Который час? – спросила я.
– Ровно три.
– Твою мать!
– В чем дело?
– У меня же свидание!
– Свидание? У тебя?
– А что тут такого особенного? – нахмурилась я.
Эдуард улыбался, как Чеширский кот. Он поднялся.
– Ты тут приведи себя в порядок. Я его впущу.
– Эдуард, будь поприветливее!
– Поприветливее? Я?
– Ладно, хотя бы не убей его.
– Это я постараюсь.
Эдуард вышел из ванной впустить Ричарда.
Что подумает Ричард, когда его у моей двери встретит другой мужчина? Эдуард явно не собирается помочь разрешить ситуацию. Он, скорее всего, предложит ему сесть, не объяснив, кто он такой. А как я это буду объяснять?
“Это мой друг-убийца”? Нет, так не пойдет. “Коллега вампироборец”. Так лучше.
Дверь в спальню была закрыта, так что я могла одеться спокойно. Я попробовала надеть лифчик, но это было чертовски больно. Ладно, без него. Мало что я могла надеть, если не показывать Ричарду больше, чем я хотела бы показать. И еще надо приглядывать за раной от укуса, так что брюки отменяются.
Почти всегда я сплю в больших футболках, и натянуть к такой еще пару джинсов – этой есть мое представление о домашнем платье. Но у меня есть и настоящее. Удобное, сплошь черное, шелковое на ощупь и абсолютно непрозрачное.
К нему полагалась черная шелковая комбинация, но я решила, что это будет лишнее. К тому же она неудобная. Комбинации вообще неудобные.
Я вытащила платье из глубины шкафа и натянула на себя. Ощутила на коже его приятное гладкое прикосновение. Я запахнула полы, чтобы сделать вырез на груди поменьше, и затянула пояс. Не надо, чтобы оно соскальзывало.
Я прислушалась на секунду у двери, но ничего не услышала. Ни разговора, ни движений – ничего. Открыв дверь, я вышла.
Ричард сидел на диване с охапкой маскарадных костюмов, переброшенных через плечо. Эдуард готовил кофе на кухне, будто он был здесь хозяином.
Ричард повернулся, когда я вошла, и глаза его расширились – чуть-чуть. Мокрые из-под душа волосы, шелковое домашнее платье – что он мог подумать?
– Отличное платье, – сказал Эдуард.
– Подарок от одного слишком оптимистичного кавалера.
– Мне оно нравится, – сказал Ричард.
– Никаких комментариев, иначе можешь уходить.
Он кинул быстрый взгляд на Эдуарда:
– Я не помешал?
– Он мой товарищ по работе и ничего больше.
Я глядела на Эдуарда суровым взглядом – в смысле, попробуй хоть что-нибудь сказать! Он, улыбаясь, налил кофе нам всем.
– Давайте сядем к столу, – сказала я. – Я не пью кофе на белом диване.
Эдуард поставил чашки на столик и прислонился к шкафу, оставив кресла для нас. Ричард оставил пальто на диване и сел напротив меня. Он был одет в голубовато-зеленый свитер с темно-синим узором на груди. Этот цвет подчеркивал глубину его карих глаз. Казалось, что скулы у него стали выше. На правой щеке был небольшой пластырь. А волосы горели цветом осенних листьев. Удивительно, как меняет человека правильный подбор цветов.
И тот факт, что я в черном выгляжу отлично, тоже не ускользнул от моего внимания. Судя по выражению лица Ричарда, он тоже это заметил, но его глаза все время обращались к Эдуарду.
– Мы с Эдуардом ездили охотиться на тех вампиров, которые совершали эти убийства.
Он раскрыл глаза шире:
– Вы что-нибудь нашли?
Я посмотрела на Эдуарда. Он пожал плечами. Это был вопрос ко мне.
Ричард ошивался возле Жан-Клода. Был ли он из его помощников? Я так не думала, но все же... Осторожность лишней не бывает. Если я ошибаюсь, я потом извинюсь. Если я права, то я разочаруюсь в Ричарде, но буду довольна, что не проговорилась.
– Скажем так, что мы потеряли сегодняшний день.
– Но ты жива, – заметил Эдуард.
И был прав.
– А вы сегодня чуть не погибли?
В голосе Ричарда звучало возмущение.
Что тут скажешь?
– Тяжелый был день.
Он глянул на Эдуарда, потом снова на меня.
– Вы сильно пострадали?
Я показала забинтованные руки:
– Царапины и порезы, ничего особенного.
Эдуард улыбнулся в свою чашку.
– Скажите мне правду, Анита.
– Я вам не обязана отчитываться, – сказала я довольно резко.
Ричард поглядел на свои руки, а потом поднял на меня взгляд, от которого у меня перехватило горло.
– Вы правы. Вы мне ничем не обязаны.
Я не успела ни о чем подумать, как услышала свое объяснение.
– Можно сказать, что я пошла в пещеры без вас.
– Простите, не понял.
– Кончилось тем, что мне пришлось пройти через туннель с водой, чтобы удрать от плохих парней.
– С каким уровнем воды?
– Доверху.
– Вы же могли утонуть! – Он коснулся пальцами моей руки.
Я отпила кофе и убрала руку, но ощущала на ней его прикосновение.
– Не утонула же.
– Не в этом дело, – сказал он.
– В этом. Если вы собираетесь со мной встречаться, примиритесь с тем, что у меня такая работа.
Он кивнул.
– Да, вы правы, – сказал он тихо. – Просто это застало меня врасплох. Вы чуть не погибли сегодня и вот сидите и пьете кофе, будто ничего особенного не было.
– Для меня и не было, Ричард. Если вам это не подходит, может быть, нам даже не стоит пытаться. – Я уловила краем глаза усмешку Эдуарда. – Чему ты улыбаешься?
– Мне нравится твое учтивое и галантное обхождение с мужчинами.
– Если от тебя нет помощи, то можешь идти.
Он поставил чашку на стол.
– Ухожу и оставляю вас вдвоем, голубки.
– Эдуард!
– Ухожу, ухожу.
Я проводила его до двери.
– Спасибо, что ты там оказался, даже если ты за мной следил.
Он вытащил простую белую визитку с телефоном на обороте. И все – ни имени, ни эмблемы фирмы.
Но какая нужна эмблема? Окровавленный кинжал или дымящийся пистолет?
– Если я буду нужен, позвони по этому телефону.
До сих пор Эдуард никогда не давал мне телефона. Он был как призрак – появлялся, когда хотел, и не появлялся, если не хотел. Номер можно отследить. Он много мне доверял с этим номером. Может, он меня и не стал бы убивать.
– Спасибо, Эдуард.
– Один совет. Из людей нашей профессии редко получаются хорошие спутники жизни.
– Знаю.
– Чем он занимается?
– Учитель в средней школе.
Эдуард только покачал головой.
– Что ж, желаю удачи.
И удалился, пустив эту парфянскую стрелу.
Я сунула карточку в карман платья и вернулась к Ричарду. Да, он преподаватель естественных наук, но еще он сшивается возле монстров. Он видел, сколько там грязи, и это его не очень смущает. А меня? Одно свидание – и у меня уже куча проблем, которых могло бы и не быть. Может, мы невзлюбим друг друга с первого вечера. Такое у меня уже бывало.
Я глядела на голову Ричарда и думала, такие ли мягкие эти кудри, как кажутся. Внезапная тяга. Неудобное чувство, но не такое уж незнакомое... Ладно, мне лично незнакомое.
Ногу пронзила внезапная боль. Ту самую ногу, которую укусила недоделанная ламия. О Боже, нет! Я прислонилась к столу. Ричард озадаченно на меня смотрел.
Я отбросила подол платья. Нога распухала и багровела. Как я этого не заметила?
– Я тебе говорила, что сегодня меня укусила ламия?
– Ты шутишь! – сказал он.
Я покачала головой:
– Кажется, тебе придется везти меня в больницу.
Он встал и увидел мою ногу.
– О Боже мой! Сядь!
Меня бросило в пот. А в квартире жарко не было.
Ричард помог мне добраться до дивана.
– Анита, ламии вымерли уже двести лет назад. Противоядия не будет ни в одной больнице.
Я посмотрела на него пристально:
– Кажется, наше свидание отменяется.
– Нет, черт возьми! Я не буду тут сидеть спокойно и смотреть, как ты погибаешь. Ликантропы к яду нечувствительны.
– Ты предлагаешь мчаться к Стивену, чтобы он меня покусал?
– Вроде того.
– Я лучше погибну.
Что-то мелькнуло в его глазах при этих словах, но я не разобрала, что именно. Может быть, боль.
– Ты серьезно?
– Да. – Тошнота накатила на меня волной. – О Господи, тошнит!
Я попыталась встать и добраться до ванной, но свалилась на белый ковер, и меня стало рвать кровью, и рвало, пока я не опустела. Ричард поднял меня и отнес на диван. Передо мной был узкий туннель света в темноте, и темнота поглощала свет, и я не могла ее остановить. Я начинала куда-то уплывать, и это не было больно. Даже страшно не было. Последнее, что я помню, был голос Ричарда:
– Я не дам тебе умереть!
Отличная мысль.
42
Сон начинался. Я сидела посередине огромной кровати под балдахином. Он был из тяжелого синего бархата, цвета полночного неба. И бархатное покрывало мягко поглощало мои руки. Я была одета в длинный белый капот с кружевами на воротнике и рукавах. У меня никогда такого не было. И ни у кого в нашем веке не было.
Стены были в синих и золотых обоях. Горел огромный камин, и тени от него танцевали по комнате. В углу комнаты стоял Жан-Клод, залитый оранжевыми и черными тенями. Он был одет в ту же рубашку, что и в последний раз, полупрозрачную на груди.
Он подошел ко мне, и отблески огня танцевали в его волосах, на лице, сияли в глазах.
– Почему вы в этих снах никогда не наденете на меня нормальной одежды?
Он остановился:
– Вам не нравится этот капот?
– Ни хрена он мне не нравится!
Он чуть улыбнулся:
– Вы всегда умеете выбирать выражения, ma petite.
– Черт возьми, перестаньте меня так называть!
– Как хотите, Анита.
В том, как он это произнес, было что-то, что мне совсем не понравилось.
– Что вы задумали, Жан-Клод?
Он стоял рядом с кроватью и расстегивал верхнюю пуговицу у себя на рубашке.
– Что вы делаете?
Еще одна пуговица, еще одна, и он вытащил рубашку из штанов и сбросил на пол. Его обнаженная грудь была лишь чуть белее моего одеяния. Соски у него были бледные и твердые. Полоска черных волос, начинавшаяся у него на животе и исчезавшая в штанах, меня зачаровывала.
Он полез на кровать.
Я отпрянула, прижимая к себе белый капот, как героиня плохого викторианского романа.
– Так меня не соблазнить!
– Я чувствую ваше вожделение на вкус, Анита. Вы хотите узнать, каково ощущать мою кожу обнаженным телом.
Я сползла с кровати.
– Оставьте меня в покое ко всем чертям! Я серьезно!