Цирк проклятых Гамильтон Лорел
Когда я снова могла видеть и думать, я лежала на спине, глядя в потолок шатра. Чьи-то руки подняли меня с пола. Алехандро прижимал меня к себе. Он провел ножом полоску у себя на груди чуть выше соска.
– Пей!
Я уперлась в него руками, сопротивляясь. Его руки легли мне на затылок, прижимая лицом к ране.
– НЕТ!
Я выхватила второй нож и всадила ему в грудь, пытаясь попасть в сердце. Он ухнул, схватил меня за руку и сжал так, что я выронила нож.
– Серебро не поможет. Я уже неуязвим для него.
Он прижал мое лицо к своей ране, и я ничего не могла сделать. Просто не хватало сил. Он мог бы одной рукой раздавить мне череп, но он только прижимал мое лицо к порезу на груди.
Я отбивалась, но он прижимал все сильнее. Кровь была солоновато-сладкой, слегка металлической. Всего лишь кровь.
– Анита! – вскрикнул Жан-Клод. Не знаю, вслух или только у меня в голове.
– Кровь от крови моей, плоть от плоти моей, да будут эти двое одним. Одна плоть, одна кровь, одна душа.
Что-то сломалось у меня где-то глубоко внутри. Волна жидкого тепла окатила меня с головы до ног. Она заплясала по коже, заколола в пальцах. Спину свело судорогой, я дернулась вверх. Меня подхватили сильные руки, поддерживая, укачивая.
Чья-то рука отвела у меня волосы с лица. Я открыла глаза посмотреть на Алехандро. Больше я его не боялась. Я спокойно плыла в потоке.
– Анита!
Голос Эдуарда. Я медленно повернулась на звук.
– Эдуард.
– Что он с тобой сделал?
Я попыталась объяснить, но не могла найти слов. Я села, мягко оттолкнувшись от Алехандро.
У ног Эдуарда валялась куча мертвых вампиров. Пусть серебро и не могло поразить Алехандро, но его подручных оно убило.
– Мы сделаем других, – сказал Алехандро. – Ты читаешь это в моем сознании?
И – да, когда я об этом подумала, то поняла, что да. Это не было телепатией. Не слова. Я знала, что он думает о силе, которую я ему дала. У него не было сожаления о погибших вампирах.
Толпа вскрикнула.
Алехандро посмотрел вверх, и я проследила за его взглядом. Жан-Клод стоял на коленях, по его боку текла кровь. Алехандро завидовал умению Оливера пускать кровь на расстоянии. Когда я стала слугой Алехандро, Жан-Клод ослабел. И Оливер его одолел.
Это и был его план с самого начала.
Алехандро крепко меня к себе прижимал, и я не пыталась ему помешать. Он шепнул мне в щеку:
– Анита, ты некромант. У тебя есть власть над мертвыми. Вот почему Жан-Клод хотел, чтобы ты стала его слугой. Оливер хочет управлять тобой, управляя мной, но я знаю, что ты некромант. Даже став слугой, ты сохранила свободную волю. Ты не должна повиноваться, как другие. И ты – слуга, а потому сама по себе оружие. Ты можешь ударить одного из нас и пустить кровь.
– О чем ты говоришь?
– Они договорились, что проигравший будет распростерт на алтаре и пронзен тобой.
– Что за…
– Жан-Клод – в подтверждении своей силы. Оливер – как жест, показывающий, как он управляет тем, что принадлежало когда-то Жан-Клоду.
Толпа ахнула. Оливер медленно левитировал. Он спустился на пол. Потом он поднял руки, и Жан-Клод медленно взмыл в воздух.
– Твою мать! – выдохнула я.
Жан-Клод почти без сознания висел в пустом сияющем воздухе. Оливер мягко положил его на пол, и по белому полу расплескалась свежая кровь.
Появился Карл Ингер и взял Жан-Клода под руки.
Где же все? Я огляделась в поисках помощи. Черный вервольф был разорван на куски, и куски эти еще дергались. Вряд ли даже ликантроп сможет такое залечить. Светлый вервольф был немногим лучше, но Стивен полз к алтарю. С полностью оторванной ногой, он все же пытался.
Карл положил Жан-Клода на мраморный алтарь. По алтарю потекла кровь. Карл легко прижимал его плечи к камню. Жан-Клод мог поднять автомобиль. Как это Карл его держит?
– Он пользуется силой Оливера.
– Прекрати.
– Что?
– Отвечать на вопросы, которых я не задавала.
Он улыбнулся:
– Экономит много времени.
Оливер взял белый отшлифованный кол и деревянный молот. Протянув их мне, он сказал:
– Настало время.
Алехандро попытался помочь мне встать, но я его оттолкнула. Четвертая метка там или что, а я могу стоять самостоятельно.
– Нет! – вскрикнул Ричард и рванулся мимо нас к алтарю.
Дальше все было как в замедленной съемке. Он прыгнул на Оливера, и маленький человечек схватил его за горло и вырвал трахею.
– Ричард!
Я бежала к нему, но было уже поздно. Он лежал, истекая кровью, пытаясь дышать, когда дышать уже было нечем.
Я упала возле него на колени, пытаясь остановить кровь. Глаза его были расширены и полны страхом. Со мной рядом был Эдуард.
– Уже ничего нельзя сделать, Анита. Ему ничем не поможешь.
– Нет!
– Анита! – Он оттянул меня от Ричарда. – Слишком поздно.
Я плакала, сама того не знаю.
– Иди, Анита! Уничтожь своего бывшего Мастера, как хотела уничтожить меня.
Оливер протягивал мне кол и молоток.
Я мотала головой.
Алехандро помог мне встать. Я потянулась к Эдуарду, но он уже не мог помочь. Никто не мог помочь. Нет способа снять четвертую метку, или вернуть Ричарда, или спасти Жан-Клода. Но я хотя бы не буду пронзать Жан-Клода. Это я могу остановить. И это я сделаю.
Алехандро вел меня к алтарю.
У помоста ползала Маргарита. Она стояла на коленях, раскачиваясь взад и вперед, и лицо ее было кровавой маской. Она вырвала себе глаза.
Оливер протягивал мне молот и кол руками в белых перчатках, забрызганных кровью Ричарда. Я затрясла головой.
– Ты возьмешь. Ты сделаешь, как я сказал.
И клоунское личико нахмурилось.
– Пошел ты на …
– Алехандро, она теперь в твоей власти.
– Да, Мастер, она мой слуга.
Оливер все еще протягивал мне кол.
– Тогда пусть она его прикончит.
– Я не могу ее заставить, Мастер.
Алехандро улыбался, произнося эти слова.
– Почему?
– Она некромант. Я говорил вам, что она сохранит свободу воли.
– Я не позволю упрямой женщине испортить момент моего торжества!
Он попытался подмять мое сознание; и я ощутила его вторжение, как ветер в голове, но он прошумел и затих. Я стала человеком-слугой, и фокусы вампира на меня не действовали – даже фокусы Оливера.
Я рассмеялась, и он хлестнул меня рукой по лицу. Вкус крови во рту. Я лишала его величайшего момента!
Алехандро был доволен. Его радость я ощущала как теплую волну у себя внутри.
– Кончай его, или, обещаю тебе, я тебя изобью в кровавую кашу. Тебе теперь нелегко умереть. Я тебя изуродую, как ты себе и представить не можешь, и ты исцелишься. Но больно все равно будет. Ты меня поняла?
Я смотрела на Жан-Клода, а он на меня. И его темно-синие глаза были так же прекрасны.
– Я этого не сделаю, – сказала я.
– Он все еще тебе дорог? После всего, что он с тобой сделал?
Я кивнула.
– Убей его, или я убью его медленно. Я выну из него кости по кусочкам, но не убью. Пока его голова и сердце целы, он не умрет, что бы я с ним ни делал.
Я глядела на Жан-Клода. Нет, я не стану смотреть, как Оливер его пытает, если могу этому помешать. Разве не лучше быстрая смерть? Не лучше?
Я взяла у Оливера кол.
– Я это сделаю.
Оливер улыбнулся.
– Мудрое решение. Жан-Клод поблагодарил бы вас, если бы мог.
Я глядела на Жан-Клода, держа в руке кол. Коснулась его груди там, где был ожог. И отняла измазанную кровью руку.
– Делай! – велел Оливер.
Я повернулась к нему, протягивая руку за молотом. Когда он мне его протянул, я вонзила обугленный кол ему в грудь насквозь.
Вскрикнул Карл. Изо рта Оливера хлынула кровь. Он застыл, будто не мог шевельнуться с колом в груди, но он еще не был мертв. Еще нет. Мои пальцы вцепились в мясо его горла и потянули, вырывая куски плоти, пока я не увидела хребет, блестящий и мокрый. Ухватив его рукой, я выдернула кость из тела. Голова Оливера упала набок, повиснув на кусках мяса. Я оторвала ее и бросила через ринг.
Карл Ингер лежал у алтаря. Я нагнулась и попыталась нащупать пульс, но его не было. Смерть Оливера убила его.
– Ты это сделала, Анита! – подскочил ко мне Алехандро. – Я знал, что ты можешь его убить! Знал! – Я подняла на него глаза. – Теперь убей Жан-Клода, и мы будем вместе править в этом городе!
– Да.
И я ударила его раньше, чем успела об этом подумать, раньше, чем он прочел бы мою мысль. Всадила руку ему в грудь. Треснувшие ребра заскребли по коже рук. Я схватила его бьющееся сердце и раздавила.
Дышать было невозможно. Грудь сдавило обручем со страшной болью. Я вырвала его сердце из дыры в груди. Он упал с расширенными от изумления глазами, и я упала вместе с ним.
Я ловила ртом воздух. Не могу дышать, не могу дышать!
Лежа на трупе своего Мастера, я чувствовала, как бьется мое сердце за нас обоих. Нет, так он не умрет. Я ухватила его пальцами за горло, вдавила. Обеими ладонями я сжимала его горло. И они вдавились в его плоть, но боль была оглушающей. Я харкала кровью – нашей кровью.
Руки онемели. Я уже не знала, давлю я или нет. И ничего не чувствовала, только боль. Потом все скользнуло прочь, и я стала падать в темноту, где никогда не было света и никогда не будет.
48
Я очнулась, глядя в желтый потолок. Минуту я просто моргала. Теплыми квадратами лежало одеяло на солнце. У кровати были металлические перила. А на руке у меня стояла капельница.
Больница. Значит, я не умерла.
На столике у кровати стояли цветы и связка воздушных шариков. Минуту я лежала, радуясь тому факту, что еще жива.
Открылась дверь, и показался большой букет цветов. Они опустились, и за ними показался Ричард.
Кажется, я перестала дышать. Всей кожей я ощущала ток своей крови. В голове зашумело. Нет. Я не упаду в обморок. Никогда не падала и не буду! Наконец я смогла сказать:
– Ты мертвец.
Его улыбка исчезла.
– Нет, я не мертвец.
– Я видала, как Оливер вырвал тебе горло.
Я и сейчас это видела в каком-то слое сознания. Я видела, как он ловит ртом воздух в предсмертных судорогах.
Оказалось, что я могу сесть. Я охватила себя руками, и игла капельницы шевельнулась под кожей, натянув пластырь. Это было реально. Больше ничего реальным не казалось.
Он поднял руку к горлу и остановился. Было слышно, как он нервно сглотнул слюну.
– Ты видела, как Оливер разорвал мне горло, но это меня не убило.
Я вглядывалась в него. Пластыря на щеке не было. Порез зажил.
– Ни один человек не выжил бы, – тихо сказала я.
– Я знаю.
И виду у него был неимоверно печальный.
Страх передавил мне горло, почти не давая дышать.
– Кто ты такой?
– Я ликантроп.
Я покачала головой:
– Я знаю, как движется ликантроп, какой он на ощупь. Ты не из них.
– Нет, я ликантроп.
Я все качала головой:
– Не может быть.
Он подошел к кровати. Цветы он держал неуклюже, будто не знал, куда их девать.
– Я второй после вожака стаи. И могу сойти за человека, Анита. Я это очень хорошо умею.
– Ты мне лгал.
Он покачал головой:
– Я не хотел этого делать.
– Зачем же делал?
– Жан-Клод приказал мне тебе не говорить.
– Почему?
Он пожал плечами:
– Думаю, потому, что знал, как ты их терпеть не можешь. И что ты не прощаешь обмана, он тоже знает.
Неужели Жан-Клод намеренно пытался помешать нашим отношениям? Наверняка.
– Ты спрашивала, что держит меня при Жан-Клоде. Это оно и есть. Вожак моей стаи одолжил меня Жан-Клоду с условием, что никто не узнает, кто я.
– Почему с тобой такой особый случай?
– Люди не любят, когда ликантропы учат детей, да и кого угодно, если на то пошло.
– Ты вервольф.
– Разве это не лучше, чем быть мертвецом?
Я смотрела на него в упор. Все те же безупречно-карие глаза. Падающие вокруг лица волосы. Я хотела попросить его сесть, провести пальцами по волосам, чтобы отвести их с этого чудесного лица.
– Да, это лучше, чем быть мертвецом.
Он выдохнул, будто до того задерживал дыхание. Улыбнувшись, он протянул мне цветы.
Я взяла их, потому что не знала, что еще с ними делать. Это были красные гвоздики и туманом лежащие на них матиолы. Гвоздики пахли, как пряность. Ричард – вервольф. Второй в стае после вожака. Может сойти за человека. Глядя на него в упор, я протянула руку. Он взял ее, и ладонь его было теплой, твердой, живой.
– Ладно, понятно, почему ты не умер. Почему жива я?
– Эдуард делал тебе массаж сердца и искусственное дыхание, пока не прибыла “скорая”. Врачи не знают, отчего произошла остановка сердца, но непоправимых повреждений не было.
– Что вы сказали полиции о телах?
– Каких телах?
– Брось, Ричард.
– Когда полиция приехала, лишних тел не было.
– Публика все видела.
– А что было правдой, а что иллюзией? От публики полиция услышала тысячи разных версий. Они подозревают, но доказать ничего не могут. Цирк закрыт, пока власти не убедятся, что он безопасен.
– Безопасен?
Он пожал плечами:
– Или опасен не более обычного.
Я высвободила руку и снова двумя руками поднесла букет к лицу.
– А Жан-Клод… жив?
– Да.
Меня охватило чувство огромного облегчения. Я не хотела его гибели. А, черт!
– Значит, он все еще Мастер города. И я связана с ним.
– Нет, – сказал Ричард. – Ты свободна. Жан-Клод велел тебе это сказать. Метки Алехандро вроде как отменили его собственные. Как он сказал, ты не можешь служить двум Мастерам.
Свободна? Я свободна? Я уставилась на Ричарда:
– Не может быть, чтобы это было так легко.
– Это ты называешь легко? – рассмеялся Ричард.
Я подняла глаза и не сдержала улыбки.
– Ладно, это не было легко, но я не думала, что хоть что-то, кроме смерти, может избавить меня от Жан-Клода.
– Ты довольна, что этих меток больше нет?
Я открыла рот, чтобы сказать “конечно”, но остановилась. Что-то было очень серьезное в лице Ричарда. Он знал, что значит, когда тебе предлагают силу. Что значить быть с монстрами. Страшно и чудесно.
И все же я сказала:
– Да.
– В самом деле?
Я кивнула.
– Энтузиазма не замечаю, – сказал он.
– Я знаю, что должна прыгать от радости, но сейчас я просто опустошена.
– Ты много пережила за последние дни. Некоторая оглушенность вполне естественна.
И почему я не была счастлива избавиться от Жан-Клода? Почему я не испытывала облегчения, узнав, что я не его слуга? Потому что мне будет его не хватать? Глупо! Смешно! Истинно.
Когда о чем-то думать трудно, думай о чем-нибудь другом.
– Итак, теперь все знают, что ты вервольф.
– Нет.
– Тебя положили в больницу, и ты уже выздоровел. Они, я думаю, догадались.
– Жан-Клод спрятал меня, пока я не выздоровел. Сегодня я первый день как вышел.
– Долго я была без сознания?
– Неделю.
– Ты шутишь!
– Три дня ты была в коме. Врачи все еще не знают, почему к тебе вернулось самостоятельное дыхание.
Я подходила к краю великого Вовне. Но не помню туннеля света или голосов. Вроде как меня обдурили.
– Я ничего не помню.
– Ты была без сознания, тебе и не полагается ничего помнить.
– Слушай, сядь, пока у меня шея не заболела на тебя смотреть!
Он подтянул кресло и сел возле кровати, улыбаясь мне. Хорошая у него улыбка.
– Значит, ты вервольф.
Он кивнул.
– Как это случилось?
Он уставился в пол, потом поднял глаза. И лицо у него было такое грустное, что я пожалела о своем вопросе. Я ожидала красочного рассказа о пережитом страшном нападении.
– Попалась плохая сыворотка на прививке от ликантропии.
– Попалась – что?
– Ты слышала.
У него был озадаченный вид.
– Укол плохой сыворотки?
– Да.