Иванушка Первый, или Время чародея Арутюнянц Карен
– Ты не простая плутовка, а плутовка всех плутовок! – Эрнесто воздел руки к небу. – Мобильник оставила и ускакала!
А мне пришлось волноваться! Тебя не было целый час! Если бы не Петя, я бы поднял на ноги Эм-Че-Эс!
МЧС он выговорил по буквам так громко, что в окнах задребезжали стёкла.
Нелька, не стесняясь никого, подскочила к отцу, встала на цыпочки и чмокнула его в щёку. Эрнесто моментально из сурового отца, каким он хотел казаться, превратился в самого добродушного в мире папу и снова расплылся в улыбке:
– Но Петя меня успокоил! Он сказал, что все русские девчонки непредсказуемы. Особенно если у них папы – кубинцы!
Эрнесто хотел было шлёпнуть Нельку, но она ловко увернулась и крикнула:
– Ого! Сколько вы уже повесили! А нам можно?
Пётр всё это время продолжал развешивать картины. Он ответил не сразу. Отошёл, полюбовался проделанной работой и наконец многозначительно произнёс:
– Если попросите как следует, почему бы и нет? Дело не хитрое – подал, подержал…
И мы с неподдельным рвением включились в процесс – подавать-держать, а Эрнесто и Пётр укрепляли картины на специальных деревянных каркасах с помощью лесок. Получалось красиво.
Чего только не было изображено на этих картинах! И океанские волны, и рыбаки, которые вытягивали сетями огромную акулу, и красивые девушки на берегу, и весёлая компания ребят в старом допотопном автомобиле.
Я тут же вспомнил про загадочную «Оку», про сундук, про книгу волшебника, про зеркало (всё никак его не доделаю), про Елену Прекрасную, даже почему-то про Василису, потом про маму. Огорчится она или нет, когда узнает, что я прогулял школу? Но тут же прогнал все эти мысли и даже произнёс вслух:
– Иногда можно делать не так, как задумал.
– Это точно, – отозвался Пётр. – Но если не уверен – не обгоняй! А ты о чём, Вань?
– Да так, – врать мне не хотелось, поэтому я принялся насвистывать.
Нет, я уверен, мама меня поймёт. Мы всегда поддерживаем друг друга.
– Круто! – вдруг сказал Лёха. – Профи!
В руках он держал картину, на которой были изображены два боксёра. Один из них лежал на ринге, а другой стоял рядом, вскинув над головой руку в перчатке. Между ними – рефери с разведёнными в стороны руками: остановил бой.
– Нокаут! – со знанием дела произнёс Лёха. – В первом раунде!
– Как ты понял, что в первом? – удивился Эрнесто. – Этого парня и правда отправили в нокаут на третьей минуте.
– А вы этот бой видели? – спросил Лёха.
– Да, – кивнул Эрнесто. – Я написал картину в тот же вечер. Был под большим впечатлением от поединка.
– На Кубе нет профессионального бокса! – из меня снова полезла никому не нужная информация.
– А это что? – возмутился Лёха. – Любители, что ли?! Балда!
– Не груби! – откликнулась Нелька. – Он знает, что говорит! Ваня, расскажи!
– На Кубе бокс любительский, – начал я выдавать сведения из Инета, прочно засевшие в моей голове. – То есть за свои бои боксёры не получают больших сумм, как профессионалы в других странах. Но кубинцы знают своё дело отлично! Когда легендарному Теофило Стивенсону, трижды олимпийскому чемпиону в тяжёлом весе, предложили огромные деньги за бой с Мохаммедом Али, он гордо ответил: «Лучше получить аплодисменты десяти миллионов кубинцев, чем один миллион долларов!»
– Да ты чё?! – поразился Лёха. – А был бы суперпоединок! Зря не согласился! Всё-таки Мохаммед Али!
– Ты слышал про Мохаммеда Али? – к нам подошёл Пётр.
– А то! – усмехнулся Лёха. – Его настоящее имя Кассиус Клей. Он – абсолютный чемпион мира в тяжёлом весе. Но это давно было. Ещё в прошлом веке.
– А ты часом не внук Прохора Петровича? – неожиданно спросил Пётр.
Лёха сразу сник, не сказал ничего, только кивнул. Да и Пётр произнёс единственное слово – «Понятно…» – и снова вернулся к картинам. Мы с Нелькой переглянулись.
Вроде ничего такого не произошло, но нам стало как-то неуютно на душе. И в зале наступила такая тишина, что было слышно, как о стекло бьётся бабочка.
Нелька подошла к окну, открыла его и выпустила капустницу, а потом вдруг рассмеялась.
– Эрнесто! – крикнула она. – У меня будет сестра!
– Почему ты так решила, дочка? – откликнулся художник и тоже расхохотался. Красивый у них смех, у кубинцев, видно, очень весёлая страна – Куба.
– Разве ты забыл? – крикнула Нелька. – Есть такая примета, если выпустить бабочку-капустницу, то обязательно будет девочка.
– Ах ты, плутовка! – сказал на это Эрнесто. – Разве есть такая примета?
– А если и не было, – со смехом ответила Нелька, – то теперь уж будет! Вот увидишь, па, наша мама подарит нам мальчика!
– Так девочку или мальчика? – вмешался Пётр.
– Да ну вас, – махнула рукой Нелька, – совсем меня запутали!
Мы дружно рассмеялись, и в этот момент в выставочном зале материализовался вахтёр Прохор Петрович – дед Кощея.
– Звали, что ли? – спросил он. – Без меня никак?
Дед у Кощея туговат на ухо, и ему может послышаться то, чего никто и не говорил.
– Да нет, спасибо, Прохор Петрович, – ответил Пётр. – Мы уже почти управились.
Тут-то дед и заметил внука. От удивления он даже схватился своей единственной рукой за сердце. Прищурившись, выкрикнул:
– Лёшка, ты, что ли? Ты чего тут делаешь?
– Дед, да всё нормально! – Лёха, не моргнув глазом, начал врать, причём так гладко, что сам поверил в собственное враньё: – Ты только не волнуйся! Меня от школы послали. Кубинскому товарищу помочь картины развешивать! Выставка сегодня! А потом экскурсия придёт.
– Чего-о? – не поверил дед и погрозил кулаком. – От какой школы? Снова шатаешься где попало? Ну, погоди, всыплю тебе по полной!
И тогда вмешался Пётр. Он подошёл к Лёхе, положил ему руку на плечо и сказал:
– А вот этого не надо – по полной. И знаете что, Прохор Петрович?
– Чего? – отозвался дед. – Ну слушаю я, говорите. Да громче!
– Кроме экскурсии у нас сегодня мастер-класс. Ведь верно, Эрнесто?
Кубинец подмигнул в ответ и заявил своим громоподобным голосом:
– Научим махать кисточкой любого, кто только пожелает!
– Ну махать и я могу научить, – перебил его Прохор Петрович. – Вы с ними поосторожней! А то научите! Потом все стены своей мазнёй испоганят!
– Вы про граффити? – улыбнулся Пётр. – Не буду спорить, и это дело требует вкуса.
– Вот и я о том же… Лёшка! Если наврал, смотри у меня, – дед повернулся, чтобы уйти, но приостановился и добавил: – Без компота оставлю!
И только потом вышел.
– Проживёшь без компота? – усмехнулся Пётр.
– У него это самое страшное, – объяснил Лёха. – Он детдомовский. Так у них, если кто чего натворит, без третьего оставляли, а иногда и вообще ничего не давали.
– А вы правда проведёте сегодня мастер-класс? – спросила Нелька.
– Правда, – ответил Пётр. – Мы словами не бросаемся, да, Эрнесто?
Эрнесто добродушно кивнул.
– И правда будет экскурсия? – спросила Нелька.
– Правда-правда, – ответил Пётр, – через час! А ещё столько всего надо сделать! Давайте уже за работу! Хватит бездельничать! Значит, так, Лёха, Нелька, берите ведро и швабру, мойте пол. А мы с Ваней и Эрнесто последние картины повесим.
Через час всё вокруг блестело, мы даже окна протёрли.
– А торжественное открытие будет? – спросила Нелька.
– Это завтра, – ответил Пётр.
Сегодня мы решили показать картины нашим гостям из школы и провести мастер-класс. Так что осталось притащить сюда несколько мольбертов из соседней комнаты.
– Я принесу! Пара пустяков, – улыбнулся Эрнесто и вышел из зала.
Через минуту он вернулся с тремя треногами и большим деревянным ящиком.
Всё это он расставил перед нами, показал на краски и кисти и сказал:
– Прошу в мир фантазии, амигос! Но сначала приглашаю на экскурсию!
Мы с Лёхой и Нелькой переглянулись.
– На какую экскурсию? – спросил Лёха. – Так вы чего, деду наврали, что ли?
Пётр хмыкнул, а Нелька хихикнула.
– Как я понял, – сказал Эрнесто, – у вас на лбу написано, что вы школьники!
– Как ни крути ни верти, – подтвердил Пётр. – Им ещё учиться и учиться.
– Ну а раз вы школьники, экскурсия начинается! – провозгласил Эрнесто.
– Во дают! – опешил Лёха.
– Прошу! – Эрнесто показал на самую большую картину, на которой был изображён военный с бородой, а рядом – красная звезда и развевающийся флаг. – Это…
– Фидель Кастро, – сказал я. – Команданте!
– Чё? – Лёха совсем обалдел, даже на меня он теперь смотрел с уважением.
– Команданте, – объяснила Нелька, – это высшее звание повстанцев. Оно было присвоено Фиделю Кастро во время революции на Кубе.
– Революция произошла в тысяча девятьсот пятьдесят шестом – пятьдесят девятом годах, – добавил я.
– Гениально! – воскликнул Эрнесто. – Этот мальчик знает всё на свете!
Мы посмотрели картины ещё раз, хоть сами и развешивали их, но сейчас было намного интересней. Ведь Эрнесто рассказывал не только про каждую из них, но и про авторов. Особенно мне понравилась история про одного художника. Чтобы нарисовать маяк и почувствовать стихию, он спустился в водолазном костюме под воду и оттуда хорошенько рассмотрел маяк, а уж потом его нарисовал. Получилось здорово!
Маяк и вправду был изображён так, словно на него смотришь со дна морского!
А потом нас учили рисовать, а точнее, писать – так правильнее говорить. Эрнесто и Пётр показали, как надо держать кисть, как работать с красками, как грунтовать холст, и мы приступили к делу.
Я написал портрет девочки. Это была просто девочка, которую я увидел в своём воображении. Цвет лица и косички у неё были от Нельки, а синие глаза, вздёрнутый нос и большой рот – от Елены Прекрасной. Лёха нарисовал астру, а Нелька бабочку.
Пётр посмотрел на мою картину и сказал:
– Тебе надо обязательно продолжать. И тебе, – он кивнул Лёхе, а потом добавил: – А ещё, брат, уважай других, чтобы уважали тебя. Это не я сказал. Это сказал Луис Фелипе Мартинес, легендарный кубинский боксёр.
Глава 9
Свет мой, зеркальце, скажи…
Вечером я всё-таки взялся за говорящее зеркало, правда, мне эта идея уже казалась глупой. Но не люблю я незаконченных дел. Нет, бывает, конечно, могу тянуть-откладывать, но потом всё-таки доделываю, если уж начал. Это меня мама научила. Любит она повторять, что «нельзя на полуслове бросать», мол, сказал «а», говори и «б».
Посидел я над зеркалом, покумекал, что к чему, наковырял из старого ноутбука кое-какую начинку для моего волшебства. Подпаял кое-где. Про микрофончик-диктофончик не забыл. Аккуратно привинтил-приклеил всё это добро к зеркальцу с обратной стороны. Про батарейку вовремя вспомнил, сверху прикрыл крышкой от пластмассовой шкатулки, которая валялась без пользы, а тут в самый раз подошла. Дунул-плюнул для верности, произнёс заклинание, типа «Абракадабра!» и пожелал себе удачи:
– Поехали, товарищ Гагарин! С Богом! – я это всегда говорю, тогда на сто процентов верняк!
Мама только что вернулась с дежурства, я её редко тормошу, ведь она уставшая, поужинает и сразу ложится спать. Но тут я не сдержался, присел к ней на кровать, всё равно она ещё не уснула, и шепнул на ухо:
– Мам, а попроси зеркало…
– Что, сыночек? – мама всё-таки задремала, я её разбудил.
– Извини, мамуль, – я смутился. – Глупость это… Потом… завтра.
Я хотел встать, но мама улыбнулась и погладила меня по щеке.
– Взрослеешь ты, Вань, не по дням, а по часам… Что, сыночек, я не поняла?
– Я тут кое-что изобрёл, – я показал зеркало. – Помнишь, как в сказке Пушкина? Свет мой, зеркальце! Скажи да всю правду доложи. Ну, повторяй за мной. Свет мой…
Мама недоверчиво посмотрела на меня, потом на зеркало и осторожно произнесла:
– Свет мой, зеркальце! Скажи… да всю правду доложи… я ль на свете… всех милее… Ой, Вань, подсказывай!
– Мам, да чего ты так волнуешься? – успокоил я её и тихонько прошептал, чтобы зеркало не отреагировало на мои слова: Всех румяней и белее… Не бойся, повтори!
Мама села на кровати, откашлялась и сказала уже увереннее, но всё равно волнуясь:
– Свет мой, зеркальце! Скажи да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и… белее!
– Ты, конечно, спору нет! – задорно ответило зеркальце. – Ты, царица, всех милее, всех румяней и белее!
– Ой! – на глазах у мамы заблестели слёзы. – Ванюшка! Да ты даже не представляешь!..
– Получилось, мам!!! – я спрыгнул с кровати и исполнил танец маленьких лебедей.
– Какая же я счастливая! – мама тоже спрыгнула и присоединилась ко мне.
Когда мы плюхнулись назад на кровать, мама обняла меня, и мы посидели так, а потом она поцеловала меня в макушку и предложила:
– Вань, а давай чаю попьём с вареньем?
– А ты спать не хочешь? – обрадовался я.
– Не-а, – ответила мама и радостно рассмеялась. – Я чаю хочу! С черничным вареньем! Осталось? Или ты всё подчистил ещё летом?
– Да осталось! Я сейчас! Ты отдыхай! – я побежал на кухню, зажёг газ и поставил чайник.
– А давай телевизор посмотрим? – крикнула мама из комнаты. – Или книжку почитаем? Давай?
– Давай! – я достал с полки банку с черничным вареньем, там ещё немного бултыхалось. – Мам! А какие чашки нести?
– С гусями! – попросила мама. – Из них вкуснее пить!
Чайник вскипел, я заварил чай, перелил в вазочку варенье, разлил заварку по чашкам с нарисованными гусями, достал две розетки и кофейные ложки – ими веселее есть варенье – всё это разложил и расставил на подносе и пошёл к маме в комнату, там уже бубнил телевизор.
А мама уснула. В нашем старом кресле. Во сне она улыбалась.
Я осторожно укрыл её пледом, налил себе чаю, положил в розетку варенья и стал смотреть телик. Давно я его не смотрел, может, с Нового года. Я в основном в Интернете пропадаю или на чердаке.
Да нет, вру, я телик ещё пятнадцатого мая смотрел. Передачу про японских макак. Эти макаки из Японии – самые северные обезьяны в мире. Зимой живут в озере с горячими источниками. Но в нём они обитали не всегда. Как-то раз одна макака уронила в воду бобы. Полезла за ними да так там и осталась. Очень ей понравилось принимать тёплую ванну. Она и других своих сородичей к этому приучила. Одна беда: в холодные дни, когда макаки вылезают из озера за едой, их мокрая шерсть покрывается корочкой льда. Но обезьянки нашли выход. Две макаки с сухой шерстью сидят на берегу и подносят еду тем, кто греется в озере. А потом меняются местами. Такие вот умные существа.
В тот вечер по телевизору показывали передачу про говорящих попугаев. Но я сделал звук потише, чтобы не разбудить маму, поэтому не очень-то и слышал, о чём говорят какаду. Да это и неважно. Мне было уютно, и мама рядом, и зеркало говорящее я всё-таки изобрёл!
Утром я вскочил ни свет ни заря: меня разбудила кукушка из часов. Мамы уже не было, на столе она оставила завтрак – кисель, два яйца всмятку и бутерброд с сыром.
Я умылся-оделся, обернул зеркало цветной бумагой с красными розами, которая осталась после дня рождения, быстро собрал рюкзак, вспомнил про велосипед, достал из чулана насос, подкачал камеры, протёр тряпкой велик и помчался в школу.
Настроение у меня было отличное, давно такого не было. Нет, ещё вчера было, когда я нарисовал в выставочном зале портрет девочки. Значит, не так уж и давно я радовался жизни.
Вообще, у меня редко бывает плохое настроение. А с чего ему быть? Главное – никогда не портить его самому себе, а если кто и испортит, всегда можно подойти к зеркалу и улыбнуться. Подействует обязательно. Попробуйте – убедитесь сами. Даже если не хочешь улыбаться, всё равно улыбайся! Даже если губы не растягиваются, растяни их пальцами. И от плохого настроения ничего не останется. И улыбаться захочется, и смеяться, и вообще станет ясно, что жизнь не просто чудесная штука, а суперчудесная!
Словом, доехал я до школы быстро, минуты за три, пристегнул велик к ограде. Здесь уже стояло несколько велосипедов, и баба Шура махала метлой – наводила порядок.
Через минуту я влетел в класс. Поэт бы сказал – на крыльях любви.
До урока оставалось минут пять. Кто-то из ребят носился между партами, Горохова стукала брата учебником по голове, Горбуньков жевал яблоко, Василиса что-то писала в тетрадке, а Лена спокойно сидела за своей партой и листала журнал мод. Она была в длинном платье «под пантеру», в белых носочках и чёрных туфельках.
Я подошёл к ней и выпалил как-то глупо, писклявым голосочком:
– Приветик, Лен! А у меня для тебя подарок!..
Я долго тренировался вчера перед сном и раз сто повторил эти слова, пока не уснул.
Мне приснился сундук. Он открылся, и из него вылез я собственной персоной. Видно было, что я хочу что-то сказать, но не могу. Только и получается пропищать: «Приветик!..» Тут появился Кощей и щёлкнул меня по лбу.
– Вань! Я тебе чё говорил? Если рядом с Ленкой увижу, котлету сделаю! Из обоих! – напомнил он. – Придётся держать слово! Ты погоди, я за мясорубкой сбегаю…
Лёха исчез, а я остался один, сидел и ждал, когда он вернётся.
Вдруг откуда-то возник весёлый молодой человек, который насвистывал что-то очень забавное, а я не мог вспомнить, где же я его видел раньше, и уже почти вспомнил: кажется, в ту ночь, когда нашёл… а что же я нашёл?
Такой я увидел странный сон. Интересно, к добру это или к чему вообще?
Я откашлялся и повторил нормальным голосом:
– У меня для тебя подарок, Лена!
Елена Прекрасная подняла на меня синие глаза и, словно ждала моего подарка сто лет – наконец-то я его принёс, – устало произнесла:
– Ну так давай свой подарок, сколько можно ждать?
Видно, настроение у неё было не очень.
«Ну ничего, – подумал я, – сейчас исправим».
Я достал из рюкзака зеркало и протянул его Лене.
Она подержала его в руке, зачем-то взвесила на ладони и спросила:
– Что это?
– А ты разверни, – предложил я каким-то уж слишком заискивающим тоном, мне самому это ужасно не понравилось.
Она развернула, увидела и скривила губы:
– Зеркала дарить нельзя! Это плохая примета!
Она глядела на меня своими огромными синими глазами очень недовольно, и я вдруг разразился очередной тирадой:
– Лен! – затараторил я. – Зеркала можно дарить! Ты не думай! Это устаревшая примета! Ничего с твоей душой и с твоим телом не будет, не волнуйся! В это зеркало, кроме моей мамы, больше никто не смотрел, ты не бойся! У меня мама очень добрая! И зеркало это не простое!
– Золотое, что ли? – Лена, как ни странно, смягчилась. – Или, может быть, волшебное?
– Волшебное! – обрадовался я, так громко обрадовался, что к нам начали подтягиваться остальные, и первым делом любопытные Гороховы, только Василиса осталась сидеть на своём месте.
– Ну и что мне с ним делать? – спросила Лена.
– А ты попроси, чтоб оно всю правду сказало! – встрял Горохов, и ведь угадал.
– Помнишь? – кивнул я. – Из сказки Пушкина?
– Помню, конечно, – ответила Лена. – Я много чего помню. Куда говорить-то?
– Ты его прямо перед собой держи, – подсказал я. – Оно и ответит.
И Лена продекламировала, как всегда, очень торжественно:
– Свет мой, зеркальце! Скажи да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?
Зеркальце щёлкнуло, зашипело и выдавило из себя два ужасных слова:
– Не…ты!..
Из всей фразы, которую должно было произнести зеркальце, нашпигованное электроникой, оно выбрало только «нет» и «ты», да и то как исказило!
Все вокруг засмеялись, кроме Василисы, а Лена холодно произнесла:
– Не я, значит? Это всё?
– Лен, – пролепетал я, – оно говорило! Ещё вчера! Повтори, пожалуйста, ещё раз!
– Дурачок ты, Иванушка, – внятно произнесла Лена и вернула мне зеркало.
Я уже и не слышал больше ничего. В глазах у меня потемнело, и я тихо вышел из класса.
Как я оказался на улице, не помню. Я брёл по Синеграду и думал о том, что я неудачник. Наконец я остановился. Зеркало всё ещё было у меня в руках.
Я посмотрел на него и хотел было зашвырнуть в кусты, но тут из-за кустов появился Кощей. Только его мне не хватало! Но, если честно, я обрадовался бывшему боксёру.
– Здорово! – поприветствовал он меня. – Ты куда?
В горле у меня стоял ком, и я не смог ответить.
– Ты чё? – хмыкнул Кощей. – Язык проглотил?
Я мотнул головой, а Кощей вдруг спросил:
– Вань, ты чего? Кто тебя обидел? – так спросил, словно он мне старший брат.
Я махнул рукой, мол, не смогу всего объяснить.
– Может, на речку? – Лёха заглянул мне в глаза: – Ты чего, братишка?
Я не отвечал. Вот если бы сейчас пошёл разговор о каких-нибудь моржах или перепёлках, я бы разговорился, не задумываясь.
– Слушай! – судя по всему, Кощея осенила удачная мысль. – Пошли к Нельке! Отпросим её у бати, у Эрнесто! Махнём на Синее! У меня там лодка! Порыбачим, а?!
Я улыбнулся Кощею. А он мне.
Если бы кто-нибудь из школы увидел нас в этот момент вместе, не поверил бы собственным глазам. Да я бы и сам удивился.
– Ну чего? Лады? – не отставал Кощей. – А то вообще можем по мороженому! Прикинь? Дед расщедрился! Отвалил мне полтинник. У меня ж сегодня день рождения.
– Чего ж ты молчал? – сказал я. – У меня и подарка нет…
Лёха ничего не ответил, сплюнул и спросил:
– А чё ты, зеркало матери купил? Или кому?
Я и забыл про него!
– Да так, – сказал я. – Вроде как волшебное. Изобрёл, а оно не сработало…
– Как это – волшебное? – не поверил Лёха.
– Говорящее, – объяснил я. – Надо его попросить: «Свет мой, зеркальце! Скажи да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?!»
– Ты, конечно, спору нет! – выкрикнуло зеркальце. – Ты, царица, всех милее, всех румяней и белее!
– Ну ты даёшь! – поразился Лёха. – А говоришь, не сработало!
Я повертел зеркальце в руках и вздохнул. И мы пошли к Нельке.
Часть вторая
Сундук
Глава 1
Страдания, которые мы выдумываем
Читать бесплатно другие книги:
