Шерлок Холмс пускается в погоню (сборник) Эллиотт Мэтью

Глава девятая

Проснувшись на следующее утро вымотанным после ночной прогулки, я оделся и подошел к двери Холмса. На стук никто не ответил, и я спустился по лестнице в надежде застать его за завтраком, однако и внизу моего друга не было. Мистер Пинкертон, стоявший за стойкой, сообщил, что Холмс встал очень рано и ушел, не поев. Он протянул мне записку от сыщика, в которой говорилось:

Уотсон, ушел в Молл-хаус, вернусь после полудня. Юный отпрыск Пинкертонов нездоров. Вам стоит его осмотреть.

Ш. Х.

Я поблагодарил Пинкертона и поинтересовался состоянием его сына.

Трактирщик огорченно покачал головой и взмахом руки указал на лестницу:

– Мальчишка проснулся этим утром с жалобами на колики и все держался за живот. Поначалу я подумал, что он просто отлынивает от домашних дел, но за утро его успело не один раз вырвать.

– Давайте я осмотрю его.

Я сочувствовал мальчику и рад был чем-то занять себя до возвращения Холмса. Колин Пинкертон, белоголовый паренек одиннадцати лет, лежал в кровати, бледный и потный. Краткого осмотра хватило, чтобы понять, что причина недуга (в чем признался сам этот негодник после небольшого нажима с моей стороны) кроется в набеге на отцовские запасы эля, который Колин совершил накануне ночью вместе с другими деревенскими ребятами.

– Чтоб мне сдохнуть! – воскликнул трактирщик, узнав правду. – Значит, парни упились моим элем? Я высеку этого негодника! Он у меня неделю сесть не сможет!

Имея за плечами бурную молодость, я посочувствовал сыну Пинкертона.

– Как медик, могу предложить куда более действенный рецепт.

– Какой же, доктор?

– Ничто не отрезвляет человека лучше и быстрее, чем полный день физического труда. Ваша жена была столь добра, что взялась за обучение дочери Холлиса. Уверен, он будет рад обучить вашего мальчишку своему ремеслу. К полудню тот будет трезвее святого отца.

Досада на лице мистера Пинкертона сменилась хитрой улыбкой.

– А знаете, доктор, вы злодейски коварны, – рассмеялся трактирщик. – Но я не уверен, что смогу уговорить свою миссис.

– Скажите ей, что это врачебное предписание, – ответил я, рассмеявшись в ответ.

Я перекусил ветчиной, яйцами, сыром и небольшим куском хлеба. Чета Пинкертон удалилась наверх, по-видимому обсудить неприглядные ночные забавы сына и мое предложение заодно. Вскоре я обнаружил, что мой совет принят: юный Пинкертон с коробкой для ланча в руке покинул трактир и направился на север, должно быть к хижине Холлиса. Я усмехнулся про себя, припомнив молодого Джона Уотсона, которому преподали подобный урок.

Оставшуюся часть утра я провел, лениво слоняясь по улицам Шепердс-Буша и заходя в разные лавки. Меня поразило, как чудеса индустриального века переплелись здесь с традиционным сельскохозяйственным прошлым этих мест. Далеко на юг от города до самого Хаммерсмита располагались большие склады, мастерские и фабрики. С северной стороны тем не менее упорно придерживались сельского уклада. Весь день я бродил по городу, а затем вернулся в трактир как раз перед обедом.

Ближе к заходу солнца из поездки в сумасшедший дом возвратился Холмс. По прибытии он прошел в свою комнату и переоделся в вечерний костюм.

– День выдался продуктивным, Уотсон, – радостно провозгласил он за блюдом с холодным фазаном.

– Вы нашли что-нибудь, что помогло бы нашему делу? – спросил я.

– Должен признаться, да, нашел.

– Тогда не томите меня, Холмс.

– Если помните, Уотсон, вчера, прибыв в тюрьму, мы стали свидетелями того, как впавшего в буйство заключенного отправили в Молл-хаус.

– Еще бы, – согласился я.

– Также вы должны помнить замечание полковника Кэлхуна, начальника тюрьмы, что такая судьба нередко постигает новичков.

Я кивнул.

– К тому же, если припоминаете, Кэлхун назвал имя того человека. Алфей Скиннер, известный в лондонских криминальных кругах Лондона медвежатник. Кэлхун тогда еще удивился, что умом помешался заключенный, находящийся за решеткой уже более двух лет. Пока надзиратели тащили беднягу в больничный фургон, я успел заметить, что его грудь и руки покрыты темным загаром. Это совершенно не сходилось с тем фактом, что он провел последние три года в мрачных стенах лондонской тюрьмы. Я также заметил у помешавшегося две наколки, по одной на каждом запястье, в виде якоря и русалки, и озвучил свои сомнения, чем оскорбил полковника Кэлхуна. Оставив вас утром в трактире и отправившись навестить Скиннера в Молл-хаусе, чтобы задать ему несколько вопросов, я рисковал напрасно потратить время. Однако в деле с убитыми надзирателями я зашел в тупик. Когда я добился свидания с заключенным, тот чуть не расплакался – так благодарен он был за то, что хоть кто-то поверил его словам. Во время беседы в комнате для посетителей он предстал передо мной совершенно другим человеком, выглядел спокойным – ничего общего с тем буйным помешанным, которого мы видели. Чисто вымытый и подстриженный, вполне вменяемый. Я спросил, зовут ли его Алфей Скиннер, и тогда он выкрикнул те же слова, что и за день до того: «Я не он».

«Я верю вам, сэр, – сказал я ему. – Как же тогда ваше имя?»

Он был удивлен тем, что я принял его заявление за истину, и ответил: «Меня зовут Данфорт Скиннер. Алфей – проклятый демон, с которым мне пришлось делить утробу матери. Он мой близнец. Я больше не стану называть его братом».

Картина начала понемногу проясняться у меня в голове, и я спросил, как он оказался в тюрьме Уормвуд-Скрабс вместо Алфея. Он рассказал, что, покинув дом, стал моряком. Я кивнул, припомнив его татуировки. Последний раз он нанялся на торговое судно «Мальборо», которое, если помните, исчезло в январе этого года. Скиннер признался, что в Литтлтоне, в Новой Зеландии, перед самым отплытием покинул злополучный корабль, когда тот отправлялся в Лондон. Решение, о котором он ничуть не жалеет. Спустя пару недель, когда было объявлено об исчезновении судна, Данфорт с ужасом обнаружил свое имя в списке «пропавших в море». Всеми правдами и неправдами он пытался вернуться в Лондон, а о том, что остался жив, опасаясь преследования за самовольную отлучку, сообщил только брату, отбывавшему наказание в Уормвуд-Скрабсе.

По-видимому, банда Алфея, испытывая потребность в его особом «таланте», ухватилась за эту возможность и разработала план по вызволению взломщика из тюрьмы и замене его «покойным» братом-близнецом Данфортом.

«Что вы помните о той ночи, когда вас похитили?» – спросил его я.

«Прибыв в Лондон, я прозябал в комнатушке над опиумным притоном в лондонских доках, надеясь, что ром или порок вскоре положат конец моим страданиям. В ночь на Хеллоуин я изрядно выпил и шатался по темным улицам. Помню, набережная опустела, и я был совершенно один. Внезапно улица стала даже чернее, чем была, тени сгустились и мрак сделался вполне осязаемым. Мне показалось, что кто-то следит за мной. Поскольку все происходило на Хеллоуин, неизвестный доселе ужас пронзил мой напитанный ромом ум, и я бросился к своему жилищу. Вдруг я почувствовал резкий удар по голове, в глазах потемнело, и я не помню уже ничего до того, как проснулся в камере на тюремной койке. Я решил, что меня арестовали за побег с корабля, пока не осознал, что охранники называют меня Алфеем. Вот тогда-то я и понял, что сделал этот мерзавец, с которым мы похожи как две капли воды».

– Вот, Уотсон, собственно, и все, что поведал мне мистер Данфорт Скиннер. – Холмс подытожил сказанное взмахом руки.

– Уму непостижимо! – воскликнул я. – Если вам удастся найти доказательства и выследить Алфея, вы спасете человеку жизнь.

– Я послал Лестрейду описание преступного брата, и охота уже началась. – Хомс улыбнулся, разделался с птицей и сменил тему разговора: – Как прошел день, Уотсон? Я полагаю, ваше мастерство облегчило хворь мальчугана?

Мой рассказ Холмс нашел необычным и занимательным.

– Ох уж эти проделки юнцов! – сказал сыщик. – Они бывают забавны, пока сорвиголовы не вырастают из детских шалостей, как из штанишек. Такие вот шалопаи, повзрослевшие и преступившие закон, обеспечивают меня хлебом с маслом.

– Если Холлис поступит с мистером Пинкертоном по чести, паренек должен уже быть на полпути к избавлению от дурных привычек.

– Сдается мне, мы вот-вот убедимся, так ли это, – заметил Холмс, указывая на открывающуюся дверь.

Я проследил за направлением его взгляда и увидел Холлиса, Агнес и молодого Пинкертона, как раз входящих в трактир. Каждое движение мальчишки свидетельствовало о том, что Холлис отлично справился со своей задачей. Одежда паренька была в грязи, он весь поник, бинты на руках намекали на скрывающиеся под ними волдыри. С раскаянием на лице провинившийся стоял перед великаном и смотрел себе под ноги. Холлис легким шлепком отправил Агнес наверх.

– А мне уже можно идти, сэр? – робко спросил мальчишка.

– Валяй. Марш отсюда, парень! Надеюсь, ты выучил свой урок и в ближайшее время у меня не покажешься.

– Не покажусь, сэр.

– И запомни, – произнес Холлис спокойным тоном, передавая мальчику его коробку для ланча, – о человеке судят не только по его собственным поступкам, но и по делам его окружения.

– Да, сэр, – ответил мальчик.

Волоча ноги, он пересек комнату и поднялся по лестнице.

Как только мальчуган пропал из виду, Холлис громко и от души рассмеялся, повесил свой топор и направился к стойке. Разбойничья улыбка так и сверкала из-под его огромной бороды, когда он неторопливо проходил мимо нас.

Вскоре спустился мистер Пинкертон, давясь от смеха. Увидев Холлиса, он налил четыре пинты эля и жестом подозвал нас с Холмсом.

– Сегодня за счет заведения, господа. Благодарю за помощь с сыном, – сказал он Холлису и мне.

– Не стоит благодарности, – ответил я.

– И я рад, что смог немного подсобить, – добавил Холлис.

– Если на то пошло, не так уж и немного, Билл, – возразил Пинкертон. – Уверен, парень так вымотался, что хоть сейчас готов примкнуть к «Сынам трезвости»[16] и начать пропаганду завтра с утра.

Мы все рассмеялись. Холлис поднял свою кружку и предложил тост:

– За уроки юности!

– За уроки юности! – хором отозвались мы и громко сдвинули кружки.

Мы выпивали, курили и вспоминали истории из своей молодости, навеянные этим случаем, пока огонь гудел в очаге.

– Любопытно, – размышлял я, – было ли наказание справедливым? Ведь украли всего несколько пинт эля.

Холлис мотнул своей большой головой:

– Ну не скажите, доктор. Там было гораздо больше пары пинт. И, я уверен, это уже не первый раз.

– Что заставляет вас так думать, мистер Холлис? – поинтересовался я.

– Когда мы шли сюда, мальчишка сообщил по секрету, что в ночь на Хеллоуин они с приятелями нагулялись до летающих слоников.

Все засмеялись, и только Холмс дернулся, подавшись вперед.

– Не могли бы вы повторить, мистер Холлис?

– Парень сказал, мол, в ту ночь мы так напились, что видели слона, парящего над Скрабсом.

– Вот оно, Уотсон! – крикнул Холмс, хлопнув кулаком по столу и вскочил на ноги. – И как я мог быть таким слепым? Мистер Пинкертон, мне сейчас же нужно поговорить с вашим сыном.

– Но, мистер Холмс, – запротестовал Пинкертон, – он, наверное, уже спит без задних ног.

– Я действительно должен настоять. Это дело невероятной важности. Оно не терпит отлагательств.

Пинкертон покачал головой и направился к лестнице.

– Кстати, если у вас есть карта местности, не могли бы вы ее нам одолжить?

Пинкертон указал за стойку.

– В ящике под столешницей, – сказал он и пошел звать сына.

Холмс беспокойно ходил взад и вперед перед очагом. Я нашел карту и принес ее к столу. Чуть позже мальчик спустился вслед за отцом и встал у подножия лестницы, потирая спросонья глаза.

– Приношу извинения, мастер Пинкертон, но у меня есть несколько вопросов, на которые можете ответить только вы, – объявил Холмс, жестом подозвав мальчика и предложив ему стакан воды. – Вот, выпей. Это не займет много времени, обещаю. – Холмс развернул карту. – Итак, Колин, можешь ты показать мне, где вы с дружками были в ночь на Хеллоуин?

Мальчик с минуту изучал карту и затем ткнул пальцем в здания, располагавшиеся севернее таверны.

– Здесь. Мы сидели на обрыве за фермой Олд-Оук.

– А где именно вы видели «летающего слона»?

Паренек указал на место первого убийства.

– Великолепно! – воскликнул Холмс. – А теперь, Колин, мне нужно, чтобы ты как следует подумал над следующим вопросом.

Парнишка кивнул.

– Хорошо. Можешь показать, в каком направлении летел «слон»?

Взглянув снова на карту, Колин указал пальцем на то же место, а затем повел им в северо-восточном направлении.

– Превосходно! – хлопнул Холмс парня по спине. – В точности как я подозревал! И еще один последний вопрос, если не возражаешь. Этот «слон» светился? Он издавал какие-то звуки?

Колин озадаченно посмотрел на Холмса.

– Эта штука светилась наподобие фонаря? – поторопил Холмс.

– Нет, сэр. Она была черной, как ночь, и беззвучной, точно призрак.

Холмс пришел в замешательство, поскольку явно ожидал услышать другой ответ:

– Ни единого луча света? Ни единого звука? Ты уверен в этом, Колин?

– Да, сэр. Мы бы его не увидели, но он закрывал собой звезды, пока летел.

Холмс встал и хлопнул паренька по спине:

– Спасибо, Колин, ты был в высшей степени полезен. А теперь – в кровать. И пусть остаток ночи тебя ничто не беспокоит.

Мальчик взглянул на отца. В ответ тот также похлопал его по спине и кивнул:

– Доброй ночи, сын. Крепких снов.

Колин повернулся и поднялся по лестнице.

Холмс снова склонился над картой. Поизучав ее немного, он провел пальцем по траектории, указанной Колином. Палец Холмса, двигаясь в северо-восточном направлении, остановился на небольшой группе зданий в верхнем левом квадранте карты.

– Мистер Пинкертон, что вы можете сказать мне об этих строениях? – спросил Холмс.

Пинкертон на секунду скосил взгляд на карту.

– Там находится ферма Рэд-хаус, мистер Холмс.

– Кто там живет?

– Никто, – заявил Пинкертон. – Там разрешили сеять, с тех пор как десять лет назад старый Райли помер.

Холмс достал лупу и всмотрелся в этот участок карты.

– Я тут вижу два строения. Полагаю, большее из них – дом?

– Наоборот, мистер Холмс. Амбар там больше, чем дом.

– И насколько больше?

Пинкертон подумал над вопросом и наконец ответил:

– Как минимум вдвое по длине и высоте.

– И зачем же на ферме такой большой амбар? – удивился Холмс.

– В этих краях принято держать много овец. Приличной ферме нужно место для хранения корма и шерсти перед продажей. А пастухи время от времени проводят там торги.

– Так сейчас здание пустует?

– Некоторое время назад местная команда регбистов использовала ферму для тренировок, но они вскоре перебрались южнее, в Стрелковый павильон, а затем куда-то еще, подальше. Место, насколько я знаю, совершенно заброшено.

Холмс встал, сложил карту и сунул ее себе в карман.

– Значит, Уотсон, пришло время посетить ферму. Мистер Пинкертон, нам понадобится лошадь с повозкой.

– Возьмите, но я не стану снова будить мальчишку, чтобы запрячь лошадь.

– Об этом не может быть и речи, – заверил его Холмс. – Мы в состоянии справиться сами. Да, Уотсон?

– Конечно. Ребенку обязательно надо выспаться, – согласился я.

Глава десятая

Мы споро запрягли лошадь в повозку и через пятнадцать минут тряслись в ней, направляясь на север по Вуд-лейн к ферме Рэд-хаус. Луны не было видно, и непроглядность ночи вынудила нас зажечь фонари, чтобы хоть как-то ориентироваться. Дорога была накатанной.

Когда мы добрались до Стрелкового павильона, Холмс направил повозку за ферму таким маршрутом, чтобы амбар все время находился между нами и домом. Оттуда мы пошли пешком, из осторожности прихватив с собой один фонарь.

Поравнявшись с низкой каменной стеной, окружавшей ферму, Холмс прикрыл фонарь заслонкой и подал мне знак следовать за ним, ступая как можно тише. Сначала мы перебрались через стену и приблизились к дому, дабы убедиться, что он действительно заброшен.

Дом был выкрашен в темно-малиновый цвет, как будто под стать названию фермы[17], хотя местами краска выгорела и облупилась, ее довольно давно не обновляли.

Мы заглянули внутрь через большое эркерное окно фасада. Не увидев ни одного огня, Холмс отважился чуть-чуть приоткрыть заслонку на фонаре и посветил им в комнату. Пинкертон был прав. Мы продолжили осматривать комнату и обнаружили, что она абсолютно лишена мебели и каких-либо признаков того, что здесь живут.

Холмс закрыл фонарь и знаком велел мне двигаться к амбару. Как и говорил Пинкертон, это строение оказалось минимум вдвое выше и длиннее дома. Оно было выкрашено той же темно-малиновой краской, а вдоль его длинных стен под самой крышей тянулся ряд маленьких окошек. С торцов амбар имел огромные раздвижные ворота со створками высотой футов двадцать, от земли и почти до самой крыши.

На этот раз Холмс обогнул амбар, прежде чем приблизиться к нему. Я следовал за ним. В итоге мы оказались с северной стороны строения. Неожиданно Холмс потерял равновесие и чуть не упал. Я посмотрел вперед и заметил, что он споткнулся обо что-то принятое мной поначалу за невысокий забор. Приглядевшись, я увидел несколько труб, тянувшихся из стены амбара в северном направлении. Мы перебрались через них и продолжили путь к задней части амбара.

Примерно в пятидесяти ярдах от его восточной стены мы заметили небольшую рощицу и решили спрятаться в ее сени. Используя удобную точку для наблюдения, я осмотрел здание и не обнаружил никаких признаков его обитаемости.

Холмс наклонился ко мне и прошептал:

– Когда мы обходили здание спереди, я заметил несколько следов на снегу у входной двери. Во всяком случае, амбар не выглядит таким же пустым, как дом, Уотсон.

– Думаете те, кто оставил следы, все еще внутри?

– Чтобы узнать наверняка, остается только ждать здесь и наблюдать. Прислушайтесь повнимательнее, Уотсон, вдруг удастся уловить какие-нибудь звуки или голоса.

Через десять минут, так и не дождавшись ничего, кроме редкого блеянья овец, мы с Холмсом направились к темному зданию. Дойдя до амбара, мы притаились, вжавшись в стену, и какое-то время прислушивались в надежде уловить хоть что-то указывающее на присутствие людей. Однако ничто не нарушало привычных ночных звуков, и мы осмелились зайти через южные ворота. У входа я достал револьвер.

Оказавшись внутри, Холмс зажег лампу. Конечно, просторное помещение было нежилым, но и не пустовало. Как только глаза привыкли к темноте, мне удалось разглядеть в углу пять коек, стол с колодой карт и импровизированную кухню. Любопытно, что на полках вдоль западной стены стояло не меньше пятидесяти молочных канистр, а у противоположной – множество лотков, почти до потолка заваленных чем-то вроде связанных вместе кожаных лоскутов размером с каминный коврик. При более внимательном осмотре я благодаря знанию анатомии распознал в них овечьи желудки, плоские и растянутые.

Вне всяких сомнений, самая чудовищная находка поджидала меня в углу рядом с карточным столом. Я вздрогнул, когда обнаружил на одной из полок пару объемистых банок с человеческими головами, помещенными в какую-то прозрачную жидкость. Очевидно, они были выставлены преступниками на обозрение в качестве мрачных трофеев.

– Похоже, мы нашли Дженкинса и Болдуина, – предположил я.

Поставив банки обратно, я продолжил осматривать амбар. В другом его конце, почти полностью загородив собой огромные двери, высилось нечто, поначалу принятое мной за груду мусора. Своим видом оно напоминало аппарат, который, как я читал, использовали жители Аппалачских гор для производства кукурузного самогона. Конструкция состояла из нагромождения медных труб, пузырей, большого ящика для угля и двух металлических резервуаров. Глядя на все это, я вспомнил о химическом оборудовании в лабораториях Холмса и профессора Рэмзи.

– Видите это, Уотсон? – Холмс был впечатлен. – Хоть мои познания в разведении овец и оставляют желать лучшего, размах тут куда больше, чем я предполагал.

– Что это, по-вашему, такое?

Холмс некоторое время изучал хитроумное изобретение. Его взгляд в конечном счете остановился на полках с канистрами.

– Если я не ошибаюсь, ответ кроется в этих емкостях, которые, скорее всего, использовали для хранения и перевозки…

– Чего именно, как думаете?

– Я может, мало что понимаю в овцеводстве, но думаю, рынок овечьего молока не столь велик, чтобы понадобилось такое количество тары.

Холмс вытащил первую попавшуюся канистру. При тусклом свете фонаря выяснилось, что все они несколько модифицированы, на каждой крышке установлено что-то вроде крана. Холмс наклонился и повернул ручку. Из вентиля вырвался шипящий звук, напугавший нас обоих.

– Боже мой, Холмс! – воскликнул я. – Кто мог придумать такое? Превратить молочные канистры в… – Голос подвел меня. – И для чего, Холмс?

– Здесь поработал настоящий гений, Уотсон, – сказал Холмс. Он принюхался и поразмыслил с минуту. – Помните трубы на улице, которые нам пришлось перелезть?

– Да, моя раненая нога хорошо запомнила их, – ответил я.

Холмс достал карту и развернул ее под светом лампы, указав на группу округлых построек на северо-западе от фермы:

– Взгляните, Уотсон! Газовый завод, ей-богу! Те трубы ведут к газовому заводу, или я зря ем свой хлеб! Это не просто какие-то головорезы или карманники, это самая настоящая мафия. Но зачем им подключаться к Лондонскому газовому заводу?

– Чтобы сделать бомбу? – предложил я.

– Возможно, – согласился Холмс с тенью сомнения в голосе и снова принюхался. – Уотсон, вы чувствуете запах газа в помещении?

– Совершенно не чувствую, – ответил я, втянув носом воздух.

– Вот именно! Здесь должно отчетливо пахнуть аммиаком или серой.

Я указал на емкости для молока:

– Быть может, это всего лишь сжатый воздух?

Холмс потушил лампу, приблизил лицо к крану и сделал глубокий вдох. Почувствовав опасность, я потянулся, чтобы помешать ему, но был остановлен взмахом руки. Опять вдохнув, он выпрямился.

– Не беспокойтесь, Уотс… – Он замолчал на полуслове, поскольку голос его прозвучал на непривычно высокой ноте.

– Что за чертовщина, Холмс? – спросил я. Несмотря на беспокойство за его самочувствие, я прыснул от смеха над диковинным голосом.