Железная леди Дуглас Кэрол
– Конечно, можешь, и это было бы даже желательно, если не учитывать того, что это мероприятие – мое личное паломничество. Я совершаю его раз в год в годовщину смерти моего любимого отца.
– Вот как. – Годфри выглядел таким озадаченным, каким я прежде его не видела. Упоминание о смерти близких – проверенный способ обеспечить быструю потерю интереса собеседника к вашим личным делам.
Он нахмурился:
– Что-то не припомню твоего ежегодного паломничества в тот период, когда ты работала у меня в Темпле.
Сочиняя очередной виток своей легенды, я даже пересолила пирог с почками.
– Ах… такие вещи имеют духовное значение и о них не принято болтать, Годфри.
– Без сомнения, без сомнения, – согласился он. – Ты дочь приходского священника, тебе лучше знать.
– Действительно.
– Какую церковь ты удостоишь своим паломничеством?
Теперь я ступила на очень деликатную почву. Сложность заключалась в том, что отель «Браун» располагался рядом с театральным районом под глупым названием Пиккадилли. Увы, как и следовало ожидать, здесь не было ни одного приличного храма на подходящем расстоянии. Не приходило на ум и ни одно из названий рядом с моим истинным пунктом назначения.
– Святой Троицы, – сказала я твердо, надеясь, что Годфри оставит свои расспросы.
Но он не зря служил адвокатом.
– Святой Троицы? – Его удивлению не было предела. – Почему, скажи на милость, ты решила отправиться именно туда?
– А почему бы и нет, скажи на милость?
– Я читал о ней во вчерашнем выпуске «Телеграф». Когда собор закончат, он станет блистательным достижением Движения искусств и ремесел[44] благодаря витражам Бёрн-Джонса и Морриса, но он не может служить целью твоего паломничества. Строительство еще не завершено, Нелл.
– Где же эта твоя церковь Святой Троицы?
– На Слоан-сквер, – ответил он, осторожно глядя на меня.
– Бог ты мой, нет! Это совсем не та Святая Троица, Годфри. Господи. Моя Святая Троица находится в Найтсбридже рядом с Музеем Виктории и Альберта – превосходный, строгий образец готического стиля.
Он намазал маслом булочку:
– Ты уверена, что я не смогу тебя переубедить и составить тебе компанию?
– Предпочитаю пойти одна, чтобы подумать о разных вещах.
– Вещах, – отозвался он эхом в своей новой раздражающей манере, совсем как Казанова.
– Вещах, – твердо повторила я. По крайней мере, хотя бы тут я не соврала.
Я объявила, что самостоятельно доеду омнибусом до Кенсингтона, чего не делала много месяцев. Годфри спорил и уговаривал взять кэб, но я устояла. Как доказало мое общение с Ирен и участие в ее ранних делах, маршрут поездки в кэбе проследить легче, чем в общественном транспорте, где все время кто-нибудь входит и выходит.
Как я пояснила Годфри, мой покойный отец не одобрил бы столь экстравагантную роскошь, как кэб, даже если речь идет о его памяти. Так как спорить с мертвым практически невозможно, Годфри отступил, и вскоре я была уже одна на своем пусть и не очень веселом пути.
Я вышла на Бромптон-роуд и зашагала в сторону Кенсингтона вместе с толпой незнакомых попутчиков – словно живая реклама «Удивительной присыпки для ног доктора Мортона», – размышляя по пути о крайних мерах, до которых меня довела попытка помочь Квентину Стенхоупу. Я никогда сознательно не обманывала тех, кому я была стольким обязана. Однако я знала Квентина гораздо раньше, чем встретила Годфри, если можно назвать знакомством такое краткое общение. Бедняга буквально цеплялся за меня все эти годы и, похоже, находил в этом определенное утешение. У меня нет иного выбора, кроме как встретиться с ним.
И все же я чувствовала себя обязанной зайти в церковь Святой Троицы и помолиться за отца, который, правда, умер в середине февраля, а не в июле. Тем не менее посещение храма пошло мне на пользу и укрепило мою решимость. Я направилась в музей.
Весь этот район Лондона к югу от бархатно-зеленого летнего покрывала парка Кенсингтон ощетинился новыми конструкциями. Тут и там виднелись потрясающие шпили и купола памятников, воздвигнутых нашей королевой в память о своем семейном счастье и тяжелой утрате супруга: готические башенки Мемориала принца Альберта выступали за массивным краснокирпичным Альберт-холлом – современной концертной ареной с круглой крышей из стекла и металла.
Музей естественной истории и современных находок начали возводить только в начале семидесятых, и он до сих пор нежился в ярких солнечных лучах, поскольку на стенах еще не успели осесть смог осенних туманов и сырая сажа зимы. Двойные шпили и центральный неф, терракотовый и сланцево-голубоватый оттенки внешней отделки придавали комплексу весьма успокаивающий, созерцательный и духовный вид, хотя на мой вкус чересчур византийский.
Внутри религиозное сходство заканчивалось: в просторном первом зале возвышался какой-то монстр первобытных болот во всей своей костлявой красе. Впрочем, как и церковь, Музей естественной истории служил вечным напоминанием о смерти. Гуляя по многочисленным выставочным залам – я приехала намного раньше назначенного времени, – я не могла избавиться от ощущения, что осматриваю мавзолей, а не музей. Все экспонаты, будь то насекомые, рептилии, птицы или млекопитающие, были мертвы; их демонстрировали в виде или скелетов, или имитаций живых существ с шерстью и перьями.
Яркие стеклянные глаза, не моргая, пристально глядели на меня. Чудовища замерли, будто терпеливо позировали для фотографии, но ни одному из них уже не суждено было снова пошевелиться, лишь я, словно ходячая фотокамера, фиксировала их причудливые формы. Вот бы ненадолго спрятаться под черным покрывалом и тайно понаблюдать за ними через глазок фотоаппарата! Эта публичная демонстрация смерти, предназначенная лишь для того, чтобы досужая публика могла глазеть на существовавшую когда-то жизнь в роскошных мраморных залах, где гуляет эхо, представлялась мне весьма примитивным развлечением.
Я прошла вздувшихся рептилий, которые свернулись в своих огромных деревянных ящиках, и остановилась перед коброй. Чучело имитировало позу атаки, которую я совсем недавно видела в реальности: передняя часть тела взвилась вверх, знаменитый капюшон с очками широко раздут, как накидка дамы прошлого века. Пасть была раскрыта, поэтому клыки отсвечивали белой костью под электрическим освещением. Змея выглядела царственной, как королева Нила; на мгновение я увидела ее не как объект ненависти или библейский символ падения, а скорее как изысканное восхитительное создание, изъятое из привычной среды – мировой природы. Но потом меня передернуло: ведь в конце концов это змея, и к тому же смертельно опасная.
Однако настоящим хищником является не ядовитая рептилия, а тот, кто использует ее естественное оружие в неестественных, человеческих целях – в чудовищных преступлениях на чердаках и в кабинетах добрых докторов.
Я огляделась вокруг, и обширное пространство музея подействовало на меня угнетающе. Меня будто заточили в какой-то гигантский саркофаг. Странные декорации выбрал Квентин для нашей тайной встречи!
С некоторым облегчением я перешла в отдел позвоночных, искренне надеясь, что пушистый мех замаскирует зловещие зоологические экспонаты. Однако там оказалось еще хуже. Экзотические создания были высоко прикреплены к стенам или заключены в деревянные шкафы со стеклянными боками, которые чем-то напоминали хорошо охраняемые витрины с драгоценностями мистера Тиффани на улице Ришелье, 79. Слабый запах лежалого меха и формальдегида возродил в памяти посещение парижского морга.
Минуя нагромождение обитателей зала, я предпочла сконцентрировать внимание на движущихся человеческих экспонатах – посетителях. Как же мне узнать Квентина? Конечно, на нем уже не будет того фантастического иноземного наряда, который он носил в Париже. Этот Город Огней даже в покровители выбрал лунатичку[45]. В Лондоне же позволительна разве что легкая эксцентричность.
Я миновала пару громоздких страусов (такие прекрасные перья для шляп и такие неуклюжие и неприятные создания) и услышала шелест, похожий на шум крыльев большой птицы. Я повернулась и увидела знакомую фигуру, которая двигалась мне навстречу, – та самая старуха в траурных одеждах!
Она нетерпеливо прошла мимо меня и приблизилась к чучелу страуса. Даже в согбенном состоянии фигура не скрывала ее когда-то высокий рост. Дама подняла лорнет на черном шелковом шнурке и наклонила голову на тощей шее, чтобы исследовать экспонат. Ее жесты были так похожи на поведение цыпленка в курятнике, что я не смогла сдержать улыбку, несмотря на ожившие подозрения.
Мог ли это быть Квентин Стенхоуп? Конечно, такая сутулость плеч могла скрыть высокий рост мужчины. В прошлом мне часто доводилось наблюдать, как Ирен творит чудеса с помощью париков и шляп с вуалью, поэтому я понимала, что непослушные седые брови могут быть фальшивыми, а черная вуаль способна смягчить суровые мужские черты, превратив их в лицо пожилой женщины. Ведь мы, дамы, тоже теряем женственность с возрастом, становясь похожими на стариков, как будто различия между полами постепенно тают на излете жизни.
Вдова отвернулась от страуса, по-прежнему не отнимая от глаз лорнет, и одарила меня таким же прямолинейным вниманием и осмотром. Затем она кивнула – быстро, всего один раз – и зашелестела прочь.
Я не знала, что думать. Она узнала меня по той встрече на улице? Или этот осмотр служит сигналом, чтобы я обратилась к ней? А вдруг я не права и сюда ее привела чистая случайность?
«Чистая случайность, Нелл? – Я буквально слышала иронический тон Ирен. – Уж не знаю, существует ли такая вещь, как Бог в определении человека, который сам себя назначил божьим творением, но я точно знаю, что нет на свете такой вещи, как чистая случайность».
Я огляделась. Мимо проходили фигуры, сливаясь с силуэтами неподвижных представителей животной жизни – или смерти – вокруг меня. Всеобъемлющее ощущение, что за мной наблюдают, теснило душу. Возможно, оно было вызвано мириадами стеклянных глаз, которые блестели так, будто каждое создание в витрине вооружилось очками.
Я достала пенсне, притворяясь, что хочу получше рассмотреть экспонаты, но на самом деле стремясь хоть чем-то прикрыть внезапно ставшее уязвимым голое лицо. Я жалела, что на мне нет одной из шикарных вуалей Ирен. Неудивительно, что она их так любит: благодаря им можно видеть самой, но не быть увиденной другими – не только преимущество для актрисы, но и насущная необходимость для шпиона, ведущего расследование.
А я тут стою, ничем не вооруженная, кроме собственного упрямства и записки… Ох! Меня впервые поразила ужасная мысль: ведь записка может быть совсем не от Квентина Стенхоупа – что, если это наживка, призванная специально заманить меня сюда с целью… с целью… с целью непонятной, но явно недоброй?!
Я принялась оглядываться с намерением найти выход – и вдруг заметила старого солдата, который задержал вчера юного воришку. Он наклонился так низко, что его бакенбарды едва не сплелись с усами гигантского самца тюленя, растянувшегося во всю длину тела.
Я торопливо обошла с тыла весьма впечатляющего жирафа и попыталась спрятаться за одной из его длинных, но, увы, чрезвычайно тонких пятнистых ног. Тут меня ожидало еще одно неприятное открытие. Да, глаза меня не обманывают: всего в двадцати футах от меня появился мальчишка, который украл мою сумку: он расхаживал среди обезьян, засунув руки в карманы, с невинным выражением на по-прежнему грязном лице.
Я сосредоточилась на созерцании хвоста жирафа, который находился высоко над моей головой, – весьма комичный отросток, если брать во внимание изрядный рост его владельца, который заканчивался кисточкой жестких волос, похожей на метелку. Пятна на жирафьей шкуре у меня перед глазами казались сущим пустяком по сравнению с безумными узорами мыслей, которые роились в моем мозгу.
Мальчик не мог быть Квентином, но он мог принести еще одно послание для меня. Или… Я огляделась. Несколько ребят вприпрыжку промчались через зал – звери всегда привлекали компании детей. Я бы тоже водила сюда своих подопечных, если бы все еще работала гувернанткой. Очень поучительное и подходящее развлечение, если учитывать, сколько здесь побывало семей.
Но чтобы сюда забрел уличный воришка, и к тому же в одиночестве…
Я уже почти убедила себя, что практически вся вчерашняя публика из Ковент-Гардена нынче отправилась в Музей естественной истории. Отставной солдат смотрел в мою сторону. Когда наши взгляды встретились, он кивнул и слегка поклонился – но почему бы и нет? Накануне он помог мне вернуть сумочку.
Совпадения – как и обезьяны – множились вокруг меня, и то же самое делали мои рассуждения. Я чувствовала себя ведущей актрисой жуткой пьесы на сцене «Гран-Гиньоль». Была ли то славная рука Ирен, которая, как Макиавелли, с легкостью дергает за множество невидимых ниточек, паря высоко под сводами этого здания? Ощущение напряженного ожидания нависало над зловещим смешением людей и животных, которые сошлись в загадочном шпионском менуэте.
Тут из-за муравьеда выскочило очень странное создание: горбатый старик ученый, одетый в черное потертое пальто, несмотря на теплый день; его желтоватая борода спускалась на впалую грудь, а внимательные глаза, похожие на совиные, прикрывали очки с желтыми стеклами. Что еще за нелепый брат-близнец согбенной вдовы…
Я не утерпела и взглянула на нее; старуха как раз прервала тщательный осмотр крота, который выглядывал из-за покрытого мхом бревна, и уставилась сквозь лорнет на вновь прибывшего.
В неожиданном порыве вдохновения я сообразила, что оба могут быть переодетыми мужчинами, и более того: мужчинами, одаренными – или проклятыми – слишком заметными глазами. Как, например, Квентин Стенхоуп с его чистым взглядом карих глаз, которые еще сильнее выделялись благодаря загару от чужеземного солнца. Или как капитан Морган, чьи пронзительные, холодные голубые глаза выдавали в нем профессионального охотника!
Способны ли охотник и добыча независимо друг от друга найти сюда дорогу? Кому из них доверять, если оба приблизятся ко мне? И какую роль играет отставной солдат?
Я наблюдала, как они кружат по выставочному залу: юный вор, старый солдат, пожилой ученый, согбенная вдова. От моего внимания не ускользнуло, что трое из четырех подозрительных сограждан весьма преклонных лет. «Возраст – лучшая маскировка, – объясняла мне Ирен давным-давно. – Это так очевидно, но в то же время нас терзает затаенный страх перед старостью, поэтому мы редко смотрим в глаза пожилым и стараемся не замечать признаков возраста в нас самих».
Итак. Кто из этих жалких персонажей Ирен? И почему появился мальчишка-бездельник, если он не Ирен? Как ни подсчитывай, теперь у меня слишком много кандидатур, которые могли замаскироваться в одного из присутствующих персонажей. Квентин. Ирен. Капитан Морган.
Давая себе время подумать, я снова достала пенсне из сумки и обменялась проникновенным взглядом с двупалым ленивцем, который весьма артистично свисал с искусственного дерева в глубине застекленной витрины. По слабому отражению в ней я могла следить за действиями ключевых персонажей.
Ученый прилип к противоположной витрине, очевидно стремясь получить тот же отраженный обзор поля действий, какой был и в моем распоряжении. Вдова копалась в сумочке. Мальчишка тайно утаскивал самые симпатичные камешки из тех, что были разложены вокруг жирного тюленя. Солдат удостоил весьма пристального осмотра чучело жирафа и, похоже, наблюдал за нами между аляповатыми ногами животного. Один из них должен быть Квентином, второй – Ирен, а третий – капитаном Сильвестром Морганом.
Но кто же четвертый? Кто?
Когда мне на ум пришел единственный логический ответ, я выхватила льняной носовой платок из сумочки – непростая задача, потому что после попытки ограбления я два раза обматывала шнурки вокруг запястья – и погрузила лицо в ткань.
Четвертым в нашей игре в прятки должен быть Шерлок Холмс! Теперь и для меня настала пора замаскироваться. Без сомнения, доктор Уотсон довольно быстро предупредил его о кобре, и детектив выяснил, куда нас отвез кэб, а сегодня проследил за мной от отеля.
Прикрыв лицо белым льняным квадратом с миленькой вышивкой и время от времени деликатно чихая, я осторожно двинулась к другой витрине, которую населяло множество пучеглазых ящериц.
И тут кто-то наскочил на меня сзади.
Я развернулась, одной рукой держа сумочку, а другой зажимая рот и нос.
Передо мной стоял отставной солдат, прямой как шомпол; его лицо раскраснелось в белоснежном обрамлении бакенбард и усов, а глаза в тени легкомысленной соломенной шляпы отсвечивали очень знакомым ореховым блеском.
Рука с платком поползла вниз, а лицо мне залила краска удивления и смущения. Рот невольно открылся, чтобы произнести единственно возможное слово: «Квентин…».
– Кве… Кве… Кве… – начала я, но вовремя спохватилась, испытав неожиданный предупреждающий спазм в самой глубине моего существа. Нельзя выдавать его настоящее имя! – Кве-хе-хе! – закашлялась я, снова закрывая лицо платком.
Длинная темная трубка, похожая на ствол винтовки, высунулась из искусственной листвы в насыщенной композиции джунглей, откуда торчало с полдюжины мордочек веселых обезьян.
Еще одна фигура налетела на нас. Я пошатнулась, и отставной солдат нагнулся, чтобы поймать меня. Что-то просвистело мимо лент моей шляпки. В тот же момент стекло за мной взорвалось, и мне в спину полетел дождь осколков. Я сразу опознала феномен выстрела из огнестрельного оружия, но другие посетители музея безумно завизжали и заметались, не понимая, что происходит. И среди всей этой суматохи кто-то опять дернул за шнурки моей бедной сумки!
– Нет! – завопила я. – Держи вора!
Старый солдат опять ухватил парня за воротник. Меня обуяло всепоглощающее чувство, которое французы называют dj vu[46] (иногда иностранные слова полезны). За плечом солдата появился высохший ученый, пристально оглядел нас, а потом направился прочь. Вдова рванула за ним в поразительно бодром темпе. К нам между тем приближался новый персонаж: внушительная фигура в черной форме с вертикальной линией маленьких солнышек, сияющих на передней части мундира, и в шлеме на голове. Персонаж разрастался в размерах, пока не заслонил всех остальных.
– Значица, так, – изрек он авторитарным ворчливым тоном, кладя твердую ладонь на тощий локоть солдата. – Мы все спокойно пойдем со мной. Здесь публичное место, значица. Никаких безобразий в публичных местах.
– Отпустите его! – воскликнула я, имея в виду Квентина – если это, конечно, был Квентин.
К несчастью, «задержанных» было двое. Предполагаемый Квентин так удивился моей реплике, что сразу освободил мальчишку, который вместо благодарности еще крепче вцепился в мою сумку и, так и не отпустив ее, собрался бежать.
Увы, я слишком крепко примотала ее к своему запястью. Меня потащило вперед; ноги заскользили на осколках битого стекла, и я почувствовала, что падаю на усеянный переливающимися бриллиантами пол.
Мое падение было остановлено сильной рукой, которая схватила меня за талию, а полицейский в то же мгновение подпрыгнул и ухватил несчастного воришку длинной рукой закона.
– Спасибо. – Я поправила шляпку, пока старый солдат помогал мне крепко встать на ноги. – Вот ваш вор, – сказала я полицейскому, распутывая перекрутившиеся шнурки сумочки и бросая сердитые взгляды на пойманного мальчишку.
– Вам придется пройти в отделение. – Полицейский вернулся к скучному профессиональному тону, неизбежному в подобных ситуациях. – Потребуются свидетельские показания. И кто-то должен заплатить за испорченную витрину. Значица, рогаткой постарался, парень?
Его пленник съежился и пробормотал что-то невнятное.
Солдат рассматривал разбитый шкаф с серьезным выражением, а затем поймал мой взгляд. Это действительно был Квентин! Теперь я точно знала. Конечно, нельзя его заставлять идти в полицию и называть властям свое имя. Его нынешняя личина, без сомнения, растает, как ванильное мороженое, под пылающим взором закона.
– Идемте же, – поторопил полицейский; его густые черные усищи шевелились в такт словам. – Честные граждане должны выполнять свои обязанности, иначе какой пример вы подаете таким вот мальцам?
Я уже изготовилась всерьез сопротивляться, но тут чумазый мальчишка зыркнул на меня из-под козырька своей твидовой кепки и произнес:
– Брось, Нелл, не надо все портить скандалом.
Я узнала бы неподражаемый, звонкий как колокольчик голос Ирен Адлер в любой ситуации, даже в Музее естественной истории и современных находок и даже когда она явно на меня злилась.
Глава двадцать четвертая
За подкреплением в Фортнум
Полицейский быстро сопроводил нашу троицу в четырехколесный экипаж, который ждал около музея. Даже не знаю, кто меня больше поразил, – Квентин Стенхоуп в облике старого солдата или примадонна в уродливой кепке.
– Ирен, это ты? – на всякий случай уточнила я, садясь в темный экипаж.
– Конечно. – Она залезла в наш транспорт после Квентина и меня, а затем сразу же наполовину высунулась из открытого окна. – Если бы меня не удерживали с таким рвением, я могла проследить за Тигром, но тепеь уже слишком поздно. Нельзя терять времени, нужно убираться отсюда! Ох, где же Годфри?
– Не имею понятия, Ирен, однако полагаю, что этот удивленный пожилой джентльмен – мистер Стенхоуп.
Моя подруга стремительно уселась на сиденье напротив нас, чтобы рассмотреть старого солдата. Изучение было интенсивным и взаимным.
– Пусть лучше это будет Квентин Стенхоуп, – наконец заметила Ирен, – иначе мы удостоимся совместной поездки в экипаже с Шерлоком Холмсом, но, думаю, никому из нас это сейчас не нужно.
– Что это за нахальный мальчишка в кепке? – спросил предполагаемый Квентин, поворачиваясь ко мне. – И почему вы все время называете его «Ирен»?
В этот неловкий момент открылась дверь экипажа, выходящая на улицу, и внутрь заглянул полицейский.
– Челси, и поторопись, – велел он через плечо кучеру, после того как устроился рядом с примадонной.
– Челси? – изумленно переспросила я.
– Надо сбить преследователей со следа, – пояснила Ирен, в то время как вожжи привели лошадь в движение.
Экипаж опасно накренился, и мы в умеренном темпе потащились по мостовой. Благодаря этому движению обсуждаемая кепка упала с головы обсуждаемого мальчишки… и по плечам Ирен рассыпались густые и длинные каштановые локоны с золотистым отливом, которые я надеялась обнаружить накануне.
– Это и правда миссис Нортон! – воскликнул старый солдат рядом со мной, таким образом подтверждая и собственную личность.
– Вчера ты была самым натуральным уличным мальчишкой! – пожаловалась я с горечью.
На грязной физиономии воришки появилась знакомая улыбка Ирен.
– Вчера я была цветочницей из района Ковент-Гарден, – поправила меня подруга. – Ты наглядно продемонстрировала перед огромным количеством свидетелей, что маленький воришка абсолютно настоящий, поэтому сегодня его личина стала для меня идеальной маскировкой, способной запутать каждого дурака. Спасибо, дорогая моя.
– Полагаю, я и была тем «каждым дураком», которого ты собиралась запутать, – насупилась я.
– Вот уж нет. Я надеялась обмануть капитана Моргана и мистера Холмса. Скоро увидим, удался ли мой трюк. – Она придвинулась к окну и выглянула наружу: – За нами никто не едет, и вроде бы очевидного преследования нет. Но радоваться рано. – Она открыла люк в крыше экипажа и крикнула: – Поверни на Брикстон, когда доедем до Челси, и мчись быстрее ветра! Плачу полсоверена. – Ирен плюхнулась обратно и бросила взгляд на полицейского, который молча сидел в полутьме кэба: – Надеюсь, ты не будешь возражать, если я слегка изменю твой план, мой дорогой.
При этих словах Квентин повернул убеленную благородными сединами голову, чтобы посмотреть на полицейского. Я в свою очередь изучила светло-серые глаза служителя закона под козырьком шлема; орлиный нос, который мостиком тянулся к пышным черным усам; ремешок, стягивающий щеки и подбородок, совершенно меняя черты лица…
– Годфри? – предположила я.
Тот опустил в поклоне свой официальный головной убор:
– Служу Богу, стране и сэру Роберту Пилу.
– Ясно. – Я откинулась назад в крайнем расстройстве. – Похоже, я единственная среди вас, кто не участвует в маскараде. Может, кто-нибудь что-нибудь мне объяснит?
– Это мистер Стенхоуп должен серьезно объясниться, – заявила Ирен немного сухо, – и в основном эти объяснения он обязан дать тебе, Нелл. Но сначала мы с Годфри очистим наши лживые души, потому что нет ничего приятнее, чем раскрывать ходы игры, когда уже добьешься своей цели.
– А что является целью вашей игры, миссис Нортон? – напряженно спросил Квентин.
– Вы, – ответила Ирен с мальчишеской усмешкой. Выражение ее лица и тон стали серьезными, и она продолжила: – Обеспечение вашей безопасности, а также безопасности достославного доктора Уотсона. А также раскрытие заговора, который омрачил вашу репутацию тенью смерти и предательства. И разоблачение злодейской природы дьявольского плана, который реализовывался в течение почти десятка лет. И наконец, моя цель – благополучие и спокойствие моей дорогой компаньонки мисс Пенелопы Хаксли, которая достойна искренних признаний джентльмена в доверительной беседе, но никак не его поспешного ночного бегства.
Румяное лицо старого солдата покраснело еще больше, хотя мне казалось, что это невозможно.
– Безопасность мисс Хаксли, а также вас и вашего мужа были главной моей заботой в Париже, – сообщил он. – В этом причина моего внезапного отъезда. Вы не представляете, в какие опасные воды вы погружаетесь, мадам.
– А вы? – поинтересовалась Ирен со зловещим блеском в глазах. – И думаю, аналогия с водой не подходит, раз дело началось в засушливом Афганистане.
– Да, оно началось много лет назад с покушения на убийство в Афганистане. Теперь нечто похожее происходит в Париже и Лондоне. Ситуация слишком изменчивая и опасная для новых и неинформированных участников игры, как вы это называете.
– Ох, не говорите ерунды, Квентин. Большая игра между Англией и Россией разворачивается в степях Афганистана уже несколько десятилетий. Пока вы изображаете благородного шпиона, говорите полуправду и держите все козыри при себе, настоящему злодею убийство сходит с рук. Что вы знаете о джентльмене-индусе, который умер от яда кобры в вашей парижской квартире?
– Далип мертв? – С лицом Квентина опять произошло невозможное: оно побледнело под слоем красно-кирпичного грима. – От укуса кобры?
Годфри оживился, заметив удобный повод, чтобы вмешаться:
– От яда кобры. К комнате действительно находилась змея, но не она стала источником яда. Ирен ее застрелила.
– Боже мой! – Квентин в удивлении повернулся к примадонне.
– Но только после того, как Нелл предупредила меня об опасности, указав на кобру, – скромно заметила Ирен.
Квентин повернулся ко мне – в это ему еще труднее было поверить.
– В комнате было довольно темно, – объяснила я. – Я увидела только… колеблющийся силуэт, а у Ирен оказался с собой револьвер, так что…
Квентин, забыв про военную выправку, позволил себе откинуться на кожаную спинку сиденья с изумленным вздохом:
– Бедный Далип. Солдат-сипай из Майванда и мой единственный друг во все последующее годы. Теперь я чувствую себя тем старым воякой, которого пытался изображать. Вы утверждаете, что две леди оказались в моей квартире на Монмартре один на один с коброй и умирающим мужчиной?
– Он был уже мертв, когда мы появились, Квентин, – заверила я его. – Ничего опасного.
– Куда опаснее, – заметила Ирен, доставая какую-то блестящую вещицу из кармана мальчишеской курточки, – было оставлять в Нёйи вот это. Вам не убежать от своего прошлого, Квентин.
Он помедлил, прежде чем взять небольшой золотой кругляшок, который протянула ему Ирен.
– Эта медаль – лишь безвкусное напоминание о цене Майванда.
– Медали делают не для того, чтобы помнить о мертвых, мой дорогой Квентин, – заметила Ирен, – а чтобы напоминать живущим об их жертве. Надеюсь, вы предпочли отдать ее не потому, что она представляет собой слишком тяжелый груз для вашей памяти.
Квентин сжал пальцы, скрыв в кулаке маленький блестящий диск:
– Вероятно, вы правы. Некоторые воспоминания нужно беречь, а не отвергать. Я сохраню ее у себя – на время – как символ моего недавнего умиротворяющего пребывания в Нёйи.
– Каков теперь наш план? – спросил Годфри после затянувшейся паузы.
Ирен потерла руками грязный лоб – скорее от умственного утомления, чем из желания почиститься.
– Надо вернуться в «Браун» и переселиться в другую гостиницу. Очевидно, за Нелл следили по дороге туда и обратно. Дорогая, раз ты единственная сохранила собственное обличье, тебе и придется заняться переездом. Когда найдем новый штаб, сможем восстановить наш нормальный вид и сравнить впечатления от недавних событий.
Годфри застонал:
– Неужели обязательно менять гостиницу? Слишком жестоко взваливать на бедную Нелл организацию переезда.
– Действительно, – поддержала я его.
– Если не хотите обнаружить в ногах своей постели спящую кобру, предлагаю поторопиться, – заявила примадонна.
Против такого аргумента никто возражать не стал, и запутавшемуся в приказах кучеру была дана инструкция поворачивать на Пиккадилли. Я организовала оплату счета, сборы и транспортировку вещей Годфри и моего багажа в ожидающий экипаж, но описание подобных хлопот – не слишком увлекательное чтение даже для дневника. Достаточно заверить, что я справилась с заданием.
– Итак, где остановилась Ирен? – поинтересовалась я, когда наши вещи наконец погрузили на крышу четырехколесного экипажа и я вернулась к трем остальным пассажирам, которые ждали внутри.
Ответом мне была тишина.
– Ну? – поторопила я.
Годфри нехотя произнес:
– Ирен жила со мной, Нелл.
– С тобой? С самого начала? Вот почему ты настаивал, что мне необходим двухкомнатный люкс, и вот почему наши обсуждения всегда проходили у меня! В смысле, у меня в гостиной, – добавила я, быстро взглянув на Квентина. – Вы обманывали меня всю дорогу!
– Боюсь, что так, – призналась Ирен с раскаянием. – И мне было ужасно весело. Больше всего мне нравилось крутиться рядом с тобой, когда ты меня не узнавала. – Ее глаза приобрели мечтательное выражение. – Лондон как нельзя лучше подходит для тайной слежки – мрачные серые здания, узкие улицы и переулки, освещенные тусклым газовым светом и окутанные неизменным туманом… Парижские широкие бульвары, громадные дворцы и электрические огни им не чета!
Годфри откашлялся, что являлось его излюбленным приемом в суде для привлечения внимания. Ирен, не без раздражения отгоняя приступ мечтательности, тряхнула головой, отчего каштановые локоны водопадом рассыпались по плечам поношенной тужурки.
– Я отвлеклась, – признала она. – Итак, мистер Стенхоуп, можно нам поселиться у вас на некоторое время?
– У меня?.. – Он искоса взглянул на меня. – Мое жилище не подходит для леди.
– Вот и отлично. Где же еще может залечь на дно такая отчаянная личность, как вы? Горю желанием увидеть!
– Честное слово, я не могу вам позволить, – заявил бедняга. – Человек, который жил среди индийских трущоб и диких афганских племен, способен заночевать в любой городской яме, но леди… послушайте, Нортон, неужели вам не удастся ее отговорить?
– Никаких шансов, – усмехнулся Годфри. – Кроме того, мне самому любопытно.
– Но мисс Хаксли… – Квентин наконец обратил молящий взор в мою сторону.
– …жила со мной в Сеффрен-Хилл в начале восьмидесятых, – перебила Ирен. – Мы обе привыкли к богемному существованию.
– Район Сеффрен-Хилл всего лишь не слишком привычное место обитания, но не за чертой бедности, – возразил он. – Меня и так мучает стыд из-за того, что вы видели чердак, который я занимал в Париже.
Ирен сжала ладони, будто собираясь пропеть самую трогательную арию из своего репертуара:
– Он совершенен, мой дорогой Квентин! Превосходная вышла бы декорация к «Богеме». Вы недооцениваете привлекательность подобной обстановки. Романтизм. Дух приключений.
– Вы говорите о моем гадком чердаке на Монмартре?
– Именно. Куда еще может отправиться цивилизованная женщина, чтобы пристрелить кобру?
– В салон Сары Бернар, – вставила я саркастическим тоном.
Квентин рассмеялся:
– Она вас подловила. Даже я слышал о зверинце Бернар.
Ирен миролюбиво возразила:
– Если я и соберусь убить кобру – разумеется, исключительно в целях самообороны, – то уж точно не в гостиной. Нет. Обстановка чердака на Монмартре куда более творческая. Когда вы узнаете меня получше, Квентин, вы поймете, что подходящая творческая обстановка чрезвычайно важна для меня. А теперь скажите этому весьма нетерпеливому кучеру, куда нас везти. Я действительно горю желанием увидеть вашу обитель.
Однако сначала нас с Квентином отправили в ближайший магазин Фортнума и Мейсона на Пиккадилли около Дьюк-стрит, наказав вернуться с горой снеди для ланча в нашем новом месте пребывания. Годфри одарил меня веером фунтовых банкнот, мы с Квентином вылезли из экипажа и вскоре уже бороздили просторные проходы между каньонами из составленных друг на друга консервов со всего мира.
– Миссис Нортон права, – пробормотал Квентин, обращаясь ко мне, когда мы уже оказались внутри знаменитой продуктовой империи. – Я должен объясниться с вами и извиниться. Но сначала ответьте мне, почему за едой для всей компании отправили именно нас?
– Мы привлечем меньше ненужного внимания, потому что из всех четверых выглядим наиболее прилично. Я знаю методы Ирен. Уличный воришка и полицейский вряд ли вместе отправятся за покупками в Фортнум и Мейсон.
– А мы с вами?
Я оглядела его весьма успешную маскировку:
– Полковник в отставке, вдовец, гуляет со своей… незамужней дочерью.
– А может, полковник в отставке, вдовец, гуляет со своей второй женой?
Готова поклясться, что заметила дразнящий блеск в светло-карих глазах под густыми белыми бровями.
– Мое предположение более вероятно. Кроме того, я никогда не была даже первой женой, поэтому не имею понятия, как вести себя в роли второй жены. Ох, правда, не знаю, что купить. – Я взглянула на вызывающие уныние ряды консервов с французскими наклейками. – В Париже Ирен нравилось это месиво из гусиной печени, но я его не переношу. Выбирайте, что будете есть. Я потеряла аппетит.
– Вы больны? – забеспокоился Квентин.
– Нет! Просто… чувствую себя глупо.
Он рассмеялся и пригладил свои пышные, белые, насквозь фальшивые усы:
– А представляете, каково мне? Мой хитрый план приблизиться к вам, не привлекая внимания, с треском провалился. Теперь вам поневоле придется еще глубже окунуться в мою мерзкую жизнь…
– Ой, ну зачем вы так говорите! Знаете, как ни прискорбно, но Ирен права: интересные люди часто ведут… неправильную жизнь. Полагаю, мне позволительно судить об этом, потому что сама я неинтересная.
– Моя дорогая Пенелопа, не представляете, насколько вы мне интересны. А Годфри, как я вижу, целиком поглощен миссис Нортон.
– Против нее невозможно устоять, Квентин. – Мы свернули в очередной проход, и мой спутник взял меня под руку или, скорее, оперся на нее – как я решила, вполне по-отцовски, чтобы подкрепить свой образ. – Думаю, горошек в банках нам не нужен? Наверное, нет.
– Вряд ли ваша подруга миссис Нортон обожает горошек в банках.
– Зовите ее «Ирен», как я. Она ведь сама вас просила.
– Предпочитаю «миссис Нортон», – сказал он.
– Наверное, вы очень серьезно относитесь к браку. – Я осеклась, сообразив, насколько личным получился комментарий.
– Не обязательно, – с легкостью откликнулся Квентин, – но мне доставляет удовольствие называть такую необыкновенную женщину, как ваша подруга, столь тривиальным образом.
Теплые искорки в его глазах привели меня в смущение, и я вернулась к излюбленному тону строгой гувернантки:
– Боюсь, вам доставляют удовольствие весьма банальные вещи.
– Любое удовольствие банально, Пенелопа. Вот почему его так мало в ученых книгах.
– А «мисс Хаксли» тоже доставляет вам удовольствие? – отважилась я на следующий смелый вопрос, затаив дыхание. – Если нет, то можете называть меня Нелл.
– А вы будете звать меня Стеном? – произнес он так нежно, что я совершенно растерялась и ответила слишком резко, в полную противоположность тому, что я чувствовала:
– Вот уж вряд ли.
– Видите, обычные имена нам не подходят, потому что мы сами слишком обычные. Нам придется пройти долгий путь и совершить нечто выдающееся, только тогда будет забавно называть нас по прозвищам. Но я буду рад звать вас Нелл.
Его логика стала непредсказуемой – или я слишком разволновалась, чтобы следить за ней. Я бы решила, что он подтрунивает надо мной, но ведь человек, чья жизнь находится в смертельной опасности, вряд ли снизойдет до легкомыслия… или флирта. Конечно, он вовсе не имел в виду ничего такого, однако наша болтовня не привела к решению вопроса, что мы будем есть. О чем я и сообщила Квентину.
– Значит, – заявил он, – доверимся собственному вкусу.
С этими словами он увлек меня к корзинам для пикника – огромным сооружениям из ивовых прутьев, где уместился бы десяток кобр, – и попросил джентльмена в визитке, обслуживающего нас, уложить туда полный ассортимент продуктов: мясные пироги, омара, креветок, копченого лосося, пармскую ветчину, сэндвичи, стилтонский сыр и (увы) pt de foie gras, а также шампанское и сласти.
– Собираемся отпраздновать свое воссоединение, – сказал он с усмешкой продавцу, подмигнув мне. Очевидно, преклонный возраст дает джентльмену изрядную свободу.