О чем шепчут кипарисы Корпорон Иветта

Глава 14

Эви проснулась только в десять утра и сообщила, что во сне состязалась с Арахной в искусстве ткачества. Для пятилетней девочки из Америки, которая привыкла вставать в семь часов утра, чтобы не опоздать в школу, Эви естественно вписалась в график жизни греческого острова и начала поздно просыпаться и засиживаться за полночь вместе со взрослыми.

После завтрака Дафна и Эви сбежали вниз по каменным ступеням и направились к Нитце, чтобы поговорить с ней, пока посетители не хлынули на обед в ресторан гостиницы.

– Зачем это тебе? – поинтересовалась Эви, когда Дафна захватила длинную бамбуковую палку, стоявшую у каменной стены в самом низу лестницы.

Пока они шли, Дафна била палкой по обеим сторонам тропинки около кустов. Стук разносился в душном воздухе, заполненном стрекотом цикад.

– Это от змей, – ответила Дафна, сжав ладонь дочери и раскачивая руку.

– Змеи? – взвизгнула Эви и схватилась за ногу Дафны.

– Да, змеи.

– Мамочка, это не смешно! Не говори так! – снова взвизгнула она, широко распахнув огромные глаза.

– Не волнуйся, дорогая! Змеи слышат стук, пугаются и уползают.

Но этих слов было недостаточно. Малышка испугалась не на шутку и перестала ныть и трястись, только когда Дафна с неохотой усадила ее к себе на плечи. Эви крепко прижалась к ней, и Дафна продолжила путь, стуча бамбуковой палкой впереди себя.

Они еще не успели свернуть к гостинице, как услышали низкий голос хозяйки, эхом отражавшийся от свежевымытого мраморного пола:

– А вот и она… Наша красавица-невеста… Ella, Дафна! Ella, обними свою тетю Нитцу!

В холле гостиницы к ним вразвалочку вышла Нитца. В длинной черной юбке, черной хлопковой футболке и резиновых шлепанцах семидесятивосьмилетняя женщина двигалась удивительно быстро для дамы с лишним весом, астмой, диабетом и заболеванием коленей. К тому же она выкуривала по две пачки «Кэмел лайтс» в день.

Дафне всегда казалось, что в Нитце есть нечто особенное. Когда у ее мужа случился сердечный приступ, на острове не было ни больницы, ни врача. И к тому моменту, когда она нашла человека, который согласился помочь, и их лодка наконец причалила к Корфу, он был уже мертв. Нитца осталась вдовой в возрасте двадцати трех лет. Но она встретила свою судьбу с высоко поднятой головой, как всегда делала в жизни, и постоянно пребывала в хорошем настроении. Да, она традиционно ходила в черном, как все вдовы на острове, но никогда не покрывала волосы платком. И хотя она так и не вышла замуж и даже не взглянула в сторону другого мужчины, Нитца не коротала дни в одиночестве у огня, дожидаясь момента, когда же она наконец соединится с мужем на небесах. Каждый вечер, закончив все дела, она спускалась в бар гостиницы, курила «Кэмел лайтс» и опрокидывала рюмку «Метаксы» с посетителями.

Но, если у других вдов были дети, на которых можно опереться, Нитца осталась одна. Она была слишком упряма и горда, чтобы ждать подачек от государства, и, собрав сбережения мужа, купила гостиницу. Бизнес в руках женщины – неслыханное по тем временам дело! И все же Нитца подняла отель и добилась его процветания, как будто это был ребенок, которого Бог ей, к сожалению, не дал. В течение долгого времени она занималась гостиницей в одиночку: сама готовила, убирала и делала все необходимое. Но в последние годы сбавила темп, и преклонный возраст и ухудшающееся здоровье вынудили ее наконец признать, что она больше не может тащить все на себе. Так что Нитца наняла молодых работников, но по-прежнему не позволяла никому готовить и подавать еду посетителям. Эта гостиница была для нее не просто бизнесом, это был ее дом, и она относилась к каждому как к своему личному гостю.

– Thea Нитца, как я рада тебя видеть! – Дафна наклонилась, чтобы поцеловать Нитцу сначала в левую, потом в правую щеку. Ее толстое, загорелое лицо было влажным от пота, и Дафне очень хотелось вытереться после поцелуев, но она сдержалась.

– Ах… kita etho[37], – по-гречески воскликнула Нитца, взглянув на Эви, сидевшую на плечах у Дафны. А затем, заметив пустой взгляд девочки и осознав, что она не понимает ни слова, с легкостью перешла на английский. – Смотрите, кто тут у нас!

И в этом она тоже отличалась от других пожилых женщин на острове. Большинство из них отказывались учить английский, понимая, что их язык жив, только пока они общаются на нем с внуками. Так они держались за самое ценное и дорогое, что у них было, – свои национальные корни.

– Ах, Эви… малышка Эви. Я столько о тебе слышала! – Нитца потерла мозолистые ладони одну о другую с такой силой, словно собиралась высечь искру. – Ах… Дай мне посмотреть на тебя. Ты как греческая богиня, как Афродита… Ах, но только с американским носом, – расхохоталась Нитца. – Но это хорошо, koukla mou, – добавила она и понимающе подмигнула.

– Мамочка… Мамочка, я боюсь… – дрожащим голосом прошептала Эви в ухо матери и крепче обхватила ногами Дафну за талию и маленькими ручками за шею.

– Дорогая… – Дафна разжала руки дочери. – Эви, малышка, почему ты боишься? Ты ведь не сделала ничего плохого.

– Нет, – прошептала девочка, качая головой. – Не сделала… – Дрожащей рукой она показала на Нитцу: – Но она сказала, что я похожа на Афродиту. Разве богиня не разозлится и не превратит меня в паука?

– Нет, дорогая, этого не случится. – Дафна изо всех сил старалась сдержать улыбку, радуясь, что сразу не расхохоталась.

А вот Нитце не удалось сдержаться. Она привыкла давать волю эмоциям и быть сама себе хозяйкой. Она не отчитывалась ни перед кем, только перед Богом, к которому обращалась в молитве каждое утро, стоя на коленях у себя в комнате. Она не ходила в церковь, как другие вдовы, которые предпочитали молиться на публике, выставляя свою добродетель на всеобщее обозрение и восхищение. Слова Эви показались Нитце чрезвычайно милыми, и она громко и с нескрываемым удовольствием рассмеялась.

– Ах… прабабушка рассказывала тебе сказки! – Полное тело Нитцы сотрясалось от смеха: толстые румяные щеки, огромные руки и большая грудь, свисающая без поддержки бюстгальтера до огромного живота, вибрировали из стороны в сторону, когда она смеялась.

– Ella, koukla! – Нитца протянула к девочке полную руку. – У меня есть для тебя кое-что особенное, что может защитить тебя от Афродиты и всех остальных, кто будет завидовать твоей красоте. Иди, Thea Нитца поможет тебе. У нас на острове пауков и так много, а вот такие маленькие девочки, как ты, нам очень нужны.

Эви колебалась.

– Все в порядке, Эви, – постаралась ободрить дочь Дафна. – Иди!

Малышка протянула Нитце руку, и они направились к барной стойке. Дафна проводила их взглядом. Нитца принялась открывать один ящик за другим в поисках «чего-то особенного».

– Я помню, она должна быть где-то здесь! Куда же я ее положила! – бормотала она, заглядывая во все ящики и щели за высокой деревянной барной стойкой. – Ах, na to[38], вот она, – победно воскликнула она, доставая длинную изящную цепочку.

Эви попыталась заглянуть ей через плечо, чтобы лучше разглядеть подарок.

– Вот, надень ее и будешь в безопасности, – сказала Thea Нитца, застегивая цепочку на шее девочки.

Эви опустила глаза и, заметив, что на тонкой цепочке прямо у нее под сердцем раскачивается маленькая голубая подвеска в виде глаза, подняла ее повыше, чтобы как следует рассмотреть.

– To mati[39], – сказала Нитца. – Он защитит тебя от дурного глаза! Тьфу, тьфу, тьфу, – Нитца трижды плюнула в сторону девочки.

Эви вздрогнула: тетя Нитца уже начинала ей нравиться, но зачем она плюется?

– Эви, все хорошо, – рассмеялась Дафна. – Thea Нитца изо всех сил старается, чтобы с тобой ничего не случилось. Ее подарок защитит тебя от злых духов и недоброжелателей. Когда ты родилась, я приколола такой же к твоей кроватке.

Эви рассмотрела подвеску, и ее лицо озарила широкая улыбка:

– Отлично! Я не хочу превращаться в паука. Мне нравится быть вот такой.

– Это замечательно, потому что мне тоже не хочется, чтобы ты была кем-то другим! – Дафна обхватила дочь руками и сняла ее с барного стула. Ей было приятно видеть широкую улыбку Эви и чувствовать, как маленькие ручки крепко обнимают ее за шею. С неохотой она расцепила дочкины пальцы: – А теперь маме и тете Нитце надо кое-что обсудить…

– Ne, Эви. У моей кошки Катерины родились котята. Хочешь посмотреть? – Нитца махнула рукой в сторону внутреннего двора.

Она знала, чем соблазнить девочку. Эви не терпелось увидеть котят, и она тут же побежала во двор, заставленный цветочными горшками.

– Отлично! – Нитца хлопнула в ладоши. – Что ж, Дафна mou, чем бы тебя угостить? Может быть, немного yemista[40]? Я помню, что тебе очень нравились мои фаршированные перцы. Я приготовила их сегодня утром… с изюмом и мятой – так, как ты любишь. Хочешь попробовать?

Не дожидаясь ответа, она вскочила на ноги и, скрывшись на некоторое время в кухне, вернулась с большой тарелкой с yemista. Дафна и слова вымолвить не успела.

– Спасибо, Thea! – Она воткнула вилку в зеленый перец. Вкус был необычайный: легкий, свежий, ароматный – именно такой, каким она его помнила.

Почти все утро они провели за обсуждением меню и решили, что местные деликатесы и традиционные блюда отлично подойдут для свадебного стола. Договорились подать свежую рыбу, пойманную местными рыбаками и приготовленную на гриле с лимоном, оливковым маслом, орегано и морской солью. Дафна настояла на том, что Нитца, продемонстрировав рыбу целиком, перед подачей отберет ее от костей. Она знала, что родственники Стивена не умеют разбирать рыбу, и не хотела рисковать: не хватало еще, чтобы кто-то из них подавился. Все остальное меню было очень простым и поэтому казалось превосходным. Помимо рыбы Нитца намеревалась подать множество закусок, сыров и соусов. Покончив с меню, она принялась за дело, которое у нее получалось не хуже, чем готовка. Она начала сплетничать.

– Я сейчас расскажу тебе кое-что про Софию…

Дафна очень хорошо помнила эту девушку и сейчас не верила своим ушам. В детстве она всегда жалела Софию, семья которой постоянно жила на Эрикусе. Это означало, что она никогда не увидит мир, не получит хорошего образования и вынуждена будет выйти замуж за кого-то из местных, кого ее родители сочтут для нее подходящим. Так и вышло: ей было всего шестнадцать, когда ее выдали замуж за парня с другой стороны острова.

– Ты бы ее видела! Можно подумать, она сидит дома, дожидаясь возвращения мужа из Америки! Ха, она только разыгрывает невинность, а в действительности… – Широко расставив ноги и поставив локти на колени, Нитца наклонилась к Дафне и снова закурила. Ей не терпелось поделиться своими подозрениями о Софии, которая, по ее словам, стала местной poutana.

Нитца глубоко затянулась и огляделась по сторонам, нет ли кого-нибудь поблизости. Она не хотела, чтобы их разговор подслушали.

– Поверь мне, София не коротает время в одиночестве, пока ее муж в Америке вкалывает в забегаловках и посылает ей деньги на жизнь. В прежние времена мужчины уезжали и изменяли женам. А теперь посмотри, куда катится мир, жены от них не отстают!

Нитца ударила себя ладонью по колену и снова утробно расхохоталась.

Она прикурила очередную сигарету, хотя после часовой беседы с Дафной пепельница уже была полна окурков.

– Нитца… – Дафна улыбнулась, поняв, что ее собеседница может знать что-нибудь о загадочном Янни. Она не считала, что ее интерес вызван желанием посплетничать, скорее это была попытка получить информацию. Ведь, как бы то ни было, именно в его руках будет ее жизнь во время завтрашней поездки на Корфу.

– Thea Нитца…

– Ne, Дафна…

– Thea, расскажи мне о Янни… об этом рыбаке? Что ты о нем знаешь?

– А, Янни… Для человека, который вырос далеко от моря, он очень умело управляется со своими сетями. Знаешь, Дафна, он каждый день привозит самую лучшую рыбу. И я покупаю у него больше, чем у других… – добавила Нитца и почесала бедро под юбкой, рискуя при этом прожечь ткань сигаретой.

– Понятно. И что ты о нем знаешь? Похоже, он проводит очень много времени с бабушкой. Нам известно лишь, что он рыбак. А чем еще он занимается? У него здесь нет семьи, он не женат… Друзья?

– Нет, – Нитца покачала головой. – Я ни разу не видела, чтобы он с кем-то проводил время, кроме, конечно, твоей Yia-yia. Он для меня загадка, Дафна mou. Я помню его бабушку. Это было много лет назад, но в ее поведении тоже было много странного. Она приехала сюда во время войны с дочерьми, но без мужа. Всякое про нее говорили, знаешь ли. Сначала люди решили, что ее приезд – это плохой знак, что твоей бабушке не стоило брать еще нахлебников, жители острова тогда голодали. Но твоя Yia-yia не желала ничего слушать! – Нитца придвинулась к Дафне и подняла правую бровь. – Поговаривают, что в то время на острове произошло чудо.

– Чудо? – удивилась Дафна. Она знала о чудотворных мощах святого Спиридона на Корфу, но никогда не слышала ни о чем подобном здесь, на Эрикусе.

– Да, Дафна mou, чудо! – Нитца склонила голову и, трижды перекрестившись, вынула крестик, зажатый между грудей, и поцеловала его. Потом она продолжила свой рассказ: – Повсюду, на Корфу и на материке, люди голодали, мучились и погибали. Но только не здесь. На Эрикусе не погиб ни один человек. Немецкие солдаты были чрезвычайно жестокими и очень злыми. Они уничтожили много невинных людей на Корфу. Но не у нас, – сообщила она и кивнула. – Все готовились к самому худшему, но твоя Yia-yia все знала, она предвидела будущее. Когда жители острова боялись, что нам не хватит еды, или солдаты вдруг озвереют, или что от отчаяния мы пойдем друг против друга, – она не соглашалась с ними. И когда на острове началась паника, только твоя бабушка сохраняла спокойствие и стояла на том, что нам воздастся по заслугам за нашу доброту, за то, что мы помогали друг другу и молодой матери, приехавшей на остров. И, как это всегда бывает, она оказалась права.

– Она никогда не рассказывает мне о войне.

– Дафна mou, это настолько тяжелое время, что его лучше забыть, оставить в прошлом. У нас у всех остались глубокие шрамы. И, если говорить о них, лучше не тревожить старые раны, а постараться их залечить. Мы молимся, чтобы когда-нибудь прийти в себя. И все же на нашей коже, как и в душе, навсегда останется отметина. Может быть, со временем эти шрамы станут меньше болеть, но никогда полностью не исчезнут. И все-таки иногда лучше притвориться и сделать вид, что их больше нет. – Нитца смахнула упавший на юбку пепел. – Ладно, ты спросила меня о Янни, а я увлеклась рассказом о старых временах и старухах. Ну, так я и сама старуха, разве не так? Что ты хочешь узнать о нем?

– Почему он здесь? Если его семья уехала после войны, зачем он вернулся?

– Девочка моя, я задавалась этим же вопросом. Он ведь образованный человек. Что ему делать здесь среди рыбаков и старух? И у меня нет ответа. Но одно я знаю точно – он никогда не ходит в церковь! – Нитца рассмеялась и сняла с языка крошку табака.

– И никаких друзей?

– Нет, только его сети и книги, больше ничего.

– Книги?

– Да, если он не в море, то сидит здесь, в баре. Иногда заказывает фраппе, иногда бренди, и у него всегда с собой книга. – Он читает не меньше, чем я курю, – опять рассмеялась она и зажгла очередную сигарету.

– Кстати, еще кое-что, Дафна, – продолжала Нитца. – Несколько недель назад он сидел здесь с книгой и пил бренди, – она помахала сигаретой, оставив в воздухе несколько маленьких колец дыма. – Было уже поздно, очень поздно, и все, я тоже, очень много выпили. Я слегка опьянела, – призналась она, усмехнувшись, – и отправилась спать, но забыла очки и через несколько минут спустилась вниз по лестнице. И вдруг увидела, как Янни обнимает Софию. Он крепко прижимал ее к себе, потом положил руку на талию. Она склонила голову ему на плечо, и они вместе вышли на темную улицу. А так как я не уверена, можем ли мы называть их друзьями… – она хохотнула. – Я думаю, той ночью Янни был занят не только чтением книг.

«Что ж, значит, Янни не такой замечательный, как хочется верить бабушке, – подумала Дафна. – В нем нет ничего особенного, он такой же, как все». Она вздохнула.

Дафна не могла разобраться в своих чувствах. Этим утром она презирала Янни, а сейчас, сидя здесь и слушая, как Нитца делится наблюдениями, открывающими его истинное лицо, удивляется и даже чувствует некоторое разочарование. Но что именно ее расстроило, она не знала. Неужели то, что Янни готов лечь в постель с замужней женщиной? Или что бабушка слепо верит человеку, который неожиданно возник на пороге ее дома, упомянув лишь имя и события далекого прошлого? Или причина в ней самой, ведь она на мгновение заколебалась, не ошиблась ли, почувствовав ненависть к этому человеку во время их первой встречи.

– Дафна, приходи сегодня на ужин, – Нитца затушила окурок в переполненной пепельнице. – Я тебя приглашаю. Это будет мой подарок: чудесный ужин с семьей перед приездом твоего Amerikanos. – Она поднялась с места и направилась в кухню.

– Это было бы замечательно, Thea! Я только схожу спрошу у бабушки…

– Что тут ходить! Я сама… – Нитца вышла на мраморное гостиничное крылечко, сложила ладони рупором и закричала через весь остров: – Е-ван-ге-лия! Е-ван-ге-лия!

Спустя несколько секунд из-за разросшихся олив послышался громкий и четкий ответ:

– Ne?

– Евангелия, ella… Вы с Дафной придете сегодня поужинать ко мне в гостиницу?

– Ne, entaksi.

– Вот видишь, мы и договорились! – довольная, сказала Нитца, возвращаясь и вытирая руки о передник. – В десять часов. Это Греция, мы садимся за стол вечером, как цивилизованные люди, не то что вы, американцы.

И Нитца удалилась на кухню, чтобы заняться обедом. По пути она ворчала себе под нос:

– Ужин в пять часов дня? Какая нелепица! – она сокрушенно покачала головой. – Ну не дикари? – Нитца шла, наклонившись вперед и зажав в пальцах сигарету. Почесав ногу под юбкой, она скрылась в кухне.

Глава 15

Эрикуса

1999

Везде, где только возможно, даже на балках, поддерживающих потолок погреба, сушились пучки орегано, в каждом с десяток веточек, и воздух был напоен их пряным запахом. У Дафны щекотало в носу каждый раз, когда она поднималась на цыпочки, чтобы достать очередной пучок. Сняв, она бросала сухие пучочки на широкую белую простыню, разложенную на полу.

Около двух недель назад, вскоре после приезда Дафны на остров, бабушка завернула несколько кусков холодного картофельного пирога, и они пошли в горы, где провели целый день, собирая дикорастущий орегано. А сегодня Yia-yia объявила, что трава хорошо просохла, и ее пора измельчать.

– Дафна, etho[41]! Я готова, неси! – крикнула Yia-yia с веранды.

Подложив под колени сложенные в несколько раз полотенца, бабушка и Дафна опустились на жесткий плиточный пол рядом с разложенной на нем чистой белой простыней. Они клали пучки на специальное приспособление и ладонями вращали диск, из-под которого на простыню обрушивался ароматный дождь измельченной зелени. Это дело заняло бльшую часть утра, и Дафна не смогла, как обычно, в одиночестве искупаться в бухте. Но это ее не расстроило. Здесь, на коленях, с руками по локоть в сухом орегано, подпевая громким греческим песням, которые неслись из розового магнитофона, стоящего на кухне, она чувствовала себя как в раю.

– Дафна mou, – слушая, как та поет очередную грустную песню о любви, качала головой Yia-yia, – иной раз мне сдается, что ты родилась не в то время. Ты живешь в современной Америке, но твои чувства… Ты как будто одинокая старуха, все вспоминаешь и вспоминаешь, или как гречанка из мифа, которая все глаза проглядела, пока ждала, когда вернется ее возлбленный. Эти песни для нас, а не для красивых девушек!

– Yia-yia, с тобой тоже такое было? – Дафна положила руку на бабушкино плечо и под легкой тканью платья почувствовала острые кости. – Ты тоже сидела здесь и ждала возвращения Papou?

Yia-yia редко говорила о Papou – это дедушка Дафны. Он пропал без вести во время войны. Однажды утром, поцеловав на прощание жену и совсем еще маленькую дочку, он сел в kaiki вместе с восемью другими мужчинами с острова. Собрав всю наличность, они поплыли на Корфу, чтобы закупить продуктов на зиму. Но до большого острова Papou так и не добрался. Лодку не нашли, и о нем, как и о его восьмерых спутниках, больше не было никаких вестей.

– Ах, Дафна, – Yia-yia вздохнула так глубоко и горестно, что Дафна приготовилась слушать ее причитания, но бабушка сдержалась. – Да, бывало, – призналась она и, не отрывая взгляда от горизонта, продолжила свое занятие. – День и ночь я сидела здесь, под большой оливой, смотрела и ждала, ждала и смотрела… Сначала я надеялась, что он вернется. Сидя здесь с твоей матерью у груди, я вглядывалась в море, как Эгей, пытавшийся увидеть вдали белый парус Тесея. Но из-за горизонта не показалось ни единого паруса: ни черного, ни белого. Ничего… И в отличие от Эгея я не могла броситься в море, хотя мечтала об этом много раз. Я помнила, что я мать, а вскоре стало очевидно, что еще и вдова.

Yia-yia поправила платок и снова сосредоточилась на деле. У нее всегда была работа, которую требовалось закончить, безотлагательные дела или приготовления к суровой зиме. Сейчас, как и во время войны, у нее не было времени, чтобы сокрушаться о прошлом и размышлять, что получилось, а что нет. Во все времена на этом острове не было принято жалеть себя.

В тишине они разложили измельченный орегано по банкам, и бабушка, несмотря на больные суставы, крепко закрутила крышки.

С того дня в лекционном зале, когда она впервые встретилась глазами с Алексом, прошло несколько месяцев. И – пара недель с того момента, как они поняли, что больше не могут просто держаться за руки и целоваться, и Дафна наконец-то согласилась прийти в его комнату в общежитии и лечь на узкую кровать. Они любили друг друга до заката, а потом ей пришлось вернуться домой. И сейчас, когда она знала, что значит лежать рядом с мужчиной и перебирать его волосы, когда он спит, Дафне было больно думать о том, что чувствовала бабушка, когда ее рука натыкалась на пустую подушку.

В тот день под оливой, чихая от орегано, забившего ей нос, и думая о том, что после исчезновения Papou бабушка осталась не только без мужа, но и без надежды на лучшую жизнь, Дафна чувствовала, что сердце ее разрывается. Yia-yia очень любила миф о храбром Одиссее и терпеливой, мужественной Пенелопе, но в том, что произошло с нею самой, не было ничего выдающегося и достойного отдельной истории. Когда Papou не вернулся, ее перспективы на будущее стали такими же мрачными, как вдовье облачение, которое она должна была носить до конца своих дней.

В ту секунду Дафна пообещала себе, что попробует скрасить жизнь бабушке, воздать ей за все ее потери. Она выучится, найдет работу и постарается, чтобы Yia-yia ни в чем не нуждалась. Она сделает то, что не удалось дедушке и к чему так стремилась ее мать, работавшая не покладая рук в тяжелых условиях и в чужой стране.

Они разложили орегано по банкам и бутылкам всех мастей и расставили их по кухне. Потом Yia-yia приготовила простой обед: пожарила осьминога и сделала салат. Все время, пока они были заняты работой, осьминог томился на огне в кастрюле с пивом, разбавленным водой, с солью и двумя лимонами. Несколько раз ткнув в него вилкой, бабушка определила, что он уже готов, и выложила его на решетку гриля, обильно полив оливковым маслом и посыпав солью.

– Дафна mou, ты помнишь историю про Ифигению? – снимая осьминога с огня, неожиданно спросила она.

– Да, бедняжка Ифигения, она мне очень нравится. Подумать только, так поступить с родной дочерью! Расскажи мне еще раз, бабушка!

– Ах, entaksi, koukla mou… Итак, Ифигения… – Yia-yia переставила тарелку с коленей на стол, вытерла рот белым передником и принялась в очередной раз рассказывать Дафне трагическую историю о молодой девушке, чей отец, царь Агамемнон, принес ее в жертву богам, чтобы те повелели ветрам надуть паруса судов, на которых он отправил воинов на битву. Царь солгал и жене, и дочери, сказав, что Ифигения выйдет замуж за Ахиллеса. И только когда брачная процессия подошла к алтарю, несчастная поняла, что здесь ее ждет не замужество, а смерть.

Дафна снова содрогнулась от финала этой истории. По всему ее телу, несмотря на очередной удушающе жаркий день, побежали мурашки. Насколько она помнила, ей нравились все бабушкины истории, но рассказ об Ифигении всегда производил на нее особое впечатление. Яркий образ молодой девушки, почти ее ровесницы, появлялся перед глазами Дафны всякий раз, когда она слышала эту историю, но сейчас картинка стала еще более отчетливой. Теперь, когда в ее жизни появился Алекс, Дафна понимала, как радовалась Ифигения, думая, что с каждым шагом приближается к своему жениху. Дафна представляла себя идущей к алтарю, у которого ее ждет Алекс. Она видела его яркие глаза и потрепанные отвороты брюк.

Ифигения, вероятно, была в расшитом золотом хитоне с одним открытым плечом и венком из полевых цветов в длинных черных волосах. Дафна ощущала радостное волнение девушки, которая идет за руку с матерью по улицам города, и под ноги им летят лепестки цветов. В тот момент повествования, когда Ифигения наконец понимала, что ее ждет, Дафна чувствовала полное опустошение, словно это ее горло сейчас будет рассечено ножом.

– Неужели они делали это, Yia-yia? Жертвовали своими детьми, чтобы умилостивить богов? Но почему? Разве боги требовали этого?

– Ах, koukla mou! Нам многого не дано понять! И не стоит заблуждаться, считая, что только боги были такими кровожадными! Нет, в былые времена… – Yia-yia взглянула на кофе, вскипающий на огне. – В былые времена, чтобы узнать волю богов, люди обращались к прорицателям или к юным жрицам. Но, как водится, власть развращает людей. Говорят, даже великий прорицатель Калхас имел свои причины, чтобы отправить Ифигению на смерть. – Крепкий черный кофе закипел и поднялся к самым краям briki. – Но не переживай, моя девочка. Не только фурии в свое время сменили гнев на милость, боги тоже были на это способны. Великий Зевс пришел в ярость, осознав, что его желания кто-то переиначивает и толкует в своих корыстных целях. И тогда боги решили, что будут сообщать свою волю лишь через пожилых женщин с открытым чистым сердцем. Лишь им будет оказана честь называться оракулом. Дафна, боги понимали, что могут довериться лишь женщинам, которые знают, что такое любовь. Ведь никто другой не понимает истинную ценность жизни.

Дафна смотрела, как бабушка крутит кофейную чашку. Интересно, куда подевались эти милостивые боги и фурии? Если они такие добрые и справедливые, как говорит бабушка, то почему ее собственная жизнь приняла трагический оборот? Интересно, как сложилась бы ее судьба без вдовьего клейма, которое всегда сопровождало ее, словно алая буква, вышитая на черном платье.

Дафна понимала, что родиться в Америке с ее равными возможностями и общежитиями, в комнатах которых всегда можно укрыться от посторонних глаз, – это чудесный подарок судьбы. Она знала, что ей очень повезло с Алексом, и хотела лишь разделить с ним любовь и жизнь. Вглядываясь в кофейную гущу, она думала о том, что не повторит судьбу бабушки и пойдет по жизни рядом с мужем. Вот она держит его за руку, ей не нужно прятаться и идти за ним следом. Дафна снова и снова крутила чашку, пытаясь разглядеть, что ждет ее впереди.

Но тщетно. Как обычно, на дне ей не удалось увидеть ничего, кроме густого темного осадка.

Глава 16

Дафна и Эви очень устали, и все же были довольны прошедшим днем. Дафна знала, что в будущем они с радостью будут его вспоминать.

Когда они вышли из гостиницы и Эви увидела, что Дафна снова берет в руки бамбуковую палку, она тут же вскарабкалась на спину матери. Стуча палкой по тропинке, они побрели домой, останавливаясь только для того, чтобы Эви могла сорвать самые большие и спелые ягоды ежевики.

Дома Дафна сложила в сумку полотенца, купальники, бутылки с водой и бутерброды с толстыми кусками мортаделлы. Она очень любила их в детстве, а теперь и у Эви появилась к ним страсть. Они отправились на прогулку по острову, намереваясь провести целый день вместе. Но, как только они вышли из дома, Дафне в голову пришла еще одна идея.

Она понимала, что Эви не скоро перестанет бояться змей, а носить ее целый день на спине вверх-вниз по каменистым тропинкам было бы очень тяжело, и поэтому она отвязала Джека от дерева в заднем дворе. Вот ее помощник на сегодня.

– Давай договоримся, что Джек – наше маленькое такси на острове, – со смехом предложила она и, усадив Эви на спину осла, спустилась вниз по ступеням.

Первую остановку они сделали у маленькой церквушки с белыми стенами и затейливыми витражами на окнах. Тут же виднелось вышедшее за свои границы кладбище. У входа в церковь стоял подсвечник с постоянно горящими в нем свечами. Все было в точности так, как помнила Дафна. Казалось, время здесь остановилось. Сначала Эви испугалась кладбища и отказывалась спускаться с Джека. Дафна уже собиралась стащить ее силой, но тут их заметил отец Николаос, который доливал оливковое масло в намогильные лампады и поджигал в них фитили. Он выбежал с кладбища прямо к ним, правой рукой придерживая развевающуюся черную рясу и отчаянно размахивая левой в знак приветствия. В этот момент у Эви началась истерика. Она решила, что бородатый человек в черном одеянии, приближающийся к ним, – это восставший из могилы злой дух.

Потом она увидела, что ее мать наклонилась, чтобы поцеловать ему руку. Но все равно не могла поверить, что бояться нечего, до того момента, пока жена отца Николаоса и его дети не вышли посмотреть, что происходит. Только тогда, после долгих убеждений, Эви согласилась слезть с осла. Держа за руку тринадцатилетнюю дочь священника, она вошла в церковь вслед за Дафной.

Там, стоя на алтаре перед иконой Богоматери с младенцем Иисусом, отец Николаос благословил Дафну и Эви. Его дети тихо ждали, склонив головы.

– Аминь! – произнес он, закончив читать молитву.

Дети священника, сотни раз присутствовавшие при этой процедуре, знали, что это сигнал к ее окончанию, а значит, и к свободе.

– Ella, ella… – схватив Эви за руку, они потянули ее за собой, приглашая поиграть, пока взрослые обсуждают детали свадебной церемонии.

Все согласились с тем, что свадьба будет простая и традиционная. Пресвитера – так в Греции называют жен священников – предложила сплести брачные венцы из полевых цветов, растущих на острове.

– Это будет очень красиво и символично, – настаивала она, качая на колене малыша, самого младшего из пяти детей.

– Мы получили свидетельство о крещении, – добавил отец Николаос, – и рады приветствовать твоего жениха в нашей церкви. Замечательно, что вы решили заключить брак в доме Христа. – Его широкую улыбку не смогла скрыть даже густая щетинистая борода.

У жены священника были длинные каштановые волосы, уложенные сзади в аккуратный пучок.

– Дафна, оставайтесь на обед, – предложила она, а малыш заворчал и протянул ручки к отцу.

Отец Николаос наклонился и забрал сына. Малыш тут же поднял пухлую ручку, потянул отца за бороду, и оба они зашлись от смеха. Пресвитера наблюдала за ними с умиротворенной улыбкой.

В этот миг Дафне захотелось остаться. Отец Николаос и Пресвитера располагали к себе. На первый взгляд у Дафны не было ничего общего с простым священником и его милой уставшей женой. Ее жизнь в мегаполисе и взгляды отличались от того, как, в соответствии с церковными правилами и обычаями, проводила свои дни эта благочестивая семья. Дафна чувствовала, что они огорчатся, если узнают, что она редко посещает церковь, а для Эви суть Пасхи в том, что в воскресенье приходит пасхальный заяц. О том, что это великий религиозный праздник воскрешения Христа, она не знает. А если рассказать отцу Николаосу и Пресвитере, что Эви не причащали с момента крещения, они наверняка придут в ужас. Здесь, как и во всех православных храмах Греции по всему миру, по воскресеньям дети с родителями послушно выстраивались в очередь перед священником за своей порцией еженедельного духовного витамина: хлеба и вина для причастия. Раз-два, раз-два, священник набирает в золотую ложку вино из потира и вливает его в рот ребенку. И дело не в сомнениях Дафны, что божественная сила причастия уничтожает микробов. Она верила и была готова участвовать в этом обряде. Но реальные условия жизни матери-одиночки сделали ее прагматичной. Стоило Эви заболеть, пусть даже обычной простудой, из-за которой ей приходилось остаться дома, как жизнь Дафны превращалась в хаос. И она уже давно решила для себя, что, пока причастие проходит по старинке и не является безопасным с точки зрения санитарии, оно останется еще одним воспоминанием из ее греческого детства, с которым не стоит знакомить Эви.

Пресвитера забрала малыша у мужа и, что-то шепча ему на ухо, подошла к алтарю и преклонила колени у большой иконы Богоматери с пухлым младенцем Иисусом на руках. Потом она наклонилась к иконе и, поцеловав ноги Богоматери, поднесла к ней ребенка. Губы малыша оставили влажный отпечаток на стекле над складками бледно-голубой материи, в которую был завернут Иисус.

Как бы Дафне ни хотелось еще некоторое время побыть рядом с этими чудесными людьми, она понимала, что после свадьбы она редко сможет проводить целый день наедине с Эви. Так что она вежливо отказалась от приглашения и пообещала еще раз обязательно навестить их.

После церкви Дафна с Эви на Джеке отправились прямиком в бухту и, разложив у воды большое покрывало, достали еду, захваченную из дома. Жуя бутерброды, они почти не разговаривали. Дафна сидела, вытянув ноги, а между ними удобно устроилась ее девочка: она прислонилась спиной к матери, и кудри ее водопадом струились по стройному телу Дафны. Так они и сидели рядом, ели и смотрели в сторону горизонта, где морские птицы исполняли в воздухе свои замысловатые танцы: ныряли вниз, взмывали вверх и скользили по безоблачному небу.

Дафна подумывала, не рассказать ли Эви одну из бабушкиных историй: о Персефоне или, может быть, Психее и Купидоне. Но как только она приготовилась заговорить и опустила глаза на дочь, ее поразило выражение тихого спокойствия на ее лице: румяные щечки, розовые губы, порхающие вверх-вниз ресницы. Ее малышка казалась по-настоящему счастливой. Дафна почувствовала, что от нахлынувших эмоций ее глаза наполнились слезами, а сердце было готово разорваться на части.

Эви счастлива. И ничто материальное: ни подарок, ни игрушка не имеют отношения к этому чувству. Его вызвали место, где они сейчас пребывали, и это мгновение времени. Все так, как сказала бабушка: главное, что она, Дафна, рядом с дочерью и не спешит уйти.

Дафна собиралась что-то сказать, но внезапный порыв ветра бросил ей горсть песка в лицо. Отряхиваясь, она еще раз взглянула на Эви: теперь та сидела, выпрямившись, и смотрела на кроны деревьев, растущих по краю пляжа.

– Радость моя, в чем дело?

– Ты слышала? – Эви показала ей на деревья.

– Слышала что?

– Мне показалось, что кто-то поет. – Поднявшись на ноги, Эви повернулась спиной к матери и принялась оглядывать пляж. – Какая-то тетя, – она сделала несколько нерешительных шагов по направлению к деревьям. – Очень такой приятный голос… А слова греческие.

Дафна тоже встала и посмотрела на кипарисы. «Это невозможно!» – подумала она и почувствовала, как по спине ее пробежал холодок. Она вспомнила, как в детстве стояла здесь, на этом самом месте, стояла и вслушивалась, не звучит ли в шуме ветра тихая песня. Дафна взяла дочь за руку.

– Знаешь, Эви, – заговорила она, приобняв малышку за плечи и усаживая ее обратно на покрывало, – когда я была маленькая, я приходила сюда каждый день и совсем одна купалась здесь в бухте. И мне никогда не было страшно, потому что я помнила бабушкин рассказ про кипарисы. Про то, что они шепчутся. Она говорила, что остров постоянно присматривает за мной и общается через эти шепот и песни.

Глаза Эви расширились, и она схватила мать за руку.

– Как привидения? – вздрогнула она. – Ты слышала привидение? – Она быстро забралась к матери на колени.

– Нет, Эви, нет! Привидений не существует! – Дафна рассмеялась, подумав о забавном совпадении: в детстве она молила Бога послать ей то, что сейчас так напугало Эви. Она мечтала об этом больше всего на свете, но этой мечте, как и многим другим, не суждено было исполниться.

– Это такая же старая сказка, как миф о Персефоне или Арахне, – продолжила Дафна. – Бабушки рассказывают ее вечером у огня. То, что ты слышала, это всего лишь радио в гостинице Нитцы. Многие жалуются, что оно работает слишком громко. – Дафна заметила, что по лицу Эви скользнуло выражение облегчения.

– Но когда ты сказала, что слышала пение, я вспомнила, как сама была маленькой и как часто часами просиживала здесь, вслушиваясь и мечтая.

– Но ты так ничего и не услышала?

– Нет, моя прелесть! – ответила Дафна, отводя взгляд от кипарисов. – Это сказка. Кипарисы молчат.

Около восьми часов вечера, когда солнечные лучи обжигали не так сильно, как днем, а тяжелая жара постепенно начала спадать, Дафна посмотрела на часы. Пришло время собирать вещи и возвращаться домой. Когда они шли вверх по тропинке мимо зарослей ежевики, Дафна оглянулась на дочь и снова почувствовала, как эмоции переполняют ее. Лицо Эви светилось, как яркое полуденное солнце.

– Чудесно было, правда, дорогая? – спросила Дафна.

– Мамочка, мне еще никогда в жизни не было так хорошо! – крикнула Эви и, наклонившись вперед, обхватила за шею ослика.

– И мне… – радостно соглашаясь, кивнула Дафна и улыбнулась дочери. Она крепко держала поводья Джека и, продолжая путь, снова и снова повторяла про себя слова Эви: «Мне еще никогда в жизни не было так хорошо!»

Дафна успела забыть, каким замечательным и приятным может быть день, проведенный без дел. И сейчас она думала о том, что после рождения Эви в ее жизни еще ни разу не было такого дня. И самые простые радости – еда на берегу, замок из песка, поездка на старом уставшем ослике – принесли ей гораздо больше удовольствия, чем она могла ожидать.

Глава 17

Сидя на краю кровати и морщась от боли, Дафна обильно смазывала покрасневшие плечи лосьоном. Втерев последнюю каплю матовой жидкости в горящую кожу, она глубоко вздохнула и, собравшись с силами, поднялась с кровати. Ныло все тело. Завернувшись в полотенце, она подошла к гардеробу, распахнула дверцу и принялась изучать его содержимое. Наконец она нашла то, что искала: голубое платье без бретелей – и надела его.

– Yia-yia, Эви! Pame, идем! – крикнула Дафна и потянулась через кровать за фонариком, стоявшим на туалетном столике. Она знала, что им придется самим освещать дорогу – на тропинках острова не было фонарей. Торопливо покидая комнату, она бросила взгляд на свое отражение в зеркале и на мгновение замерла и оглянулась, чтобы как следует рассмотреть себя. Темные круги под глазами исчезли, цвет лица не казался землистым с оттенком зелени, хотя дома в зеркале она была именно такой. А сейчас женщина, смотревшая на нее, казалась моложе и счастливее, полной жизни и энергии. Дафна не чувствовала себя так уже очень много лет. Тронутая загаром кожа, распущенные упругие кудри вместо небрежного пучка, в который она убирала волосы, работая на кухне, летнее платье, обнажающее ей плечи, и, самое важное, расслабленное лицо – женщина в зеркале не нервничала и ничего не боялась. Она была отдохнувшей, счастливой, беззаботной, красивой… Впервые за долгое время Дафна действительно чувствовала себя красивой.

– Ella! Эви, Yia-yia, pame… Пора идти! – снова прокричала она и, еще раз с удовольствием взглянув на себя в зеркало, выскочила за дверь.

Ровно в пять минут одиннадцатого Дафна, Эви и Yia-yia вошли в холл гостиницы «Нитца», где их тут же оглушила громкая музыка в стиле бузуки. Время от времени струнные каскады заглушались криками «Опа!» – группа лохматых французских туристов у барной стойки поддерживала каждого, кто опрокидывал в себя рюмку узо. Судя по всему, это случалось каждые несколько секунд.

– Дафна! – позвала сестру Попи, сидевшая с рюмкой в руке у бара между двумя молодыми людьми. – Ella! Иди сюда! Познакомься! Мои новые друзья! – Она поднесла руку ко рту, смеясь, крикнула «Опа!» и опрокинула в себя рюмку. Ее новые приятели немедленно последовали ее примеру.

– Опа! – закричали французы.

Yia-yia качала головой, не веря своим глазам. Вместе с Дафной и малышкой Эви они остановились в центре зала и во все глаза смотрели на Попи.

Бабушка сложила руки перед грудью, словно в молитве, и затряслась. Из груди ее вырвался трагический стон. Дафна знала, что наблюдение за таким поведением обычно сопровождается у нее причитаниями, и пообещала себе, что сегодня вечером не допустит этого. Совсем недавно она чувствовала себя обессиленной, но сейчас ее переполняла энергия. Возможно, тому способствовала такая живая и беззаботная музыка, или отражение, мелькнувшее в зеркале, когда она выходила из комнаты, или воспоминания о чудесном дне, проведенном наедине с дочкой, – что бы это ни было, сегодня вечером Дафна чувствовала себя вернувшейся к жизни и не могла позволить бабушкиным причитаниям испортить ей настроение. Yia-yia еще не успела открыть рот, а Дафна уже устремилась к Попи, схватила ее под руку и стащила с барного стула.

– Пойдем, кузина, – твердо сказала она. – Скажи своим новым друзьям «до свидания». А лучше «прощайте».

– Но Дафна… – завозмущалась в порыве протеста Попи и, наклонившись к сестре, шепнула ей на ухо: – Они такие классные!

– И вполовину моложе тебя, – расхохоталась Дафна, продолжая оттаскивать Попи от злачного места. – Кроме того, тебе сейчас не мешало бы поесть.

Она решительно тянула сестру за руку, но Попи успела заметить, что рюмки на стойке снова полны. И теперь, чтобы уволочь кузину от бара, Дафне пришлось вцепиться в нее обеими руками. Так она не заметила человека, который стоял у нее за спиной, и ткнулась в его широкую спину. Дафна ойкнула, стараясь не выпустить Попи, готовую воспользоваться моментом и вероломно сбежать.

– Козел! – раздраженно бросил мужчина и обернулся.

Взгляд Дафны скользнул вверх к широким плечам и мускулистой груди, расстегнутая рубашка открывала в распахе волосы с проседью. Ее глаза остановились на лице мужчины.

Вот черт! Это же Янни!

– Я тебя не видела! – Она сдержалась, чтобы не огрызнуться в ответ на «козла» и не сделать какое-нибудь едкое замечание, хотя оно было бы вполне заслуженным. Промолчать было непросто, но Дафна понимала, что Янни – единственный, кто может отвезти ее завтра на Корфу. Улыбнуться ему было выше ее сил, однако она сделала все возможное: сжала зубы и ничего не ответила.

– Да, я смотрю, ты очень занята! – Он взял со стола за спиной толстую книгу с загнутыми углами страниц, повернулся и, приложив руку к кепке, отошел к столику в другом конце зала подальше от шумной компании.

Глубоко вздохнув, Дафна взяла себя в руки и вышла из холла. Навстречу ей из кухни с дымящимися тарелками в руках и сигаретой во рту выплыла Нитца.

– А вот и она, моя nifee[42]! Наша красавица-невеста! – пропела она Дафне, проходя мимо нее во двор. Там она поставила тарелки на стол, за которым сидела семья итальянцев: мать, отец и двое детей – все очень красивые. Нитце не нужно было спрашивать, кто что будет есть: она отлично запоминала лица и кто что заказал.

– Ну вот и замечательно, kali oreksi[43]! – ворковала Нитца, стоя около столика, уперев руку в бок и попыхивая сигаретой. – И у меня для вас на десерт чудесный сюрприз! Вашим малышам понравится! – Она потрепала мальчика по волосам и ущипнула за щеку его младшую сестру.

– Евангелия, Дафна! Etho, идите сюда! – Нитца махнула рукой, приглашая их подойти и садиться. – Смотрите, какой чудесный столик! – Она проводила их к круглому столу посередине, украшенному корзинкой с бело-голубыми полевыми цветами.

– Спасибо, Нитца! – Дафна расцеловала хозяйку в обе щеки.

– Евангелия… – Со смехом наклонилась к бабушке Нитца, вытирая руки о передник и выуживая из кармана очередную сигарету. – Я знаю, что ты готовишь лучше всех на этом острове, но сегодня я постаралась…

– Нитца, ella… Ты давно превзошла меня. Я многому у тебя научилась! – не согласилась бабушка, усаживаясь на стул. – Все знают, что лучшая кухарка на острове – это ты!

– Ella, Евангелия, перестань! – Нитца всплеснула руками, и пепел с сигареты полетел в разные стороны. – Ella, я даже не буду сравнивать…

– Нитца, не говори глупости, – продолжала настаивать бабушка. Ее лицо закрывал большой кувшин домашнего вина. Они стояли на каждом столе рядом с цветочными корзинами.

– Достаточно! – воскликнула Дафна, устав следить за ритуальной дискуссией и крутить головой из стороны в сторону, как будто она была зрительницей кулинарно-теннисного матча. Выставив вперед ладони, она объявила: – Сегодня вечером судьей буду я! И я очень хочу есть!

– Ах, великий американский шеф-повар бросает мне вызов! Я готова, шеф! – ответно воскликнула Нитца, почти мазнув зажженной сигаретой по лицу Дафны. – К концу ужина ты будешь умолять меня переехать в Нью-Йорк и готовить еду в твоем модном ресторане!

– Договорились! – весело откликнулась Дафна и, налив немного вина бабушке, наполнила бокалы себе и Попи – та прекратила протесты и покорно сидела рядом. – Будем считать, что у тебя сейчас экзамен! – рассмеялась она и салютовала Нитце бокалом. И, крикнув «Опа!», одним глотком осушила его.

– Опа! – отозвались Yia-yia и Попи. Попи выпила все вино, а бабушка лишь немного его пригубила.

– Опа! – донесся из бара крик французских туристов.

Переглянувшись, Дафна и Попи расхохотались. Дафна снова налила им вина, а Нитца поспешила на кухню готовиться к «экзамену».

В скором времени она вернулась к их столику с первыми закусками. Это были маленькие тарелки с ароматным melitzanosalata[44] из обжаренных на гриле баклажанов, измельченных с чесноком и уксусом, taramosalata[45], дзадзики. Фаршированные рисом и кедровыми орешками сочные и ароматные виноградные листья и мягкий домашний сыр фета со сливочным вкусом, который, как только Дафна положила его в рот, мгновенно растаял у нее на языке. Следом на столе появились tiropites[46] – маленькие треугольные пирожки с фетой и специями и цветки цукини, фаршированные рисом со свининой, их изысканный вкус подчеркивала сладковатая панировка.

Основное блюдо оказалось настоящим шедевром. Бабушка и Дафна ожидали, что им подадут традиционную рыбу на гриле, но Нитца принесла большую тарелку с bakaliaro[47] – слегка обжаренное филе с горой острой картофельной пасты с чесноком и оливковым маслом.

– Нитца! – восхищенно воскликнула Дафна и бросила взгляд на хозяйку, ожидавшую, когда ее гостья попробует рыбу. – Я столько лет не готовила bakaliaro!

– Конечно, ты ведь не ешь ничего белого! – засмеялась бабушка и, наклонившись к Дафне, ущипнула ее за руку. – Ella, Дафна mou! Пора возвращаться к жизни!

Губы Дафны растянулись в широкой довольной улыбке. Истекая слюной, она положила немного картофельной пасты на маленький кусочек жареной рыбы и поднесла вилку ко рту. Закрыв глаза, она медленно жевала, наслаждаясь сложной комбинацией вкусов и невероятным ощущением: гладкая картофельная масса таяла на языке, оставляя после себя острый аромат чеснока, который стал мягче, как только она надкусила рыбу: сладковатая панировка хрустнула, и Дафна почувствовала нежную мякоть.

– Вот так-то, Дафна mou! Потому-то я не желаю больше и слышать, что ты не ешь ничего белого! – от души веселилась Yia-yia, вытирая рот бумажной салфеткой. – Семья и еда, моя девочка! Вот что у тебя в крови, и ты никуда от этого не денешься!

– А я и не стремлюсь к этому! Хочу добавки! – ликовала Дафна, и наколов на вилку рыбу, обмакнула ее в чесночную пасту.

К тому моменту, как ужин закончился, все были сыты и немного пьяны. Эви долго не подходила к столу, играя с котятами и итальянскими детьми. Детский смех смешивался с музыкой, разговорами сытых посетителей и тихим звуком волн, бьющихся о берег где-то вдали. Неподалеку сидели французские туристы, променявшие барную стойку на большой круглый стол – он был заставлен самыми ходовыми блюдами Нитцы. Даже закончив ужин, они не спешили уйти, а продолжали пить и смеяться, наслаждаясь чудесной атмосферой острова и этим живописным местом.