Сонька. Продолжение легенды Мережко Виктор

— Ладно, мама, пошутковал я, — снисходительно усмехнулся тот. — Для меня теперь жизнь по новой рельсе пошла!

Кочубчик двинулся к выходу, Сонька не отставала.

— Скажи, зачем в город идешь?.. Чего тебе здесь не хватает?

— Кислороду не хватает!.. Задыхаюсь я здесь, мама. Понимаешь?.. Дай сделать глоток полными грудями!

— С Богом, — сказала ему вслед женщина.

Кочубчик важно, неторопливо, под молчаливым и внимательным взглядом дворецкого, вышел во двор, оглянулся.

— Не пыхти, папашка!.. Живы будем, не помрем!.. А помрем, так и хрен с ним!

Воры, Артур и Улюкай, сидевшие в повозке на другой стороне Фонтанки, довольно далеко от ворот особняка, увидели господина с тростью и в белом костюме, севшего в пролетку, напряглись.

— Что за форель выплыла? — пробормотал несколько удивленный Улюкай. — Вроде такого мизера здесь еще не было.

— Видать, какой-нибудь коршун из следаков, — предположил Артур.

— Может, прокатимся за ним?

— А если шпики тоже увяжутся?

— Поглядим.

Повозка с Володей резво взяла с места, хвост за ним почему-то не пошел, и тогда Артур крикнул кучеру:

— Пошел!.. За лохмачом в белом!

Воры понеслись следом за Кочубчиком.

Когда Сонька, проводив Володьку, вернулась в комнату, здесь ее ждала раздраженная Михелина.

— Куда ты его отпустила?

— Тебе-то что? — обозлилась мать.

— Пусть сидит здесь и никуда не выползает!

Мать подошла к дочке вплотную.

— Что ты лезешь не в свои дела?.. Что ты шныркаешь за всем, куда тебе не велено?

— Потому что ты моя мать! И я не хочу, чтобы какой-то варнак подвел тебя под решетку!

— Он тебе не варнак!

— Варнак!.. Сколько раз он предавал тебя? Где ты его подобрала?

— Не твоего ума дело!

— Слепая!.. Ничего не видишь! Не видишь и не понимаешь! Я не видела еще тебя такой!

— А себя видела, когда за князьком бегала?

— Что ты сказала? — Михелина даже сжала кулаки.

— Тоже была полоумная!

— За «князьком» я не бегала! Он первым подал мне руку! У нас любовь была!

— Во-во, любовь!.. Между аристократом и воровкой. Очень большая и чистая любовь!

Дочка вдруг размахнулась и изо всей силы ударила мать по лицу. Обе от неожиданности замерли, Сонька бросилась было прочь, но Михелина тут же догнала ее, повисла на ней.

— Мамочка, прости… Прости меня, мамочка!

Они не заметили, как к ним подошла Анастасия с конвертом в руке, некоторое время отрешенно смотрела на них и, когда Михелина повернулась к ней, совсем тихо произнесла:

— Князь Андрей ранен. Очень тяжело…

Михелина взяла конверт, невидящими глазами пробежала написанное.

— Где он?

— В госпитале. В Харбине.

— Я еду к нему. Завтра же.

— И я с тобой, — твердо и решительно заявила княжна.

День в Петербурге выдался самый отменный. Светило мягкое солнце, ветра почти не было, праздной публики на улицах было более чем предостаточно.

Улюкай и Артур из своей повозки видели, как Володя Кочубчик, в светлом костюме, в шляпе и с тростью, вышел из пролетки на углу Невского и Литейного, остановился и стал с оглядкой и осторожностью осматриваться. Затем, сильно хромая, пересек Невский и подошел к нищенке Зоське, сидящей ныне на его насиженном месте. Сучка пока видно не было, да и вряд ли он сейчас был бы кстати.

— Чудной кругляк, — заметил Улюкай.

Зоська выпрашивала милостыню у всех проходящих мимо с обычным набором жалоб, наговаривая как можно побольше и пострашнее.

— Помогите, люди добрые, горькой вдове, муж которой сгинул на проклятой войне с проклятым японцем!.. Дом сгорел, пятеро деток из десяти успели вылезть из огня, только лучше б они сгорели в полыме, чем помирать от голода на глазах у несчастной матери… — Увидела Володьку, не признала его, прибавила жалости в голосе: — Господин хороший!.. Вижу, что человек вы добрый, сердечный, умеющий понять чужую беду!.. Подайте бедной вдове хоть бы какую копейку, потому как с утра не было во рту даже макового зернышка…

Кочубчик сунул ей рубль, от чего нищенка прямо обомлела, с ухмылкой пробормотал:

— Чего голосишь, дура?.. Открой зенки, Зоська. Не признала, что ли?

Та от неожиданности на миг потеряла дар речи, пробормотала:

— Господи, Володька… А чего ты такой?.. Прямо барин натуральный.

— Не ори так, — прошептал Кочубчик и поинтересовался: — Как вы тут?

— Будто сам не видишь, — огрызнулась нищенка. — Сам-то чего вырядился?.. Неужто и правда барыня приодела?

— Кто б ни приодел, а наше теперь от вашего далеко!

Зоська хмыкнула:

— Если ваше так далеко, то чего приперся?

— Глянуть на вытянутые ваши рожи, да и тугриков по старой памяти подбросить! — Он достал еще рубль.

Со стороны к ним подковылял Сучок, начал было голосить:

— Господин хороший, пожалей инвалида войны…

— Не гунди! — толкнула его Зоська, пряча добычу. — Не узнал, что ли?.. Володька! Кочубчик!

— Боже снятый, — перекрестился нищий. — И правда Володька! Это что ж — наказали тебя или помиловали?!

Кочубчик рассмеялся.

— Глупые вы люди, алюсники!.. Человек пришел с положением, можно сказать — господин. А они ему один вопрос дубее второго! — Достал рубль для Сучка тоже и двинулся дальше по Невскому, гордо вращая тростью и с удовольствием чувствуя себя здесь своим.

Когда он скрылся в гуще прогуливающихся, Улюкай и Артур подошли к Зоське и Сучку.

Чтоб те не стали голосить, сразу дали по рублю. Артур спросил:

— А что за господин в белом вот только что деньги тут мотал?

— Господин… — ухмыльнулся Сучок. — Этот господин двумя днями раньше вместе с нами здесь алюрничал!

— Это как?

— А так! Алюрничал, пока не заприметила его какая-то важная барыня! Вот теперь он и господин!

— Барыня кто такая?

— Не говорит! — вмешалась Зоська. — Я уж и так, и эдак. Не колется!

— А сам он кто? — спросил Улюкай.

— Володька? Кочубчик?! Да кашалот конченый! Сказывают, когда-то саму Соньку Золотую Ручку сдал синежопым!

Воры переглянулись, дали еще денег нищим и направились к повозке.

— Кочубчик, — пробормотал Улюкай. — Его ж вроде убили.

— Значит, выжил, гнус, — сплюнул Артур.

— А дама?

— Не понял, что ли?.. Сонька. Вынюхала как-то и загребла под крылышко.

— Так ведь крылышко-то дырявое.

— То-то и оно. Надо как-то с этим мизером решать.

Они сели в повозку и понеслись по Невскому в сторону Фонтанки.

Закрытые повозки с жандармами, а было здесь не менее пяти повозок, заняли позиции в ближних от Фонтанки переулках, ждали соответствующей команды.

Карета с Таббой выскочила на набережную, миновала несколько богатых домов, пронеслась вдоль длинного забора особняка Брянского… Девушка коротко огляделась, нажала кнопку звонка. Было видно, что она очень волновалась.

Последовал привычный окрик Семена:

— Кого надобно?

— Мне нужна княжна Анастасия, — ответила Табба.

— Сейчас спросим!

Привратник направился к дому, где на ступеньках уже стоял дворецкий.

— Кого спрашивают?

— Княжну.

— Кто?

— Барышня.

Никанор самолично подошел к калитке, приоткрыл ее. Увидел перед собой знакомую особу, склонил голову.

— Здравствуйте, мадемуазель. Желаете видеть княжну?

— Именно так. Мне надобно передать ей записку. — Прима заметно нервничала.

— Я сейчас узнаю.

Дворецкий впустил девушку во двор, что-то в ее поведении ему показалось странным, он еще раз оглянулся и торопливым шагом пошел к дому.

До слуха доносились звуки рояля — Сонька занималась с Анастасией музыкой.

Никанор постучал в дверь.

— Мадемуазель, простите.

— Не видишь, я занимаюсь! — возмутилась княжна.

— Там госпожа Бессмертная. Вас спрашивает.

— Бессмертная? — удивилась девочка. — Меня?

— Совершенно верно, вас.

— А что ей надо?

— Желают передать некую записку.

— Опять записку? — хмыкнула Сонька, повернулась к княжне: — Может, я выйду?

— Она меня просит, не вас! — не без раздражения ответила та и встала из-за инструмента. — Пока мы с госпожой Бессмертной будем пить чай, вы не смейте отсюда выходить! Еще неизвестно, с чем она пришла!

В этот момент в комнату быстро вошла Михелина, глаза ее были округлены.

— Там Табба.

— Знаем, — кивнула мать.

— А что ей нужно?

— Боже… — закатила глаза княжна, с раздражением ответила: — Нужно поговорить со мной, вы же сидите здесь, пока я не вернусь. — И ушла.

Дочка и мать переглянулись.

— Мне как-то не по себе, мама, — негромко произнесла Михелина.

— Что ей нужно? — озабоченно проговорила Сонька. — Она ведь не знает, что мы здесь.

— Может, хочет узнать?

— Зачем?

— Допустим, помириться. Выгнали из театра, теперь одна и без работы. Я выйду к ней. — Михелина решительно двинулась из комнаты.

Сонька остановила ее:

— Не смей!

— Я сестра, почему я должна прятаться?

— А я — мать. Я быстрее пойму, чего она хочет.

Воровка почти уже покинула комнату, когда ее догнала дочка, попросила:

— Сонь, не надо. От нее можно ждать чего угодно.

— Но не с полицией же, надеюсь, она явилась?

— Кто знает. Это Табба!

Сонька отцепила руки дочки от своей кофты.

— Если я боюсь родной дочки, какая же я мать! — Жестко произнесла: — Может, ей нужна моя помощь!

— Тогда я с тобой.

— Нет!.. Жди здесь. Если все хорошо, я приведу ее сюда!

В большом зале воровку остановил Никанор, обратился с неловкой предупредительностью:

— Я бы, сударыня, не советовал вам выходить.

— Это что еще такое?! — не то удивилась, не то возмутилась женщина. — С каких это пор ты стал давать мне советы?

— Мадемуазель Бессмертная пришла в нервном состоянии. Думаю, в этом хорошего мало.

— Займись своими делами и не суйся в чужие.

…Табба и княжна стояли в большом зале, Анастасия с очевидным удивлением повторно прочитала вслух записку:

— «БУДУ, КАК ВСЕГДА, ЖДАТЬ В УСЛОВЛЕННОМ МЕСТЕ».

Буквы были крупные, корявые, слишком старательные.

Девочка подняла удивленные глаза на гостью.

— Это для меня?

Та неуверенно пожала плечами.

— Скорее, для той дамы, которую вы однажды приютили, — и посмотрела на княжну испуганно, напряженно. — Она по-прежнему у вас?

Та на секунду замялась, не совсем уверенно ответила:

— Нет, она не у меня. Она, кажется, уехала.

Табба нервно огляделась.

— Надо передать ей записку. Это очень важно.

Сонька стояла за дверью ближней комнаты, слушала разговор девушек.

— Хорошо, я попытаюсь это сделать.

— Значит, все-таки она у вас?

— Я сказала, она уехала! — пряча раздражение, ответила княжна. — Но я постараюсь разыскать их.

— Их — это мою мать и сестру?

— Да, вашу мать и вашу сестру. — Анастасия была растеряна и встревожена и не представляла, что предпринять. — Не желаете испить со мной чаю? — нашлась в итоге она.

— С удовольствием, — ответила артистка, бросив взгляд по сторонам.

— Никанор! — позвала княжна.

— Слушаю, барышня, — будто из-под земли вырос дворецкий.

— Накрой стол к чаю.

Сонька проследила за тем, как девочка повела гостью в чайную комнату, осторожно двинулась следом.

Анастасия и Табба расположились в расписной, располагающей к чаепитию комнате.

— Каковы ваши нынешние дела, сударыня? — стараясь быть вежливой и гостеприимной, начала светскую беседу княжна.

Табба напряженно улыбнулась.

— Слава богу, все хорошо.

— Полагаю, история с театром закончится благополучно?

— Спасибо, все к этому идет.

— Публике не хватает вашего присутствия на сцене.

— Благодарю.

В это время на пороге комнаты возникла Сонька, замерла в дверном проеме.

— Здравствуй, дочка, — сказала.

Табба от неожиданности вздрогнула, не сразу выдавила:

— Здравствуйте, — добавила: — А мне сказали, что вас здесь нет.

— Я здесь, — ответила Сонька, подошла ближе, села на стул. — Услышала тебя, решила показаться.

— Я вас не звала, мадам! — решительно поднялась княжна.

— Сама явилась. Как-никак дочка нарисовалась.

Табба взяла со стола записку, принесенную ею, передала матери.

— Думаю, это для вас.

Воровка бегло прочитала написанное, отложила листок в сторону.

— Тебе просто захотелось меня увидеть?

Артистка молчала, и взгляд у нее был мрачный, неприветливый.

Анастасия перебрасывала напряженный взгляд с воровки на ее дочь.

— Вы сказали, что дама уехала, — с укором сказала ей Табба.

— Вы желаете отчитать меня? — Голос девочки стал ледяным.

— Желаю, чтоб не врали… Ненавижу, когда обманывают, — отчеканила Табба и снова повернулась к матери. — Эта дама с детства обманывала меня.

— Обманывала, каюсь, — согласилась, усмехнувшись, Сонька. — И не только тебя.

— Будто сейчас не обманываешь!

— И сейчас обманываю. Но похоже, уже устала от этого. Старой становлюсь, дочка.

Артистка поднялась.

— Если б устала, то не пряталась бы здесь и не морочила голову хотя бы этой чистой душе, — кивнула на Анастасию.

— Хочешь, чтоб сдалась полиции? — горько усмехнулась Сонька.

— Может, так и правильно было бы, — ответила Табба и обратилась к хозяйке: — Простите, что побеспокоила. Я должна была выполнить то, о чем меня просили. — И двинулась к выходу.

— Ты за этим приходила? — бросила вслед Сонька.

Дочка оглянулась, странно ответила:

— Кто знает… Может, и за этим.

Анастасия провожать ее не стала, дворецкий проследовал с гостьей до калитки, выпустил на улицу и вернулся в дом.

Мимо Таббы прошел шпик в котелке и с тростью, вскользь спросил:

— Какие новости, сударыня?

— Она там, — коротко бросила артистка и села в пролетку.

Господин поднял вверх трость, давая кому-то знак, и тотчас из ближних переулков вынырнули крытые повозки с жандармами.

Они понеслись к особняку Брянского с таким грохотом и поспешностью, что всполошились собаки в ближних дворах.

Калитку с треском выбили, ворота тут же были распахнуты, и жандармы ринулись к входу в дом.

Первым их увидел Никанор. Он бросился в глубь дома, громко и отчаянно предупреждая:

— Господа жандармы! — и тут же засеменил обратно, желая задержать бегущих людей. — Господа!.. Это безобразие, господа! Остановитесь!.. Это дом князя Брянского, господа!