Красные огурцы Маленков Александр

41

Даже опытные парашютисты говорят, что никогда не помнят толком момента прыжка. Сознание, не в силах бороться с инстинктом самосохранения (который обычно выступает против прыжков в бездну), отключается. Действия совершаются автоматически, по крайней мере первые десятьдвадцать раз. Дизайнер интерьеров Антон Опушкин прыгал первый раз в жизни. Причем «прыгал» в его случае было бы слишком комплиментарным описанием дел. Его выкинули из люка, и в себя он пришел, когда купол парашюта раскрылся и он повис на высоте полутора километров над чудным пейзажем Сомалийского побережья Аденского залива. «Я жив, — с удивлением подумал Антон. — Пока жив. Почему я не падаю?»

После оглушительного шума самолета и еще более оглушительного свиста воздуха в свободном падении ему показалось, что он висит посреди неба в гробовой тишине. Приглядевшись, он все же понял, что опускается. Антон посмотрел вверх. Сверху был купол, стропы и безоблачное небо. Антон посмотрел вниз. Полупустынная местность с островами зелени, а впереди желтая полоска песка и зеленая масса моря, теряющаяся в дымке.

Он с интересом наблюдал, куда его опустит гравитация. Предпочтительнее было бы опуститься на ровную мягкую поверхность. На травку. Возле дороги. Ведущей прямо к российскому посольству. Ну хорошо, хорошо! Просто на травку! Хотя бы на землю! Можно на неровную! Со страшным треском ломающихся веток и рвущейся ткани он ухитрился приземлиться в самом центре зеленого островка и застрять в кроне неизвестного дерева с на редкость острыми ветками.

Теперь он уже точно никуда не падал. До земли оставалось несколько метров, но стропы крепко держали его под мышками.

Незнакомый экваториальный лес издавал подозрительные звуки — потрескивал, шуршал и щелкал. Наверное, тут много птиц и животных, предположил Антон, мерно раскачиваясь. Возможно, хищных. Также нельзя было исключать присутствие хищных растений — он видел про них передачу. Росянка могла съесть даже мышь! Правда, до людей аппетиты хищных растений вроде бы не доходили, но думать о соседстве с ними все равно было неприятно. Густой букет запахов пыльной земли, зеленого изобилия джунглей и моря щекотал ноздри.

Антон пошевелился. Наверху зашуршало, но движения по вертикальной оси не произошло. Оставалось выкарабкиваться из парашюта. Он с трудом отстегнул нижние карабины, левый, пра… Чтото треснуло, и Антон повис, застряв одним плечом в клубке лямок и ремешков. Он вздохнул, дернулся изо всех сил и упал в кусты прямо на спящего льва.

Лев, настоящий живой дикий африканский лев, издав запах зоопарка, отпрыгнул, помотал головой с грязной гривой и уставился на Антона. Антон замер, стоя на четвереньках, пытаясь осторожно, чтобы не вывести льва из себя, нащупать автомат. Автомат почемуто не нащупывался. Он посмотрел наверх. Автомат издевательски покачивался в трех метрах над землей, запутавшись в стропах. Лев прижал уши — это был плохой знак.

— Киса, киса… — ласково произнес Антон, начиная медленно пятиться назад.

Лев издал рык и, приседая на задние лапы, стал приближаться рывками. Что же, подумал Антон, красивая смерть. Достойный венец всех приключений. Правда, льва могли выдать и поновее, какойто он неказистый… Но все лучше, чем от инсульта… Нет! Надо бороться!

В следующие две секунды в его жизни и жизни льва произошло несколько важных событий. Антон вскочил на ноги, лев изготовился к прыжку, сверху послышался тонкий свист, потом треск, Антон посмотрел вверх, лев тоже успел посмотреть вверх, прежде чем ему на голову прямо с неба вместе с обломками веток и листьями обрушилась прялка «Россия Великая».

Взвизгнув басом, лев в два прыжка исчез в зарослях, раз и навсегда пообещав себе больше не связываться ни с чем, что падает с неба. Антон стряхнул с себя ветки, кору, листья и впервые за долгое время твердо уперся ногами в землю. Крона дерева и голова льва послужили хорошими амортизаторами, и прялка лежала на земле целая и невредимая. Многострадальная «Россия Великая» лежала на не менее многострадальной сомалийской земле, символизируя многотерпение и надежность.

— А ведь ты спасла мне жизнь, — обратился к ней Антон. — Как в сказке. Я тебя не хотел брать, а ты сказала «Я тебе пригожусь», вот и пригодилась. Ну, иди к папе.

Прялка молчала, выражая полное согласие с мнением хозяина. Он взял ее на руки, как собаку, стряхнул с нее мусор, провел рукой по лаковым узорам, крутанул колесо. Однако надо было чтото делать, искать своих, в общем, выбираться отсюда. Но для начала… Антон приподнял прялку — ее длины как раз хватило, чтобы зацепить автомат и… спецназовец Опушкин был во всеоружии.

Какая полезная вещь — эта прялка, думал он, шагая сквозь не очень густой лес по сухой желтой траве. Надо предложить взять ее на вооружение войскам. Вот бы дедушка порадовался, если бы узнал.

Антон шел, а лес перемежался большими полянами, зарослями незнакомых кустов, но все не думал кончаться. В какойто из сторон было море, он его видел своими глазами, но в какой? Встреча со львом наводила на мысль, что привлекать к себе внимание в этой чужеродной среде — не самая лучшая тактика. С другой стороны, у него теперь был автомат. Из которого он, правда, не умел стрелять, но он и с парашютом не умел прыгать, и со львами бороться. Была не была…

— Эгегей!!! — закричал Антон. — Ээээй!

Саванна равнодушно внимала его крику. В деревьях шуршало. В кустах шуршало. Но это были не братьяспецназовцы. За спиной тоже чтото зашуршало. Антон обернулся. Но и это были не бойцы «Тюленя». Это был худой негр, голый по пояс, в красной бейсболке и синих спортивных трусах до колен, с бусинами пота на лбу и плечах, красными глазами, черным кожаным ошейником и автоматом наперевес.

— Альедайме! Оолимаа! Хендза! — закричал он излишне громко.

— Гуд монинг, — спокойно ответил Антон, пытаясь настроить собеседника на дружелюбный лад и одновременно дать понять, что он не глухой.

Но чернокожий незнакомец, напротив, пришел в ярость. Он стал тыкать автоматом в сторону Антона и кричать «Хендза!». Антон, склонив в задумчивости голову, силился понять, что хочет от него абориген, и тут его осенило: «Хендза» означало «Hands up», руки вверх. Он поднял руки, абориген подошел поближе, отобрал у него пистолетпулемет «Витязь» и стал подталкивать его дулом автомата, покрикивая: «Гоу! Гоу!» Взяв прялку, Антон подчинился и побрел кудато по лесу. Опять лес, думал он, опять происходит непонятно что. И где эти братьябойцы, когда они так нужны?

Через полчаса монотонной ходьбы по жаре, которую Антон пытался скрасить попытками разговориться с нервным полуголым сомалийцем (вполне безуспешными попытками), они очутились в лагере. Но прием, который ему оказали, никак нельзя было назвать образцом гостеприимства. Такие же оголтелые аборигены с автоматами обыскали его, нашли деньги в карманах, но даже это не натолкнуло их на мысль предложить путнику с дороги стаканчик минеральной воды без газа. Наоборот, Антона посадили на стул осреди зарослей чегото африканского, привязали и кричали ему в уши непонятные слова.

Вначале Антон пытался улыбаться, както сгладить ситуацию, говорил разные вежливые слова на английском — «окей», «ноу проблем», «хэллоу». Потом, поняв, что беседа не клеится, он замолчал. Тощие, но вооруженные туземцы подходили, уходили, все время чтото кричали ломкими голосами, Антон силился их понять, но из их поведения и речи можно было сделать только один вывод — они принимают его за когото очень опасного, очень важного и очень глухого.

Неожиданно суета стихла, и в сухом зное поплыли монотонные и дикие звуки барабана. Толпа расступилась, и Антон увидел шамана. Возможно это был полевой командир — он был облачен в камуфляжный комбинезон, но поскольку его лицо закрывала черная деревянная маска с грозной декоративной мимикой, Антон решил считать его шаманом. Шаман степенно подходил под барабанный бой.

— Хэллоу… — пробормотал Антон и постарался улыбнуться.

Шаман остановился возле него, потряс немного головой в такт барабану и вдруг дернул Антона за отвороты бронежилета. Очевидно, он рассчитывал эффектно распахнуть его на груди пленника, но не так прост был продукт российской оборонной промышленности. Шаману пришлось обуздать свой порыв и повозиться с застежками минуты три, пока наконец африканскому солнцу не явилась бледная грудь московского дизайнера. Антону не понравилось такое обращение. Но еще больше ему не понравилось, когда шаман принял из рук помощника большие щипцы, в которых трепыхался скорпион. Да, настоящий живой черный скорпион — он видел их много раз по телевизору. Судя по спазматическим сгибаниям и разгибаниям смертоносного хвоста, насекомое нервничало. А ведь настроение котов тоже можно читать по движениям хвоста, думалось Антону. Все правильно, перед смертью в голову лезут самые отборные глупые мысли. Или это пока не казнь, а только пытка? Но за что? Что я опять сделал не так? Пытают ведь, чтобы чтото выяснить.

Антон задергался на своем стуле, и тут в кармане его бронежилета звякнул телефон. Шаман кивнул помощнику в спортивных трусах и футболке Nike, и тот проворно выудил телефон из кармана. Посмотрел на него, пожал плечами и показал Антону. На экране сияло сообщение от Анжелики «Прощай я ухожу от тебя)))» Опять смайлики, опять эти идиотские смайлики, даже в таком сообщении. Антон усмехнулся. Смайлики! «Я ухожу» и смайлики! Усмешка потянула за собой вторую, третью, Антон затрясся и стал хохотать. В нем как будто прорвало смеховую плотину, все напряжение последних дней полилось из него в виде истерического, удушающего смеха. «Оооо! — стонал Антон. — Ооо! Господиии! Ухожу! Аххахаха!»

Пираты растерялись и смотрели на шамана. Тот опустил щипцы и наклонился над Антоном.

— Вы это видели?! — давясь от смеха, выговорил Антон. — Она от меня уходит!

— Антон? — произнес Шаман.

Антону потребовалось несколько секунд, чтобы обуздать конвульсии и сосредоточиться на удивлении от такого поворота событий.

— Что? — спросил он.

— Антон! Антоха Опушкин! — воскликнул шаман смутно знакомым голосом.

— Да… — неуверенно подтвердил пленник. — Мы, простите…

Шаман стащил маску, зацепился веревочкой за ухо, сказал «Даблин!», и изпод маски взору Антона явилось белое грязное лицо и русые кудри…

— Серега! — вскричал Антон. — Шулакет!

Сережа Шулаков по кличке Шулакет Рваный Пакет, одноклассник Антона, с которым он не виделся с самого выпускного, держа щипцы со скорпионом на отлете, порывисто обнял друга детства, ткнул его кулаком в живот и рассмеялся.

— Это ж мой одноклассник! То есть эзе хо зомилья! — объяснил он притихшим туземцам. — Ты как здесь? — взволнованно продолжил он.

— Ты не поверишь, — ответил Антон, — это такая история… Может быть ты меня развяжешь?

— Ах да, — спохватился Шулакет, отдал щипцы помощнику и стал развязывать веревки. — Ну и рожа у тебя, вся в краске, я тебя и не узнал. Только когда ты стал ржать, чувствую — знакомое ржание!

— Подожди, а тыто здесь как?

— Это тоже целая история, — сказал шаман, — расскажу.

42

О, белоснежные пляжи Сомали! Так мог бы воскликнуть эмоциональный турист, если бы в этом африканском террористическом государствеизгое были туристы. Но в Сомали не было туристов, не было отелей и экскурсоводов. Как, впрочем, и президента, парламента, судов, полиции, почты и телевидения. А ведь еще десяток лет назад земля, устремившаяся острым плечом Африканского Рога в Индийский океан, могла с некоторой натяжкой считаться государством, пыталась создать чтото вроде экономики, разведывала свои богатые недра и даже привлекала для этой цели иностранных специалистов. Одним из которых был молодой сотрудник «Зарубежгеологии» Сережа Шулаков. Холостой, любивший приключения выпускник геофака, он махнул в далекую Африку искать нефть. А когда иллюзии по поводу возможности чтолибо искать в Сомали, кроме неприятностей, рассеялись и вся команда, побросав громоздкие сувениры, спешно эвакуировалась, Сережа, представив скучные московские офисы «Зарубежгеологии», решил погулять до конца бархатного июня по веселым барам Могадишо да и остался.

Отслужив когдато в Тихоокеанском флоте, он отлично разбирался в боевых судах, связи, оружии и стал понемногу консультировать приятелей в единственном процветающем секторе местной экономики — вооруженном захвате судов, обреченно сновавших по Аденскому заливу из Индийского океана в Средиземное море и обратно. Поначалу от пытался отказываться от преступных денег. Но деньги, помноженные на время, творят чудеса с нравственностью выпускников геофака. И по прошествии пяти лет Сережа Шулаков сам не заметил, как стал предводителем шайки бестолковых рыбаков, промышлявшей захватом заложников.

— Тебе не стыдно, Шулаков? — спросил Антон.

Они сидели на белоснежном песке совершенно пустого пляжа и кидали камешки в обманчивоидиллические воды Аденского залива. Прелесть общения с друзьями детства — в возможности задавать прямые вопросы и получать честные ответы. И Антон задал этот прямой вопрос от лица всего класса и лично классного руководителя, математички Зинаиды Григорьевны. Шулакет поморщился. Ему было стыдно.

— Помнишь, мы на химии натирали трехкопеечные монетки нитратом серебра?

— Помню, — строго ответил Антон.

— Они становились серебряными и, если положить орлом вверх, выглядели как двадцать копеек…

— Помню, помню. И что?

— И покупали на них эскимо. Ну вот это то же самое.

— Ничего себе то же самое! Тут миллионы долларов, люди гибнут! — возмутился Антон.

— Вопервых, у меня еще никто не пострадал. — Шулакет зашвырнул гладкий серый камешек далеко в воду и полюбовался полетом. — Ни одной человеческой жертвы за все время. Вовторых, это же транснациональные корпорации, для них этот миллион долларов — как двадцать копеек для того продавца мороженого.

— Еще скажи, что ты отнимаешь у богатых и раздаешь бедным!

— В некотором роде. Посмотри на этих пиратов. Все, что у них есть, — это шорты, майка и автомат Калашникова. Вернее, было до того, как мы вошли в бизнес. Сейчас, конечно, получше, у некоторых уже свои катера, семьи…

— Наших врачей ты захватил?

— Ну я, — неохотно признался Шулакет. — Лучше я, чем другие. По крайней мере живы будут.

— Ты должен их отпустить.

— Да отпущу, отпущу, не переживай. Только деньги твои, вот эти, которые у тебя были, — их уже не вернуть. Извини, я ребятам не смогу объяснить, это будет как будто выкуп.

Антон кивнул. Чтото глубоко правильное было в том, что деньги, бессмысленно пришедшие к нему странными путями, так же странно, но с куда большим смыслом его покинули. Без них даже стало както легче. Антон растянулся на песке. Бронежилет, прялка и автомат лежали рядом, солнце, выходя изза облаков, приятно грело живот.

— А это откуда? — спросил Антон, указывая на фиолетовый шрам, пересекавший левую бровь Сереги. — Боевое ранение?

— Да если бы! — хохотнул Шулакет. — В футбол играли, я об штангу приложился.

Изумрудные прозрачные волны, созданныедля вдохновения, а вовсе не для битв, с уютным шипением лизали его уставшие пятки.

— Хорошо тут у вас в принципе, красиво…

— Да… Отличное место, зря все ругают. Сюда бы денег вложить, такие курорты бы вышли — не хуже кенийских… Ты Ленку Никифорову давно видел?

— Давно, года три назад в магазине встретил.

— Ну и как она?

— Замужем, ребенка родила, выглядит отлично. Тыто не женился еще?

— На ком тут женишься? С бабами беда прямо!

— А местные?

— Местные, конечно, есть. Но с ними…

— Они же все это… черные? — смущаясь, спросил Антон.

— Черные, но это не главное, к этому я привык. С ними же не поговоришь вот так… Ну, ты понимаешь. Блин, здорово, что ты приехал. Побудешь немного? Я тебе такие места покажу!

Антон хотел было согласиться, но вспомнил, что все попытки последнего времени построить хоть какието планы оборачивались даже не полной противоположностью этим планам, а витком еще более странных незапланированных событий. Поэтому ответил уклончиво:

— Это не совсем от меня зависит.

Как будто в подтверждение его слов со стороны джунглей донеслись выстрелы.

— Что это? — встрепенулся Антон и потянулся к пистолетупулемету.

— Твои, видать, объявились, — устало сказал Шулакет. — Работа, работа, и так целыми днями. Я в этом году еще ни разу не купался, веришь? Ладно, пойдем разбираться.

Он поднялся и, оставляя глубокие следы на мокром песке, пошел в сторону лагеря.

Антон вздохнул, бросил прощальный, как ему подсказывала интуиция, взгляд на залив, надел и застегнул бронежилет, подхватил «Витязя», прялку и направился вслед за другом детства.

43

В лагере он застал такую картину: пираты, спрятавшись за деревьями и кочками, редко стреляли кудато в сторону леса. Оттуда слушались такие же нечастые ответные выстрелы. Шулакет, ничуть не смущаясь стрельбы, зашел в сарай и, покопавшись там немного, вернулся с палкой, к которой была привязана серая драная тряпка, явно бывшая в прошлой жизни белой наволочкой. Так же спокойно он взобрался на перевернутую лодку и пару раз помахал этим флагом в воздухе. Стрельба тут же стихла, пираты начали лениво вылезать из укрытий, а из леса показались знакомые фигуры в камуфляже. Бойцы отряда «Тюлень» снимали шлемы, закуривали и брели к лагерю.

Встретившиеся пираты и спецназовцы напоминали если не однополчан, то как минимум старых деловых партнеров. Они хлопали друга по плечу, здоровались за руку. Закипела деловая активность. Полянка, еще недавно украшенная стулом с привязанным к ней дизайнером, превратилась в барахолку. Пираты потащили шкуры зебр, маски и фигурки черного дерева, тамтамы и прочий колоритный хлам. Спецназовцы щупали шкуры, торговались и расплачивались патронами, батарейками, фонариками и прочими расходными материалами.

— Это всегда у вас так? — спросил озадаченный Антон.

— Люди — они и в Африке люди, — философски ответил Шулакет. — И в Сомали. Для наших это работа. Для ваших тоже. Какой смысл стрелятьубивать? Проще договориться. Еще и сувениров домой привезти.

— Это что же, твои бойцы на досуге фигурки из дерева вырезают?

— Да нет, все китайское, берем по дешевке, выдаем за народный промысел.

— Даже тут мухлюешь, Шулакет!

— Почему мухлюю? Ты думаешь, патроны эти российские, что ли? Тоже Китай. Все почестному. Пойдем к вашему командиру.

Николаич сидел под пальмой и наслаждался свежим кокосовым орехом, со всем уважением предоставленным ему вражеской стороной.

— А, — воскликнул он добродушно, — Серега! Опять озоруешь?

— Опять, — подтвердил Шулакет, тряхнув протянутую руку. — Как сам, Николаич?

— Помаленьку, — ответил командир и отхлебнул из ореха. — Как прошел прыжок, боец? — обратился он к Антону.

— Нормально, — буркнул тот, вспоминая, как бесцеремонно Николаич выпихнул его в люк.

— Ну и славно. А то мне показалось, ты занервничал. На вот выпей, отпустит, — он протянул Антону кокос.

Антон из вежливости отхлебнул из ореха, и в глазах у него потемнело.

— Что это? — выдохнул он.

— Коктейль «Доброе утро, Сомали!», — с удовольствием выговорил Николаич, наслаждаясь эффектом. — Кокосовое молоко, спирт, яд африканской гадюки. Хорошо от нервов. Ладно, теперь о делах наших, — продолжил он. — Как сегодня, Серега? Так врачей отдашь? Или опять танк взамен попросишь?

— Так отдам, — ответил Шулакет и подмигнул Антону. — Вот он нашел аргументы — один разоружил всю банду. Ваша взяла, сдаюсь.

— Да, Опушкин у нас герой. — Николаич отобрал у героя орех и хорошенько к нему приложился. — Вот удивляюсь я на тебя, Опушкин. По виду — типичный салобон. Вроде и не знает, с какой стороны к автомату подойти. А как до дела дойдет — впереди всех, в самом пекле. Не успеешь выйти на дисклокацию — он уже всех разоружил. А потому что никогда не суди бойца по внешнему виду! Правильно я говорю, Опушкин?

— Служу России, — промямлил Антон, мучаясь ощущением, что «Доброе утро, Сомали!» недоволен своей новой дислокацией.

Военнотранспортный вертолет Ми26 поднял такой ветер, что казалось, в залив сейчас сдует всю пиратскую деревню, всю саванну и вотвот распахнутся те самые недра, исследовать которые много лет назад приехал романтичный прохиндей Сережа Шулаков. Но и пираты, и спецназовцы, казалось, давно привыкли к дискомфорту, который щедро дарит земле работающий винт Ми26. Тепло распрощавшись, одни полезли на борт, а другие, придерживая бейсболки, завороженно наблюдали за этим процессом. Освобожденные врачи гуськом проследовали по трапу в чрево воздушного судна. Шулакет хлопнул Антона по плечу.

— Хорошо посидели! — прокричал он и протянул другу маску шамана. — Сувенир!

— Спасибо! Будешь в Москве — звони! — прокричал Антон в ответ.

Одноклассники обнялись, и Антон поставил ногу на ступеньку.

— Ленку! — волнуясь, закричал Шулакет. — Ленку встретишь — привет передавай!

Антон показал ему большой палец и поднялся на борт.

Гостеприимная сомалийская земля съежилась до размеров грязножелтого пятна в иллюминаторе, возле которого сидел Антон, обняв прялку и думая о превратностях судьбы. Опять полет, опять перемещение в пространстве. Опять он — не он, не дизайнер интерьеров, а не пойми кто. Судьба в своих превратностях навязывала ему роли, которые он малодушно принимал, чтобы эти превратности наконец закончились, а выходило все еще хуже. То любовник Анжелики, то воришка, то спецназовец, то вообще какойто энергетический наследник. Гдето там, далеко на севере его дожидалась милая, милая квартирастудия, такая же белая, как некогда его совесть. И Дуня… Почти такая же милая и любимая, как квартира. Было ли все это подстроено судьбой, чтобы он познакомился с Дуней? Но разве ее, судьбу, поймешь? Антон никогда не верил в судьбу, считая ее так называемые знаки не более осмысленными, чем облака, иногда неизбежно принимающие форму утки или чайника. Но одно было понятно: если он хочет выйти из этой странной игры с неясными правилами, нужно для начала перестать подыгрывать.

Подошел Николаич и стал смотреть на него сверху вниз с пугающеотческой теплотой во взгляде. «Что еще?» — подумал Антон.

— Опушкин, я уж не стал там в разгаре операции об этом говорить, но ты опять проявил себя героем!

— Служу России, — тоскливо отозвался Антон.

— Да это понятно, — отмахнулся Николаич. — Тут другое. Я сейчас буду по радио связываться с Москвой, хочу ходатайствовать начальству о предоставлении тебя к званию героя. Вот так — ни больше ни меньше. Три успешных операции за три дня! Банда в Красных Огурцах — раз. Освобождение Телецентра — два. Освобождение заложников в Сомали — три! И ни одной потери!

Антон тяжело вздохнул. Теперь еще и герой России. Пора спрыгивать с карусели, иначе есть риск обнаружить себя завтра на Луне или на дне Марианской впадины.

— Антон, в чем секрет, а? — понизил голос Николаич. — Это вот эта штука, да? — Он ткнул пальцем в прялку. — Секретная разработка? Ты же с ней не расстаешься.

— Василий Николаевич, не надо звонить в Москву, не надо ходаайствовать. Я — не спецназовец. Я — дизайнер. Занимаюсь интерьерным дизайном. Все это — одна сплошная ошибка. А это — не секретное оружие. Это прялка, которую завещал мне один изобретатель. Я должен ее… Не важно.

— Нет уж, ты договаривай, у нас друг от друга секретов нет.

— Хорошо. Я должен ее отвезти Якубовичу на «Поле чудес». Знаете такую программу?

Нет, всетаки не зря. Не зря майор Кувалдин был на хорошем счету у начальства! Способность принимать правильные решения не только в бою, но и в тылу, знать и понимать своих бойцов, их психологию — вот качества настоящего командира. И майор Кувалдин обладал ими в полной мере. Он мог разглядеть скрытый резерв бойца и, когда тот уже говорил «Не могу!», сказать ему «Можешь!». А равно и заметить, когда боец переоценивает свои силы, сказать ему «Отдохни». И если, например, у когото случился посттравматический шок и он начинает нести чушь про интерьерный дизайн и Якубовича, майор Кувалдин тоже знал, как поступить, опыт имелся.

— Знаю, — спокойно ответил Николаич. — Знаю такую программу. Кто же ее не знает? Ты давай не вешай нос, врачей мы спасли, это главное, а сейчас полетим домой. Давай я автомат у тебя пока возьму да и в пирамидку его сложу.

— Да заберите его совсем. Наконецто. Я — лицо гражданское, мне вообще с оружием както неуютно.

— Ну, неуютно так неуютно. Это не беда. Вот в Эмиратах на самолет пересядем, не успеешь оглянуться, и уже дома. Отдыхай, Антон, отдыхай…

С этими умиротворяющими посулами, сказанными мягким голосом с успокаивающими интонациями, он подхватил за ремень пистолетпулемет и, медленно пятясь, отошел от психически травмированного бойца. Боец вроде бы пока не буянил и не собирался открыть пальбу по однополчанам, как это иногда бывало с носителями подобного диагноза. Но все же Николаичу было спокойней, что он обезоружил несчастного.

Зайдя в рубку и связавшись с Москвой, он попросил, чтобы на прилете их встречала «Скорая» с психиатрами и санитарами. Москва поняла и обещала прислать. Разобравшись с внештатной ситуацией, Николаич присел на лавку и выдохнул. «Вот работка у нас! — подумал он. — Тело выдерживает, а психика нет. Ждешь пули от врага снаружи, а оно изнутри нападает. Эх, жалко парня!» Ему сделалось грустно, и он достал фляжку, предусмотрительно наполненную коктейлем «Доброе утро, Сомали!».

44

Несмотря на то что Аслан с Борей Психологом были не в самолете, а на земле, и даже ниже — в подвале, прибегнуть к помощи алкоголя в деле усмирения эмоций тоже показалось им хорошей идеей. Приняв по пятьдесят грамм, они расположились все за тем же кухонным столом, и прием начался.

— Она ко мне домой уже пришла. А я не могу женщину ударить. Я сейчас не голословно утверждаю. Я пробовал. Не получается. Так что бежать мне надо, понял? Иначе Сусанна… Страшные вещи может Сусанна.

— Подожди, Асланчик, ты чего конкретно очкуешь? — бархатным баритоном спросил Боря.

— Сусанна узнает — яйца отрежет. Он может, она армянка.

— Я догоняю, догоняю. Но давай представим то, чего ты так боишься. Мы часто очкуем самого страха. Хотя, когда наступает событие, которого мы очковали, оказывается, что…

На это раз пациент быстро осмыслил хитросплетение абстракций и наполнил его конкретикой:

— Боря, ты что, олень? Ты хочешь, чтобы я тут представил, как она мне будет… Ты чего мутишь?

Терапевт понял, что погорячился.

— Ладно, ладно, сорян, проехали. — Он напряженно побарабанил пальцами по столу. — Как насчет клиники неврозов?

— Это как?

— Я могу тебе выписать направление в стационар. Полежишь недельку, отдохнешь. И эта волчица тебя не найдет. А там, глядишь, все утрясется.

— Меня в больницу? Я что, псих пробитый? Может, санаторий, курорт какой за границей, — жалобно попросил Асланчик Бешеный.

— Я могу только в клинку неврозов. Чисто схорониться лучше места нет.

Бешеный вздохнул.

По дороге в клинику он впал в тоску. Медицинским учреждениям он не доверял, и вообще ассоциации с ними у Аслана были сугубо неприятные. Начиная с посещения в детстве зубной поликлиники в АлханЮрте, где единственным обезболивающим была фраза врача «Ты же джигит!». А все изза баб!

— Юра, у тебя жена есть? — спросил Аслан водителя.

— Нет, Аслан Зелимханович.

— Повезло…

— Сусанна Артуровна — сильная женщина, — дипломатично заметил Юра.

— А ведь даже в спортзал не ходит! — подхватил Аслан.

— Я имел в виду… Знаете, я тут прочитал в одном журнале, когда жена сидит дома, а муж работает, у нее становится слишком много свободного времени. И это может быть плохо для психологического климата в семье.

— Так она с детьми сидит, жена эта.

— Дети — это да… — задумчиво проговорил холостой и бездетный Юра, для которого дети были вполне загадочным стихийным бедствием. — Особенно маленькие…

— Не, ну как маленькие, уже не маленькие. — Аслан попытался вспомнить, сколько лет его детям.

Какаято мысль забрезжила в его сознании. Сусанна сидит дома, дети выросли, сильная женщина, спортом не занимается, Хрустальный Дворец, Бита Спокойствия… Какоето решение, какойто выход…

— Приехали, — сказал Юра. — Тут вроде.

Машина остановилась у глухого бетонного забора посреди леса.

«Почему я так спокоен?» — думал президент России. Вроде вчера произошло немыслимое — захват «Останкино»! Практически попытка государственного переворота! Причем загадочная попытка. Захватчики как будто растворились в воздухе. Если верить министру, спецназ их спугнул. Президент усмехнулся. Если верить… Если бы он всем верил… Нет, если бы он комунибудь верил, то был сейчас почетным пенсионером и выращивал огурцы на даче. Впрочем, то же самое, а может, и похуже было бы, если бы люди так же мало верили ему, как он им. Но к счастью, вера — наша национальная черта. Вера — как кинжал. Смотря с какой стороны взяться. С одной — такая опасная, зато с другой — такая удобная, так хорошо лежит в руке. Так вот, если не верить министру… То картина не становилась более ясной. Известно только, что захватчики были в форме спецназа. А ее можно купить в любом магазине. Что, кстати, безобразие. Но как хитры стали враги! И вообще — что за ужасное время! Раньше враг был понятен. Он был одет во вражескую форму, атаковал открыто, со своей вражеской территории. А сейчас что? Взрыв, ветрел, захват — а кто это сделал? Враги, которые притворились своими? Или свои, притворившиеся врагами? Провокация? Может, это министр устроил, чтобы свою значительность показать. А может, враги министра, чтобы его опустить. И это еще если все идет по плану. А ведь провокации — такое дело: чтото пошло не так — и вышло совсем уж черт знает что. А мне потом разбираться, награждать когото или наказывать. И ведь нельзя сказать честно — «Я ни хрена не понял». Все же думают, что я — господь бог, знаю все, вижу насквозь. Только покажи, что ты некомпетентен сразу, набегут шакалы: «Акела промахнулся…»

Президент вяло крутил педали велотренажера в спортзале своей резиденции, уставленном самым высокотехнологичным инвентарем удивительной и грустной судьбы. Порождениям немецкого инженерного гения, с одной стороны, выпала великая честь поддерживать телесную бодрость великого человека. С другой — за всю свою недолгую жизнь эти тренажеры в лучшем случае послужат своему призванию пару раз. Так и простоят в обширном зале с окнами от пола до потолка, как в музее, да и будут списаны, и им на смену придут новые, еще лучше. В отличие от их бессменного хозяина, который, наоборот, будет крутить и крутить эти чертовы педали… Президент вздохнул и подналег. Почему другие не должны ежеминутно демонстрировать свою удаль на старости лет? Почему Рузвельту можно было президентствовать в инвалидном кресле, а Черчиллю быть толстым курильщиком и выпивохой? И ничего, вошли в историю, рейтинг — будь здоров. «Чья это была идея — сделать из меня спортсмена? — с раздражением подумал президент России, налегая на педали. — Уже и не вспомнишь».

На часах было одиннадцать утра. Срочное совещание по вчерашнему инциденту он назначил на полодиннадцатого Силовые министры уже полчаса как ждали его в Кремле. «Небось от страха уже наложили полные штаны с лампасами», — подумал президент, но даже этот остроумный образ уже не так радовал. Страсть! Вот что нужно для этих дел. А страсть, как он почувствовал вчера вечером, прошла. Неужели страсть заменилась за созвучную старость? По меркам XXI века он еще очень молод.

Стеклянная дверь отворилась, метнув огромного солнечного зайца по музею тренажеров. В зал вошел и бесшумно пошел по резиновому покрытию пресссекретарь. Наступало время традиционной сводки новостей. Президент горько усмехнулся, представив, в каких выражениях дипломатичный пресссекретарь будет сейчас описывать попытку государственного переворота.

Не слезая с велосипеда, президент выслушал всю информацию о Телецентре — ничего принципиально нового. Многочисленные камеры «Останкино» зафиксировали только людей в шлемах, лиц было не разглядеть. Единственный опознаваемый захватчик — неизвестный, выступивший в эфире. Из других важных новостей было только освобождение российских врачей в Сомали. Хоть чтото хорошее.

— Нашли этого? — президент ткнул пальцем в экран планшета, на котором в стопкадре застыла неловкая фигура Антона. — Я просил вчера его привезти.

— Дело в том, Михаил Петрович… — замялся пресссекретарь. — Сами посмотрите.

Он включил на планшете другой ролик. Группа молодых людей стояла с плакатами и чтото выкрикивала. На плакатах президенту удалось прочитать такие воззвания: «Врагов нет! Все это галлюцинации!», «Давайте прекратим бардак!», «Не кипишуйте!», «Попуститесь!». Прислушавшись, президент понял, что и выкрики соответствуют написанному, можно было явственно расслышать «Не кипишуйте! Попуститесь!». Пресссекретарь ловко смахнул чтото на планшете, и взору главы государства предстал сайт, кажется, это называлось сайт. На сайте были изображения футболок. А на футболках были изображения человека в спецназовской форме с поднятым вверх пальцем и надписи «Не кипишуйте!» и «Попуститесь!». Футболки отличались разнообразием цветов, но не содержания. Пресссекретарь снова взмахнул пальцем, и по экрану побежали какието картинки в черных рамках, на них в разных видах так или иначе присутствовал все тот же боец с пальцем и текстовые вариации на тему галлюцинаций, бардака и все тех же не до конца понятных глаголов.

Президент многозначительно покивал, по привычке изображая глубокое и даже глубинное понимание происходящего, которого категорически не испытывал. Пресссекретарь хорошо изучил повадки своего шефа и привычно подыграл:

— Вы сами все видите, Михаил Петрович. И сами прекрасно понимаете, не мне вам объяснять… Этот вчерашний спецназовец внезапно стал очень популярен. Мы объяснили вчерашний инцидент техническим сбоем… или рекламным трюком нового сериала, сработало хорошо, население спокойно. Но все же… Страна увидела его обращение, и мнэээ… эти лозунги неожиданно задели какуюто болевую точку. Разошлись в Интернете, в соцсетях, на демотиваторах. Люди их повторяют и даже выходят с ними на демонстрации — сугубо мирные.

Президент задумчиво крутил себе кончик носа. Он настолько запутался, что даже забыл изобразить понимание.

— Что это вообще значит? «Не кипишуйте!?» Ну ладно, «не кипишуйте еще понятно». Что такое «попуститесь»?

— Ну это как бы «успокойтесь». Молодежный жаргон, если угодно.

— Допустим. И что дальше?

— Дальше два варианта. Вернее три. Можно его судить за терроризм и экстремизм…

— А это экстремизм?

— Конечно экстремизм! Все что угодно — это экстремизм. Можно спустить все на тормозах, типа президенту не до того. И есть третий вариант. — Пресссекретарь снова потыкал в планшет. — Вот тут рейтинг вашей популярности… Я уже сообщал, что в последнее время он падает.

— Ох этот твой рейтинг, — поморщился президент. — То падает, то растет. Кто это меряет?

— Мы постоянно совершенствуем методологию. Я знаю, вы скептически относитесь, но… Это моя работа — рейтинг. И вот для его стабильности, — пресссекретарь сделал особый упор на слово, так любимое начальником, — для стабильности рейтинга неплохо было бы присоединиться к кампании «Не кипишуйте! Попуститесь!»