Крот 2. Сага о криминале Мережко Виктор

Кузьмичев улыбнулся:

– Мы постараемся вас защитить… – И перешел конкретно к делу. – Ее приведут сюда?

– Нет, мы пойдем в палату. Но перед тем я бы хотел вас кое о чем попросить.

– Конечно.

– В свое время у нее была глубочайшая амнезия… потеря памяти.

– От чего это могло случиться?

– От чего могла случиться такая серьезная потеря памяти? – переспросил врач и пожал плечами. – На мой взгляд, какое-то мощное вторжение в мозг. Вероятнее всего, высокий ультразвук. Но могу и ошибаться. Сейчас память возвращается к ней. Но та же самая память погружает ее в тяжелейшую депрессию.

– Я должен увидеть ее.

Главврач молчал.

– Пожалуйста, – попросил гость.

– Хорошо. Но одна просьба. Никаких эмоций, наводящих вопросов, не говоря уже о прикосновениях.

– Хорошо.

В палате было чисто и светло. Марина лежала на кровати, неотрывно смотрела в потолок. При появлении врача и Сергея быстро поднялась. Тревожно посмотрела на вошедших.

Врач спокойно и деловито подошел к больной, улыбнулся:

– Как наше самочувствие, девушка?

Она тоже попыталась улыбнуться:

– Хорошо.

– Сон? – Врач взял ее за кисть, стал слушать пульс.

Марина опустила взгляд, стала напряженно следить за его рукой.

– Что? – вопросительно поднял на нее глаза доктор.

– Не надо, – попросила она негромко.

– Больно?

– Страшно.

– Если страшно, не будем, – повернулся к Кузьмичеву, кивком пригласил подойти поближе. – Вы не можете вспомнить этого человека? Кто он?

Марина напряглась, силясь вспомнить, виновато улыбнулась:

– Доктор… Да, доктор.

– Умница, молодец, – похвалил Виталий Дмитриевич, посмотрел на Кузьмичева. – Вы, доктор, не желаете побеседовать с больной?

– Конечно, – взволнованно ответил тот.

Доктор вышел, Сергей и Марина остались одни. Смотрели друг на друга, молчали.

– Ваше здоровье идет на поправку, – произнес первым Кузьмичев.

– Почему? – не поняла она.

– Потому что вы выздоравливаете.

Глаза ее расширились.

– Разве я болела?

– Немного.

– Чем?

– Так, легкое недомогание.

Она с облегчением улыбнулась:

– Слава богу, я рада… – Внимательно посмотрела на Кузьмичева и спросила с таким искренним недоверием, что у Сергея пошли мурашки по телу: – А вы действительно доктор?

– Да… – не сразу ответил он.

– Значит, ошиблась. Я раньше вас видела где-то в другом месте. Не могу вспомнить, где. По-моему, во дворе больницы.

– Нет. Но могу напомнить, – осторожно предложил Кузьмичев.

Она молчала, глаза ее стали медленно расширяться.

– Что… напомнить?

– Сергей… Сергей Кузьмичев… Кузьма.

Лоб Марины от напряжения стал покрываться мелкими каплями пота – она силилась вспомнить.

– Кузьмичев… Грязнов… Виктор Сергеевич… – стал перечислять гость.

– Виктор Сергеевич… – повторила Марина.

– Вы его вспомнили?

– Да…

– Кто он?

– Виктор Сергеевич… «Красная шапочка».

– Что – «Красная шапочка»?

– Виктор Сергеевич и я… И написано – «Красная шапочка».

– Ресторан?

– Да, ресторан.

– Вы были вдвоем?

– Вдвоем…

– Что он вам говорил?

– Не помню.

– Просил… предлагал… угрожал… Что?

– Не помню.

– Постарайтесь вспомнить. Это важно.

– Нет… Нет… Не могу… Нет… – Марину начинал бить озноб.

– Ну напрягитесь… Какой разговор был между вами? Это было как раз перед болезнью?

– Нет… Нет… – Она стала терять сознание, на губах выступила слюна. – Нет…

Сергей бросился поддержать ее, в этот момент в палату вбежал доктор, оттолкнул гостя.

– Все, уходите. На сегодня достаточно. – И стал укладывать больную в постель.

Сергей тихо покинул палату.

Когда он шел по длинному больничному коридору, то едва не столкнулся с Архиповым, выходящим из процедурного кабинета.

Архипов от неожиданности замер, затем быстро отступил за дверь кабинета и уже отсюда смотрел вслед уходящему двойнику.

…Виталий Дмитриевич Поплавский постоял какое-то время перед телефонным аппаратом, затем все-таки решился, набрал номер.

– Здравствуйте, – сказал. – Мне господина… Важу.

– Слушаю.

– Из больницы… К нам совсем недавно приезжал гость.

– Кто?

– Кузьмичев Сергей Андреевич… Вы знаете, к кому он мог приезжать.

– Догадываюсь. Один приезжал?

– Один.

– Когда приедет в следующий раз?

– Не сказал.

– Другие люди к ней приезжали?

– Пока нет.

– Звоните и информируйте.

– Обязательно.

– И никому не рассказывайте о визите Кузьмичева. Только мне. Поняли?

– Понял.

Поплавский опустился в кресло, вытер вспотевший лоб, полез в карман за валидолом.

Гостиничный номер в городе, куда прибыл Костя, был трехкомнатным: с рабочим кабинетом, с дорогой мебелью. Финансовый директор надел пиджак, поправил перед зеркалом галстук и быстро пошел к выходу.

За дверью его встретили два могучих охранника, молча и на приличествующем расстоянии двинулись за ним к лифту.

Навстречу им из лифта выпорхнула очаровательная девушка, чуть было не натолкнулась на Костю, мило увернулась.

– Простите… – И заспешила по коридору.

Костя оглянулся, заметил, что девушка открывает номер рядом с его дверью.

Спустились вниз, и здесь, возле рецепции, гостя встретил невысокий, кругленький человек.

С веселой улыбкой подошел к нему, пожал руку.

– Ганеев. – Оглядел гостя, похоже, остался доволен его внешним видом, поинтересовался: – Как там столица нашей Родины?

– Хорошеет, – ответил Костя.

– Не люблю. Шум, гам, беготня, толкотня, – Ганеев широким жестом показал на виднеющийся за окном город. – Другое дело у нас: спим… Днем спим, ночью спим, всю жизнь спим. – И весело расхохотался. Вдруг резко умолк, почти вплотную приблизился к Косте, негромко, как страшную тайну, сообщил: – Но все это крайне обманчиво. – Оглянулся на охрану. – Видите, каких лбов к вам приставил?! Потому что сон разума рождает чудовищ! У нас – город чудовищ! Выйдете за порог, и сразу пуля в лобешник! Так что будьте осторожны, дорогой Константин Иванович.

Тот усмехнулся.

– Веселая картинка.

– Мы рядышком, – утешил тот. – Будем надеяться, что веселье вас не коснется.

Они направились к выходу, и город встретил Костю тяжелым влажным воздухом.

Метрах в ста от гостиницы несла мутные воды быстрая и бурлящая великая сибирская река.

Было уже за полночь. Автомобиль Германа стоял в пустом темном дворе, в дальней беседке бренчала на гитаре и веселилась молодежь.

В салоне, кроме самого Германа, сидел еще худощавый парень, он чувствовал себя неуютно и нехорошо.

– Тебе сейчас сколько? – спросил Герман.

– Сейчас? – парень как-то болезненно напрягся. – Сейчас уже двадцать два.

– Думал, больше.

– Все так думают. А мне всего двадцать два. Обидно.

– Что – обидно?

– Что подсел. Теперь уже никак не вывернуться.

– Я б тебя вывернул! – жестко сказал Герман. – Пару раз шею свернул, враз взялся бы за ум.

– Не поможет. Отец у меня круче вас. Знаете, как бил? До переломов. Обе руки перебил… А мне легче без рук, чем без дури.

– Сабур – вместо отца?

– Сабур? – Паренек снова задумался. – Сабур у нас вместо и отца, и матери. Он у нас как Бог. Плохо, что в тюряге. Он не только с наркотой помогает. Иногда почти бесплатно. С ним еще поговорить можно.

– А много у него таких, как ты?

Парень ощерился, показал плохие мелкие зубы.

– Пол-Москвы! Вся молодежь сидит у него на подпитке! Вернее, не у него конкретно… но Сабура все знают и от него все зависят. Рулевой!

– Я бы этого «рулевого», суку… – выругался Герман. – Голову отрезал бы.

– Отрежешь Сабуру, придет другой. Свято место пусто не бывает, – печально заключил паренек и пожаловался: – Ломит… Выть начну. Может, деньжонок все-таки подкинете? Я ведь сделаю все, что вы скажете. Не бесплатно, конечно.

Герман достал из кармана бумажник, отсчитал несколько тысячных купюр, положил парню на колени.

– А теперь то, что ты должен сделать. В вашей тусовке есть два человека. Кличка – Грэг и Жора.

– Грэг? Что-то такое слышал – Грэг.

– Узнай, кто они и где их найти. За это получишь бабки… Достаточно получишь.

– А что они наделали?

– Тебя это не касается. Пошаркай по притонам, поищи, поспрашивай.

– А может, они вовсе не обязательно из нашей тусни?

– Может. А может, и из вашей. Но уши растопырь, и лови любую информацию. Тебя как зовут?

– Дух… От слова «духать». Когда-то клей «Момент» духал. Дух!

В комнате был полумрак. Лампа на туалетном столике бросала мягкий свет на диванчик, на котором спала Катюша.

Анна сидела перед зеркалом в ночной сорочке, расчесывала длинные волосы и смазывала кремом едва заметные морщинки.

Внезапно увидела в зеркале стоящего в дверях Илью. От неожиданности вздрогнула, затем снова принялась за вечерний туалет.

Илья некоторое время любовался своей женой, затем подошел, обнял ее, прижал к себе, бормотал:

– Аня… Аннушка… Любимая…

– Не надо… Ну не надо… – тихо стонала Анна, отбиваясь. – Пусти… Пожалуйста.

– Не могу, – тяжело дышал Илья. – Не могу больше. Когда ты рядом и не со мной, не могу.

– Тише… Катю разбудишь.

– Пусть… Пусть видит все. Мне все равно…

Он подхватил ее на руки и, уже вяло сопротивляющуюся, унес в другую комнату.

…Насиловал он ее грубо, жестоко. То ли от боли, то ли от унижения слезы текли по лицу Анны. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не кричать.

Они не видели, как за этой сценой молча, с испугом наблюдала стоявшая в дверях Катюша.

Наконец Илья свалился с Анны, распластался рядом и уснул крепко, удовлетворенно.

Анна отвернулась от него и тут встретилась с взглядом дочки.

…Глубокой ночью в полутьме она прошла в большую комнату, нашла наверху за картиной ключик, открыла им один из ящиков стола. Достала оттуда пистолет Ильи. Проверила, заряжен ли.

Вернулась в комнату, где в прежней позе спал ее муж, долго смотрела в нелюбимое лицо, вернулась к двери, плотно ее закрыла, снова подошла к кровати, долго целилась, куда выстрелить, наконец нажала на спусковой крючок.