Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров Мережко Виктор

— Я читала о вас. Много читала. Это был какой-то сплошной бульвар. Вначале я не поверила, что речь идет именно о вас.

— А пани Елена?

— Она по этой причине и умерла. Простите…

— Ей было стыдно?

— Больно. Она ведь очень вас любила. Как родную дочь.

Сонька помолчала, тихо проговорила:

— Мне жаль. Очень жаль, — посмотрела в ту сторону, куда ушла дочь. — Табба что-нибудь знает?

— О вас? Нет, ничего не знает. Просто Елена говорила ей не раз, что где-то у нее есть мама. То есть вы. А насчет воровства — об этом девочка не знает.

— Но она почему-то ненавидит меня.

— Ненавидит? — удивилась пани. — Для ненависти она еще не созрела. Она, думаю, презирает вас.

— За что?

— Ну, представьте, что у вас где-то есть мать, которую вы никогда не видели и не знали. И вдруг эта мать как ни в чем не бывало является, да еще с игрушкой в руках. Как бы вы на это реагировали?

— Не знаю… Наверно, так же.

— Поэтому поймите девочку и простите.

— Лишь бы она меня простила.

Женщины помолчали.

— Что мне сейчас делать?

— С девочкой?

— Да, с дочкой.

Пани Мария тепло улыбнулась:

— Поживете здесь, привыкните друг к другу, и, думаю, все наладится. Вы надолго приехали?

— Не знаю. Я ведь бежала.

— Бежали? — не поняла пани Мария. — Откуда?

— С каторги.

— Боже, — всплеснула руками женщина. — Я совершенно забыла. Вас ведь осудили, кажется, на восемь лет?

— Да. На каторжные работы. Но я не выдержала там.

Хозяйка подняла на нее серьезный взгляд.

— Вы должны уйти отсюда.

— Почему?

— Почему? Вы уверены, что за вами нет слежки?

— Уверена. У меня документы на другое имя.

— Это ничего не значит. Не приведи Господи, сюда ворвется полиция, представьте, что будет с ребенком!

— Вы предлагаете мне прямо сейчас уйти?

— Нет, не сейчас. Но жить здесь вы определенно не сможете.

Сонька поставила медвежонка на пол, поднялась.

— Я бы хотела все-таки поговорить с дочкой.

Пани тоже встала.

— О чем?

— Я ее мать.

Пани Мария подумала, потом согласно кивнула.

— Конечно, поговорите. Но помните, девочка не готова к сильным стрессам. Она все еще не может отойти после смерти Елены.

Когда Сонька вошла в комнату дочери, та сидела за пианино, учила какой-то этюд. Увидев гостью, она отложила нотную тетрадь.

— Вы ко мне?

— К тебе, дочь.

Она присела на край постели, протянула руку, чтобы погладить девочку по голове.

Та увернулась.

— Не надо. Я не люблю.

— Ты бы хотела, чтоб я осталась здесь?

— Здесь? — переспросила Табба. — Зачем?

— Как зачем? Буду жить с тобой, с пани Марией.

Девочка пожала плечами.

— Не знаю.

— По-моему, ты меня боишься.

— Нет, — усмехнулась девочка. — Я учу этюд, и вы мне мешаете.

— Можешь что-нибудь сыграть?

— Сыграть? — Ребенок подумал, положил какие-то ноты перед собой, и ее пальчики забегали по клавишам.

Играла Табба довольно сносно, пьеска тоже была простой. Когда дочь закончила этюд, Сонька поднялась:

— Можно я сыграю?

Та с откровенным скепсисом уступила место, встав за спиной гостьи.

Воровка бегло прошлась по клавишам, припоминая какую-то вещь, и вдруг заиграла легко, изящно, почти профессионально.

В детской появилась пани Мария, с откровенным удивлением и уважением стала слушать игру Соньки. Табба стояла у окна, откинув назад голову и закрыв глаза. Наконец гостья закончила играть и несколько смущенно посмотрела на дочь и хозяйку:

— Давно не играла. Отвыкла.

— Знаете, прекрасно, — возразила пани Мария. — Я даже не ожидала.

Дочка подошла к Соньке, тихо спросила:

— Вы правда моя мама?

— Конечно.

— А где вы были все это время?

— Где я была? — переспросила воровка, бросив быстрый взгляд на пани. — Как-нибудь я постараюсь тебе объяснить. Сейчас просто не ко времени.

— Да, — торопливо поддержала пани Мария. — Вы, Соня, уже опаздываете. Через час у вас поезд.

— Вы уезжаете? — то ли удивилась, то ли испугалась Табба.

— Да, дочь, мне пора, — Сонька поднялась, поцеловала девочку в лоб. — В следующий раз я останусь надолго. Или заберу тебя с собой. Верно, пани Мария?

— Да, конечно, — растерянно кивнула та. — Время покажет…

Воровка двинулась в прихожую, пани Мария и Табба следовали за ней. По пути Сонька достала из сумочки туго скрученную пачку денег, незаметно сунула пани и прошептала:

— Больше у меня пока нет.

— Вы что? — удивилась та. — Ничего не надо. У нас есть все.

— Я прошу. Хотя бы что-то от меня.

— Спасибо.

В прихожей Сонька низко поклонилась хозяйке, еще раз поцеловала девочку.

— Спасибо вам.

Неожиданно Табба вцепилась в руку матери.

— Не уходите, — в ее глазах стояли слезы. — Я так долго ждала вас. Пожалуйста.

Пани Мария попыталась отцепить ее, но девочка не отпускала и все повторяла.

— Не уходите! Я должна поговорить с вами. Мне надо поговорить. Умоляю!

— Мама еще вернется, непременно вернется, — убеждала пани, стараясь увести плачущую девочку. — Таббочка, поверь. Маме нельзя задерживаться, она опаздывает.

— Да, я опаздываю. Но я вернусь. Обязательно вернусь! Прости меня, доченька. — Сонька попятилась к двери и уже на площадке услышала отчаянный крик ребенка в квартире:

— Если ушли, то больше не возвращайтесь! Ненавижу вас! Всегда ненавидела, а теперь еще сильнее! Я не хочу вас видеть!

Воровка сломя голову бросилась по лестнице вниз.

Сонька брела по Невскому проспекту, плача тихо и отчаянно. Прохожие обращали на нее внимание, некоторые даже придерживали шаг, но она никого не видела и не замечала. Вытирала платочком глаза, сморкалась и снова захлебывалась в слезах.

Рядом остановилась карета, из нее вышел элегантный господин и направился к убитой горем женщине. Представился:

— Князь Обертынский. Могу чем-нибудь вам помочь?

— Нет, спасибо, — усмехнулась Сонька. — Это личное.

— Не часто приходится видеть элегантную даму, столь открыто страдающую на людях.

Сонька обратила внимание на дорогие украшения на пальцах князя, на усыпанный изумрудами брелок, свисающий из карманчика брюк.

— Знаете, сударь, мне сейчас не до людей. Мне бы справиться с эмоциями и как-нибудь добраться домой.

— Карета к вашим услугам.

— Нет, благодарю. Если возможно, помогите перейти на другую сторону проспекта. Я боюсь проносящихся экипажей.

— Как прикажете, мадам.

Князь аккуратно взял Соньку под руку, выждал, когда повозок на проспекте станет меньше, и повел ее на противоположную сторону.

— У вас заметный акцент.

— Да, я не коренная. Я — француженка.

— Превосходно! — по-французски воскликнул мужчина. — В вас чувствуется порода, мадам.

— Благодарю, месье, — также по-французски ответила воровка, бросив на него кокетливый взгляд. — В вас тоже. — Едва уловимым движением она вытащила у него брелок, обнаружив при этом в соседнем кармане тугой бумажник. Обворожительно улыбнулась. — Хотя что в этом удивительного? Вы ведь князь.

Мужчина был польщен.

— Это заслуга не моя. Заслуга отца с матушкой.

Неожиданно Сонька споткнулась, князь тут же подхватил ее, как бы нечаянно, но довольно ощутимо прижав к себе.

— Прошу вас, не надо, — легонько отстранилась женщина, выхватив при этом бумажник. — Это не совсем прилично. Люди.

— Простите, я нечаянно.

Они пересекли Невский, остановились друг против друга.

— Я бы желал с вами встречи, — сказал князь.

— Я тоже.

— Могу ли я оставить вам свою карточку?

— Буду благодарна.

Мужчина прошелся по карманам, но бумажника не обнаружил.

— Кажется, я забыл бумажник в карете, — виновато произнес он. — Будете любезны, подождете, пока я вернусь?

— Не стоит. — Нежно взяла его за руку Сонька. — Завтра в это же время я буду ждать вас.

— Ваше имя?

— Софья.

— Значит, Софья, на этом месте?

— Именно на этом месте.

Князь поцеловал ей руку и заспешил к своей карете, уворачиваясь от несущихся по проспекту экипажей, повозок и фаэтонов. Сонька смотрела ему вслед и поднимала руку, когда он оглядывался.

Воровка дергала за шнурок звонка, но никто не выходил. Она в задумчивости постояла перед дверью какое-то время и позвонила в соседнюю квартиру. Из нее вышла немолодая дама и поинтересовалась:

— Вам кого?

— Профессора из этой квартиры… Блювштейн. Звоню, никто не открывает.

— Никто и не откроет.

— Почему?

— Жена профессора давно умерла. Сам он — почти год тому.

— А ребенок? У них была маленькая девочка.

— Михелиночка?

— Да, Михелиночка.

— Ее сдали в сиротский приют.

Сонька была ошеломлена.

— В какой?

— Точно не скалу, но где-то на Петроградской стороне. — Соседка с интересом смотрела на странную женщину. — А вы кто им?

— Я? Родственница. Приехала вот проведать, а у них никого.

— Попробуйте найти Михелинку. Хотя что вам от нее? Девочка маленькая, всего-то пяти лет.

Здание, где размещался сиротский приют, было ухоженным, глубоко спрятанным в парке, в котором нянечки выгуливали детей разного возраста — от младенчества до подросткового.

Сонька вышла из экипажа, пошла по длинной кирпичной дорожке, и на подходе к зданию ее остановила молодая воспитательница в очках и в аккуратном белом халатике.

— Здравствуйте, госпожа. Вы к кому?

— Может быть, даже к вам, — приветливо улыбнулась Сонька. — Мне нужна Михелина Блювштейн. Вы знаете такую?

— Мы тут всех знаем. А вы, простите, кем ей доводитесь?

— Я дочь профессора Блювштейн. Долгое время я жила за границей, вернулась и узнала, что никого нет в живых, осталась только Михелина.

— Да, — кивнула воспитательница, внимательно изучая гостью, — из Блювштейн никого не осталось. А Михелина вам зачем?

— Хочу увидеть девочку. Может, даже подумаю об удочерении. Своих детей у меня нет.

— Хорошо, я провожу вас к старшей.

Под любопытными взглядами детей они направились к зданию.

Старшая, иначе начальница воспитателей приюта, в этот момент поливала цветы на подоконнике — она оказалась пожилой тучной дамой с приветливой улыбкой и открытым взглядом. Воспитательница, приведшая Соньку, разъяснила начальнице:

— Простите, Александра Дмитриевна, госпожа интересуется Михелиной Блювштейн.

— Михелиночкой? — мило удивилась старшая. — Нашей замечательной девочкой? Очень приятно.

Она оставила свое занятие, протянула гостье руку.

— Здравствуйте. Как вас величать, сударыня?

— Софья Андреевна.

— Красивое имя. — Старшая кивнула на стул, сама уселась на свое место. — Вы кто для Михелиночки?

— Наверное, тетя.

— То есть у профессора было двое детей? Вы и отец нашей девочки?

— Совершенно верно.

— Вашего брата звали Михаил?

— Почему — звали? Надеюсь, он жив?

— Это никому не ведомо. Он ведь отбывает пожизненную каторгу. А с каторги люди редко возвращаются живыми.

— Я могу увидеть девочку?

— Непременно. Но вначале несколько слов. Девочка — круглая сирота…

— Думаю, не совсем круглая, если есть я.

Старшая иронично посмотрела на Соньку:

— Вы намерены забрать ее?

— Для начала я хочу просто ее увидеть.

— Вернусь все-таки к своей мысли. Девочка уже понимает, что она круглая сирота, психика ее очень уязвима, и травмировать ребенка праздными посещениями я бы не считала возможным.

— Это ваше мнение, но не право, — резко ответила гостья.

— Да, это мое мнение. Но вам не мешало бы знать о наследственности Мехелины. Отец — убийца. Мать… Вам известно, кто ее мать?

Сонька сидела бледная, напряженная.

— Кто?

— Знаменитая воровка Сонька Золотая Ручка. Понимаете, воровка!.. Где гарантия, что воровка не станет доставать вас, удочерившую ее ребенка?

— Гарантий нет.

— Что в таком случае ждет девочку? Либо вы всю жизнь будете ее прятать от преступницы, либо не выдержите и просто отдадите Михелину в эти чудовищные руки! Меня лично ни то, ни другое не устраивает.

— Что вас устраивает?

— Чтобы ребенок никогда не знал ни отца, ни матери. Пусть лучше будет просто сирота.

— Но у нее был достойный дед — профессор Блювштейн.

— Фамилия. Понимаете — фамилия! Блювштейн! Под такой фамилией мать девочки, Соньку Золотую Ручку, недавно осудили на восемь лет каторжных работ!

— Покажите мне девочку, — севшим голосом попросила Сонька.

Старшая взяла звоночек, в дверь тут же просунулась голова молодой воспитательницы.

— Приведи Михелину. — Она повернулась к гостье и предупредила: — И, пожалуйста, никаких эмоций. Вы просто ее тетя.

— Конечно.

В комнате стояла тишина, пока дверь вновь не открылась и на пороге не возникла совершенно очаровательная пятилетняя девочка — светленькая, с бантиком на голове. Она остановилась, сделала книксен и с детской наивностью поинтересовалась:

— Звали меня, мадам Александра?

— Звала, — старшая подошла к ней. — У тебя все хорошо, Михелина?

— Все очень хорошо. — Девочка посмотрела на Соньку. — А кто эта дама, мадам Александра?

— В присутствии человека нельзя спрашивать о нем в третьем лице, — строго поправила ребенка старшая.

— Простите, мадам Александра. — Михелина внимательно посмотрела на Соньку. — Кто вы, мадам?

Та молчала, заворожено глядя на девочку.

— Вы приехали ко мне?

— Да, к тебе.

— А вы кто?

— Тетя… Твоя тетя.

Девочка вопросительно посмотрела на старшую:

— Я не понимаю. Тетя — это как?

— Мадам… простите, как вас?

— Софья, — бросила воровка.

— Мадам Софья твоя родственница, Михелина. Она приехала посмотреть, в каких условиях ты проживаешь.

— Я проживаю в очень хороших условиях! — бодро отрапортовала девочка. — Меня здесь любят.

— Это правда, — разулыбалась старшая. — Здесь любят всех, но тебя больше всего!

— Благодарствую, — Михелина снова сделала книксен. — Я могу идти?

— Иди, дорогая.