Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров Мережко Виктор

Игнатьич вернулся за стол, снова принялся за мясо и чай.

— Дура, — неожиданно улыбнулся он. — Это не я пахну. Пахнут бочки в коридоре.

Взял кусок вяленого мяса, бросил воровке. Она на лету поймала его, откусила, остальное сунула в карман.

— А зачем тебе здесь эти бочки? — вытирая кровь рукавом, тоже улыбнулась Сонька.

— Затем, что воруют. А здесь будут в целости и сохранности. — Игриво посмотрел на воровку: — Ночью приведут тебя ко мне. Посмотрю, какая ты Сонька.

— Я хворая.

Игнатьич нахмурился.

— Заразная, что ли?

— Нет, простуженная, — улыбнулась она.

— Ладно, никуда не денешься. Простуда пройдет — сразу ко мне. Пошла!

Сонька толкнула дверь, где ее тут же подхватили надзирательницы и потащили на выход мимо бочек с керосином.

Сонька дремала на топчане, когда в барак стали возвращаться женщины с мануфактуры. Входили они молча, следовали к своим постелям и, едва раздевшись, валились спать.

Мирра опустилась рядом с Сонькой, слабо улыбнулась.

— Ненавижу… Все ненавижу. Себя, всех.

Воровка обняла ее за плечи, прижала к себе и какое-то время не отпускала. Почувствовала вдруг на плече влагу слез, поцеловала в лоб, еще крепче прижав.

— Керосин у них в больших бочках, — тихо произнесла Мирра, вытерев слезы. — Но к ним не пробраться. Собаки бегают без цепей.

— Я знаю, где достать.

— Где?

— Знаю.

— А правда, зачем тебе керосин?

— Хочу поджечь все и сбежать, — одними губами сказала Сонька. — Не сбегу — подохну.

— Я с тобой, — попросила подруга.

— Конечно. Как же я без тебя?

Неожиданно дверь барака с треском распахнулась, и в барак решительно ввалились надзирательницы, те самые Вера и Надежда. Прямиком направившись к топчану Соньки, они подхватили ее под руки и, не дав одеться, потащили к выходу.

Мирра попыталась было броситься следом за подругой, но тут же получила такого тычка в физиономию, что рухнула на чей-то топчан и поднялась, когда Соньки в бараке уже не было…

Комендант был вне себя от ярости. Надзирательницы втолкнули Соньку в кабинет. Он ринулся к ней, схватил ее за глотку и заорал:

— Где ключи?

— Какие ключи? — выдавила женщина.

— Мои ключи! Они были здеся! В кармане! Где?

— Не знаю. Не брала.

— Врешь, сука! — Игнатьич со всей силы ударил ее в лицо.

Сонька упала. Надзирательницы подняли ее, поставили перед хозяином.

— Ключи! — снова заорал он. — Гони сюда ключи, Сонька! Иначе убью!

— Не брала.

Комендант опять ударил ее, и опять она упала. Игнатьич склонился над нею, предупредил:

— Не шуткуй со мной, верни ключи. Иначе живая отсюда не уйдешь.

— Не знаю, не брала.

Он принялся бить ее ногами, — она не уворачивалась и не прятала лицо, а лишь слабо стонала. Наконец комендант устал, вернулся за стол, кивнул надзирательницам, чтобы сменили его, и женщины принялись со свежей силой и старанием избивать лежащую на полу Соньку.

Под утро Надежда и Вера втолкнули избитую Соньку в барак и удалились. Женщины проснулись, по бараку прошелся недовольный ропот. Кто-то зло заметил:

— Днем отсыпается, а ночью на гульки шляется.

— Побойтесь Бога, бабы, — сказала Мирра. — Побили ее. — Она помогла подруге добраться до топчана, уложила, накрыла покрывалом.

Сонька была без сознания. Мирра набрала в железную кружку воды и принялась вытирать окровавленное лицо воровки, прикладывать холодную тряпочку ко лбу.

Сонька ожесточенно ворочала мешалкой в кипящей жидкости, не обращая внимания на жар и брызги. Сцепив зубы, грузила окрашенную ткань в тележку, толкала ее в сторону туманной от пара сушильни. Мирра работала рядом, время от времени бросая тревожные взгляды на подругу. Лицо воровки было в сплошных кровоподтеках, губы разбиты, движения неровные, механические.

Затемно Сонька приподнялась на топчане, легонько коснулась Мирры. Та тут же вскинулась, испуганно посмотрела на воровку:

— Ты чего?

Воровка приложила палец к губам, прислушалась к спящим.

— Как начнется пожар, — прошептала она, — сразу беги. Меня не ищи. Даст бог, встретимся на воле.

— А ты куда?

— К Игнатьичу.

Мирра вытаращила глаза.

— Он убьет.

— Не успеет. У него много керосина.

Она поднялась с топчана, прихватила с собой единственную керосиновую лампу, коптившую в бараке, прикрыла ее полой ватника и двинулась к выходу. Мирра с тревогой смотрела ей вслед.

Сонька, пряча под полой лампу, вышла из своего барака, проскользнула вдоль стены, пересекла двор, прибилась к противоположному бараку. Вдруг рядом зарычал и ринулся к ней огромный лохматый пес. Сонька замерла. Пес продолжал тихо рычать, внимательно глядя на женщину. Она достала из кармана кусок вяленого мяса, полученного от коменданта, и протянула собаке. Пес с удовольствием проглотил его, но уходить не собирался — ждал подачки. Воровка выудила из кармана еще какую-то снедь, собака съела и миролюбиво вильнула хвостом. Сонька пошла дальше, пес не отставал. К нему присоединились еще собаки, и в этой компании женщина добралась до барака коменданта.

Придерживая лампу, Сонька вынула из кармана связку, осторожно подобрала подходящий к замку ключ, несколько раз повернула его и вошла в барак. Собаки хотели было протиснуться следом, но она закрыла перед их мордами дверь.

Внутри было тихо, даже спокойно. Сонька, освещая дорогу лампой, добралась до бочек с керосином, присела возле крайней — сердце колотилось немилосердно. Она выждала какое-то время, прислушиваясь и успокаиваясь, потом попробовала вытащить большую деревянную пробку из бочки, но ей не удалось. Она в отчаянии оглянулась в поисках чего-нибудь подходящего, но рядом ничего не было. Женщина снова вцепилась тонкими слабыми пальцами в пробку, попыталась раскачать ее, — пробка не поддавалась.

Неожиданно под окнами барака залаял пес, Сонька присела и замерла. Лаять принялись все собаки, мужской голос крикнул:

— Чего гвалт подняли? Пошли вон, твари!

В животных полетело что-то железное, и они с обиженным визгом разбежались.

Сонька снова поднялась и снова вцепилась в пробку. Стонала, что-то шептала, умоляла, не отпуская раскачивала пробку. И вдруг пробка поддалась. Заскрипела, качнулась чуть-чуть, затем пошла вверх, и вскоре счастливая воровка держала ее в руках. От неожиданного везения она негромко рассмеялась. Затем засунула тонкую руку в горловину бочки и принялась выплескивать оттуда керосин. Плескала его на бока бочки, на пол, на стены.

Когда керосина вокруг было разлито достаточно, Сонька перевернула лампу, воткнула горящий фитиль в жидкость. Керосин вспыхнул сразу. Сонька постояла перед бочкой, заворожено глядя на разрастающееся пламя, но в какой-то момент пришла в себя и бросилась на выход.

Она выскользнула из комендантского барака, пробежала вдоль стены, переметнулась на другую сторону площади и замерла в ожидании результата поджога.

В окнах барака Игнатьича замелькал огонь, он стал быстро и страшно набирать силу, всполошились собаки, кто-то ударил в пожарный колокол. К охваченному огнем бараку бежали люди, что-то кричали, метались вдоль стен, не зная, как войти в горящее здание, чем помочь находящимся там людям, как остановить пожар. В других бараках проснулись заключенные, в ночной одежде высыпали во двор, тоже что-то кричали, разбегались по поселку. Сонька увидела, как из ее барака выбежала Мирра, как она вначале заметалась по двору, не соображая, куда податься, потом сориентировалась и бросилась в сторону черной таежной стены.

Женщина постояла еще какое-то время, не в состоянии отвести глаз от яркого факела пожара, окинула в последний раз взглядом барачный поселок и тоже взяла направление в тайгу. За спиной послышалась стрельба, людские крики, злой собачий лай.

Сонька бежала по густой тайге, не разбирая дороги. Ноги вязли в глубоком снегу, ветки хлестали по лицу, дыхание сбивалось от морозного воздуха. Она остановилась, снова услышала выстрелы и лай собак, подобрала подол платья повыше и стала отчаянно пробиваться дальше в лес.

Как одержимая, Сонька пробиралась все дальше от затихающих голосов и собачьего лая, изредка придерживала шаг, хватала открытым ртом воздух и снова ломилась сквозь нагромождение природы, которое она обязана была преодолеть.

По-зимнему холодный солнечный свет искрился на молочно-белых сугробах.

К лесному домику Сонька вышла совершенно неожиданно. Она никак не ожидала, что счастливая судьба приведет ее к человеческому жилью, но оно было перед ней. Не верящая своим глазам, измотанная и обмороженная, воровка стояла перед деревянным жилищем, из трубы которого шел дымок, не решаясь приблизиться к нему. Она увидела, как из дома вышла худая высокая женщина в черном ватнике, взяла из пристройки дрова и скрылась за дверью. Сонька, с трудом держась на ногах, двинулась к избе. Толкнула тяжелую скрипучую дверь, в лицо ударило тепло и вкус еды, отчего слегка закружилась голова и подкосились ноги. Сонька оперлась о косяк, просяще посмотрела на удивленную, чрезвычайно худую женщину и, почти не разжимая губ, попросила:

— Помогите… — И медленно съехала на пол.

Потолок избы был низким, давящим, стены — черными от старости и копоти. В углу избы висела икона Спасителя с горящей лампадкой перед нею, в печи потрескивали поленья.

Воровка открыла глаза, не сразу поняла, где она находится. Почувствовала на лице что-то густое и липкое, провела по нему рукой, повернула голову в сторону хозяйки, возившейся возле печи. Та почувствовала ее взгляд, оглянулась. Молча вытерла о подол руки и подошла к постели.

— Это я тебя медвежьим жиром смазала, — объяснила. — Чтоб обмороженность ушла.

Сонька слабо улыбнулась.

— Спасибо.

— Беглая?

Сонька, не сводя с нее глаз, кивнула.

— Откуда бежала?

— Из Имана.

Хозяйка удивленно качнула головой.

— Как не замерзла?

— Хотелось жить, — улыбнулась Сонька.

Женщина вернулась к печке, налила в деревянную самоструганную миску похлебки, поставила перед беглянкой.

— Сразу много не ешь, помереть можешь.

Потом помогла ей сесть и сунула деревянную ложку.

— И не торопись, обожжешься.

Хозяйка со странным интересом наблюдала, как не спеша, ела молодая женщина, затем взяла тряпочку, вытерла ей подбородок.

— Не поверишь, за десять лет первый раз вижу живого человека.

— Одна живешь? — спросила Сонька.

— Не одна. С Богом, — строго ответила хозяйка, отбирая у нее миску. — На сегодня хватит. — Она внимательно посмотрела на беглянку. — Нерусская, что ли?

— Иудейка.

— Спаситель тоже был из иудеев. Значит, не самая худшая. За что осуждена?

— За воровство.

— Что воровала?

— Драгоценности.

— Золото, что ли?

— Не только. Больше бриллианты.

— Это не воровство, — махнула рукой женщина. — Баловство.

— А что есть воровство?

— Воровство? — женщина задумалась. — Воровство — это когда воруют души.

— Не поняла.

— Я и сама не до конца понимаю… Но самое страшное — когда у тебя отнимают веру. Веру в любовь, верность, честь. Веру в Господа. Тогда ворующий несет на себе смертный грех на несколько поколений вперед.

Сонька с интересом смотрела на странную женщину.

— Почему живешь одна, вдали от людей?

— А зачем мне люди, когда есть Бог?

— У тебя отняли веру?

— В Господа — нет. В людей — да.

— Кто?

— Люди.

Воровка села поровнее.

— Ты не похожа на простую.

— А кто тебе сказал, что я простая? Я из дворян.

— Здесь? Из дворян?!

— А что удивительного? — усмехнулась женщина. — В Сибирь дворян ссылали всегда.

— Ты из ссыльных?

— Муж. Может, слыхала про декабристов?

Сонька неуверенно пожала плечами:

— Вроде слышала.

— Значит, не слыхала. Выступили против государя, некоторых казнили, других сослали. В том числе и моего мужа. На рудники. На них муж и погиб. А я теперь здесь. Одна.

— У тебя украли мужа?

— У меня украли веру в людей. Муж шел на мятеж ради людского счастья. Оказалось, это никому не нужно. В первую очередь тем, ради кого муж рисковал карьерой, семьей, жизнью. Все закончилось предательством и позором. Выяснилось, что люди по природе своей не способны на верность и честь.

— А вы?

— Я? Я в какой-то степени тоже. Потому и нахожусь здесь. Замаливаю грехи.

— Вы предали мужа?

— Я сомневалась в его выборе. И даже осуждала. А сомнение и осуждение — тяжкий грех. Судить может только Бог.

— Как вас зовут?

— Никак. Зачем тебе? Просто женщина, баба…

Она замолчала, глядя в черную стену перед собой, в ее облике была отрешенность и вечность.

Потрескивали поленья в печи, горела лампадка перед иконой, негромко гулял снежный ветер за окном.

Пригревало весеннее солнце, тихо подтаивал снег, трескалась кора деревьев, подавала радостные звуки почуявшая тепло птичка.

Женщина провожала гостью. Сонька была одета в ватник хозяйки, на ногах — тяжелые сапоги с коротким голенищем. Та вывела Соньку за ограду, перекрестила.

— Ступай. С Богом.

— Спасибо тебе.

— Скажешь спасибо, когда доберешься до железки. Отсюда с месяц ходу.

— Доберусь.

— Опять воровать будешь?

Сонька улыбнулась:

— Так ведь не грех это. Баловство… А потом надо на что-то жить.

Женщина с укором усмехнулась:

— Гляди, как бы не оказалась снова в этих краях.

Воровка подошла к ней почти лицом к лицу, доверительно прошептала:

— Не окажусь. Найду Володю, поговорю с ним, и если у нас сложится, воровать больше не буду.

— Он ведь предал тебя.

— А может, я его? Я ведь тоже не была святой.

Женщина с сожалением покачала головой.

— Предавший однажды непременно предаст и в последующем.

— Да, это о нас двоих. О нем и обо мне, — согласилась Сонька.

Низко поклонилась и пошла прочь.

— Не забудь детей проведать, — крикнула вдогонку хозяйка избы.

— Не забуду.

Женщина осенила ее крестом, долго смотрела вслед, пока та не скрылась в густой, почерневшей к весне тайге.

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ

Была ранняя весна. Уже набухали почки на редких петербургских деревьях, журчали грязные ручейки вдоль тротуаров, плыли по узким каналам подтаявшие льдины.

Сонька, одетая в длинное зеленое пальто и резиновые боты, с большим плюшевым мишкой в руках, остановилась возле подъезда дома пани Елены. Подняла голову, пытаясь высмотреть одно из окон на третьем этаже. Взяла поудобнее мишку и двинулась в подъезд.

Поднявшись три пролета, Сонька остановилась у двери заветной квартиры. Она не сразу решилась дернуть за шнур звонка, пару раз прерывисто вздохнула, протянула руку и потянула за шнурок. В коридоре послышались легкие спешные шаги, дверь отворилась, и на пороге возникла девочка лет десяти, рослая, черноволосая, с огромными глазами. Она удивленно уставилась на незнакомую женщину и почему-то тихо спросила:

— Вы к кому?

Сонька хотела что-то ответить, но спазм перехватил горло. Смотрела на дочь, в чем-то очень на нее похожую, и пыталась улыбнуться, но улыбка никак не получалась. Протянула зачем-то медведя:

— К тебе.

Табба отступила.

— Зачем?

— Подарок.

Девочка отступила еще на шаг, покрутила головой.

— От чужих брать нельзя. — И затем спросила: — Вам кого?

— Пани Елену…

Табба помолчала, ровным голосом произнесла:

— Мамы Елены нет. — Она повернулась назад, крикнула: — Мама Мария, здесь госпожа!

В коридоре возникла пани Мария, увидела незнакомую женщину и не сразу узнала в ней Соньку. Пригляделась и всплеснула руками.

— Боже! Это вы, Соня?!

Воровка кивнула, глядя на хозяйку униженно и растерянно.

— Проходите, чего же вы стоите? — отступила от порога пани Мария и сказала Таббе: — Приглашай, доченька, госпожу. Это долгожданный гость.

Девочка отошла подальше в коридор, разглядывая незнакомую женщину хмуро и подозрительно. Пани Мария быстро пошла вперед, увлекая за собой незваную гостью.

* * *

На чистой, уютной кухне хозяйка поставила для Соньки табуреточку, кивком предложила сесть, а сама расположилась напротив. Табба осталась стоять на пороге кухни, не сводя с гостьи тяжелого недоброжелательного взгляда.

— Это… Табба? — посмотрела на нее воровка, продолжая нелепо держать в руках плюшевого медвежонка.

— Да, это Табба, — ответила пани Мария и позвала: — Иди ко мне, девочка.

Та отрицательно покачала головой и осталась стоять на прежнем месте.

— А где пани Елена?

— Пани Елена? — переспросила хозяйка. — Пани Елены больше нет… Она умерла.

— Когда?

— Полгода тому.

— Болела?

— Нет. Сразу. Сердце… — Пани Мария коротко вздохнула, улыбнулась девочке. — Теперь мы с Таббой вдвоем. — Неожиданно спросила ее: — Знаешь, кто это?

Табба молчала.

— Это твоя настоящая мама. Зовут ее Соня. Я тебе рассказывала, помнишь?

Девочка продолжала молчать.

— Подойди к ней, — попросила пани Мария. — Маме будет приятно.

— Правда, подойди, — улыбнулась Сонька и снова протянула медведя. — Это тебе подарок.

Табба обошла гостью стороной, села рядом с пани Марией и обняла ее за плечи.

— Я не знаю вас, — произнесла тихо. — У меня одна мама — мама Мария.

Сонька хотела что-то возразить, но лишь развела руками, на что хозяйка виновато усмехнулась:

— Просто Таббочка никогда вас не видела, поэтому такая реакция, — и легонько подтолкнула девочку: — Ступай к себе, нам нужно поговорить.

— Не хочу. Хочу послушать.

— Это, детка, будут взрослые разговоры. Иди.

— Я хочу послушать эту женщину!

Лицо пани Марии стало серьезным.

— Ты получишь такую возможность, но вначале дай нам поговорить.

Девочка резко встала и быстро покинула кухню.

— Характер, — заметила Сонька.

— Подозреваю, ваш. — Пани Мария внимательно посмотрела на воровку. — Вы очень изменились, Соня.

— Постарела?

— Нет, не то. В вас будто поселилась усталость.

— Да, наверно. Наверно, так и есть.

Страницы: «« « ... 3132333435363738 » »»