Сонька. Конец легенды Мережко Виктор

— Да.

— Поднимешься на третий этаж в квартиру одиннадцать, попросишь Дашу.

— Дочку господина следователя?

— Скажешь, чтоб пришла ко мне… Только будь внимательной.

Бывшая прима видела, как Катенька торопливо, с оглядкой миновала несколько домов, затем достигла нужного дома. Посмотрела в сторону хозяйки и исчезла в парадной.

Бессмертная осмотрелась.

Темнело довольно быстро. Ничего опасного — лишь отдельные фигуры прохожих да проносящиеся пролетки.

Вскоре из парадной дома вышли Катенька и дочка следователя, заторопились к поджидающей их Бессмертной.

— Здравствуйте, госпожа, — забираясь в пролетку, произнесла девочка. — Вы за бриллиантом?

— Да, он при вас?

— Я принесла.

— Покажите.

Даша вынула из кармана завернутый в платочек сундучок, протянула артистке. Та подержала его в руке, неожиданно вернула обратно.

— Пусть все-таки пока остается у вас.

— Папенька велели, чтобы я вернула вам.

— Вернете, но не сейчас. Катенька сообщит, когда у меня в театре будет премьера, вы станете моей гостьей, а заодно принесете камень.

— Как скажете, сударыня, — девочка помолчала, тихо спросила: — Вы папеньку не проведывали?

— Если я на такое решусь, мне вряд ли удастся оттуда выйти.

— Я очень скучаю.

— Все будет хорошо, детка.

— Этим только и живу, — Даша попыталась улыбнуться. — Я была рада вас видеть.

— Я также, детка, — Табба дотянулась до нее, поцеловала в лобик, и та соскочила на землю.

Этот визит был полной неожиданностью для Ибрагима Казбековича. Когда он увидел входящего в палату сияющего, с роскошным букетом директора оперетты, то даже приподнялся на койке.

— Лежите, лежите, — замахал тот руками. — Я всего лишь на пару минут, князь. Не беспокойтесь, — сунул цветы сопроводившей его сестричке, двумя руками взял ладонь князя. — Выглядите просто молодцом! А я тащился к вам с невероятным опасением, что увижу несчастного, заросшего щетиной, немощного господина. Нет, чудно живой и завидно красивый!

— Наговорили мужчине столько комплиментов, что пора либо сгореть от неловкости, либо согласиться.

— Соглашайтесь, князь, соглашайтесь!.. Потому как в моих словах нет ни доли лести!

Филимонов опустился на стул, вытер вспотевший лоб.

— Бесконечно скучное и вредное место больница!.. Лучше сюда не попадать.

— Вы правы, — согласился князь. — Но давайте лучше без лирики. Вы ведь приехали по делу?

— Вы меня гоните?

— Нет, ценю ваше время.

— Что ж, по делу так по делу, — Гаврила Емельяныч снова вытер лоб. — Приехал посоветоваться. Вы ведь наверняка помните нелепость, которая однажды случилась в моем кабинете?

— Очень даже помню. Вы решили покаяться?

— И покаяться, и помочь вам.

— Мне?!

— Хорошо, не конкретно вам. Отечеству!

— Не слишком ли высоко берете, господин директор?

— Можно без иронии, князь?.. Вы, разумеется, помните приму моего театра госпожу Бессмертную?

— Будете напоминать о моем увлечении?

— Ни в коем разе, князь… Все более предметно! По моим представлениям, бывшая прима имеет самое прямое отношение к покушению на генерал-губернатора.

— Не знал, что вы служите нештатным осведомителем в моем отделе, Гаврила Емельянович.

— Ибрагим Казбекович, если вам малоинтересен мой разговор, я могу ретироваться. Причем без всякой обиды.

— Не обижайтесь, — успокоил директора Икрамов. — Простите.

Филимонов помолчал, пережевывая обиду, затем продолжил:

— Госпожа Бессмертная некоторое время тому назад обратилась ко мне с предложением устроить ей прощальный бенефис.

— Что это значит?

— Поясню. Она, будучи отлученной от сцены, в которую смертельно до сих пор влюблена, пыталась реализовать себя во многом. В пьянстве, в падении на дно, в любви к матери и сестре, даже в желании пойти по стопам небезызвестного поэта-террориста Рокотова. Увы, ей по большому счету ничего не удалось… Она одинока, несчастна, забыта, гонима. И вот теперь она решилась на два заключительных аккорда своей жизни. Первое — убийство градоначальника. И второе, может главное в ее жизни, — возвращение на сцену. Пусть в последний раз!

— Вы полагаете, что именно мадемуазель стреляла в генерал-губернатора.

— Убежден. Во-первых, известно, что главным фигурантом теракта была женщина. А второе — она ранена. Она была вчера у меня, из ее плеча сочится кровь!

— Вам известен ее адрес?

— Нет. Хотя, думаю, выследить ее теперь не составляет труда.

— Значит, в самое ближайшее время она будет арестована.

— У меня личная просьба, князь… Дайте женщине в последний раз ощутить запах сцены, услышать овацию, окунуться в море цветов. Такого в ее жизни больше никогда не будет. Закроется занавес, и вы возьмете ее голыми руками — счастливую, опьяненную успехом, потерявшую понятие реальности.

Икрамов подумал, внимательно посмотрел на Филимонова.

— Вам лично что от этого, Гаврила Емельянович?

— Как что? Я человек, князь, и, как говорили великие, ничто человеческое мне не чуждо.

— Хорошо, я подумаю.

Было еще темно.

Сонька брела по улице, ни на кого не обращая внимания, отрешенная и потерянная. Утренний город начинал свою жизнь — грохотали по булыжникам пролетки и плоскодонные биндюги, шарахались лошади от гудящих автомобилей, торговцы открывали магазины и лавки, чиновный люд густо спешил на службу, праздная же публика либо пила кофий на открытых верандах, либо толкалась возле модных витрин.

Воровка увидела массивную вывеску: «Бриллианты Ефима Бронштейна», постояла какое-то время в нерешительности, затем все-таки направилась ко входу.

Магазин был большой и довольно шикарный — витрины с украшениями вдоль стен, красного дерева столики для клиентов, два вышколенных молодых приказчика в ладных костюмах.

Первых посетителей встречал сам Ефим Бронштейн — высокий дородный господин с бородой.

Увидел странную даму, удивленно посмотрел на одного из приказчиков.

— Боря, спроси у этой дамочки, что она тут забыла?.. Если какой-нибудь камень, так он давно уже стоит на могиле ее бабушки.

Тот подошел к Соньке, поинтересовался:

— Мадам, вы не ошиблись дверями?.. Может, вам в богадельню, так перейдите на другую сторону и топайте прямо.

Она посмотрела на него уставшими ввалившимися глазами, не ответила, направилась к стеллажам.

Боря двинулся следом. Хозяин с интересом следил за происходящим.

— Эти колье, — показала воровка. — Затем перстни… и еще три подвески.

— Вы располагаете такими деньгами, мадам? — довольно вежливо спросил приказчик.

— Принесите то, что я попросила, — довольно определенно ответила Сонька и направилась к одному из столиков. — У вас дурные манеры, молодой человек.

Боря посмотрел на хозяина, тот согласно кивнул, продолжая наблюдать за странной дамой.

Приказчик достал все указанное из стеллажей, положил перед воровкой, отступил на шаг.

Сонька начала с колье. Рассматривала их так профессионально и с пониманием дела, что молодой человек и хозяин даже переглянулись.

Воровка перешла к перстням. Их было три, и что-то в одном из них ей не понравилось.

— Принесите, пожалуйста, другой. Здесь небольшой изъян.

— Покажите, я хочу тоже заметить.

— В следующий раз.

Приказчик с насмешливой игривостью двинулся к стеллажу, хозяин пошел следом, и в этот момент Сонька довольно бесцеремонно сунула колье в карман юбки.

Второй приказчик тут же заорал:

— Ефим Беневич, она своровала!

Боря ринулся к дверям, чтобы перекрыть их, хозяин поспешил к воровке.

— Это правда, мадам, или Илюше только показалось?

— Да, я украла, — спокойно ответила Сонька. — Зовите полицию.

— Ефим Беневич, бежать за городовым? — крикнул Боря.

— Зачем за ним бежать, если он возьмет за беспокойство больше, чем стоит все это украшение, — ответил хозяин и снова обратился к Соньке: — Вас шмонать, или покажете все сами?

— Шмонайте.

— Илюша, помоги даме, — обратился Ефим Беневич ко второму приказчику, — а то у меня может рука попасть не в то место.

Сонька подняла руки, Илюша нырнул в тот самый карман, достал колье.

— О!

— И что вы хотели этим сказать, мадам? — спросил хозяин, беря в руки изделие.

— Только то, что нужно звать полицию.

Ефим Беневич вздохнул, положил колье в коробочку, махнул приказчикам:

— Деточки, проводите даму. Только так, чтоб она запомнила это место и даже передала своим внукам, которым очень будет стыдно за бабушку.

Молодые люди подхватили воровку, довели до двери, распахнули и с силой вытолкнули женщину на улицу.

Сонька растянулась на мостовой, распугав прохожих, какое-то время не могла от боли подняться, проползла несколько метров на карачках, затем все-таки нашла в себе силы, выпрямилась и побрела дальше.

Увидела городового, подозрительно глядящего на нее, направилась к нему.

— Я воровка, — сказала. — Сонька Золотая Ручка.

— Пошла отсюда, пока не загремела в участок! — рыкнул тот.

— Я Сонька!.. Сонька Золотая Ручка!

— Тут уже пол-Одессы Сонек! И все чокнутые!.. Катись, сказал!

— Сонька!.. Я Сонька! — стала пританцовывать вокруг полицейского воровка. — Арестуй меня!.. Забери в участок! — И вдруг вцепилась в его мундир: — Я сбежала с Сахалина!.. Дочка в тюрьме!.. Я Сонька! Арестуй меня!

Городовой испуганно отпрянул от нее, затем с такой же силой толкнул, отчего Сонька полетела на землю, ударившись головой о чугунный столб.

От боли свернулась в комок, поджала колени под подбородок, заскрежетала зубами, застонала, заскулила.

Полицейский пошагал неторопливо дальше, время от времени оглядываясь на сумасшедшую старуху.

…Вечером того же дня в ста шагах от ворот городской тюрьмы стояла растрепанная пожилая женщина. Она что-то выкрикивала, размахивала руками, ругалась, грозила кулаком, вызывая смех и удивление дежурных полицейских.

До отправления поезда Одесса — Санкт-Петербург оставалось не более десяти минут. Князя провожали Анастасия и банкир Крук. Поодаль, сплевывая на землю и поглядывая на подопечного, курили два конвоира.

Княжна плакала, Ямской обнимал ее за плечи, улыбался:

— Я по-настоящему рад за тебя, Настенька. Рад, что вы встретили друг друга.

— Жаль, что вы уезжаете, — сказал Крук. — Мы бы неплохо провели здесь время.

— Может, я все-таки поеду с тобой? — спросила Анастасия, сморкаясь в платочек.

— А смысл?

— Ну как?.. Тебе ведь тяжело. И физически тяжело, и душевно.

— Физически я уже привык. А душевно?.. Я еду хлопотать о Михелине.

— Она рада была встрече?

— Весьма. Даже расплакалась.

— Я ее понимаю. Я тоже вам завидую. По-доброму.

— Спасибо, — князь поцеловал кузину в голову. — Думаю, мне удастся ей помочь.

— Я также готов посодействовать, — предложил банкир. — Вас ведь удалось выдернуть?

Андрей насмешливо посмотрел на него, кивнул на конвоиров:

— Да, еду в неплохой компании.

— Тем не менее не за решеткой, и едете не куда-нибудь, а домой.

— Настенька сказала, что вы неким образом способствовали мне.

— В силу возможностей.

— Благодарю… В Петербург не собираетесь?

— Мы с Юрием уже договорились, — ответила вместо Крука кузина. — Нам важна судьба Михи.

— Знакомые рассказывали, будто видели в городе некую странную женщину, выдающую себя за Соньку Золотую Ручку, — сообщил банкир.

— Сплетни, — отмахнулся князь. — Если б она была таковой, ее давно бы уже загребла полиция.

Ударил станционный колокол, отъезжающие и провожающие засуетились на перроне, к Ямскому направились конвоиры.

— Просим в вагон, ваше высокородие, — сказал один из них.

— Сейчас.

Князь и Анастасия обнялись, девушка вновь стала плакать, банкир, чтоб не смущать их, отошел в сторонку, ждал своей очереди.

Затем пожал князю руку, тот с помощью конвоиров забрался в вагон, махнул из тамбура:

— Прощайте, друзья!

— Нет, Андрюша, до свидания! — крикнула в ответ Анастасия. — До скорого!

Состав набирал скорость, вагоны проплывали перед глазами княжны и Крука, и вот ушел последний, и на перроне вмиг стало как-то пустынно и тихо.

Михеля обнаружил дворник-армянин, когда утром подметал одну из улиц на Молдаванке.

Увидел человека, лежащего на скамейке, подошел поближе, ткнул метлой.

— Эй, эржан, чего развалился?.. День начинается, на работу пора!

Снова ткнул, человек не шевельнулся. Дворник с усилием развернул его к себе, увидел закрытые глаза, неподвижное лицо, чертыхнулся.

— О, шатлах!.. Этого мне только не хватало, — заоглядывался, высматривая городового, достал из кармана фартука свисток. — Клянусь, нехорошо день начинается… Очень нехорошо.

Поезд шел на большой скорости, за окнами проносились деревья, какие-то постройки, пасущиеся коровы, лошади.

Конвоиры спали, облокотившись друг на друга.

Князь осторожно поднялся, так же осторожно открыл дверь и вышел из купе, сильно прихрамывая, направился в сторону тамбура.

Он потрогал ручку входной двери, с усилием опустил вниз — она поддалась. В лицо ударил ветер — плотный, сильный.

Ямской шагнул на самый край верхней ступеньки, уставился на проносящийся внизу крутой обрыв. Смотрел долго, пока не стала кружиться голова. Он швырнул трость, сделал движение вперед и уже готов был ринуться следом, как вдруг услышал за спиной:

— Осторожно, сударь!.. Так можно свалиться, костей потом не соберешь.

Проводник отодвинул князя от открытой двери, запер ее на ключ, посоветовал:

— Больше так не шуткуйте… Первый раз судьбу испытаешь, второй раз сама припрется.

Андрей не ответил, покинул тамбур и, придерживаясь руками за стенки, двинулся к своему купе.

Полицмейстер был крайне удивлен и даже польщен визитом столь высокого столичного гостя. Принял из рук Улюкая визитную карту, поизучал ее, с почтением положил на свой стол.

— И что же привело товарища секретаря Государственной думы в наш тихий провинциальный городок?

— Не такой уж и тихий и не такой уж и провинциальный, — ответил с вежливой улыбкой Улюкай, усаживаясь.

— По сравнению со столицей — провинциальная дыра! — воскликнул Аркадий Алексеевич, располагаясь напротив. — При утверждении на должность полицмейстера я имел удовольствие созерцать всю вашу содомскую вакханалию!.. Даже под несущийся автомобиль едва не угодил! — полицмейстер громко расхохотался воспоминаниям, затем быстро умолк, заглянул в визитную карту. — Так по какой надобности вы пожаловали ко мне, господин Валеев?

— Дело довольно деликатное. И необычное, — Улюкай внимательно посмотрел на Соболева. — Вам ведь, господин полицмейстер, известно, что в вашем городе скрывается знаменитая воровка Сонька Золотая Ручка?

— Вот те на!.. Неужели эта прохиндейка умудрилась обчистить какого-нибудь депутата?

Вор оценил шутку чиновника, улыбнулся:

— Депутата — нет. А вот друга депутата обчистила! Причем по-крупному.

— Когда ж это она умудрилась?.. Она ведь почти шесть лет коптилась на Сахалине!

— Сонька на Сахалине, дружки на воле. Вот и умудрилась.

— Да, подобная публика на все способна! — Соболев насмешливо посмотрел на гостя. — Полагаете, она вернет украденное?

— Во-первых, нужно как следует наказать стерву. А во-вторых, сама не вернет, а вот на подельников повлиять сможет.

— И вы, значит, желаете, чтобы я немедленно поймал воровку?

— Чем быстрее, тем лучше.

— А как вы себе это представляете? — удивился Аркадий Алексеевич. — Мы почти месяц бегаем за этой поганкой, а результата почти никакого. К нам на подмогу даже следователи из Петербурга прибыли!

— Но дочку-то вы поймали?

— Но не Соньку же!

— Выпустите дочку, поводите по улице под присмотром, глядишь, и на Соньку вырулите.

— Э, нет, — погрозил пальцем полицмейстер. — Подобный фокус мы уже проделали с ее папашкой, и второй раз такая акула вряд ли пойдет на подобного живца.

— А вы попробуйте. Чем вы рискуете?

— Чем рискую? — переспросил полицмейстер. — Ну, хотя бы тем, что воровская шобла вряд ли упустит шанс дюбнуть дивчину. А уж двоих потом их черта с два найдешь.

— В Одессе плохая полиция?

— В Одессе хорошие воры. На себе еще не почувствовали?

— Пока не довелось.

— И не приведи господь, чтоб такое случилось. Будете бежать до столицы быстрее паровоза!

Улюкай поднялся.

— Жаль, что мы не нашли общего языка.

Соболев с иронией окинул его взглядом.

— Может, это и хорошо? А то ведь потом разберись, кто больше молотил этим общим языком, — поднялся проводил гостя до двери. — Получается, других вопросов у вас ко мне нет?

— Получается, что нет.

— Серьезные, видать, дела решаются в Думе, если господ депутатов так волнует судьба воровки. Даст Бог, наведете наконец порядок в многострадальной России-матушке. А то все бардак да бардак. Надоело, господа!

Возле двери пожали друг другу руки, и Улюкай покинул кабинет.

С одесскими ворами Улюкай повстречался в тот же вечер.

Он пешим направлялся в сторону отеля, в котором остановился, как вдруг его догнала закрытая карета, дверца которой распахнулась, и из нее высунулся не кто иной, как Сёма Головатый.

— Как дышится уважаемому гостю одесским воздушком?

— Отлично дышится, — ответил петербургский вор.

— А мы прямо-таки испереживались за вас. Разве ж можно с таким видом ходить по этому уркаганскому городу? Садитесь, мы как раз в вашем направлении, а то не дай бог прирежут.

— Я сам кого угодно прирежу, — засмеялся Улюкай.

— Что верно, то верно, уважаемый: або коняка сдохнет, або цыгана повесят! Залезайте, бо вже застоялись ждать.

Улюкай поднял ногу на ступеньку, нырнул в карету, и вдруг увидел здесь, кроме Сёмы, еще двух байстрюков с ножами наголо.

Дернулся было обратно, но его крепко придержали.

— Не дергайся, дядя, а то об ножик нечаянно порежешься! — посоветовал Головатый.

Кучер ударил по лошадям, и карета понеслась в чернеющую даль узкой улицы.

Когда через час с лишним экипаж остановился в голой степи, было совсем темно, а над степью висела луна.

Улюкая вытолкнули из кареты. Из-за связанных за спиной рук он едва не свалился, но устоял. Следом на землю сошли одесские воры во главе с Сёмой Головатым, окружили со всех сторон столичного гостя.

— Так зачем вы все-таки делали визит к господину полицмейстеру, уважаемый? — поинтересовался Сёма, трогательно вытерев кровь на губе Улюкая.

— Я уже ответил, — буркнул тот. — Пробовал выдернуть дочку Соньки.

— А Сонька — это та самая дурочка, что ходит по улицам и смешит весь одесский народ?

— После Фиры я ее больше не видел.

— Зато видели мы. Дама, которую даже сумасшедшей нельзя называть, не то что Сонькой. — Головатый достал из кармана штанов визитку Улюкая, поднес к его лицу. — Если скажете, что это вещь не ваша, то вы меня сильно рассмешите.