Сонька. Конец легенды Мережко Виктор
— Соня… — Он взял ее руку, стал целовать. — Успокойся, Сонечка.
— Что она дурного вам сделала? — Воровка вдруг резко оттолкнула их, шагнула к выходу. — За что вы ее ненавидите? Где она?.. Табба! Доченька!
Михелина бросилась следом, обхватила мать сзади, стала тащить обратно.
— Не смейте трогать меня! — вырывалась и кричала воровка. — Я — Сонька Золотая Ручка!
Михель стал помогать дочке, вдвоем они вернули Соньку к постели, но она продолжала вырываться.
— Табба ни в чем не виновата!.. Она моя дочь!
Муж и дочка с трудом уложили ее на матрац. Михелина крепко обняла мать, прижалась, легла рядом. И лежала так до тех пор, пока та не успокоилась, не замолчала. И лишь временами Сонька вскидывалась, поднимала голову, осматривалась безумными, бессмысленными глазами.
Отец и дочка не спали до утра.
Через иллюминатор уже лился дневной серый свет, когда Сонька проснулась. Приподнялась на постели, молча и хмуро уставилась в одну точку.
Михель и Михелина повернулись к ней.
— Чего смотрите? — недовольно спросила она.
— Любуемся тобой, — неуверенно ответил Михель.
— Идиот… — хмыкнула воровка.
Миха подошла к ней, присела на корточки.
— Как себя чувствуешь?
Мать молчала.
— Может, на воздух? — снова подал голос Михель.
Сонька отстранила дочку, неровным шагом подошла к иллюминатору, посмотрела на серое утро за стеклом.
— Когда все это кончится?
— Скоро. Говорят, осталось меньше месяца, — ответила Михелина и поинтересовалась. — Тебе ничего не снилось?
— Может, и снилось. Не помню.
— Ты ночью кричала, — сказал Михель.
Воровка устало посмотрела на дочку.
— Скажи отцу, чтоб заткнулся. Сил нет никаких слушать.
Для крайне конфиденциальной беседы князь Икрамов пригласил к себе судебного пристава Фадеева и старшего следователя Конюшева.
— Утром состоялось совещание у товарища министра внутренних дел его высокоблагородия Виктора Федоровича Двужинского, — шагая по привычке из угла в угол, сообщил полковник. — Прежде всего речь шла о взрыве на Литейном, в результате которого погибли три человека, ранено двенадцать.
— Кто будет заниматься этим делом? — спросил Конюшев.
— Оно выделено в особую папку под надзор великого князя… Ну и кроме того, получена закрытая шифрограмма о побеге с Сахалина трех злоумышленников: известной Соньки Золотой Ручки, ее дочери и третьего каторжанина, если судить по фамилии, бывшего сожителя воровки, Михаила Блювштейна.
— Это официальный муж воровки, — уточнил Конюшев. — Она до сих пор носит его фамилию.
— Пути побега каторжан неизвестны. Есть две версии. Первая — им удалось по льду пройти до материка и дальше добираться, как говорится, на перекладных. Вторая версия — пароход. Кого-то из команды удалось подкупить, и они держат путь морем. Лично я склоняюсь к этой версии.
— Я тоже, — кивнул Конюшев. — Добираться тайгой до ближайшей железки крайне опасно и почти невыполнимо. Пароход же дает определенные преимущества и гарантирует положительный исход. При условии, что их вовремя там не обнаружат.
— Сведений об обнаружении преступников не поступало? — спросил Фадеев.
— Пока нет, — ответил Икрамов, — хотя шифрограммы разосланы по всем судам и портам.
— Сколько судов ушло за это время с Сахалина?
— Два парохода.
— Значит, не такая уж проблема найти беглецов. Лишь бы кто-то из команды не был основательно ими куплен.
— Арестован и отстранен от должности начальник поселения каторжан поручик Гончаров, но он никаких признательных показаний пока не дал.
— Гончаров? — удивился Конюшев. — Уж не сын ли это графа Глеба Петровича Гончарова?
— Именно так, — подтвердил князь. — Вы с ним знакомы?
— Я в их круг не допущен. Это слишком высокая семья для простого следователя.
— Глеб Петрович хлопочет о возвращении сына домой, но ему пока отказано.
— Пока?
— Да, пока.
— Значит, скоро поручик будет под крылышком родителей, — усмехнулся Фадеев. — В России все решается либо при помощи связей, либо денег. Так что ждите гонцов, князь.
— Благодарю за предупреждение, — криво усмехнулся тот. — По расчетам, первое судно с Сахалина прибудет в Одессу через месяц. И вам, господа, надлежит отправиться туда.
— В Одессу? — приятно удивился Фадеев.
— В Одессу. Я бы сам с удовольствием поехал с вами, но начальство вряд ли отпустит.
— А мы замолвим за вас словечко, — засмеялся все тот же Фадеев.
— Попробуйте, — улыбнулся князь.
— Есть соображение, — задумчиво произнес Конюшев. — Выдать информацию о побеге Соньки газетчикам. Это заставит нервничать не только самих беглецов, но и их пособников. А нервы — всегда друг худшего.
— Я подумаю, — кивнул Икрамов. — И доложу наверх. Но к Одессе готовьтесь.
— На контроле сыскного управления состоит Табба Бессмертная, она же Блювштейн. Не может ли так случиться, что воровка и ее муж будут стремиться встретиться с дочкой здесь, в Петербурге?
— Нами рассматривается и такая версия. Хотя она маловероятна по причине не самых лучших отношений между матерью и дочкой.
— Нужно обратиться к Мирону Яковлевичу, у него наверняка в Одессе есть интересная агентура, — заключил Фадеев.
Кудеяров-младший дождался сумерек и подъехал в пролетке к дому на Крюковом канале, когда стало быстро темнеть.
— Не жди, — распорядился извозчику, сунул деньги и с оглядкой заспешил к парадной.
На лестнице было темно и сыро.
Константин, всматриваясь в номера квартир, достиг третьего этажа, увидев цифру семнадцать, нажал кнопку звонка.
Дверь никто не открывал.
Визитер позвонил еще раз, после чего несильно толкнул дверь — она неожиданно подалась.
Граф перешагнул через порог, увидел, что в дальней комнате горит свет. Прошел вглубь квартиры — в гостиной никого не было. Он заглянул в спальню и увидел лежащую на кровати Таббу.
Она была пьяна.
Константин потрогал ее, бывшая прима не просыпалась. Он беспомощно постоял на месте, вернулся было в гостиную, увидел пустые винные бутылки на столе, еду, вновь вернулся в спальню.
Теперь он стал будить спящую настойчивыми толчками.
— Госпожа Бессмертная, проснитесь… Госпожа Бессмертная!
Табба недовольно что-то промычала, оттолкнула руку графа, перевернулась лицом вниз и снова засопела.
Кудеяров попытался стащить Бессмертную с постели, она неожиданно сильно оттолкнула его, выругалась:
— Пошла вон! — и уснула.
Граф присел на постель в полном недоумении, как поступать ему дальше. Неожиданно он услышал скрип двери, затем чьи-то шаги. Привстал с постели, насторожился.
В спальню заглянула Катенька. Увидев незнакомого господина, она от неожиданности вскрикнула:
— Кто здесь?
— Граф Константин Кудеяров, — промолвил тот, не до конца понимая, кто перед ним.
— Что вы здесь делаете?
За спиной Катеньки возник извозчик Антон, недовольным голосом спросил:
— Кто это?
— Граф Кудеяров, — объяснила прислуга. — Знакомый госпожи. — И снова обратилась к графу: — Зачем вы пришли?
Тот поднялся, подошел поближе. Кивнул на извозчика.
— Кто сей человек?
— Антон. Он со мной. Помогает.
— Мадемуазель надо срочно увезти отсюда. Но она спит.
— Куда увезти? Зачем?
Граф снова бросил взгляд на Антона.
— При нем можно говорить?
— А чем я вас смущаю? — недовольно поинтересовался тот.
— Тем, что я вас не знаю.
— Можно, — вмешалась Катенька. — Он правда помогает мне. И даже сюда подвез.
— У вас какой экипаж? Пролетка? Карета? Повозка? — обратился граф к извозчику.
— Пролетка. Куда везти?
— У меня есть квартира на Мойке. Туда. Поэтому соберите самые необходимые вещи.
— Я мигом.
Катенька принялась быстро собирать разбросанные по квартире вещи, засовывать их в корзины и чемоданы. Граф и извозчик тем временем подняли с кровати сонную Бессмертную, понесли из квартиры. Она сонно и вяло сопротивлялась, невнятно ругалась, пыталась освободиться.
Таббу потащили по лестнице, с трудом доволокли до пролетки, затолкали на сиденье. Извозчик бросился помогать Катеньке выносить вещи: вдвоем они вытащили две корзины и чемодан, погрузили все на багажную полку, и лошадь рванула с места.
Далеко за полночь возле дома тридцать шесть на Крюковом канале остановилась пролетка, из нее выскользнула тенью хрупкая особа, направилась в парадную.
Это была Ирина.
Поднялась на третий этаж, остановилась возле двери номер семнадцать. Нажала на кнопку, никто не выходил.
Ирина обнаружила, что дверь приоткрыта.
Переступила порог в квартиру, осторожно, держа револьвер наготове, миновала гостиную.
Было пусто.
Вошла в спальню, увидела разворошенную постель, разбросанные вещи, поняла — жившие здесь сбежали.
Дочка Гришина Даша вышла из парадной своего дома, увидела сидящего в совершенно пустом и мрачном дворе на скамейке отца, подошла к нему, опустилась рядом.
Посмотрела на него с печальным упреком, негромко произнесла:
— Вы, папенька, вчера были опять пьяные.
Он повернулся к ней, обнял ее худенькое, почти немощное тельце, пригнул к себе, поцеловал девочку в лоб.
— Прости меня.
— Что-то опять со службой?
Егор Никитич подумал.
— Можно сказать и так. — Снова поцеловал. — Маменька ругалась?
— Плакала. Боится, как бы вы опять с собой чего не сделали.
— Не сделаю, теперь уж определенно не сделаю. Скорее с ними.
— С ними — это с кем?
— Много их, Дашка, — следователь печально усмехнулся. — ТЫ ведь моя самая любимая дочь?
— Да, папенька, я вас очень люблю. И боюсь за вас.
— Вот это напрасно. Бояться нужно дураков, а я ведь у тебя умный?
— Очень.
— И ты у меня умная. Поэтому хочу с тобой посоветоваться.
Даша придвинулась поближе, приготовилась слушать.
— Есть молодая женщина. Красивая, талантливая, когда-то успешная, — сказал отец.
— Почему — когда-то? Теперь уже неуспешная?
— Теперь уже нет. И неуспешная, и несчастливая. Ее загнали в угол и скоро добьют.
— За что?
— За что? — переспросил Гришин. — Ты когда-нибудь видела, как бродячие псы загрызают слабого и больного?
— Я видела, как пьяная толпа избивала какого-то господина. Он был трезвый и один, а их много и все пьяные.
— Тут, Дашка, страшнее. Ее довели до безумия и теперь, безумную, хотят загрызть.
— Кто?
— Безумцы.
— Вы ее хорошо знаете?
— Я в той своре, дочь.
— Вы, папенька, безумны?
— Похоже, что да. Все вижу, все понимаю, даже жалею — ничего не могу поделать. Безумец!
— Вы из-за этого выпиваете?
— В том числе.
— Вы хотите этой даме помочь?
— Да, но не знаю как.
Даша смотрела огромными вопрошающими глазами.
— Она лишняя, папенька?
— Ты о чем, Дашка?
— Однажды вы сказали, что вы лишний в этой жизни. Она тоже лишняя?
— Да. Видимо, да… Поэтому страшно жить в этой стране, среди этих людей.
— Помогите ей.
Отец удивленно повернулся к дочке, переспросил:
— Ты уверена?
— По-другому вы не сможете, папенька.
Он поцеловал ее в нос.
— Подумаю, Дашка. Непременно подумаю. И помогу. Либо ей, либо себе. Не знаю… Но кому-то определенно помогу.
Мадемуазель, бледная и растрепанная, проснулась довольно рано: день только начинался. Поднялась на мягкой и широкой постели, оглядела стены незнакомой квартиры, в полнейшем недоумении и растерянности сбросила ноги на пол, снова огляделась и осторожно двинулась в сторону большой комнаты, откуда доносился шум льющейся из крана воды.
Увидела возле моечной раковины Катеньку, спросила пересохшими губами:
— Где я? Что со мной?
— Вы, наверно, не помните, — приветливо улыбнулась прислуга. — Вас перевезли сюда ночью, когда вы спали. Потому и растерянны.
— Кто перевез?
— Граф Кудеяров.
— Петр?
— Константин. А помогал мой знакомый Антон.
— Налей воды.
Табба жадно опорожнила стакан, попросила прислугу:
— Можешь рассказать более внятно?
— Вы были выпивши, разбудить вас никак не удавалось, потому пришлось нести в пролетку.
— А почему сюда? Зачем понадобилось перевозить меня?
— Так велел граф. Сказали, что на вашей квартире больше оставаться нельзя. Будто что-то вам угрожает.
— Бред какой-то. Квартира чья?
— Графа.
— А ты как здесь оказалась?
— Заглянула на ту квартиру… сердце прямо-таки рвалось… застала там господина Кудеярова.
— Больше никто не знает, что я здесь?
— Антон знает.
— Кто такой?
— Мой знакомый. Извозчик… Я же сказала, он отвозил вас сюда.
— Надежный человек?
— Очень. Он ведь даже мне помог по работе.
Бывшая прима вскинула брови.
— По какой работе?
Катенька смутилась.
— Когда я ушла от вас, то вроде как бы оказалась на улице. Одна… А он поучаствовал и даже в ресторан устроил.
— Шустрая какая, — усмехнулась Табба, болезненно потерла виски. — Больше не сбежишь?
— Нет, клянусь. Даже если будете еще больше обижать, все одно не сбегу.
— И правильно сделаешь. Куда мы друг без друга?!
— Никуда, — согласилась прислуга. — Только Антона моего не гоните. Ладно?
— Влюбилась, что ли?
— Еще не влюбилась. Но он хороший… Добрый.
— Раз добрый, значит, глупый.
— Неправда. Он очень даже умный. Разве глупые помогают незнакомым людям?
— Глупые как раз только и помогают. — Мадемуазель поднялась, подошла к чемодану, к корзине с вещами. — Мое?
— Ваше. Что успела, собрала.
Хозяйка стала копаться сначала в корзине, затем в чемодане, подняла голову.
— Ты все собрала?
— Говорю же, только то, что схватила.
Табба снова перебрала вещи, расстроенно вернулась к столу.
— Черт… Придется тебе снова податься на ту квартиру.
— Зачем?
— Самое важное не захватила.
— Какие-нибудь документы?
— Деньги. И украшения.
— Какие деньги? — удивилась прислуга. — У нас же ничего не было.
— Все было. А теперь достанется «дяде»!
— Вы, наверно, после вчерашнего… после сна… ничего не помните. После того, как выпивали… Не было у вас никаких денег.
Бессмертная в злости наклонилась к ней.
— Украла. Понимаешь?.. Зашла в ювелирку и все там сгребла! И цацки, и деньги!.. Целая пачка сотенных! Поэтому бери своего Антона и скачи на Крюков канал!
Катенька поднялась, стала растерянно и суетливо передвигаться по квартире в поисках своей одежды.
— Подожди! — окликнула ее бывшая прима. — Ступай сюда и слушай внимательно. Все лежит на койке под матрацем! И там же найдешь револьвер.
— Револьвер?!. А его куда?
— Все привезешь сюда!.. Только своему извозчику про револьвер ни слова. Поняла?